Глава 2

Персидские земли раскрывались перед армией Рассветного ордена подобно дряхлеющему цветку. Город за городом, крепость за крепостью — всё падало перед неудержимой мощью воинства, ведомого бессмертным королём. Кирманшах, Хамадан, Исфахан — древние центры персидской культуры склонялись перед серебряным крестом, или обращались в руины и пепел.


Виктор Крид более не ехал в арьергарде, руководя сражением издалека, как подобало бы монарху. Теперь он всегда шёл в первых рядах, Копьё Судьбы в его правой руке сияло подобно маяку во тьме, завораживая и ослепляя. Три кольца на рукояти пульсировали с каждым ударом его сердца, наполняя воздух вокруг густым, почти осязаемым голубоватым свечением.


Там, где проходило его войско, не оставалось ничего от прежней жизни. Древние зороастрийские храмы огня, простоявшие тысячелетия, разрушались до основания. Мечети превращались в церкви или сжигались дотла, если считались «оскверненными» сильнее, чем могли быть очищены. Библиотеки, хранившие знания многих эпох, предавались огню — всё, что противоречило «истинной вере», должно было исчезнуть с лица земли.


За месяцы, проведённые в походе, армия Крида изменилась почти до неузнаваемости. Европейских крестоносцев — испанцев, французов, итальянцев, немцев — становилось всё меньше. Одни гибли в сражениях, другие заболевали в чужих землях, но большинство просто покидало ряды войска, устрашённые тем, во что превратился их поход.


На смену им приходили новые воины — местные жители, обращённые в христианство силой или страхом, дети, выросшие в лагерях Рассветного ордена, где их воспитывали в фанатичной преданности новой вере и её бессмертному королю. Их глаза горели тем же странным огнём, что виднелся теперь в глазах Крида — отблеском голубого пламени Копья.


Брат Антоний, один из немногих европейцев, всё ещё остававшихся в ближайшем окружении Виктора, всё чаще замечал, как меняются эти новобранцы. Сначала они становились просто фанатично преданными, готовыми умереть по одному слову короля. Но затем с ними происходило что-то ещё — они словно теряли часть своей человечности, становясь продолжением воли Крида, почти неотличимыми друг от друга, как клетки одного организма.


— Он больше не проповедует им, — шепнул как-то один из французских рыцарей брату Антонию. — Он просто… заражает их. Как свет свечи манит и сжигает мотыльков. Они смотрят в его глаза и что-то происходит с их душами.


Антоний не ответил, но в глубине души знал, что это правда. С каждым новым городом, с каждой новой победой, власть Крида над его войском становилась всё более пугающей, всё менее похожей на обычную власть полководца. Это было что-то иное, что-то сверхъестественное — словно сила трёх колец Копья распространялась через Виктора на всех вокруг.


Но вслух никто не смел высказать эти опасения. Король стал подозрителен, его гнев — страшен. Любой намёк на сомнение в его миссии карался немедленной и жестокой смертью. Даже Изабелла, столетиями деля с ним путь, теперь держалась в тени, её влияние на Крида почти исчезло.

* * *

Самарканд предстал перед армией Рассветного ордена в лучах восходящего солнца — величественный город на Шёлковом пути, перекрёсток культур и религий, место, где сходились торговые караваны со всех концов известного мира. Его голубые купола и минареты, изразцовые стены и просторные площади казались миражом после долгого пути через суровые земли Персии.


Армия Крида расположилась лагерем на холмах, окружающих город. После месяцев непрерывных завоеваний и кровопролития даже самые преданные воины нуждались в отдыхе.


В шатре Виктора собрался военный совет — последние европейские командиры, сохранившие своё положение, и новые военачальники из обращённых в «истинную веру». Лица первых были мрачны и осунуты, в глазах вторых горело то же голубоватое пламя, что и во взгляде их короля.


— Самарканд должен пасть, — произнёс Крид, стоя перед картой, расстеленной на походном столе. Копьё Судьбы лежало поперёк карты, его три кольца пульсировали в такт сердцебиению Виктора. — Но не разрушен. Этот город станет новым центром нашей империи, вторым после Иерусалима. Отсюда мы продолжим наш путь на восток, к землям, где восходит солнце над морем крови.


— Монсеньор, — осмелился подать голос граф Альварес, один из последних представителей испанской знати в войске. — Мы прошли через половину известного мира. Наши люди измождены, ресурсы на исходе. Возможно, стоит закрепить достигнутое и установить прочную власть на уже завоёванных территориях, прежде чем продвигаться дальше?


По шатру пробежал тревожный шёпот. Новые командиры, фанатики Рассветного ордена, смотрели на испанца с нескрываемой враждебностью. Крид медленно повернулся к нему, его взгляд был холоднее льда.


— Закрепить достигнутое? — тихо переспросил он, и от этого тихого голоса у всех присутствующих по спине пробежал холод. — Остановиться до того, как наша миссия будет выполнена? До того, как последнее кольцо займёт своё место на Копье?


Он сделал шаг к графу, возвышаясь над ним, словно древнее изваяние над простым смертным.


— Нет, граф Альварес. Мы не остановимся. Не сейчас. Не после всего, что было принесено в жертву ради нашей цели.


Испанец опустил взгляд, не в силах выдержать сияние глаз Крида.


— Конечно, монсеньор. Я лишь беспокоюсь о благополучии армии…


— Армия следует за мной, — отрезал Виктор. — И будет следовать, пока я не приведу её к конечной цели.


Он вновь повернулся к карте, словно разговор был окончен. Но за его спиной произошло то, чего не случалось уже много месяцев — тихий, но отчётливый ропот недовольства среди европейских командиров.


— А теперь, — продолжил Крид, словно не замечая этого, — перейдём к плану захвата Самарканда. Город хорошо укреплён, но у нас есть преимущество в…


— Нет, — внезапно раздался твёрдый голос.


Виктор медленно обернулся. Граф Альварес стоял, выпрямившись во весь рост, его рука лежала на рукояти меча. За ним выстроились остальные европейские командиры — последняя сотня рыцарей из Испании, Франции, Италии и германских земель.


— Мы не пойдём дальше, — произнёс граф. — Этот поход перестал быть крестовым походом за освобождение Святой земли. Он превратился в бойню, в безумие. Вы больше не тот человек, за которым мы пошли из Европы, монсеньор. Вы стали… чудовищем.


В шатре наступила мёртвая тишина. Новые командиры застыли, их глаза горели нечеловеческой яростью. Брат Антоний отступил в тень, его лицо было белее снега.


Крид долго смотрел на графа, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах разгорался голубой огонь, подобный тому, что пылал в кольцах Копья.


— Чудовищем, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Возможно, ты прав, граф. Возможно, для выполнения божественной миссии требуется стать чем-то большим, или меньшим, чем человек.


Он взял Копьё со стола, и оно отозвалось на его прикосновение вспышкой голубого света.


— Но ты ошибаешься в одном. Вы пойдёте дальше. Все вы. Либо со мной, либо… — он сделал паузу, — либо как удобрение для полей, по которым пройдёт моя армия.


— Тогда мы выбираем второе, — твёрдо ответил Альварес. В один момент европейские рыцари обнажили мечи, окружая Крида. — Во имя истинного Христа, во имя человечности, которую вы отвергли, мы остановим вас здесь и сейчас, монсеньор.


Виктор улыбнулся — холодной, бесчеловечной улыбкой, от которой кровь стыла в жилах.


— Вы действительно думаете, что можете остановить меня? — тихо спросил он. — Меня, кто видел рождение и смерть империй? Меня, кто пережил тысячелетия? Меня, в чьих руках Копьё Судьбы с тремя кольцами?


Не дожидаясь ответа, он сделал едва заметный жест. Новые командиры, фанатики Рассветного ордена, бросились на европейцев, и шатёр наполнился звоном стали и криками. Но это была неравная битва. В глазах новообращённых горел нечеловеческий огонь, их движения были слишком быстрыми, слишком точными для обычных смертных.


Граф Альварес, видя, как падают его товарищи, прорвался сквозь ряды противников и бросился прямо на Крида, занося меч для смертельного удара.


— За истинную веру! — выкрикнул он, вкладывая в удар всю свою силу и отчаяние.


Виктор даже не попытался уклониться или парировать. Меч испанца опустился на его плечо… и разлетелся на куски, словно столкнувшись не с плотью и костью, а с несокрушимой скалой.


Крид схватил графа за горло одной рукой и поднял над землёй, словно тот ничего не весил.


— Вы все забыли, кто я такой, — произнёс Виктор, и его голос больше не был человеческим — в нём звучали отголоски тысячелетий и сила, превосходящая смертное понимание. — Я Бессмертный. Я тот, кто нёс бремя вечности, когда ваши предки ещё не спустились с деревьев. Я тот, кто видел истину по ту сторону завесы времён.


Он сжал пальцы, и шея Альвареса хрустнула, словно сухая ветка. Отбросив безжизненное тело, Крид повернулся к остальным европейцам, всё ещё сражавшимся с его фанатиками.


— Довольно! — прогремел его голос, и все застыли, словно поражённые громом.


Виктор шагнул вперёд, Копьё в его руке светилось ярче солнца, заставляя щуриться даже самых преданных его слуг.


— Вы хотели бросить мне вызов? — спросил он, обращаясь к европейским рыцарям. — Вы хотели остановить то, что предначертано самим провидением? Тогда умрите, как подобает воинам. В бою, от руки того, за кем вы некогда пошли.


И прежде чем кто-либо успел отреагировать, Крид перешёл в атаку. Но это была не атака человека — это был вихрь разрушения, воплощение силы, неподвластной смертным. Копьё в его руках оставляло следы голубого пламени в воздухе, прорезая доспехи, как бумагу. Там, где не доставало Копьё, действовали его руки — нечеловечески сильные, способные разрывать сталь и плоть с равной лёгкостью.


Рыцари сражались отчаянно, но против Крида у них не было ни единого шанса. Он двигался слишком быстро, ударял слишком сильно, а любые раны, которые им удавалось нанести, затягивались почти мгновенно.


Брат Антоний, забившись в угол шатра, смотрел на бойню широко раскрытыми глазами. Перед ним был не человек, за которым он следовал всю свою жизнь, а нечто иное — существо из другого мира, облечённое в человеческий облик.


Когда всё закончилось, пол шатра был залит кровью. Последние европейские крестоносцы лежали мёртвыми, их тела разорваны на части нечеловеческой силой. Крид стоял посреди этого кровавого озера, его доспехи и лицо были забрызганы кровью, но он не обращал на это внимания. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно он видел что-то за пределами этого мира.


— Братья, — обратился он к выжившим командирам — своим фанатикам с горящими голубым огнём глазами. — Уберите эти останки и готовьте армию к выступлению. Самарканд ждёт нас.


Когда они вышли, в шатре остались только Крид и брат Антоний. Старый рыцарь всё ещё не мог двинуться с места, парализованный ужасом от увиденного.


Виктор медленно повернулся к нему, и на мгновение Антонию показалось, что в его глазах мелькнула тень прежнего человека — того, за кем он когда-то пошёл, в кого верил.


— А ты, старый друг? — тихо спросил Крид. — Ты тоже считаешь меня чудовищем?


Брат Антоний хотел солгать, хотел сказать то, что Виктор хотел услышать. Но он не мог. Не после того, что видел.


— Да, — прошептал он, закрывая глаза в ожидании смерти. — Вы стали тем, против чего сами когда-то боролись, монсеньор. Вы стали подобны Абаддону.


Он ждал удара, ждал, что сильные руки сомкнутся на его горле или что Копьё пронзит его сердце. Но ничего не происходило. Когда он открыл глаза, Крид стоял у входа в шатёр, глядя на Самарканд, раскинувшийся внизу под холмами.


— Возможно, ты прав, — произнёс Виктор так тихо, что Антоний едва расслышал. — Возможно, грань между мной и Абаддоном стирается с каждым найденным кольцом. Но я не могу остановиться. Не теперь, когда четвёртое кольцо так близко.


Он повернулся к старому рыцарю, и в его взгляде была усталость, которую Антоний никогда раньше не видел.


— Уходи, — сказал Крид. — Бери всех европейцев, кто ещё остался, и возвращайтесь домой. Расскажите там, что видели. Предупредите их… — он сделал паузу, — предупредите их обо мне.


Брат Антоний с трудом поднялся на ноги, его старые кости ныли от напряжения и страха.


— А как же вы, монсеньор? — спросил он, сам не зная, почему ещё беспокоится о том, кто только что хладнокровно перебил сотню рыцарей.


Виктор улыбнулся горькой улыбкой.


— Я пойду своим путём до конца, каким бы он ни был. Либо найду все пять колец и открою врата времени, либо паду от руки Абаддона. Третьего не дано.


Он поднял Копьё, и три кольца на нём засветились ярче.


— Теперь иди, пока я не передумал. И молись, чтобы мы никогда больше не встретились.


Брат Антоний, пошатываясь, вышел из шатра. Позади него остался человек, которого он когда-то считал почти святым, а теперь видел в нём лишь отражение древнего зла. Впереди лежал долгий путь домой, в Европу, где никто не поверит в те ужасы, свидетелем которых он стал.


А Виктор Крид, Бессмертный, король Иерусалима и повелитель армии фанатиков, смотрел на Самарканд, зная, что где-то там, в древнем городе на Шёлковом пути, скрыто четвёртое кольцо Копья Судьбы. Ещё один шаг к вратам времени. Ещё один шаг к конечной цели его тысячелетнего существования.


И пусть ради этого придётся стать чудовищем — так тому и быть. В конце концов, что значат человеческие жизни по сравнению с вечностью, которая ждёт за вратами?

* * *

Самарканд пал на рассвете третьего дня. Не было ни долгой осады, ни кровопролитных штурмов, как с другими городами. Жители, наслышанные о судьбе Дамаска и Исфахана, сами открыли ворота перед армией Рассветного ордена, надеясь на милость бессмертного короля.


Виктор Крид въехал в город во главе своего войска. За прошедшие месяцы его внешность изменилась почти до неузнаваемости — высокая фигура, казалось, стала ещё выше, а золотистые волосы приобрели серебристый оттенок, сияя в лучах восходящего солнца, словно нимб. Но самым пугающим были его глаза — глаза, в которых уже почти не осталось ничего человеческого, лишь холодный голубой огонь, отражающий силу трёх колец Копья Судьбы.


Жители Самарканда выстроились вдоль улиц, наблюдая за процессией с трепетом и ужасом. Многие падали на колени, не в силах выдержать взгляд бессмертного завоевателя. Дети прятались за спинами матерей, старики шептали молитвы давно забытым богам.


