Парагвайский вариант. Часть 1

Глава одиннадцатая Золото порождает лихорадку у британского консула, инквизитор идет по следу, а в тавернах Лимы зреет революция

Уильям Томас Хадсон, консул Её Величества королевы Великобритании в Перу, с любопытством вертел в руках записку на английском языке, переданную ему посыльным. Текст её гласил:

'Ваше Превосходительство,

Имеем честь пригласить Вас разделить с нами обед в ресторане гостиницы уважаемого Педро Маури. Мы располагаем деловым предложением, которое может представлять интерес лично для Вас, а также информацией, имеющей предельную важность для Короны, интересы которой Вы с достоинством представляете.

С глубочайшим уважением,

Агустин Фарабундо Марти Родригес и

Юджин Виктор Дебс

Партнёры'.

Консул задумался, повертел листок в пальцах и кивнул посыльному:

— Передайте, что я приду после трёх часов.

Мальчишка поклонился и умчался выполнять свою работу. А консул вернулся к своим обязанностям. Жалобы купцов на французских конкурентов и вмешательство местных властей в дела, связанные с добычей гуано. Конфликты капитанов судов, толпящихся вокруг острова Чинча в ожидании погрузки. Общение с управляющим филиала торгового дома Гиббсов, который искал возможности монополизировать вывоз гуано и активно, и не безвозмездно, привлекал консула.

«Вся работа вращается вокруг птичьего помёта, — поморщился Хадсон. — Я почти так же провонял гуано, как корабли, везущие его в Англию».

Удручало то, что, вероятно, это был потолок его карьеры. У него не было знатной родословной, не было влиятельной родни. Можно сказать, что он вообще первый среди родственников, кто поднялся на достаточно приличную высоту в социальной иерархии. Шутка ли — оклад в триста фунтов в год! Полторы тысячи песо в местной валюте. В десять раз больше, чем зарабатывает своим трудом простолюдин. Но в десять раз меньше, чем получают послы в европейских столицах.

Увы, эти места для него были недоступны. Они для тех, кто заканчивал Оксфорд или Кембридж. Он, очевидно, был вне этого круга. Очень жаль, что и сын туда тоже не попал. Годовой взнос для обучения в этих колледжах равен консульскому окладу. А Уильям его начал получать чуть больше года назад.

Но сын должен сделать следующий шаг к процветанию семьи. И чтобы у того был такой шанс, суровый, но любящий отец последние годы не жалел ни средств, ни розг. Сын, конечно, пытался бунтовать. Возраст такой — ему уже девятнадцать. Но он всё поймёт, когда сам станет отвечать за свою жизнь. А это время уже вот-вот настанет. Ещё два года, и он получит права совершеннолетнего.

А ведь ещё подрастала дочка. Если собрать хорошее приданое, можно породниться с какой-нибудь влиятельной семьёй. Это пойдёт на пользу и отцу, и брату. Но где взять деньги на всё это? Поток благодарностей от клиентов консульской службы едва покрывал текущие расходы.

Незаметно прошло время, и Уильям почувствовал голод. А поскольку его пригласили на обед в гостиничный ресторан, то можно было слегка сэкономить и послушать, что же такого интересного предложат столь вежливые партнёры. И, возможно, небедные, коли могут себе позволить остановиться в самом дорогом отеле города.

С первого же взгляда Уильям распознал в странной парочке типичных авантюристов. Старший в паре, назвавшийся Фарабундо Марти, был метисом с сильной индейской кровью. Но вот второй, представившийся Виктор Дебс, — на англичанина похож не был. Типичный креольский юноша возраста от пятнадцати до девятнадцати. Консул сразу решил проверить, насколько он «Дебс», и обратился по-английски:

— Вы не слишком молоды для партнёрства?

— Без меня оно бы не состоялось, — с достоинством ответил на том же языке юноша.

«Янки, — сделал вывод консул по манере разговора. — В принципе, ситуация для североамериканцев не слишком экстраординарная. Они там рано из родного гнезда выпархивают».

