Латинист

Часть I

Кабинет Кристофера Эклса в колледже Вестфалинг нависал над аркадой, под которой Тесса иногда проводила индивидуальные консультации, если погода стояла подходящая, вот и сейчас, пока она слушала, как студентка зачитывает фрагмент своей работы про «Метаморфозы» Овидия и их сквозную тему — боги используют смертных в своих целях, — прямо во дворик, в паре метрах от них, упал окурок, да так и остался лежать на траве, использованный, дымящийся. Крис презирал все попытки пенять ему за его привычку, и все же до сих пор Тесса еще не видела, чтобы он использовал травянистый дворик вместо пепельницы. В колледже штрафовали за окурки, брошенные на дорожку, а уж на траву и подавно, а за курение в помещениях тем более, и не так уж сложно было вообразить себе красную точку у Криса в пальцах — сигарета трещит от последней беззаконной затяжки, а потом вылетает в створчатое окно.

— Соответственно, в воображении римлян общественное положение концептуализировалось через иерархию бог — полубог — смертный, — продолжала Флоренс, зарывшись носом в свои бумаги, — и, по всей видимости, во многих случаях обоснованием этому служил естественный порядок вещей. — Флоренс подняла глаза на Тессу. — Извините, — сказала она. — Это полная чушь, да? Слишком абстрактно?

Полет сигареты она проморгала.

— Вы ознакомились с литературой? — спросила Тесса, не отводя взгляда от дурацкого огонечка, все еще мерцавшего на конце фильтра. — Вам следовало бы задаться вопросом: Овидий пытается придать вес этой идеологии или развенчивает ее как…

— Там что, окурок на траве? — прервала ее Флоренс.

Тесса умолкла. Ей совсем не хотелось придумывать оправдания, почему ее ментор, почтенный глава кафедры античной литературы Вестфалинга, кидает мусор в неприкосновенное святилище — оксфордский дворик.

— Охренеть, — продолжала Флоренс. — То еще нарушение этикета. — Она отложила свои бумажки и встала.

— Вы куда собрались? — спросила Тесса.

— Хочу его в урну выбросить, — сказала Флоренс.

— Это не ваша обязанность, — заметила Тесса. Она пока не понимала, как лучше поступить, но чего она всяко не потерпит — чтобы Флоренс выгребала за Крисом окурки. — Совершенно не ваша обязанность.

Она вспомнила, как разглядывала тлеющий шерстяной носок, от которого в кабинете у Криса сработала пожарная сигнализация. «Пользуюсь пятой поправкой», — заявил он. Крис любил в ее присутствии вставлять в речь американизмы. Одна из их дежурных шуток. «Да ну тебя вообще», — откликнулась она.

Флоренс застыла в нерешительности под сенью аркады.

— Если Макс увидит, у него крышу снесет, — заявила она.

Максом звали портера[1]. Флоренс вышла из-под аркады, прищурилась на солнце, обвела взглядом окна Седьмой лестницы, потом шагнула обратно под арку, радостно улыбаясь при мысли о том, что только что прямо у нее на глазах взрослый, да еще и очень авторитетный человек нарушил правила.

— У Криса окно открыто, — прошептала она. — Скажем Максу?

На миг Тесса позавидовала Флоренс, в мироустройстве которой Макс был главнее Криса.

— А что такое «естественный порядок вещей»? — спросила она.

— Что-что?

— Вы говорили про богов, полубогов, смертных…

— Боги, полубоги, смертные, животные, растения, камни. — Как вы думаете, в Оксфорде схожая иерархия?

Флоренс уставилась на дымящийся окурок.

— Макс ничего не сможет сделать, — продолжала Тесса. — В лучшем случае уберет эту штуку в надежде, что ректор не заметит, потому что, если заметит, Максу же и влетит.

— Можно я его подберу? — спросила Флоренс.

— Да оставьте вы его в покое, — ответила Тесса. — Мы еще даже не добрались до Аполлона и Дафны. Втиснуть две тысячи лет изучения текста в пятиминутный разговор возможно только при условии, если у вас есть пять минут на эту попытку.

Послышалось шуршание бумаги — Флоренс отыскивала нужное место в своей работе. Мимо них по дорожке безмятежно проходили другие студенты. Последняя струйка дыма уплыла вдаль. Тесса не стала вчера говорить об этом Крису, но на деле именно их спор во вторник стал катализатором ее разрыва с Беном. А после этого она сегодня утром проснулась у Криса дома — и зря. Ей и раньше случалось спать у Криса на диване — тут, по крайней мере, имелся прецедент, — но это было до того, как от него ушла Диана.

Скрипнула дверь, ведущая на лестницу, появился Крис собственной персоной и тут же целеустремленно зашагал прочь от Тессы и Флоренс.

— Когда боги у Овидия встречаются с людьми, — продолжила Флоренс, не отрывая глаз от последней страницы, — они их, как правило, калечат, убивают или превращают в нечто бездушное или безгласное, руководствуясь при этом произвольными и эгоистическими соображениями…

В руке у Криса появилась новая сигарета, вспыхнуло пламя, заклубился дым. Огибая угол двора — направлялся он к домику портера, — Крис заметил Тессу и Флоренс на скамье в аркаде, остановился, постоял, потом повернулся и двинулся к ним. Подходил медленно, не сводя с Тессы глаз, всматриваясь.

— Это ты, — сказал он.

Флоренс прервала чтение.

— Совершенно верно, — откликнулась Тесса. У него не было привычки прерывать занятия. Любого другого она бы одернула и приструнила, но для Криса решила сделать исключение.

— Дашь мне свой мобильник? — спросил Крис. — Я не стал бы просить, но дело довольно срочное. А свой я дома оставил.

— Попробуй, — сказала Тесса. — Там зарядка почти на нуле. — Она порылась в сумке и протянула ему телефон. — Да, кстати, Крис. — Она кивнула на окурок в траве.

Голова его дернулась в том направлении, но он почти мгновенно переключился на телефон, начал тыкать пальцем в экран.

— Ну да, конечно, еще бы. Газоны пеплом не посыпать. Лучший газон в Оксфорде, а значит, и во всем мире. Какой у тебя пароль? — спросил он.

В этом весь Крис. «Какой у тебя пароль?» Она даже Бену не говорила свой пароль. Тесса взяла телефон, ввела пароль, гадая, куда это Крису понадобилось так срочно позвонить. Она знала, что у него болеет мать.

— Вряд ли ты много наговоришь, — добавила она. — Там один процент.

— Могу вам дать свой, профессор Эклс, — вызвалась Флоренс. — Я его только что зарядила.

Крис отвернулся, как будто не услышав.

— В любом случае… — начала Тесса, но Крис повернулся обратно.

Накануне вечером он сказал ей, что все образуется: ее заявки, Бен, вся ее жизнь, — и ей от этого полегчало. Но сейчас лицо его выглядело осунувшимся, влажным. Видимо, он выпил даже больше, чем она. От рубашки пахло табаком, даже с расстояния в метр с лишним. Не могла она так пропахнуть за одно утро: видимо, не попала в стирку.

— Все в порядке? — спросила Тесса.

— Нет, — ответил он. — Маме хуже. Все, отключился. — Он вернул Тессе телефон.

— Можете все-таки взять мой, — снова предложила Флоренс.

Но он уже поднимался назад по Седьмой лестнице.

— Что-то он не в себе, — заметила Флоренс. — И окурок так и не поднял.

Крис, похоже, и правда был не в себе, но Тессе хватало собственных забот.

В одиннадцать она закончила консультацию, похвалив Флоренс за работу и порекомендовав рассмотреть Каллисто, Семелу и Ио, если она хочет дотянуть до формата полноценной статьи, которую обязательно нужно написать на следующем курсе.

— А еще считаю своим долгом сообщить, что у нас здесь в самом конце каникул будет конференция. Вдруг вам надоест в Дорсете или очень захочется узнать соображения своего тьютора по поводу одного малоизвестного автора — приходите.

— Вы про Мария, да? — уточнила Флоренс. — Я видела программу конференции. «Малые поэты и…»

Тесса призадумалась: название у конференции было замысловатое, она, к стыду своему, его не помнила.

— «Малые поэты и псевдоэпиграфика: новые прочтения»?

— «Подходы».

— «Подходы к старым проблемам…»

— «В неканонических текстах», — закончила Флоренс.

— Рекламщик из меня что надо, — сказала Тесса.

Флоренс засмеялась и подала ей свое задание на перевод. — Постараюсь поприсутствовать.

Довольная Тесса пожелала Флоренс счастливого отдыха — на дворе был последний четверг перед пасхальными каникулами. Когда Флоренс ушла, Тесса еще чуть-чуть посмотрела на обкуренный фильтр, валявшийся в коротко подстриженной траве. На консультацию она пришла прямо из дома Криса, не успела даже переодеться. От вчерашней водки с тоником гудело в висках, хотя вообще-то в своей головной боли она винила Бена. Просто убить его хотелось за то, что он выбрал такой неподходящий момент. У нее через неделю защита диссертации. Она прошла три собеседования по скайпу по поводу работы на будущий год — не перезвонили ни разу. Что-то этот окурок символизировал, но ей было никак не сообразить, что именно. Может, он повествовал о невеселой истине, пятнавшей этот весенний денек: что после шести лет безоглядной приверженности жизни на высотах духа, в канун официального получения докторской степени, она вдруг выяснила, что все двенадцать университетов, куда она обратилась в поисках работы, разом ушли с радаров, все, за исключением Вестфалинга, который сварганил какие-то преподавательские полставки, — выходила чертова дюжина отказов, что ей совсем недавно казалось просто непредставимым в свете ее научной работы, ее монографии, которая лежала на рассмотрении в «Оксфорд юниверсити пресс», первой ее статьи, которую приняли в американский «Клэссикал джорнал» (наконец-то можно добавить «в печати» к своей библиографии) и рекомендательного письма от титана в их области, Криса, где он наверняка расточал ей похвалы.