— Самарканд принадлежит мне, — произнёс Крид, остановившись на центральной площади города. Его голос, усиленный неведомой силой, разнёсся по всем улицам и переулкам, проникая в каждый дом, в каждое ухо. — И через меня — истинной вере, единственной вере, которая имеет право существовать в этом мире.


Он поднял Копьё, и три кольца на нём вспыхнули ослепительным голубым светом, затмевая даже солнце. Жители в ужасе закрывали глаза, не в силах смотреть на это сияние.


— У вас есть выбор, — продолжил Виктор, его голос становился всё более нечеловеческим, словно через него говорило нечто древнее и неумолимое. — Принять истинную веру и служить мне, или умереть здесь и сейчас, и освободить место для тех, кто примет её.


На площади воцарилась мёртвая тишина. Никто не смел поднять голос, никто не осмеливался даже дышать слишком громко. Лишь далёкий плач ребёнка нарушал эту зловещую тишину.


— Кто первым примет моё крещение? — спросил Крид, и его взгляд скользнул по толпе, словно выискивая что-то или кого-то.


Долгое мгновение никто не двигался. Затем из толпы вышел высокий мужчина средних лет, одетый в богатые одежды местной знати. По его осанке и тому, как расступались перед ним люди, было ясно, что это один из правителей города.


— Я, Алишер ибн Саид, правитель Самарканда, принимаю вашу веру, — произнёс он, склоняясь перед Кридом. — И молю о милости для моего народа.


Виктор смотрел на него долго, словно заглядывая в самую душу. Затем кивнул и сделал жест Копьём.


— Подойди.


Алишер поднялся по ступеням к Криду, его ноги дрожали, но он держался с достоинством, как подобает правителю. Виктор положил руку ему на голову, и внезапно площадь озарилась вспышкой голубого света, исходившего от колец Копья.


Когда свет угас, Алишер стоял, выпрямившись во весь рост, и в его глазах горел тот же голубой огонь, что и в глазах Крида. Выражение его лица изменилось — все следы страха и сомнения исчезли, уступив место фанатичной преданности.


— Я вижу истину, — произнёс он изменившимся голосом. — Я вижу свет. И буду служить ему до конца своих дней.


Он повернулся к толпе, и его новый взгляд заставил людей отшатнуться.


— Братья и сёстры! — воскликнул Алишер. — Не бойтесь! Примите истинную веру! Познайте свет, который я увидел!


После этого толпа пришла в движение. Сначала нерешительно, затем всё более уверенно, люди выходили вперёд, становясь на колени перед Кридом, принимая его крещение. С каждым, кого касалась его рука, происходила та же трансформация — их глаза начинали светиться голубым огнём, а лица приобретали выражение сверхъестественной преданности.


— Что он с ними делает? — прошептала Изабелла, наблюдая за происходящим с края площади. За последние месяцы она всё больше держалась в тени, видя, как меняется тот, кого она знала столетиями.


— Он не обращает их в веру, — ответил рядом с ней тихий голос.


Изабелла резко обернулась и увидела дона Себастьяна. Загадочный испанец, от которого они не имели вестей с самого Иерусалима, стоял рядом, наблюдая за церемонией через свои неизменные очки-авиаторы.


— Он превращает их в продолжение себя, — продолжил дон Себастьян. — Копьё с тремя кольцами позволяет ему делить свою сущность, распространять её как инфекцию. Они становятся не последователями, а клетками одного организма. Его организма.


— Когда-то он был человеком, — тихо произнесла Изабелла, её глаза наполнились слезами. — Когда-то в нём было столько сострадания, столько желания помочь…


— Возможно, где-то глубоко внутри тот человек ещё жив, — ответил испанец. — Но с каждым найденным кольцом, с каждым шагом к вратам времени, он всё дальше уходит от своей человечности.


Он посмотрел на неё сквозь тёмные стёкла очков.


— И всё же есть надежда. Надежда, что когда все пять колец соединятся, и врата откроются, тот, кто смотрит сквозь них, сделает правильный выбор.


Прежде чем Изабелла успела спросить, что он имеет в виду, дон Себастьян исчез, растворившись в толпе так же внезапно, как и появился.

* * *

К вечеру процесс «обращения» был в полном разгаре. Тысячи жителей Самарканда прошли через ритуал Крида, их глаза теперь светились тем же голубым огнём, что и у их нового повелителя. Те немногие, кто осмелился отказаться, были казнены на месте — без жестокости, почти обыденно, словно удаляли нежизнеспособные клетки из здорового организма.


Виктор разместился во дворце правителя, превратив главный зал в свою личную святыню. Стены были увешаны серебряными крестами Рассветного ордена, а в центре на возвышении стоял постамент для Копья Судьбы, когда оно не находилось в руках своего владельца.


Здесь, в окружении новых военачальников — бывших местных правителей, а теперь фанатичных слуг своей воли — Крид разрабатывал план поисков четвёртого кольца.


— Самарканд стоит на перекрёстке древних путей, — говорил он, склонившись над картой. — Здесь сходились культуры и религии со всего известного мира. И здесь же, согласно видениям, которые посылает мне Копьё, скрыто четвёртое кольцо.


Он указал на отмеченные на карте точки.


— Эти храмы огнепоклонников, разбросанные по окрестностям города, хранят древние тайны. В одном из них мы найдём то, что ищем.


— Мы снесём их до основания, если потребуется, господин, — произнёс Алишер, его глаза горели голубым огнём преданности. — Перевернём каждый камень, пока не найдём кольцо.


Крид покачал головой, в его взгляде мелькнуло что-то похожее на прежнюю рассудительность.


— Нет. Эти храмы стоят тысячелетиями, и в их стенах сокрыто много тайн. Мы должны действовать осторожно, изучить каждый из них, прежде чем что-либо разрушать.


Он выпрямился, обводя взглядом присутствующих.


— Завтра мы начнём поиски. Разделимся на отряды и проверим каждый храм, каждое святилище в округе. Копьё подскажет нам, когда мы приблизимся к кольцу.


Когда военачальники удалились, Крид остался один перед картой. Его разум, изменённый силой трёх колец, теперь работал иначе, воспринимая мир в измерениях и оттенках, недоступных обычным смертным. Он видел нити вероятностей, связывающие прошлое с будущим, видел узоры силы, пронизывающие землю под Самаркандом.


И где-то среди этих узоров пульсировала особая точка — место, где скрывалось четвёртое кольцо Копья Судьбы. Он чувствовал его притяжение, слышал его зов, подобный песне сирены, манящей моряка на скалы.


— Скоро, — прошептал Виктор, обращаясь к Копью, лежащему на постаменте. — Скоро ты будешь ещё сильнее. И мы будем на шаг ближе к вратам времени.

* * *

Поиски начались на рассвете следующего дня. Отряды новообращённых воинов, ведомые фанатиками с горящими голубым огнём глазами, разошлись во всех направлениях от Самарканда. Их целью были древние храмы огнепоклонников — зороастрийские святилища, многие из которых были построены задолго до прихода ислама в эти земли.


Виктор лично возглавил отряд, направившийся к самому древнему и величественному храму, расположенному в горах к востоку от города. Копьё Судьбы он держал перед собой, словно компас, и три кольца на нём пульсировали всё сильнее, по мере того как они приближались к цели.


Храм возвышался на скалистом плато, его стены из белого камня сияли в лучах утреннего солнца. Древние колонны, украшенные символами огня и вечности, поддерживали купол, увенчанный золотым пламенем — символом Ахура Мазды, верховного божества зороастрийцев.


— Здесь, — произнёс Крид, спешиваясь у подножия широкой лестницы, ведущей к входу в храм. — Копьё чувствует близость своего кольца.


Его спутники, включая Изабеллу, которая держалась несколько в стороне, последовали его примеру. Новообращённые воины окружили храм, готовые выполнить любой приказ своего господина.


Виктор медленно поднялся по ступеням, с каждым шагом чувствуя, как усиливается пульсация Копья. Три кольца на его рукояти светились всё ярче, их голубоватое сияние затмевало даже солнечный свет.


У входа в храм их встретил старик в белых одеждах — один из немногих оставшихся жрецов древней религии, пережившей приход и падение многих империй.


— Я ждал вас, Бессмертный, — произнёс старик на языке, на котором не говорили уже тысячелетия, но который Крид, к своему удивлению, понимал. — Ты пришёл за кольцом, не так ли?


Виктор вгляделся в лицо старика, удивлённый его спокойствием и отсутствием страха.


— Ты знаешь, кто я?


Жрец улыбнулся — мудрой, печальной улыбкой человека, повидавшего слишком много для одной жизни.


— Конечно, я знаю. Тебя ждали здесь с тех пор, как был построен этот храм. Тебя и Копьё, которое ты несёшь.


Он сделал приглашающий жест.


— Входи. То, что ты ищешь, ждёт тебя внутри. Но помни, Бессмертный: каждый выбор имеет свою цену. И цена четвёртого кольца может оказаться выше, чем ты готов заплатить.


Крид нахмурился, его изменённое сознание пыталось разгадать загадку старика. Но зов кольца был слишком силён, чтобы сопротивляться ему.


— Веди меня, — приказал он, и жрец склонил голову в знак согласия.


Они вошли в храм, и мир вокруг них словно изменился. Внутри, вопреки ожиданиям, не было ни алтаря огня, ни религиозных символов. Вместо этого они оказались в обширном зале, стены которого были покрыты зеркалами — тысячами зеркал разных форм и размеров, отражающих свет тысячами граней.


— Что это за место? — спросил Виктор, чувствуя, как Копьё в его руке вибрирует от близости кольца.


— Зал Отражений, — ответил жрец. — Место, где каждый видит себя таким, каким он является на самом деле, а не таким, каким хочет казаться.


Он указал на центр зала, где на небольшом постаменте лежала шкатулка из серебра, покрытая символами, похожими на те, что украшали кольца Копья.


— Вот то, что ты ищешь, Бессмертный. Четвёртое кольцо Копья Судьбы. Но прежде чем ты возьмёшь его, взгляни на себя в зеркала. Увидь, кем ты стал.


Крид сделал шаг вперёд, и тысячи зеркал отразили его фигуру. Но вместо своего привычного образа — высокого светловолосого воина с копьём в руке — он увидел нечто иное. В зеркалах отражалось существо, лишь отдалённо напоминающее человека. Его тело словно состояло из голубого пламени, а там, где должно было быть лицо, виднелась лишь пустота, заполненная тем же нечеловеческим огнём.


— Что это? — воскликнул Виктор, отшатнувшись от зеркал. — Это не я!


— Это ты, — мягко возразил старик. — Таким ты стал. Таким тебя сделала сила трёх колец Копья. И таким ты станешь навсегда, если продолжишь свой путь без оглядки.


Крид повернулся к жрецу, и на мгновение в его глазах мелькнуло нечто человеческое — страх, сомнение, возможно, даже раскаяние.


— Я не могу остановиться, — произнёс он, и его голос вновь звучал почти как прежде — голос человека, а не сверхъестественной сущности. — Не теперь, когда я зашёл так далеко. Если Абаддон найдёт кольца первым…


— Ты боишься не Абаддона, — перебил его старик. — Ты боишься вечности. Боишься, что никогда не найдёшь покоя, что вечно будешь скитаться по земле, наблюдая, как умирают все, кого ты любишь. И ты надеешься, что врата времени дадут тебе освобождение.


Он подошёл к Виктору, не обращая внимания на опасное сияние Копья.


— Но подумай, Бессмертный: что, если цена этого освобождения — разрушение всего, что ты когда-то поклялся защищать? Что, если открыв врата времени, ты выпустишь в мир нечто худшее, чем вечное одиночество?


Крид закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Слова старика находили отклик в глубинах его сознания, в тех уголках, где ещё сохранилось что-то от прежнего Виктора — человека, пытавшегося спасти пророка на Голгофе, человека, веками боровшегося с тьмой, человека, любившего и страдавшего.


Но зов кольца был слишком силён. Копьё в его руке пульсировало, требуя завершения, требуя соединения с четвёртой частью своей сущности.


— Я должен знать, — произнёс наконец Виктор, открывая глаза. — Должен увидеть, что за вратами. Должен понять, есть ли выход из этого бесконечного круга существования.


Старик долго смотрел на него, затем вздохнул и отступил в сторону, открывая путь к постаменту с шкатулкой.


— Тогда иди и возьми его. Но помни мои слова: истинное освобождение приходит не через бегство от своей сущности, а через её принятие.


Крид медленно подошёл к постаменту. С каждым шагом Копьё в его руке светилось всё ярче, а три кольца на нём пульсировали в такт биению его сердца. Открыв шкатулку, он увидел внутри четвёртое кольцо — серебряный обод с гравировкой символов, похожих на те, что украшали стены храма. В центре кольца сверкал крошечный голубой камень, излучавший свет, подобный тому, что исходил от Копья.


— Четвёртое кольцо Судьбы, — прошептал Виктор. — Ещё один шаг к вратам времени.


Он взял кольцо и поднёс его к Копью. Как и предыдущие три, оно словно ожило, приняв форму, идеально подходящую для следующего углубления на рукояти. Когда кольцо встало на своё место рядом с тремя предыдущими, все четыре артефакта вспыхнули одновременно, наполняя зал светом такой интенсивности, что он проникал сквозь стены, озаряя весь храм, всю гору, весь Самарканд далеко внизу.


Виктор почувствовал, как сила течёт по его венам, как шрам на груди пульсирует в унисон с кольцами, как сознание расширяется, охватывая пространства и времена, недоступные даже с тремя кольцами. Теперь он видел не только нити вероятностей, но и само плетение космоса, видел бесчисленные миры, существующие параллельно с этим, видел сами врата времени — ещё закрытые, но уже различимые на границе восприятия.


Когда свет схлынул, Крид стоял в центре зала, держа в руках Копьё с четырьмя светящимися кольцами. Старый жрец исчез, а вместе с ним — и все зеркала, украшавшие стены. Зал теперь выглядел как обычное святилище огнепоклонников, с алтарём вечного огня в центре.


— Монсеньор! — раздался голос Изабеллы, вбежавшей в храм. — Что произошло? Весь Самарканд видел вспышку света…


Она замерла, увидев изменившегося Крида. Теперь, с четырьмя кольцами на Копье, трансформация зашла ещё дальше. Его кожа приобрела почти прозрачный оттенок, сквозь который просвечивало голубоватое сияние. Глаза стали бездонными колодцами света, в которых трудно было различить зрачки. Даже волосы, казалось, состояли не из обычных прядей, а из тонких нитей серебристого света.


