Кровавый дождь. Ключ к разрушению

Глава 6 Врата в ад

Копенгаген. Дания

Белые плащи Святой гвардии привлекали внимание всех без исключения. Детвора, разинув рты, смотрела на полк Святой гвардии в строю. Вблизи гвардейцев можно было увидеть только на параде.

Все готовились к началу. То тут, то там мерцали вспышки камер.

Длинные белые плащи с серебряными нашивками, так похожие на мантии, взметнулись от порыва ветра.

Михаил стоял рядом с ними. Он был в гражданском – куртке и джинсах.

Рон отошел от подчиненных и поравнялся с Михаилом рядом с временным заграждением, которое отделяло военных от гражданских зевак.

Некоторые журналисты их снимали, но не решались подойти.

– Предлагаю вечерком забуриться в баревич. Помнишь, тот. – Он многозначительно поднял черные густые брови и стал делать ими волну.

Как у него это получалось, Михаил не знал, но Рон на самом деле думал, что смотрится круто. Серьезно, он мог так знакомиться: сядет рядом с привлекательной девушкой и начнет делать волну бровями. Иногда срабатывало.

Михаил не сдержал смех и хлопнул друга по спине:

– Ты, я смотрю, полон сил.

– Какой ты нудный. С возрастом превращаешься в копию Амаэля, – хохотнул Рон.

– Уже скоро начнут. Иди.

Рон кивнул и вернулся к подчиненным. Михаил прохрустел шеей, наклонив голову вправо-влево. Пистолет в кобуре под кожаной курткой приятно оттягивал плечо.

Тут по громкоговорителям объявили, что парад начинается.

Вышел один из генералов, и военные вытянулись в струнку, отдали честь.

Михаил кинул взгляд поверх голов на трибуны, где сидели главы девяти стран Союза и канцлер Святой земли Константин. Поймав взгляд брата, сидящего возле канцлера, он приветливо кивнул.

Брат кивнул в ответ.

Даже ногами можно было почувствовать вибрацию от ударов каблуков об асфальт – началось строевое шествие.

Полки военных подразделений от каждой страны Союза проходили по главной площади Копенгагена.

Как только показался полк Святой гвардии, трибуны загудели, загремели.

Толпа словно сошла с ума.

– Экзорцисты! Михаил! Гвардейцы! – кричали люди. Все слова слились в единый поток, и толпа хором начала выкрикивать: – Святая гвардия!

По рукам Михаила пробежали мурашки. Вот о чем говорил Амаэль. Общественное мнение превозносило гвардейцев.

За полком Святой гвардии прошагали сухопутные войска Союза. Они не вызывали такого восторга у зрителей, но их встретили аплодисментами.

Операторы поворачивали камеры и снимали Святую гвардию в парадном обмундировании.

Михаил поднял руку и посмотрел на время. Ровно 11:15. Скоро начнется затмение.

Канцлер Константин встал со своего места. Его белая парадная ряса, горящая золотым шитьем, выделялась среди строгих костюмов политиков. Константин спустился к микрофону, и его лицо показалось на огромном экране за трибунами.

– Приветствую всех! Сегодня великий день. Ровно семьсот лет назад в солнечное затмение берегиня Феодосия закрыла врата Ада. В этом году по благословению Господа День Союза совпал с солнечным затмением. Это знак, что мы все делаем правильно, – улыбнулся канцлер Константин. Кожу в уголках светлых, блеклых глаз располосовали морщинки. – Да пребудет с вами свет, да не поддайтесь тьме.

Михаил достал защитные очки и, прищурившись, вскинул голову.

Военные самолеты постарались, разгоняя облака, – небо было безукоризненно чистым. Толпа тоже задрала головы. Как и Михаил, все надели защитные очки.

Гвардейцы Святой земли отдали честь небу. Остальные военные просто посмотрели вверх. Совпадение солнечного затмения и Дня Союза было редким явлением. Последний случай был сорок четыре года назад.

Особенный день в особенном месте.

Многие стоящие здесь зеваки называли себя атеистами, не верили в Бога и в существование демонов, но не поддаться атмосфере праздника было невозможно.

