Летопись Серого Ордена – 3 Песня дубрав

Глава 7

• Эпилог

• Послесловие автора

Посвящается защитникам и защитницам Украины

Пролог

Такие драгоценные дни происходят в мае, летом или в течение сентября — когда в испещренной облаками голубизне лучит солнышко, воздух сладко пахнет многоцветием, а неумолкающий легит несет от реки прохладную свежесть; хочется гулять, петь, впитывать благодать мира каждой клеткой и запечатлевать эти мгновения теплым воспоминанием. Прекрасный, совершенный день.

Ветерок разгонял полем ряби, отчего одинокая усадьба казалась челноком или островком посреди зеленого озера. Оплетенный лозой плетень отяжелел пыльными, свитыми паутинкой гроздями винограда. Низенькая хижина утопала в душистом разноцветии: здесь процветали одуванчики, мальвы, розы, барвинки, маки, подснежники и бархатцы. Хижина была готова, будто только построена: крыша — камыша к камышам, побеленные стены без всякой кляксы, густой запах свежих досок. Из прозрачных окошек лучилось уютом.

Вокруг дома раскинулись яблони, груши, сливы, вишни, абрикосы, шелковицы, другие плодовые деревья, на ветвях рядом живицы и нежного цвета сверкали фрукты и ягоды. Землю покрывало обильное плетение разнообразных овощей: одни лелеяли почки, другие цвели, третьи выли бутончики, четвертые наливались, а пятые наклонились спелыми плодами. Ни грядок, ни троп, ни порядка — все росло кое-как. Над этим удивительным садом гудели майские жуки и пчелы, порхали бабки и бабочки, парили ласточки и воробьи.

Под кипами разнообразных яств в тени деревьев прогибался длинный стол. Наполненные миски и тарелки выстроились под открытым небом в три этажа: свежее, жареное, вареное, печеное, вяленое — блюд хватало для выдающегося пира. Едва заметная под посудой скатерть мерцала живыми рождающимися узорами, крутились и исчезали, словно отражения мыслей.

В голове стола замер голомозый человек в черном наряде: жесткие черты смуглого лица застыли, багровые глаза без радужок уставились в горизонты. Хозяин сидел без движения, словно нарисованный, и только красная вышивка на его рубашке вертелась, словно в заколдованном калейдоскопе.

Шли часы. С течением времени ни хороший день, ни нерушимый человек не изменились; в испещренной облаками голубизне лучилось солнышко, воздух сладко пах многоцветием, а неутихающий легит приносил от реки прохладную свежесть... Прекрасный, совершенный день.

Но спокойствие волшебного оазиса нарушили.

Багровый взгляд ожил, метнулся к реке, где черным пятном посреди зелени взорвалась тьма: клубилась облаком, угрожающая и непроглядная, словно высеченная из сокровенных недр, которых никогда не касался луч света. Марево двинулось к хижине, словно выброшенная на сушу глубинная гадина с множеством щупалец — ползла, переваливалась, оставляя за собой дорожку дымной слизи, серые былинки и высохшую землю, вспаханную глубокими трещинами.

Ни одна мышца на лице мужчины не шевельнулась.

С приближением скверны плетень упал; цветы увяли; листья пожухли и опали; хлопнули испорченные плоды, следом упали замертво насекомые и птицы. Трупики набухли, взорвались гнилой плотью, которая мгновенно истлела и оставила после себя желтые костяшки и пустые хитиновые скорлупы.

В гулкой тишине тьма остановилась по другую сторону стола. Блюда покрылись плесенью, посуда треснула, а скатерть почернела.

— Искренне поздравляю в моей скромной обители, — поднявшись, громко сказал хозяин. — Чувствуйте себя как дома.

Темнота сгустилась, свернулась и перелилась в силуэт, словно черное вино в прозрачный графин, приобрела черты и формы, превратилась в жуткое костлявое создание в раздутой мешке. Длинные растрепанные волосы плавали в воздухе, как разбавленные в воде чернила, переплетаясь с тьмой наряда. Было ясно, были ли в фигуре руки или ноги, но голова не имела ни шеи, ни ушей. На плоском землистом лице, отдаленно напоминавшем женское, постоянно сменялся нос — курносый, крючковатый, прямой, широкий — пока не исчез окончательно без следа. Осталась только тоненькая, длинная линия рта и глубоко посаженные глаза, наполненные непроглядной тьмой.

Он уже и забыл, как она выглядела до трагедии.