— Виктор? — неуверенно позвала Изабелла, не узнавая того, кого знала столетиями.


Крид медленно повернулся к ней, и на мгновение в его нечеловеческих глазах мелькнуло что-то знакомое — отголосок прежнего Виктора, затерянный в море нового, непостижимого сознания.


— Я вижу всё, — произнёс он голосом, который, казалось, доносился одновременно отовсюду и ниоткуда. — Вижу нити времени, связывающие начало и конец всех вещей. Вижу врата, ожидающие последнего ключа. И вижу его — Абаддона, прячущегося в тенях на самом краю мира, ждущего своего часа.


Он сделал шаг вперёд, и пространство вокруг него словно изогнулось, подстраиваясь под его движение.


— Пятое кольцо, — продолжил Крид. — Оно ждёт нас там, где земля встречается с небом, и где время течёт вспять. На краю мира, где никогда не заходит солнце.


Изабелла отступила на шаг, впервые в жизни испытывая настоящий страх перед тем, кого когда-то любила.


— Что стало с тобой, Виктор? — прошептала она. — Что осталось от человека, которого я знала?


Крид долго смотрел на неё, словно пытаясь вспомнить, кто она такая и что значила для него. Затем его взгляд прояснился, и на мгновение в нём вновь появилось что-то человеческое.


— Я всё ещё здесь, Изабелла, — произнёс он голосом, более похожим на прежний. — Но меня становится всё меньше. С каждым кольцом, с каждым шагом к вратам времени, я становлюсь чем-то иным. Чем-то, что, возможно, уже не вполне человек.


Он поднял Копьё, и четыре кольца на нём засияли в унисон с его глазами.


— Но я должен завершить начатое. Должен найти последнее кольцо. Должен увидеть, что за вратами времени. Должен узнать, есть ли выход из этого бесконечного цикла существования.


Виктор направился к выходу из храма, и пространство вокруг него продолжало изгибаться, словно реальность с трудом выдерживала его присутствие.


— Мы возвращаемся в Самарканд, — произнёс он, не оборачиваясь. — И затем отправляемся на север, к краю мира. Туда, где нас ждёт пятое кольцо. И, возможно, Абаддон.


Изабелла смотрела ему вслед, и слёзы блестели в её глазах. Она видела, как с каждым найденным кольцом человек, которого она знала и любила, исчезает, уступая место чему-то непостижимому и пугающему. И она не могла не задаваться вопросом: что случится, когда Виктор найдёт пятое кольцо? Что произойдёт, когда врата времени откроются? И останется ли тогда хоть что-то от Виктора Крида, бессмертного человека, или его место полностью займёт новая сущность, для которой все понятия человечности станут лишь смутным воспоминанием?

* * *

Крид больше не называл себя защитником веры. Теперь это было лишнее, как лишними стали знамёна и молитвы, речи о спасении и обращении. Его армия превратилась в иное существо — живой организм, объединённый единым сознанием, пульсирующий в такт свечению четырёх колец Копья Судьбы.


Они двигались на восток, подобно приливной волне, неумолимо и безжалостно. После Самарканда пали города Центральной Азии — Бухара, Ташкент, Фергана. Затем войско пересекло горные перевалы Тянь-Шаня и спустилось в долины Западного Китая. Никто не мог противостоять этой армии, ведомой существом, которое лишь отдалённо напоминало человека.


В передовых отрядах уже не было рыцарей с крестами на груди. Их заменили воины с горящими голубым пламенем глазами, молчаливые и смертоносные. Они не нуждались в пище или отдыхе, не испытывали страха или сомнений. Каждый из них был связан с Кридом невидимыми нитями — расширением его сознания, клеткой его нового, растущего тела.


Они не останавливались, чтобы обратить население в новую веру или построить храмы. Теперь цели были иными. Виктор Крид — или то, что осталось от него внутри новой сущности — стремился к одной цели: найти пятое кольцо и открыть врата времени.


— Он уже не думает о спасении душ, — тихо заметила Изабелла, наблюдая за тем, как армия поглощает очередной город. — Теперь это просто… поглощение. Как будто он собирает силы для чего-то большего.


Дон Себастьян, неизменно появлявшийся в ключевые моменты их пути, стоял рядом с ней на холме, наблюдая за происходящим через свои тёмные очки-авиаторы.


— Так и есть, — ответил испанец. — С каждым найденным кольцом его сознание расширяется, но в то же время фокусируется на единственной цели. Врата времени требуют энергии для открытия — энергии жизни, энергии душ. Он собирает её, даже не осознавая, что делает.


— И что будет, когда он найдёт пятое кольцо? — спросила Изабелла, хотя уже знала ответ.


— Врата откроются, — просто ответил дон Себастьян. — А что будет после этого… — он сделал паузу, — зависит от того, сколько человечности останется в нём к тому моменту. И от того, успеет ли Абаддон вмешаться в процесс.


Упоминание об их древнем враге заставило Изабеллу вздрогнуть.


— Абаддон… Мы не видели его со времён Иерусалима. Что он замышляет?


Дон Себастьян улыбнулся своей загадочной улыбкой.


— То же, что и всегда: хаос. Разрушение. Освобождение сил, которые были заключены за вратами времени тысячелетия назад. Он ждёт, пока Крид сделает всю тяжёлую работу, найдёт все пять колец и откроет врата. А затем…


Он не закончил фразу, но Изабелла поняла без слов. Абаддон попытается перехватить контроль над вратами, как только они откроются. И если это произойдёт, мир, каким они его знали, перестанет существовать.

* * *

Путь через Индию был отмечен не сражениями, а бегством. Целые города пустели при одном известии о приближении армии Крида. Но бегство не спасало — войско двигалось слишком быстро, захватывая беглецов на дорогах и в полях. Те, кого настигали, не умирали — вместо этого их глаза наполнялись голубым огнём, и они присоединялись к растущей орде, становясь частью коллективного сознания.


Великие храмы Индии, простоявшие тысячелетия, обходились стороной или лишались жрецов, но не разрушались. Это была уже не религиозная война, а нечто иное — целенаправленное движение к предопределённой цели.


Виктор, или существо, которым он становился, изменился ещё больше после обретения четвёртого кольца. Его физическое тело теперь казалось лишь сосудом для чистой энергии — серебристо-голубое сияние просвечивало сквозь кожу, волосы превратились в нити света, а глаза стали подобны двум колодцам, ведущим в иное измерение.


Он редко говорил, а когда это происходило, его голос звучал как множество голосов, сливающихся в один. Казалось, что через него говорит не только он сам, но и все те тысячи, чьи сознания он поглотил.


В один из редких моментов, когда Изабелле удалось остаться с ним наедине, она решилась задать вопрос, мучивший её с самого Самарканда.


— Виктор, — тихо позвала она, не уверенная, что он отзовётся на это имя. — Ты всё ещё там? Внутри… этого?


Существо медленно повернулось к ней. На краткий миг в бездонных глазах мелькнуло что-то человеческое — отголосок былого Крида, затерянный в океане новой сущности.


— Я… вспоминаю, — произнесло оно голосом, в котором Изабелла с трудом узнавала знакомые интонации. — Иногда. Когда ты рядом. Вспоминаю, каково это — быть человеком.


Оно сделало движение, похожее на глубокий вздох, хотя уже не нуждалось в воздухе.


— Но всё больше я — нечто иное. Нечто, для чего нет имени на человеческих языках. Я вижу структуру времени, вижу узоры судьбы, вижу нити, связывающие прошлое и будущее. И я вижу врата, ждущие своего открытия.


— А что ты видишь за ними? — спросила Изабелла, боясь услышать ответ.


— Освобождение, — просто ответило существо. — Конец вечности. Конец боли. Конец всему.


В голосе прозвучала нотка, которую Изабелла не слышала уже очень давно, — тоска. Тоска Виктора Крида, бессмертного человека, уставшего от бесконечного существования.


— А что будет с миром? — осторожно спросила она. — С людьми?


Существо долго молчало, словно этот вопрос никогда не приходил ему в голову.


— Не знаю, — наконец произнесло оно. — Это… неважно.


И в этот момент Изабелла поняла, насколько мало осталось от Виктора Крида в этом создании. Человек, которого она знала столетиями, никогда не сказал бы таких слов. Даже в самые тёмные моменты своего бесконечного существования он заботился о мире, о людях вокруг него. Теперь же всё это стало «неважным» — лишь помехой на пути к единственной цели.

* * *

Берега Японского моря встретили армию Крида штормом невиданной силы. Волны высотой с городские стены обрушивались на прибрежные скалы, ветер сбивал с ног даже самых крепких воинов. Но это не остановило продвижения. То, что осталось от Виктора, знало: пятое кольцо ждёт на островах, где «время течёт вспять, и солнце никогда не заходит».


Обычные корабли не могли переправить армию через бушующее море. Но Крид больше не нуждался в обычных средствах. Подняв Копьё с четырьмя кольцами, он направил его на воду, и голубое сияние заструилось с наконечника, растекаясь по поверхности моря. Там, где оно касалось волн, вода застывала — не как лёд, а как нечто иное, подобное твёрдому свету.


За считанные часы от берега до горизонта протянулся светящийся мост, широкий настолько, чтобы по нему могли пройти десятки воинов в ряд. И армия двинулась вперёд, ступая по застывшему свету, направляясь к островам, видневшимся в дымке на востоке.


Японцы были готовы к вторжению. На берегу их ждали самураи в полном боевом облачении, лучники на холмах, крестьяне с копьями и серпами — все, кто мог держать оружие. Они слышали о приближении чудовищной армии, о существе с голубыми глазами, которое когда-то было человеком, о завоеваниях, не знающих сострадания или милосердии.


Но ничто не могло подготовить их к тому, что они увидели, когда первые ряды армии Крида ступили на берег. Это были уже не воины в привычном понимании — многие из них едва напоминали людей. Их тела светились изнутри голубоватым светом, глаза были двумя бездонными колодцами того же свечения, а движения — слишком плавными, слишком скоординированными, как у частей единого организма.


А во главе этой армии шло существо, в котором с трудом можно было узнать человека. Высокая фигура, окружённая аурой серебристо-голубого света, с волосами, похожими на нити расплавленного серебра, и глазами, содержащими в себе бездны. В правой руке оно держало древнее копьё, на рукояти которого сияли четыре кольца, пульсирующие в такт биению незримого сердца.


Самураи бросились в атаку, как требовал их кодекс чести. Их мечи, созданные лучшими мастерами, разрубали доспех и плоть, но не могли причинить вреда воинам Крида. Те, кого рассекали надвое, просто соединялись вновь, голубое свечение затягивало раны, и они продолжали идти вперёд, словно ничего не произошло.


Стрелы, пущенные с холмов, достигали цели, но застревали в телах, светящихся голубым огнём, не причиняя видимого вреда. Лишь те стрелы, что были направлены в Крида, никогда не достигали цели — они просто распадались в воздухе, не долетая до него.


Японские воины сражались отчаянно, но это была битва, которую они не могли выиграть. Один за другим они падали, и когда армия Крида проходила мимо их поверженных тел, глаза павших открывались вновь — теперь наполненные голубым огнём — и они присоединялись к наступающей орде.


Так повторялось от города к городу, от деревни к деревне. Не было ни осад, ни длительных сражений — лишь неумолимое продвижение вперёд, поглощение всего, что стояло на пути.


Виктор — или то, что осталось от него внутри новой сущности — двигался к единственной цели, влекомый зовом пятого кольца. Он чувствовал его притяжение, слышал его песнь, видел нити судьбы, ведущие к нему.


— Гора, — произнёс он однажды, указывая на возвышающийся вдали силуэт величественного вулкана. — Фудзи. Там, где небо встречается с землёй. Там, где время течёт вспять. Там ждёт последний ключ к вратам.


И его армия, этот единый организм с тысячами тел, повернула к горе, возвышавшейся над островом как молчаливый страж вечности.

* * *

У подножия горы Фудзи их ждал не храм, не крепость, а простая хижина. Настолько неприметная, что её можно было не заметить, если не знать, куда смотреть. Но Крид знал. Копьё в его руке пульсировало всё сильнее, указывая на эту лачугу, словно стрелка компаса.


Когда он приблизился к хижине, дверь открылась, и навстречу вышел старик в простом кимоно. Его лицо было испещрено морщинами, подобными руслам древних рек, а глаза — ясными и спокойными, как горное озеро.


— Я ждал тебя, Бессмертный, — произнёс старик на языке, который не использовался уже тысячи лет, но который Крид, или то, что от него осталось, понимал. — Ты пришёл за последним кольцом.


— Да, — ответило существо голосом, в котором звучало эхо множества голосов. — Отдай его, и ты будешь пощажён.


Старик улыбнулся — мудрой, печальной улыбкой человека, повидавшего слишком много для одной жизни.


— Пощажён? — повторил он. — А разве есть разница между пощадой и тем, что ты делаешь с остальными? Поглощением их сущности, превращением в частицы своего расширяющегося сознания?


Он покачал головой.


— Нет, Бессмертный. Я не отдам тебе кольцо. Но я позволю тебе попытаться взять его, если ты готов заплатить цену.


— Цену? — переспросило существо, и в его голосе прозвучало что-то похожее на удивление — первая человеческая эмоция за долгое время.


— Да, цену, — подтвердил старик. — Всё имеет свою цену. Особенно те вещи, которые могут изменить ход времени и судьбы мира.


Он сделал приглашающий жест.


— Войди в хижину, Бессмертный. Войди один, без своей армии, без тех, кто следует за тобой. И увидишь, какова цена пятого кольца.


Существо с голубыми глазами изучало старика, пытаясь разгадать его тайну. В структуре времени вокруг японца было что-то странное — узоры, которых Крид не видел раньше, нити судьбы, сплетающиеся в непонятные узлы.


— Ты не человек, — произнесло оно наконец. — Не только человек.


Старик снова улыбнулся.


— Как и ты, Бессмертный. Как и ты.


Крид повернулся к своей армии — тысячам существ с горящими голубым огнём глазами, ожидающих его приказа.


— Ждите здесь, — произнёс он, и воины застыли на месте, словно статуи.


Затем он повернулся к Изабелле, держащейся чуть в стороне.


— И ты тоже, — добавил он, и в его голосе прозвучала нотка, которую она не слышала уже очень давно, — забота.


