Лунная жатва

Нас двое…

Две недели пролетают в тумане страха, колебаний и подготовки. Я снимаю уединённый дом за городом, подальше от людей. Елена выписывается из больницы, объясняя родным, что хочет восстановиться в тишине. Её раны заживают с пугающей быстротой — первый признак перемен, происходящих внутри.

— Я чувствую запахи, — говорит она вечером накануне полнолуния.

— Всё стало… острее. Ярче. И во мне словно что-то движется, пытается вырваться наружу.

Я молча киваю. Помню это ощущение — как будто твоя кожа вдруг становится слишком тесной для того, кто растёт внутри.

Луна восходит медленно, безжалостная в своей красоте. Я приковываю себя цепями к стене подвала — не для безопасности, а, чтобы быть рядом с ней в первый раз, не позволяя себе потерять контроль.

Когда начинается её превращение, я не могу отвести глаз. В её крике — боль и экстаз одновременно. Кости ломаются и принимают новую форму, кожа натягивается на изменяющийся скелет, прорастает шерстью. Глаза вспыхивают янтарным светом.

Её зверь прекрасен. Светлый, почти серебристый мех с тёмными отметинами вдоль позвоночника. Стройнее и быстрее моего чудовища.

Первые часы она мечется по подвалу, воет, бросается на стены. Затем что-то меняется — она замирает, поворачивает голову в мою сторону. Принюхивается. Подходит медленно, настороженно.

Мы узнаём друг друга даже в этой форме. Две части одного проклятия.

К утру мы оба истощены. Цепи сдержали нас, но следующей ночью будет сложнее. Зов луны силён, а жажда крови неутолима.

— Я помню, — первое, что она говорит, когда к ней возвращается человеческий облик.

— Помню всё. Чувства. Желания.

Её глаза лихорадочно блестят.

— Это было… невероятно.

Ее глаза в полумраке спальни светятся янтарным огнём. После первого обращения глаза остаются такими в течение нескольких дней.

Я улавливала запахи, при взгляде на Елену внутри внезапно разливался жар, которому невозможно сопротивляться.

— Ты тоже чувствуешь это? — шепчу, приближаясь ближе к ней.

— Да, — выдыхает она.

Я ощущаю, как между нами натягивается невидимая нить, связывающая нас на уровне, недоступном обычным людям.

Когда ее пальцы коснулись моей щеки, это было подобно электрическому разряду. Мы оба вздрогнули. Сквозь подушечки ее пальцев я чувствую ее пульс, биение сердца, настроенное в унисон с моим.

— Это связь, — произношу, скользя рукой вниз по ее шее.

— Между альфой и его парой.

Она запрокидывает голову, подставляя горло — жест подчинения, которого никогда бы не сделала раньше, но сейчас он казался таким естественным, таким правильным. Мои губы касаются пульса, и я слышу стон — низкий, почти рычащий.

Одежды на нас и так было немного, оставшаяся летит на пол. Каждый поцелуй оставляет огненный след, каждое касание пробуждает дикую, необузданную часть меня. Оказывается, чудовище умеет не только убивать.

Ее ногти, а скорее уже когти, скользят по моей спине, оставляя следы — метки принадлежности.

Когда мы стали единым целым, время остановилось. Мир сузился до этой комнаты, до наших переплетённых тел, до глаз, в которых плясали золотые искры. Мы двигались в древнем ритме, но теперь он обрёл новое значение. Это было не просто физическое соединение — это было слияние душ, животных сущностей, заключённых в человеческих телах.

— Моя, — хрипло шепчу я.

— Твоя, — отвечает она.

Последние барьеры между нами рушатся.

Мы вместе достигли пика наслаждения, и на мгновение мне показалось, что мы оба частично обратились — не полностью, но достаточно, чтобы наши души приняли истинную форму. В этот момент ослепительного единения я понимаю, что никогда больше не буду одинок.

Через месяц мы выходим на первую охоту вместе. Я долго сопротивлялся этой идее, но Елена непреклонна.

— Если мы не научимся контролировать это, оно будет контролировать нас.

Серебристый свет полной луны просачивается сквозь переплетение ветвей деревьев, превращая лесную чащу в зачарованный лабиринт из света и тени. В глубокой тишине отчетливо слышно, как шепчутся листья под дуновением ночного ветра, как потрескивают ветки под лапами невидимых обитателей леса, как журчит далекий ручей, несущий отражение лунного диска в своих темных водах. Воздух наполнен терпкими ароматами хвои, влажного мха и ночных цветов.

Мы выбираем диких животных вместо людей. Это компромисс, на который я не решался в одиночку. Охота на кабана не утоляет жажду полностью, но позволяет сохранить рассудок.

В зверином обличье мы безмолвно понимаем друг друга. Я показываю ей, как двигаться против ветра, как выбирать слабую жертву, как нападать быстро и неотвратимо. В её движениях природная грация смешивается с хищной расчётливостью. Она учится с пугающей скоростью.