В такой неопределенности Тесса раньше оказывалась только раз, в год смерти отца, а тому уже восемь лет. Пока папа был здоров, он оставался блистательным остолопом со вспыльчивым нравом: в тех редких случаях, когда папа соизволял поехать вместе с семьей на пляж Нептун, он сидел в широкополой панаме, погрузившись в «Ланцет», вытянув бледные ноги под раскидистым зонтиком. Ему сходили с рук его рассеянность и откровенные насмешки над филологическими замашками Тессы («вместо „анастезии“ нужно использовать латинское слово»), потому что Шерил тоже была врачом, а Клэр собиралась им стать. Тессу как раз приняли в Корнель, равно как и в Университет Флориды (ее страховочный вариант), — и тут семейство огорошили его диагнозом. Она восемнадцать лет мечтала сбежать из Флориды, но вдруг оказалось, что Корнель — это очень далеко и очень дорого. Ей дали понять, что отъезд ее станет верхом эгоизма, поскольку Дин при смерти, а Шерил перегружена работой. Во всех этих разговорах, которые велись вполголоса, постоянно сквозила мысль, что мечты Тессы куда менее значимы, чем мечты Клэр: она почти сняла жилье в Энн-Арборе, и нельзя ставить под удар ее будущее на медицинском поприще.

Когда Дин умер, Тесса вдруг поняла, что у нее не осталось ни личного, ни эмоционального ресурса, чтобы вступать в самостоятельную жизнь. Ей исполнилось двадцать, последние два года она только и делала, что возила Дина по врачам, толкла обезболивающие таблетки, поддерживала его в минуты уныния, смотрела, как он умирает, смотрела, как он смотрит, как умирает. Слезы сестры и матери на похоронах она восприняла как личное оскорбление, каждая капля кислотой прожигала ткань ее бытия, сама же она хранила угрюмое сдержанное молчание. Оценки она получала так себе, на личную жизнь забила, сестра вот-вот опубликует первую собственную статью (о чем она успела сообщить Дину перед самой его кончиной), а череп его матово белел сквозь поредевшие волосы, кожа стала прозрачной, и всю свою жизнь он посвятил тому, чтобы чего-то достичь, но так до конца и не достиг, ее жертвенность не оценил, хотя она и была его любящей дочерью, его безропотной сиделкой, свидетельницей самых тягостных для него мгновений, по сути его матерью, — все это опустошило ее окончательно.

Будущее просматривалось смутно. За этот год она успела перевести несколько пространных фрагментов «Энеиды», сидя в круглосуточной забегаловке рядом с трассой Гейнсвил — Джексонвил, но в кампус пока не переехала, хотя от мысли, что она так и останется дома, земля уходила из-под ног. Дин, пока был жив, по сути, ничего не взращивал ни в доме, ни за его пределами, и сама неотличимость окружающего до от после причиняла Тессе невыразимую боль, причем единственным выходом ей представлялись картофельные оладьи и бездонные чашки кофе в забегаловке для дальнобойщиков рядом с 301-й дорогой, блаженная анонимность тамошнего вечного синготического дневного света, а также миф о происхождении Римской империи, изложенный в двенадцатой книге Вергилия. Она напрочь утратила понимание того, что после окончания университета в жизни ее на полных к тому основаниях будут присутствовать Вергилий или Овидий, — Дин в один из дней что-то пробормотал про юридический факультет, так что часы, проведенные за записью перевода, представлялись ей способом перечеркнуть саму идею того, что у нее есть будущее. Из этих ночных бдений родилась статья о богобоязненности и ее взаимосвязи с основным сюжетом, которую заметил Крис и мгновенно раздобыл стипендию, чтобы вытащить автора из этого ее американского захолустья — до приезда Тессы он слыхом не слыхивал о Джексонвиле, по крайней мере по его собственным словам.

И тут началась жизнь. В Оксфорде Тесса пламенно предалась своей страсти, без всяких извинений, невзирая на отношения с Беном и даже на смерть его отца — похороны в прошлом месяце пришлись на тот день, когда она должна была сделать вполне себе эпохальный доклад на конференции Ассоциации классических исследований в Эдинбурге. Рука Бена, лежавшая в ее руке, когда он попросил ее не уезжать, показалась ей последней нитью, привязывавшей ее к земле, но она все-таки решила не оставаться, а теперь и Бен решил не оставаться тоже.

Она-то думала, что он ее простил, но на деле просто затаил обиду. Вчера вечером она слишком поздно вернулась домой и не успела приготовить ужин. Бену через день нужно было уезжать на Северное море, а еще он уже и так готовил два вечера подряд. В этот вечер он решил проявить характер, о чем Тесса узнала почти сразу после того, как влетела к себе в квартиру, запыхавшаяся и вспотевшая под кардиганом. На работе она долго спорила с Крисом по поводу выдвинутого ей требования добавить ссылку в уходившую в печать статью. Один из рецензентов настаивал, чтобы Тесса подчеркнула, что «любовь» Аполлона к Дафне не всегда трактуется в ироническом ключе.

Это не имело отношения к основной теме статьи, однако уступать Тесса не собиралась.

— Прости, пожалуйста! — выкрикнула она еще из прихожей, уже почувствовав запах соуса маринара и услышав, как кипит вода. — Все из-за Криса, мы с ним поспорили!

В кухне, она же гостиная и столовая, Бен, стоявший у стола для готовки, смерил ее неоднозначным взглядом. Она поцеловала его в щеку и, переодеваясь в спальне, стала объясняться дальше:

— Крис вцепился — не оторвешь: показан ли amor в сюжете Дафны и Аполлона с иронией или нет. У меня написано, что слово «любовь» употреблено в ироническом смысле, Аполлон — великий стрелок из лука, который спас мир от Питона, — вызывает Купидона на состязание в стрельбе, и Купидон пускает в него стрелу, отчего Аполлон влюбляется в Дафну, которую преследует с упорством матерого насильника, так что она просит отца превратить ее во что-нибудь такое, что Аполлон уже не сможет трахнуть, — и он превращает ее в лавр. — Тесса пригнулась под наклонным потолком, перекрикивая бульканье кипящей воды: — В Риме есть прекрасная статуя Бернини: Аполлон обвил Дафну рукой, а ее кожа превращается в кору, из пальцев проклевываются листья. Ты помнишь, что такое лавр? Метонимически — трофей. В первой книге даже есть эпизод, когда по ходу состязания в стрельбе из лука возникает затруднение, какие кому вручить трофеи или награды, потому что лавров еще не существует. Ну, в общем, «любовь» Аполлона к Дафне, безусловно, задумана с ироническим подтекстом. Типа, глядите, до чего довела Дафну его любовь. Притом что Аполлон-то остался Аполлоном, без всяких последствий.

Тесса вернулась на кухню, шагнула к Бену. Брусок пармезана почти исчез: похоже, Бен вознамерился полностью его уничтожить.

— Может, нам этого хватит? — спросила она.

— И это все из-за сноски? — уточнил он.

— Ну, в определенном смысле да.

Бен продолжал натирать сыр.

— Вот так и будешь тереть? Ты за что-то на меня сердишься?

— Да боже ж мой. Я опять готовлю ужин, потому что ты не явилась…

— Прости меня, пожалуйста.

— А ты мне талдычишь о какой-то сноске.

Тесса сосредоточилась на том, чтобы отпустить свой гнев. Пусть останется в Вестфалинге.

— А ты чего ждала? — не унимался Бен. — Суси-пуси? Положить тебе вкусненького? Я завтра уезжаю, нам даже скандалить некогда.

— Зачем тогда скандалишь? — огрызнулась Тесса.

И вот сейчас она сжала белый кончик фильтра — он еще не остыл — между двумя пальцами и выбросила в ближайшую урну. Дошла до Седьмой лестницы, где провела львиную долю двух последних лет — осваивала под руководством Криса преподавательские обязанности, прошагала мимо его двери — она была закрыта — в кабинет, который делила с Энни, писавшей докторскую по истории и географии. Повернула ключ, дверь прикрывать не стала. Кожаная куртка Энни трупом убитого зверя валялась на оттоманке. Между стеной и их общим дубовым столом скособочились два зонтика. В воздухе висел невнятный запах дождя, в стрельчатые окна вливался свет. Тесса вытащила из сумки ноутбук, гадая по ходу дела, не прислал ли ей Бен со вчерашнего дня хоть какое сообщение. Например, он что-то забыл. Кроме нее. Она проверила почту. Просмотрела сообщение от «Эппл» — бэкап завершен, убедилась, что нет писем ни из Лондонского университетского колледжа, ни из Брейзноуза, ни из Сент-Эндрюса, Кейс-Вестерна, Калифорнийского университета и прочих мест, от которых зависело ее некогда многообещающее будущее, и открыла послание с хотмейловского адреса, которое очень напоминало фишинг.

Ниже был прикреплен файл с фотографией. Тесса тут же вспомнила, что за спиной у нее — открытая дверь. Закрыла ее и только потом щелкнула по иконке. Снимок письма Криса, написанного на бланке Вестфалинга. Рекомендательное письмо. Текст она перечитала дважды.

Прочитав первый раз, Тесса расхохоталась над остроумием автора этой подделки, хотя кое-чего он и не учел: не потрудился ознакомиться с ее резюме (имеется в открытом доступе) — в письме не упомянуто, что она лучше всех сдала переходный экзамен, получила стипендию О’Нила, сделала в Эдинбурге доклад про Дафну и Аполлона; имеются и другие лакуны. Ее впечатлили синтаксис и подбор слов — нельзя не признать, вполне ловкая имитация стиля Криса; впечатлило и использование бланка колледжа, а также шрифта «гарамон» — Крис предпочитал его всем остальным в бумажной переписке. В голову незвано вплыли имена подозреваемых: Лукреция Пагани, Лиам Синклер-Студемайр, сестра Клэр. Еще какая-то смутная фигура — стоп, это Дин Темплтон, ее отец, который в первый момент представился ей самым правдоподобным претендентом, ибо уж он-то точно не считал классическую филологию серьезным занятием. На самом краю ряда стоял, скалясь, Бен — но нет, это невозможно. Во-первых, у него цифровая безграмотность. А еще, если разложить по времени, выходит полная безвкусица, и хотя Бен любитель розыгрышей, он слишком великодушен, чтобы напоследок запустить в интернет такую вот гранату.

