Искатель, 1999 №12

Глава 1. Говорите ли вы на блазоне?

— Признаться, сколько лет я работаю в полиции, а вижу такое в первый раз, — произнес Вильям Лимбург, наклонившись над изуродованным трупом.

— По всей видимости, его пытали, хотя умер он от сердечного приступа, — сказал врач. — Не выдержал болевого шока.

Следователь Вильям Лимбург еще раз внимательно оглядел кабинет погибшего, барона фон Раппарда. Старый барон жил в доме один, если не считать немногочисленной прислуги. Как назло, в эту ночь в большом баронском доме осталась ночевать только немолодая уже горничная Марта (ее труп, найденный внизу, у лестницы, полицейские сейчас грузили в машину).

«На ограбление непохоже, — подумал Лимбург. — В комнате немало безделушек, за которые можно было бы взять неплохие деньги». Эту мысль подтверждали несколько купюр, оставшихся в ящиках стола, из которого выгребли все остальное.

Кабинет погибшего был довольно интересен — большая библиотека, в которой изрядно порылись (однако искали не купюры, иначе перетряхивали бы все книги страницами вниз, здесь же обыску подверглись определенные разделы — Лимбург сразу же решил посмотреть, какие), стена вокруг камина, украшенная мечами и пестро расписанными щитами… В углу кабинета стоял манекен, на который был аккуратно накинут белый шерстяной плащ (не новомодный макинтош для защиты от дождя, а вроде тех, которые носили средневековые рыцари). Плащ украшал лишь вышитый черными нитками контур щита, перечеркнутый черным же крестом. На безголовой шее манекена покоилась черная муаровая лента, на которой висел железный крест.

— Барон сотрудничал с Германией? — спросил следователь у местного полицейского, указав на крест.

— Отчасти, — усмехнулся тот. — Барон являлся ланд-коммандером Утрехтского отделения Тевтонского ордена.

Лимбург ничего не понял, но зато подумал, что в этом надо будет разобраться позднее. Он подошел к полкам, чтобы рассмотреть, какие книги подверглись обыску. Большинство литературы, как он заметил, составляли книги по истории, генеалогии и геральдике, причем неизвестные преступники переворошили именно геральдические книги.

— Барон увлекался геральдикой? — спросил следователь.

— Являлся советником Королевского Голландского департамента геральдики, — ответил полицейский, — а также, по совместительству, герольдмейстером отделения Тевтонского ордена.

— Вы явно хорошо осведомлены о жизни барона, — заметил Лимбург.

— Что вы хотите, — почему-то начал оправдываться полицейский, — Утрехт — город тихий, маленький, и фон Раппард был заметной фигурой. Если вы задержитесь у нас на несколько дней, до похорон барона, то увидите, какие люди приедут на похороны. Весь цвет голландского дворянства.

— Да, конечно, задержусь. Я задержусь в Утрехте до тех пор, пока не распутаю это дело… Выносите! — крикнул он полицейским, которые уже погрузили труп горничной в машину. Они вошли в комнату, сдернули с барона белую простыню и принялись отвязывать его от кресла.

Останки барона представляли собой жуткое зрелище. Его руки и ноги были привязаны к креслу, рубаха на груди разорвана, и грудь покрывали жуткие шрамы, которые оставила раскаленная кочерга. Правое ухо фон Раппарда было наполовину отрезано и болталось на небольшом лоскуте кожи.

— Вы знаете, — заметил вслух Лимбург, как бы сам для себя (на самом деле для местного начальника полиции, когда его подчиненные уже вышли), — дверь-то не была взломана. Ее открыла горничная — значит, барон дал ей приказание впустить ночных гостей. Фон Раппард, несмотря на старость, был крепким человеком — меньше, чем двоим людям, его вряд ли бы удалось связать. То есть с этим бы справился и один силач, но тогда точно комната сохранила бы следы отчаянной борьбы. Горничная была убита в своей комнате внизу — для этого хватило бы и одного человека, то есть барона навестило не менее трех человек. А теперь давайте подумаем — где в Утрехте могли остановиться три человека (это наверняка должны были быть приезжие)?

— Почему? — удивился утрехтский полицейский.

— Потому, что три человека из одного города — это уже банда. А вы ведь ничего не слышали о банде, разбойничающей в Утрехте?

Полицейский не смог не согласиться с железной логикой амстердамского следователя.

— Так куда вы сейчас? — спросил он. — Остановитесь в какой-нибудь местной гостинице? Я порекомендовал бы «Льва и Корону».

— Я думаю, господину следователю удобнее будет остановиться в моем замке, — раздался на лестнице властный голос, и в комнату вошел высокий мужчина.

— Кто вы такой? — недовольно спросил Лимбург. — Почему вас впустили внутрь?

Полицейский уже раскрыл было рот, приготовившись давать объяснения, но мужчина объяснился сам:

— Я барон зо Слоотен, заместитель покойного фон Раппарда.

— Заместитель? — удивленно переспросил следователь.

— Если хотите точнее, то коадъютор ландкоммандера, но ведь это вам ничего не скажет.

— Почему, скажет. Вы коллега покойного по Тевтонскому ордену, я правильно вас понял?

— Так точно.

— Тогда, может быть, вы поможете мне осмотреть книги и бумаги барона, я вижу, что у ночных посетителей они вызывали немалый интерес.

— С удовольствием.

