Ключ Руна

Глава 7 Все можно купить

Купец Сергей Измаилович Грустный был невероятно пухлым эльфом, под которым бы треснули даже ветви Древа Небесного. Со скучающим свиноподобным лицом он сидел за накрытым столом и, причмокивая куриным крылышком, заслушивал доклад.

Докладывал ему Гришка — смазливый и щуплый полуорк-получеловек, с кожей странно-бурого цвета и золотистыми волосами, которым позавидовал бы любой блондин, если б они были чистыми. Гришка, поправляя засаленную рубашку, заправленную в мешковатые брюки, щерился своей дебильной подхалимской улыбкой и виновато кланялся за плохие новости, подслушанные в кабаках. Ладно хоть, как в прошлый раз, по ковру не ползал, орчек проклятый…

Хотя Сергей Измаилович уже думал снова вытащить тот самый артефакт и заставить его корчиться от боли. Просто так, для удовольствия. Ведь купец прекрасно знал, что за глаза этот Гришка коверкал его фамилию, обзывая Грузным.

Орчек — так называли этих полукровок, рождённых в браке орка и человека. Ох уж эти полукровки…

Законы природы таковы, что чистокровный орк или эльф… да даже человек всегда будет более сильным яродеем. Полукровки же чаще рождаются пустыми, и это тоже закон природы.

Источник яри, так называемое «ядро», отзывается лишь на определённые руны, коих очень мало. У каждого народа они свои — эльфийские, оркские… Говорят, и люди чего-то там накалякали за свою короткую историю.

Тысячи лет рунописцы дворянских семей яродеев искали руны, на которые чаще отзывается кровь их рода. И руны эти, конечно же, являются тайной за семью печатями. Не надо и говорить, что яродеи всех мастей отдали бы всё на свете, чтобы узнать, что написано в библиотеках сильнейших семей.

Очень часто яродеи, имеющие сильный источник, за всю жизнь не то, что не подняли свой «круг» — они так ни разу и не воспользовались источником, не подобрав ключ-руну. Они становятся просто Веющими, подпитывающими ярью семейное «ядро»… Это тоже достойное предназначение, и таких дворян-яродеев на самом деле большинство, как бы они не скрывали это. Но для яродея с амбициями быть Веющим — это не жизнь, а просто ад.

А что полукровки? У них имеется одна превосходная черта — полукровки могут искать свою ключ-руну в семьях обоих родителей.

Но природа такова, что если где прибыло, то там и убыло. И дабы воспользоваться преимуществом полукровок, надобно решить вопрос с их недостатками. Они часто рождаются пустыми, не способными к волшбе… Поэтому многие дворяне «жалуют» пустым полукровкам свой источник, буквально вживляют его, отщипнув кусочек от большого «семейного ядра».

Не всегда ядро приживается, да ещё «жалованные» сами по себе заведомо слабее «рождённых». И с подпиткой источника у «жалованных» тоже проблемы — они не могут, как «рождённые» яродеи, восстановить силы, просто отдохнув и напитавшись ярью от мира. Нет, их насытят только яроносные напитки и еда, или же помощь от другого яродея.

Некоторые учёные умы вообще считают, что называть источник у «жалованного» яродея источником — это ошибка. Какой-же это источник, если он не копит ярь? Но, как говорится, нет ничего долговечнее привычки…

Великие семьи, вроде московских, новгородских или ростовских княжеских родов, кичатся чистотой крови и «жалованьем» стараются не баловаться. Они считают, что игры с «жалованьем» лишают эту самую кровь богатства и мощи. Хотя, конечно же, вступать в браки с сильными и богатыми «жалованными» они не брезгуют.

Избалованные могучими и древними Омутами, давно разведанными и освоенными, великие князья могут себе позволить задирать носы. Сниматься с насиженных Омутов они, конечно же, не хотят.

Здесь же, за Уралом… да и вообще на востоке, где по указу императора тихонько закрепляется и осваивается Российская Империя, иногда можно напороться на такие дикие Омуты, что все великие князья бы в них и сгинули, вместе с императорской семьёй.