С одной из многочисленных ручек, стоявших в стаканчике, свешивался брелок в форме тендерайзера; он служил намеком не только на то, что Бен едва ли не каждый вечер чесал ей спинку, но и на его любимую шутку: он, мол, очень хочет Тессу съесть, и если бы не любил так сильно, давно бы полакомился ее дивными предплечьями, так что спинку он ей чешет не только из бескорыстной приязни, но и в целях подготовки ее, такого лакомого кусочка, к тому моменту, когда он все-таки утратит над собой контроль, — и хотя сама-то Тесса думает, что впервые увидела его и заговорила с ним на крытом рынке, он на самом деле заприметил ее еще раньше, и у него сразу же проснулся аппетит к белокурым ученым американкам. Строго говоря, в качестве брелка для ключей штуковина была великовата. Размером с наперсток, довольно громоздкая, похожая в одном из ракурсов на молоток, а в другом на нечто совершенно другое. Тесса незаметно переселила брелочек к себе в кабинет, чтобы озадачивать всех, кто потрудится его заметить. Загадку его разгадал только Крис.

— От Бена, да?

— Кто тебе сказал?

— Никто не говорил. Просто страшноватая штуковина. Наводит на мысль о фаллическом насилии.

— Верно, — согласилась она. Вот только подозревать в чем-то таком Бена — полный абсурд. — Да, разумеется, мне пришла в голову и такая трактовка.

Не тревожься она из-за того, что баланс сил в их отношениях сильно сместился, причем в ее сторону, она бы, наверное, серьезнее отнеслась к мысли Криса. Пока же сердце ее будто бы сжалось вокруг этой дурацкой смыслонасыщенной безделушки, и оторвать от нее мысли удалось не без укола грусти.

Единственный, кого она ни под каким видом не могла заподозрить в написании этого письма, был его предполагаемый автор Крис. Крис неизменно содействовал ее профессиональному росту, как минимум с того момента, когда, несколько лет назад, она переключилась с Вергилия на Овидия, после довольно тяжелого начала учебы в Оксфорде. С тех пор ее научная деятельность цвела, колосилась, плодоносила, пускала корни — называйте как хотите: Тесса не только удостоилась заслуженных акколад (грядущая публикация, грант на поездки, выступление в Эдинбурге на одной конференции с Кольмом Фини!), но и лучше прежнего разобралась в самой себе, в своих представлениях о литературе, понятиях о мироздании и собственном месте в нем, причем ничего этого она бы не достигла, если бы постоянно топталась в том интеллектуальном пространстве, в котором Крис ее обнаружил, на выморочных Вергилиевых полях, вокруг обглоданного трупа реакционной науки, из которой она давно высосала все соки. Крис спас ее — лучшего слова не подберешь — от всего, что заключало в себе… взгляд ее снова упал на экран… «малообещающее начало научной деятельности». Не смешно, заключила Тесса, и тоненькое лезвие гнева рассекло ее мысли. Ладно, нужно позвонить Лукреции. Поздравить ее со столь удачной подделкой и объяснить, насколько все это не вовремя, в свете волны отказов и оглушительного молчания многочисленных заведений, которые еще несколько недель назад она считала не вполне себя достойными. Не говоря уж о том, что бойфренд, с которым она провела два года, бросил ее, даже без нормального прощания, без этого самого, чтоб его, последнего разговора и всего в таком духе.

Тесса вытащила из сумки телефон и тут вспомнила, что час назад он умер у Криса в руке. Поставила на зарядку; в окно лился смех. Тут ее вдруг одолели сомнения: вряд ли Лукреция сумела бы так точно сымитировать письменный стиль Криса, а вот Лиам бы, наверное, сумел, и она тут же заподозрила их в сообщничестве. Плюс этот бланк. Лиам, еще один аспирант Криса, запросто мог бы разжиться таким листочком и состряпать подобное письмо, более того, он даже был в курсе этого самого «малообещающего начала». Но Лиам, долговязый нескладный Лиам, этот, как Тесса его однажды обозвала, «славный-но-связанный» Лиам на розыгрыши был способен не больше, чем королевский гвардеец, — по крайней мере, если речь шла о других женщинах, а не о его жене: добрый-старый-добродушный, добродушно-ностальгирующий-по-империи Лиам. К нему почему-то так и липли дефисы, возможно, потому что он был первым мужчиной через дефис, которого Тесса встретила в своей жизни, и вовсе он не взял фамилию своей жены, а действительно происходил из аристократического рода со всеми этими кюлотами и прочим: Лиам Синклер-Студемайр. Тесса время от времени чувствовала укол вины, заслышав через приоткрытую дверь в кабинет Криса его тяжелые шаги по ступеням Седьмой лестницы: они с Крисом яростно спорили о метафизике очередного текста или просто пороли всякую чушь, и она знала при этом, что Лиаму стоит большого труда заставить Криса хотя бы прочитать его электронное письмо. Лиам жалостно топтался снаружи, пытаясь оповестить о своем приходе, но Крис продолжал беседовать с ней четверть, а то и полчаса после назначенного Лиаму времени, делая вид, что попросту его не замечает. Тесса чувствовала бы себя еще гнуснее, если бы не верила в глубине души, что из них двоих она — лучший филолог-классик и принесла на этом поприще несравнимо больше жертв, а научное мышление Лиама удручающе неоригинально, пусть даже он очень хороший человек и не заслуживает, чтобы к нему относились как к ребенку-невидимке.

Загудел оживший телефон, Тесса быстренько отыскала номер Лукреции — хотелось покончить с этой загадкой. Не так она собиралась провести нынешний день. В половине второго у нее назначена встреча с Крисом, на следующей неделе нужно садиться за статью о поэте Марии, через неделю защита диссертации, а на терзания по поводу защиты, если не на подготовку к ней, нужно было выделить побольше времени.

Лукреция ответила после второго гудка.

— Тесса! — Тессе очень нравилось, как Лукреция произносит ее имя, удлиняя двойной консонант, будто нараспев: Тес-са. — Dimmi[2].

— Могла бы подождать до первого апреля, — заявила Тесса. На заднем плане кто-то ритмично стучал киркой. Тесса вообразила себе Лукрецию в некрополе Изола-Сакра: как она поджаривается на солнце среди красных кирпичных надгробий. Тесса там пока еще не бывала — ни одной из организаций не удалось отыскать на это денег.

— С чем подождать? — удивилась Лукреция. — С очередным вопросом, когда ты сюда приедешь?

— Это не от тебя электронное письмо? — спросила Тесса.

— Нет, — ответила Лукреция. — Какое письмо? Ты когда прилетишь?

— А когда на это деньги будут? — отвлеклась Тесса от темы. — Когда ты получишь новый грант на поездки.

— Или ты выцарапаешь у своего босса хоть пару грошиков.

— Столько фрагментов, столько надписей, столько предполагаемых текстов Мария.

— Все, вешаю трубку.

— Столько всего утрачено для потомков…

Тесса разъединилась и снова посмотрела на экран компьютера. Откинула волосы назад, ощутила между пальцами какую-то путаницу, пушистые обрывки серо-лавандовых ниток с обивки дивана Криса. То, что после бегства ее бойфренда Крис, помимо родовспоможения в ее научной карьере, оказался ответственным еще и за то, чтобы стряхнуть с нее всякую дрянь, — мысль несколько экстравагантная, но, по сути, свидетельствующая о глубинности их сродства, как интеллектуального, так и личного. Взять, например, ту встречу, когда она официально попросила у него рекомендательное письмо, — дело было в прошлом октябре. Сразу после того, как Тесса высказала свою просьбу, в приоткрытое окно кабинета Криса влетел красно-оранжевый лист.

— Вряд ли ты нуждаешься в моей помощи, — произнес Крис, переводя взгляд с нее на лист — Крис был дальтоником, хотя оттенки красного худо-бедно различал. Обычно Диана подбирала для него оливковый к серому, но в тот день он в своих уныло-монотонных брюках и рубашке напоминал ком глины. На тот момент уже стало ясно, что Диана от него ушла, и Тесса решила спросить, все ли у него в порядке.

Он не сразу понял подоплеку ее вопроса, а если и понял, то решил уклониться от ответа, более или менее педантично продемонстрировав свою ученость: посвятил ее в новые открытия касательно «Метаморфоз» I: 544–547, спорных строк, в которых Дафна взывает о помощи к некоей ипостаси своего отца, матери-земли или к обоим сразу.

— Этот молодой человек или девушка, — пожаловался Крис, указывая на тощую стопку листов, — похоже, он писал на них «слепую» рецензию. — Полагаю, что молодой. Молодежь напрочь игнорирует совпадающие ошибки в двух сохранившихся кодексах, Марцианском и Неаполитанском.

Марцианский кодекс — манускрипт конца XI века, хранящийся во Флоренции; Неаполитанский — XII века, хранится в Неаполе. Тесса приехала в Оксфорд с представлением, что тексты вроде «Илиады», «Энеиды» и «Метаморфоз» с момента создания и до настоящего времени не менялись никак, будто застыв во времени, — умом-то она понимала, что авторы их родились за тысячу с лишним лет до изобретения печатного станка, но недооценивала, какой урон пожары, мыши и плесень способны нанести рукописям, которых и так-то немного — ну у кого найдется время переписывать «Илиаду» от руки? А кто за водой на колодец ходить будет? У Тессы вон не хватает времени ответить на мейлы сестры, а у нее есть кран на кухне. Так что древнейший сохранившийся манускрипт «Метаморфоз» был создан примерно через тысячу лет после смерти Овидия, в нем есть расхождения с другими рукописями примерно того же периода. Может, существовало два авторских варианта? Или ранние переписчики просто решили приукрасить оригинал собственными виршами? Исследователи предлагали гипотетические генеалогии каждого манускрипта, часто на основании воспроизведенных в нем ошибок: например, в двух разных манускриптах было неверно написано одно и то же греческое имя, что говорило об их общем происхождении. Отсюда и «совпадающие ошибки».

Впрочем, на деле сильнее всего Тессу ошеломило не существование разных вариантов «Метаморфоз», а существование поэтов, причем великих, произведения которых до нас не дошли совсем или дошли фрагментарно. Одним из таких поэтов она считала Мария.

— Верхогляды, — согласилась Тесса.

В обычном случае она бы с пылкостью поддержала любой разговор, касающийся Аполлона и Дафны, но Крис пока не согласился написать ей рекомендательное письмо, и объяснить его небрежение она могла одним лишь внешним воздействием. Крахом семейной жизни. Она за него переживала. Ей почему-то было никак не отвязаться от воспоминания, что отец его покончил с собой.

