Невестам положено плакать

Глава 12. Ирландия

Гленна оказалась на корабле ещё до заката солнца. Лорд Марик увёл её за собой, она же позволила ему. Позже, когда перед ней поставили чашку горячего супа, она задумалась: почему так легко доверилась ему?

Ответ нашёлся сразу: тот был ирландцем. Гленна, изголодавшаяся по чувству безопасности и тосковавшая по дому, пошла бы за любим, кто был от крови её народа. Она покачала головой, журя себя за легковерие: всё ещё было неясно, знает ли Марик об обвинениях, которые выдвинул против неё Тибальд, а если знает — поверит ли он землячке так же, как она земляку.

— Ешьте же, — сказал он, глядя на хмурую девушку.

Она поспешила взяться за края супницы. Кашель, который она сдерживала всё это время, спешно вырвался наружу.

— Судя по всему, вас не было в замке Тибальда вчера, когда я его покинул.

Гленна, успевшая отпить немного тёплого бульона, чуть не подавилась. Она проглотила суп с усилием. Её не волновало, что Марик заметит это: она не при дворе и не на смотринах.

— Вы были в замке Тибальда? — спросила она напрямик.

Лорд задумчиво кивнул, его взгляд, внимательный и пытливый, стал ещё более заинтересованным. Гленне стало не по себе.

— Был, — ответил он, — этого скрывать нет смысла. Я везу послание короля Тибальда для нашего господина.

Внутри Гленны всё похолодело.

— Что же в этом послании? — спросила она.

Он покачал головой.

— Я могу только предполагать, — сказал Марик задумчиво, — а уж после того, как здесь появились вы, леди, полагаю все мои догадки окажутся неверными.

Он теребил в пальцах серебряный крест, который носил на длинной цепочке. Среди благородных всё чаще попадались те, кто носил украшения, указывавшие не только на высокий статус, но и на веру в нового единого Бога христиан. Гленна смотрела, как танцуют солнечные блики на полированных серебряных лучах. Смотреть на пальцы Марика, игравшие с драгоценностью, было проще, чем на его полное интереса лицо.

Они молчали. Закрытая изнутри на ключ комната не казалась Гленне безопасной. Гленна вообще не знала, где теперь могла бы чувствовать себя защищённой. Мысль о том, что Борс не пошёл за ней, когда она сама вложила ладонь в ладонь ирландского лорда, вовсе вызывала в ней ужасное смятение. Стоило лишь позволить осознанию этого заполнить разум — воздуха тут же переставало хватать.

В дверь постучали. Марик отпер дверь, не спрашивая: за ней стоял охранник. Тот не пустил бы никого чужого. Слуга поклонился низко, прошептал что-то так тихо, что Гленна не смогла разобрать. Марик достал из мешочка с серебром, который носил на поясе, не глядя несколько звенящих слитков, отдал слуге, а потом громко, так, чтобы Гленна уже точно услышала, сказал:

— Принеси хорошей браги, а лучше — мёда.

Слуга вновь раскланялся и вышел за дверь. В замке с щелчком повернулся ключ.

Марик вернулся к столу, Гленна старательно пила суп, хотя горло сдавило.

Они молчали, пока она не закончила, затем, Марик сказал:

— Вчера я был при дворе Тибальда.

Гленна посмотрела на него. Она не знала, что именно собеседник увидел в её глаза: испуг или удивление. Только тот, улыбнулся ей, точно провинившемуся ребёнку, которого не собирались наказывать за проступок, в котором он винился.

— Меня уверили, что королева Онора больна, что хворь её заразна, а потому увидеть её я не смогу. Это подтвердил лекарь, и посланный мной слуга, который теперь остался в замке Тибальда: ждать проявится в нём поветрие, или же пощадит.

В дверь постучали. Марик поморщился, но встал. В комнату вошла женщина с кувшином Лорд закрыл за ней дверь, а затем плеснул из кувшина в обе принесённые кружки. В воздухе запахло брагой и сладостями.