Нина сбилась со счета, сколько дней или недель прошло. Весь ее мир сузился до камеры два на три метра. Казалось, она проживает один бесконечный день. Она много спала и почти не ела. Не мылась, не чистила зубы. В голову лезли всякие бредовые идеи: от намерения попросить у тюремщиков водоэмульсионной краски, чтобы покрасить обшарпанные стены, до мысли разорвать одеяло и повеситься на нем.

Послышались звуки. Металлическая дверь открылась. По-видимому, опять принесли еду. Нина, лежа на кушетке лицом к стене, сделала вид, что спит.

Но, разрушив все ожидания, тюремщик схватил ее за предплечье и резко посадил.

Нина распахнула глаза и увидела, как в проеме застыло несколько фигур в черных старомодных плащах.

– Агнец, – проговорил тюремщик с придыханием и бросил ей на колени платье. – Переодевайся.

Нина ошарашенно уставилась на него. Часто в таких церемониальных платьях изображали берегинь на иконах и картинах: из белоснежной парчи, с пришитой к плечам мантией.

– З-зачем? – прохрипела она, но отвечать ей никто не собирался. – Я не буду.

– Предлагаешь мне переодеть тебя? – хмуро пригрозил тюремщик.

Нина сглотнула и, отвернувшись, послушно переоделась.

Тюремщик сделал шаг и, схватив вздрогнувшую Нину за подбородок, водрузил на ее голову тяжелый кокошник. Сотни тонких холодных жемчужных нитей, свисающих с головного убора, упали на лицо, плечи, спину. Тюремщик почти заботливо завязал ленту на ее затылке и, развернув ее, поправил кокошник. Бусины стукнулись друг о друга: «Цок».

Удовлетворившись результатом, мужчина довольно улыбнулся.

Вмиг Нину окружили, схватили за руки и вывели из тюремной камеры. Вся апатия и безразличие к собственной жизни улетучились – тело забила крупная дрожь.

– Что происходит? – Ее голос отразился от стен.

От толчка в спину Нина клацнула зубами. Жемчужные нити ударили по лицу. Рот наполнился кровью. Огромные лапищи тюремщиков держали ее за плечи. Вереница ярких лампочек под потолком слепили. Юбки длинного парчового платья шуршали.

Длинный коридор закончился развилкой.

Тут Нина увидела папу. Он не стоял, а почти висел на руках тюремщиков. Его рубашка пропиталась кровью и была изодрана; веко отекло и не давало открыться одному глазу. Заметив Нину, он слабо задергался.

Все внутри похолодело.

Он разлепил запекшиеся кровью губы и прохрипел:

– Нина.

А тюремщики вели ее все дальше. Нина забилась раненой птицей, оглядываясь на него.

– Папа! – закричала она, высматривая в темноте его перекошенное лицо. Он ударил одного из противников лбом.

Нина понимала, что его попытки тщетны, он сопротивлялся лишь потому, что не мог сдаться без боя. Ответный удар в голову – и он полностью обмяк.

Она все оглядывалась. Ее тащили вперед. Босые ноги цеплялись, спотыкались о каменный пол.

– Что вам, тварям, надо от нас? – закричала она. – Отпустите!

Нескончаемые коридоры, лестница, уходящая все ниже, звон цепей и стук шагов ввели Нину в транс.

Лестница внезапно закончилась огромными распахнутыми воротами.

Нина выхватывала взглядом мраморные своды, уходящие в темноту, барельефы. Света от высоких светильников по периметру подземелья хватало только на то, чтобы осветить нижнюю часть, где собралось не меньше двадцати человек в мантиях.

Как только Нина сделала шаг в подземелье, его заполнила звенящая тишина. Все подняли головы.

Она испуганно озиралась, пытаясь заглянуть в лица ее похитителей, но тени капюшонов скрывали их. Словно море, толпа расступилась перед ней, и она увидела высеченную на полу пентаграмму. От вида древнего каменного алтаря в центре сердце Нины бешено заколотилось.