— Ну что же, господа, надеюсь, вы мне не будете продавать карту инкских сокровищ? — прозрачно пошутил Уильям уже на испанском, усаживаясь за стол и закладывая салфетку за воротник.

— Увы, мистер Хадсон, — вздохнул старший. — Всё давно разграблено Испанией.

Из кухни начали подавать блюда. В первую очередь поднесли и откупорили бутылку чилийского москателя в качестве столового вина, а вокруг неё легли парящие тарелки с ароматнейшим «агуадито де полло» — куриным супом с рисом, кукурузой и зеленью. Суп сменился вторым блюдом «ломо сальтадо» — говядиной, обжаренной с луком, помидорами и перцем, подаваемой с «папас а ла уанкайна» — картофелем под сливочно-сырным соусом с жёлтым перцем. В качестве десерта на стол приземлилась «масаморра морада» — сладкий пудинг из фиолетовой кукурузы с сухофруктами.

Сотрапезники оказались воспитанными, и о деле за едой, как это, например, принято у янки, никто не разговаривал.

«Парень, вероятно, из южных штатов, — сделал про себя вывод Уильям».

Когда десерт занял своё место на столе, консул Британии решил, что пора уже приступать к делу.

— Замечательная кухня. Я очень доволен. Но что было причиной такого угощения? — улыбнулся консул, удовлетворённый обедом.

Фарабундо Марти выложил на стол небольшой слиток золота. Дебс, скосившись на персонал, подвинул корзинку с десертом так, что она загораживала драгоценный предмет.

— Здесь десять унций. У нас сейчас двадцать таких слитков. Мы ищем надёжный канал для ежемесячной продажи примерно такого объёма.

— Насколько понимаю, это золото не подвергалось чистке? — задал вопрос Уильям, взяв в руки жёлтую полукруглую лепёшку. — Странная форма.

— Золото очищено купелированием со свинцом, — возразил юноша. — А форма — от фарфоровой чашки, которую я использовал в качестве тигля.

Консул положил золото обратно и с удивлением посмотрел на юношу.

— Вы изучали химию?

— Я много чего изучал, мистер Хадсон, — улыбнулся он в ответ.

— Хорошо. Насчёт чистоты я ещё проверю, но если она достаточно хороша, то сколько вы бы хотели за этот нелегально добытый металл? — поинтересовался Уильям, тонко улыбнувшись.

— Давайте не будем торговаться, как на рынке, — сложил руки домиком метис. — Мы в курсе, что старателям, как правило, выплачивают только половину стоимости. Но мы будем настаивать на трёх четвертях. Вы без труда сумеете пристроить это золото тут же на Монетный двор Лимы без рисков, связанных с перевозкой.

— Что я могу и чего я не могу — это моё дело. Я ещё не решил, хочу ли я вообще связываться с вами, — поморщился Уильям от такого покушения на свой гешефт. Он уже произвёл в уме необходимые расчёты, и сумма в две тысячи песо навара ему нравилась больше, чем одна тысяча.

— Умножьте на двенадцать, — юноша, казалось, прочитал его мысли и, улыбнувшись, добавил: — Стабильность поставок стоит снижения нормы разовой прибыли. И кроме того, мы ещё не обсудили вторую часть нашего предложения.

— Неужели вы хотите предложить золото Её Величеству? — саркастично усмехнулся консул.

— Совершенно верно, — ничуть не смутился юноша. — Но не жалкие унции, а сразу миллионы фунтов.

— Фунтов стерлингов? — переспросил консул.

— Нет. Фунтов по весу, — поправил консула юноша. — В стерлингах счёт пойдёт на миллиарды.

Консул откинулся на резную спинку стула и оглядел парочку.

«Ну разумеется, это мошенники, как я сразу не понял, — огорчился Уильям. — Надо уходить. И наверное, сто́ит оповестить власти».

— Не сто́ит считать нас мошенниками, — опять прочёл мысли консула странный подросток. — Речь идёт о ещё не открытых богатых залежах, про которые знаем только мы. Эти залежи сейчас находятся на де-факто ничейной земле. И мы заинтересованы в том, чтобы там установилась власть и закон Её Величества. А действуя через вас, мы рассчитываем стать первыми, кто получит права на легальную разработку этих богатств. Разумеется, вы сами будете в числе компаньонов нашего предприятия.