Труп фон Раппарда тем временем отвязали от кресла, положили на носилки и вынесли из комнаты. Зо Слоотен по-хозяйски подошел к книжным полкам и принялся их осматривать — из этого Лимбург понял, что барон бывал тут неоднократно, а также, скорее всего, не имел никакого отношения к ночному визиту — иначе он не бросал бы осторожные взгляды по комнате, прикидывая, что пропало. Следователь сделал местному полицейскому незаметный знак удалиться — ему хотелось побеседовать с таким важным свидетелем наедине.

— Как вы думаете, что могло послужить причиной убийства? — спросил Лимбург у барона, перебиравшего книги.

— Понятия не имею. Ландкоммандер не был богат, кроме того, свои основные сбережения хранил в банке, и все это знали.

— Романтическую историю я исключаю сразу — барону было за семьдесят. Может быть, месть?

— Месть? — удивился коадъютор. — За что? Фон Рап-пард в жизни мухи не обидел, и врагов у него не было. Тем более таких, которые стали бы пытать беспомощного старика.

«Ладно, — решил про себя Лимбург, — отложим пока беседу».

— А что это за книги, которые заполняют баронскую библиотеку?

— Фон Раппард был герольдмейстером отделения Тевтонского ордена, а кроме того, личным советником Нидерландского Короля Гербов. Большинство книг, находящихся в этом шкафу, у которого мы стоим, — учебники по блазону. Вы понимаете блазон?

— Блазон? — удивился Лимбург. — Что это такое? И откуда у нас в Голландии Король Гербов?

— Значит, вы не дворянин? — строго спросил зо Слоо-тен.

— Нет, мои родители были купцами, и даже образования приличного не получили.

Барон слегка нахмурился (а впрочем, может быть, это только показалось следователю) и сказал:

— В таком случае воспользуйтесь возможностью пополнить свое образование. Блазон — это язык геральдики. Он был создан как средство, позволяющее подробно и точно описать герб, и представляет собой смесь французских и англосаксонских слов. Само слово, кстати, произошло от немецкого «блазен» — трубить в рог. На старинных рыцарских турнирах рыцарь, желавший принять участие в состязании, подъезжал к месту турнира и трублением в рог вызывал к себе герольда. Герольд выходил, брал щит рыцаря и относил в компанию герольдов, которая под предводительством старшего герольда разбирала рисунок на щите и генеалогию рыцаря в результате чего последний либо допускался к турниру, либо исключался из участия в этом благородном занятии.

— А вам самому приходилось участвовать в турнирах? — пошутил следователь, возможно, несколько бестактно, но ему хотелось отомстить барону за вопрос о дворянстве.

— Нет, — просто ответил коадъютор. — Согласитесь, в двадцатом веке с мечом я выглядел бы глупо. Современные рыцарские ордена давно уже не устраивают ристалищ.

— А чем же занимаются рыцари сейчас?

— Так, вы меня перебили, — как ни в чем не бывало продолжил барон. — В наше время существует три категории людей, имеющих право определять герб, — это Короли Гербов, герольды и пурсуиванты — то есть, попросту говоря, ученики герольдов. Процедура описания герба называется блазонированием. Она проходит в определенном порядке — сначала описывается тинктура, потом рассечение щита, потом элементы…

— Все это прекрасно, дорогой барон, — несколько фамильярно сказал следователь, — но мне хотелось бы все же знать — могу ли я рассчитывать на ваше гостеприимство, несмотря на отсутствие дворянского происхождения и рыцарских корней?

Зо Слоотен рассмеялся:

— Мы, Голландия, страна купцов, а не рыцарей. Пока вы в Утрехте — можете чувствовать себя в моем замке, как у себя дома. Сейчас мы туда поедем.

Барон и следователь вышли из дома (Лимбург дал приказание стоящему у дверей полицейскому никого не впускать в дом) и сели в роскошный «Опель-адмирал», принадлежащий барону.

— В замок, — коротко приказал он шоферу.

Несколько минут они ехали молча, после чего Лимбург спросил у барона:

— Похоже, вы также неплохо разбираетесь в этом… в блазоне. Изучали его?

— Специально — нет, — ответил барон после небольшой паузы. — Просто покойный был моим близким другом.

— Возможно, вам мой вопрос покажется несколько неприличным, — сказал наконец следователь после некоторого молчания, — но мне все же хотелось бы знать — где вы провели эту ночь? В своем замке?

— Нет, — усмехнулся барон. — В лесу. Мы с егерем завалили дикого вепря. Так что если вы интересуетесь моим алиби, его вряд ли можно считать удовлетворительным.

— Откровенно говоря, у меня и в мыслях не было вас подозревать, — извинился перед бароном Лимбург, — но мне все же хотелось бы знать, кто, где и как — из связанных с этим делом лиц — провел нынешнюю ночь. И кроме того — какие причины могли привести к убийству фон Рап-парда? Его даже пытали перед смертью — вероятно, хотели выведать какие-то тайны?

Зо Слоотен промолчал, но его молчание было многозначительным.

— Возможно, это связано с делами ордена? — наконец, напрямую спросил Лимбург, выжидательно глядя на барона.

— В последнее время в нашем отделении ордена действительно творятся какие-то странные вещи, — наконец сказал барон. — Смотрите, мы уже приехали. Давайте лучше поговорим обо всем за обедом.

«Опель-адмирал» остановился, шофер вышел из машины и открыл дверцу. Замок барона представлял собой странное зрелище — начатый еще где-то в 15-м веке (о чем свидетельствовал мощный квадратный донжон, собственно и представлявший собой левое крыло замка), он постепенно достраивался, в соответствии со вкусами новых хозяев и стилями эпох, при этом более старые его части никто не осмеливался сносить.