— Велика ли вероятность, что сразу семь переписчиков, не сговариваясь, напишут вместо «Меланхаетес» «меланхатес» в списке собак Актеона? — продолжал Крис с характерным для него скрупулезным вниманием к мелким деталям. Меланхатесом (с маленькой буквы) он назвал свою собаку — черного лабрадора, намеренно написав имя со строчной даже в официальных собачьих документах, дабы восславить преемственность ошибки. — Я бы сказал, с гулькин нос.

— Крис, — прервала его Тесса. — У тебя все хорошо? — На этот раз она говорила многозначительнее.

Крис недоуменно наморщил лоб и отложил негодную работу на кофейный столик. Их объяло долгое молчание, которое Тесса упорно отказывалась прерывать. Крис, похоже, подумывал завернуть работу. Красный лист скользнул с подоконника на пол. Наконец Крис произнес:

— Это было только вопросом времени.

Когда в ноябре она вернулась к разговору о рекомендательном письме, Крис откликнулся с энтузиазмом, на который она рассчитывала с самого начала.

— Я твой горячий поклонник, — заметил он. — Так что мне трудно будет сохранить объективность.

— Ну и не сохраняй, — ответила она, испытывая облегчение, гадая, чего она там вообще тревожилась.

Взгляд Тессы залип на литере «д» в слове «рекомендательное» — слева она слегка прилипла к литере «н»: Крис терпеть не мог смотреть на «гарамон» в высоком разрешении, уж больно проработанные засечки, сливаются на экране. В электронных письмах он всегда использовал «джорджию». Интересно, подумала Тесса, а как Крис проанализирует это послание, какие откровения в нем обнаружит, ведь эта подделка, в определенном смысле, не так уж существенно отличается от всех этих стихотворных строк, привнесенных в поэму Овидия и прикидывающихся его собственными. Тесса увеличила изображение, распечатала. Одна из литературоведческих максим Криса звучала так: «Важнее всего не сами факты, а их отличительные особенности» — цитата из Эдгара По, и Тессе было отчасти любопытно, какие отличительные особенности он обнаружит в этом тексте. Можно, например, показать ему письмо при следующей встрече, хотя, наверное, не стоит. Пожалуй, утешительнее будет в буквальном смысле спустить его в унитаз или сжечь — заманчивые варианты избавления от гладкого листка бумаги, который она вытащила из лотка принтера и засунула в сумку по соседству с «Метаморфозами» в твердой зеленой обложке, серия «Оксфордская классика».

Тесса с воодушевлением провела последнюю в этом семестре консультацию прямо в саду, почти и не думая про письмо. Арнольд Коуэн и Эд Даффи читали вслух отрывки своих работ про Актеона — охотника, который, в Книге III случайно натыкается на купающуюся богиню Диану, в наказание она превращает его в оленя, которого потом разрывают его же собаки. Арнольд посетовал, что уже много месяцев не видел в кампусе меланхатеса, Тесса изобразила на лице озадаченную печаль, делая вид, что не в курсе: меланхатеса Диана забрала с собой. В конце часовой консультации Тесса попросила сдать задание — перевод на Мария; Эд вытащил несколько измятых страничек, содержащих — это она знала заранее — вымученные буквалистские варианты каждой строки, Арнольд же притих, точно гномик.

— Арнольд? — обратилась к нему Тесса.

— Просто… Ну ведь почти нулевой шанс, что он нам попадется на выпускном экзамене.

— Попросту нулевой, — подтвердил Эд, просто потому что это было правдой.

Тесса рявкнула в нежданном приступе раздражения:

— Получается, единственная причина что-то делать — сдать потом гребаный экзамен?

Арнольд с Эдом тут же встрепенулись.

— Какой тогда смысл делать вид, что вас интересует античная литература?

— Я завтра же вам закину в ящик, — торопливо вставил Арнольд.

— Премного благодарна, — ответила Тесса, осознавая собственную резкость. И все же какая наглость! А то она и сама не знает, что немногочисленные дошедшие до настоящего времени фрагменты работ Мария не вошли в основной научный обиход. Арнольд, похоже, решил себя не утруждать. Оба студента тихонько попрощались и побрели прочь по лужайке; Эд повернулся — ровно настолько, чтобы стало понятно: он что-то сказал, Арнольд в ответ влепил ему подзатыльник.

Тесса прижала кончики пальцев к виску. Арнольд сдался мгновенно. Она прекрасно знала, что вспышки ярости в семействе Темплтон случались и до нее. Она бы, может, предпочла, чтобы Арнольд ответил ей в том же духе. Могучий наплыв ярости прояснил бы ей голову и разогнал остатки похмелья. Острый язычок при правильном применении получше электролита — по крайней мере, не хуже. Ее отец, почтенный врач и ученый, часто шокировал посторонних тем, как говорил со своими дочерями, и Тесса просто не могла отказать себе в хлестком удовольствии от необузданного гнева, которому случалось отдавать приказы ее словам, покорным солдатикам.

Она провела последние занятия в этом семестре. Впереди вальяжно раскинулись полтора месяца каникул, вот только убедить бы себя в том, что ее устраивает полученное предложение: остаться на следующий год преподавать в Вестфалинге, — и что, такое уж это беспросветное будущее? Просто если бы ей предложили что-то получше, чем место внештатного лектора, все выглядело бы иначе. Опять нищенская зарплата и никакой надежности. Да, Крис не допустит ее увольнения, пока в бюджете есть хоть какие-то деньги, да только кто ж может сказать, как дальше будут финансировать классиков? Тесса затем и трудилась в поте лица, чтобы избежать вот этого: ходьбы по канату над пропастью безработицы, участи внештатницы, которая незавидна везде, даже в Оксфорде. Ее бесило, что она понятия не имеет, что там обсуждалось за закрытыми дверями, почему, ознакомившись с ее документами, ни один колледж даже не пригласил ее на собеседование — ни один, кроме университета Кейс-Вестерн-Резерв в промозглом Огайо. Можно, конечно, не заострять на этом внимания, но ее статья о Дафне и Аполлоне будет посодержательнее диссертаций многих ее сверстников. Причем это не ее личное мнение, почерпнутое из вакуума, доказательство — то, как ее доклад приняли в Эдинбурге. Там на нее будто бы надели корону.

Мир мерцал в невыразимой неопределенности, и Тесса вдруг ощутила недоверие к идиллическому покою парка, ласковому свету солнца. В «Метаморфозах» locus amoenus, или «приятное место», никогда не заслуживает доверия, и стоит Овидию начать описывать прелесть какой-нибудь тихой рощицы или гладкую поверхность спокойного пруда, ты сразу понимаешь: сейчас случится что-то нехорошее. Аполлон гонится за Дафной в долине Фессалии, брызги водопада поблескивают в кронах деревьев. По лесистой равнине неспешно течет река и все такое.

С места, где стояли три стула, Тесса ушла заблаговременно, до встречи с Крисом в половине второго оставалось изрядно времени; она совершенно бездумно прошла через арку в главный двор, занятая прежде всего тем, чтобы подавить желание проверить почту на предмет новостей от потенциальных работодателей или какого-нибудь примирительного жеста со стороны Бена. В главном дворе прямо по газонам шлепали первокурсники, направлявшиеся в Холл. Из домика портера застенчиво выпросталась пожилая парочка в мучнистых куртках — туристы. Рядом с ближайшим фасадом высилась, в виде статуи, Агнес Вестфалинг, с ней рядом ее супруг Хью и Карл I, правивший в момент основания колледжа. Благодаря Крису Тесса знала, что на Агнес Вестфалинг штуковина, которая называется фартингейл, а также, судя по всему, траурная вуаль и что Агнес Вестфалинг стала «верной душеприказчицей своего мужа» — занятная формулировка, которая, кстати говоря, содержит в подтексте не только праведность Агнес, но и семейные проблемы самого Криса; именно Агнес и основала Вестфалинг, исполняя последнюю волю мужа, причем для этого ей пришлось преодолеть сопротивление нечистых на руку стряпчих и алчных наследников, пытавшихся сломить ее женскую волю.

Почти все эти курьезные факты Тесса узнала от Криса, и вообще он стал источником почти всех ее познаний о Вестфалинге. А еще в определенном смысле она знала, что может безнаказанно рявкать на студентов, несмотря на свою молодость, принадлежность к женскому полу и низменное американское происхождение, поскольку является безоговорочной фавориткой Криса. Агнес, жившая в жестко патриархальной Англии, смогла добиться очень многого, однако при основании Вестфалинга вынуждена была полностью опираться на непререкаемый документ — завещание мужа. То есть, несмотря на завидную твердость характера, она как бы действовала по мужской доверенности. Тессу несколько смущало, что в качестве внештатницы она останется под крылом у Криса, — это в конечном счете означало своего рода рабство.

Из тени рядом с домиком портера вылепилась долговязая фигура, вывалилась на свет и застыла над каким-то листком белой бумаги. То был Лиам в форме для регби, столь же неподвижный, как и Агнес. Тесса тут же вспомнила про рекомендательное письмо, этот мелкий пасквиль, лежавший у нее в сумке, и с новообретенной решимостью обогнула угол двора.

— Лиам, — начала она, надеясь добиться чистосердечного признания.

Он глянул на нее — лицо совершенно непроницаемо, но Тессе было не до тонкостей, она тут же продолжила:

— Это ты мне прислал по почте? — Она полезла в сумочку. Тут на лице Лиама неожиданно засияла сногсшибательная улыбка, и Тесса буквально обмякла от облегчения. Выходит, все-таки он. Пошутил. Облегчение как раз перетекало в праведный гнев, и тут Лиам от души ее облапил — запахи пота, травы, мужчин, — а потом так же внезапно отпустил.

— По почте? — повторил он, улыбаясь даже шире прежнего. Тут она наконец-то заметила листок бумаги у него в руке, который он сразу же всучил ей; заметила она и лохмотья от поспешно вскрытого конверта.

С величайшим удовольствием… должность штатного тьютора и младшего преподавателя латинского языка и античной литературы… колледж Брейзноуз, Оксфорд…

По щекам у Тессы прокатилась жаркая волна, сползла к шее. Глубоко укорененное чувство приличия помогло ей убедительно изобразить радость и возобновить объятие, хотя на миг и показалось, что земля уходит из-под ног.

