Крепостная

Глава 13

Барин все лавры своего лечения быстро отдал мази, которую я использовала. Я не переубеждала, потому что природу своих знаний мне пришлось бы высасывать из пальца. А Надежда, судя по рассказам Глаши, родилась и выросла тут, в городе Верхнеуральске Оренбургской губернии. И сызмальства жила при барыне. Сосать из пальца какую-то историю своих знаний пришлось бы так тщательно, что стало бы возможным накачать губы безо всякого силикона, или чем их накачивают до размера вареников?

Когда через месяц барин снова начал держаться за спину, я предложила повторить «втирания». На что он ответил однозначным отказом и для убедительности открыл мне тайну:

— Фирс мне уже втирал опять эту мазь. Я ведь, дурак, поверил, что помогает, и отправил его в Троицк. А когда там не оказалось — в Оренбург! Не действует она больше. А накупили десять банок!

— Давайте я попробую. Может, он неправильно мазал? – я косила под дуру, как могла, но хозяин оставался непреклонен. Мне оставалось только ждать очередного момента, когда сопротивляться он не сможет.

Момент такой настал аккурат перед Рождеством. Может, запас его терпения вышел, а может, этому посодействовало письмо, пришедшее накануне. Но барин на ужин не вышел. Нюра, все новости из барского дома выпытывающая у Фирса, с которым у них явно были отношения, мне и рассказала, что барину еще хуже, чем было.

— Подговори Фирса провести меня в комнату к барину, - помогая Нюрке мыть посуду, я коснулась темы будто случайно.

— Дык коли не помогает ему, чего ты сделаешь? А лекарь тот вообще с ним говорить не хочет. Я так и не поняла, отчего разлад у них случился! Ведь частым гостем был всегда, и Осип Германыч ему вечно во всем помогал. И семье его помог здесь, в Верхнеуральске, закрепиться, - Нюра строила из себя барышню понимающую и часто рассуждала о хозяйских делах как знаток. Я не мешала ей таким образом самоутверждаться, чем заслужила ее расположение и даже была зачислена в подруги.

Это и раздражало Глашу, которая всегда появлялась в кухне, когда там была я. И вечно у нее были причины, хоть и такие глупые, что дураку бы стало понятно.

— А ты попроси. Меня же барыня учила, как мазать, по каким линиям на теле, как сильно давить. А Фирс и не знает этих тайн! – не унималась я, заметив, что Глаша вошла с ведром воды, хотя ее и не просили о помощи.

— Ты чего? Когда надо, не допросишься! А чичас пришла и воды принесла! – заметив Глашу, Нюра уперла мокрые руки в бока и уставилась на нее.

— Ну, коли ты помощь не принимаешь, то она потом и не принесет, - я попыталась заступиться за свою блаженную подружайку, явно пришедшую по мою душу.

— Барин там… - мотнула головой в сторону дома Глаша, - мычит, как телок. И в гостиной слышно. Слезы на глаза накатываются! Надо спасать его, Ню-урк! – Глаша начала переходить в режим голосового воя над покойником.

— Дело говорит Гланя. Коли сляжет, кому мы тут нужны? Все пропадет! – подтвердила я так вовремя начатое нытье Глаши.

— Ладно, айдате отсель. Кликни мне Фирса, уговорю его, - Нюра вытерла руки о передник, сняла его, бросила на табурет и принялась прилаживать выбившиеся из косы пряди.

Дома, в тишине, разбиваемой только мерным тиканьем часов, слышалось и правда, как сказала Глаша, мычание.

К барину в комнату входить было строго запрещено. Я ходила из угла в угол, надеясь, что Нюра уговорит Фирса.

Глаша привела его сама. Наверное, проводив к Нюре, ждала у кухни.

— Пустое это, Надя, пустое. Чего его мучить. И так третью ночь не спит!

— Скажи Нюре заварить зверобой. Он воспаление снимает. Пусть туда хвоща добавит и чабрец! – твердо приказала я Глаше. - А мы с Фирсом пойдем барина напором брать. Защемило у него опять. Надо хотя бы снять защемление пока боли. - вслух я проговорила зря, потому что Фирс уставился на меня, как на сумасшедшую.

— Ладно, - проводив взглядом Глашу, Фирс постучал в дверь спальни и, заглянув, кашлянул. В ответ ему было мычание.

— Идем, - я распахнула двери и, не спрашивая, прошла в комнату, подтолкнув перед собой сомневающегося мужчину. Домна научила меня здесь одному: не надо спрашивать. Надо приказывать. Мужики эти: что один, что другой, по сути, жили у нее «под каблуком». И пока не опомнились, нужно было брать «быка за рога».

— М-а-э, - проскрипел барин и, попытавшись обернуться к нам, часто задышал, поймав очередной болевой укол.

— Вот вам, барин, говорила уже, что нам ваше здоровье выгоднее, чем вам самим. Повторюсь еще раз при Фирсе, чтобы подумал, коли в следующий раз такое сотворите, - важно пройдя к постели, я указала Фирсу на одеяло. Отвернулась, пока тот поднимет длинную рубаху на барине и накроет весь его стыд одеялом.