Уильям замер, обдумывая услышанное.

«Ничейных земель на планете почти не осталось. Это или глубины континентов, или приполярные области».

— Если речь идёт об Амазонии, откуда вы, вероятно, и приволокли это золото, то ваша идея утопична. Создать компанию по добыче, конечно, можно, но Британия не будет вторгаться столь глубоко вглубь континента. Зачем, если всё добытое золото так или иначе попадёт в Лондон?

— Увы. Это золото не из Амазонии, и если не Британия придёт на эти земли, то там воцарится её низменный и последовательный враг.

«О ком они? — удивился Уильям. — Франция? Россия?»

— Так, джентльмены, — нахмурился консул. — Мне уже надоели эти игры в загадки. Рассказывайте свою историю целиком, и я решу, что я буду делать: помогать вам или звать полицию.

— Хорошо, — поднял ладони в жесте примирения Фарабундо Марти. — Мы с партнёром очень хорошо умеем находить золото по неким признакам, про которые пока никто не знает. И эти признаки указывали на исключительное богатство такого района Северной Америки, как Калифорния. Мы провели исследования и уверены, что богаче этого места на планете пока ещё не открыли. Там золото местами лежит просто тонким слоем под речными песками.

— Но разрабатывать это золото мы боимся, — подхватил речь товарища Дебс. — Стоит только людям узнать о богатствах Калифорнии, как туда съедутся сотни тысяч диких старателей. И, вне всякого сомнения, эти земли объявит своими Вашингтон.

— В условиях анархии, конечно, тоже можно работать, но мы предпочитаем порядок и закон, — подытожил Марти. — Поэтому мы очень хотим британского протектората над этими территориями.

— Хм. Это отнюдь не нейтральная земля, как вы утверждали ранее, — заметил консул. — Это территория Мексиканской республики.

— Она там ничего не контролирует, — отмахнулся юноша. — Более того, США неизбежно отторгнут территории Техаса, Новой Мексики и Верхней Калифорнии. До этого момента осталось года четыре-пять. Так что для принятия решений очень мало времени.

— Хм. Не только времени, но и оснований. Что я могу доложить в Лондон? Ваши слова? Этот слиток? Я ещё дорожу своим креслом.

— Слова пусты, согласен с вами, — кивнул Дебс. — Мы предлагаем вам самому совершить это открытие во славу Короны.

— Технически это можно сделать так, — тут же подхватил Фарабундо Марти. — Нужен ваш доверенный человек, что возглавит экспедицию. Полтора десятка наших надёжных и опытных ребят поплывут с ним на место и в его присутствии произведут разведку залежей на большой площади. Ваш человек всё зафиксирует и представит отчёт в форме, приемлемой для доклада в Лондон. А далее уже всё зависит от вас. Насколько вы сможете быть убедительным.

— Через год закончится война с Китаем, — перехватил Виктор Дебс. — Это идеальный момент для решения вопроса с Калифорнией. Её даже не надо отнимать у Мехико. Достаточно арендовать.

— Но лучше всё-таки отторгнуть. Так надёжнее. Получится пояс британских земель от Квебека через Орегон до Калифорнии, — подытожил метис и уставился на консула, ожидая ответа.

А Уильям Хадсон погрузился в раздумья.

«Неужели Господь услышал мои молитвы? Предположим, что они точно знают про золото. И оно там есть именно в таких количествах. Если тема выгорит, то я взлечу. Так взлечу, как не мог себе даже представить. Приставка „сэр“ — это как минимум».

Сердце Хадсона застучало сильнее. В ушах зашумела кровь.

«Партнёрство в добыче золота тоже вещь отличная. Я им сейчас нужен, и значит, условия будут хорошими».

— Почему вы обратились ко мне? В Мексике есть полномочный посол Великобритании, сэр Ричард Пэкинхем. У него, несомненно, больше возможностей.