Барон, сопровождаемый шофером и вышедшим навстречу слугой, прошел вместе со следователем до входа в замок (видно было, что и вход тоже перемещался в более новые части замка).

— Вам покажут вашу комнату, — сказал зо Слоотен, — а потом спускайтесь в столовую.

— Извините, но мне необходимо связаться с полицейским комиссариатом в Амстердаме, — сказал Лимбург. — Где я это мог бы сделать?

Барон рассмеялся:

— Вы прямо считаете меня каким-то музейным экспонатом! В замке есть телефон, и вам его сейчас покажут.

В покоях для гостей (это оказались две просторные комнаты, с камином и имевшейся при них ванной) следователь привел себя в порядок, после чего его проводили к одному из имевшихся в замке телефонных аппаратов.

— Лимбург, это вы? — наконец раздался в трубке голос комиссара Лейдена. — Как нам повезло, что вы оказались в Утрехте. — Комиссар понизил голос, так что его стало едва слышно. — Нам звонил представитель королевского двора, там уже стало известно об убийстве. Просят по возможности ускорить расследование.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал следователь. — А вы попросите, пожалуйста, чтобы в моей квартиры взяли мой выходной костюм и срочно прислали в Утрехт.

— Что вы там собираетесь делать? — удивился комиссар. — Зачем вам выходной костюм?

— Мне придется вращаться в самом высшем обществе, — с гордостью ответил Вильям Лимбург. Предки следователя, по правде сказать, были купцами всего в третьем поколении, а дед его, разбогатевший зажиточный крестьянин, был похоронен неподалеку от Утрехта (это его могилу ездил привести в порядок Лимбург, не зная еще, что звонок из комиссариата оставит его в Утрехте, ввергнув в круговорот старинных тайн и рискованных приключений). К столу следователь опоздал, извинившись при этом перед бароном. В огромной столовой, главной достопримечательностью которой был великолепный камин, украшенный гербом хозяина дома, зо Слоотен за столом сидел один. Приборы сверкали фарфором и хрусталем, а посередине стола расположилось громадное блюдо дымящегося мяса.

— Садитесь, господин следователь, и скрасьте мой одинокий обед. Супруга моя сейчас находится в Англии у родственников, а сын обучается в университете. Признаться, он считает Тевтонский орден чудачеством, пережитком с ре дне вековья…

Тем временем оказавшийся за спиной Лимбурга лакей положил ему в тарелку мяса и поставил перед гостем. Следователь начал перебирать разложенные около прибора многочисленные вилки, пытаясь догадаться, какую ему взять. Барон улыбнулся.

— Это тот вепрь, которого я завалил нынешней ночью. Его полагается есть, как уже сотни лет рыцари едят мясо диких кабанов — руками.

С этими словами зо Слоотен взял кабанью ногу и вцепился в нее зубами.

Глава 2. Тевтонский крест

Насытившись, барон откинулся на спинку стула и закурил толстую голландскую сигару, сразу окутав себя облаком ароматного дыма.

— Утрехтское отделение Тевтонского ордена существует с 1580 года, — начал он свою лекцию. — В 1637 году мы получили практически полную автономию, а в 1809 году, когда были конфискованы земли Тевтонского ордена, Утрехтское отделение стало полностью независимым. Практически сейчас мы представляем собой независимый рыцарский орден, тем более что год назад, в 1938 году, деятельность Тевтонского ордена в гитлеровской Германии была запрещена. Признаться, наше отделение тоже знало подобные времена — в 1811 году, когда Голландию оккупировали наполеоновские войска, орден был запрещен и его земли конфискованы. Только в 1815 году, при благословенном правлении принца Вильяма Нассау, орден был восстановлен как Голландский Королевский орден, так что вы можете считать нашу связь с германскими сюзеренами чисто формальной.

— Все это чрезвычайно интересно, дорогой барон, — вставил, воспользовавшись паузой, Лимбург, — но только мне хотелось бы знать в первую очередь — у вас есть подозрения, из-за чего ландкоммандер ордена подвергся столь жестоким пыткам, сведшим его в могилу?

Зо Слоотен пожал плечами:

— Это вам и предстоит установить, мой милый друг. В настоящее время орден не обладает сколь-нибудь существенными богатствами, земли его более ста лет назад были отчуждены в пользу нидерландской короны…

— Возможно, — перебил следователь барона, хотя это и нарушало этикет, — кто-то охотится за тайнами ордена? Я ведь знаю, что все три ордена крестоносцев — тамплиеров, госпитальеров и Тевтонский — хранят какие-то тайны?

Барон пристально посмотрел на Лимбурга:

— Тайны ордена коммерческой цены не имеют. Тот, кто внутри — получает их бесплатно. А в глазах профанов они не стоят ни гроша.

С этими словами зо Слоотен поднялся.

— Простите, я вынужден вас покинуть — мне нужно отдать распоряжения по организации похорон.

Остаток дня прошел у следователя достаточно бестолково — он снял отпечатки пальцев с трупа, после чего обследовал весь кабинет покойного. Единственной находкой стал тот факт, что ночные гости не оставили отпечатков пальцев. Они вообще не оставили никаких следов, из-за чего Лимбургу пришла в голову странная мысль — в доме поработали профессионалы. Причем не профессиональные грабители — они наверняка польстились бы на дорогие безделушки из кабинета ландкоммандера ордена, а профессиональные полицейские. После этого следователь, ругая весеннюю сырость, обошел все утрехтские гостиницы — просто для очистки совести, — расспрашивая, не останавливались ли в какой-нибудь из них трое мужчин, один из которых высокого роста (книги на верхней полке переворошили, не вставая для этого на стул), а еще один курил сигареты (это Лимбург установил по диаметру ожогов на груди фон Раппарда). Естественно, ни в одной гостинице таких гостей не видели. Следователь подумал, что в Голландии гораздо чаще курят трубку или сигары, чем сигареты. Возможно, гости барона прибыли из-за границы?

