Колхоз князя Пушкина

Глава 10

Что можно нового придумать в теплице, сооружаемой в начале девятнадцатого века?

Да дофига чего, если применить послезнание и немножко магии!

Для начала я творчески отнёсся к фундаменту.

Тёплый пол! Этакое благостное тепло, которое равномерно греет снизу, не иссушая почву и растения. Как его организовать быстро и просто в начале девятнадцатого века?

А я догадался!

Торф. Вокруг меня полно торфяных болот. Если кто-то в своей жизни сталкивался с торфяными пожарами, то наверняка знает, что торф горит долго. Этот его недостаток стал для меня достоинством.

Проект моей первой теплицы был прост и прямолинеен, как оглобля.

В качестве фундамента, что под руку попалось, с добавлением песка. Размолол и сплавил, но посередине соорудил этакий желоб почти в половину ширины теплицы, который потом, после загрузки туда торфа, перекрыли толстыми плитами из остеклованного песка, изготовленными тут же, но уже из привозного материала. Швы промазали глиной, и лишь потом подожгли торф.

Строители и проектанты мы с Виктором Ивановичем не особо опытные, оттого и перестраховались на первый раз, соорудив восемь дымоходов, которые шли под полом и будущими грядками, перед тем, как выйти в трубы. Заодно и плиты над желобом, выходящие в проходы между грядками, должны были не хило греть, по нашей задумке.

Сложных решений я не искал, взяв за образец обычную печь, с её заслонками в дымоходах и регулированием приточного воздуха.

Не стоит спрашивать, как я рассчитал нужный объём топлива, да, того самого торфа. Это тоже было не сложно. Я попросту сказал своему тульпе, что это смешная задачка, и он, исходя из объёма теплицы и тех калорий тепла, которые выделит торф при сгорании, с ней должен легко справиться. Иначе цена его рекомендациям в моих глазах опуститься на две ладони ниже пояса.

Не буду гадать, но как по мне, так Виктор Иванович пошёл опробованным путём русских инженеров — взял в расчёт двукратный запас прочности и поправок на русский «авось».

В итоге в желоб привезли двенадцать здоровенных возов торфа, который туда еле влез. Ввосьмером утаптывали. Теперь уже третий день подряд я по разу, а то и по два в день бегаю смотреть, не треснули ли плиты перекрытия и насколько точно можно заслонками регулировать равномерность нагрева полов. И вы знаете, вполне прилично получается! Сам удивляюсь. Очень удачный экспромт получился!

Будем его тиражировать. Рассады мне потребуется много, как и умелых рук. Так что сейчас вовсю идёт обучение будущих бригад огородниц, а в качестве пряника — обещание, что для своих личных огородов женщины получат рассаду в счёт зачёта их трудодней. Да, пришлось ввести такой термин, иначе мне было трудно объяснить, как и за что я собираюсь платить. Оказывается, вовсе не от лукавого когда-то появились трудодни, а от элементарной дремучести крестьян.

— А вот ежели я не захочу на барских огородах работать? — в очередной раз уткнула какая-та бабёнка руки в боки.

Старая песня. Я уже раз десять на такой вопрос отвечал. Так что знаю, чем бить по тонким струнам женской души.

— Так и не работай, — пожимаю плечами, сохраняя равнодушное выражение лица, — Вот только все деньги раз в неделю будут получать, и их трудодни в стаж пойдут, после которого я им вольную отпишу, а ты сама будешь выкупаться. Да, и ещё. Рассаду в самую последнюю очередь приходи покупать, из того, что останется, если надумаешь. И скидок тебе не предусмотрено. Так что готовь денежки, для тебя она в два раза дороже выйдет. И за школу с больницей приготовься платить. Я тебе в благодетели не нанимался. Своим умом живи.

— Пф-ф-ф! Жила я всю жизнь без рассады и ещё проживу! — оглянулась сварливая бабёнка, но поддержки не нашла.

Ещё бы. Прозвучало волшебное слово — скидки. А одно то, что они для всех, подняло это предложение чуть ли не в космос.

— Так и живи, кто тебе мешает. Можешь прямо сейчас домой идти. А остальным про царскую капусту сейчас агрономы расскажут. Как-никак, а мне лично пришлось Её Величество просить, чтобы она семена нам для Велье из своих личных запасов выделила. Да, и кто в бригаду записался, потом сходите в контору за талонами. Вам из амбаров по пуду муки и по полпуда картофеля по ним выдадут. Ну, и маслица с рыбой, сколько в этом месяце положено на одну работницу. Чуть позже для вас отдельную лавку откроют, там свои товары будут дешевле, чем где-либо. То же полотно нашей мануфактуры сможете купить, и прочие нужные вещи. И мужьям своим скажите, что всем работникам продовольственный паёк раз в месяц положен. Пусть тоже за талонами зайдут.