— Риск утечки информации неприемлемо высок, — покачал головой младший партнёр. — Вы второй по доступности официальный представитель Короны, и потому мы обратились к вам.

— Хорошо, джентльмены. У меня есть доверенный человек, и я найду судно. Но я пока не услышал, чего вы оба хотите?

— Как уже говорилось, мы хотим легальности. Если эти земли будет контролировать Корона, то к разработке будет допущен ограниченный пул компаний. Мы хотим быть в их числе, — пояснил Фарабундо Марти.

— И британское подданство каждому из нас, — добавил Дебс.

— Хорошо. Я вас понял. Готовьтесь к отплытию через неделю.

— А золото? — кивнул метис на драгоценную лепёшку, по-прежнему лежащую на столе.

— Я куплю эту и все последующие партии за три четверти стоимости после того, как подтвердятся ваши слова о Калифорнии.

— Это очень долго. Нам нужны деньги сейчас.

— Тогда довольствуйтесь половиной. А в случае вашей правоты я выплачу оставшееся, и мы оформим партнёрство.

На этом ударили по рукам. Консул отправился настраивать сына на, возможно, главное в его жизни приключение, а партнёры вернулись в номер, вполне довольные разговором.

(1) Агустин Фарабундо Марти Родригес — сальвадорский революционер. Юджин Виктор Дебс — социалист, один из основателей профсоюзного движения Industrial Workers of the World (IWW)

Отец Кальво привычно шёл по следу.

Опрос жителей и причта деревни Ракчи ничего нового не дал. Все в один голос утверждали, что накануне в деревню съехалось множество кечуа. По узорам на их пончо и шапочкам было видно, что они прибыли из разных уголков страны. Накануне ритуала по домам прошёлся страшный человек в маске с клювом, объявивший, что индейцы принесли с собой чуму, и велел всем оставаться в домах, пока власти не очистят территорию. В доказательство своих слов он показал повозку, запряжённую осликом, на которой лежали тела, покрытые ужасными язвами. Жители, разумеется, испугались и два дня не выходили из домов.

Никакой чумы, конечно, не было. Вся эта хитрость была задумана, чтобы исключить свидетелей ритуала. И она почти удалась. Полёт человека с красными крыльями видели лишь трое жителей, которые как раз утром того дня возвращались из города. Однако их рассказы не дали ничего нового.

Второй зацепкой стала исповедь старика. Священник кафедрального собора Куско дословно повторил содержание своего письма и добавил лишь словесный портрет человека.

«Если человек обращается к первому попавшемуся священнику, значит, он не местный, — рассуждал инквизитор. — Житель Куско пошёл бы к священнику своего прихода. Значит, нужно опросить корчмарей».

Мысль оказалась верной. Вскоре отец Кальво узнал, что старик трижды останавливался в одной и той же таверне. Впервые это произошло в начале мая, когда он прибыл в составе группы из пяти мужчин и мальчика. Они переночевали и ушли на север. В середине мая группа вернулась, но мальчик и один из группы сбежали, прихватив трёх мулов с поклажей. Старик и трое метисов искали пропажу почти неделю, но потом уехали. В последний раз старика видели в таверне за неделю до ритуала. Он провёл там день и снова исчез.

Расспросив служителей таверны, инквизитор выяснил любопытную деталь. Метисы были из Парагвая. Нашлась женщина, проведшая ночь с одним из них, и мужчина сам рассказал ей об этом.

Отпустив грех распутной женщине, отец Кальво задумался.

«Парагвай! Очень интересно. Кто-то там пытался заниматься экзорцизмом на свой страх и риск. Понятно почему. У служителей церкви в Парагвае давно оборваны связи со Святым Престолом, и все проблемы они решают как умеют. Видимо, одна из них оказалась им не по зубам».

В итоге инквизитор составил словесные портреты трёх гаучо с равнин и метиса. Описание внешности мальчика подходило практически к любому пятнадцатилетнему подростку в Куско, поэтому отец Кальво отбросил его, сосредоточившись на единственном члене группы, владевшем кечуа. Вероятно, это был местный проводник, и именно он вёл группу к шаманам.