— Я поверил в болезнь королевы, — продолжил Марик, — только есть одна загвоздка.

Он ткнул пальцем в Гленну, точно она — царапина на поверхности искусно отполированного браслета, которая испортила весь труд несчастного мастера.

— Мне сказали, что и личные слуги, и приближённые Оноры — больны или, вовсе, прекратили свой земной путь. Вы ведь, не призрак, леди Гленна?

Он улыбнулся собственному остроумного замечанию, но Гленне весело совсем не было.

— Как же так вышло, что вы здесь? Да ещё и обряженная в лохмотья.

Гленну смутило его замечание. Будто бы имело хоть какое-то значение то, что её платье, совсем недавно новое и опрятное, теперь износилось. Ему, как и Гленне, пришлось немало пережить. Девушка напомнила себе, что истинно важно только это.

Она уже было открыла рот, но осеклась. Она взглянула на Марика и в который раз подумала: не зря ли она доверилась ему? Просто понадеяться на его благородство? Могла ли она позволить себе это?

Тайна, которую хранила Гленна, весила слишком много, чтобы просто так доверить её кому-то. Даже ирландцу, даже лорду её Родины.

Даже Борсу она осмелилась поведать о произошедшем лишь после многих трудностей, которые он помог ей пережить. Ему доверять было намного проще с самой первой минуты знакомства.

— Не станете мне рассказывать, леди? — спросил Марик, истолковав её молчание, в общем-то, верно.

Она мотнула головой, а, затем, сказала:

— Не истолкуйте мои слова как оскорбление, мой лорд. То, что произошло со мной — дело не только моё, королевы Оноры и короля Тибальда, — Гленна запнулась, произнося имя язычника, — это касается будущего всех нас. Потому, я расскажу это только королю Эггу. Он должен знать, что произошло.

— Вот как, — сказал Марик.

Он не выглядел удивлённым, тем более — разгневанным. Лорд отпил мёда из кружки.

— Скажите только одно, леди Гленна: верно ли я понимаю, что вас уже не было в замке к тому времени, как стала жертвой хвори королева? Верно ли я догадался, что в пути вы были не один день? Сколько же?

— Я покинула замок в день свадьбы, — Гленна удивилась тому, как твёрдо звучал её голос, — и не сделай я этого — уже была бы мертва. Большего я не могу вам сказать.

Мгновением позже Гленна испугалась собственной смелости. Она схватилась за кружку и сделала большой глоток. Хмельной мёд и впрямь был сладок.

Марик молчал долго. Слишком долго для человека, который понимает, сколько времени провёл в размышлениях. Гленна опасалась смотреть на него.

— Я королевский посланник, — сказала Марик, наконец, — вы могли бы довериться мне, леди.

Гленна промолчала. Она ждала уговоров, ей даже, отчасти, хотелось им поддаться. Рассказать всё, как есть, разделить эту ношу с монаршим поверенным — будь, что будет. Только, она не могла этого сделать. Ей казалось, что расскажи она всё Марику как есть — он не поверит ей. Ведь то, что она говорила означало войну меж двумя народами, которые жаждали мира. Тогда, лорд Марик повесит её как подстрекательницу, а то и вовсе отдаст людям Тибальда. Конечно, ей было страшно за свою жизнь. Ещё она опасалась, что погибнет зазря, а король Эгг так и не узнает правды о конце своей младшей дочери.

Не узнает правды о судьбе обеих его дочерей, отправленных за море.

— Я не знаю, что написано в грамоте с королевской печатью, которую ношу при себе, так же как и не знаю, что вам так нужно передать лично королю и никому другому. Я посланник, моё дело — доставить оба послание.

Гленна затаила дыхание.

— Я провожу вас к королю Эггу, но если окажется, что ваша тайна не стоит внимания монарха — буду просить лично покарать вас за непочтительность, леди. Кроме того, как бумага у меня за пазухой, вы будете при мне всё время пути. Я жду послушания, леди Гленна.