С силой стукнув ее о ледяную мраморную поверхность, громилы заковали ее руки и ноги в цепи. Металлические оковы больно впились в запястья. Кокошник съехал, волосы и жемчуг смешались, разметавшись по камням. Папу подвели к одному из концов пентаграммы. Его кандалы прицепили к полу, и ему пришлось встать на колени.

Гул голосов усиливался. Следом в зал ввели юношей в белоснежных рубахах. Их приковали так же, как и Рамаза.

В пентаграмму ступил один из людей в плащах. На миг Нине показалось, что она оглохла от наступившей тишины.

– Возрадуйтесь, друзья мои! – Голос эхом пронесся по залу. – Сегодня мы будем праздновать победу. – Вознеся руки к сводам, главный обратился к залу: – Вот и наступила кульминация нашей с вами подготовки. Я рад вас видеть здесь. Затмение начинается.

Возбужденные возгласы заполнили зал.

Нина вздрогнула.

Присутствующие обступили пентаграмму кольцом.

Главарю передали толстую книгу. Тот вышел из пентаграммы и громко что-то произнес на древнем языке. Остальные фугой нараспев повторяли за ним.

Перед глазами Нины поплыло.

Боль взорвалась внутри, словно бомба.

Тело скрутило судорогой. Она выгнулась дугой, сжала зубы с такой силой, что свело челюсть. Яркая, алая, как сама кровь, боль пеленой застилала глаза.

Отстраненно она услышала дикий, словно из недр Ада, крик. Это был ее крик. Все почернело.

Так же резко, как и началась, пытка прекратилась.

Воздух с шумом вышел из легких. Нину трясло. Сомкнутые веки болели от напряжения.

Голос старика прозвучал прямо над ней. С трудом она открыла глаза. Лицо в пигментных пятнах, испещренное глубокими морщинами, склонилось над ней, словно голова падальщика, с любопытством смотрящего на беспомощную дичь. Его безумный взгляд блуждал по ней. Нина запротестовала, но язык не слушался ее.

– …Затмение откроет путь в Преисподнюю…

Повернувшись, Нина нашла пульсирующими глазами папу. Человек в капюшоне держал его за волосы, приставив клинок к горлу. Сердце споткнулось, упало и забыло, что надо биться.

– Папа, – пробормотала Нина.

Напуганные юноши в белых одеяниях оказались в таком же положении, как и он.

А старик все продолжал:

– Кровь обладающих силой экзорцистов откроет первую печать. – Похитители, точно смычками, полоснули юношей кинжалами по шеям. Алая кровь стремительным потоком окрасила четыре угла пентаграммы. Предсмертные хрипы заглушил крик Нины, которая осознала, что ждет папу.

– Кровь связанного кровью с берегиней пусть откроет вторую печать.

Крик Нины оборвался. Она повернула голову и с диким ревом забилась в кандалах. Человек в капюшоне поднял сопротивлявшегося Рамаза за волосы. Нина встретила решительный взгляд отца. В нем не было страха.

– НЕ-Е-ЕТ! – Ее крик разнесся по залу, словно раскат грома.

Лезвие полоснуло по его горлу. Грязная, порванная рубашка окрасилась ослепительно-алой кровью.

Слезы размыли картину происходящего. Содрогающееся тело папы рухнуло на пол.

– Нет! Нет! Папа, нет! – повторяла она, как мантру.

Его тело сотрясали конвульсии. Она не могла отвести глаз от него и не заметила, как старик произнес:

– Да откроются врата Ада. Да будет мир человека и демона един.

Нина осеклась. Словно весь воздух испарился, она, как рыба, открыла рот, пытаясь вздохнуть. Звон в ушах нарастал, а боль отступала. Вспыхнул яркий свет.

«Кто-нибудь, спасите!»

Свет стал настолько ярким, что ослепил Нину.

Солнце над головой слепило даже сквозь солнечные очки.

Предложение перенести парад на два часа позже, чтобы объединить его с просмотром затмения, исходило от канцлера Константина. Михаилу это показалось абсурдом, но в толпе людей он чувствовал эмоциональный подъем. Однозначно, это было одно из самых запоминающихся празднований дня Союзных войск.

На ярком диске солнца показался темный край луны. Люди восторженно закричали. Не поддаться всеобщему восторгу было невозможно.