Проводя все время от темна и до темна в мастерской, я с первой выплаты Осипом обзавелась стареньким коричневым платьем, парой передников из плотного двухслойного льна и нарукавниками.
А самое важное: я сама купила кисти и прочие мелочи, название которых даже не знала. Просто тыкала пальцем и просила дать «вот эту штуку». Тоненькие лопаточки, которыми можно наносить толстые мазки, щипцы, тоже миниатюрные, малюсенькие ножи – все это пополнило мой набор инструментов.
Одним утром заметила, что в доме сняли все шторы, вынесли ковры и даже покрывала с постели.
— А это что? Генеральная уборка? – поинтересовалась я у Глаши.
— Дык ить скоро чистай чатверг! Мы завсегда заранее все убираем. Забыла ты ли, чо ль? – она посмотрела на меня снова, как на дурочку.
— Ой! Совсем забегалась, прости, Глаша. Можно я вечерами что-то делать буду? Можешь стирку мне оставить…
— Ишшо чиво! У тебя там дел и без того за глаза. Николаша нам рассказал, что ты такой красоты придумала: у барина глаза остановились! Говорит, ты продавать их собралась. Барину чичас поддержка деньжатами шибко нужна. Тем болье, что земель мало осталось-т. Да и те барин наш не спешит себе на руку использывать. Говорят, он народу сказал, что в первый год вапче ничего с них не возьмёть!
— Ого! А не привыкнут они просто так-то?
— А не просто так, Надьк. Землицу обработають, зерно да горчицу посадють. Масло-т горчишное хорошо шло. А сами пока деньжатами хоть маленько обживутся, продавая свое.
— Поняла. Значит… чистый четверг? А опосля него Пасха?
— Конечно! Христосыватьси будем. Самый светлый праздник, - Глаша светилась, как пасхальное яичко.
Даже в мое время, в моем детстве Пасха была поважнее Нового года. И мне ужасно нравилась эта предпраздничная суета, рождающая ощущение новизны, светлого продолжения жизни. А для этих людей праздник был особенным куда больше.
До обеда в голове крутились картинки из моего прошлого, где крашеные яйца, куличи, пироги и застолья в каждом доме, куда зашел похристосоваться, перемежались с чувством начала весны. Настоящей весны!
Осип не поехал в мастерскую, остался с Петром, чтобы помочь правильно оформить документы на продажу.
Я решила идти пешком. И не пожалела: лавки и небольшие магазины изменились: окна были натерты до блеска. Почти на каждом замечала то небольшой букетик из еловых веток, то веночек из них же.
В одном из купеческих домов, где на первом этаже лавка, а второй этаж занимали хозяева, я увидела свежую вывеску. Не яркие, но заметные цвета привлекали внимание всех без исключения.
На деревянном «баннере» размером с ламповый телевизор красовалась корзина с крашенками. А рядом на тарелке, естественно, кулич!
Торговали в этой лавке посудой. Но меня на картинке привлекла не она. Взгляд мой остановился на плохо нарисованной фарфоровой солонке. Или это было просто украшение для стола… Выполнена эта штуковина была в форме яйца.
Я моментально вспомнила господина Фаберже. Истории его деятельности я не знала, но шкатулка в форме пасхального яйца предстала пред моим мысленным взглядом «как живая».
Нет, не было идеи делать ее в размер яйца! Нужна побольше, чтобы могла стать подарком на Пасху. Девушки и женщины смогут хранить в них миниатюрные поминальники, крестики или просто выставлять на стол, как вазочки для конфет.
Николашку я затащила в мастерскую с улицы, не объясняя, что случилось. Скинула шаль, пальто и, налив из горячего чайника его «фирменного» чая, принялась описывать то, что хочу.
— Пасха-т нынче двасать третева! Это считай, - он закатил глаза, видимо, прикидывая, сколько времени до нее осталось.
— Десятое сегодня. Тринадцать дней! Надо делать шкатулку в форме яйца, но на донышке сточить, чтобы она стояла. Но немного наискось, чтобы острие яичка вверх смотрело, - торопясь, словно дорога была каждая минута, затараторила я.
— Девка, давай, не понужай так, перво-наперво нарисуй мне сбоку ее. И покажи, покуда крышка будет. Какого размеру хоть примерно?
Пару часов мы рисовали, примерялись, мяли промасленную бумагу, чтобы воочию посмотреть на размер и удобство. А потом вспомнили, что есть снег, и перешли лепить макет на улицу.
Николай перемерил со всех сторон наше снеговое яичко, почесал за ушами, сделал необходимые записи и, как сказочный персонаж, сообщил, что «утро вечера мудренее. Иди, Иван Царевич, отдыхай, а к утру все будет.».