Нахрапом места, заболоченные дремучей и дикой ярью, где «всплеснувшие» животные и растения уже потеряли счёт поколениям, конечно же, не возьмёшь. Но грызть их надо, выдирая версту за верстой из цепких зарослей первозданной природы.

Вот и нет другого выхода у дворянских семей, сосланных… кхм… посланных императором по великому поручению. А если точнее, им велено решать задачи по укреплению Империи, а это означает не только разведку и освоение Омутов, но и столкновения с дикими племенами. Да ещё император, щедрая и добрая душа, не желал истреблять дикарей, а требовал всячески уговаривать их вступить под крыло двуглавого орла.

А попробуй уговори огромного таёжного огра, по самые гланды напитанного дикой и необузданной ярью… Вот и нет у дворян другого выхода, как увеличивать военную мощь «жалованнными» яродеями.

К счастью, в желающих получить ярь-источник, а если повезёт, и дворянский титул за службу, недостатка не было — убежать за Урал из-под суровой императорской длани хотели многие. Кто-то имел проблемы с законом, кто-то не терпел власти, ну а кто-то и вправду жаждал приключений. Вот и рвались на манящий своими загадками восток…

Тем более, на восток император велел идти, не смотря на опасности и строптивых гномов, коих всё больше и больше обнаруживалось в Уральских Горах. Напитанные дикой ярью горные породы Урала — это были лишь ворота в Сибирь, где, как говорят редкие охотники, даже «жалованные» могут напитать источник, просто подышав воздухом после дождя.

А великой Империи яроносные ресурсы, позволяющие защититься от чванливых польских эльфов с запада, которым шептали на ухо в Европе, или же от напирающих на южные границы турецких орков с юго-востока, нужны были… кхм… как воздух. Не могли враги понять страну, где в мире уживались не только эльфы и орки, но даже люди.

В общем, такова была воля Императора. И Российская Империя, подчиняясь этой воле, расширялась…

Грустный усмехнулся. У него были свои мысли и насчёт воли императора, и насчёт того, насколько правдивы слухи об опасности поляков или турков, но умный купец предпочитал скрывать эти свои мысли.

Видимо, это тоже был закон природы, но так получалось, что, чем дальше на восток, тем воля императора становилась слабее, и дворянские семьи могли свободнее вздохнуть. Сам-то император и великие князья сюда особо не спешат, хоть и посылают время от времени своих верных псов, вроде того же барона Демиденко.

Да и псы эти, попробовав разок сладкую кость свободы, когда над шеей не висит вечное ярмо великих князей, верность-то свою чутка убавляют. А когда их карманы ещё и начинают тяготеть от золота, особенно яроносного, то они с охотой втягиваются в игры уральских мануфактурщиков.

Вот и с бароном Демиденко, таким принципиальным поначалу, после нескольких лет стало возможно вести дела… Осторожно, потихоньку, но он подсаживался на крючок круговой поруки, которым здесь были повязаны очень многие.

А что же до угроз каких-то там европейских эльфов? Москва далеко, пусть и разбирается со своими государственными проблемами. А нападут на Россию, так досюда не дойдут, там есть кому защитить… А если и дойдут, врагов всегда можно купить.

Тем более, польское и турецкое золото уже во всю гуляло даже в этих краях, так что купец прекрасно знал, что у всего есть своя цена.

Сергей Измайлович Грустный улыбнулся своим великим мыслям. Да, он искренне считал, что всех можно купить. А кого нельзя, их всегда можно убить… Места здесь дикие и опасные, и всякое может произойти даже со столичными сыщиками.

Улыбка сразу исчезла с лица Грустного, когда до него дошёл смысл сказанного Гришкой:

— То есть, как не вернулись⁈ — и в орчека полетела кость.