К вечеру Лимбург вернулся в замок. Хозяина еще не было, и гость решил осмотреть старинный дом, начав, естественно, с донжона — четырехэтажной каменной башни. Первый этаж, ныне совсем заброшенный, видно, когда-то занимался под склад. На второй этаж (Лимбург понял, что когда-то там жили первые хозяева замка) вела изрядно выщербленная каменная лестница. Центральное положение на этаже занимал большой зал — со всеми следами запустения и навечно потухшим камином в одном из его концов. Зал огибался коридором, от которого отходили двери некогда жилых комнат — следователь туда заходить не стал, удовлетворив свое любопытство осмотром зала. Центр его занимал огромный круглый стол, живо вызвавший в памяти следователя истории о короле Артуре. Из стен торчали ржавые крюки, на которых когда-то давно висело оружие, а стену над камином украшал герб — правда, не такой, какой висел в новой столовой. Это заинтересовало Лимбурга, и за ужином (барон был настолько любезен, что пригласил его к ужину) спросил у зо Слоотена:

— Скажите, раньше замок принадлежал другой семье?

— Почему вы так решили? — удивился барон.

— Я зашел в старую часть замка и обратил внимание, что герб над камином отличается от того, который я вижу здесь, — объяснил Лимбург.

— Вы наблюдательны. Нет, это герб нашей семьи. Просто в начале прошлого века несколько дворянских семей, главы которых были членами Тевтонского ордена, изменили свои гербы.

— Что же послужило причиной этого?

— Это одна из тайн ордена, — с улыбкой ответил зо Слоотен. — Так потребовал тогдашний ландкоммандер, а рыцари — всего лишь солдаты, которые вынуждены подчиняться.

— Но ведь, насколько мне известно, герб в аллегорической форме отображает историю семьи, — сказал следователь, — так что с изменением герба символика пропала?

— Отнюдь. Смотрите, изображенный на гербе, к примеру, лев может быть стоящим на задних лапах — тогда он будет называться на блазоне «рампан», идущий с поднятой правой лапой — блазон такого льва именует «пассаном», лев же обычный называется «гардантом». Орел также может быть изображен либо с распростертыми крыльями, либо в горизонтальном полете — такой орел будет называться «волантом».

— Просто поразительно, сколько вы знаете о геральдике, — польстил Лимбург барону. Его и в самом деле заинтересовал этот разговор, поскольку ночные убийцы перетряхивали геральдическую литературу — хотелось бы узнать, с какой целью.

— Мои знания не идут ни в какое сравнение с познаниями покойного ландкоммандера ордена, — отмахнулся зо Слоотен (однако следователь заметил, что ему было приятно). — Вам еще не наскучил этот разговор?

— Что вы, я очень внимательно вас слушаю, — искренне ответил Лимбург, и барон продолжил:

— Все многокрасочье гербов создается всего лишь двумя металлами и пятью цветами, которыми оперирует геральдика. При этом еще учтите, что строгие правила запрещают при составлении гербов накладывать металл на металл и цвет на цвет. Два металла — это золото (оно называется на блазоне «ор») и серебро — «арджент». Цвета — красный («польз»), синий («лазурь»), черный («траур»), зеленый («верт») и пурпурный — он так и называется пурпуром. В позднем средневековье добавили еще три цвета позора — для рыцарей, запятнавших свою честь. Это «тенне» — темно-желтый, «сангуин» — кроваво-красный, и «мюррей» — багровый. Можете быть уверены — на гербах рыцарей нашего ордена вы этих цветов не найдете. Кроме того, — продолжал барон свою лекцию (а Лимбург слушал его внимательно, хотя по лицу следователя можно было заметить, что он думает в этот момент также и о чем-то постороннем), — каждый орден имеет свои орденские цвета. Например, орден тамплиеров — белый с красным, те же цвета соответствуют и Мальтийскому ордену. Цвета Тевтонского ордена — черный и белый.

— Извините, барон, — сказал Лимбург, — мне показалось, что вы назвали одни и те же цвета для Мальтийского ордена и ордена тамплиеров.

Зо Слоотен улыбнулся.

— Возможно, я не такой знаток геральдики, как покойный ландкоммандер, но в таких простых вещах ошибки не сделаю. Кроме цветов, ордена различаются еще формой креста. У ордена тамплиеров это был простой красный крест на белом фоне, у нас такой же крест черный, а у госпитальеров-мальтийцев — мальтийский, каждая сторона которого расширяется к концу.

— А что, даже кресты на гербах могут иметь различную форму?

— Конечно! И каждый из них будет иметь свое название. Например, крест, каждая из сторон которого будет оканчиваться стрелой, называется барбе. Из пяти кружков тоже можно составить крест — такая фигура в геральдике называется безантом. Свастика, которую рисуют сейчас на своих знаменах наши соседи-немцы, известна в геральдике еще со средневековья и называется крестом-крампоне. Правда, согласно правилам, она должна быть повернута в другую сторону…

— В таком случае, — наконец высказал следователь уже давно мучившую его мысль, — с помощью гербов можно было бы зашифровать какое-то послание, которому практически не грозит уничтожение! Сколько существует семья, столько времени и будет дублироваться этот герб — а аристократические семьи так быстро со сцены не уходят. И даже если фамилия прекратит свое существование, все равно описание ее герба останется в многочисленных книгах по геральдике.