Прежде чем она успела ответить, Крид шагнул в хижину, и дверь закрылась за ним. Одинокая фигура старика осталась стоять снаружи, наблюдая за армией с безмятежным выражением лица.


Изабелла подошла к нему, её глаза были полны вопросов.


— Кто вы? — спросила она. — И что будет теперь?


Старик повернулся к ней, и на мгновение ей показалось, что его глаза вспыхнули голубым огнём, подобным тому, что она видела за тёмными стёклами очков дона Себастьяна.


— Я Хранитель, — просто ответил он. — Один из многих. Мы наблюдаем за вратами времени с тех пор, как они были запечатаны.


Он посмотрел на хижину, и его взгляд затуманился.


— А что будет теперь? — он сделал паузу. — Это зависит от того, что выберет Бессмертный. От того, сколько человечности осталось в нём. От того, увидит ли он истинную цену пятого кольца, и будет ли готов заплатить её.


— А если не будет? — прошептала Изабелла.


— Тогда, — тихо ответил старик, — нам всем придётся заплатить куда более страшную цену.


Внутри хижины, куда вошёл Крид, не было ничего, кроме маленького алтаря в центре и единственной свечи, горевшей на нём. Но когда дверь закрылась, пространство вокруг начало расширяться, менять форму, искажаться. Стены растаяли, пол исчез, и Крид оказался стоящим посреди бесконечной пустоты, озарённой тусклым голубоватым светом.


Перед ним возникла фигура — размытая, неопределённая, подобная отражению в потревоженной воде. Но в ней было что-то мучительно знакомое.


— Узнаёшь меня? — спросила фигура голосом, который Крид не слышал уже очень давно — своим собственным, человеческим голосом.


— Кто ты? — спросило существо, всё ещё держащее Копьё с четырьмя кольцами.


— Я — ты, — ответила фигура, и её очертания начали проясняться, обретать форму. — Я — то, что осталось от Виктора Крида. От человека, который пытался спасти пророка на Голгофе. От того, кто столетиями боролся с Абаддоном, защищая мир от тьмы.


Теперь перед Кридом стоял он сам — таким, каким был до начала этого путешествия. Высокий светловолосый воин с ясными голубыми глазами, полными человечности и сострадания.


— Меня почти не осталось, — продолжил призрак. — С каждым найденным кольцом, с каждым шагом к вратам времени, меня становится всё меньше. Ты поглощаешь меня, как поглотил тысячи других.


Существо с голубыми глазами изучало своё прежнее воплощение, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на узнавание, на жалость.


— Я был… ты был… слаб, — произнесло оно. — Ограничен человеческой формой, человеческими эмоциями, человеческими страданиями. Теперь я свободен от этого.


— Свободен? — эхом отозвался призрак. — Или просто обменял одно рабство на другое? Раньше ты был рабом своего бессмертия, своей невозможности умереть. Теперь ты — раб Копья, раб врат времени, раб силы, которая использует тебя для своих целей.


Он сделал шаг вперёд, его очертания стали ещё чётче.


— Вспомни, кем ты был. Вспомни, за что боролся. Вспомни тех, кого любил, — призрак повернул голову, словно указывая на невидимую Изабеллу за пределами этого странного пространства. — Вспомни, что значит быть человеком.


Существо задрожало, его голубые глаза на мгновение потускнели, и в них проглянул отблеск былой человечности.


— Я… помню, — произнесло оно голосом, в котором сквозь хор множества голосов пробивался один — человеческий голос Виктора Крида. — Но я не могу вернуться. Не теперь, когда я зашёл так далеко. Не теперь, когда я так близок к вратам времени, к освобождению от вечности.


— Ты не знаешь, что за вратами, — мягко возразил призрак. — Ты не знаешь, какую цену придётся заплатить за их открытие. Ты не знаешь, что случится с миром, с людьми, с теми, кого ты когда-то любил.


Он указал на пустоту вокруг них.


— Посмотри, что ты уже сделал. Ты превратил тысячи людей в безвольные продолжения своего сознания. Ты разрушил целые города, уничтожил культуры и цивилизации. И всё это ради чего? Ради возможности прекратить своё существование?


Существо молчало, его глаза медленно возвращали свой нечеловеческий блеск.


— Покажи мне пятое кольцо, — наконец произнесло оно, и в его голосе уже почти не слышно было человеческих ноток. — Я пришёл за ним, не за разговорами с призраком прошлого.


Призрак печально улыбнулся.


— Вот оно, — сказал он, и в его руке появилось кольцо — серебряный обод с гравировкой символов, похожих на те, что украшали остальные четыре. В центре кольца сверкал крошечный голубой камень, излучавший свет, подобный тому, что исходил от Копья.


— Последний ключ к вратам времени, — продолжил призрак. — Но прежде чем ты возьмёшь его, ты должен знать цену.


— Какую цену? — нетерпеливо спросило существо, его глаза не отрывались от кольца.


— Меня, — просто ответил призрак. — Последнего осколка человечности, оставшегося в тебе. Взяв пятое кольцо, ты окончательно перестанешь быть Виктором Кридом. Ты станешь чем-то иным — сущностью, для которой нет имени на человеческих языках.


Он сделал паузу, его глаза встретились с глазами существа.


— И ты больше никогда не сможешь вернуться.


Существо задумалось, его нечеловеческий разум взвешивал варианты. Что значит потерять последние крупицы человечности по сравнению с возможностью открыть врата времени? Что значит память о том, кем оно было, по сравнению с тем, чем оно может стать?


— Я заплачу эту цену, — наконец произнесло оно, протягивая руку к кольцу. — Я оставлю позади всё, чем был.


Призрак кивнул с грустной улыбкой.


— Я знал, что ты так скажешь. Но есть ещё кое-что, что ты должен знать. Ещё одна цена, о которой ты не подозреваешь.


— Говори, — потребовало существо, его рука всё ещё была протянута к кольцу, но не касалась его.


— Когда врата времени откроются, тот, кто стоит перед ними, должен будет выбрать: войти самому или выпустить то, что за ними. И то, и другое имеет свою цену.


Призрак сделал шаг ближе, и теперь их лица — человеческое и нечеловеческое — были лишь в нескольких дюймах друг от друга.


— Если ты войдёшь сам, ты обретёшь покой, которого так жаждешь. Конец бессмертия, конец вечного существования. Но в момент твоего входа врата захлопнутся, и сила, накопленная в них, выплеснется в мир. Миллионы душ, которые ты собрал для открытия врат, будут уничтожены. Мир, который ты знал, будет разрушен и перестроен заново.


Он сделал паузу, давая существу осознать сказанное.


— Если же ты выпустишь то, что за вратами, ты сам будешь уничтожен — разорван на части силой, которая там заключена. Но мир останется цел, а души, которые ты собрал, будут освобождены.


Существо долго смотрело на призрак, его нечеловеческий разум пытался постичь выбор, который ему предстояло сделать.


— Решать тебе, — закончил призрак, протягивая кольцо. — Но знай: как только ты возьмёшь это кольцо, я исчезну навсегда. И решение будет принимать уже не Виктор Крид, а то, чем ты станешь без меня.


Существо замерло, его рука всё ещё была протянута к кольцу, но не касалась его. В глубине его глаз, в самом центре голубого сияния, мелькнуло что-то похожее на сомнение — последний отблеск человечности, борющейся с новой, нечеловеческой сущностью.


Что оно выберет? Сохранит ли последний осколок Виктора Крида, или позволит ему исчезнуть, превратившись окончательно в нечто иное? И когда придёт время открыть врата времени, какой путь оно изберёт — покой для себя ценой разрушения мира, или спасение мира ценой собственного уничтожения?


Ответа на эти вопросы не знал никто — ни Изабелла, ожидающая снаружи хижины, ни старик-Хранитель, наблюдающий за происходящим своими древними глазами, ни даже дон Себастьян, где бы он ни скрывался в этот решающий момент.


Не знал его и Абаддон, их древний враг, наблюдающий за происходящим из теней на краю мира, готовый вмешаться в тот момент, когда врата начнут открываться.


Выбор принадлежал только существу, стоящему перед призраком своей прошлой человечности, перед последним кольцом Копья Судьбы, перед вратами времени и судьбой всего сущего.

* * *

Внутри странного пространства, где Крид стоял перед призраком своей былой человечности, время, казалось, замерло. Голубое сияние вокруг них пульсировало в такт с четырьмя кольцами на Копье, создавая причудливые тени, которых не должно было быть в этом бесплотном месте.


Существо с нечеловеческими глазами всё ещё не касалось пятого кольца, протянутого призраком. Его рука застыла в воздухе, а в глубине светящихся глаз мелькали отблески сомнения — последние искры человечности, борющейся с новой сущностью.


— Решай, — мягко произнёс призрак. — Но помни, что это решение определит не только твою судьбу, но и судьбу всего мира.


Внезапно пространство вокруг них задрожало, подобно отражению в потревоженной воде. Голубое сияние померкло, сменившись тревожным красноватым светом. Призрак Виктора Крида повернул голову, его лицо выражало тревогу.


— Что-то не так, — произнёс он. — Кто-то вмешивается.


Пространство вновь содрогнулось, и рядом с ними возникла женская фигура. Изабелла — с тем же лицом, с теми же глазами, с той же печальной улыбкой, что и женщина, ожидавшая снаружи хижины. Но было в ней что-то неуловимо неправильное, что-то чужеродное, словно кто-то надел маску, которая не вполне подходила.


— Виктор, — произнесла она мягким, знакомым голосом. — Наконец-то я нашла тебя.


Существо с голубыми глазами медленно опустило руку, отвернувшись от призрака и пятого кольца.


— Изабелла? — в его голосе, сквозь хор множества голосов, пробилась одна нота — человеческое удивление Виктора Крида. — Как ты попала сюда?


Она улыбнулась и подошла ближе, её движения были плавными, почти гипнотическими.


— Я всегда могла найти тебя, где бы ты ни был, — ответила она, останавливаясь в нескольких шагах от него. — Даже здесь, даже сейчас, когда ты почти перестал быть тем, кого я знала.


Призрак Виктора Крида напрягся, его глаза сузились.


— Ты не Изабелла, — твёрдо произнёс он. — Ты…


— Тише, — перебила его женщина, не глядя на призрак. — Виктор, мы должны поговорить. О том, что ты собираешься сделать. О вратах времени. О выборе, который тебе предстоит.


Она сделала ещё один шаг, и теперь её лицо было лишь в нескольких дюймах от лица существа.


— Я знаю, чего ты хочешь, — прошептала она. — Ты хочешь покоя. Конца вечности. Конца бесконечному одиночеству. Я понимаю это. Я видела, как ты страдал столетиями.


Её рука коснулась его щеки — жест, такой знакомый, такой человеческий.


— Но то, что ты делаешь сейчас, — неправильно. Ты уничтожаешь себя, Виктор. Ты поглощаешь целые народы, превращая их в безвольные продолжения своего сознания. Ты становишься чудовищем, которое сам когда-то поклялся остановить.


В глазах существа мелькнуло что-то похожее на боль. Человеческая боль, такая далёкая от его нынешней сущности.


— У меня нет выбора, — произнесло оно, и в его голосе сквозь хор многих вновь пробился один — голос Виктора Крида. — Я должен найти выход из этого… существования.


— Есть другой путь, — настойчиво произнесла женщина. — Отдай Копьё мне. Я сама найду пятое кольцо. Я сама открою врата времени. Я возьму на себя это бремя, чтобы ты мог вновь стать человеком.


Призрак Виктора Крида позади них покачал головой.


— Не слушай её, — предупредил он. — Это не Изабелла. Это…


— Я сказала тише! — рявкнула женщина, и на мгновение её голос изменился, став низким и рычащим, совсем не похожим на голос Изабеллы.


Она тут же спохватилась и вновь повернулась к существу с ласковой улыбкой.


— Прости, я просто… волнуюсь за тебя. За нас. За всё, что мы пережили вместе.


Её рука скользнула с его щеки к груди, легла на то место, где под нечеловеческой оболочкой всё ещё скрывался шрам от копья.


— Отдай его мне, Виктор, — прошептала она. — Пока не поздно. Пока ты ещё не потерял себя полностью.


Существо долго смотрело на неё, его нечеловеческий разум пытался проникнуть сквозь обман, увидеть истину за маской. И на краткий миг в глубине его глаз вспыхнула искра — не голубого, а человеческого огня.


— Нет, — произнесло оно голосом, в котором теперь отчётливо слышался голос Виктора Крида. — Ты не Изабелла. Я знаю, кто ты. Я всегда знал тебя, Абаддон.


Женщина застыла, её улыбка медленно исказилась в оскал, не принадлежащий человеческому лицу.


— Узнал меня, Бессмертный? — произнесла она, и теперь её голос был совсем другим — древним, полным ненависти и силы, которая существовала задолго до человечества. — Даже сквозь эту маску? Даже став тем, чем ты стал?


Она отступила на шаг, и её фигура начала меняться, искажаться. Облик Изабеллы таял, уступая место другому — высокой, стройной фигуре в чёрных одеждах, с лицом, скрытым маской из полированной кости, с прорезями для глаз, в которых мерцало что-то похожее на ядовито-зелёное пламя.


— Жаль, — произнёс Абаддон своим истинным голосом, шелестящим, как осенние листья. — Я надеялся, что ты настолько потерял себя, что не сможешь отличить меня от той, которую когда-то любил.


Он указал на Копьё в руке существа.


— Но план остаётся прежним. Ты отдашь мне Копьё. Добровольно или нет.


Существо с голубыми глазами выпрямилось во весь рост, и теперь оно казалось выше, чем раньше, словно само пространство изгибалось вокруг него.


— Никогда, — произнесло оно, и в его голосе звучала не только нечеловеческая сила новой сущности, но и непреклонная воля Виктора Крида. — Я никогда не отдам тебе Копьё. Никогда не позволю тебе открыть врата времени.


Абаддон рассмеялся — сухой, шелестящий смех, от которого пространство вокруг содрогнулось.


— О, не думай, что у тебя есть выбор, Бессмертный, — произнёс он, делая шаг вперёд. — Ты зашёл слишком далеко. Ты почти уничтожил то, чем был когда-то. Человек в тебе почти мёртв.


Он указал на призрак, всё ещё стоящий рядом с пятым кольцом.


— Смотри на него — жалкий остаток твоей человечности. Скоро и он исчезнет, и тогда ты станешь… ничем. Пустой оболочкой, вместилищем силы, которая использует тебя для своих целей.


