Невестам положено плакать

Глава 9. Козья роща

Лес казался диким, но будто привечал светловолосую деву и её незваную гостью. Гленна не видела протоптанной тропы, помет на деревьях, даже сломанных сучьев — хоть маленькой приметы, что этими местами прежде шёл человек. Утренний свет золотил кроны раскидистых ясеней, а тис, густой и непроглядный, коего было здесь в избытке, больше не наводил на мысли о жутких созданиях, что прячутся в тенях.

Под ногами всё вокруг густо покрывал мох. Где-то белый и высохший, где-то травянисто-зелёный. Он рос меж деревьев вперемешку со стебельками голубики: скоро здесь будет много ягод. Славное место, хоть и дикое.

Гленна шла босиком, подсохших мох ломался и шуршал под её поступью. Так и не назвавшаяся девушка хоть и хромала, шла на диво быстро. Иногда Гленне казалось, что она уже нагнала её, но это ощущение было иллюзорным. Вздумай ирландская беглянка поймать светловолосую безумицу за локоть, у неё это не вышло бы. Точно заговорённой была девушка. Может, так оно и было?

Да нет, верить в это было бы глупо. Гленна, вот, верила в силу материнского кольца. Когда она бросала его в поток, почти не сомневалась, что кольца касались руки мудрой женщины, способной творить чудеса. Только не спустилась с небес колесница, запряжённая белокрылыми лебедями, не набежал туман, из которого вышли рыцари, ушедшие на светлый Авалон. Не пришли сиды, чтобы от бед оградить ту, что взывала к их милосердию.

Незнакомка же шла впереди, пусть и странная, но из плоти и крови. Вокруг украшенных ивовым венком волос не сиял небесный свет, а земля под хромыми ногами не оживала распустившимися цветами. Казалось, она и про Гленну-то позабыла: идёт себе, танцуя да напевая что-то под нос, а Гленна бредёт следом. Просто потому, что деваться ей некуда.

Шорох в зарослях ежевики заставил Гленну вздрогнуть. Пред внутренним взором вмиг появились преследователи, что пришли по её душу, а заодно, и безумице беду принесли.

— Не бойся, — сказала безмятежная девушка, — это Колокольчик, мой дружочек.

Гленна посчитала бы странные слова бессмысленными, но из зарослей выглянула большая козлиная голова. Девушка улыбнулась, когда скотинка мекнула своей хозяйке и скрылась. Козёл, просто козёл и никаких разбойников. Как же славно!

Козы попадались теперь на пути часто. Рыжие и белые, пятнистые и чёрные. Гленна насчитала две дюжины голов прежде, чем разглядела крошечный домик меж расступившихся деревьев. Да что там: так, лачуга. Убежище из прутьев, укрытых ветками. Такие охотники делали, или пастухи.

Под навесом меж деревьев был устроен очаг: ямка, выложенная камнями, перемазанными золой, у дверей, вынесенная на солнышко, дивное дело, стояла прялка. Не из тех, что были у дворцовых ткачих, маленькая да ладная. Это была старая-престарая гребёнка, на которую шерсть наматывают, чтобы нить из неё сучить.

— У вас стадо большое, — сказала Гленна, пытаясь быть приветливей.

Девушка засмеялась. Она вообще была хохотушкой.

— Ты не гляди, они мне все дружочки, а не стадо, — ответила она путанно, — кто за лесом живёт у фермеров, кто в деревне у вдовы сварливой, кто у мужниной жёнки, от которой тот всё на сторону бегает. Козочки на людей глядят, да секреты их рассказывают, а я их за то привечаю. В лесу не бывает скучно, да компания всякой девице нужна, как думаешь?

«Пастушка, значит, — подумала Гленна, — замуж никто не берёт из-за того, что хворая, а к делу пристроена».

Незнакомка так и не сказала Гленне своего имени. Позабыла ли или верила в старую примету, будто имя называть первому встречному к худу — Гленна не знала. Только она не торопилась просить козопаску назваться: сама называться не хотела. Ничего хорошего из этого бы не вышло. Так, глядишь, блаженная и беды избежит. Ведь если придут к ней люди короля по следам беглянки — рассказать ей толком будет нечего.

Девушка подумала так и ужаснулась. Она представила одинокую хромую пастушку, стоящую меж мужей, что ходили при оружии, но совести не имели. Как она защитится, если кто-то вздумает её обидеть?