Девушка кивнула, от радости всё внутри трепетало. Она враз позабыла и о стёртых ногах, и о засаленном платье, об усталости и зарождавшейся между рёбрами простуде.

— От всего сердца благодарю вас, мой лорд, — сказала она.

Отчего-то в душе не воцарилось спокойствие. Двоякое чувство не давало Гленне радоваться в полной мере. Девушка не понимала, что говорит в ней: предчувствие скорой беды или вошедшее в привычку ожидание опасности.

Они сели на корабль в тот же день. Гленна была уверена: Борс придёт. Тогда она попросит Марика ещё об одной услуге: дать место путнику. Двум, если быть точнее: Борсу и Пурке.

Только охотник не ждал её в трапезной зале, не стоял он на улице у дверей странноприимного дома. Она не увидела его среди людей, пока они шли к берегу. В очередной раз Гленна обернулась тогда, когда они ступили на деревянные мостки.

— Вы кого-то ищете, леди? — спросил Марик.

Первым порывом Гленны было солгать.

— Да, — ответила она, — меня сопровождал человек. Он охотник с рыжим псом при оружии, благодаря ему я спаслась от множества опасностей.

Марик кивнул.

— Был такой, — сказал он, — имени не назвал, но сказался вашим стражем. Я велел отплатить ему серебром за старания и отпустил с миром.

Внутри что-то тяжело упало к самым ногам.

— Он знал, что я…

Она запнулась.

— Что вы теперь среди друзей и отправитесь под моей опекой в Ирландию? Да, — подтвердил её опасения Марик, — к чести его скажу: серебро он взял только после того, как убедился, что мы и впрямь отвезём вас домой. Удивительная преданность для наёмника.

Каждое его слово заставляло сердце Гленны болезненно сжиматься. Её замутило, будто бы они уже были на корабле. Пальцы её рук сжались так сильно, что девушка ощутила, как впивается в кожу материнское кольцо. Она нехотя постигала смысл сказанного: Борс не придёт. Он взял серебро и покинул её, будто бы не было меж ними ничего кроме этого.

Тут-то она и поняла: он ни разу не сказал ей, что отправится к Ирландскому берегу. Он не собирался покидать берег Англии так же, как она не собиралась на нём оставаться. Ей стало невыразимо тоскливо от этого открытия.

Борс обещал помочь ей найти корабль, который доставит её домой. Он выполнил своё обещание.

Её ответили в укрытие из ивняка, подобное тому, в котором началось их с Онорой столь неудачное путешествие. Сундук, покрытый мехом походил на тот, на котором восседала принцесса. Гленна так живо представила её, старательно скрывавшую слабость от качки. Как ей, должно быть, было страшно в тот день! Сейчас Гленна понимала, что иначе быть не могло. Просто Онора, в отличии от Гленны, всегда была на виду и понимала это. Она научилась выглядеть уверенной до надменности, а по сути, возможно, мало отличалась от своей единокровной сестры.

Гленна не стала садиться на укрытый мехом сундук. Она вышла наружу сразу же, как только почувствовала движение корабля, покидающего чужие пределы.

Гленна стояла, держась рукой за опору плетения. Ей хотелось посмотреть на берег Ирландии, убедиться, что он и правда ждёт её, а они движутся ему навстречу. Только девушка не могла отвести взгляд от удаляющейся чужбины. В конце концов, именно здесь она пережила самые страшные и самые значимые дни своей жизни. Здесь она поняла, что могла бы стать соратницей Оноры, осознала, что чтит её не только из чувства долга, но и за храбрость. Здесь она была вынуждена открыть в себе силу, которой прежде не ведала: умение преодолевать вещи страшные, с которыми далеко не каждый мог справиться.