Третьей ниточкой стала фраза из исповеди старика. Отец Рамон перечитал её ещё раз: «Колдуны, что выступали в университете…» Возможно, там скрывалась разгадка. Не теряя времени, инквизитор отправился на беседу с ректором.

— Господи! Я уже устал повторять. Это не было колдовством, — возмущённо ответил ректор на вопрос инквизитора. — Всех их секретов я не знаю, но несколько трюков готовились моим работником и студентами. И там нет ничего, кроме обмана зрения.

— Расскажите поподробнее, — попросил отец Кальво, понимая, что разговор с учёным будет непростым.

— Мы дали слово хранить тайну. И мы будем её хранить. Я готов присягнуть на Библии, что в трюках с протыканием мальчика клинками, в распиливании и в левитации нет ничего, кроме технических уловок.

— А нечеловеческая память?

Ректор просиял, попросил подождать и вышел из кабинета, чтобы привести студента.

— Карло, сколько слов ты теперь запоминаешь? — спросил он, хитро поглядывая на инквизитора.

— Уже полсотни получается, — несколько испуганно ответил студент, бросая взгляд на монаха в рясе доминиканского ордена.

— Продемонстрируй, — скомандовал ректор и протянул Кальво грифельную доску. — Напишите полсотни слов и пронумеруйте их.

Студент попросил зачитать список дважды и, иногда ошибаясь, продемонстрировал практически такую же феноменальную память, как и у того самого «колдуна».

— Всё дело в методике запоминания. Она очень проста, и мне её рассказал тот самый юноша, когда устраивал своих протеже…

Ректор вдруг замолчал, а отец Кальво, напротив, напрягся и прищурил глаза.

— Кого? Каких протеже? Говорите, уважаемый сеньор Фейхоо.

Выдохнув, ректор рассказал, что принял группу кечуа на обучение по просьбе «колдуна».

— У меня к ним нет никаких претензий. Они очень усердны, ведут себя прилично и посещают церковь.

— Так. Так. Так… — протянул отец Кальво. — Как вы поддерживаете связь с этим благодетелем?

— Никак, — слишком поспешно ответил ректор.

Инквизитор одним взглядом выразил столь сильное недоверие, что ректор поспешил пояснить:

— Он сам приходит. У меня нет необходимости его искать.

Ректор замолчал, и отец Кальво счёл за лучшее откланяться.

Пока.

Это гнездо кечуа он ещё изучит. И ректора тоже. Но пока что формально тот ни в чём не виноват, и предъявить ему нечего.

Выйдя из университета, отец Кальво отошёл в сторону и замер в тени. Долго ждать не пришлось. Скрипнула дверь, и босоногий мальчишка умчался вверх по улице, провожаемый задумчивым взглядом инквизитора.

— … Тоже провозгласили независимость. Но вместо того чтобы начать делить королевские земли между собой, наш великий предводитель — доктор Франсия — сделал их государственными, и доход от этих бесчисленных пастбищ и полей стал наполнять казну, а не частные карманы, — вещал Патиньо в битком набитой таверне, где его внимательно слушали рыбаки, грузчики из порта, мастеровые и прочая постоянная публика питейных заведений Кальяо — порта Лимы.

— А что же сеньоры? — из-за спин толпы задал вопрос Солано. — Так и стерпели, стало быть? Не верится.

Сегодня он выступал в роли провокатора, ибо народ был немного туговат и соображал медленно.

— Правильно делаете, что не верите, — эффектно взмахнул рукой Патиньо. — Заговоры шли один за другим. Но Франсия был умнее их всех, и судьба заговорщиков была всегда одна и та же: тюрьма или плаха. А их имущество шло опять же в государственный земельный фонд, откуда раздавалось простым крестьянам за полтора песо в год аренды.

Таверна взорвалась криками недоумения и недоверия.