— Сейчас мы вместе аккуратно его перевернем. Так, чтобы ноги выпрямил. Только о-очень медленно. Я держу за плечи, а ты тяни ноги, - приказала я, и Фирс моментально выполнил. Я про себя поблагодарила ту самую идею с женским верховенством, пришедшую мне на ум недавно.

Густо намазав спину и поясницу вонючей мазью, купить которую удалось только на рынке у киргизов, я принялась гладить, чтобы разогреть напряженные мышцы. Пока болевой синдром не снят, особо стараться нельзя. Но разогретые мышцы куда охотнее расслабляются, а значит, и нерв скорее отпустит.

Почувствовав под руками расслабляющиеся и становящиеся мягкими мышцы, услышала и ровное дыхание.

— Заснул! – радостно прошептал Фирс. - Как есть заснул! Две ночи уже мучается, - в глазах мужика сверкнули слезы.

— Больше не скрывай, Фирс. Ты сам не знаешь, по каким мышцам гладить, - я поучительно зыркнула на него, и он выдохнул.

— Чего это такое, эти мышицы? – переспросил он.

— Корову колол? Ну вот. Там мясо видел, собранное в мешочек?

— Видал! И сухожилия знаю.

— Вот это мясо и есть мышцы. И между ними где-то зажало нервы, - как ребенку, не вдаваясь в серьезное объяснение, поведала я.

— Не понять мне там ничего, ведь не лекарь я. А ты где такому научилась? – Фирс неуверенно посмотрел на меня, будто начиная в чем-то подозревать.

— С барыней мы как-то ездили в Троицк, - решив идти ва-банк, начала я и тут же замолчала.

— А! На ярмарку! – сам подсказал Фирс.

— На нее! И там был лекарь этот…

— Верно, там много всяких. Барыня особливо те ряды хивцев да бухарцев любила, - Фирс присел на край табурета, и я заметила в его голосе тоску по барыне. Глаза будто заволокло туманом и вот-вот должны были заблестеть от слез. Я отвернулась, продолжая гладить поясницу.

— Вот там и научили. А я пробовала на барыне. Руку набила и теперь чую руками, где мять, где давить, а где не сметь даже гладить!

— Так вот отчего она до смерти прямая и проходила. Кабы не этот указ, кабы не сбор этот, - Фирс закачал головой, как это делала Глаша перед тем, как начать свои причитания.

— Знаешь чего, Фирс? А ведь так вот скрутить в бараний рог может и от сильного переживания! Может, случилось чего? Новость какая барину пришла? – закинула я удочку. Фирс задумался, и я заметила, как брови его поднялись.

— Письмо от молодого барина пришло как есть, Надежда! Читал, ругался там в комнате, а потом встал с трудом, - ответил охотно Фирс, чувствуя, что помогает барину сейчас хоть и не руками, а вот вспомнил, о чем просят!

— Вот видишь! А в прошлый раз чего приключилось накануне? – пока «язык» был горячим, надо было выведать все, что хотела. Да и мои рассказы про массаж Фирс обязательно передаст барину, да еще и отсебятины для красоты добавит. Вот и не придется мне, может, больше приступом брать скрючившегося барина.

— Да кто его упомнит чичас, Надежда? – Фирс явно был расстроен.

В комнату постучали, и в приоткрытой двери появилась голова Глаши.

— Отвар готов. Нюрка заварила цельный чайник! – отрапортовала «подруга дней моих суровых».

— Перелей через ситечко и принеси сюда с кружкой, - я накрыла храпящего уже барина и позвала Фирса выйти со мной.

— Спи тут, в доме. Да хоть лавку у спальни поставь. Как проснется, напои отваром. И завтра в постели, прежде чем кормить, последи, чтобы кружку выпил. Не давай еще вставать. Пусть пару дней отлежится. И это… письмо где от барина молодого? – я боялась, но решила уточнить, насколько можно наглеть.

— Это не дело, Надежда, нельзя нам у барина в секретере шарить. А просить его и не стану! Не по рангу такое спрашивать. Не нашего с тобой ума дело! – твердо поставил точку Фирс и, накинув тулуп, вышел из дома.

— Опять, наверное, расстроился барин, Надь. Не приехал сын ни на похороны к матери, ни на девятый, ни на сороковой день. Говорят, он во Франциях. А ишшо говорят, мол, учебу в Петерхбурге бросил. Барин как узнал, так и закручинился, - выпалила девка, пялясь на меня.

— А чего ты раньше не сказала? – прошипела я сквозь зубы. - Нам барина надо беречь и лелеять. Иначе достанемся этому моту. Все по миру пойдем, Глаша. Теперича, как чего нового услышишь, говори сразу.

Слухи слухами, а мне хотелось точнее знать, как у нас обстоят дела. И письмо в этой ситуации сильно помогло бы мне. Но торопиться здесь нельзя, потому что в случае неудачи меня из спасительницы быстро переведут в совсем неприятный статус.