— Стешка, ты же домой вроде собиралась, — прозвучал из толпы крестьянок чей-то насмешливый голос.

— Чего это… Я может, ради обсчества вопросы задавала, — старательно выговорила бунтарка новое для неё слово, — На работу я никогда ленивой не была. А пуд какой муки нам по талонам давать будут? Обдирной? — переобулась она прямо в воздухе.

Этот её следующий вопрос крестьянки встретили улыбками, а то и вовсе хохотом.

Понятно, что случались диспуты и похлеще, особенно первое время. Но вид пары отставников из моей охраны, которые со скучающим видом стоят в сторонке и похлёстывают нагайкой по голенищу сапога, очень доходчиво образумливал самых ретивых. Да крайностей не доходило. А потом и сарафанное радио разнесло по селу основные моменты. Чую, споров много было, но лично для меня большая их часть осталась за кадром. Зато конторские работники первый месяц за всех отдувались, отвечая на самые въедливые, а порой и откровенно глупые вопросы крестьян.

Тяжело ломать через колено устоявшуюся систему.

Триста пудов соли только звучит громко, а на самом деле это меньше пяти тонн, которые спокойно увезёт ЗиЛ-130 (если кто-то ещё помнит о таком грузовике). Тем не менее, калиевую соль мне доставили ещё зимой, и я настроился получить из неё калиевую селитру через азотную кислоту.

В теории это выглядит следующим образом. К концентрированному раствору хлористого калия прибавляется азотная кислота. Полученная смесь перегоняется или высушивается при температуре чуть выше ста градусов. В остатке получается стопроцентная калиевая селитра.

Всё бы хорошо, но у меня нет азотной кислоты. Поэтому пришлось плясать от печки и это не оборот речи. Мы с Николаем и Максимом действительно на берегу озера Чадо построили стеклянное нечто, похожее на русскую печь, внутри которого работал созданный мной артефакт. Вообще-то для моих маго-химических аппаратов не требуются никакие стенки или сосуды, но нужно же людям понимать, куда сыпать ту же самую соль.

Если подумать, то моё новое творение заменяет небольшой химкомбинат, где из атмосферного воздуха добывается азот, реагирующий с водородом, полученным из воды. Образовавшийся аммиак окисляется до оксида азота, который поглощается водой. Получившаяся азотная кислота смешивается с приготовляемым тут же раствором хлористого калия и перегоняется в селитру. Профит, но встал вопрос, куда девать соляную кислоту, которой в результате образуется немало.

— Александр Сергеевич, у вас крестьяне обуты во что попало, — заметил Виктор Иванович. — Разложите кислоту на составляющие и получите винилхлорид, а из него ПВХ. Затем из пластика сапоги или калоши для людей сделаете.

В целом так мы и поступили, в результате чего наша химическая печь с одного борта выдавала нитрат калия, а с другого порошок поливинилхлорида. Селитру отвозили на склад, а ПВХ отправляли в деревеньку Слезарёво, где два брата давно уже приноровились формировать из полиэтилена различные изделия. По большому счёту, братьям без разницы какой пластик в экструдер загружать и что из него получать — деньги-то я им всё равно плачу по копейке за килограмм готового изделия.

— А нельзя обувь делать менее тяжёлой? — задался я вопросом, когда взял в руки первый в этом мире пластиковый увесистый сапог. — Ноги ведь отвалятся, если в них целый день походить.

— Можно синтезировать сэвилен и использовать его для изготовления обуви, но она будет слишком мягкая, так что любой сучок её проколет, — объяснил мне минусы этиленвинилацетата Виктор Иванович. — Меня больше интересует вопрос, как быстро казна вас за жабры возьмёт, узнав о том, что вы в землю закапываете нитрат калия, чтобы растения лучше росли.

— А что не так? — насторожил меня вопрос тульпы. — На переработку соли в удобрение имеется какой-либо Императорский рестрикт?

— Вроде нет. По крайней мере, я о таких законах не слышал, — усмехнулся Иваныч. — Просто, у вас получился продукт стратегического значения. Нитрат калия ведь до сих пор получают из навоза и мочи, на что уходит два года, а у вас из бросовой соли в считанные минуты выходит основной компонент пороха.

А ведь действительно калиевую селитру до сих пор в селитряницах производят и тут я такой со своим чистым нитратом калия. Да ещё и готов в Соликамске наладить производство селитры, чтобы продавать её налево и направо.

— А нельзя в состав селитры добавить какие-нибудь ингредиенты, чтобы она не потеряла свойств удобрения, но была непригодна для изготовления пороха? — дошла до меня вся неоднозначность сложившейся ситуации.