— Отличная мысль! — одобрил барон. — Тем более, я вам скажу одну вещь: в последнее время кто-то усиленно интересуется геральдикой ордена — причем люди, не имеющие к этому никакого отношения. Например, покойный фон Раппард рассказывал мне, что в департамент геральдики пришло письмо с просьбой выслать описания гербов рыцарей ордена — с их подробной расшифровкой. К счастью, письмо попало сначала не к Королю Гербов, а к ландкоммандеру.

— А кто интересовался гербами? — Лимбург аж подскочил на месте. — Ведь в комнате барона тоже были пересмотрены все книги по геральдике!

Зо Слоотен пожал плечами.

— Я даже не спросил. Признаться, я не придал этому рассказу никакого значения, однако теперь я смотрю на него совсем другими глазами.

— Ведь возможно, что в гербах рыцарей зашифрована какая-то тайна, которую кто-то хочет разгадать.

— Вот только какая? Кстати, если уж считать, что в гербах членов ордена хранится тайное послание, то только в тех, которые были изменены в 1809 году по приказу Великого Магистра. Потому что все остальные фамильные гербы складывались на протяжении столетий.

— Господин барон, — тут тон следователя стал полуофициальным, — я бы просил вас приготовить мне список рыцарей, в чьи гербы были в свое время внесены изменения. И репродукции самих гербов, естественно.

— С удовольствием, — ответил зо Слоотен. — Вот только давайте лучше займемся этим с утра — ведь всю прошлую ночь я провел практически без сна, гоняясь за этим проклятым кабаном, от которого мы так лихо поубавили за обедом.

— Естественно, господин барон, естественно.

Пожелав гостю спокойной ночи, хозяин замка удалился в опочивальню. А в покоях для гостей уже было жарко натоплено, чтобы даже к утру, когда со стороны каналов на Утрехт наползает тяжелый влажный туман, посетитель замка не замерз в своей постели. Однако следователю не спалось. «В самом деле, — думалось ему, — почти совершенно точно можно утверждать, что тайна этого дела связана с гербами. Возможно — с гербами рыцарей, которые были изменены в 1809 году. Какая-то информация, важная для разгадки тайны, может быть зашифрована в этих обозначениях. Вот только какая?»

Пережевывая некоторое время эту мысль, Лимбург решил что наверняка покойный ландкоммандер имел подобную информацию, записанную в каком-то месте. «Человек смертен», — любит говорить полицейкомиссар Антверпена, непосредственный начальник Лимбурга, когда следователь опаздывает к сроку с отчетом. Правда, Лимбург всегда отвечает ему, что если он погибнет от руки карманного воришки (а более серьезные дела в тихом Амстердаме бывают редко), то это будет такая трагедия, по сравнению с которой меркнет несданный в срок отчет (и каждый раз видит в лице комиссара скрытое несогласие). Если ландкоммандер знал, что у него больное сердце, то он наверняка должен был хранить записанную тайну где-нибудь в тайнике. Лимбург, не выдержав, встал и оделся. «Пойду посмотрю еще раз в доме», — решил он про себя. Тихо, неслышно, он вышел из баронского замка и прошел к дому покойного ландкоммандера. Там по приказу следователя были оставлены двое полицейских, один из которых клевал носом в вестибюле.

— Ты чего спишь! — прикрикнул на него Лимбург.

— Извините, господин следователь, задремал. Да и кого принесет сюда в такую туманную ночь?

— Тебя не для того сюда поставили, чтобы спать. Дрыхнуть можно и дома. А где твой сменщик?

— Отсыпается в комнате для прислуги, возле вестибюля.

— Перед чем отсыпается, перед сном? — С недовольной миной на лице следователь прошел наверх, в кабинет барона. Почему-то он решил, что тайник (если таковой вообще имелся) должен был находиться именно в кабинете. Тщательно, как учили в полицейской школе, он стал осматривать комнату, обстукивая половицы и обшивку стен в поисках пустот. В этот момент он подумал, что это наверняка делали и ночные убийцы и нашли бы тайник, если бы их не спугнула утренняя молочница, принесшая ландкоммандеру сливки (аристократы любят по утрам чай со сливками).

Панель над камином показалась Лимбургу подозрительной. Возможно, там проходил дымоход, а возможно, за ним что-то скрывалось. Какая-то пустота. Осторожно следователь стал нажимать на разные финтифлюшки, торчащие из панели. Ни одна из них не поддавалась. Внезапно внизу что-то тяжело упало на пол. Лимбург замер, а затем задул стоящую перед ним свечу. Несколько человек стали подниматься по лестнице. «Черт», — выругался про себя следователь. Пистолета у него с собой не было, да и странно было бы брать с собой пистолет, отправляясь привести в порядок родные могилы. Лимбург пошарил глазами по темному кабинету и выбрал небольшой, но ухватистый меч (он пришелся как раз по руке), а также длинный кинжал. «Лучше бы на моем месте был коадъютор ордена, — подумал он. — Уж ему-то меч был бы более к лицу».

Следователь присел за высокий письменный стол, чтобы его не было видно. Тут дверь в кабинет открылась, и внутрь проник узкий луч потайного фонаря. Луч метался из стороны в сторону, мешая рассмотреть, кто за ним стоит. Только по шагам Лимбург понял, что в комнате находятся несколько человек. Они начали осматривать комнату молча, не переговариваясь, как это и надлежит делать профессионалам. Не дожидаясь дальнейшего развития событий, следователь выскочил из-под стола и нанес одному из пришельцев, держащему фонарь, сильный колющий удар мечом. Меч буквально пригвоздил того к деревянной панели стены — как булавка пригвождает бабочку. Фонарь упал на пол и погас — очевидно, разбился, судя по звуку.