После первой успешной охоты, когда мы возвращаемся к человеческой форме, её лицо светится диким восторгом.

— Теперь я понимаю, — шепчет она, глядя на свои руки, всё ещё покрытые кровью животного.

— Понимаю, почему ты не мог остановиться.

Я вижу в её глазах опасный огонь и боюсь, что создал монстра хуже себя самого.

— Этого недостаточно, — говорит Елена после третьего полнолуния.

Мы сидим у камина, пытаясь согреться после ночи в лесу.

— Животные… это полумера.

Я знал, что этот разговор неизбежен. Зверь внутри неё становится сильнее, требует большего.

— Мы не можем охотиться на людей. Я больше не хочу это делать, — твёрдо отвечаю я.

— А что если… не на обычных людей?

Её голос становится тише.

— Что если выбирать тех, кто заслуживает смерти?

Я смотрю на неё с ужасом и невольным интересом. Она пугает меня и одновременно восхищает. Я понимаю, что не смогу без нее жить. Я готов ради нее на все. И все же я спрашиваю.

— Ты предлагаешь стать судьями?

— Мы уже не люди, но и не совсем чудовища, — она придвигается ближе.

— Может, в этом наше предназначение? Охотиться на настоящих монстров — тех, что ходят в человеческой личине.

Часть меня хочет отвергнуть эту идею, но другая — та темная сущность, что живет со мной долгие годы — резонирует с её словами. Направить проклятие, сделать его оружием против зла…

— Я знаю, кто будет первым, — продолжает она.

В её глазах отражается пламя камина, делая их похожими на глаза зверя. Рыжие всполохи завораживают.

— Мужчина, который напал на трех женщин в прошлом году. Полиция его отпустила — недостаточно доказательств.

— Как ты это узнала?

— Одна из жертв — моя коллега. Я видела, что с ней стало.

Елена сжимает кулаки. В ее глазах решимость.

— Он заслуживает встретить настоящего хищника.

В ту ночь мы не принимаем окончательного решения, но я знаю, что она уже всё решила за нас обоих. И часть меня, та, что устала от бессмысленных убийств, думает: может быть, это путь к искуплению? Быть может, я смогу заслужить прощение. Или, хотя бы, спасти кому-то жизнь, отняв другую.

Следующее полнолуние мы встречаем не в лесу, а на городских окраинах. Елена выследила нашу добычу: изучила его маршруты, привычки, нашла идеальное место для нападения. Он предсказуем. С работы приезжает на машине, ставит ее в одно и то же место, а потом идет к дому.

Когда я вижу его — крепкого мужчину с непримечательным лицом — что-то внутри меня сопротивляется. Кто я такой, чтобы решать, кто достоин жизни? Но Елена уже трансформируется, и мой зверь отзывается на её зов.

Охота коротка и беспощадна. Впервые я убиваю осознанно, с холодной целенаправленностью. Никакого безумного неконтролируемого насилия — только смертельная эффективность. Мы тренировались. К моему удивлению, когда нас двое, контролировать инстинкты намного легче.

После, глядя на растерзанное тело, я не чувствую обычной пустоты и отвращения к себе. Вместо этого — странное удовлетворение.

Елена приближается, её морда испачкана кровью. В янтарных глазах зверя я вижу человеческое понимание. Она наклоняется к трупу. Рвет клыками куртку, и из кармана выпадает что-то блестящее — маленький нож с причудливой рукоятью. Что ж, вот то доказательство, которого не хватило полицейским. Я чую от него запах крови и понимаю, что этот ножик не единожды пронзал тело жертв.

На следующий день в новостях сообщают о гибели мужчины, подозреваемого в серии нападений на женщин.

— Предположительно, жертва нападения диких животных, — говорит диктор.

— В кармане погибшего обнаружен нож, который, по предварительным данным, является орудием преступления в нескольких нераскрытых делах.

Елена смотрит на меня через стол, её глаза светятся торжеством.

— Мы принесли справедливость, — говорит она.

— Впервые наше проклятие послужило чему-то большему, чем утоление звериного голода.

Я хочу возразить, сказать, что мы всё равно убийцы, что нельзя оправдывать зло другим злом. Но внутри просыпается новое чувство — цель. Впервые за годы одиноких страданий я вижу возможный смысл в своём существовании.

— У меня есть список, — Елена достаёт тонкую тетрадь.

— Люди, ускользнувшие от правосудия. Насильники. Убийцы. Те, кто причинил боль и не ответил за это.

Она протягивает мне тетрадь, и я понимаю, что стою на перекрёстке. Могу отвергнуть её путь, попытаться снова запереть нас обоих в клетки на каждое полнолуние. Или принять новую реальность — стать чудовищем, охотящимся на чудовищ.

Я беру тетрадь и открываю первую страницу.

До следующей полной луны остаётся всего двадцать шесть дней.