— Можно из воды магниевые соли добывать, чтобы в состав селитры их добавлять. Для растений будет полезно, а в составе пороха будут связывать серу, образуя тяжёлую соль. Но нужно думать и пробовать, — наморщил лоб Виктор Иванович. — А пока, в качестве меры предосторожности, я бы не допускал студентов к теме изучения влияния селитры на плодородность почвы. У вас есть сапропель и фосфаты — вот пусть в них и копаются, а всех нюансов про селитру им знать пока ни к чему.

Ну да, студенты у меня те ещё кадры. Прибыли на практику с минимальным запасом чернил и перьев, которые успешно исписали в первую же неделю. Пришлось выделить им железный купорос, дистиллированную воду и синтезировать пару вёдер этиленгликоля, чтобы сами для себя чернила делали. Вроде, научились и даже умудряются не пачкаться во время работы.

Если с чернилами вопрос решился относительно легко, то с перьями пришлось немного помудрить и сделать два небольших станочка. Первый агрегат вырубает из полоски железа заготовку и тут же придаёт ей нужную форму, а второй расщепляет кончик. В принципе, мучились не столько со станками, сколько с металлом для перьев, потому что он требовался эластичный и в то же самое время достаточно твёрдый. Но, ничего, с помощью Виктора Ивановича, термообработки и какой-то матери справились и с этой задачей.

Можно было, конечно, забить на всё и писать, как и прежде гусиным пером, но металлические перья уже изобретены и продаются по цене два с половиной рубля за штуку. Боюсь ошибиться в ценах, но на Псковской ярмарке за эти деньги можно купить двух гусей и пару лет не знать проблем с перьями. Я не считаю себя нищим, но даже меня жаба душит от такой цены за кусочек металла величиной чуть больше ногтя. К тому же продающиеся нынче металлические перья очень жесткие и мало напоминают известные моим современникам — такими можно разве что только стены в пещерах царапать, а нашими писать одно удовольствие.

— А что если перья золотить, чтобы не ржавели и набить на них штампом мой вензель? — возник у меня вопрос после апробации нового изделия. — Есть же методы нанесения золота, помимо гальванического.

— Конечно, есть. Высокотемпературное золочение, носящее на Руси название жжёного злата. Таким способом, например, шпиль колокольни Петропавловского собора золотили. Мелкотолченое золото смешивают с ртутью до получения желеобразной массы, которую наносят на поверхность, а затем нагревают её до полного испарения самой ртути. Тогда ручку с таким пером не стыдно будет подарить и самому Императору, — заявил Виктор Иванович. — Только и корпус ручки нужно будет делать достойной царя.

— У вас пластмассы всякой разной, как у дурака махорки. С минимальными затратами можно из него делать что-нибудь изысканное, — по своему подошла к вопросу Лариса. — Чинуши в министерствах за презент в виде «вечного пера» вам не то что любую бумажку подмахнут, но и душу продадут.

Виктор Иванович что-то хотел возразить Ларисе, но меня от их спора избавил вызов от Варвары Тихоновны, которая была откомандирована в Псков для подготовки бала в честь моего дня рождения:

— Князь, ремонт в доме закончили и новую мебель из Велье доставили, а что с меню и вином будем делать?

— Боюсь я вам мало что смогу подсказать, — обозначил я свою неосведомлённость в приготовлениях к праздничным мероприятиям, — Поэтому доверяюсь вашему вкусу и опыту.

— Вопрос лишь в финансах. Если вы готовы тысяч десять серебром потратить, то мы роскошное пиршество устроим, а если пять, то всего лишь приличное.

— А скромнее никак нельзя? — чуть не поперхнулся я, услышав озвученный ценник. — У меня же не юбилей, а всего лишь обычный день рождения.

— Боюсь, что меньше пяти никак нельзя, — бодро заявила тётя. — На вас всё дворянство и купечество Пскова и губернии смотреть будут. Вам никак нельзя лицом в грязь ударить, а при нынешних ценах бал, мягко говоря, недешёвое мероприятие. На одно только вино с шампанским почти тысяча серебром уйдёт. И это я про декор, цветы и наёмный персонал ещё не сказала — на них и вовсе тысячи две придётся потратить. Ну и сам стол дешёвым не может быть. Впрочем, если вас это утешит, то могу добавить, что для каждого участника бала этот пир тоже в кругленькую сумму выльется. Особенно дамам придётся серьёзно вкладываться, потому что одно только приличное платье стоит рублей триста.

— Ну, если вся губерния обо мне будет судить по размаху бала, то делайте всё по высшему разряду, — нехотя согласился я с доводами Варвары Тихоновны.

Кошмар. Куда катится мир⁈ Я за дом, где будет проходить бал, отдал меньше десяти тысяч ассигнациями, и тут мне выкатывают цену за попойку в размере четырёх таких домовладений.