— Поздравляю, — выдохнула она.

— Охренеть можно, — откликнулся он. — Прямо слов нет.

— Вполне заслуженно, — услышала Тесса собственный голос; фразочка занятная, потому что на деле чувствовала она строго противоположное. Лиам очень милый, но у него ни одной публикации нет и не предвидится. Она вообразила себе, как компашка престарелых профессоров вслух читает его диссертацию, поддерживая небольшое пламя под останками ее статьи про Дафну и Аполлона. Ей куда больше нравился славный-но-связанный Лиам. Она пока не поняла, как следует относиться к этому новому таинственно-трудоустроенному Лиаму.

— Если честно, я здорово переживал, — он явственно понизил голос, — по поводу рекомендации Криса, но, похоже, старина все сделал как надо.

— Кстати, об этом, — подхватила Тесса, подозревая, что Лиам в победном упоении позабыл о собственной шутке. Ты прислал мне вот это совсем не смешное письмо?

Она пристально следила за его лицом, все еще омытом радостью, выискивая на нем признаки стыда или узнавания, а рука тем временем заползала под клапан сумки, нашаривала листок.

— А, да, письмо. Без понятия, — ответил он. — Какое это имеет отношение к Крису?

— Это? — переспросила Тесса. — Ты про какое «это»?

— В смысле — «ты про какое „это“?» Сама мне и скажи. — Он рассмеялся, потом наконец заметил, как омрачилось ее лицо. — У тебя что-то не так?

Явно не он, и Тесса вдруг отчетливо вообразила себе, какая разразится катастрофа, если она покажет ему письмо. Лиам — борец за справедливость, чего доброго, бросится ей помогать со всей дурацкой мочи. Но хуже того, они недостаточно близки, нет у нее к нему полного доверия. В горле встал комок.

— Так, ни про какое, — ответила она.

Он вгляделся ей в лицо, пытаясь понять, о чем речь, но она отчетливо ощутила его напор: взрывные побуждения Криса отпраздновать победу были куда сильнее ее собственных, расплывчатых и невнятных, и она решила просто положить конец разговору.

— Лара будет в восторге, — сказала она.

Он улыбнулся от уха до уха. Сразу видно, счастья полные штаны. Вежливо осведомился, есть ли у нее новости от работодателей, она выдавила на лицо улыбку и ответила:

— Да разве что из Брейзноуза, — после чего отправила его восвояси. Он зашагал назад к домику портера, а она не могла оторвать взгляда от разодранного конверта в его правой руке, собственные же ее пальцы так и стискивали письмо в сумке, вдавливали его в твердый брусок — «Метаморфозы» в оксфордском издании.

Тесса взглянула на экран телефона и поняла, что опаздывает: час тридцать две. Повернулась к Седьмой лестнице, ускорила шаг, плоские подошвы туфель постукивали по каменным плитам. Над двором пролетела тень — два облака растекались по небу, преобразуясь в некую странную зловещую фигуру. Пока опрос подозреваемых не дал результатов, а если это письмо не шутка, а попытка ее запугать, список придется значительно расширить. Возможно, она здесь вообще ни при чем: Тесса вдруг вспомнила про Джорджа Бейла. Он заведовал кафедрой в лондонском Университетском колледже, носил костюмы в мелкую крапинку и писал слегка снисходительные рецензии на монографии Криса. Крис Джорджа ненавидел, и, насколько ей было известно, чувство это было взаимным. Они с Джорджем встречались несколько раз, на конференциях и круглых столах, он всегда вел себя любезно и внешне приветливо, она же начинала чувствовать себя разменной пешкой, что было уж и вовсе неприятно. Джордж дружил с Дианой и, хуже того, входил в комитет по найму преподавателей Университета Лос-Анджелеса.

Уже на лестнице по телу пробежала незваная дрожь. Поговорить бы с Беном: ему она доверяет, а он существует за пределами инцестуальных кружков филологической элиты. Перед глазами мелькнул образ Бена в поезде: покачивается прижатая к оконному стеклу голова, глаза закрыты — он спит; она почувствовала себя по-новому разбитой.

Поднялась на один пролет — дверь в кабинет Криса была чуть приоткрыта, и когда Тесса тихо стукнула костяшками пальцев по косяку, он не оторвал глаз от книги, в которую погрузился. Тесса, дабы привлечь его внимание, постучала снова.

— Входи, входи, — сказал он, не поднимая головы.

Кабинет у него был славный, покойный. В открытые окна вливался солнечный свет. Ветерок лениво колыхал разрозненные листы бумаги на стеклянном кофейном столике. Чуть угадывался запах сигаретного дыма.

— Слышала про Лиама? — спросил Крис, когда Тесса сбросила сумку на широкий простор дорогого дивана, обитого красной кожей.

— Да, — ответила она. — И очень за него рада.

Взгляд Криса взметнулся навстречу ее взгляду. На лице заиграла озорная улыбка.

— А вот и нет.

— Он многое преодолел, — настаивала она с легким лукавством. — Например, пренебрежение собственного научного руководителя.

— Но не врожденную посредственность, — заметил Крис.

На сей раз она не сумела скрыть улыбку.

— Крис, он очень славный. И порядочный.

— Мой почтальон такой же, но это не значит, что он может преподавать в Оксфорде.

— Я однажды своими глазами видела, как Лиам переводит какую-то старушку через Терл-стрит, — сообщила Тесса, плюхаясь на диван рядом со своей сумкой. Она вдруг обнаружила, что устала.

— Да уж, движение там буйное.

— А еще он волонтерит — занимается по выходным боксом с больными Паркинсоном. Габриэль раньше к нему ходил.

— Габриэль?

— Отец Бена.

— А, понятно, — сказал Крис. Внимание его вновь обратилось на книгу.

— Лиам приходил на похороны, — добавила Тесса.

— Тебя это по-прежнему гнетет?

— Тогда наши с Беном проблемы и начались.

Крис поднялся. Видимо, заметил, как дрогнул ее голос.

— А ты тогда ошеломила весь мир, — произнес он.

Работы мне от этого не перепало, подумала Тесса.

— Ты еще молода, — заметил Крис, вышагивая по скрипучим половицам. — У тебя впереди еще множество похорон.

— Это внушает надежду. — Она угрюмо хмыкнула. — Спасибо, что напомнил.

Лицо Криса сморщилось в виноватом смешке. «Не хотел я подпускать мрачности», — говорила эта улыбка. Порой трудно было понять, какой именно смысл Крис вкладывает в свои слова, но он хотя бы умел над собой смеяться. Он уселся в кресло перед кофейным столиком, положил телефон поверх листов бумаги, трепыхавшихся на ветру.

— Пришлось переместить несколько пресс-папье домой, — сообщил Крис в порядке пояснения. — По причине мародерства моей жены. К другим новостям, — добавил он поспешно. — Мартин Уэмбли из колледжа Брейзноуз будет во вторник одним из твоих оппонентов.

Мысли Тессы на миг прилипли к телефону — почему именно, она так и не сумела постичь, Крис же еще глубже уселся в кресло.

— Тот, который взял Лиама на работу? — уточнила она.

— Да. Как ты догадываешься, упертый традиционалист. Напрочь лишен оригинальности. С такого станется взять на работу какого-то там Синклера-Студемайра.

Тесса принялась нашаривать в сумке листы бумаги — материалы к защите.

— Жаль, что они решили так его поощрить, — продолжал Крис. — Он из тех, кто ровно в пять уходит с работы. Будем надеяться, что в Брейзноузе его перевоспитают.

Последняя фраза странным образом отдалась у Тессы в ушах; одновременно она вытащила из портфеля сразу несколько листков бумаги, причем перед глазами у нее оказался не реферат диссертации, который она подготовила еще в начале недели, а распечатка поддельного рекомендательного письма. Она расправила его — самые незаслуженные оскорбления тут же всплыли в памяти, пока глаз блуждал по всем этим «она хорошо проявила себя на семинаре… на весенних экзаменах, известных как переходные, получила оценки выше среднего… малообещающее начало… в первый год обучения мы встречались с ней чаще, чем я обычно встречаюсь со студентами… склонность вступать в дискуссии…». Тут у Криса завибрировал телефон. Крис подался вперед, чтобы его угомонить. «За три года моей консультативной работы и поощрения она значительно повысила уровень профессиональной этики».

— Крис, я сегодня получила очень странное письмо, — сказала Тесса, продолжая буравить взглядом последнюю фразу. Помолчала, прочитала ее еще раз: «повысила уровень профессиональной этики».

— Письмо? — услышала она.

По щекам и шее разлился жар. Слишком уж удачно сымитирован в письме голос Криса. Тело ее опустилось, точнее, рухнуло в кресло. Между словами и человеком не наблюдалось соответствия — увещевающие глаза и ободряющая полуулыбка, нервический смех, который ей иногда казался неестественным, да, и даже несколько неуместным, — но о ее карьере он всегда высказывался исключительно с энтузиазмом. Античная литература была зоной их интеллектуального соприкосновения, точкой на графике, где сходились прямые их жизней, местом, где она неустанно восхищалась его научными способностями, а он неустанно пестовал ее таланты. Но пока Тесса в очередной раз выкладывала все свидетельства перед воображаемым жюри присяжных — Крис ведь знает о полученной ею стипендии О’Нила, и о докладе про Дафну и Аполлона, и о лучшем результате на переходных экзаменах, так зачем ему об этом умалчивать? Она принялась излагать все эти свидетельства, необходимые для верного толкования рассматриваемого документа — автор ну очень небрежно ознакомился с ее резюме, — смысл отсутствия этих подробностей, в сочетании с просчитанным вниманием к тому, что можно считать юридическим или этическим минимумом признанных достижений (оценки «выше среднего» на переходном экзамене), внезапно поразил ее тем, что ведь это типичная для Криса щепетильность. Суть состояла в следующем: если бы Кристофер Эклс надумал написать рекомендательное письмо, нацеленное на то, чтобы зарубить на корню ее карьеру, он включил бы в него именно такой подтекст — вплоть до снисходительной и такой маскулинной «склонности вступать в дискуссии», оценки ее профессиональной этики и утверждения, что в первый год обучения они встречались чаще обычного (это он может доказать с помощью чеков или выписок с кредитной карты об оплате счетов в отеле «Олд-Бэнк», где он бронировал им столик каждую неделю, даже если она не успевала закончить главу и не просила ничего отрецензировать), и до этих несчастных слипшихся «н» и «д» в слове «рекомендательное»: «гарамон».