Вообще, Гришка был очень умный и хитрый, с невероятно развитой чуйкой на всякие проблемы. Говоря по-простому, этот трусливый плут всегда знал, когда дела идут плохо и когда уже надо спасать свою задницу. При этом умел втираться в доверие ко всем, к кому было необходимо… Хотя это трудно назвать доверием, ведь орчек всегда выглядел самым настоящим ничтожеством. Скорее, он умел вызвать к себе такое презрение, что его всегда недооценивали.

Поэтому-то Грустный и держал этого таракана при себе.

Сам Грустный считал себя дворянином, но род его был захудалый — вместо крови жидкая водица. Яродеем не был и волшбой не владел, хотя мог давно себе позволить купить «ядро» у какого-нибудь хорошего рода. Но он считал, что лучше пользоваться качественными ярь-поделиями, чем тратить своё здоровье на вживление чужеродного источника, а потом оказаться недо-яродеем. Тем более, бывали и несчастные случаи при обрядах «жалования», а Сергей Измаилович не привык полагаться на удачу.

Все знали его, как богатого купца, который в Качканаре часто имел дела с бароном Демиденко и владел ювелирной мануфактурой. Это его зачарованные ткани носили на себе дворяне и в Перми, и в Екатеринбурге… Да что там, говорят, он шил платья даже далёким Новгородским и Ростовским князьям, но нарочно туда не лез — чем дальше от Москвы, тем легче было вести дела. Грустный не любил привлекать к себе лишнего внимания.

Льняные поля и овцеводческие фермы, а также екатеринбургские фабрики давали ему основной доход. Здесь же, в Качканаре, он баловался ювелирным делом… Кстати, только он, помимо самого барона Демиденко, владел парой яроносных шахт, и даже имел право на торговлю рудой из демиденских шахт. Императорское разрешение не за красивые глаза дают, были у Грустного заслуги перед государством.

А ещё были у Грустного и тёмные дела, которые тоже давали немалый доход, и о которых не знали ни барон Демиденко, ни, естественно, император. Узнай они, и за такие дела купец в этот же день угодил бы в темницу, не помогли бы никакие заслуги.

Беда только, что доходы от этих тёмных дел были сравнимы с законными. Поэтому просто так не откажешься.

И вот нашлись у него интересы в не такой уж далёкой Перми… кхм… не совсем законные интересы. Грустный прекрасно знал, что за это грозит, и никогда не действовал напрямую.

Сергей Измайлович был достаточно умён, чтобы себя не подставлять, и у него было достаточно идиотов-прокладок, через которых он и мутил свои дела. А дела эти требовали сейчас, чтобы неудачливый транжира Грецкий бесповоротно и трагически сдох, да при этом все подумали, что это всё устроила его пермская тётушка.

Вот даже сейчас Гришка, когда докладывал, всего лишь подслушал это в кабаке у идиота Дубилова, на которого бы указали первым, если бы дело провалилось. А оно, видимо, провалилось, раз сам Дубилов пока не спешил докладываться…

— Кретины! — Грустный, размахнувшись, метнул в Гришку другую косточку, отчего щёки купца забултыхались, — Ну куда уж проще-то? Я же вам его из города вывел, идиоты!

Гришка закрылся так, будто в него самое малое запустили топором. Орчеку было обидно — вообще-то это именно он в кабаке нашептал Грецкому про монастырь на горе, ткнув пальцем в карту наугад — но перечить господину не стал.

— Так там… — кашлянул Гришка, выглянув из-под руки, — Там… Там, говорят, что-то было… Кто-то ещё был на горе… Там видели воеводу демиденского, и, поговаривают, саму Ростовскую!

Грустный замахнулся уже фаянсовой тарелкой, отчего орчек аж присел, но купец вдруг остановился. Замер, переваривая услышанное.

— Что… что ты сказал? — чуть побледнев, прохрипел он, — Ростовская⁈

— Да! Говорят, её чуть какой-то всплеснувший зверь не погрыз, а она-таки совладала. Но это лишь слухи, потому что ни воевода, ни барон ни о чём таком не говорили.

