#5 Печать пожирателя

Глава 1 Тихое место

— Как же меня задобали эти подземелья… — пробормотал я, пригибаясь на особо низком участке тоннеля.

Идущий впереди Синицын что-то невыразительно буркнул, а затем добавил:

— Недолго осталось.

— Ага…

Под ногами чавкала глинистая почва, за шиворот то и дело сыпались влажные комья земли, отовсюду торчали корни.

Тайный лаз в закрытую клинику… Ну да, ну да, кто бы сомневался… Во время нашего разговора с Синицыным я пытался понять, как он умудрился пробраться в «Тихое место» после всего, что с ним случилось — и оказалось, что всё предельно просто.

Хотя как — просто?

Прокопать почти полтора километра подземного пути, пусть и с помощью магии — задача не из простых. Укрепить и защитить его от магического поиска, потратить массу сил, денег и энергии на ещё более крутую защиту уже на выходе в клинику — тоже не самое лёгкое действие…

А сколько магии (и опять же — денег) Синицыну приходилось тратить на дальнейшее сокрытие всего этого, на протяжении почти восьми месяцев — и представить страшно.

Скрытый лаз начинался в выкупленном Синицыным доме на окраине села Татинец, расположенном на берегу Волги, и заканчивался где-то под главным корпусом «Тихого места».

— Пришли, — выдохнул мой спутник, и приложил руку к бетонной плите, перегородившей наш путь.

Из-за его плеча я увидел, как сложная система заклинаний упорядочилась, а затем… Бетон просто растворился, открывая проход в тёмное помещение.

— Артефактное разложение? — шепнул я, выбираясь следом за Синицыным.

— Именно.

— И как часто вы его подпитываете?

— Раз в неделю.

Мы оказались в небольшой комнате, заставленной коробками с разными запчастями.

— Что это за склад?

— Склад и есть, — тихо ответил Синицын, — Здесь хранят запчасти к барокамерам и устройствам управления ими… Идёмте, молодой человек. Времени у нас не так много…

Я машинально посмотрел на часы, отображающиеся в линзах. Два часа ночи… В восемь мне надо уже быть у Геллерштейна младшего, и я искренне надеялся, что после этой ночной вылазки продолжу усиление своей искры.

Главное — чтобы никто не заметил нашего проникновения…

Ну и… Чтобы проклятье удалось вытравить.

Дверь склада спокойно открывалась изнутри, так что мы выскользнули в подвальный коридор, скрытые мощным артефактом морока, и вскоре проникли в зал с барокамерами — его двери и вовсе не запирались.

А зачем, если подвал блокировался на ночь целиком?

Сейчас тут было темно — хоть глаз выколи! — и очень тихо. Каждый наш шаг разносился по залу и затухал где-то в темноте…

— Сколько времени займёт процедура? — уточнил я, подходя к барокамере.

— Немного… Чтобы вытравить проклятье из вас, думаю, минуты три-четыре… Только сначала просканируем вас…

Синицын отыскал на ближайшем шкафу устройство с небольшим экраном на ручке,, которым меня уже обследовал Геллерштейн, прицепил к нему какой-то кристалл, который достал из кармана, и запустил сканер.

— Так, не двигайтесь… Постарайтесь сохранять энергетику в спокойствии… М-м-м…

Устройство запиликало, на экране появились какие-то символы. Синицын нахмурился.

— Это какая-то чушь… Я вижу, что в вас есть компоненты проклятья, но… Это не моё заклинание!

— Не ваше⁈ — удивился я, — Кажется, я чего-то не понимаю.

— Я тоже…

— Оно могло мутировать самостоятельно? — мне на ум тут же пришёл Мунин, который, по сути, и был таким мутировавшим проклятьем.

— Нонсенс! Это невозможно!

— Да как сказать, как сказать…

— Что вы имеете в виду?

— Да это сейчас неважно! Вы сможете что-то сделать? Если нет — дайте мне этот чёртов каскад заклинаний, которым вы заразили артефакт, и я справлюсь сам!

— Не думаю, что у вас получился, господин Апостолов.

Мне ответил не Синицын — а голос, раздавшийся со стороны входа.

Кляня себя за то, что даже банальное сигнальное заклинание не оставил у дверей, я резко обернулся.

— Дмитрий Соломонович?

Сын Геллерштейна, небрежно поигрывая повисшим над его ладонью шаром заражённой фиолетовой энергии, сделал пару шагов вперёд.

— Не ожидали меня тут встретить?