Пастушка же выглядела беспечной. Она вытащила из домика два трёхногих табурета, умастила их у очага да деловито засобиралась разводить костерок. Гленна, уложила мокрые туфли на землю и уселась на грубое сиденье. Козапаска, не переставя напевать, споро справилась с разведением костерка. Гленна даже не смогла понять, когда именно искорка огнива перекинулась на хвоинки и сухую траву, а затем и на мелкие веточки. После, пряха, вынесла из дома горшок, да мелкие чистые тряпицы, такие, как остаются после шитья.

— Ты поешь пока, — велела она, — а я ножками твоими займусь.

Занялась. Гленна решила не спорить, да куда уж ей! Козопаска вскипятила воду в глиняной посудине, смочила кусочек козьей шерсти, совсем не боясь обжечься. Она обтёрла босые ступни Гленны. Мозоли возмущённо заныли, а потом успокоились. Чистота была целительной. Девушка смущалась. Она не привыкла, чтобы ей оказывали такие почести, даже если она болела. Гленна была служанкой, а не госпожой. Благо, ей дано было крепкое здоровье, оттого телесные немощи редко настигали её.

— Так — то, — сказала отшельница, любуясь работой, — прелестные ножки. Ты-то ешь, а то застыла, точно каменная.

Гленна опомнилась. Голода она не чувствовала, но обижать девушку нежданно пришедшую ей на помощь, не хотела. Она зачерпнула пальцами содержимое горшочка. Жареное мясо выглядело вполне съедобным, пахло травами, которые, должно быть, пастушка нашла поблизости.

— Вольче, — сказала девушка таким тоном, что Гленну пробрала дрожь, — а то повадился пугать моих дружочков, прознал какой тропой они идут ко мне погостить. Вот и поплатился. Ты ешь, ешь.

Гленна с трудом заставила себя отправить мясо в рот. Оно оказлось жестким, но вкусным. Правда, безумица так пристально сматрела на неё, пока Гленна ела, что вкуса почти не ощущалось.

— Я тебе ниточку покажу! — сказала незнакомка детским тоном и вскчила с места, когда Гленна сумела проглотить ещё два кусочка угощения.

Пастушка и впрямь принесла катушку ниток. Козья шерсть считалась грубой, но нитка, что с гордостью протянула ей отшельница была тонкой и ровной.

— Сама сделала, — гордо сказала своей гостье девушка.

«Она совсем как ребёнок, — подумала Гленна, — ведёт себя так, будто с подружками под деревом сидит, да рубашка ещё мальчишеская.»

— Ты очень искусна, — сказала Гленна, не покриви душой.

Хромая девушка так и не сказала своего имени и не спросила его у Гленны. Она уснула ближе к полудню, сидя прямо на траве у плетёной стеночки хижины. Одна из коз устроилась у её ног, точно сторожевая собака. Гленна не стала будить пряху. Должно быть, она и впрямь редко виделась с людьми, а появление беглянки было сродни чуду. Сама безумица выглядела безмятежной в объятиях полуденной дрёмы.

«Точно как дитя, — подумала Гленна, глядя на неё».

Гленне и самой стоило бы поспать. Она даже устроилась на застланном соломой пяточке у полупустого дровяника. Тело радовалось отдыху, но сон не шёл. Воспоминания о ночном пробуждении мешали девушке, а страхи кружили вокруг горемычной головы, точно рой назойливых мух.

Что случилось с Борсом? Ищет ли он её? Если он ранен? Если он уже и вовсе не ходит по земле?

Мысли о нём заставляли нутро Гленны болезненно сжиматься. Не только потому, что при нём она чувствовала себя в безопасноти. Девушка признала, что привязалась к нему. Доброму, смелому, отчего-то преданному. Красивому.

Мысли о Борсе, о его возможной гибели сменялись образами из замка Тибальда. Вновь перед глазами стоял образ повешенного Дирка, растерянное выражение на лице лорда Хойта, пятна крови, которые Гленна отмывала с полы бархатного плаща. Следующим вспомнился жалобный визг Пурки. От этого воспоминание сердце сжималось не меньше, чем от прочих.

«Хватит, — решила Гленна, — так лишь промаюсь, а спать не смогу».