— Я клянусь именем Господа. Я сейчас говорю правду, — перекричал гул голосов Патиньо. — Более того, государство выдавало бесплатно скот на расплод и инструмент новым семьям. Государство в каждой деревне завело школу, и с тех пор в Парагвае нет ни одного безграмотного мужчины. Преступности в государстве нет вообще. А значит, и толпы полицейских нет на шее народа. Церковная десятина поступает в казну и со временем усохла до четырёх процентов. Еда в изобилии и очень дёшева. Индейцы — полноправные члены общества и имеют все права наравне с метисами и креолами. Нет на свете государства более счастливого, чем Парагвай.

— Только там границы закрыты, — усмехнулся трактирщик, самый эрудированный из собравшихся. — Не въехать, не выехать. Видать, чтобы от счастливой жизни не разбежались.

— Почему же, любезный, — усмехнулся Поликарпо. — Я же выехал. Просто особо и незачем. Торговля внешняя вся в руках государства, и вся прибыль от неё тоже. Иностранным купцам открыт доступ в два города, и этого достаточно. А соседи у Парагвая слишком беспокойные, чтобы не сторожиться. В Аргентине война между провинциями идёт, не затихая. И Бразилия нависает. Так что здесь по-любому будешь держать границу на замке и порох сухим.

Патиньо хлебнул из кружки, смачивая горло.

— Так что, уважаемые, смотрите. Если кто-то будет призывать строить государство по парагвайскому варианту — идите за ним. Это точно враг латифундистов, ростовщиков и кровопийц-заводчиков. Государство должно быть для народа, а не народ для государства. Именно так завещал великий Супремо!

Это было уже не первое выступление Патиньо в пролетарской среде Лимы и Кальяо. Он нарабатывал опыт для того, чтобы позже передать его десяткам и сотням агитаторов, которые разойдутся во все концы латиноамериканского мира, игнорируя условные государственные границы.

Приёмы конспирации Солано тоже передавал. Правда, не из своего жизненного опыта, завязанного на технологиях, а скорее из практики дедушки Ленина, но для середины XIX века и этого было достаточно.

Например, костюмы у них были сейчас простые, рабоче-крестьянские. А Патиньо даже шкиперскую бородку наклеил, ибо своя у него категорически не росла. Индейская кровь оказалась сильнее. Настоящие имена они больше не светили, пользуясь псевдонимами.

В том отеле, где они обедали с консулом, они больше ни разу не ночевали, хотя наём не отменяли, пока мистер Хадсон не расплатился за золото и не организовал экспедицию. Доверенным лицом дипломата оказался его сын, а вся поездка была залегендирована как охота за редкими бабочками. По нынешним временам вполне себе веская причина.

Возвращение экспедиции ожидалось через четыре-пять месяцев, а пока Солано изучал настроения в столице. И чем больше он погружался в контекст этого города и этой эпохи, тем больше мрачнел. Несмотря на большое количество недовольных жизнью, всерьез опереться в столице было не на кого. По одной простой причине — отсутствие рабочего класса как класса.

Пролетариат XIX века — это великолепная среда для работы агитатора. Масса нищих людей, вкалывающих по 14 часов практически за еду — что может быть восприимчивее к любым переменам? Но в Лиме даже близко такого не наблюдалось. Верхний слой (церковь, аристократия, офицеры, латифундисты, государственная бюрократия) снимали сливки со страны и недовольство испытывал только от качества и количества сливок. Вокруг них кишела обслуга, обязанная своим благосостоянием господам и ни в коем случае не намеренная что-то менять. Есть мастеровые. Но все они собственники средств производства, следовательно, революционности от них ждать смысла никакого. Они, конечно, не против изменений к лучшему, но делать для этого ничего не будут.

Есть, конечно, буйное студенчество, но, во-первых, в Лиме его намного меньше, чем в Арекипе, а во-вторых, в эту среду Солано и Поликарпо пока входа не нашли. Времени и связей не хватало. В среду образованных людей желательно тексты вбрасывать, но пока готовых текстов не было. Да и идеология еще не до конца сформулировалась в голове Солано. Он не спешил.