— Признаюсь — да, — коротко кивнул я, — Рассчитывал провернуть всё по тихому, и слинять, чтобы вернуться к вам на процедуры утром.

— Строите из себя ловкача?

— Не без этого.

Бессмысленный диалог был мне только на руку. Мозг лихорадочно соображал, как выкрутиться из сложившейся ситуации.

И по всему выходило, что мирно отсюда мне уйти не удастся.

— Кстати, Апостолов, — растягивая слова, надменно (и куда только девалась вся учтивость?) произнёс младший Шеллерштейн, — Спасибо, что привели сюда Андрея Фёдоровича. Признаться, в какой-то момент я думал, что он действительно умер… Но вы, как я вижу, обладаете двумя поразительными талантами: раскапывать то, чего раскапывать не стоило — и убеждать людей.

Я услышал, как Синицын за моей спиной скрипнул зубами.

— Вот уж не думал, что сынок Соломона замешан во всём этом…

Дмитрий услышал его слова, и нагло ухмыльнулся.

— Боюсь, отец тут ни при чём. При всей гибкости его моральных принципов, он не одобрил бы то, что я сделал.

— Вы сделали? — спросил я — и едва задав вопрос, тут же догадался, — Так значит, вы обнаружили проклятье в барокамерах? И изменили его?

— О да! — усмехнулся Дмитрий, — Запретные искусства всегда казались мне… Слегка недооценёнными. И когда полгода назад я обнаружил, что наше главное изобретение несёт их печать… Это побудило меня разобраться. А открывшиеся перспективы, о-о-о… Полагаю, вы и сами всё понимаете — не зря же внесли коррективы в собственное изобретение.

— Я сделал это не для личной выгоды! — процедил Синицын.

— В самом деле? А для чего же?

— А вы не хотите обсудить это позже, наедине? — встрял я в их разговор, — Не то, чтобы мне не хотелось послушать такую занимательную историю — но в моей искре, видите ли, засели частицы проклятья. Вашего совместного, насколько я понимаю. Изобрёл его господин Синицын, вы, Дмитрий, решили воспользоваться открывшимися возможностями и изменили. Браво, нетривиальное мышление, и всё такое — но давайте покончим с этим. Вы извлечёте его из меня — и тогда продолжим разговор.

— Боюсь, на это нет никакого шанса, господин Апостолов, — покачал головой младший Геллерштейн, — Вы слишком много узнали. А я не собираюсь рисковать, и подставляться инквизиции.

— Всерьёз считаете, что сможете заткнуть мне рот? — я приподнял бровь.

— А вы думаете, у меня не получится? — рассмеялся Дмитрий, — Бросьте, Апостолов. Я дважды проводил ваше глубокое сканирование, и знаю, насколько вы слабы. Да даже если бы я не видел вашей едва тлеющей искры — и так мог бы сказать об этом наверняка. Иначе зачем вам приезжать в нашу клинику?

— Резонно, — улыбнулся я самой холодной из своих улыбок, — А что насчёт господина Синицына?

— О, с ним я ещё надеюсь поговорить, — оскалился младший Геллерштейн — и дунул на шар заражённой энергии.

Он рванул к нам так быстро, что если бы я не предполагал чего-то подобного — точно бы оказался под ударом. А так, успел оттолкнуть Синицына вправо, сам прыгнул влево — и жахнул по Дмитрию яркой вспышкой дезориентирующего заклинания Света.

На несколько секунд подвальный зал затопило сияние.

Я влил в тело физической энергии, опустошая заправленную пару часов назад искру наполовину. Перемахнул через панель управления барокамерами, уклонился от тёмного щупальца, которым младший Геллерштейн ударил через весь зал наугад, отбил второе огненным клинком, мелькнувшим в руке — и оказался рядом с противником.

Он явно не ожидал от меня такой прыти — на лице Дмитрия отразилось искренное удивление, которео почти сразу же сменилось звериным оскалом. Из его груди вырвался поток чёрной, грязной энергии, но я был готов к подобному.

Так что без труда перехватил эту мерзость — и толкнул её обратно, «внутрь» Дмитрия.

Эффект превзошёл все ожидания.

Уже готовое тёмное заклинание ударило по своему владельцу также, как должно было ударить по мне. Дмитрия обволокло тёмной энергией, отшвырнуло назад, на десяток шагов, протащило по полу и он остановился на входе в зал — у самых ног только что появившегося там профессора Геллерштейна.

Директор клиники замер, увидев, КТО оказался у его ног. А затем медленно повернулся ко мне.