Она села, вытащила из волос пару хрустящих стеблей соломы, переплела косу. Гребешка у неё теперь не было, так же, как тёплого одеяла, но тугую косу заплести сумела. Она надела почти сухие туфли. Ноги Гленны теперь были обмотаны чистыми лоскутами, которые отдала ей козопаска.

Та мирно спала, обняв во сне прижавшуюся к её боку козу.

«Чудное, всё-таки, создание», — подумала в очередной раз Гленна.

Грубо сбитая поленница была почти пуста. Туда девушка складывала набранный впрок хворост, потому, что настоящих дров в ней не водилось. Гленна решила, что пополнить запас сучков да веточек — малая плата за то, что сделала для неё случайная встречная.

Она отправилась в лес. Недалеко, благо заблудиться в этой роще было трудно. Гленна приметила поваленное дерево, поросшее древесными грибами, большей куст дикой малины и боярышник, который цвёл так отчаянно, что его аромат казался осязаемым.

Она собирала ветки, выбирала те, что посуше. За эти долгие, так не похожие на всю её прошлую жизнь дни, она научилась собирать хворост быстро. Прежде Гленна боялась, что ничего не умеет для жизни вне дворцовых стен. Теперь же она неожиданно для самой себя осознала, что сможет научиться. Главное — оставаться живой и свободной.

Она поняла, что кто-то приближается по меканью козы, одной из подружек отшельницы. Гленна видела её среди деревьев, когда была занята делом, а теперь ту было едва слышно. Девушка замерла, прислушиваясь. Она различила уверенную поступь, треск сухого лишайника под ступающей ногой. Гленна вцепилась в охапку хвороста, точно это был драгоценный венец и метнулась в тень боярышника, пытаясь спрятаться.

Уже скрывшись за низкими ветвями, девушка подумала, что это могла быть всего лишь проснувшаяся козопаска. Ищет её или коз проведывает. Только меж деревьев появилась не она.

Борс смотрел то по сторонам, то под ноги. Целый и невредимый. Сердце Гленны подпрыгнуло юрким кукушонком.

— Борс, — воскликнула она, выбегая навстречу.

Он увидел её и улыбнулся так искренне, что сердце девушки вновь чуть не выпархнуло через горло.

— Ты цел, какое …

Борс изменился в лице. Неожиданно, он почти больно сжал её подбородок, присматриваясь к губам. Гленна испугалась. Этот жест напомнил ей, как Тибальд навещал Онору накануне свадьбы.

— Ты что-то ела? — Спросил он.

— Да, — растерянно ответила она.

— Фрукты? Ягоды? Сама или тебе кто-то дал?

— Да что случилось?

Борс не ответил. Попросту не успел. Нечеловеческий визг заглушил шум леса, напугал птиц, заставил козу, выглянувшую из-за малинового куста, пуститься в бегство. Крик не походил ни на человеческий, ни на звериный. Он гулко полетел меж стволов, отражаясь от них точно от свода каменной залы.

Охотник развернулся, едва заметным движением он выхватил меч. На него бежала безумица — ворох зелёной ткани и неестественно светлых волос. Борс оттолкнул Гленну прежде, чем он успела остановить его: предупредить, что отшельница не опасна, что девушка просто испугалась, отвратить беду.

Только меч не достиг живой плоти. Он со звоном ударился обо что-то неразличимое глазу. Спутанные волосы метались из стороны в сторону. Гленна увидела лицо девушки и ужаснулась. Больше в нём не было ничего человеческого.

Чем бы ни была козопаска — человеком ли, или другой тварью, её точно касалось колдовство. Самое настоящее, то, от которого матери берегут своих детей, пришивая к пелёнкам булавки и вкладывая ножницы в колыбели. Тварь нападала на Борса, раз за разом, да так быстро, что и уследить было нельзя. Она добралась до него: оцарапала правую кисть. Защитник Гленны отвлёкся всего на мгновение, а козопаска уже выбила меч у него из рук. Она целилась в горло. Может, ей под силу было сломать ему шею?