Это ладно, у меня с деньгами проблем нет, а каково другим дворянам, у которых, как у латыша, хрен да душа? Так и залезают в долговые ямы, закладывая да перезакладывая имения и своих крестьян, чтобы пустить окружающим пыль в глаза. Нет, чтобы в производство и своё хозяйство деньги вкладывать, так ведь нет — пускают их на развлечения, лишь бы общество чего плохого не подумало. Как по мне, то глупость несусветная, но ведь почти вся страна так живёт — крестьяне батрачат, а помещики спускают деньги в сортир, устраивая глупые развлечения ради никому ненужного статуса. Хорохорятся друг перед другом, как те павлины.

Швейные машинки.

Для кого-то это дело всей жизни и путь к процветанию, а в моём случае — сплошная головная боль.

Недовольны все: — я, те швеи, которых обучают, мои помощники, громко называемые мной механиками и настройщиками, а самое главное — те трое подмастерьев, которых я почти принудительно загрузил производством иголок.

Мало того, что машинки ещё довольно убогие, так и швеи у меня не из лучших. Пока больше криков, слёз и ругани, чем подшитых простыней и наволочек под те кровати, которые наловчился выпускать мебельный цех.

Да, я решил, что начинать им стоит с самого простого — с льняных простыней и хлопчатобумажных наволочек. Про пододеяльники даже не стал заикаться — такое сложное шитьё они ещё не скоро потянут.

Вот тут-то и встала проблема игл во всей её красе, а заодно, когда я разбирался с этим вопросом, то выяснилось, что даже с иглами для ручного шитья всё обстоит очень плохо.

Дворяне и столичные модистки пользуются немецкими или английскими иголками, а всем остальным приходится довольствоваться убогими поделками кустарей, исполненными фактически из кричного железа. Они легко гнуться, ломаются и ржавеют, а ушко выполнено незатейливо: — этот конец иглы расплющен, рассечён по принципу — «как уж получилось», а затем в туда была вставлена такая же иголка, а концы сжаты щипцами. Другими словами — полнейшее убожество, которое через плотную ткань, вдвое сложенную, ещё нужно умудриться протолкнуть.

Спасибо добрым англичанам, которые снабжают нас иголками примерно в ту же цену, за которую они покупают у нас пуд демидовской стали, со знаменитым значком соболя.

Если что — я тоже так хочу. Одну — две иголки отдал, а всё остальное, что от пуда осталось — уже моё.

Когда седой, как лунь, кузнец, начал мне неохотно объяснять, чем и как он живёт с двумя сыновьями и четырьмя внуками, я огляделся по сторонам.

Как бы, всё у них неплохо, по местным меркам. Лошадка и коровка в хозяйстве, три козы, куры и утки, да и гусей сколько-то гогочет в сараюшке, требуя свободы, а то, что дом переполнен, так это дело привычное.

Прошка, мой вездесущий наблюдатель, почти сразу мне дал ответ, когда я спросил его, а не делает ли кто из кузнецов рыболовные крючки.

Отчего я про крючки спросил — так для их изготовления умений как бы не больше нужно, чем для иголок. Понятное дело, что женщины со мной возьмутся поспорить, зато мужики сразу поймут.

Хороший рыболовный крючок должен одновременно обладать множеством качеств… Впрочем, ладно. К иглам это отношения почти не имеет.

— Никифор Степанович, дело у меня к вам образовалось, — спрыгнув с Орлика, оглядел я окрестности небольшого хуторка в три дома.

— Я на оброке и задолженностей за мной нет, — сердито ответил мне кузнец.

— Вот и замечательно! Всем бы так жить, — почти искренне порадовался я за него, прекрасно понимая, что за не полностью прикрытой дверью сейчас чуть ли не вся семья собралась, прислушиваясь к нашему разговору, — А я к вам с предложением. Богатым не желаете стать, а заодно и детей своих в редкие мастера вывести?

— А вам, барин, какая с этого печаль?

— Так я знаниями могу поделиться. И не только ими. Такими, о каких и ты не ведаешь. Пойдём-ка, на скамеечку присядем, да поговорим ладом.

Нормально поговорили, если что… Пусть и не вдруг, но методом проб и ошибок, а заодно и в связи с ускоренным освоением перлов, первые иглы пошли. Пока так себе по качеству и количеству выходит, если по мне, но бабы в Велье сметают их с прилавка за день.

Для чего им столько, я поначалу не понял, и лишь спустя полмесяца узнал — дочерям в приданое берут.

А Никифор со всей своей семейкой всё-таки старовер, хоть и шифруется довольно умело.

Намекнуть ему что ли, что мне на это пофиг?

Так не поверит же. Привык, что их все гоняют и избы молельные им рушат.

А я вот смотрю, как кто живёт, и знаете — староверы не пьют, и последнее от детишек в кабак не тащат. Но существуют скучно. Словно роботы какие. И я пока честно не готов понять, кто же из крестьян мне понятней.