Рукопись агитационной книжки, которую Патиньо использовал в своих речах, называлась «Парагвайский вариант». Правды там было примерно треть, а остальное — некая смесь лубочной версии СССР, легенд об империи инков и улучшенной истории Парагвая. А на роль «Карла Маркса» удобно помещалась фигура покойного Гаспара Франсия. Можно что угодно вещать от его имени, он уже не возразит. Простому народу тезисы из этой книги заходили на ура, но интеллигенции нужно было что-то другое.

Позарез требовалась собственная типография, но, увы, добыть в Лиме оборудование вариантов не нашлось. Это всё-таки окраина обитаемого мира. Оставалось рассчитывать на типографию университета и благосклонность его ректора. Или на очередное прогрессорство.

Революционеры времён Ильича, как правило, пользовались гектографами. Вещь очень простая и удобная для подпольной деятельности. Но, увы, для Солано непригодная, ибо гектограф работал только с анилиновыми чернилами. А анилин в 1841 году был ещё не изобретён. И заниматься его синтезом ни времени, ни условий не было (2).

Солано напряг память и выудил из неё альтернативу гектографу — «мимеограф». Это было одним из множества изобретений Эдисона и представляло собой мелко насечённый напильник формата А4. На этот блок укладывался лист тончайшей вощёной рисовой бумаги, поверх него — обычной, и на ней уже от руки писался текст. Обычно свинцовым карандашом. На вощёной бумаге в местах нажима появлялась микроперфорация, через которую, как через трафарет, можно было откатать валиком с краской до нескольких сотен оттисков.

Солано загорелся было идеей быстро сделать мимеограф, но резко остыл. Насечь такой огромный напильник с ювелирной точностью в Лиме никто не мог. А заменить его пачкой игл стоило неимоверно дорого. По прикидкам, для формата А4 нужно было около тридцати тысяч иголок. И даже если не принимать в расчёт тот факт, что такого количества у торговцев не было, сама сумма за такую партию выходила астрономическая. Самая дешёвая иголка стоила один реал. Даже с учётом опта вся партия игл стоила бы около трёх тысяч песо. За такие деньги можно было организовать кражу нормальной типографии и не морочить себе голову.

Тем не менее даже при отсутствии вспомогательной печатной продукции двухнедельный агитационный марафон принёс свои плоды. Сформировался зародыш подпольной ячейки.

В столице на рассказы о сказочном социализме Парагвая живо отозвался старый испанец по имени Дон Симон.

Его тележка с точильным камнем, запряжённая осликом, была знакома всем домохозяйкам Лимы и окрестностей. Его руки, ловкие и быстрые, чинили что угодно за гроши, а пока он работал, охотно болтал с кем придётся — от весёлых вдовушек до угрюмых ремесленников.

А поговорить ему было о чём. За свою долгую жизнь неуёмное любопытство заставило его прошагать практически весь континент.

Началась эта тяга к приключениям со знаменитой экспедиции Гумбольдта и Бонплана. Больше сорока лет назад, будучи очень молодым человеком, он нанялся носильщиком и посетил с господами учёными джунгли Ориноко, Венесуэлу, Колумбию, Эквадор, где и подхватил тропическую лихорадку. Туземцы его выходили, и он некоторое время прожил с ними, выучив их язык. А потом тяга к приключениям погнала его дальше.

В 1826 году он нанялся в сопровождение ещё одной экспедиции — на этот раз торгово-разведочной. Торговец из Буэнос-Айреса по имени Сория и англичанин по имени Люк Крессол искали удобные пути и возможности для организации факторий в лесном Чако. Несколько месяцев с опасными приключениями они сплавлялись по реке Бермехо и благополучно достигли устья реки после извилистого маршрута длиной в 1200 миль.

Ошибкой путешественников было незнание того, что Бермехо впадает в Парагвай на территории одноимённой республики. Патруль задержал их и отправил на суд к Франсии.