— Полиция! — что было сил заорал Лимбург.

Один из оставшихся в живых нападавших сунул руку за пазуху и вытащил пистолет (по крайней мере, так показалось Лимбургу. А еще он заметил, что нападавших, включая пригвожденного к стене, было трое). Однако следователь нанес ему по руке удар кинжалом — на этот раз плашмя, используя его, как палку, и вышиб при этом пистолет из руки. Снизу раздался оглушительный свист — это наконец-то проснулся сменщик дежурного полицейского. Нападавшие, бросив все, кинулись к двери и затопали вниз по лестнице, на ходу опрокинув местного полицейского, который даже не догадался вытащить пистолет. Лимбург в полумраке зацепился за упавшего, и когда он выскочил на улицу (почему-то при этом подумав, что с рыцарским кинжалом в руке вместо пистолета он выглядит глупо), то ночные пришельцы успели раствориться в густом тумане. Пришлось вернуться в кабинет, где следователь наконец-то включил свет и услал полицейского в участок.

Глава 3. Небывалые звери

В кабинете следователя ожидал главный сюрприз. Приколотый к деревянной ошибке кабинета человек в черном плаще оказался женщиной! Это была высокая, мускулистая блондинка с длинными волосами, уложенными веночком на голове. Никаких документов при ней не оказалось, только в кармане плаща лежал новенький «парабеллум». Такой же «парабеллум» Лимбург нашел под столом — именно туда отлетел пистолет одного из нападавших. На этом следователь осмотр результатов сражения прекратил, взял столь полюбившийся ему длинный кинжал и отодрал панель над камином. За ней, как он и предполагал, оказался тайник (наверняка его можно было открыть и каким-нибудь хитроумным способом, но сил на разгадки средневековых секретов уже не оставалось). В просторном тайнике оказалось несколько кожаных папок, наполненных бумагами — частью новыми, частью пожелтевшими, а были и такие, которые казалось опасно взять в руки — они могли тут же рассыпаться из-за ветхости. Про себя Лимбург тут же решил, что отдаст бумаги зо Слоотену, потому что самому разбираться в них все равно недостанет времени. Снизу по лестнице кто-то громко затопал. Лимбург вначале насторожился, но потом на слух понял, что поднимаются человек пять — это вряд ли могли быть недавние посетители, разве что они успели сбегать за подкреплением. Да и в любом случае они бы не стали так топать — профессионализм своих противников следователь уже успел оценить.

— Что здесь произошло?! — прямо с порога спросил начальник местного отделения полиции.

— Ваши подчиненные слишком крепко спят на работе, — недовольно заметил Лимбург.

— Полицейский, бывший внизу, убит. Мне кажется, вам тоже лучше как можно скорее покинуть это место. Я приставлю к вам охрану.

— Ваша охрана… — недовольно скривил губы Лимбург. — Ладно, забирайте отсюда трупы, и пускай кто-нибудь отвезет меня в замок зо Слоотена.

Была уже глубокая ночь (впрочем, работящие люди называют это время ранним утром), когда следователь вернулся в замок. У входа оставили одного полицейского, кроме того, Лимбург выпросил из сейфа начальника полиции пистолет, за который ему пришлось оставить расписку. В замковых покоях для гостей следователь прежде всего закрыл и запер на крючок ставни, подпер двери мощным дубовым стулом, а пистолет положил под подушку (он не сомневался, что его местонахождение уже вычислено). И только после этого следователь позволил себе ненадолго забыться сном. Утром Лимбург сразу же передал папки барону, который долго колебался, имеет ли он право в них заглядывать.

— Все равно до выборов следующего ландкоммандера его место занимаете вы, — убедил в конце концов зо Слоотена Лимбург. Барон признал этот аргумент веским и взялся за папки, предварительно поручив своему секретарю подготовить гербы, о которых со следователем было договорено с вечера. То ли барон просматривал папки быстро, то ли секретарь его возился медленно, но к тому моменту, когда были подготовлены гербы, коадъютор ордена нашел то, что надо.

— Мы с вами как в воду смотрели, — сообщил барон следователю. — Здесь одна из тайн ордена, которая должна была передаваться от ландкоммандера к ландкомманде-ру. В 1809 году, когда Наполеон запретил деятельность Тевтонского ордена и конфисковал его земли, сокровища ордена (рыцари справедливо опасались, что они тоже могут подвергнуться конфискации) были спрятаны в одном из замков. Точнее, в Тевтонском замке города Кенигсберга. Тайну сокровищ должно было хранить Утрехтское отделение ордена.

— Очевидно, покойный фон Раппард догадался, что эта тайна может быть связана с измененными гербами, — сказал Лимбург. — Но мне понятно, что об этом догадался кто-то еще.

— Вот это гербы, — зо Слоотен разложил перед собой на столе пять красочных листов. Лимбург смотрел на них с изумлением. Странные твари и необычные рисунки украшали геральдические щиты.

— Ну как можно из этих рисунков получить хоть какую-то информацию? — Следователь задумался. — Возможно, каждый из элементов герба представляет собой зашифрованное послание, например, одному рисунку соответствует что-то совершенно другое, может быть, какое-то место в замке… Нет!

— Почему нет? — спросил барон.