Гленна, скованная ужасом и растерянностью, будто бы из воды вынырнула. Охапка веток всё ещё была у неё в руках. Совершенно не думая о том, что творит, девушка бросилась навырочку и что было сил ударила неблагую тварь. Та поняла, что удара стоит ждать со спины. Развернулась, но Гленне повезло. Ветки полетели прямо в лицо неблагому созданию. Глаза козопаски расширились от ужаса. Одна из палок впилась в плоть, заставив ту шипеть, точно прижённую раскалённым прутом. Гленну охватил ужас. В глаза ударил отражённый лезвием меча солнечный луч. Брызнула кровь. Багряная, точно такая же, как у людей. Белокурая голова упала на землю с глухим стуком. Тело же осело на колени, точно было ещё живо, и завалилось на бок. Лик девушки вновь был безмятежным и походил на статую. Ту самую, что лежит ныне среди зарослей вьюнка всеми позабытая.

Взгляд Гленны медленно изучал то, что было перед ней, а разум не мог осознать. Ей казалось, что время остановилось. Она как заворожённая, смотрела на тело той, что была к ней добра. Ей всё ещё казалось, что она всего лишь несчастная помешанная, которую отправили в лесную хижину из милосердия. Взгляд споткнулся о подол зелёного платья. Тот чуть задрался, обнажая кончик ноги. Гленна склонилась, откидывая ткань и чуть не упала отшатнувшись: длинная юбка больше не скрывала козьи копыта.

Борс удержал её.

— Ты что-нибудь ела? — вновь спросил он.

Гленна не понимала, почему он спрашивает. Они только что убили… Кого? Деревенскую сумасшедшую с врождённым уродством? Нечистую тварь, из тех, что пляшут под холмами, а в дни Самхейна стерегут путников на перекрёстках? Лесное дитя, которое Борс оскорбил, явившись в рощу с оружием?

— Откуда у тебя меч? — спросила Гленна, хотя и это значения не имело.

— Взял в бою.

Голова моргнула и шевельнулась. Гленна вскрикнула. Борс схватил одну из веточек хвороста и без толики колебания воткнул деревяшку в распахнуты глаз. Плоть зашипела и оплавилась, точно свеча из свиного жира. Смрад заставил Гленну закашляться.

— Рябина, — сказал Борс, — ты счастливица, Гленна, сама не ведая подобрала ветвь единственного дерева, которое могло бы помочь. Идём же. Скорее.

Ей и самой оставаться здесь не хотелось. Козы разбегались в стороны, при их приближении. Гленна едва поспевала за Борсом: отчего-то ноги стали тяжёлыми.

Собачий вой раздался где-то впереди. Лес менялся на глазах, Гленна не понимала, как он мог показаться ей светлым и приветливым. На месте оставалась и хижина, и поваленное дерево, поросшее лесными грибами, и хрусткий мох под ногами. Только солнце куда-то пропало.

— Почему так темно? — проборматала она, но Борс услышал. Они остановились. Он хотел что-то спроисть, но не стал: послшылся цокот копыт. Ровный и мерный, от которого лицо Борса вмиг стало таким же бледным, как белый сухой мох под ногами.

Он повёл её дальше, не тем путём, каким сюда пришла Гленна. Она не узнавала ничего, да и к тому же заболоченное озеро осталось где-то позади. Цокот копыт был медленным. Откуда бы здесь взяться лошади? Лес терял краски. Гленна не понимала, что это вовсе не мир вокруг стал сумеречным, а её глаза теряют способность различать цвета.

Цокот копыт не утихал, не становился громче или тише. Гленна стала сомневаться: не мерещится ли он ей.

— Почему так темно? — спросила Гленна вновь.

Она не видела больше Борса. Только чувствовала хватку его пальцев на собственном локте. Ноги совсем отяжелели. Точно она шла по вязкой грязи.

Под ногами захлюпала вода. Послышался собачий лай. Снова стало светлее, она стала различать очертания деревьев и пушистого зверя, который ждал их впереди.

«Пурка, — подумала Гленна, — живой!».

За спиной раздался грохот, порыв ветра лизнул Гленне затылок. Она хотела обернуться, но сумела сделать это лишь спустя несколько шагов, когда Борс ослабил хватку. Они перешли ручей, проточная вода отделяла рощу козопаски. Гленна сразу узнала создание, что стояло на том берегу: оно было точь-в-точь таким, как описала его отшельница.

Лошадиное тело, прозрачная кожа, сквозь которую были видны бордовые узлы мышц, ощеренная пасть полная щучьих зубов. Ярко-красный глаз, зло смотрел на беглецов. Чудище серидилось, рыло обезображенной ногой землю, но перейти ручей не решалось. Что-то держало его на том берегу.