Купец, осторожно поставив тарелку, заметно побледнел, и на его лбу выступили капельки пота. Потому что он догадался, что могла делать на горе Качканар княжна Ростовская… Но это были тёмные дела тако-о-о-ого масштаба, и за ними стояли таки-и-и-ие силы, что купец, судорожно сглотнув, потёр складки на шее.

— А про этих идиотов наших, которые не вернулись… Про них ничего не говорят? — он нервно застучал пухлыми пальцами по столу, лихорадочно раздумывая, как быть дальше.

— Конные, говорят, притащили пару мешков с горы. В одном был зверь, а вот в другом… Я не видел, но, говорят, там труп эльфа, — пожал плечами Гришка и поморщился, — А Грецкий-то уже дома, кстати, со слугой.

— Два мешка, в одном зверь… — нервно повторил Грустный, — Погоди, там всего один труп⁈

Тут Гришка осёкся.

— Да, один… — орчек и сам понял, что упустил важную мысль, — Найти второго? Я бы, Сергей Измайлович, сначала бы допро… А-а-а!

Он едва увернулся от пущенной в него тарелки. А Грустный, тяжело дыша, захлопал по карманам и запутался в кружевных оборках своего камзола. Отлетела пара пуговиц, натянутых на пузе, но купец даже не обратил внимания, вытащив и дрожащими пальцами держа перед собой чашу ярозвона, напоминающего половинку яйца. Он смотрел на неё так, будто боялся, что она сейчас зазвонит.

— Грецкого убить, — тут же приказал он, не сводя взгляда со спящего ярозвона, — Гостиницу сжечь.

— Кого попросить?

— ТЫ! — рявкнул Грустный, вытаращив глаза на Гришку, — Ты это сделаешь! Сегодня… сейчас же!

— Но… но господин… Надо всё обставить так, чтобы все подумали на его тё…

— На его трупе нацарапаешь! — рявкнул Грустный и тяжело задышал, — Да по хрен! Всех убить… Грецкого, слугу его… и даже Дебилова этого с прихвостнями!

— Дубилова⁈ Но он же наш…

— Всех! — купец саданул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки, — Найди самого тупого и отмороженного болвана, который сделает это посреди белого дня, да хоть в толпе… Но чтобы сегодня этот недоносок сдох!!! — Грустный, тяжело дыша, хищно улыбнулся, — А отмороженный этот потом на ножик в подворотне напорется, чтобы его городовые не поймали. Понял?

— Но… господин… — начал было Гришка, и тут Грустный рявкнул, покрыв крупицами курицы весь стол:

— ВО-О-ОН!!!

Орчек, споткнувшись и кувыркнувшись, тут же исчез за дверью.

А купец, нервно утирая со лба пот кружевным платочком, так и таращился на чашу ярозвона. Предчувствие его не обманывало, и губы предательски дрожали — ну не могло же так быть, чтобы его идиоты сегодня помешали планам чистокровных⁈ Чтобы они именно сегодня решили убить княжну, и тоже выманили её в горы к тому зверю?

Что за зверь, ему не надо было объяснять. Это ведь он позволил на одной из своих ферм испытать тогда ту чёрную волшбу… Вот такое вот оно, польское золото. Один раз возьмёшь, и карман с ним давит, как приставленный к груди нож.

А ведь чистокровные уже пытались убить княжну пару дней назад, во время охоты на «всплеснувших», но не получилось. Сегодня явно была вторая попытка, и его идиоты всё испортили.

Грустный нервно прикусил пухлые губы, чувствуя вкус крови… Ну, никто же не знает, что это его идиоты?

Кстати, да, от Гришки тоже надо избавиться. Надо вообще все концы в воду, все! И на время забыть про эту пермскую стерву, подождать, пока всё уляжется… Никуда добыча яр-алмазов с истока Койвы не денется, а Грустный своего дождётся. Он умеет терпеливо ждать, иначе бы не достиг всего того, что у него было.