Абаддон сделал ещё один шаг вперёд, и теперь в его руке появилось копьё — с виду обычное, но от его наконечника исходило то же ядовито-зелёное сияние, что и из глаз.


— Отдай мне Копьё, — повторил он, — или я вырву его из твоих остывающих пальцев.


Существо не ответило. Вместо этого оно крепче сжало Копьё Судьбы, и четыре кольца на нём вспыхнули ярче, наполняя пространство вокруг голубоватым светом.


Абаддон не стал ждать. С нечеловеческой скоростью он бросился вперёд, занося своё копьё для удара. Существо попыталось парировать, но было слишком поздно. Наконечник копья Абаддона вонзился ему в грудь точно в то место, где когда-то римское копьё пронзило тело Виктора Крида, пытавшегося спасти пророка на Голгофе.


Время словно замерло. Абаддон стоял, всё ещё держа копьё, вонзённое в грудь существа. На его маске читалось торжество, сменившееся замешательством, когда он понял, что что-то пошло не так.


Копьё не причинило вреда. Вместо того, чтобы пронзить плоть, оно словно входило в неё, как в воду, постепенно растворяясь, исчезая. А вместе с ним менялось и существо.


Голубое сияние, окружавшее его, начало меркнуть. Нечеловеческие черты лица смягчались, возвращаясь к человеческим. Глаза, бывшие колодцами голубого огня, вновь обретали форму, цвет, выражение. Волосы из нитей серебристого света превращались в обычные золотистые пряди.


— Что происходит? — прошипел Абаддон, пытаясь вырвать копьё, но оно продолжало исчезать, поглощаемое телом существа. — Что ты делаешь⁈


И впервые за долгое время существо заговорило полностью человеческим голосом — голосом Виктора Крида, без хора множества голосов за ним.


— Я вспоминаю, — произнёс он. — Вспоминаю, кем я был. Вспоминаю, за что сражался. Вспоминаю… себя.


Он посмотрел на призрак, всё ещё стоящий рядом с пятым кольцом, и на его лице появилась улыбка — человеческая улыбка, полная узнавания и благодарности.


— Спасибо, — произнёс Виктор. — За то, что дождался меня.


Призрак кивнул и начал таять, но не исчезая в никуда, а словно сливаясь с Кридом, становясь частью его вновь.


Когда копьё Абаддона полностью исчезло, поглощённое телом Виктора, демон отшатнулся, в его глазах читался неподдельный страх.


— Невозможно, — прошипел он. — Ты не можешь вернуться. Не после того, как зашёл так далеко. Не после того, как почти уничтожил себя.


Крид сделал шаг вперёд, и теперь он был полностью человеком — высоким светловолосым воином с ясными голубыми глазами, в которых горел свет понимания и решимости.


— Я никогда не уходил полностью, — ответил он. — Часть меня всегда была здесь, ожидая момента, когда я смогу вернуться.


Он поднял Копьё Судьбы, и четыре кольца на нём светились теперь мягче, спокойнее, словно признавая его вновь обретённую человечность.


— А теперь, Абаддон, — произнёс Виктор, — я думаю, у тебя есть кое-что, принадлежащее мне.


Его взгляд упал на грудь демона, где под чёрными одеждами виднелось тусклое свечение — пятое кольцо, которое Абаддон прятал всё это время, надеясь заполучить Копьё, когда Крид окончательно потеряет себя.


— Нет! — воскликнул Абаддон, отступая. — Ты не получишь его! Никогда!


Но было поздно. С нечеловеческой скоростью, сохранившейся от его предыдущей формы, Виктор бросился вперёд. Его рука пробила чёрные одежды и вонзилась в грудь демона, словно в бумагу. Он нащупал то, что искал — не сердце, ибо у Абаддона не было сердца в человеческом понимании, а средоточие его сущности, пульсирующий комок тьмы, в котором горело ядовито-зелёное пламя.


Крид сжал его пальцами и вырвал наружу, вместе с пятым кольцом, скрывавшимся в глубине. Абаддон завыл — нечеловеческим, потусторонним воем, от которого пространство вокруг задрожало и начало распадаться.


— Это не конец, Бессмертный, — прохрипел демон, его фигура уже начинала таять, расползаться ядовито-зелёными сполохами. — Ты можешь вернуть себя, но ты не можешь вернуть то, что ты сделал. Города, которые ты разрушил. Души, которые ты поглотил. Мир, который ты почти уничтожил.


Он захохотал — жутким, безумным смехом существа, стоящего на грани уничтожения.


— И когда ты откроешь врата времени, тебе всё равно придётся выбирать. Покой для себя или спасение для мира. И я буду ждать там, за вратами, чтобы встретить тебя, что бы ты ни выбрал!


С этими словами Абаддон растворился в воздухе, оставив после себя лишь затухающие сполохи ядовито-зелёного света и эхо своего смеха, постепенно стихающее в пустоте.


Виктор остался один, держа в одной руке Копьё Судьбы с четырьмя кольцами, а в другой — пятое кольцо, освобождённое из плена Абаддона. Он долго смотрел на него, понимая, что стоит на пороге решения, которое определит не только его судьбу, но и судьбу всего мира.


Пространство вокруг начало сжиматься, возвращаясь к границам скромной хижины у подножия горы Фудзи. Стены обрели форму, пол стал твёрдым под ногами, и вот уже Крид стоял перед маленьким алтарём с единственной горящей свечой.


Он обернулся и увидел дверь, ведущую наружу — туда, где ждала Изабелла, где ждала его армия с горящими голубым огнём глазами, где ждал старик-Хранитель с мудрым взглядом и печальной улыбкой.


Виктор сделал глубокий вдох — первый настоящий, человеческий вдох за долгое время — и направился к двери, всё ещё держа в руках Копьё и пятое кольцо, не соединённые вместе.


Выбор всё ещё предстояло сделать. И теперь, вернув свою человечность, он понимал, насколько тяжёлым будет этот выбор.

* * *

Рассвет окрасил небо над горой Фудзи в нежные розовые тона, когда дверь хижины открылась, и Виктор Крид вышел наружу. Изабелла, ожидавшая его возвращения, едва сдержала вздох удивления. Перед ней стоял не сверхъестественное существо с глазами, полными голубого огня, а человек — высокий светловолосый воин с ясным взглядом, в котором читалась усталость и мудрость тысячелетий.


В правой руке он держал Копьё Судьбы с четырьмя сияющими кольцами, в левой — пятое кольцо, пока не соединённое с остальными.


— Виктор? — неуверенно произнесла Изабелла, делая шаг вперёд. — Это действительно ты?


Крид улыбнулся — человеческой улыбкой, которую она не видела уже очень давно.


— Да, — ответил он голосом, в котором больше не звучало эхо множества голосов. — Это я. Настоящий я.


Он посмотрел на армию, застывшую в ожидании — тысячи существ с горящими голубым огнём глазами, бывших когда-то людьми, а теперь ставших продолжением его воли.


— Но многое изменилось, — добавил он тихо. — И не всё можно вернуть назад.


Старик-Хранитель, всё ещё стоявший у хижины, кивнул с понимающей улыбкой.


— Ты нашёл свой путь обратно, Бессмертный, — произнёс он. — Вернулся из глубин, куда мало кто возвращался.


Виктор повернулся к нему.


— Благодаря тебе. И благодаря ему, — он взглянул на пятое кольцо в своей руке. — Абаддон хотел уничтожить меня, но вместо этого вернул мне мою сущность.


Хранитель кивнул.


— Иногда наши враги становятся нашими величайшими учителями, не желая того.


Крид молча смотрел на армию, на свою руку, держащую пятое кольцо, на гору Фудзи, возвышающуюся над ними подобно молчаливому стражу. Его разум, вновь ставший человеческим, пытался осознать всё, что произошло за последние месяцы — захват земель от Леванта до Японии, превращение тысяч людей в безвольные продолжения своей сущности, почти полную потерю человечности в погоне за вратами времени.


— Что мне делать теперь? — спросил он, обращаясь скорее к себе, чем к Хранителю или Изабелле. — Я не могу просто… остановиться. Слишком много зависит от следующего шага.


Хранитель подошёл ближе, его древние глаза смотрели на Крида с пониманием и состраданием.


— Ты прав, Бессмертный. Ты не можешь просто остановиться. Машина, которую ты запустил, слишком велика, слишком могущественна, чтобы просто заглушить её. Ты должен направить её к новой цели, прежде чем сможешь её остановить.


— Новой цели? — переспросил Виктор.


— Да, — кивнул старик. — Ты начал путь разрушения, но можешь закончить его путём созидания. Ты объединил народы силой, но можешь оставить после себя порядок и мир.


Он указал на пятое кольцо.


— А это… можно отложить, пока ты не закончишь то, что начал. Пока не искупишь хотя бы часть причинённого зла.


Крид долго смотрел на кольцо, затем кивнул и спрятал его в кожаном мешочке на поясе. Копьё с четырьмя кольцами он оставил в руке — оно всё ещё было связано с ним, с его армией, с его сущностью.


— Я завершу начатое, — произнёс он твёрдо. — Но не так, как раньше.

* * *

Покорение Японии продолжилось, но теперь оно шло иным путём. Виктор больше не стремился превращать всех встреченных в безвольных слуг своей воли. Города, стоявшие на пути армии, сдавались без боя, видя неотвратимость поражения, но теперь их жителей не заставляли принимать новую веру или становиться частью коллективного сознания.


Крид устанавливал порядок, основанный на уважении к местным традициям и обычаям. Он изучал культуру Японии, её историю, её духовные практики. Он встречался с даймё — местными князьями, предлагая им не уничтожение, а союз под своей эгидой.


Многие соглашались, видя в нём не просто завоевателя, но силу, способную объединить страну, истерзанную веками междоусобиц. Другие сопротивлялись, но даже их поражение не означало теперь полного уничтожения или порабощения.


Армия Крида, всё ещё состоящая из существ с горящими голубым огнём глазами, двигалась по стране, устанавливая новый порядок. Но теперь это был порядок созидания, а не разрушения.


В каждом городе Виктор оставлял гарнизон своих воинов, но их задачей было не подавление местного населения, а защита от разбойников, помощь в восстановлении разрушенного, обеспечение стабильности и безопасности.


Среди японцев, особенно среди самураев, быстро распространились легенды о светловолосом воине с древним копьём, чьи глаза видели рождение и смерть империй. Его называли Хикари-но-Ками — Бог Света — за голубое сияние, исходившее от его оружия и его воинов.


Особый интерес Крид проявлял к японской религии и философии. Синтоизм с его почитанием природы и предков, буддизм с его пониманием цикличности существования — всё это находило отклик в его душе, уставшей от вечного существования и жаждущей покоя.


— Ты меняешься, — заметила Изабелла однажды вечером, когда они сидели в саду одного из завоёванных дворцов, наблюдая за полной луной, отражающейся в пруду с карпами. — Ты словно… принимаешь своё бессмертие иначе, чем раньше.


Виктор задумчиво кивнул.


— Потеряв себя и найдя вновь, я начал понимать, что вечность — не проклятие, если ты используешь её правильно. Не для разрушения, а для созидания. Не для доминирования, а для служения.


Он посмотрел на Копьё, прислонённое к стене рядом, его четыре кольца мягко светились в лунном свете.


— Я всё ещё не знаю, что будет, когда придёт время соединить пятое кольцо с остальными и открыть врата времени. Но теперь я хотя бы уверен, что это решение будет принимать Виктор Крид, а не то существо, которым я чуть не стал.

* * *

Киото, древняя столица Японии, пал последним. Не потому, что оказал наибольшее сопротивление, а потому, что Крид намеренно оставил его напоследок, желая изучить культуру и политическое устройство страны, прежде чем войти в её сердце.


Император, божественная фигура в глазах японцев, встретил Виктора в тронном зале дворца, окружённый придворными и самураями. Многие ждали кровавой расправы, подобной тем, что сопровождали завоевание других земель. Но вместо этого они увидели, как высокий светловолосый воин опустился на одно колено перед троном, склонив голову в знак уважения.


— Я пришёл не разрушать, а созидать, — произнёс Крид на безупречном японском, удивив всех присутствующих. — Не ниспровергать древние традиции, а дать им новую жизнь.


Он говорил долго и красноречиво о своём видении будущего Японии — объединённой, сильной, но сохранившей свою уникальную культуру и духовность. О стране, где император останется священной фигурой, почитаемой народом, но где повседневные дела будут вестись новой администрацией, сочетающей лучшие качества местных традиций и внешних влияний.


После этой речи, произведшей глубокое впечатление на придворных, Виктор провёл несколько месяцев в Киото, встречаясь с местными правителями, изучая административную систему, вникая во все аспекты жизни страны. Он не спешил с реформами, понимая, что изменения, внедрённые силой, редко бывают долговечными.


Среди самураев, присягнувших ему на верность, особенно выделялся молодой воин по имени Ясуки. Потомок древнего рода, он обладал не только исключительными боевыми навыками, но и острым умом, глубоким пониманием как японских традиций, так и необходимости перемен.


— Ты напоминаешь мне меня в молодости, — сказал ему однажды Крид, когда они вместе наблюдали за тренировкой воинов. — До того, как бремя вечности легло на мои плечи.


Ясуки, не знавший всей правды о своём господине, но чувствовавший в нём нечто большее, чем обычный человек, склонил голову.


— Вы оказываете мне слишком большую честь, господин.


— Нет, — возразил Виктор. — Я вижу в тебе то, что нужно этой стране — силу, сочетающуюся с мудростью, уважение к прошлому и взгляд в будущее.


В последующие месяцы Крид всё чаще приближал к себе Ясуки, поручая ему всё более ответственные задания. Молодой самурай становился его доверенным лицом, его правой рукой в управлении новыми землями.


А тем временем армия, созданная Виктором, постепенно менялась. Голубой огонь в глазах воинов медленно угасал, по мере того как Крид, вновь обретший свою человечность, ослаблял ментальные связи, соединявшие их с ним. Они не возвращались полностью к тому, кем были раньше — слишком многое изменилось, слишком глубоким было преображение. Но они вновь обретали индивидуальность, способность мыслить самостоятельно, делать собственный выбор.


Многие из них выбирали остаться на службе у Крида, теперь уже по собственной воле. Другие возвращались к мирной жизни, неся с собой память о времени, когда они были частью чего-то большего, чем они сами.

* * *

Прошёл год с тех пор, как Виктор вступил в Киото. Япония под его управлением начала возрождаться после потрясений завоевания. Торговля процветала, искусства развивались, старые раны заживали. Армия, когда-то наводившая ужас на весь континент, превратилась в силу, обеспечивающую стабильность и безопасность.