– Что ты нашел в этом теле? — ее голос напоминал шипение змеи.

– Сначала оно позволило понять их лучше, – ответил хозяин. — А потом я привык.

Она была прекрасна – это он помнил наверняка.

— Если пожелаете, я отброшу это тело, и мы сможем спеть, как...

— Не богохульствуй! - перебила гостья гневно.

Стол с грохотом разломился пополам.

- Простите, - мужчина поклонился.

Ее взгляд скользнул по столу и усадьбе.

- Убери это.

– Когда такова ваша воля.

Хозяин щелкнул пальцами, и ветер исчез. Голубое небо пошло трещинами, разлетевшимися темными молниями, раскололи солнце, пробежали к горизонту и черным кружевом растеклись по полям, пока не добрались до дома. Без звука деревья упали, подкошенные незримым серпом, хижина рухнула, словно в детской книжке-складянке, и земля проглотила ее вместе с огородом. Трещины умножались, пухли, распространялись и через несколько секунд разорвали остатки света на клочья, после чего иллюзия окончательно исчезла.

Теперь оба стояли посреди огромного круга, выложенного серыми плитами. Когда-то они были ослепительно белыми, но их цвет утек из этого мира вместе с жизнью. Вокруг под толстым слоем пыли лежали иссеченные каменные дома — скелеты разрушенных стен, тонких башен, винтовых лестниц и лунных мостов. Руины казались могущественными, но рассыпались в прах от самого легкого прикосновения. Выстоявшие остовы деревьев торчали извитыми колоннами, их ряды выстраивались в привидения аллей. На ночном небе неподвижно пульсировала багряная жарина, под ее бледным сиянием мертвый город казался залитым кровью.

Пустошь. Пыль. Призраки старого мира. Ни ветра, ни звука, ни запаха. Лишь волны жгучего мороза от фигуры напротив.

Ее черные глаза скользнули развалиной.

– Ты поселился среди мертвых.

– Чтобы не забывать, как все началось.

— И потому смастерил себе уютную мечту?

— Чтобы не забывать, как это может быть иначе.

Он отвечал спокойно и рассудительно, словно обиды его обходили.

– У тебя всегда есть отговорка.

— Когда-то вам это нравилось… Владыка.

Риск ее прозрачных губ скривился.

— В этом месте титулы звучат как издевательство.

- Отзвук древних манер, - мужчина поклонился второй раз.

— Прошу прощения.

— Прощаю впервые и в последний раз. Лучше пользуйся любым именем... Гааде.

Он поклонился в третий раз.

– Как предпочитаешь, Гадро. Чем обязан такому внезапному визиту? Честно говоря, я решил, что ты забыла о моем существовании.

– Я не забываю никого и ничего, – процедила Гадра. – Я прибыла из уважения к тебе. Прибыла известить, что твое время совпало.

Багровые глаза блеснули.

– Ты говоришь о войне.

- Я говорю о обретении нового мира.

Теперь ее голос напоминал скрежет тупого лезвия по покрытому изморозью стеклу.

— Значит, слухи не лгали... Ты хочешь захватить другую сторону.

– А ты сделаешь это вместе со мной.

Он колебался только мгновение.

– Ладно. Но прежде прошу выслушать. Я почти кончил...

– Безразлично, – оборвала Гадра. — Неважно, что ты кончил. Не трать сил на эти игрушки. Слишком много времени потеряно, Гааде. Недопустимо многое.

Пряди ее волос-темноты встали дыбом, обернулись черными лезвиями.

– Пока ты на протяжении веков сидел в теплом мираже, мудрствуя над пустоплодными выдумками, мои подданные страдали в чужом мире. Мелчали, вычихали, чахли. Рассеянные и одинокие, они бежали и прятались, бежали по норам и пещерам... Распыленные по всему миру, они потеряли корни — и забыли родину.

Лезвия закружились вокруг ее головы размытым черным нимбом.

— Их потомки лишились даже собственных имен! Дуэнде. Аббатство. Обакое. Туурнгаит. Джинны. Туата Де Данан. Мерзкие прозвища, крающие слух! Чужая перемолола всех.

– Не всех. Кое-кто стал правителем.

– Когда это было, Гаад? Очмемся. Практически всех уничтожили. А на кого выродились остальные? На домашних уродах. На пугливых кручей. На сказки, которыми пугают тамошних детей, — скрипнула Гадра. – Какой стыд! Мои подданные, могучие и гордые... Превратились в жалких никчем.

— Трагедия сменила всех выживших...