— Тесса! — окликнул ее Крис. — Что-то не так?

Она посмотрела в его тревожно скривившееся лицо, потом быстро опустила глаза. Кожу головы покалывало, мысли неслись вскачь в поисках правдоподобного ответа.

— Налить тебе воды? — спросил он, поспешно вставая.

Тесса кивнула, Крис поспешил к небольшому холодильнику в дальнем, погруженном в тень уголке кабинета. Наполнил из графина чашечку — Тесса уже знала, что в воду наструган огурец. Сколько она всего знала об этом человеке! Крис снова пересек кабинет, вручил ей прохладный сосуд.

— Все в порядке, — выдавила она, пригубив огуречной воды.

— По твоему виду не скажешь, — возразил он. — Случилось что-то серьезное?

Тут все молекулы в кабинете будто задвигались, перестроились. Тесса поставила чашку на стопку бумаг рядом с телефоном Криса, встала, прижала пальцы к виску, с другой руки безвольно свисало письмо. Тесса протянула его Крису:

— Ты вот это мне написал в качестве рекомендации?

Крис углубился в чтение. В голове у нее постепенно складывался целостный нарратив.

— И поэтому никто не хочет брать меня на работу? — добавила она.

От его блейзера пахло табаком, на плечо осыпалась перхоть, и пока он читал, она прокручивала в уме первую их настоящую встречу — они этакой парочкой сидели на этом диване. Тесса вспомнила, как он склонился над ее работой, почесал темя, высвободил несколько фрагментов эпидермиса Кристофера Эклса, они порхнули на ее бедро в темных джинсах. Сквозь отвращение Тесса отчетливо ощущала почтительность и восхищение — и чувства эти унесла с собой, когда вышла из кабинета в ауре восторженной похвалы. Частички перхоти она не смахивала еще минут двадцать, а сама себе это объяснила тем, что, возможно, к ней таким образом пристала частичка его успеха; от этой мысли она тут же рассмеялась. Просто таким вот образом она надеялась и заключала свою надежду в игру слов, чтобы можно было самой над ней посмеяться. В противном случае надежда превращалась в слишком серьезную опасность, могла занести слишком высоко.

— Боюсь, кто-то пытается над тобой подшутить, Тесса, — сказал Крис. — Причем довольно зло.

— «Повысила уровень профессиональной этики»? — недоуменно повторила Тесса. — Причем написано на бланке Вестфалинга. С твоей подписью. Да еще и «гарамоном», чтоб его. Крис, ты этого не писал?

— Я бы никогда не стал писать тебе такую рекомендацию, — ответил он. Попытался вернуть ей письмо, но она не взяла.

«Ты лжешь», — внезапно мелькнула у нее мысль.

— Не знаю, душа моя Тесс, нужно ли тебе, чтобы я в это вмешивался. — Крис положил листок бумаги обратно на кофейный столик и вернулся в свое кресло. — Если передать письмо в дисциплинарный комитет, они обязаны будут отнестись к нему серьезно. Возможно, речь идет о подлоге. И подпись мою, похоже, сгенерировали. — Он снял очки, протер их носовым платком, строго глядя на Тессу.

— Дело рук Джорджа Бейла, — выпалила она.

Крис вздрогнул.

— Ты хочешь сказать, к тебе это от него попало?

— Пришло по электронной почте.

— Откуда ты знаешь, что это именно Джордж Бейл?

Тесса помолчала.

— В каком смысле — откуда я знаю?

— Гм. — Крис снова схватил листок, уставился на него.

— В каком смысле — откуда я знаю? — Тесса уловила визгливую нотку в собственном голосе.

— Ну, в смысле, он прислал тебе это по электронной почте.

— Да, — подтвердила она.

— Ты имеешь в виду, это пришло с электронного адреса Джорджа Бейла?

— А что еще я могла иметь в виду, Крис?

— Просто хочу убедиться, что мне известны все факты.

— Но почему ты спрашиваешь, откуда я знаю, что это от Джорджа Бейла, если я только что внятно сказала, что получила это от него по электронной почте?

Крис помолчал, а потом, похоже, рассердился.

— Да потому что кто-то мог зарегистрировать левый адрес, типа «ДжорджБейл-хотмейл-ком», и отправить тебе…

— Оно пришло с его университетского адреса, — соврала Тесса.

— Более того, как оно вообще могло попасть к Джорджу Бейлу? Он даже не в комитете по найму преподавателей.

— Что могло попасть? Это? — Она выхватила листок.

Взгляд Криса метнулся к стене, потом снова сосредоточился на ней.

— Тесса, ты искажаешь мои слова. Я всего лишь пытаюсь указать на пробелы в твоей логике, а она достаточно пориста. А еще, если совсем уж честно, я, конечно, расстроен, что ты не преуспела в поиске работы, меня это озадачивает, но одновременно я потрясен тем, что ты вот так вот пытаешься возложить вину на меня…

Тесса отвернулась. Это замечание крепко ее ужалило. Крис умолк, явно сознавая, что сделал ей больно.

— Тем более что у тебя есть более чем приемлемое предложение продолжить работу здесь. Меня удивляет, что ты так легко поверила в эту мерзкую фальшивку.

Ее задел намек на то, что она пытается переложить на чужие плечи вину за собственный провал; но на то оно было похоже.

— Понимаю, тебе сейчас тяжело, — продолжал Крис. — Бен тебя бросил…

— Крис, ты это написал или нет? — прервала она его, пытаясь собраться с мыслями.

— Нет! — с негодованием отрубил Крис. — И мне не нравится, что ты явилась сюда и предъявляешь мне обвинения.

— Ладно…

— Ничего не ладно. Просто позвони Джорджу и задай ему прямой вопрос. Если хочешь прочитать мое рекомендательное письмо, я тебе его покажу. А у меня в связи с этой историей возникает вопрос, как я выгляжу в твоих глазах, мне этот вопрос не нравится, а тебя выставляет в неприглядном виде. — Он обошел вокруг стола, оказавшись на одной с Тессой стороне. — Я считаю, тебе стоит позвонить Джорджу прямо сейчас.

Тесса выставила вперед ладони:

— Погоди.

— Я считаю, тебе стоит позвонить ему, прежде чем мы продолжим обсуждение. А я, если уж совсем честно, вообще не хочу ничего об этом знать. Запредельный бред. Ты же прекрасно понимаешь: даже если бы все это было правдой, делиться этим с тобой крайне неэтично с его стороны. Знаешь, позвони-ка Джорджу прямо сейчас. Давай вместе. У меня наверняка есть его номер.

Крис взял с груды бумаг свой телефон. Мысли у Тессы неслись вскачь — ситуация вышла из-под контроля. Она же не знает наверняка, Крис это написал или нет. Желание извиниться, отвращение к самой себе так и вздымались внутри, а теперь во все это втянут еще и Джорджа Бейла.

— Полагаю, ты сама хочешь с ним поговорить? — Крис протянул ей телефон.

Тесса посмотрела на матово-черный аппаратик в его ладони — что-то ей в этом почудилось странное. Крис не отступался.

— Так ты не забыл телефон, — сказала она тихо, и пока звучали эти слова, она все отчетливее осознавала запредельность всей ситуации.

— Что?

— Два часа назад ты просил у меня телефон, потому что свой оставил дома, но вот же он, здесь.

Крис снова скривился. Одним движением смахнул все бумаги с кофейного столика, чашка из-под огуречной воды громко звякнула о твердую половицу. Тесса инстинктивно отшатнулась — спина выгнута, сердце стучит в горле.

— Какое мой телефон имеет отношение к этой твоей распечатке?

По коже у Тессы побежали первые мурашки страха. Однако ярость оказалась сильнее страха — Крис попытался воздействовать на нее физически, и тем сильнее вероятность, что он лжет. Тесса попятилась к закрытой двери. Крис не смотрел ей в глаза.

— То есть ты не хочешь звонить Джорджу Бейлу, — заключил он.

— Ты уходишь от сути, — стояла она на своем. — Зачем ты просил у меня телефон, если у тебя был свой? Почему сказал, что забыл его дома?

— Я перепутал. Он все время лежал здесь. Просто потерялся.

— Крис, прости, что я… Прости, но почему ты мне врешь? Что происходит?

Крис устремил глаза в потолок и глубоко вздохнул.

— Мы собирались обсуждать сноску. И твое выступление на защите.

— А, вот как, сноску? Крис, я уверена, что ты мне лжешь. Если я выясню, что это и есть то письмо, которое ты про меня написал, — не сомневайся, я это выясню, — а ты будешь и дальше все отрицать… Короче, сам сложи два и два, мать твою.

Он обошел вокруг кофейного столика, встал с ней совсем рядом. Она чуть попятилась. Но он шагнул к двери, распахнул ее, указал на пустую лестницу.

— Если на этом у тебя все, — сказал он.

Тесса взяла письмо с письменного стола, засунула в сумку, проследовала мимо Криса — сердце стучало отчаянно — на безмолвную Седьмую лестницу. Она как можно быстрее покинула территорию колледжа — прошла мимо Лидии и Талли в поварских халатах, которые курили перед столовой, мимо Макса в домике портера, который кивнул ей со смурным видом, уклонилась от туристов в бейсболках, которые вползали в калитку. Вспышка, что позволил себе Крис, окончательно убедила Тессу в том, что именно он автор письма. Именно из-за него ей не предложили на следующий год ни одного места работы за пределами Вестфалинга, даже не позвали ни на одно собеседование.