В день весеннего равноденствия, когда вишнёвые деревья в садах императорского дворца покрылись первыми цветами, Крид созвал большой совет. Присутствовали все значительные даймё, высшие самураи, придворные, а также император, всё ещё сохранявший свой священный статус.


— Я пришёл к вам как завоеватель, — начал Виктор свою речь, стоя в центре зала с Копьём Судьбы в руке. — Но моё время здесь подходит к концу. Я должен идти дальше, искать свой собственный путь, свою собственную судьбу.


По залу пронёсся удивлённый шёпот. Все ожидали, что правление светловолосого воина продлится долгие годы, если не десятилетия.


— Но я не оставлю вас без руководства, — продолжил Крид. — Я выбрал человека, который будет править от моего имени, поддерживая порядок и процветание, которые мы вместе создали.


Он повернулся к Ясуки, стоявшему среди высших самураев.


— Подойди, — приказал он, и молодой воин вышел вперёд, его лицо было спокойным, но в глазах читалось удивление.


— Я провозглашаю тебя сёгуном, — торжественно произнёс Виктор. — Верховным правителем Японии, действующим от имени священного императора.


Он снял с себя тяжёлый плащ с эмблемой Рассветного ордена и накинул его на плечи Ясуки.


— Правь мудро и справедливо. Уважай древние традиции, но не бойся перемен, когда они необходимы. Защищай слабых и сдерживай сильных. И помни: истинная власть не в силе оружия, а в сердцах людей.


Затем Крид повернулся к императору и опустился на одно колено, склонив голову.


— Ваше Величество, я возвращаю вам формальное правление над вашей страной. Сёгун Ясуки будет действовать от вашего имени, как это было в древние времена. Пусть ваше божественное благословение всегда пребудет с ним и со всей Японией.


Император, молодой человек, получивший трон всего за несколько лет до прихода Крида, поднялся со своего места. Его лицо было серьёзным, но в глазах читалось облегчение и надежда.


— Мы принимаем ваше решение, Хикари-но-Ками, — произнёс он, используя имя, которым японцы называли Виктора. — И благословляем нового сёгуна. Пусть его правление будет долгим и мирным.


Крид поднялся и, к удивлению всех присутствующих, снял с пояса кожаный мешочек, в котором хранилось пятое кольцо Копья Судьбы. Он протянул его императору.


— Это нечто древнее и могущественное, — сказал он тихо. — Храните его до моего возвращения. Если я не вернусь… пусть оно останется запечатанным навеки.


Император принял мешочек с подобающим почтением, не зная, что держит в руках ключ к вратам времени, артефакт, способный изменить судьбу мира.


После церемонии Крид встретился с Ясуки наедине в саду дворца. Новый сёгун всё ещё был потрясён оказанной ему честью.


— Почему я? — спросил он. — Есть более опытные воины, более мудрые советники…


Виктор улыбнулся.


— Потому что ты обладаешь тем, что нельзя приобрести с опытом или изучением — чистым сердцем и способностью видеть не только то, что есть, но и то, что может быть. Япония нуждается именно в таком правителе.


Он положил руку на плечо молодого самурая.


— Я буду наблюдать за твоим правлением. Не всегда рядом, но всегда достаточно близко, чтобы прийти на помощь, если понадобится.


— Куда вы направитесь теперь, господин? — спросил Ясуки.


Крид посмотрел на запад, туда, где за морями и континентами лежали земли, которые он прошёл в своём ослеплённом стремлении к вратам времени.


— Назад, — ответил он. — Исправлять то, что я разрушил. Восстанавливать то, что сломал. И, возможно, искать ответы на вопросы, которые мучают меня тысячелетиями.


Он коснулся Копья Судьбы, всё ещё находящегося при нём, его четыре кольца мягко светились в сумерках.


— А когда придёт время, я должен буду принять решение, от которого зависит судьба всего мира. И я хочу быть уверен, что приму его как человек, а не как чудовище, которым я чуть не стал.

* * *

Через неделю Виктор Крид покинул Киото, сопровождаемый лишь Изабеллой и небольшим отрядом самых преданных воинов. Остальная армия осталась в Японии под командованием нового сёгуна, постепенно интегрируясь в местное общество, становясь частью новой административной и военной системы.


Перед отплытием Крид в последний раз поднялся на гору Фудзи, чтобы встретиться с Хранителем. Старик ждал его у той же хижины, где произошла их первая встреча.


— Ты сделал мудрый выбор, Бессмертный, — сказал Хранитель, когда Виктор приблизился. — Не многие нашли бы в себе силы отложить момент освобождения ради исправления причинённого зла.


Крид присел рядом со стариком, глядя на раскинувшуюся внизу Японию — страну, которую он завоевал и теперь оставлял в руках нового правителя.


— Я не знаю, правильный ли это выбор, — признался он. — Но это мой выбор. Человеческий выбор, со всеми его сомнениями и надеждами.


Хранитель улыбнулся.


— Именно это и делает тебя человеком, Бессмертный. Не отсутствие сомнений, а способность действовать, несмотря на них.


Он посмотрел на Копьё с четырьмя кольцами, которое Крид держал в руке.


— А что с пятым кольцом? Ты действительно оставил его императору?


Виктор кивнул.


— Там оно будет в безопасности, пока я не вернусь за ним. Если вернусь.


— А если Абаддон попытается найти его? — спросил Хранитель.


— Тогда он встретит больше сопротивления, чем ожидает, — ответил Крид с лёгкой улыбкой. — Император не знает, что за сила заключена в кольце, но он поместит его в самое безопасное место в стране, окружённое самыми сильными воинами и самыми мощными защитными ритуалами.


Он сделал паузу.


— Кроме того, я думаю, Абаддону потребуется время, чтобы восстановиться после нашей последней встречи. Я вырвал у него не просто кольцо, но и часть его сущности.


Хранитель кивнул с задумчивым видом.


— Возможно, ты прав. Но не недооценивай его, Бессмертный. Такие, как он, находят способы вернуться, когда их меньше всего ждут.


Он поднялся, его древнее тело двигалось с удивительной лёгкостью для его возраста.


— Иди своим путём, Виктор Крид. Исправляй то, что можно исправить. Строй там, где раньше разрушал. И когда придёт время решения — время пятого кольца и врат времени — помни: истинная свобода не в бегстве от своей сущности, а в её принятии. Даже если эта сущность — бремя бессмертия.


С этими словами старик вошёл в хижину и закрыл за собой дверь. Крид долго смотрел ему вслед, затем повернулся и начал спускаться с горы, туда, где его ждали Изабелла и корабль, готовый отплыть на запад.


Впереди лежал долгий путь — путь искупления, восстановления, поиска ответов на вечные вопросы. Путь, который, возможно, однажды приведёт его обратно к пятому кольцу и к решению, от которого зависит судьба мира.


Но это будет уже другая история. История Виктора Крида — бессмертного человека, нашедшего свой путь обратно из глубин почти полного самоуничтожения. Человека, который узнал истинную цену власти и выбрал иной путь.

* * *

Корабль покинул берега Японии в первых лучах рассвета. Виктор Крид стоял на палубе, наблюдая, как очертания горы Фудзи постепенно растворяются в утренней дымке. Копьё Судьбы с четырьмя кольцами было при нём, но теперь оно не пульсировало жаждой завоеваний — оно стало тише, словно засыпая после долгого бодрствования.


Изабелла подошла и встала рядом, её глаза были устремлены на то же исчезающее видение священной горы.


— Куда теперь? — тихо спросила она. — Обратно в Персию? В Иерусалим?


Виктор покачал головой, его взгляд был обращён не на запад, куда направлялся корабль, а на север, туда, где за бескрайними просторами Китая возвышались величественные вершины Гималаев.


— В Тибет, — ответил он после долгого молчания. — Там, в самых высоких горах мира, есть храмы, чьи тайны древнее, чем большинство цивилизаций. Там живут монахи, веками изучающие природу разума и сущность времени.


Изабелла внимательно посмотрела на него.


— Ты ищешь ответы?


— Я ищу покой, — просто ответил Крид. — Не тот, что даёт смерть или забвение, а тот, что приходит с принятием своей судьбы. Своего бессмертия.


Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела отражение тысячелетий страданий, но теперь к ним примешивалось что-то новое — тихая решимость, почти смирение.


— Но ты не отправишься со мной, — мягко произнёс он. — Тебя ждёт другой путь.


Изабелла удивлённо подняла брови.


— Ты отпускаешь меня? После всех столетий, что мы провели вместе?


Виктор улыбнулся — спокойной, мудрой улыбкой человека, наконец увидевшего истину после долгих лет блужданий.


— Не отпускаю, а освобождаю. Слишком долго ты шла за мной, разделяя мои бремена, мои поиски, мои войны. Теперь пришло время тебе найти свой собственный путь.


Он взял её руки в свои, и это был жест не возлюбленного, а друга, наставника.


— Возвращайся на Кипр. Там, в крепости тамплиеров, хранятся секреты, которые могут помочь тебе понять свою собственную природу, свои собственные дары. Там ты найдёшь то, что ищешь, даже если ещё не знаешь, что это.


Изабелла долго молчала, в её глазах блестели слёзы, но не горя, а понимания.


— Ты изменился, Виктор, — наконец произнесла она. — Не когда стал тем существом с голубыми глазами, а сейчас, вернувшись к человечности. Ты стал… мудрее.


Крид кивнул.


— Иногда нужно потерять себя, чтобы по-настоящему себя найти.


Они стояли рядом, наблюдая, как последние очертания Японии исчезают за горизонтом, и каждый думал о своём пути — пути, который вскоре разделит их, возможно, на долгие годы или даже столетия.

* * *

Китай встретил их бурным штормом, словно сама природа пыталась предупредить о трудностях пути. Но корабль Крида, построенный японскими мастерами, выдержал натиск стихии и благополучно достиг берега в небольшой бухте к югу от Шанхая.


Здесь пути Виктора и Изабеллы разошлись. Она отправилась на другом корабле, идущем на запад, к берегам Средиземного моря и Кипру, где её ждала древняя крепость и загадки прошлого.


Прощание было кратким — они оба знали, что для бессмертных разлука, даже на десятилетия, не более чем мгновение в вечности их существования.


— До встречи, Виктор, — произнесла Изабелла, прикасаясь к его щеке в последний раз. — Надеюсь, ты найдёшь то, что ищешь.


— И ты тоже, — ответил он, целуя её в лоб. — Мы встретимся вновь, когда придёт время. И кто знает, может, мы оба изменимся к лучшему за эти годы.


Она улыбнулась, и в её глазах он увидел отражение всех тех веков, что они провели вместе, и всех тех, что ещё могли провести.


— Прощай, Бессмертный.


С этими словами она поднялась на корабль, и вскоре паруса скрылись за горизонтом, унося её на запад, к землям, через которые они прошли как завоеватели, а теперь должны были вернуться как исцелители.


Виктор остался один, если не считать небольшого отряда преданных воинов, чьи глаза всё ещё хранили слабый отблеск голубого огня. Но даже они вскоре покинут его — он решил идти в Тибет один, оставив своих последователей создавать новую жизнь здесь, в Китае, где они могли бы использовать свои способности для созидания, а не разрушения.

* * *

Путь в Тибет занял многие месяцы. Крид путешествовал медленно, иногда присоединяясь к караванам торговцев, иногда идя в одиночестве через пустыни и горные перевалы. Он избегал городов и селений, чувствуя, что ещё не готов вновь окунуться в мир людей, не найдя сначала мир внутри себя.


Копьё Судьбы он нёс завёрнутым в ткань, скрывая его сияние от чужих глаз. Оно всё ещё было связано с ним, всё ещё пульсировало в такт его сердцебиению, но теперь эта связь была иной — не доминирующей, а сосуществующей.


Когда первые снежные пики Гималаев показались на горизонте, Виктор почувствовал странное волнение — то, которого не испытывал уже много веков. Словно что-то впереди, в этих величественных горах, звало его, обещая если не ответы, то хотя бы покой для его измученной души.


Последний этап пути был самым трудным. Горные тропы, узкие и опасные, вились среди скал, поднимаясь всё выше и выше. Воздух становился разреженным, каждый шаг требовал всё больше усилий. Но Крид, закалённый тысячелетиями странствий, продолжал идти, ведомый внутренним компасом, указывающим ему путь к месту, которое он ещё не видел, но уже знал.


На рассвете седьмого дня пути через горы Виктор вышел на небольшое плато, окружённое снежными пиками. Здесь, словно вырастая из самой скалы, стоял древний храм, чьи золотые крыши сияли в лучах восходящего солнца. Его стены, сложенные из тёмного камня, казались единым целым с горой, а окружающий его воздух был наполнен тишиной, которую нарушал лишь далёкий звон колоколов.


Крид стоял, зачарованный этим видением, когда заметил фигуру, движущуюся к нему от входа в храм. Это был монах в тёмно-красных одеждах, с бритой головой и лицом, испещрённым морщинами, словно горными тропами.


— Мы ждали тебя, Бессмертный, — произнёс монах на языке, который Виктор не слышал уже много столетий, но всё ещё понимал. — Хранитель сообщил о твоём приходе.


— Хранитель? — удивлённо переспросил Крид, вспоминая старика у подножия горы Фудзи. — Вы знаете его?


Монах улыбнулся — улыбкой, полной понимания и мудрости веков.


— Мы все связаны, те, кто наблюдает за вратами времени. Те, кто хранит равновесие между мирами.


Он сделал приглашающий жест.


— Входи. Здесь ты найдёшь то, что ищешь. Или, по крайней мере, начало пути к этому.


Виктор последовал за монахом в храм, и когда тяжёлые деревянные двери закрылись за ним, он почувствовал, что оставляет позади не только внешний мир, но и значительную часть своей прошлой жизни. Здесь начинался новый этап его бесконечного существования — этап не завоеваний и поисков, а созерцания и познания.

* * *

Храм оказался древнее, чем Виктор мог представить. Его внутренние залы были украшены фресками, изображавшими события, происходившие задолго до записанной истории. Здесь были картины сотворения мира, борьбы богов и демонов, рождения и смерти вселенных.


Монахи, обитавшие в храме, приняли Крида с почтением, но без удивления, словно его приход был предсказан столетия назад. Они отвели ему небольшую келью с каменным ложем и единственным окном, выходящим на снежные пики гор.