- Нет, колдун! их сменили люди!

Гаад промолчал.

— Мне противно. Мне яростно. Мне больно, – шипела Гадра без всякого оттенка эмоции. — Это произошло по моей вине. Несчастные искали лучшее место для жизни — а я, их правительница, не могла дать ничего, кроме бегства в чужой мир. Один за другим они шли на другую сторону, уставшие от ожидания, не могут больше проникнуть здесь. Я считала, что это временно, что их дети вернутся, когда мы все исправим... Но тут уже ничего не исправить.

- Гадро, мы...

- Полно!

Тон ее ледяного голоса не изменился, а черные лезвия волос превратились в ветвистые рога.

– Все остальные признали поражение. Горана, Гарог, Гумара, Горс... Все Круг отказался. Настал твой черед, отшельник. Вы, великие чародеи и умники, тысячами лет кормили меня лживыми медовыми обещаниями.

– Позволь мне кончить, Гадро. Смотри!

Он указал на дуб, единственное живое дерево, замершее на краю развалин, словно усталый скиталец посреди пустыни.

– Присмотри к этому чуду! Перед тобой наш шанс. Настоящий шанс на возрождение. Я...

— Где я должен увидеть чудо? В дереве? – перебила Гадра. — Ты издеваешься надо мной, Гаад? Что нам из этого несчастного дерева? Оно заставит светило проснуться и двинуться по небосводу? Оно исцелит землю, оживит воду, возродит ветер? Вернет ли оно время в прошлое?

Гаад нахмурился.

– Мне безразлично к твоим выдумкам. Ты дважды потерпел неудачу, хотя перед каждой разболтал о шансах на возрождение. Я не должна слушать тебя... Я не должна слушать ни одного из вас, сладкоголосых лжецов! Вы ничего не исцелили, — тьма потекла из ее глазниц. — Мы могли перейти на другую сторону сразу после трагедии. Тогда, на рассвете эпох, когда они бегали в шкурах и молились дыму, мы могли стать их богами навсегда! Но я разрешила отказать себя. Поверила в возможность спасения.

— Эта возможность до сих пор существует.

– Недопустима наивность с моей стороны, – Гадра проигнорировала его замечания. — А между тем эти жадные невежды приходили сюда, один за другим... И мы поили их силой.

— Но забирали их взаимную силу.

– И что из нее? Она поила нас, а этот мир все равно рассыплется на пыль. Тем временем они научились летать и убивать на расстоянии без волшебства! Ни один из ваших кругов не мог этого предвидеть.

Ее волосы превратились в гнездо змей, бросавшихся по сторонам, словно пытались укусить невидимых врагов.

— Я больше не имею права медлить, Гаад. Пока разделенные люди погрязли в бесконечных дрязгах, мы возьмем этот мир. Пока мы еще сильны. Пока можем победить. Пока наши подданные не вымерли окончательно, змеи дрожали и переплетались. — Мы обретем новый дом.

– Я согласен, Гадро. Но разве ты не говорила, что род вырождается? Ты не предполагала, что все происходит потому, что мы слишком чужды в том мире? И сама его природа меняет нас...

– Там. Будет. Лучше, – отрубила Гадра. – Не пытайся посеять во мне смуту, Гаад, я больше не слушаю тебя.

Она медленно прокрутила головой вокруг туловища, как сова.

— Этому миру давно стоит умереть, — сказала Гадра.

— Мы просто не смели посмотреть правде в глаза.

– Если бы ты позволила мне кончить, – впервые за эту беседу Гаад выдал нотку раздражения.

– Я многое тебе позволяла. Слишком много. Именно по твоей вине один из этих червей свободно прыгал сюда, порабощая моих подданных в обоих мирах, — ее голова раздулась вдвое. - Кровавая печать! Они научились у нас: ритуалы, заговоры, волшебство...

- Справедливый обмен.

– Ты подарил ему право входа! Зачем?

- Маленькая прихоть.

— Неужели он тоже нужен для завершения твоего большого замысла? Может, в этом червяке скрывается шанс на будущее возрождение? — теперь Гадрина голова причудливо пульсировала размерами в такт ее ярости. – Нет! Не вздумай просить за него. Червь отбывает заслуженное наказание.

— Могу я предложить...

— Торг не подходит тебе, Гаад. Где твое достоинство? — она подплыла к нему вплотную. Змеи задрожали у его висков.