Может, это письмо лишь плод ее воображения? Она вообразила себе сдержанно-одобрительное послание, в котором Крис, не проявляя, как всегда, никаких эмоций, выполняет свой долг, отмечает ее способности и добродетельно умалчивает о собственных к ней чувствах, а точнее, никак не выпячивает эти чувства. Она, надо сказать, рассчитывала на некоторое выпячивание, на подробное перечисление всех ее заслуг, отнюдь не ничтожных. Если писал все-таки Крис, остается лишь изумляться его беспечности и безоглядному нахальству. Но так ли она в этом уверена? Не осталось никаких сомнений? То, что автор письма именно Крис, — гипотеза, а не вывод, смешивать их совершенно безнравственно. Тесса Неверующая — так ее иногда называл Крис, не без толики восхищения, и что верно, то верно: в науке несгибаемый скепсис до сих пор шел ей только на пользу, сказывалось то, что она выросла в семье двух врачей, для которых доказательные гипотезы и сбор данных были вещами едва ли не сакральными. Чтобы доказать, что это дело рук Криса, придется запросить на одной из кафедр полученное от него письмо. В голову тут же полезли имена ученых-классиков, которые могут официально или неофициально получить к этим письмам доступ, — Синклер? Оттаманелли? Соня? Алистер? Вот только все они либо слишком далеки от комитетов по найму преподавателей, либо слишком близки к Крису. Хиггинс? Хиггинс — они с Фиби Хиггинс засиделись до трех утра на конференции в Эдинбурге, пили кларет и разговаривали про своих матерей. После конференции обменялись вежливыми письмами. Хиггинс входит в состав комитета в Лос-Анджелесе, именно там Тессу все-таки пригласили на одно из немногочисленных собеседований, в формате видеоконференции, три недели назад, — за ним последовал письменный отказ. Хиггинс никак не отреагировала, боль от отказа еще не прошла, но Фиби в свое время сама предложила, если понадобится, помочь Тессе. С Хиггинс она едва знакома, но почему-то чувствует, что той можно доверять. Впрочем, может ли Тесса доверять хоть кому-то? И какие еще у нее есть варианты?

Дейрдре Девинтер, научный руководитель ее дипломной работы. Та не входит ни в какие комитеты по найму, но наверняка знает кого-то из их членов и вряд ли откажется порасспрашивать исподтишка, если ее попросить. Вроде бы самый логичный путь. Дейрдре Девинтер, которая, когда Тесса поступила в Оксфорд, сказала, что звонить ей можно в любую рань. Тесса представила ее себе сейчас, в голубой куртке, прямо на заре она выходит на пробежку с двумя своими терьерами, Русским и Домиником, разговаривает по телефону с мужем, археологом-антропологом, специалистом по ранней этрусской керамике, — большую часть года он проводит на раскопках в восточной части Средиземноморья; в ушах у Дейрдре наушники, вокруг клубится туман. Дейрдре в последнее время держалась отстраненно, а еще она педант по части всяческих правил, и все же. Тесса еще зимой рассказала ей, что собирается искать работу, и Дейрдре ответила коротко, но сердечно: «Вы сильный кандидат. Удачи». Можно попросить ее об одолжении. Можно позвонить прямо сейчас — на востоке Штатов страшная рань, но только не для Дейрдре.

Тесса пошла по Брод-стрит в сторону Тринити, набрала номер, попала прямиком на автоответчик: «Здравствуйте, ваш звонок перенаправлен на голосовой ящик Дейрдре Девинтер…» Тесса разъединилась. Залезла к себе в почту, вполглаза просмотрела письмо от Лукреции Пагани, тема: «Приедешь?» Начала писать письмо Фиби Хиггинс: «Дорогая Фиби… у меня нет номера Вашего телефона… хочу задать один вопрос… с восторгом вспоминаю нашу встречу в Эдинбурге… уверяю Вас, это никак не связано с вакансией в Университете Лос-Анджелеса… совершенно по иному поводу… Буду искренне признательна». В конце Тесса указала свой телефон.

Тесса лежала на диване, втиснув лицо в подушку; ноги, все еще в носках, свисали с другого конца. И чем не спящая богиня? Может, ему стоило отправить ее к себе в спальню, но это было бы слишком уж откровенно. Не нужно наталкивать ее не на те мысли. В диване есть нечто целомудренное; наверняка молодой женщине будет очень утешительно проснуться — одетой и укутанной в плед — на знакомом диване после доброй дозы выпивки накануне. Не исключено, что она даже скажет спасибо за заботу. Что-то поблескивает у нее на коже. Наверное, пот. Выпот водки из водки с тоником, которую она пила накануне. Впрочем, она всегда светилась. Одна рука подсунута под подушку, другая сжимает плед, удерживает, чтобы скрыть ключицы и шею; на миг он припал взглядом к нежному пушку у нее на предплечье. Раньше он его никогда не замечал, видимо, потому что не выдавалось минутки посмотреть, не отвлекаясь, а ведь он там есть. Он, сам того не желая, увидел в ней выросшую Анну — Анну из Саут-Даунс, с которой виделся во время весенних поездок в дядин домик, Анну, на зарумянившихся щеках которой в угасающем сумеречном свете появлялся такой же персиковый пушок — когда они вместе бегали у гравиевых карьеров и поднимали на крыло береговых стрижей.

Крис тихонько вышел, душа пела. Проскользнул к себе в спальню, потом в уборную — почистить зубы. На протяжении последнего полугода он каждый раз, открыв ящичек в ванной, обнаруживал там свою зубную щетку, красно-оранжевую, с ослепительными щетинками, как бы предвещавшими новенькую белую улыбку, а рядом щетку Дианы из прозрачной бесцветной пластмассы с простой белой мягкой щетиной — у нее таких было несколько десятков, оставила же она только одну. Похоже, выгребая из дома свои вещи, она пропустила один только шкафчик в ванной, а так даже брусок мыла из душа и то забрала. И вот он соскреб с десен всю грязь и сплюнул в раковину под струю воды, а потом схватил с полки Дианину щетку и швырнул в мусорную корзину, стоявшую у самых ног. Сполоснул собственную щетку, поставил на место за зеркало, вгляделся в свое отражение. Что-то щеки сильно обвисли, да и волосы не в лучшем виде. Загрязнившись, они распадались не в те стороны, череп просвечивал сильнее, чем Крису бы хотелось. Не помешало бы принять душ, вот только хотелось разбудить Тессу чаем и легкой закуской — сухариком, чтобы желудок не извергнул обратно таблетку парацетамола. Пошевелил волосы. Не совсем Аполлон, но… Тесса теперь без друга, он без Дианы, более благоприятных обстоятельств не придумаешь. Еще лучше, конечно, было бы, если бы зеркало висело для него низковато, а он бы к нему нагибался с высоты своего роста. Всегда мечтал о такой проблеме.

Когда Крис снова спустился, побрякивая пузырьком с парацетамолом, Тесса сидела опустив голову на колени и обхватив ее обеими руками.

— Таблеточку? — предложил он, подходя.

— Да, спасибо.

Он вышел на кухню, налил воды в стакан.

— Прости, что так опозорилась, — крикнула она ему вслед. Он подал ей воды. Она вздохнула, закинула в рот две таблетки. — Мне кажется, обстоятельства располагали к некоторым эксцессам. — Он присел на оттоманку совсем рядом с ней.

— Мне очень стыдно. Могла бы добраться до дома.

— Разве что на тележке.

Она не рассмеялась, даже не улыбнулась.

— Где моя сумка? — спросила Тесса. — Ты знаешь? — Она разгладила джинсы на бедрах, прижала пальцы к вискам, огляделась.

Крис невозмутимо осведомился:

— А у тебя была сумка?

— Да.

Он рассмеялся.

— Видела бы ты свое лицо. Я ее положил в прихожей.

Тесса поднялась, откинула плед на спинку дивана.

— У тебя исключительный дар проявлять чувство юмора в самые подходящие моменты.

Гневный спазм стиснул Крису горло, потом отпустил. Он отпил воды из того самого стакана. Кисточки на кайме пледа качались. Углубление от тела Тессы, оставшееся на обивке дивана, разглаживалось, все возвращалось в исходное состояние. Она снова появилась на пороге комнаты.

— Налить тебе чаю? — предложил он.

— Мне кажется, я и так здорово злоупотребила твоим гостеприимством.

— Ты в этом доме не впервые.

— Впервые при таких обстоятельствах.

— Я бы тебя здесь не оставил, не будь я уверен, что это в твоих интересах, — сказал он.

— Честно говоря, я редко в последнее время замечаю подобное с твоей стороны.

— Неправда. Тесса, ты всего в полушаге.

— От чего? От жизни в одиночестве, потому что никто не в состоянии понять, как много все это для меня значит?

— Найдутся те, кто поймет, — посулил Крис. — И кто уже понял.

— Ты просто святой, что вот так вот со мной возишься, — сказала Тесса. — Но мне нужно подготовиться к консультации с Флоренс Хеншоу в десять часов.

Она добралась до входной двери, открыла ее, впустив снаружи столб солнечного света, который озарил и ее, и — снова — пушок у нее на предплечье. Она закрыла за собой дверь; его объяло молчание. Он вернулся наверх, чтобы отыскать свой ноутбук и проверить Тессину почту, по лестнице поднимался медленно, будто пытаясь вспомнить дорогу. Обвел кабинет взглядом, ноутбука не обнаружил, поискал в спальне, потом снова в кабинете, потом сходил в туалет, спустил воду, вымыл руки, увидел в мусорном ведре Дианину щетку, почувствовал головокружение. Опустил крышку унитаза, сел, попробовал собраться с мыслями.