— Здесь ты будешь жить, пока не решишь, что готов идти дальше, — сказал старший монах, тот самый, что встретил его у входа. — Мы не спрашиваем о твоём прошлом, ибо знаем, что оно тяжелее, чем могут вынести слова. И не говорим о твоём будущем, ибо оно ещё не написано, даже для такого, как ты.


Виктор кивнул, благодарный за эту мудрость и понимание. Он достал Копьё Судьбы, всё ещё завёрнутое в ткань, и положил его в угол кельи.


— Это… — начал он, но монах поднял руку, останавливая его.


— Мы знаем, что это такое, Бессмертный. И знаем, что ты ищешь пятое кольцо, хотя сам ещё не решил, для чего оно тебе нужно.


Он указал на простую деревянную полку у стены.


— Положи его туда. Здесь оно будет в безопасности. Здесь его сила не сможет повлиять на твой разум, пока ты ищешь свой путь.


Крид сделал, как было сказано, и почувствовал странное облегчение, словно сбросил с плеч тяжкий груз. Копьё, лежащее на полке, казалось, тоже успокоилось — его сияние стало мягче, ровнее, а пульсация колец почти прекратилась.


— А теперь, — сказал монах, — начинается твоё обучение. Не знаниям, ибо ты знаешь больше, чем большинство смертных. И не мудрости, ибо ты прожил достаточно, чтобы обрести её. Нет, ты будешь учиться покою — самому трудному искусству для тех, кто обречён на вечное существование.


С этими словами начался новый период жизни Виктора Крида — период тишины, созерцания и внутреннего поиска. Он жил как монах, следуя строгому распорядку дня, установленному столетия назад. Просыпался до рассвета, медитировал часами, изучал древние тексты, выполнял простую физическую работу, необходимую для поддержания жизни в храме.


Постепенно он начал понимать, что монахи этого храма были не просто религиозным орденом. Они были хранителями знаний, древних, как сам мир, и опасных настолько, что большинство смертных сошло бы с ума, просто узнав о их существовании.


Здесь изучали природу времени — не как линейного потока от прошлого к будущему, а как сложного переплетения возможностей, вероятностей, параллельных реальностей. Изучали природу сознания — не как продукта мозговой деятельности, а как фундаментального аспекта вселенной, существующего на уровне, более глубоком, чем материя и энергия.


И, что более всего интересовало Крида, здесь знали о вратах времени — тех самых, к которым вело Копьё Судьбы с пятью кольцами.


— Врата существовали всегда, — объяснял старший монах во время одной из редких бесед. — Они — точка соприкосновения между нашим миром и тем, что лежит за его пределами. Точка, где время и пространство теряют своё значение, где возможно всё и невозможно ничто.


— И что за ними? — спросил Виктор, задавая вопрос, мучивший его тысячелетиями.


Монах долго молчал, глядя на вершины гор, видневшиеся в окне.


— Никто не знает наверняка, — наконец ответил он. — Те, кто прошёл через врата, никогда не возвращались, чтобы рассказать. Но существуют… предположения.


Он посмотрел Криду прямо в глаза.


— Некоторые тексты говорят, что за вратами — освобождение. Конец цикла перерождений, конец страданий, конец самого существования как отдельной сущности. Другие утверждают, что там — начало нового цикла, новой формы существования, более высокой и чистой, чем эта.


Монах сделал паузу.


— Но есть и те, кто верит, что за вратами — лишь хаос. Безумие. Разрушение всего, что делает нас тем, кто мы есть. И что врата были запечатаны не для того, чтобы скрыть от нас истину, а для того, чтобы защитить нас от неё.


Виктор задумчиво кивнул. Эти слова перекликались с тем, что говорил ему призрак его человечности в хижине у подножия Фудзи. Выбор между освобождением для себя ценой разрушения мира и спасением мира ценой собственного уничтожения.


— И что же правда? — спросил он.


— А что есть правда, Бессмертный? — ответил вопросом монах. — Правда не в словах и не в текстах. Правда — в опыте, в прямом знании, которое приходит только через личное переживание.


Он улыбнулся.


— Но одно я могу сказать тебе наверняка: выбор, который ждёт тебя, когда ты найдёшь пятое кольцо, будет не между добром и злом, не между спасением и разрушением. Он будет между любовью и страхом. Между принятием своей истинной природы и бегством от неё.


Эти слова глубоко затронули Крида, и он долго размышлял над ними в тишине своей кельи, глядя на Копьё Судьбы, покоящееся на полке — артефакт, который когда-то определял его судьбу, а теперь ждал его решения.

* * *

Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. Виктор потерял счёт времени, проведённого в тибетском храме. Здесь, высоко в горах, где даже смена времён года казалась лишь лёгким колебанием в вечном круговороте бытия, его бессмертие не ощущалось проклятием. Скорее, оно стало просто ещё одним аспектом его сущности, таким же естественным, как дыхание или сердцебиение.


Он изучал древние тексты, написанные на языках, которых уже не существовало в мире. Медитировал часами, проникая в глубины своего сознания, обнаруживая там пласты воспоминаний и знаний, скрытые даже от него самого. Беседовал с монахами, чья мудрость, казалось, не имела границ, и с паломниками, изредка находившими путь к этому затерянному храму.


Постепенно Крид начал меняться. Не внешне — его тело, заключённое в вечный цикл бессмертия, оставалось таким же молодым и сильным. Но внутри, в глубине своего существа, он обретал то, чего так долго искал, — покой.


Не покой забвения или смерти, а покой принятия и понимания. Принятия своей судьбы, своего бессмертия, своей роли в бесконечном танце вселенной. Понимания, что вечность — не проклятие, если ты находишь смысл в каждом её мгновении.


Однажды, медитируя на вершине горы над храмом, Виктор испытал переживание, которое изменило его навсегда. Его сознание, освобождённое от оков времени и пространства, расширилось, охватывая всё сущее. Он видел не только свою жизнь, свои тысячелетия странствий, но и всю историю мира, всю эволюцию вселенной. Видел рождение и смерть звёзд, зарождение жизни на бесчисленных планетах, подъём и падение цивилизаций, о которых не знали даже самые древние тексты.


И среди всего этого великолепия он видел себя — не жалкого смертного, проклятого вечной жизнью, а бессмертного свидетеля, хранителя истории, мудрость которого росла с каждым прожитым столетием.


Когда Виктор вернулся в храм после этой медитации, монахи заметили перемену. В его глазах теперь светился не только голубой огонь кольца, но и нечто большее — понимание, выходящее за пределы человеческого опыта.


— Ты готов, — сказал старший монах, встретив его у входа. — Готов идти дальше.


Крид кивнул. Он чувствовал это и сам — его время в храме подходило к концу. Не потому, что он узнал всё, что мог, а потому, что понял: истинное знание приходит не через изоляцию, а через взаимодействие с миром.


— Куда я должен идти? — спросил он, хотя уже знал ответ.


— Назад, — ответил монах. — К тем, кого ты оставил. К землям, которые ты разрушил и которые теперь должен помочь восстановить. К людям, которые ждут от тебя не завоеваний, а мудрости и сострадания.


Он положил руку на плечо Виктора.


— И, возможно, к пятому кольцу. Когда придёт время.


Крид задумчиво кивнул.


— А что с Копьём? — спросил он, имея в виду артефакт, который всё ещё хранился в его келье.


— Оно твоё, — ответил монах. — Всегда было и всегда будет. Но теперь ты его хозяин, а не оно твой. Ты научился видеть его таким, какое оно есть, — не инструментом власти, а ключом к пониманию.


Он улыбнулся.


— Возьми его с собой. Оно укажет тебе путь, когда придёт время искать последнее кольцо. Но помни: решение о том, что делать с вратами времени, остаётся за тобой. И только за тобой.


В последний вечер перед уходом Виктор сидел в своей келье, глядя на Копьё Судьбы, лежащее на полке. Четыре кольца на нём светились мягким голубым светом, но теперь этот свет не пугал и не манил его. Он был просто частью реальности, такой же естественной, как солнечный свет или лунное сияние.


— Мы прошли долгий путь вместе, ты и я, — тихо произнёс Крид, обращаясь к артефакту. — И, кажется, он ещё не окончен.


Он протянул руку и взял Копьё, чувствуя его тепло и пульсацию, созвучную биению своего сердца. Но теперь это не было захватывающим контролем, как раньше. Скорее, это было сотрудничеством, партнёрством между двумя древними сущностями, каждая из которых имела свою роль в космической драме.


На рассвете следующего дня Виктор Крид покинул тибетский храм, где провёл годы, обретая мудрость и покой. Он уходил не так, как пришёл — одиноким странником, ищущим спасения от вечности. Теперь он был монахом, учителем, хранителем древних знаний. Человеком, который принял своё бессмертие не как проклятие, а как дар и ответственность.


Спускаясь по горной тропе, он обернулся в последний раз. Храм сиял в лучах восходящего солнца, его золотые крыши отражали свет, словно маяки для тех, кто ещё найдёт путь к этому месту мудрости и покоя.


— До встречи, — прошептал Виктор, зная, что однажды, возможно через столетия, его путь снова приведёт его сюда.


Затем он повернулся и продолжил спуск, направляясь на запад, туда, где его ждал мир, который он должен был помочь исцелить. И где, возможно, где-то на Кипре, его ждала Изабелла, прошедшая свой собственный путь к пониманию и принятию.


Впереди лежала дорога искупления, восстановления и, в конечном счёте, решения, которое определит не только его судьбу, но и судьбу всего мира. Но теперь Виктор Крид был готов к этому выбору — выбору, который он сделает не из страха или отчаяния, а из мудрости и любви.


И это будет уже совсем другая история.

* * *

Спустившись с гималайских вершин, Виктор Крид направился на запад, но не привычным караванным путём через Персию, а через неизведанные северные просторы — бескрайние степи, расстилавшиеся от горизонта до горизонта подобно застывшему зелёному морю.


Он шёл один, с Копьём Судьбы, обёрнутым в простую ткань, и скудными пожитками за плечами. Но это одиночество не тяготило его, как некогда — годы, проведённые в тибетском храме, научили его находить покой в безмолвии и мудрость в созерцании.


Степь казалась бесконечной — волны высоких трав колыхались под ветром, создавая иллюзию движения там, где всё оставалось неизменным. Днём палящее солнце иссушало губы и слепило глаза, ночью холод пробирал до костей, а звёзды, казалось, висели так низко, что до них можно было дотянуться рукой.


На исходе третьей недели пути Виктор понял, что заблудился. Ориентиры, которыми он руководствовался, исчезли, растворившись в однообразии степного пейзажа. Компас, что он нёс с собой, показывал странные, невозможные направления, словно сама магнитная сила земли здесь искажалась под воздействием некой древней магии.


— Странное место, — пробормотал Крид, опускаясь на землю у небольшого костра, разведённого из сухой травы и веток кустарника. — Словно время и пространство здесь течёт иначе.


Он достал Копьё и развернул ткань. Четыре кольца на рукояти тускло светились в сгущающихся сумерках. Виктор долго смотрел на древний артефакт, с которым прошёл столько дорог, ради которого пролил столько крови — своей и чужой.


— Странно, — тихо произнёс он, обращаясь к копью, как к старому спутнику. — Когда-то я искал тебя, чтобы обрести силу. Потом — чтобы найти покой. А теперь понимаю, что ни то, ни другое не зависит от внешних объектов. Всё уже внутри меня.


Четыре кольца на рукояти вспыхнули ярче, словно отвечая на его слова. Виктор почувствовал, как артефакт пульсирует в его руках, уже не в такт его сердцебиению, а в собственном ритме — древнем, могущественном, не принадлежащем этому миру.


— Что ты пытаешься сказать? — спросил Крид, поднимая копьё ближе к глазам.


И тогда произошло нечто странное. Наконечник копья, тысячелетиями хранивший кровь того, кто был больше, чем человек, начал светиться, переливаясь всеми оттенками голубого. Свет становился всё ярче, пока не стал ослепительным, и в этом сиянии Виктор увидел образы — тысячи образов из своей долгой жизни, сменяющих друг друга с молниеносной скоростью.


Он увидел себя — молодого воина, дерзнувшего бросить вызов древнему божеству и проклятого за это вечной жизнью. Увидел себя на Голгофе, пытающегося спасти пророка из Назарета и пронзённого тем же копьём, что проткнуло бок Сына Человеческого. Увидел бесконечные войны, в которых участвовал, королей, которым служил, цивилизации, рождение и смерть которых наблюдал. Увидел своё противостояние с Абаддоном, растянувшееся на тысячелетия, и своё недавнее падение и возрождение.


Но за всеми этими образами было что-то ещё — нечто более древнее, более глубокое, существовавшее до его рождения и, возможно, до начала времён. Он увидел врата — грандиозные врата, сотканные из света и тьмы, на границе всех миров и всех времён. И он понял: копьё всегда было лишь ключом к этим вратам, к истинному предназначению, которое он ещё должен был постичь.


А затем, так же внезапно, как началось, видение прекратилось. Сияние копья померкло, но не исчезло совсем. Вместо этого оно начало… течь. Словно жидкий свет, оно струилось по древку, стекало на руки Виктора, впитывалось в его кожу, проникая глубже, к самому сердцу, к самой сущности его бытия.


Крид не испытывал страха или боли — лишь странное чувство завершённости, словно нечто, долго разделённое, наконец воссоединялось. Копьё исчезало у него в руках, таяло, как снег под весенним солнцем, но не уходило в никуда — оно становилось частью его самого.


Когда последние капли светящейся субстанции впитались в его тело, Виктор остался сидеть у костра с пустыми руками. Копьё Судьбы исчезло — или, вернее, преобразилось, став неотъемлемой частью его существа. Он чувствовал его внутри — не как чужеродный предмет, а как естественное продолжение своей сути, своего бессмертия.


Четыре кольца, некогда украшавшие рукоять, теперь пульсировали внутри него, рядом с сердцем, образуя узор, напоминающий созвездие неизвестных звёзд. И Виктор знал, что этот узор будет завершён, только когда он найдёт пятое кольцо.


— Вот оно что, — прошептал он, глядя на свои руки, по которым теперь струились едва заметные голубоватые сполохи. — Вот почему ты привело меня сюда. Не просто, чтобы я заблудился, а чтобы мы стали единым целым.


Той ночью он спал глубоким, спокойным сном, какого не знал уже много столетий. И во сне он видел пути — бесчисленные пути, связывающие все точки вселенной, все моменты времени, все возможные реальности. Теперь, с копьём, ставшим частью его сущности, эти пути были открыты для него.