Берег удалялся, становясь всё менее пугающим… Маленький, точно нарисованный или игрушечный, он не вызывал в ней трепета. Там она повстречала Борса, который ни разу не предал её, но и не стал кем- то действительно близким в конечном счёте. Любила ли она его? Гленна не знала: она боялась, что путает чувство благодарности с иной привязанностью. Сердце тосковало. Он даже не пришёл попращаться.

Когда они вышли в море ей показалось, что, всё-таки, глаза разглядели на пустынном берегу фигурку человека, глядящего на уходящий корабль, и рыжего пса, играющего на мелководье.

Чуть позже, когда Гленна, всё-таки, решила спрятаться от ветра в предложенном убежище, к ней зашла служанка. Девушка была молода, ей было велено помочь Гленне привести в порядок волосы и переодеться в простое, но чистое платье. Девушке предстояло встретиться с королём.

Гленне не нужна была помощь, но она боялась за служанку. Ту могли и наказать, если она не исполнит приказ в точности. Потому Гленна позволила чужим рукам расплести уложенную в корону косу, расчесать влажным гребнем чуть спутавшиеся пряди, нанести на них ароматное масло, каким сама Гленна прежде умащивала волосы собственной госпожи.

— Не грустите, моя леди, — шепнула ей девушка, сверкнув щербатой улыбкой, — вы ведь по тому пареньку тоскуете? Тому, что с собакой? Сказал, что коли вы сами хотите плыть с лордом Мариком в Ирландию, значит он вам больше не нужен. Не прав ведь был, да?

Гленна посмотрела на служанку. Та улыбалась хитро, как малые дети улыбаются, затеяв удачную шалость. Так часто улыбался Борс.

— Серебра он не взял, понимаете? Старый Ильф наврал всё и плату припрятал. Только вы не говорите, что знаете: а то и мне достанется.

Гленна не стала расспрашивать. Она вообще не понимала: рада ли тому, что только что узнала. Может, было бы проще, если бы Борс и впрямь взял плату, да позабыл о беглой ирландке. Тогда она сама бы тоже без зазрения совести могла бы забыть.

Почему Борс не отправился в Ирландию с ней? Гленна могла лишь гадать. Может быть, он, как и она, пророс корнями в родную землю слишком крепко, или прошлое, про которое он запретил её расспрашивать, таило запрет иного рода? Может, для него ирландцы были такими же страшными врагами, как для неё — англичане?

В любом случае выходило, каковы бы ни были причины его решения, они не связаны с нею самой. Девушка не знала, стало ли ей от этого легче.

Новое платье из добротной ткани уступало тому, каким было тёмно-серое одеяние Гленны, пошитое к свадьбе Оноры, а покрой его не был замысловатым. К тому же, подол наряда был Гленне короток. Правда, чистота, которой пахло платье, прощала прочие недостатки.

Оставшись в одиночестве, девушка свернулась калачиком на крышке сундука. Шкура пахла козой и сеном, ветер, гулявший над проливом, сквозняком проникал в укрытие. За последние дни ей доводилось спать в местах куда менее пригодных для этого, но сон не шёл. Не было ни книги, ни иного занятия, чтобы отвлечься от множества мыслей, блуждавших в голове. Она лежала, надеясь, что всё-таки сумеет заснуть, поглаживая большим пальцем материнское кольцо.

Гленна, вдруг, поняла, что вполне возможно оно и впрямь обладало силой, о которой говорила ей мать. Оно привело к ней помощь в час нужды. Это был не небесный воитель, не рыцарь сидова воинства, а Борс. Смертный человек, которому, впрочем, было под силу ей помочь.

Замок короля Ирландии был больше, чем замок Тибальда в несколько раз. Сравнивать их было сродни тому, что поставить в один ряд лошадь и собаку, да мерить их длину ног. Гленна почти забыла насколько он великолепен и страшен. Дело было не только в величине. Он был сложен из тёмного камня, который сам по себе выглядел холодным и неприступным. Даже в солнечные дни тёмно-серые, почти чёрные стены выглядели неприветливыми.