Крис прекрасно знал, каково оно, когда тебя не понимают. Мать, мягко говоря, никогда не подталкивала его на научное поприще. Она носила одежду, связанную из грубой пряжи, из шерсти местных хэмпширских овец, сама обшивала Криса до тех пор, пока ему не исполнилось восемнадцать и его не унизили — далеко не впервые — щеголеватые выпускнички частных школ, студенты Тринити-колледжа в Кембридже. Мать Криса уважала тех, кто работает руками. Отец его всю жизнь ишачил в гравиевых карьерах, пока в семидесятые годы добыча гравия в промышленных целях не стала невыгодной, и тогда мать, отказавшись от мысли, что дети ее смогут выжить в новых экономических условиях, оставивших ее сорокапятилетнего мужа без работы, а всю семью — на милости государственных пособий, в очередной раз сделала ставку на тяжелый физический труд и попыталась отправить Криса в училище в Девоне, невзирая на его академические достижения, стипендию на обучение в Кембридже, невзирая на его откровенное презрение к собственному отцу, который попытался начать собственное дело, вложившись в лицензию на эксплуатацию тяжелой техники и купив экскаватор, — они в результате увязли в таких долгах, что Крису пришлось носить материнские вязаные шапки и шарфы и ею же сшитые рубашки, и он в результате чувствовал себя Томасом, мать его, Бекетом в этой его власянице, а щеголеватые однокурснички обзывали его мохнатым, а потом еще и мохнатым мамонтом по причине унизительного роста в метр семьдесят. Крис заранее попытался объяснить отцу, что та же логика, по которой карьерам не осталось места в современном мире, применима и к идиотской схеме с тяжелой техникой, — и оказался прав. Впрочем, отца он никогда ни в чем не винил, винил мать, потому что она-то была головастой, но не в меру сговорчивой, тогда как у отца имелся единственный порок: глупость. Когда схема с тяжелой техникой провалилась, отец устроился заместителем начальника отдела мяса и морепродуктов в местном «Марксе и Спенсере» и проработал там почти десять лет. В пятьдесят четыре года он напихал под ветровку шарикоподшипников, взял в Портсмуте скиф напрокат и проложил курс на Ла-Манш, к востоку от Солента. Вот только он не просчитал течения, а в июне, под влиянием теплых вод, они отклоняются к северу, и в результате, да, образуется глубинное течение, но одновременно еще одно, у самой поверхности, которое толкает судно обратно к берегу. Отца обнаружили на следующий же день, вместе с лодкой, целехонькой, а также с алкоголем, кодеином и ксилазином (транквилизатором для овец) в крови — на основании этого фирма, с которой он заключил договор о страховании жизни, непререкаемо заявила, что он сам повинен в собственной смерти.

Да, отец Криса был глупцом. В принципе, Крис ничего не имел против овцеводов как таковых. Он не считал, что овцеводы глупы все поголовно. Всего лишь считал, что отец его глуп. Или был глуп.

Но мать его знала историю своего края и насильно толкала сына к тому, чтобы он воспринял его традиции, давно канувшие в Лету. Она, как и Крис, отличалась разборчивостью. Восхваляла имя Эклсов и их родословную, никак не мифологизируя своих собственных предков, которых вроде как и не существовало вовсе — они обратились в туман, клубившийся над древними укреплениями.

И вот теперь мать его умирает, а жена сбежала. Он не ставил Диане в вину ее интрижку, удивляло лишь то, с кем она надумала ее завести. Он отследил местонахождение ее телефона — у канала, меньше чем в километре от дома. Первая его мысль, когда он взглянул на карту и увидел, что точка ее нахождения мигает у самой голубой полоски, заключалась в том, что она упала в воду, после чего он едва не припустил бегом. Но Диана обнаружилась в плавучем домике, вдвоем с флористом с Крытого рынка. Киль проскреб стенку канала, когда Крис шагнул на палубу, вокруг стояла вонь подгнивших водорослей. На стук Криса флорист вышел наружу. У флориста был брат-близнец, мясник с Крытого рынка, так что, хотя Крис и узнал в лицо человека, наставившего ему рога, он далеко не сразу сообразил, тот ли это, что продает ему колбасу, или тот, что прошлой весной предложил обзавестись геранью. Диана даже и не пыталась скрываться. Услышав голос мужа, она осведомилась из каютной темноты, что он тут делает.

Взломать Дианин телефон оказалось проще простого — пароль у них стоял один и тот же, а вот с Тессиным пришлось идти на всяческие уловки. Однажды особенно студеной ночью в прошлом ноябре, когда она отменила встречу по поводу своей диссертации, сославшись на нездоровье, он в освободившееся время уже попытался подобрать пароль к ее электронной почте. Сделал две попытки, понял, что ничего не выйдет. Зашел на портал электронных адресов Оксфордского университета, попробовал там, с тем же результатом. В «Забыли пароль» нужно было ввести адрес личной электронной почты, чтобы туда прислали ссылку на смену пароля. С досады Крис полез в облачный бэкап сайта. В качестве имени пользователя нужно было просто ввести адрес электронной почты, он ввел ее адрес, щелкнул на «забыли пароль» — выскочило предложение либо сменить пароль, либо ответить на контрольные вопросы. Он выбрал вопросы. Все еще ошарашенный ее предательством — она посмела ему перечить, — ввел дату ее рождения, отыскал девичью фамилию ее бабушки на ancestry.com, записал на листке бумаги: «имя лучшего друга детства». Подумал, как выудить у нее это имя по ходу невинной беседы.

Через неделю он проник в ее почтовый ящик. Бен, Тессин бойфренд, убедил ее не отмечать вторую годовщину отношений — они кокетливо препирались по поводу точной даты. Что полагается отметить — первое свидание? День знакомства? Крис впал в ярость. Бен был неотесанным парнюгой самой что ни на есть непримечательной внешности, работал водолазом на Северном море. Они — три мужика, телевизор и пазлы — сидели в подводной камере по двадцать восемь дней кряду, чтобы не проходить декомпрессию после каждого погружения. Двадцать восемь дней кряду в долбаном батискафе. И четыре дня в волглой цистерне, чтобы нормализовать давление! Да, есть в этом свой шик — разгуливаешь по дну морскому, — но Крис бы точно свихнулся от скуки. Да еще, небось, и двух слов связать не может, думал Крис.

Но теперь Бена больше нет на горизонте. Свалил. Вчера вечером Крис с большим воодушевлением воспринял эту новость. Тогда, всего часа через три после встречи, на которой они обсуждали сноску из ее статьи, он снова увидел Тессу: она — большая редкость — курила за пределами колледжа.

— И что за повод? — осведомился он.

В смутном свете уличного фонаря она выглядела смурной, растрепанной, уязвимой.

— Нервничаю. Никаких откликов из Кейс-Вестерна, Кембриджа, Уэйк-Фореста, Лос-Анджелеса, Сент-Эндрюса. Хоть бы написали, что я им не подхожу, и я бы выбросила их из головы. Да еще Бен съехал, так что у нас все.

— Бен? Съехал?

Крис убедил Тессу в том, что ей нужно выговориться. От красного вина они перешли к водке с тоником. Шагали по Сен-Джайлс прямо к ее дому на Лекфорд-роуд, но она совершенно неожиданно свернула на Литтл-Кларендон к его жилищу. Она явно перебрала, он донес ее сумку, предложил свой диван.

Сумку-то он донес, а где его вещи?

Ноутбук… А, вот где. Он все оставил в Вестфалинге. Крис поднялся, довольный тем, что сумел решить загадку и даже не понадобилось перерывать весь дом. После отъезда Дианы дом из неуютного стал голым. Пустые полки, неприукрашенные стены, в коридорах ни следа вертлявого присутствия меланхатеса, ни следа его безоглядной прилипчивой любви. Его поилку Крис убирать не стал. Посмотрел на часы: если выедет сейчас, попадет в колледж раньше десяти.

Крис зашагал по улице, по кирпичной набережной на Джерихо — утро для начала марта выдалось несуразно теплым. Нежданное бегство Бена придало ему бодрости духа: все происходило даже стремительнее, чем он мог ожидать. Он переживал, что, если удастся задержать Тессу в Вестфалинге на следующий год, это только укрепит ее отношения с Беном; место в американском университете положило бы конец комбинации Тесса и Бен, но заодно и комбинации Тесса и Крис. Вестфалинг — и точка, и до настоящего момента его рекомендательное письмо, как казалось, безотказно обезвреживало все эти притязания на должность лектора, младшего преподавателя и приглашенного преподавателя, на которые она так рвалась.

На Брод-стрит он попал, как раз когда на небо набежало облако. Велосипедисты и гуляки по магазинам на миг оказались в тени. Etiam si qua incidit cura, velut nubes / levis transit. Сенека. «И если одолеет его какая забота, подобно облаку / легко отлетит». Через открытые ворота он шагнул во двор Вестфалинга, проследовал мимо пустой аркады, вступил на лестницу, ведущую в его кабинет. Вот он, ноутбук, там, где Крис его и оставил, на письменном столе. Он открыл боковое окошко, запертое с осени. В кабинет хлынул свежий весенний воздух. Подключился. Нужно найти программу, с помощью которой можно создать на отдельном жестком диске бэкап из «яблочного» облака. Для этого достаточно один раз войти в аккаунт, и пока пароль к аккаунту не меняется, дело в шляпе. Облако, облако. Облачные данные постоянно закачиваются и выкачиваются, только хватай.

Сделав бэкап, Крис взглянул на часы. Десять минут одиннадцатого. В обычном случае Тесса и Флоренс уже прошли бы мимо его двери, чтобы начать консультацию, но он не слышал ни ту, ни другую. Просмотрел письма, которые начали появляться в ее ящике. Приглашение на свадьбу. Что-то там от сестры Клэр. Из университетов ничего.

И вдруг — послание с адреса, имеющего положительно дурацкий вид.

Qwerpoiuasdfl@hotmail.com. Послание из одной-единственной фразы.

А в прикрепленном файле — письмо на бланке Вестфалинга. Крис дважды щелкнул по иконке и, хотя содержание знал и так, все-таки перечитал снова. Рекомендательное письмо.

Сможет он это стереть? Нет, у него доступ только к бэкапу. Письмо прочитано. Захотелось запустить руку на «яблочный» сервис и выдрать его оттуда. Прямо из облака.

Сможет он отпереться? Что он ей теперь скажет? Он затворил, а потом и запер дверь кабинета. Пошарил в карманах в поисках сигареты, закурил. Как она будет с ним разбираться? Он будет делать вид, что ничего не случилось, а если что-то скажет… Да не сможет она ничего доказать. Если дойдет до прямого разговора, он просто покажет ей первое письмо, которое написал, настоящее. Ни один из факультетов, куда она подавала заявки, не выдаст копию рекомендательного письма. Придется ей опуститься до подкупа или какого-нибудь беззакония. Но если он собьет ее с толку, подготовится заранее — может быть, и прокатит. Альтернатива одна: сознаться, что именно это он и написал, и в таком случае — ну. У нее на следующий год один-единственный вариант — остаться в Вестфалинге, так что ей важно будет сохранить его доброе расположение, и, может, потом они все это как-нибудь разрулят. Нет, с ней этот номер не пройдет. Он и так сколько сил потратил, обхаживая ее. Талья у него на руках безнадежная. Он швырнул окурок в окно, за ним полетел сноп искр.