— Потому что тогда нарушится принцип неуничтожимости информации. Ведь если к этим гербам должно храниться пояснение — где гарантия, что это пояснение не канет в Лету и с ним навеки не сгинут сокровища? Нет, вся информация должна содержаться в самих гербах. И быть при этом недоступной для посвященного.

— Ну, этого здесь предостаточно. Посмотрите, названия многих из этих тварей неизвестны абсолютному большинству людей. Вот видите, животное с головой лисицы, грудью собаки и передними лапами орла. Как, по-вашему, оно называется?

— Чудовище, — усмехнулся сыщик.

— Ничего подобного. Такой зверь в геральдике называется энфилдом.

— Позвольте, господин барон, но ведь каждый зверь, даже самый простой, имеет в геральдике свое название, — осенила Лимбурга идея. — И если каждому элементу герба поставить соответственно его имя на блазоне, а потом взять, ну скажем, первые буквы, то мы можем передавать таким образом какие угодно шифровки. Правда, это могут быть и последние буквы…

— Ну что же, давайте попробуем. Возьмем для начала мой герб — он самый простой. После перемены гербов моя семья получила зеленого энфилда, держащего в лапах крест-крампоне на белом фоне.

— Белый — это…

— Белым цветом в геральдике обозначается серебро, арджент. Итак, у нас есть арджент, верт (зеленый), крампоне и энфилд… — барон задумался. — Смотрите, у меня получилось слово «cave»! Хотя, возможно, это не более чем совпадение.

— Что это такое? — удивился Лимбург.

— На старофранцузском языке это значит «погреб».

— Разве тевтонские рыцари не должны были говорить на немецком языке?

— В официальных бумагах ордена они пользовались французским — из уважения к памяти тамплиеров и госпитальеров, ведь эти первые ордена были основаны французами. На французском же языке тевтонцы общались со своими союзниками-рыцарями в Палестине. Однако продолжим наш эксперимент. Вот герб фон Раппарда — на золотом фоне («ор») черный (цвета «траур») лев-рампан с крестом «юлиан» в руках. Да это же «tour» — башня!

— Я так понимаю, что сокровища должны храниться в подвале одной из башен Кенигсбергского замка, — заметил следователь.

— Когда рыцарь говорит «башня», обычно под эти словом он подразумевает донжон — центральную башню, в которой находилось его жилье. А вот барон ван дер Борх тот Вервольде — у него герб посложнее, но его я тоже без труда прочту. Видите, вот в центре главного щита находится маленький внутренний щит. Сверху он украшен крестом-трононне, внизу находится дельфин — он так и называется на блазоне, а окружают внутренний щит («инескутеон») энфилд и лев-рампан. Это будет… это будет… «Droite» — справа!

Со следующим гербом барон бился подольше, ему даже пришлось дважды посылать слуг в библиотеку, пока из двух золотых крестов «небуле» и лазурного энфилда, держащего крест-«круассанте», не составилось слово «colonne», колонна. Лимбургу тут принадлежала честь открытия, что если предмет на гербе изображен дважды, то и в искомом слове буква должна встречаться два раза. С последним гербом барон бился долго, но так и не смог его расшифровать. На щите ван Серооскерена маленький внутренний щит-инескутеон украшал крест-рагуле, а внизу находился дракон, и все это на золотом фоне. Ни в какое слово они складываться не хотели.

Чтобы не заснуть, следователь вышел погулять (конечно, если работу над делом можно назвать прогулкой). В полиции по его настоянию сделали фотоснимок с трупа убитой женщины (как уверяли полицейские, она не была местной жительницей, по крайней мере в лицо ее никто не знал). С этой фотографией Лимбург стал обходить местные гостиницы, задавая уже другой вопрос — не видел ли кто супружескую пару (и показывал фотографию мнимой «жены»). Логика простая — группа из двух мужчин и одной женщины может привлечь к себе внимание, поэтому прибывшим в Утрехт лучше всего разбиться на пару и одиночку. Относительно гостей у следователя уже также появились кое-какие соображения. Это не обычные искатели сокровищ — иначе откуда у них стандартные новенькие «парабеллумы»? И не зарубежная разведка Германии — потому что корни всей истории лежат внутри страны, а эта разведка направлена наружу. Скорее всего гестапо — именно они занимались разгромом Тевтонского ордена, и именно в их руки попала часть архивов. В одной из гостиниц Лимбургу наконец повезло. Портье вспомнил, что мужчина и женщина остановились у них два дня назад, а сегодня утром мужчина съехал, сказав, что его жене пришлось срочно покинуть город. Коридорных еще удивило — как это она уехала без вещей?

— Давно он выехал из гостиницы? — спросил следователь.

— Да, пожалуй, часа два будет.

Значит, гестаповцы еще где-то в городе. Лимбург тут же, из гостиницы, позвонил в замок барона, предупредив, что возможен визит непрошеных гостей. После чего, отдав распоряжения полиции блокировать выходы из города, вернулся в замок. Замковый двор был заполнен автомобилями — Лимбург догадался, что на похороны ландкоммандера приехали члены ордена. Зо Слоотен расхаживал по двору, беседуя с гостями.

— Мне кажется, — сказал ему Лимбург, — что за сокровищами ордена охотится гестапо, чтобы сделать подарок фюреру.

— Это будет не так уж легко, — усмехнулся барон, — последний герб я так и не смог расшифровать. А вот и барон ван Серооскерен, хозяин герба.

Коадьютор ордена подошел к барону.

— Я вас приветствую. Знакомьтесь, это следователь Лимбург из амстердамской полиции. Скажите, барон, мы сегодня утром беседовали о геральдике и никак не могли прийти к выводу — что все-таки означает дракон на вашем гербе?