Чаша ярозвона оставалась безмолвной и неподвижной, и Грустный заметно успокоился. Слизывая пот с верхней губы, он положил ярозвон на стол, ещё раз обдумал свои приказы и, кивнув самому себе, потянулся за бокалом с вином.

Да, от Гришки однозначно надо избавиться, но сначала пусть всё доделает. А самому купцу надо взять себя в руки, не дёргаться и вести себя, как обычно.

Правда, курица в мёде уже в горло ему не лезла…

Проснулся я, по словам слуги, довольно рано, хотя солнце за окном висело уже высоко. Наш Грецкий, получается, любит поспать? Ну, пусть отвыкает.

Одев махровый халат, я двинулся на разведку. Захар копошился возле шкафа, с тихим ворчливым шёпотом сортируя одежду на предмет повреждений. Диванчик с гномом уже пустовал, сиротливо накренившись на сломанную ножку. Да и вообще, только пустые тарелки на столике да прислонённая к косяку дверь напоминали, что вчера здесь гостил гном. Погром и без него был.

— Добрейшего вам утра, ваше сиятельство, — без особой радости сказал Захар, — Приказать подать завтрак?

— Мне, пожалуй, просто чашечку кофе. Сливки, ложку сахара.

Захар едва не присел.

— Дык оно ж… С деньгами-то у нас, Борис Палыч, не очень. А кофий, оно ж не вот…

— Так, Захар, — я поморщился, потом достал иолит и коротко произнёс, — Эз-ле.

Представлял я при этом мешочек с монетками, которые видел вчера, когда слуга княжны отсчитывал нам компенсацию. Камушек, дёрнувшись, тут же повернулся обратно — куда-то в угол комнаты, где я спал. Там находился комод с кучей ящичков. Как его там? Секретер или сервант?

Захар тут же вздрогнул, но я не стал дальше нервировать пугливого орка. Он что, думал, я сразу же кинусь копаться в поисках его заначки? Хотя наверняка так и думал — до вчерашнего дня Борис Павлович Грецкий, прожигатель жизни и любитель понтов, так бы и сделал. И у верного слуги не было другого выхода, как прятать от него деньги.

— Давай, Захар Иваныч, организуй мне кофе, — я похлопал его по плечу, — Потом возьми там сумму небольшую, чтоб нам на рынок прогуляться.

— Ваше сиятельство, вы… и на рынок? Неужели…

Его глаза скользнули по медальону, висящему у меня на шее.

— Захар, не беси меня, — я поморщился, — Я не собираюсь продавать матушкино наследие. Хочу прогуляться, осмотреться…

Судя по лицу Захара, он не видел каких-то серьёзных причин лишний раз осматриваться в Качканаре, где мы с ним и так прожили пару лет.

— Да и работу бы надо подыскать, — добавил я.

На этих словах Захар чем-то подавился, и мне пришлось хлопнуть его по горбу. Потом он, не смотря на отвалившуюся челюсть, всё же отправился за кофе.

На самом деле я вправду хотел посмотреть городок. Ну, а раз меня хотят убить, то безопаснее всего было бы… ну да, на первый взгляд, безопаснее не вылезать из гостиницы, но так убийцам даже будет удобнее. Проникай сюда, сколько влезет, да убивай. А лучше вообще поджечь вместе с гостиницей.

Может, пойти в полицию? Или она милиция? Да как же их тут… к городовым? Ага, и заявить им о том, что убийцы упоминали мою тётку.

Нет. Пока я сам с ней не поговорю, вставлять ей палки в колёса не собираюсь. Уж слишком топорно меня пытаются убедить в том, что она — мой враг.

Значит, самое логичное для меня сейчас — вести себя как обычно. Ну, а пока что отправиться в самое людное место, где наверняка много людей в форме, присматривающих за порядком. Не будут же меня убивать среди толпы, так? Это каким отмороженным надо быть…

Весь такой логичный, я встретил Захара, зашедшего в комнату с дымящейся чашкой. Нёс он её, словно величайшее сокровище, и, надо признать, сейчас я его понимал.