— Англичанина и аргентинца Супремо счёл шпионами и распорядился не выпускать никогда, — рассказывал Дон Симон, — а меня он спросил лично, чего я искал в его земле. И я сказал, что просто люблю смотреть на мир. И с удовольствием посмотрел бы, как живут в Парагвае. Он усмехнулся и ответил: «Думаю, что жизни тебе хватит, чтобы узнать Парагвай подробнее». Так, я оказался на добыче йерба-матэ, потом чинил дороги, работал на выделке шкур. Парагвай мне понравился. Это единственная страна из всех, что я видел, где люди были спокойны и счастливы. Я даже язык гуарани там выучил. Но через пять лет я сильно заскучал и, как-то будучи на работах в порту Итапуа, увидел Франсию. Я кинулся ему в ноги и попросил освободить меня. Говорю: «Доктор Франсия, жизнь коротка, а я ещё так много стран и людей не видел. Отпустите меня».

— А что? Так можно было? — изумился Солано. — Вот так просто попросил, и он выпустил?

— Ну да. Он меня вспомнил. Расспросил, что я видел в Парагвае, где был, что думаю. И разрешил покинуть страну на одном из кораблей, что в Итапуа грузились матэ. Так, я попал в Буэнос-Айрес и продолжил своё путешествие. Но теперь у меня уже ноги не те. Осел я в Лиме и вот — ножи точу.

Дон Симон оказался бесценной находкой. Он был безграмотен, но, выслушав все пропагандистские материалы, запомнил их с первого раза. Он превратился в нечто подобное живой газете для таких же безграмотных обитателей столицы, коих в ней было три четверти.

Теперь идеи «парагвайского варианта» будут медленно, но верно донесены до каждого жителя столичного округа. Но идеи — это мало. Нужно было как-то организовывать сторонников. Нужен был человек из местных и способный к такой работе.

И он нашёлся.

Хосе Мария «Чото» Вальверде — владелец самого популярного (потому что дешёвого) в порту трактира — в очередной раз слушал истории про необыкновенную жизнь в Парагвае от двоих пришлых, работающих в паре. Они здесь уже неделю народ развлекали, и бармен не мог понять, зачем. Но один из прикормленных клиентов сообщил как-то боссу, что эти люди ищут себе помощников, чтобы весь Перу превратить в подобие этакого Парагвая. Дескать, он имел с главным из этой парочки разговор на эту тему.

Трактирщик тут же подобрался, как гончая перед рывком.

О нет! Он отнюдь не хотел сдать властям этих опасных смутьянов. Наоборот. Он почувствовал: это его шанс.

Прозвище «Чото» означало дворнягу. Его употребляли для любого беспородного домашнего животного. И именно так его назвал чиновник в кабильдо Кальяо, когда Вальверде попытался зарегистрироваться как избиратель. По конституции, принятой в 1839 году, он вполне проходил по имущественному цензу, но жирный ублюдок наорал на него:

— Закон писали не для таких, как ты. Пошёл отсюда, чото! Продолжай торговать своей бурдой — это твоё место в жизни (3).

В тот день он впервые нажрался как свинья в собственном кабаке. И с того дня кличка «Чото» так и прилипла к нему. Его это сначала бесило, а потом он стал даже гордиться тем, что он «Чото», и искал малейшего способа, чтобы превратить жизнь господ в ад.

Но зрелище валяющихся в блевотине джентльменов лишь на короткое время утоляло его жажду мести. И вот теперь, боясь спугнуть, он слушал рассуждения двух интересных людей о том, как надо устроить жизнь во всей Америке. Ему было, в общем-то, плевать на индейцев и крестьян. Он чётко усвоил одно: тот, кто вовремя поднимет и оседлает эту волну, взлетит на самую вершину.

Да. Риск огромен, но и награда того стоит. А то, что для этого надо наладить работу и строить конспиративные ячейки — так это правильно. Это разумно. Он сделает так, как ему советуют и учат. Он всё хорошо запомнит и не ошибётся. И когда-нибудь он лично выбьет табурет из-под ног того ублюдка, что наградил его позорным прозвищем: «Чото».

(2) Солано чуть-чуть не прав. Анилин был получен в 1826 году (Ю. Фрицше), но его промышленный синтез (через нитробензол) разработан Н. Н. Зининым лишь в 1842 году.

(3) Помимо имущественного ценза был и ещё и образовательный. А по нему могли завернуть практически любого неугодного.