Перед Гленной знакомые с детства донжоны предстали на фоне грозовых туч, таких низких, что казалось, они вот-вот скроют верхушки башен, а, может, и зубцы стен. Гленне почудилось, что родной дом вовсе не рад её возвращению. Она постаралась отогнать эту мысль вызывая в памяти то мгновение, когда её нога ступила на родную землю, к которой она так стремилась.

Она действительно была счастлива тогда. Ей хотелось улыбаться только потому, что ноги ступали по влажно ирландской земле. Её щепотку она долго держала в ладони, чувствуя как песчинки и мелкие камушки впиваются в кожу, забиваются под ободок материнского кольца.

Сейчас радость угасла, уступая тревогам, что сулило грядущее. Возможно, ей предстоит самое трудное в жизни: рассказать известному своим дурным нравом королю, как именно умерла его младшая законная дочь. Варианты финала сегодняшнего дня проносились перед внутренним взором, сменяя один другой. Большая часть из них вовсе не была радостной. Гленне понадобилась немалая храбрость, чтобы заставить ноги подниматься по каменным ступеням не сбиваясь с шага. Она следовала за Мариком и уже поняла, что путь их ведёт в малую трапезную залу, где король вкушал пищу и принимал гостей в дни, когда не планировалось празднеств.

Первые капли дождя упали ей под ноги тёмными кляксами. На единственное дерево, росшее во внутреннем дворе крепости, опустилась стая птиц. Они запели звенящим перезвоном, почти заглушив рокочущий голос приближавшейся грозы.

Коридор был тёмен, когда они вошли, но в трапезной зале, в которую он вёл, было тепло. Нос защекотал запах печёного гуся и чадящей жаровни. Они не входили внутрь. Гленна знала почему: только когда Эгг закончит с кушаньем, он даст разрешение слуге пустить в зал просителей. Эгг часто принимал гостей с кубом мёда в руке, коли те были благородной крови. Простой люд приходил в тронный зал этажом ниже. Эгг не часто заседал там.

Ожидание стало затягиваться. Оно было мучительным, распаляя страхи в душе Гленны. Девушка без конца теребила материнское кольцо дрожащими пальцами. Ей хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.

— Входите, — сказал слуга, наконец.

Гленна пошла за Мариком. Мир вокруг стал до остроты чётким, собственные шаги отдавались гулким эхом в ушах. Она смотрела на короля, хотя не получала на то дозволения. Когда лёгкая улыбка на лице Эгга уступила удивлению, который тот даже не пытался скрыть, Гленна опомнилась. Теперь она смотрела на собственные руки, сложенные в замок на груди, как и полагалась служанке, пусть и мёртвой, но, всё-таки, королевы. Девушка не забывала, что по ней судят и о госпоже. Она оставалась верной её наставлению даже сейчас.

Она внимательно слушала каждое слово, считая косые линии на оторочке короткого плаща Марика, который стоял перед ней, правда, всё равно вздрогнула, когда лорд назвал её имя.

— Что же такого желает поведать мне девица, что осмелилась покинуть двор своей королевы? — С насмешкой в голосе спросил король.

Спросил у Марика, не у Гленны. Иначе и быть не могло.

— Она уверяет, что эта тайна так ценна, что даже я не вправе требовать от неё правды, — сказал Марик, — я бы выпытал у неё этот секрет, но до отплытия корабля оставались считанные часы.

— Оправдываешься, — сказал Эгг.

— Мой король… — попытался вмешаться советник, сидевший подле него.

Он осёкся.

Гленна осмелилась глянуть на сидевших за столом. Эггу хватило одного взгляда, чтобы седеющий лорд Альфрид уподобился видом пойманному на проказе мальчишке. Все знали, что король не терпел, когда его прерывали без дозволения.