О, Боже! Вроде бы ничего такого… Всего лишь кофе с молоком, где сахара столько, что оставляет ту самую горчинку. Всего один глоток, и уже понимаешь, что проснулся не зря… и день будет прожит не зря… и…

— Ух, хорошо, — я поморщился от удовольствия, на что Захар скривился, и это меня удивило, — Ты не любишь кофе?

— Ваше сиятельство, за что любить эту горелую горечь?

— А, дилетант, — буркнул я, отмахнувшись, — Кстати, а что там с нашей каретой?

— Эээ… — орк чуть не присел, — С каретой⁈

— Так, Захар, не тупи. Давай, подумай, как нам её с Качканара сюда пригнать да отремонтировать, а то без транспорта всё-таки не айс, — я поправил махровый халат, прям чувствуя всей кожей свою аристократичность, и что кареты мне и вправду чуть-чуть не достаёт.

Вот что кофий животворящий-то делает!

— Кого? — переспросил Захар.

— Что кого? — не понял я.

— Вы сказали, Васю… или Асю без транспорта? Простите, ваше сиятельство, не расслышал.

Я, поморщившись, только отмахнулся:

— Забудь. Листик-то где у нас?

— В конюшне гостиничной.

— Это хорошо… Ладно, выдай мне, чтоб хватило перекусить, и занимайся делами, — я склонил голову в ожидании, — Захар, я ведь и сам могу достать.

Надувшись то ли от досады, то ли от смущения, орк вынес небольшую шкатулку и поставил у зеркала. На ней я неожиданно разглядел фиолетовую руну, значение которой, конечно же, я не знал. Слуга открыл её, наполненную монетами, и дёрганными движениями отсчитал несколько рублей.

Вид шкатулки вдруг навёл меня на важную мысль, которую я вчера совсем упустил.

— Захар, а что могли искать вчера в нашей комнате? — спросил я, — Неужели они не нашли твою шкатулку?

— Эта шкатулка досталась вашей матери от вашего батюшки, — с гордостью сказал Захар, — Родовая волшба Грецких. Если не ведать точно, где схоронена шкатулка, её никогда не увидишь и не найдёшь.

— Хм-м… — я погладил резьбу на дереве, потом, сняв медальон с шеи, сравнил рисунки.

И тут и там молот, трескающийся об орех. Грецкие, значит… Род крепких орешков.

Я закрыл крышку и вытаращил глаза, когда шкатулка вдруг исчезла. Ни тени, ни искажения в воздухе — она стала абсолютно прозрачной, но пальцы всё так же ощущали рифлёную поверхность крышки.

— Ой, ой, ваше сиятельство, осторожнее. Я же не найду её, если забудете, где закрыли!

Он потянулся, но я придержал его. Потому что наконец разглядел фиолетовую дымку, едва заметную и слабо мерцающую, повторяющую очертания руны.

— Ты знаешь, как называется эта руна? — спросил я.

— Какая, ваше сиятельство?

Я едва не выругался. Гадство!

— Ну, ты не знаешь, какой руной зачаровали эту шкатулку?

— Что вы, ваше сиятельство, откуда мне? — Захар улыбнулся и, подняв невидимую шкатулку, понёс её обратно в комнату, — Такие секреты передаются от главы к главе…

Я лишь усмехнулся в ответ. Да уж, и чего это я?

Слуга вернулся в переднюю и замер, всем своим видом показывая, что у него есть что сказать, и что это прям жизненно важный совет. Но он мне, естественно, не понравится.

— Ну, чего ещё? — поджав губы, спросил я.

— Ваше сиятельство, на рынке сегодня воевода может быть. Я услышал внизу, на кухне, — Захар замялся, — Сегодня же суббота, и там будут смотреть воинов в отроки. Может, вам выбрать другой де…

Я оборвал его, чувствуя, как растягиваюсь в улыбке.

— Так, Захар, — подмигнул я, — Решай давай проблему с каретой, а я, кажется, уже опаздываю на рынок.