— Он не доберётся сюда: проточная вода не пустит, — сказал Борс.

Гленна хотела спросить: знал ли охотник, что в этих местах водится такое чудовище, но не смогла и слова произнести. Горло сдавило.

— Ты что-нибудь ела? Она давала тебе плоды? Ты сама брала что-то в её доме? — вновь спросил он.

На этот раз вопросы глупыми не показались.

— Мясо, — ответила Гленна.

— Хорошо, это хорошо, — с явным облегчением сказал Борс, — значит скоро всё пройдёт, тебе станет лучше.

Картинка покачнулась. Мир вспыхнул, точно падающая звезда.

— Оно пахло травами, — прошептала Гленна.

Свет померк окончательно, руки и ноги перестали слушаться. Она чувствовала, как её тело бьётся точно рыба на прибрежных камнях, выбрашенная приливной волной. Кажется, её вырвало, но собственная плоть стала ощущаться чужой. Руки Борса подхватили её. Гленне привиделся дом. Прибрежный воздух, полный соли и холода, серое море, Онора, то ли с тоской, то ли с предвкушением смотрела на противоположный берег.

— Мне предночетано отправиться туда, — говорила она так, как говорят лишь будущие королевы.

Свита принцессы, девицы, служанки, старухи, что приглядывали за молодками, затихли. Затем, заговорили о скорой свадьбе, о храбрости принцессы Оноры, о её прозорливости.

Гленна смотрела на себя со стороны и не понимала, что делает эта невзрачная, слишком высокая и нескладная девица. Та вышла вперёд в круг галдящих придворных. Гордо задрав подбородок, она оглядела всех таким же взглядом, как до того это сделала Онора. Её волосы не отливали золотом, они были темнее грозовых туч, а кожа бледна. Только сразу было видно: они одной крови с принцессой.

— Мне тоже предночертано отправиться туда, — сказал та, другая Гленна.

Такой она никогда не была, ей даже никогда не хотелось быть такой. Серебряный венец сверкнул на тёмных волосах. Голоса вокруг восхваляли теперь вторую принцессу, дочь королевской крови. Онора тепло взглянула на сестру, которую никогда таковой не признавала. Как ладно они смотрелись рядом, держась за руки. Златовласая принцесса, прекрасная, как солнечный свет. Непризнанная дочь, увенчанная серебром.

— Гленна, Гленна, Гленна — звали волны, лес на той стороне пролива, бегущие на небосводе грозовые тучи.

Скулила собака, крепкие руки несли её, что-то вкладывали меж холодеющих губ. Вода? Она пила жадно, не видя ничего. Было жарко, но Гленна не могла согреться. Исчезла родная Ирландия, воздух больше не пах солью, в нём не витали ложные воспоминания.

— Это просто отрава, она уже вышла, но малая часть успело попасть в кровь. Главное — не яблоко. Отведай ты яблоко потеряла бы волю.

Гленна не знала бред это или Борс и впрямь говорил с ней, нёс какую-то нелепицу об отравленных яблоках, кожица которых сияет точно самородное золото. Ещё одна сказка. Такая же, какие слагают о козлоногих девах и водяных конях, что не брезгуют лакомиться плотью. Гленна слишком взрослая, чтобы верить в сказки. Достаточно повидала, чтобы знать наверняка, что иные из них — чистая правда.

Прежде, чем открыть глаза, Гленна услышала пение птиц. В эти минуты с ней случилось страшное: она позабыло обо всех ужасах последних дней. Несколько ударов сердца она не знала ни о смерти Оноры, ни о ложном обвинении короля англичан, ни о роще, где жили чудовища. Страшно это было потому, что, всё-таки, она вспомнила. Горло сдавило, слёзы покатились по щекам прежде, чем девушка сумела хотя бы подумать о том, что обещала себе больше не плакать.

Кто-то каснулся её щеки, стёр солёную дорожку, глаза распахнулись. Борс склонялся над ней. Они смотрели друг на друга, казалось, целое столетие прежде, чем он спросил:

— Хочешь воды?

Гленна кивнула. Она и правда очень хотела пить.

Девушка села и осмотрелась. Место ей было незнакомо, а тело делало движение нехотя. Голова кружилась.