Кресло королевы не пустовало. Гленна знала, что пока Онора отбыла ко двору жениха, в замке Эгга игралась другая свадьба. Гленна не видела прежде юной ирландской королевы, хотя знала, что та была непозволительно молода. Девочка четырнадцати вёсен в богатом уборе монаршей супруги выглядела совсем ребёнком, даже младше своих лет. Она сидела так неподвижно, что глядя на неё становилось жутко.

— Все вон, — велел Эгг, — кроме служанки королевы Англии.

В тоне короля не было ни капли злости, но не подчиниться было невозможно. Сама Гленна едва сдержала порыв броситься к выходу из трапезной. Юная жена Эгга вскочила с место первой, совершенно лишённая королевского достоинства. Девочка, утопавшая в слоях дорогих тканей, выглядела нелепо. Король же не смотрел ни на неё, ни на Гленну, ни на кого-либо, кто покидал комнату. Он вскрыл печать Тибальда на грамоте, которую с таким чаяньем вёз ему лорд Марик. Гленна и сама чувствовала себя такой грамотой, которую вот-вот примутся читать.

Трапезная опустела. Гленна молчала, король, кажется, перечитал грамоту дважды прежде, чем заговорить с девушкой.

— Когда-то я пообещал твоей матери, что не оставлю тебя без крова, — неожиданно сказал он, — выполнил ли я своё обещание?

— Да, мой король, — сказала Гленна, чувствуя, как внутри всё холодеет.

Эгг кивнул. Он не спешил вставать из-за стола, попивая мёд.

— Я слушаю тебя, дитя, — сказал он, — надеюсь, твой рассказ будет достоин этого.

Гленна глубоко вздохнула. Она столько раз представляла, в какие именно слова обратит увиденное, что сейчас они легко полились с языка. Гленне казалось, что ужас кровавой ночи и всё, что ей предшествовало, происходило не с ней. Это была сага, строки которой были выучены наизусть когда-то давно. Всякий герой в ней — персонаж, каким бы живым ни казался. Лишь поэтому Гленна ни разу не запнулась, пока рассказывала королю историю смерти несчастной Оноры. Не запнулась, хотя её удивлённо распахнутые мёртвые глаза стояли перед внутренним взором от начала до самого конца.

Сперва Эгг слушал, попивая мёд из кубка, затем с шумом отставил его. Когда речи Гленны достигли своей кульминации, он и вовсе встал из-за стола.

— Мне удалось спастись лишь чудом, — сказала она, — прочие ирландцы вовсе не больны. Их нет среди живых, так же как моей госпожи.

Гленна зажмурилась. Всё остальное не было столь же важно, как эти последние слова. Все её злоключения на пути домой не были достойными ушей короля. С грохотом по столу покатился серебряный кубок. Шаги Эгга были быстрыми и тяжёлыми. Гленна подумала, что он разгневан. Теперь её жизнь зависела оттого, поверит ли ей король или нет, а ещё оттого, решит ли он сорвать свою злобу на посланнице, принёсшей дурную весть.

Она ожидала удара. Оплеухи крепкой рукой, а скорее, тряпкой, какой покрывают дорогое одеяние короля за трапезой. Ведь она всего лишь служанка, хоть и с каплей королевской крови в жилах, хоть её и возвысили среди прочих таких же девиц, трудившихся всю жизнь при дворе. Гленна не была той, которая достойна марать карающую руку короля.

Гленна вздрогнула, когда почувствовала прикосновение к собственной щеке. Пальцы Эгга были горячими.

— Посмотри на меня, дитя, — сказал он вкрадчиво, как никто из мужей не говорил с Гленной.

Она послушалась.

— Твои верность и храбрость — редкий дар. Ты достойна благодарности самого короля.

На глаза Гленны навернулись слёзы. Она так гордилась тем, что так долго не плакала!

Камень упал с её души, вместе с ним навалилась усталость, заставившая подкоситься ноги, но она сумела заставить себя стоять перед лицом своего короля.