— Вы мне сразу не понра…

Договорить ему я не позволил.

Ещё не хватало против Магистра драться — раскатает в лепёшку, если вплотную не подобраться.

«Выпив» лежащий в кармане кристалл с физической энергией, я снова рванул вперёд — да так, что суставы затрещали!

Чудом увернувшись от копья света, разрезающего сам воздух, я оказался рядом с Геллерштейном, и ударил его «страхом».

Голова взорвалась адской болью, перед глазами заплясали круги — но я не остановился. Не было времени на расшаркивания.

Опешивший профессор сделал шаг назад, споткнулся о тело сына… Я преодолел последнюю пару шагов, сбил директора клиники с ног и повалил рядом с Дмитрием.

Решения приходили интуитивно и лихорадочно — я понимал, что Геллерштейн не станет слушать меня просто так, поэтому требовалась… «Шоковая терапия».

На которую, впрочем, сил уже почти не оставалось.

Преимущества, которые мне давала магия «пожирателя», были весомыми — но имели настолько же весомые недостатки. Из за того ли, что способности не были развиты должным образом, из-за слабости моей искры, или из-за ещё чего-то — не знаю. Но постоянное их использование выбивало меня из колеи так, что потом неделями приходилось восстанавливаться.

Вот и сейчас…

Отбросив эти мысли, я положил правую руку на лоб Дмитрия — чьё тело покрылось магическими струпьями и наростами, а из тела начали прорастать мелкие щупальца — а левую на лоб Геллерштейна старшего.

А затем «выстрелил» в обе стороны энергожгутами и направил на один из них поглощение воспоминаний.

— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…

Хвала Эфиру, младший Геллерштейн назвал примерное время, когда обнаружил проклятье — так что был хоть какой-то шанс отыскать его воспоминания.

Я старался не думать о том, что сейчас сюда ворвётся охрана и, увидев меня, просто пристрелит.

Пуленепробиваемый амулет, прикупленный в Новгороде, выдержит не больше обоймы…

Прочь! Прочь, мысли! Мне нужно найти…

— Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года… Артефакторные барокамеры… Проклятье… Синицын… Изменение проклятья… Декабрь 2030 года…

Картинки чужого сознания возникли в моём сознании внезапно — как и всегда.

Вихрем они пронеслись перед глазами — Дмитрий наблюдает за смертью девушки в барокамере, видит ругань отца и Синицына, исследует устройство артефакта, проверяет его, хмурится, обнаруживает в энергокристаллах посторонние колебания… Бессонная ночь, радость на лице, попытка управлять проклятьем… Вытянутые из барокамеры частицы чужих жизней вместе с этим проклятьем — и магия, которая после этого изменилась… Два эпизода, когда Геллерштейн-младший на волосок от того, чтобы отец узнал о его «иной» природе… Подделанные отчёты, внесение изменений в структуру барокамер…

Всё оборвалось также резко, как и началось. Меня и директора клиники отбросило в разные стороны, и я врезался спиной в ближайший стол. С него посыпались какие-то инструменты.

— Вы в порядке? — Синицын неожиданно оказался рядом и помог мне встать, — Что вы сделали⁈

— Просто… Показал Геллерштейну, что сделал его сын.

— Вы менталист⁈

— Можно сказать и так…

Профессор, оказавшийся у стены зала, медленно поднялся и потряс головой. Затем посмотрел на меня. В его пальцах вновь оказалось колдовское свечение, но… На этот раз он не атаковал.

— Что… Что вы сделали с моим сыном⁈

— Это не я, профессор. Он сам это сделал. Вы видели.

— Я не знаю, что я видел! — выкрикнул Геллерштейн, и его голос сорвался, прокатившись звонким эхом под сводами зала, — Не знаю! Вы… Вы превратили его в чудовище, и задурили меня! Спутались с этим…

Трясущимся пальцем директор клиники указал на стоящего рядом со мной Синицына, и с его руки сорвалась тонкая золотистая стрела.

Но, видимо, профессор был настолько ошарашен, и находился в раздрае, что заклинание получилось слабым — и я без труда его отбил.

— С кем, профессор? — спросил я, — С человеком, который отдал жизнь вашей клинике, и у которого вы всё отобрали? Дочь, работу, достижения — да ещё и выставили всё так, будто он сам виноват?

— Вы… Вы…

На Геллерштейна было больно смотреть. Обычно властный и высокомерный, сейчас он напоминал больного старика с трясущийся челюстью и тремором в конечностях. Он снова повернулся к сыну, который лежал у входа в зал, покрытый образованиями тёмной магии. Грудь Дмитрия судорожно вздымалась.