Естественно, я не ушла, потому что до восьми вечера было еще много времени. Я занялась шкатулками.
К Пасхе усадьбу украсили еловыми ветвями, в доме зажгли свечи. Воскресение Христа начинали отмечать как Новый год: сидя за столом и не прикасаясь к пище. Страстная неделя заканчивалась аккурат в полночь, и, говорят, весь городок светился Пасхальными свечами из нарядных окон.
Утром все шли на праздничную службу, а с обеда начинали ходить в гости. Христосоваться.
Я еле дожила до обеда, потому что в той самой купеческой лавке с красивой вывеской около двери на продажу взяли две моих шкатулки. И обещали отдать аж сто рублей двадцать третьего апреля, сразу после службы.
Мы с Нюрой и Глафирой запланировали зайти в лавку после праздничной службы в церкви. Нет, она не работала в Пасху. Просто тот самый купец Илья Федорович Смольников пообещал, что продаст мои прекрасные изделия перед Пасхой, и дал расписку на сотню.
— Надюша, Надюша, - женский голос за моей спиной отвлек от беседы с подругами. Я остановилась и обернулась.
Две женщины в дорогих платках, модных приталенных куртках чуть ниже бедра, с узким меховым воротником-шалькой и в ярких юбках улыбались мне такой улыбкой, будто встретили самого родного человека.
— Вы меня? – удивилась я.
— Вас, вас, душенька, - наперебой затараторили обе, торопясь нас догнать, но осторожничая, чтобы не поскользнуться. – Мы Смольниковы. Батюшке нашему вы шкатулки те принесли. И мы их выпросили себе в подарок. Будут к приданому нашему храниться!
— О! Я рада, что вам по душе пришлись мои поделки! – от сердца отлегло. А то сейчас уже и не знаешь, чему радоваться и чего ждать. Тем более от незнакомых барышень.
— Идемте, идемте, матушка христосоваться ждут и вас рады видеть будут. Вы, оказывается, новая жена Осипа Германыча? Батюшка его очень уважает, всегда в пример всем ставит. Ведь он помещик: мог бы и не заниматься ничем, а трудится своими руками. Ох, и красива у вас невестка! Все про нее говорят… - схватив меня под руку, одна из них(сестёр) потащила меня к известному мне уже дому.
— Правда, не все хорошее говорят, а мы и не верим. Люди завистливы страсть как! – подхватила тему вторая, не поняв, что первая «язык прикусила», поняв, что лишнего сболтнула.
— Нинель, не трепи сплетен, а то знаешь ить: на том свете сковородки лизать за сплетни придетси! – та, что меня тянула, как буксир, глянула на сестру так, что если присмотреться, можно было заметить искры из ее глаз.
— Стойте, стойте, - я с трудом выпросталась из ее хвата и остановилась. Я с подругами, и нас тоже дома со службы ждут. Невестка наша дитя ждет, так что лишнего раза не выходит. Тем более, когда на улице народу столько. Бережется. Позовите Илью Федоровича, мы с ним здесь поговорим.
Заметив, что я притормозила у ворот и не пошла внутрь, Глаша с Нюрой подошли ко мне.
— Ну, как скажете, Надежда… как вас по батюшке?
— Можно просто Надежда, - я снова вспомнила, что документов своих так и не видела!
Купец в синей, блестящей, скорее всего, сатиновой рубахе с поясом вышел из избы, как только его заполошные дочери исчезли в дверном проеме. Пар от него шел такой, словно не из дома появился, а из парной. Красное лицо блестело похлеще пасхальных яиц.
— Христос Воскресе, Надежда, - купец перекрестился и поклонился. - Ух, и удивили вы нас! А Мария с Нинелью, так вообще: как увидали, пообещали мне больше ничего не просить до самой свадьбы! – он упер руки в бока и рассматривал нас, словно готов был купить.
— Воистину Воскресе, - я тоже осенила себя крестом и поклонилась. - Рада я, Илья Федорыч, что угодила, - меня тяготила уже наша беседа, и хотелось домой.
— Вот, как обещал, сто рублёв, - он вынул несколько больших, как квитанция, бумажек из кармана широченных штанов. – Это вы где такие достали? Внутри еще деревом пахнут! Неужто сами сработали?
— Сами, только пока никому не говорим про это. Хочу найти купцов, чтобы сразу отдавать все разом, - я решила сразу «закинуть удочку». Уж больно хорош был у купца дом, чтобы он его содержал только на доход с этой лавки.
— Приноси мне сначала, барышня. У меня ить и в Троицке лавка имеется. А ишшо в Оренбурге брат с лавкой!
— Это хорошо, Илья Федорович. Буду знать. И в первую очередь к вам! – пообещала я и еще раз поклонилась.