— Эго не дракон, — улыбнулся ван Серооскерен. — Вы, наверное, помните, как были изменены гербы некоторых рыцарей нашего ордена. Подобное заменялось подобным, например, лев лежащий — львом стоящим, лисица — этим зверем…

— Энфилдом? — подсказал Лимбург.

— Благодарю, энфилдом, — сказал барон, а по его лицу пробежала тень удивления. — Дракон же в нашем семейном гербе был заменен на симплициссимуса. Эго очень редкий геральдический зверь, похожий на дракона, но с двумя орлиными ногами и хвостом в виде наконечника пики, закрученным петлей.

Зо Слоотен, услышав это, переменился в лице, однако нашел в себе силы поблагодарить барона, после чего дал знак Лимбургу отойти с ним.

— Если это так, то надпись на щите фамилии Серооскерен означает «trois» — три. Если вспомнить, что в то время его предок был ландкоммандером ордена, то ничего удачнее симплициссимуса на свой щит он поместить не мог. Об этом геральдическом звере мне однажды рассказывал ландкоммандер. Симплициссимус означает войну, бедствие, сатану — но также и бдительность.

— Так, значит, нам в Кенигсбергском замке нужно всего лишь найти в подвале донжона третью колонну справа… Точнее вам, господин барон.

— Это так, однако сейчас не так просто добраться до Кенигсбергского замка.

Тут внезапно барона осенила какая-то мысль.

— Пойдемте срочно в замок! — сказал он громко, устремившись по направлению к входу. Лимбург и несколько рыцарей двинулись за ним.

— А что случилось? — спросил следователь.

— Заговорив о симплициссимусе, я вспомнил о бдительности. Сегодня прибыли двое посланцев из немецкого Тевтонского ордена, якобы присутствовать на похоронах барона.

— Вы хотите сказать, что орден в Германии не распущен?

Барон покачал головой.

— Орден распущен, но люди остались. Однако наши германские гости, увидев на гербе одного из рыцарей крест-крампоне, приветствовали его возгласами «Хайль, Гитлер!»

— Вы хотите сказать, что они не разбираются в геральдике?

— Я хочу сказать, что настоящие рыцари не могут присягать австрийскому выскочке, — вполголоса сказал барон.

— Если это те люди, о которых мы с вами думаем, то у одного из них должна быть перевязана рука — я ему ночью здорово наподдал кинжалом.

— Точно.

Барон остановился, остановились и шедшие за ним рыцари.

— Тут рядом оружейная комната, — сказал коадъютор. — Ружей у меня всего два, зато есть отличные арбалеты.

Процессия вооружилась и двинулась дальше.

— Барон, у меня есть пистолет, — шепотом сказал Лимбург. — И вообще — дальше это дело полиции. Вы же сами говорили, что с мечом будете выглядеть глупо.

— А это не меч, а арбалет, — ответил барон, он действительно вооружился арбалетом. — Кроме того, рыцари в двадцатом веке — разве это не одна сплошная глупость?

Неслышно ступая, подошли к кабинету барона — он считал, что гости должны быть именно там. Так оно и оказалось — замок был сломан. Барон резко дернул дверь на себя — и тут же чуть не получил пулю в живот. К счастью, Лимбург успел его отдернуть. Двое немцев, которые вовсю хозяйничали в кабинете, бросились к окну, прикрывая свой отход беспорядочной стрельбой, и выскочили на заднюю часть двора — второй этаж, на котором находился кабинет, был невысокий. Кто-то из шедших позади пустил стрелу из арбалета, но она, не достигнув цели, угодила в высокий дубовый шкаф резной работы.

— Оседлать коней! — крикнул барон и тут же отпрянул от окна — пуля впилась в ставню. Немцы бежали в сторону леса. Лимбург заметил, что правая рука одного из них была перевязана (и это к счастью, потому что стрелять с левой не так удобно). Следователь вытащил из кармана пистолет, но барон сказал:

— Не надо. Это частное дело ордена.

Тем временем внизу оседлали коней, и толпа рыцарей, вооруженная мечами и арбалетами (правда, ружья барон тоже достал) двинулась в сторону леса. Гестаповцев привезли только к вечеру — точнее, принесли, живыми они не сдались. Их, утыканных стрелами, точно дикобраз иглами, привязали к шестам, принеся, как охотничью добычу.

— Ну, как я теперь это опишу в отчете? — сказал Лимбург барону.

— Как хотите, мой дорогой друг. Кстати, у меня для вас есть приятная новость. Вы помогли нам сохранить тайну ордена — и не только сохранить, но и раскрыть. Вы не можете быть рыцарем, для этого вам не хватает благородного происхождения. Но сегодня, возвращаясь с охоты, мы решили посвятить вас в сан оруженосца. Это тоже очень почетно. Сегодня, после похорон, мы проведем церемонию, и вы сможете с полным правом носить серебряные шпоры оруженосца.

— Благодарю вас, господин барон, — ответил Лимбург. — Я обязательно буду надевать их на работу.

Это он сказал с такой серьезной миной, что зо Слоотен так и не понял — смеется следователь или же просто шутит.

Эпилог

Драгоценности Тевтонского ордена так и не удалось найти — вскоре началась война, и во время Кенигсбергской операции замок был полностью уничтожен советской авиацией. Не осталось ни башни, ни подвала, и уже невозможно установить, в каком месте находилась третья колонна справа. Возможно, не надо было на гербе изображать симплициссимуса — зверя, который символизирует войну, бедствие и самого сатану.