Проснувшись на рассвете, Виктор точно знал, куда идти. Солнце, только показавшееся над горизонтом, указывало ему направление так же ясно, как самый точный компас. И он пошёл — не западу, как планировал изначально, а на восток, к землям, где жили дикие племена, известные внешнему миру как маньчжуры.

* * *

Первое племя маньчжуров, встреченное Кридом, встретило его с оружием в руках. Дикие воины на низкорослых, но выносливых лошадях окружили одинокого путника, крича угрозы на своём гортанном наречии.


Виктор стоял спокойно, безоружный, но не испуганный. В его глазах теперь постоянно мерцал голубоватый свет — отражение копья, ставшего частью его сущности. И этот свет заставил воинов остановиться, недоумённо переглядываясь.


— Я пришёл с миром, — произнёс Крид на их языке, удивив их ещё больше. — И хочу говорить с вашим вождём.


Воины, всё ещё настороженные, но уже не столь агрессивные, проводили его в лагерь — скопление юрт, раскинувшихся в небольшой долине между холмами. Здесь Виктор предстал перед вождём — седым старцем с лицом, испещрённым морщинами, и глазами, полными древней мудрости.


— Кто ты, пришелец с запада? — спросил вождь, сидя у входа в самую большую юрту. — И зачем пришёл в наши земли?


Крид не стал лгать или хитрить. Годы в тибетском храме научили его ценить простоту и честность.


— Я Виктор Крид, — ответил он. — Путешественник, воин, искатель. Я прошёл долгий путь, чтобы найти свою судьбу. И, кажется, она привела меня к вам.


Вождь долго изучал его своими проницательными глазами, затем кивнул.


— В твоих глазах горит огонь, какого я не видел никогда прежде, — произнёс он. — Огонь, напоминающий священное пламя, о котором говорят наши старейшие легенды. Ты можешь остаться и разделить с нами пищу.


Так началось знакомство Виктора с маньчжурами. Он жил среди них, изучал их обычаи, их верования, их образ жизни. Они были народом войны и охоты, гордым и независимым, разделённым на множество племён, часто враждующих между собой.


Крид не пытался навязывать им свою волю или учения, как делал это в прошлом, ведя армии крестоносцев через Левант и Азию. Он просто был рядом, слушал, учился, иногда предлагал совет, когда его об этом просили.


Но племена, одно за другим, начали тянуться к нему. Сначала из любопытства — светловолосый чужеземец с глазами, полными голубого огня, был слишком необычным явлением, чтобы его игнорировать. Затем — из уважения к его мудрости и знаниям, которыми он охотно делился. И наконец — из почтения к его силе, которая проявлялась не в грубом насилии, а в спокойной уверенности и неуязвимости для любых опасностей.


Когда старый вождь умер, племя, не колеблясь, выбрало Крида своим новым предводителем. Это было неслыханно — чужак, ставший вождём одного из самых гордых племён маньчжуров. Но никто не оспаривал это решение, ибо все видели в нём того, кто был предсказан в древних пророчествах — светлоокого воина с огнём богов в груди, который объединит все племена и приведёт их к великой судьбе.


И Виктор, приняв эту роль, начал объединять маньчжуров — не силой оружия, как сделал бы раньше, а мудростью и пониманием. Он разрешал древние споры между племенами, находя компромиссы там, где раньше была только вражда. Он учил их новым способам хозяйствования, новым ремёслам, новым методам ведения войны — не для завоеваний, а для защиты.


Когда дипломатия и мудрость не срабатывали, он прибегал к иным методам. Иногда это был поединок с вождём непокорного племени — поединок, в котором Крид всегда побеждал, но никогда не убивал противника, оставляя ему честь и место в новом порядке. Иногда — демонстрация своей силы, теперь усиленной копьём, ставшим частью его существа, когда он одним взглядом мог зажечь костёр или остановить бурю.


Но чаще всего он просто разговаривал с людьми — вождями, шаманами, простыми воинами. Слушал их истории, их страхи, их надежды. И находил слова, которые затрагивали их сердца, убеждая присоединиться к нему не из страха, а из веры в лучшее будущее.


Прошло три года, и то, что казалось невозможным, свершилось — все племена маньчжуров объединились под началом Виктора Крида. От Амура до великих равнин, от таёжных лесов до берегов северного моря, везде признавали его власть и мудрость.


Он не установил традиционную иерархию с собой на вершине. Вместо этого он создал совет вождей, где каждое племя имело голос, и где решения принимались не приказом сверху, а общим согласием. Себе он оставил роль арбитра и советника, вмешиваясь лишь тогда, когда стороны не могли прийти к согласию.


Маньчжуры процветали под этим правлением. Набеги и войны между племенами прекратились, высвободив силы для созидания. Торговля с соседними народами расширилась, принося новые товары и знания. Дети росли, не зная постоянного страха насильственной смерти, который был уделом их отцов.


Но мир вокруг них менялся. С юга, из Китая, приходили тревожные вести о новом императоре, чьи армии завоёвывали всё новые территории, продвигаясь всё дальше на север, к землям маньчжуров.


— Они не остановятся, пока не покорят нас, — говорили вожди на совете. — Мы должны готовиться к войне.


Виктор слушал их с задумчивым видом. Война не была тем, чего он желал для своего народа. Но он также знал, что иногда её невозможно избежать.


— Прежде чем мы примем решение, — сказал он, — я должен узнать больше об этом императоре и его намерениях. Я отправлюсь на юг, к границам Китая, и вернусь с ответами.


Совет согласился с этим планом, хотя многие вожди выражали беспокойство за безопасность Крида. Он успокоил их, напомнив, что пережил больше опасностей, чем все они вместе взятые.


Перед отъездом Виктор построил себе ставку на острове, который маньчжуры называли Большой Землёй Туманов, а китайцы — Сахалином. Этот остров, отделённый от материка узким проливом, был идеальным местом для наблюдения и за маньчжурскими землями, и за Китаем, и за морскими путями, ведущими к Японии.


Здесь, на скалистом берегу, омываемом холодными волнами северного моря, Крид построил крепость — не из камня и дерева, как делали люди, а из силы, ставшей частью его существа. Это было строение, видимое лишь тем, кто был достоин войти в него, — святилище, где он мог медитировать и готовиться к грядущим испытаниям.

* * *

Виктор собирался отправиться в Китай, когда неожиданный гость появился в его ставке на Сахалине. Дон Себастьян — всё такой же подтянутый и изящный, в строгом костюме-тройке и с неизменными очками-авиаторами — словно материализовался из морского тумана у самого входа в крепость.


— Давно не виделись, Бессмертный, — произнёс испанец с лёгкой улыбкой. — Вижу, ты не теряешь времени даром.


Крид, ничуть не удивлённый появлением давнего знакомого, пригласил его внутрь. Они расположились в просторном зале с видом на море, где стол был уже накрыт для двоих, словно Виктор ожидал гостя.


— Объединение маньчжуров, — продолжил дон Себастьян, отпивая глоток вина из бокала. — Впечатляюще. Особенно учитывая твои… предыдущие методы.


Он окинул Крида внимательным взглядом из-за тёмных стёкол очков.


— Ты изменился с нашей последней встречи. И дело не только в одежде или волосах. Что-то более глубокое.


Виктор улыбнулся. Он действительно изменился внешне — теперь его волосы были длиннее, заплетены в косу на маньчжурский манер, а европейскую одежду сменили просторные одеяния из шкур и кожи, украшенные символами племён, которые он объединил.


— Я нашёл покой, — просто ответил он. — Или, по крайней мере, начал находить.


Он жестом пригласил гостя к шахматной доске, расставленной в углу зала. Дон Себастьян с удовольствием принял приглашение — их партии всегда были увлекательны, даже когда за ними стояли более серьёзные игры.


— Покой, говоришь? — переспросил испанец, делая первый ход пешкой. — Интересное слово для человека, создавшего новую империю на окраине мира.


Крид ответил своим ходом, задумчиво глядя на доску.


— Не империю. Союз. Основанный не на завоеваниях, а на взаимном уважении и общей цели.


Дон Себастьян усмехнулся.


— Благородные слова. Но мир редко бывает столь идеалистичен, не так ли? Особенно с такими соседями, как Китай, чей новый император, говорят, обладает амбициями Александра и жестокостью Чингисхана.


Он сделал ещё один ход, подводя коня ближе к центру доски.


— Кстати, о Китае. До меня дошли… интересные слухи.


Виктор поднял взгляд от доски, в его глазах мелькнул отблеск голубого огня.


— Какие слухи?


— О некоем советнике императора, — небрежно произнёс дон Себастьян, словно обсуждая погоду. — Человеке — если его можно назвать человеком — с необычными способностями и ещё более необычной внешностью.


Он сделал паузу, наблюдая за реакцией Крида.


— Говорят, он носит маску из полированной кости. И в прорезях для глаз горит зелёное пламя, от которого стынет кровь в жилах.


Виктор замер, его пальцы, державшие фигуру, сжались так сильно, что дерево затрещало.


— Абаддон, — выдохнул он.


— Именно, — кивнул дон Себастьян. — Твой старый… знакомый. Оправился быстрее, чем можно было ожидать.


Он откинулся на спинку кресла, наблюдая, как Крид делает следующий ход, решительно двигая слона через всю доску.


— Но не это самое интересное, — продолжил испанец. — Самое интересное — чего он добивается. Советник шепчет императору не о завоеваниях или богатствах. Он говорит о… артефакте. Древнем и могущественном. Спрятанном где-то на севере.


Их глаза встретились над шахматной доской.


— О пятом кольце, — тихо закончил дон Себастьян. — Том самом, что ты оставил японскому императору.


Крид медленно кивнул. Он и сам чувствовал это — лёгкое покалывание в груди, где четыре кольца, ставшие частью его сущности, реагировали на близость пятого. Но оно больше не было в Японии.


— Император перевёз его, — произнёс Виктор, словно отвечая на невысказанный вопрос. — На материк, в более безопасное место. Вероятно, в один из храмов на границе с Кореей.


Дон Себастьян сделал ещё один ход, подвигая коня ещё ближе к ключевой позиции.


— И теперь Абаддон ищет его. С армией императора Китая за спиной. — Он внимательно посмотрел на Крида. — Что ты собираешься делать?


Виктор долго не отвечал, погружённый в размышления. Затем сделал ход королём — необычный, рискованный выбор в середине партии.


— То же, что и всегда, — наконец произнёс он. — Остановить его. Не допустить, чтобы пятое кольцо попало в руки того, кто использует его для разрушения.


Он посмотрел на свои руки, по которым пробегали едва заметные голубоватые сполохи — отголоски копья, ставшего частью его существа.


Дон Себастьян заметил это движение, и в его взгляде мелькнуло удивление.


— Кстати, — произнёс он, — я не вижу твоего… инструмента. Копья Судьбы. Где оно?


Крид улыбнулся — странной, загадочной улыбкой, от которой даже испанец, видевший многое за свою долгую жизнь, почувствовал лёгкий трепет.


— Оно здесь, — ответил Виктор, прикладывая руку к груди. — Всегда было и всегда будет. Просто теперь оно стало частью меня, как я всегда был частью его.


Дон Себастьян выпрямился в кресле, его брови поднялись над краем очков.


— Интересно, — протянул он. — Очень интересно. Не думал, что такое возможно. Поглощение артефакта такой силы…


— Не поглощение, — поправил его Крид. — Слияние. Мы просто осознали, что всегда были единым целым, разделённым лишь иллюзией отдельности.


Он сделал ещё один ход на шахматной доске, неожиданно жертвуя ферзя ради сложной комбинации.


— В этом мире нет ничего вечного, дон Себастьян, — задумчиво произнёс Виктор. — Даже то, что кажется неизменным — пространство, время, сама структура реальности — всё это лишь волны на поверхности океана, который глубже, чем мы можем представить.


Испанец изучал позицию на доске, пытаясь разгадать стратегию противника.


— Философские настроения, Бессмертный? — усмехнулся он. — Результат твоего пребывания в тибетском храме?


— Результат понимания, — ответил Крид. — Понимания, что даже бессмертие имеет свой конец. Что даже время однажды исчезнет, уступив место чему-то, для чего у нас нет названия.


Он встретил взгляд дона Себастьяна, и на мгновение испанцу показалось, что он смотрит не в глаза человека, а в бездну, полную звёзд и галактик.


— Но пока этот момент не настал, — продолжил Виктор, возвращаясь к своему обычному тону, — у нас есть более насущные проблемы. Абаддон. Пятое кольцо. Врата времени.


Он сделал последний ход, завершая комбинацию, и испанец с удивлением обнаружил, что его король в мате — элегантном, неизбежном мате, который он не заметил, пока не стало слишком поздно.


— Шах и мат, — произнёс Крид, и в его голосе прозвучала не торжествующая нота победителя, а спокойная констатация факта. — Как и в прошлый раз, только теперь наши роли поменялись.


Дон Себастьян изучал доску, пытаясь понять, как он пропустил столь очевидную комбинацию. Затем поднял взгляд на Виктора, и в его глазах за тёмными стёклами очков мелькнуло что-то похожее на уважение.


— Ты действительно изменился, Бессмертный, — произнёс он, опрокидывая своего короля в знак признания поражения. — И я не уверен, к лучшему это или к худшему. Но одно могу сказать наверняка: грядущая встреча с Абаддоном будет… интересной.


Он поднялся из-за стола, одёргивая безупречный пиджак.


— Я буду наблюдать за этим с большим интересом. И, возможно, даже вмешаюсь, если обстоятельства того потребуют.


С этими словами дон Себастьян направился к выходу, но у самой двери остановился и обернулся.


— Кстати, о вратах времени, — произнёс он с загадочной улыбкой. — Ты уже решил, что сделаешь, когда найдёшь пятое кольцо? Войдёшь сам или выпустишь то, что за ними?


Виктор долго смотрел на испанца, прежде чем ответить.


— Я выберу третий путь, — наконец произнёс он. — Тот, который ещё не написан в пророчествах.


Дон Себастьян приподнял бровь, но ничего не сказал. С лёгким кивком он вышел из зала, и вскоре его фигура растворилась в морском тумане, окутывавшем остров Сахалин.


Крид остался один, глядя на шахматную доску с фигурами, замершими в финальной позиции партии. Но его мысли были далеко — там, где древний враг готовился к новой игре, ставкой в которой было не просто пятое кольцо, но будущее всего мира.


И где-то глубоко внутри него четыре кольца, ставшие частью его сущности, пульсировали в предчувствии грядущей бури.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник