Ключ Руна

Глава 17 Первым делом бревна

По просьбе Орчеслава я подошёл. Они вместе с мастером Ухояром взяли и попросту стали тискать мои мышцы, обсуждая это между собой.

— Мышцы-то у тебя орочьи, — цыкнул Добрынич, сжав моё предплечье и прощупывая мослы на запястье, — А кость эльфийская, тонкая.

Мастер Ухояр в свою очередь взял мою ладонь, развернул нежной тыльной частью и попросту понюхал.

— И кровь орочья, у него, да. Но мозги же…

— Эльфийские? — вырвалось у меня.

— Куриные! — одновременно ухнули Орчеслав с Ухояром и залились противным смехом, подталкивая друг друга локтями.

Послышались смешки за спиной, особенно прыскал Лешков. Я улыбнулся, понимая, что лучший способ сгладить момент — это посмеяться над самим собой. И всё же эти двое умели бесить, этого не отнять.

— А какую волшбу вы зрите? — спросил я у Орчеслава, и поспешил добавить, беззаботно соврав, — Просто я вижу только эльфийскую, как выяснилось.

— И я видел в начале, — так и щупая моё запястье, сказал Орчеслав.

Он приложил пальцы к моей груди, к солнечному сплетению, слегка надавил. Закрыв глаза, он к чему-то прислушивался.

— То есть, сейчас вы видите больше, батюшка Орчеслав?

— Орф, я когда родился, сначала научился слышать только маму… — поморщился тот, недовольный, что я болтаю, — А сейчас слышу всё, особенно всяких остолопов.

Я прикусил язык.

— Источник твой эльфийский, — наконец, сказал Орчеслав Добрынич, — Так ведь, друг?

Мастер Ухояр кивнул и положил ладонь на мой живот.

— А ведь и вправду… Да живенький-то какой, для жалованного!

При этих словах у меня едва не появились крылья. Да и пусть эльфийское ядро, ну и пусть какая-нибудь воздушная волшба. Но ведь это волшба! Вы мне только дайте попробовать, я вам такие приёмы придумаю!

— А что же покров? — спросил Ухояр, водя вокруг меня ладонями и недоумённо кривясь.

— Да вот в том-то и дело… — покачал головой Орчеслав и, замолчав, заставил меня повернуться спиной. Постучал, словно врач, по лопаткам.

— Чей покров-то? — не выдержал я, и вдруг мне прилетело по затылку клюкой. Гадство!

Избиение моего позвоночника пальцами продолжалось с полминуты, но потом мне позволили повернуться обратно.

— Садись, орф, — слегка разочарованно сказал Орчеслав, — Давайте следующего глянем.

Я остался стоять.

— Нет, батюшка Орчеслав…

Мне тут же прилетело по плечу клюкой. Я чуть поджал губы, но и только.

— Скажите сначала, что за покров.

— А ну сядь!

— Нет.

Клюка прилетела мне в висок, но я подставил ладонь, хотя не стал хватать, лишь защищался. Тут же мне в ребро воткнулся деревянный меч Ухояра, и я чуть согнулся, шипя от боли.

— А ну, полукровка, знай своё место!

— Скажите, что за покров, — я выпрямился, стоя прямо и насупившись, словно пятилетка.

Орчеслав Добрынич неустанно зашлёпал мне по плечу клюкой, и это было мощно — я покачивался от этих ударов, рука стала быстро отсыхать, но приходилось терпеть.

Орк ударил раз десять, пока, заметно запыхавшись, не поставил клюку между колен.

— Фу-у-ух, — он покачал головой, покосившись на весёлого Ухояра.

— А упрямство у него орочье, да?

— Это да, — выдохнул Орчеслав, — Как и покров. Слышишь, орф? Покров у тебя орочий, так что быть тебе безъярем.

Ни в этой жизни, ни даже, наверное, в прошлой я не испытывал такого опустошающего чувства. Когда вдруг рушатся все надежды, и душа улетает в пятки от осознания неизбежного…

Всё же праведная злость подхватила мою душу за шкирку и водрузила обратно. Я должен всё знать! Ну-ка выражайтесь точнее — невозможно или сложно? Между этими двумя понятиями огромная разница.

— Ну, чего стоишь?

— Скажите, почему быть мне безъярем? — спросил я, — Ведь я же Видящий, значит…

— Так и радуйся, что Видящий! — зло бросил мастер, — Некоторым и этого не даётся. А если будишь зенки лупить получше, может, и ещё какую ярь развидеть смогёшь.

— В чём сложность-то? — не выдержал я, но Орчеслав упёр в меня трость, — Сядь… Да сядь ты, остолоп упрямый, скажу я всё!

Пока я возвращался на место, расслышал, как Орчеслав проворчал Ухояру:

«Это, брат, не орочье упрямство, а эльфийская вредность».

Эльфийская волшба и вправду считалась лёгкой… именно в плане воздействия, а не освоения. Ярь выпускалась из источника с большой скоростью, молниеносно достигая края эльфийского покрова. А он, этот покров, у эльфов мог достигать нескольких метров в диаметре.

Да и покров у них был лёгкий, сильно разреженный, так что волшба у эльфа была больше отвлекающей или помогающей. Это лишь на высоком круге, как минимум пятом, яродей-эльф мог настолько овладеть покровом, что просто обездвиживал противника, попавшего в его пределы. Но, спрашивается, сколько эльфов за всю жизнь достигали хотя бы второго круга?

В общем, главное я усвоил — у эльфа всё лёгкое и быстрое. Источник, покров, и волшба… Эльфийская изящная ярь мгновенно пронзает покров, создавая в нужном месте волшбу.

— А Лешков? — не выдержав, спросил я.

— Эй, ты, безъярь! — послышалось от Анатолия, который возмутился одним его упоминанием.

Я даже не обратил внимания и продолжил:

— Он же так сильно уплотняет воздух, что может оттолкнуться от него! Разве это лёгкая волшба?

Ухояр захихикал, а Орчеслав только махнул головой.

— Ну а ты спроси, он сможет сдвинуть это уплотнение хотя бы на волосок, чтобы ударить им? И сколько секунд он может его продержать? — Орчеслав усмехнулся, — Даю свой старый клык на то, что он потратил уйму времени, научившись ставить на него ногу в нужный момент…

— Но танец красивый! — подняв палец, добавил Ухояр.

Орчеслав улыбнулся.

— Таки да…

Все засмеялись, но сквозь смех я услышал шипение Лешкова. Что-то вроде: «Ну, Грецкий, я тебе припомню!».

Да, с самокритикой у этого холёного лохмача было не очень. Мог бы вместе со всеми посмеяться, как я.

— Про эльфийскую-то ярь уяснил, орф?

— Да, мастер, — кивнул я.

— Значит, дальше…

А дальше всё оказалось до прозаичного просто.

Покров орка был гораздо меньше диаметром, а оттого плотнее, и, получается, отличался как бы жуткой вязкостью. Хотя орки говорили просто — тяжёлый покров.

Ограничивался он телом, и очень редко выходил у орков за его пределы, да и то лишь на несколько сантиметров. Но этого хватало, чтобы нарастить непробиваемую каменную кожу…

Чтобы создать волшбу, орк как бы протягивал ярь из источника — мощную ярь, конечно же, способную продавить тугой эфир орочьего покрова. Если у эльфа поток яри можно было сравнить с ветром, то у орка с течением реки.

И вот, протянув ярь, орк наращивал её действие в нужном участке тела.

Волшба орка отличалась и в этом моменте… Он долго мог удерживать ярь, словно протянутую из источника руку, и контролировать созданную волшбу, например, делая мышцы сильнее… ну или позволяя коже обрести дубовую твёрдость.

Вот здесь-то и начиналась нестыковка.

Эльфийскому источнику, особенно если яродей жалованный, не хватит сил даже протянуть ярь к пределам орочьего покрова. И даже если случится чудо, и ярь коснётся края покрова, того этого мгновения не хватит, чтобы создать настоящую волшбу. А если и хватит, то я сразу все силы на это и потрачу.

— Вот такие дела, сынок… — закончил свой рассказ Орчеслав.

— Гадство! — только и вырвалось у меня. А проявившееся было сожаление в глазах мастеров наоборот только взбесило меня.

Я знал, как легко упасть в омут жалости к себе, и как это может разрушить жизнь. Не зря «уныние» считается смертным грехом.

Ну нет! Я сидел и сжимал кулаки, пытаясь заглянуть внутрь себя и волей неволей представляя, что внутри меня источник, как надутый лёгкой ярью шарик, а покров словно тугая битумная сфера вокруг него. И как воздух пытается из шарика продавить битум, и ме-е-е-едленно движется на свободу.

Нет, ничего не чую. Только бесполезная картинка в голове.

Поднимались и подходили к мастерам другие отроки, которые желали узнать о себе правду, а старики, поймав азарт, прощупывали их и живо обсуждали между собой: «Этот доходяга, а этот жирноват, а этот туповат…» На эпитеты они не скупились.

Остались сидеть лишь те, кто владел волшбой. Я не смотрел по сторонам, боясь поймать жалостливый взгляд Дениса или Лукьяна. Чувствовалось, что Анатолий Лешков сверлил мне спину торжествующим взглядом, но на него мне было наплевать.

Надо было что-то делать. Мне не нужны были те знания Добрынича, которые заставляли меня опустить руки. Мне нужны были другие его знания, которые помогут сделать первый шаг на Пути.

— Так при чём тут брёвна-то? — рявкнул я, и многие отроки вздрогнули.

Орчеслав Добрынич как раз щупал колено какого-то орка-отрока, у которого покров явно в ноги ушёл. Мой окрик его не ошарашил, и он необычно спокойно отреагировал.

Он махнул клюкой, отгоняя отрока сесть обратно, и, выпрямив спину и сложив перед собой руки, посмотрел на меня.

— Ярь — это та же сила, просто более тонкая, чем телесная, — тут Орчеслав кивнул в сторону валяющихся брёвен, — Когда у тебя кончаются силы бежать, но разум требует продолжать, откуда тело их возьмёт? Ведь волшба подчиняется разуму, так?

— Помнишь, как после непривычных тренировок болят те мышцы, о существовании которых ты и не ведал? — добавил Ухояр.

— В этом и суть, — кивнул Орчеслав Добрынич, — Этим и отличается яродей от обычного смертного. Там, где у безъяря кончатся силы, и он будет на грани смерти, яродей будет опустошать ядро.

— И лишь потом умрёт, — хихикнул Ухояр.

— Ну, друг, полегче, они же ещё молоды.

— Нет, мастер Орчеслав, — покачал пальцем старый эльф, — Чем раньше они узнают, что у этой палки два конца, тем для них же лучше.

— Таки да…

Отроки стали перешёптываться, но меня толкнул локтем Денис.

— Это он о том, что…

— Громче, — сказал Орчеслав Добрынич, уставившись мутными глазами на ирокеза.

— Да я просто говорю о том, что…

— ГРОМЧЕ-Э-Э!!! — и звонкий удар клюкой.

Потирая лоб, Денис вскочил.

— ЕСЛИ ОПУСТОШАТЬ ИСТОЧНИК БЕЗРАССУДНО, — заорал он, чтоб все слышали, — ТО ЯДРО МОЖЕТ ЗАБРАТЬ ЖИЗНЕННЫЕ СИЛЫ!!!

Повисла гробовая тишина, отроки обдумывали услышанное. Те, кто уже давно был яродеями, и так это знали, но для многих, и меня в том числе, это стало откровением.

Я сразу вспомнил тяжело дышащего Лукьяна после боя с Лешковым на смотре. Получалось, экономить ярь в бою просто жизненно необходимо, особенно жалованному яродею.

— Да, рождённому чуть полегче, он же ярь из мира сосёт, — буркнул Денис, присаживаясь рядом, — Так, Лукьян?

— Угу.

— А чего раньше об этом не сказал?

— Так ты не спрашивал, — пожал плечами Денис, — Я думал, это все знают.

Орчеслав с Ухояром опять вернулись к изучению телосложения разных отроков, хохоча при этом и без стеснения обсуждая:

— Лапищи-то — ух! А ноженьки — фьють… Ты как воевать-то собрался? Надо брёвна таскать! А у тебя… о-о-о, ядро какое мощное… а культяпки, как у синички… Тебе тоже брёвна! — все советы у них сводились к одному.

Я недовольно поджал губы. Крутились все вокруг да около, а к сути не переходили. Для меня это было всё равно, что учиться плавать, разглядывая море на картинках.

Как почуять этот сраный источник? Уже полмесяца в этом мире, а из всей волшбы у меня только гномий иолит. Ну вижу я эти проклятые руны, а толку-то?

Неужели единственный путь для меня был в том, чтобы раздобыть зачарованный человеком меч и постигать мастерство фехтования? Не-е-ет, я чувствовал, что тут был потолок… Всё это было хорошо вот против таких же остолопов, как я, и как те, которые тут собрались.

Но встречу яродея, как воевода… или даже выше. А Жнец? Жнецы какой силы?

Я вспомнил гнома, мастера Зота, как он раскрыл свой покров. Это я теперь уже понимал, что все эти руны и круги вокруг него были гномьим покровом, простирающимся в земле.

Если он и вправду Созерцатель, то и Жнецы, значит, не слабее, а скорее всего и сильнее. И если Жнец придёт, он мой зачарованный меч мне же в глотку и засунет, да ещё жевать заставит.

— Да не пугайся ты, ещё не всё потеряно, — Денис бахнул меня по плечу, — Были в истории полукровки, которые достигали вершин. При этом в начале их тоже безъярями объявляли. А, Лука?

Тот пожал плечами, а я хмыкнул:

— Правда, что ли?

— Ну-у-у… Легенды есть точно.

— Ну а брёвна-то при чём? — обречённо спросил я, — Для чего таскаем?

— Так наверное, это чтоб ты до конца свои силы израсходовал, — Денис потёр подбородок, — У нас в Вологде мы махали железными прутами… это толстые кузнечные заготовки такие, тяжеленные! До посинения махали, помню… И один раз нас не отправили спать, а оставили на всю ночь с этими сраными железяками. Как вспомню, так вздрогну!

— Ну и?

— Ну, так когда ты падаешь от бессилия… от настоящего бессилия… Вот тогда-то и чувствуешь, как он клюёт.

— Кто?

— Ну, источник, ядро твоё. Кап-кап-кап так тебе силу — и ты снова встаёшь, как огурчик, и начинаешь махать. Но зато чувствуешь его, как… ну-у-у… как вот мастер Ухояр сказал. Как новую мышцу, которую доселе не… эээ… — в этот момент Дениса толкнул Лукьян, и он, замолчав, обернулся.

Оказалось, что давно повисла тишина и нашу болтовню увлечённо слушает вся честная братия. Даже Орчеслав Добрынич и мастер Ухояр.

— Складно брешешь, человече, — довольно кивнул Добрынич, с нетерпением потирая клюку.

— Да, так и есть, огрызки, — поддакнул Ухояр, — Для того их и таскаете.

— А сами мы можем остаться на ночь? — нагло спросил я, косясь на брёвна. Кажется, теперь до меня дошло.

Старый орк поморщился. Ухояр улыбнулся:

— Ни разу не помню, чтобы отроки сами об этом просили…

— Да, на моей памяти такого и не было.

— Эх, а воевода ведь ворчать будет. Он так любит на их лица смотреть, когда огрызки понимают, что их забыли на дворе… — захихикал Ухояр.

— Воеводы нет, — Орчеслав цыкнул, — Почему б и не попробовать?

Мы уже начали вставать.

— Куда? — Добрынич аж подскочил.

— Что? — спросили мы хором.

— А за болтовню клюкой⁈

Теперь я бежал по утоптанной дорожке, отмеряя шаг за шагом, с определённой целью. Конечно, синяки от побоев ныли, но это было ничто по сравнению с тем, как горели мои лёгкие.

Усталость имеет несколько этапов. Когда тебе самому кажется — «ну всё, поигрались, хватит» — это в человеке говорит мозг, привыкший, что энергию надо экономить.

Потом, когда оказалось, что хозяин тела и не спешит прекращать, подключаются другие ресурсы. Организм думает — ну, раз так надо, значит, придётся поднажать.

Этого пинка надолго не хватает, и вскоре даже организм начинает заявлять — всё, я устал. Смотри, чувствуешь бессилие? Ещё чуть-чуть, и упадёшь… Вот сейчас. Вот-вот!

Но ты не падаешь. Шаг, ещё шаг, и ещё… Шатаешься, пот заливает глаза. Но не падаешь.

Потом начинают гореть лёгкие — мышцы, выйдя на запредельный режим, сжигают кислород в таких дозах, которые лёгкие закачивать совсем не привыкли.

И они сообщают — хватит! Мы больше не можем! Иначе нам придётся где-то забрать, чтобы мышцам отдать…

И они забирают. Насыщенная кровь отливает от охреневающего мозга, чтобы устремиться к ногам. Ко всем мышцам, которые в этот момент пашут на то, чтобы хозяин тела добился своей странной цели.

А какая у меня была цель? Просто бежать.

Это ещё называют вторым дыханием. Из-за недостатка кислорода в мозге мысли путаются, перестаёшь спорить сам с собой, и наступает полная апатия. Отстранённо смотришь на ноги, размеренно переставляя их и уже даже не считая ни шаги, ни даже круги по площадке.

Существуют только ноги и дорожка…

Если в этот момент остановиться, можно мгновенно заснуть. Недоумевающее тело тут же начнёт процесс восстановления мышц, да ещё и будет в панике добавлять им сил и объёма. Ну надо же, хозяин с ума сошёл, до чего организм доводит! Значит, надо сделать так, чтобы в следующий раз он достиг такого же результата, не переходя за грань.

Но если не остановиться… Если двигаться дальше, уже не жалея тело, то вот тогда начинается выжигание ресурса до конца. И оно, кстати, может длиться на удивление долго.

Мне уже удалось достичь этого этапа. На мир опустилась ночь, которая поддувала сквозняком в уже высохшую спину, хоть чуть-чуть охлаждая меня. Во рту пересохло, и горло горело лютой жаждой — судя по квашне под ногами, это всё был наш пот, который мы весь вылили ещё вечером.

Я обходил упавших и дремлющих прямо на дорожке отроков. Некоторые дрыхли, просто обняв свои ненавистные брёвна. Денис спал на траве у частокола, а Лукьян сидел рядом, посасывая травинку и глядя на меня. Они тоже таскали брёвна, но им не было смысла переходить грань.

Оказалось, чтобы её перейти, тоже нужна воля. И многие упали, сдавшись, и не было за спиной грозного отрезвляющего окрика воеводы… Да-а-а, это ему не понравится.

Но я бежал… Точнее, уже шёл. Шёл в гордом одиночестве по дорожке, обходя уродливые конструкции деревянных тренажёров и препятствий. Глаза горели от высохшей соли, губы потрескались, но мои ноги продолжали шлёпать.

Меня повело в сторону, когда я обходил дрыхнущего отрока и задел какого-то брёвенного козла. Вот же козёл!

Упав на колено, я упёрся ладонью в грязь, едва не съехал, но устоял… Стоять, слабак! Стоять, кому я сказал!

Вторая рука едва удерживала бревно, которое корой, словно зубами, вгрызалось мне в шею. Оно уже давно перетёрло ворот, и я чувствовал кровавую мокроту на коже, когда оно проскользнуло и попыталось свалиться.

Я вдруг понял, что уже не поднимусь на ноги. Гадство! Ну и где это кап-кап-кап⁈ Где, на хрен, мой лёгкий и изящный эльфийский источник⁈ Я даже в прошлой жизни так себя не истязал никогда!

Ухватился второй рукой за бревно, стал часто дышать, готовясь к рывку, и…

— А-А-А! — я заорал, словно восставал из мёртвых.

Вздрогнули спящие на скамейке у частокола Орчеслав и Ухояр. Протирая глаза, они с удивлением уставились на дружинный двор, который выглядел, как после побоища, если бы не храп. Будто тут была великая битва сонными дубинами.

Мои колени тряслись, словно ива на ветру, и чтобы подняться, мне понадобилась, кажется, минута. Долгая, наполненная мучительным стоном, минута.

— Мышцы орочьи, это да, — чмокнув губами, сказал Орчеслав.

— А упрямство эльфийское, — ответил Ухояр.

— Вредность, ты хотел сказать?

— Хе-хе-хе…

Я всё же поднялся. Сделал шаг, другой… И вдруг в груди и вправду что-то клюнуло, прямо в солнечное сплетение. И очумелая волна бодрости по телу, будто мне адреналин вкололи!

— Во как, — донеслось от Орчеслава, — И это на второй неделе?

Растерявшись от прилива сил, я споткнулся о чью-то храпящую тушу, нога заехала за ногу, за что-то зацепилась… Да так я и полетел вперёд лицом, плашмя всем телом. Тут бы подставить руки, да хотя б колени согнуть! Но бревно ж моё, брёвнышко родимое, мы с тобой через столькое прошли… Стольких перешагнули и обошли! Как тебя отпущу?

Эту секунду я потратил, чтобы постараться удержать неведомое ощущение в груди. Но тут моё лицо встретилось со склизкой и неожиданно твёрдой грязью, а бревно всем своим весом пригладило меня по темечку, ласково шепнув: «Спи!»…