Она поняла в этот раз почти сразу, что перед ней творения дрених каменотёсов, тех, кто вместе с римлянами ходил по этой земле прежде, чем её покинуть. Конечно, это были развалины. Каменные столбы, обтёсанные очень искусно, стояли в круг, а над головой крышей служила гладкое кольцо со следами киновари. Что именно было изображено на почти стёршейся фреске разобрать было невозможно. Прямо под круглым отверстием в крыше стояла низкая каменная чаша. В ней плавали полусгнившие листья.

Борс принёс флягу с водой, которую Гленна не узнала. Вслед за ним шёл Пурка. Пёс обрадовался пробуждению Гленны, бросился к ней и упал на спину прямя на её ноги, подставляя под ласку тёплый живут. По нему сновали блохи, но брезгливости девушка не чувствовала.

— Я рада, что с тобой всё в порядке, Пурка, — сказала она.

— Он тоже успел напугать меня, — отозвался Борс, — лежал не вставая, не ел ничего. Правда куда меньше чем ты.

— А я? Сколько дней?

Борс показал Гленне три пальца. Девушка ужаснулась. Не было ничего удивительного в том, что тело теперь казалось таким тяжёлым и неповоротливым.

— Гластинг отравила тебя, — сказал Борс, — но в кровь успела попасть только часть яда: когда ты уже была в беспаметстве, тело стало отторгать съеденное.

«Гластинг, так звалось то создание?» — подумала Гленна.

— Как так вышло, что ты догадался, что со мной случилось?

— Я уже бывал в этих местах, знал, что лес стережёт козлоногая. Она не трогает только маленьких детей. Девушек морочит, чтобы развеять скуку, мужей убивает. Иногда помогает местным пастухам, но никогда не угадаешь, в каком она настроении при встрече.

— Она ведь мертва? — спросила Гленна.

Глупо было о таком спрашивать. Отрубленная голова, ветка ребины, воткнутая в шипящую глазницу… То, что она видела было похоже на страшный сон, но было правдой.

— Трудно сказать, — ответил Борс, — таких созданий убить сложно. В любом случае ни она, ни то чудовище, что ей служило, не способны перейти проточную воду.

Гленна смутно вспомнила ручей, который Борс так торопился пересечь, когда цокот копыт зазвучал за их спинами. Чудовищная лошадь, копыта которой превращались в рыбий плавник, не была способно преодалеть такое, казалось бы, незначительное препятствие. Значит, всё, что говорит Борс правда, какой бы странной она ни была.

Воздух пах летом и влагой, до ушей донёсся рокот приближающейся грозы. Гленна в задумчивости крутила кольцо на пальце. Одна сказка оказалась ложью, другая — былью. Заржала лошадь. Гленна испугалась, что их убежище нашёл кто-то чужой.

— Это наша лошадь, — сказал Борс, заметив её смятения.

Это брошенное невзначай «наша» взволновало Гленну. Настолько, что она не сразу смогла собраться, чтобы спросить: откуда она взялась.

— Люди, которые напали на нас, ехали верхом. У них были лошади и кое-какая поклажа. Не пропадать же.

Борс пожал плечами. В его голосе не было хвоставства, хотя он имел на него право. Выходило, что охотник сумел справиться с тремя вооружёнными и обученными людьми, взял трофеем меч, лошадь и, похоже, несколько шерстяных одеял добротной работы. Гленна только сейчас заметила чем застелена её постель.

Она, было, удивилась, что чужая лошадь так легко пошла с Борсом и не пыталась сбежать сейчас, но вспомнила, как мужчина обходился с пегой кабылой, украденной, но готовой служить. Ей вновь пришло в голову, что Борс похож на простолюдина чуть ли не меньше, чем лорд Хойт. Он был обучен воинскому искуству, знал языки, а благородство его сердца делало честь многим высокородным.

Дождь застучал по листьям деревьев, по крыше, созданной искусным зодчим.

Девушке в который раз остро захотелось спросить, кто он и откуда, но она не стала этого делать. Она ведь обещала. Хотя, спроси Борс вновь о том, что произошло с ней, теперь Гленна рассказала бы всё от начала и до конца. Она стала доверять охотнику. Правда, это не значило, что он тоже доверяет ей. В конце концов, что она принесла ему, кроме бедствий, которым не было числа?