— Послушайте, профессор, — я сделал несколько шагов вперёд, примирительно поднимая руки, — Вы видели, что произошло. Я — неведомый, и у меня масса умений. Ментальных — в том числе. Я раскопал информацию про Синицына, нашёл его, как видите — и он рассказал, что случилось. Да, он подсадил проклятье в ваши барокамеры — но лишь для того, чтобы собирать жизненную энергию для воскрешения дочери.

— Безумец!

— Не об этом речь! — резко перебил его я, не давая распалиться.

А параллельно подошёл ещё на несколько шагов, оказавшись в зоне эмоционального воздействия. Голову рвало на части изнутри, но я понимал — если сейчас я не решу вопрос мирно — меня будут ждать очень большие проблемы…

— Ваш сын обнаружил это проклятье, и понял, что оно делает. Но вместо того, чтобы рассказать вам, или искоренить — решил воспользоваться открывшейся возможностью. Но, как видите — что-то пошло не так. Проклятье Синицына просто собирало крохи жизненных сил — не более того. С каждого, по чуть чуть. А «улучшенная» версия Дмитрия поселяется в энергетике пациентов навсегда, и потом медленно их убивает!

— Но… Но… Как? Зачем⁈

— Вам лучше знать своего сына, — я незаметно надавил на профессора сожалением, и он поник окончательно, — Но вечная жизнь может прельстить кого угодно, полагаю…

— Я не… Я не знал… Я не представляю…

— Зато я представляю, — я подошёл вплотную к Геллерштейну и положил руку ему на плечо — не только, чтобы усилить воздействие, но и чтобы просто не упасть от невероятной головной боли.

Дерьмо… Ещё пара минут, и меня просто вырубит…

— Нужно повернуть ритуал вспять. Очистить барокамеры, очистить энергетику клиентов — и мою в первую очередь! — но сделать это может лишь создатель проклятья, — я указал на хмурого Синицына, наблюдающего за моим монологом, — Потому что оно завязано на него.

— А… — профессор снова посмотрел на сына, — Что будет с Дмитрием? Вы… Вы сможете помочь ему? Андрей⁈ — он обернулся к бывшему коллеге, — Андрей, я прошу тебя… Я умоляю! Спаси… Спаси моего сына.

В зале повисло молчание.

Синицын пожевал губами.

— Просишь о помощи? После всего, что случилось? После всего, что со мной сделал⁈ После… После того, как ты УБИЛ МОЮ ДОЧЬ⁈ Просишь спасти твоего сына после этого⁈

Слова звенели как металл, и я не мог спрогнозировать, поможет Синицын Геллерштейну, или нет. Сил, чтобы проверять это эмоциональным пожиранием, у меня уже не осталось.

— Я знаю… Знаю, Андрей, — Геллерштейн опустился на колени, — Знаю… Я… Виноват в этом… Я не справился с твоим изобретением… Не рассчитал всё верно… Твоя дочь… Настя… Оказалась слабее, чем мы думали, и я… Я допустил ошибку… Мне снится тот день, Андрей… Каждую ночь снится!

— И поэтому ты превратил меня в изгоя⁈ Поэтому послал убийц⁈

— Я не… — глаза Геллерштейна округлились, — Я не посылал никаких убийц, Андрей! Я… Да, я испугался… И допустил много ошибок… Я повёл себя как последний моральный урод… Прости… Пожалуйста…

Синицын скривился, и ничего не ответил. Он отошёл к пульту управления, нажал несколько клавиш, запуская процесс настройки, затем достал из выехавшего откуда-то из глубин панели цилиндра несколько пробирок с разной жидкостью, внимательно их изучил, вылил одну прямо на пол, достал из кармана маленький складной нож и надрезал палец.

Накапав в пробирку своей крови, Синицын установил её обратно в цилиндр (как и прочие), затем вызвал магическую проекционную панель и принялся «загружать» в неё куски заклинания, то и дело поправляя их и связывая разными энергетическими блоками.

Мы с Геллерштейном внимательно наблюдали за его действиями.

Спустя пять минут Синицын закончил, и повернулся ко мне.

— Вы… Апостолов, верно?

— Да.

— Вы… Не заслуживаете смерти, Апостолов. И пусть вы лишили меня надежды на скорое возвращение дочери… Вы были правы. Никто не должен жить за счёт чужих сил. Никто. Залезайте в барокамеру, молодой человек. Избавим вас от этой дряни.