– Я готовлю вторжение. У тебя есть время до его начала. Если ты успеешь... Если я свидетельствую о возрождении — истинное, великое, неподдельное возрождение! — только тогда задумаюсь над изменением плана.

Он кивнул — и этого было достаточно, чтобы Гадра отодвинулась.

— Да мы оба знаем, что ты не успеешь, Гаад, — ее голова наконец перестала изменять размер. - Никакого возрождения не произойдет. Из всех остальных ты всегда был самым умеренным, рассудительным... Поэтому найди, наконец, силы признать поражение и отступить. Никто тебя не осудит. Ты мне нужен во главе войска!

– Хорошо, – Гаад упрямо отвел взгляд. – Но сначала я закончу то, что начал.

Ее волосы обернулись черным дымом.

– Как желаешь. Все равно то жалкое дерево сгинет.

Причудливые очертания растеклись, обернулись клубком тьмы, взлетевшим в мертвое небо и растворившимся в безоблачном облаке.

Гаад провел ее взглядом, после чего позволил себе пробормотать несколько неразборчивых слов. Склонился над полом зала, осторожно провел по камням пальцами. По серому кругу между трещинами разбегались стеклянные артерии узора, собиравшиеся в грандиозную сложную фигуру, которая превратила цветущий мир в погруженную в агонию тень.

Все это его вина.

Разве не проще пойти по предложенному пути? Гадра прав: по ту сторону живут создания низменности и мерзкие, их мир богат и щедр, надо только пролистать страницу, забыть о...

Нет! Гаад остановил себя, как останавливал всякий раз, когда мысли приводили к этому окольному пути. Он должен завершить начатое. Исправить содеянное.

Стремительным движением Гаад подлетел к дереву, осторожно провел рукой по теплому стволу. Дерево пылало жизнью: цеплялось в землю развесистыми корнями, шептало соками под корой, созревало желудями среди черных листьев. Оно жило посреди высохшей пустоши! Но ослепленная смертью Гадра не способна рассмотреть это чудо.

– Нет, друг, ты не пропадешь, – сказал Гаад. – Ты проснешься. .. И вместе с другими изменишь этот мир.

Он готовился более двухсот лет. Учел все предыдущие неудачи. В этот раз все несомненно получится!

Но для начала нужно освободить этого истукана. Опасно дразнить Владычицу, но теперь каждый должник может пригодиться.

Высоким скачком Гаад передвинулся к полосе выжженной земли при неподвижной реке. Ни гнилые, ни они — только неподвижная мертвая вода, походящая на прозрачный песок. Гаад ткнул указательным пальцем на истощенную почву, начал рисовать в воздухе, и потрескавшуюся землю покрыло кругом со странными символами внутри.

Его глаза блеснули. Воздух замерцал, загустел, взорвался багряными искрами - посреди круга выросла фигура в белом.

– Спасибо, что отозвалась, – сказал Гаад.

Она молча поклонилась. Длинные светлые волосы черкнули по земле.

– Тебе известно, где его хоронят?

– Да.

Ресницы над голубыми глазами затрепетали.

– Хочешь его освободить?

– Да, – прошептала она.

Влюбленными несложно манипулировать – знал это по себе. Любовь уничтожает здравый смысл... И цена за это бывает слишком высокой.

– Если Гадра узнает, ее гнев будет страшен, – предупредил Гаад.

– Я не боюсь.

- Ты из рода Хранительниц. Может, сама толком не понимаешь, зачем он тебе сдался, но оберегаешь...

Гаад осторожно коснулся указательным пальцем ее лба. Она вздохнула, телом пробежали дрожь, голубые глаза вспыхнули опаловым сиянием.

— Этой силы хватит, чтобы вытащить оттуда.

– Спасибо!

Снова он прячется за другим, снова сгребает жар чужими руками... И не чувствует за это никакой вины.

— Верни его домой сквозь рисунок, — увещевал Гаад. — Предупреди, чтобы не прыгал больше через тень.

– Он не услышит моих слов.

Но и в самом деле.

– Тогда придумай что-нибудь, – Гаад махнул рукой. – И никому об этом рассказывай!

Она исчезла, оставив после себя сноп багровых искр.

Небрежным жестом Гаад уничтожил круг. Для игры ему понадобится полное бревно... Лишь бы голубоглазая смогла сделать все правильно!

Серая, ломкая, запыленная пустота в кровавом свете. Неужели здесь действительно была когда-то жизнь — громкая, яркая, неутихающая? К глухой тишине, к угольку в небе, к праху кругом... Старые воспоминания поблекли, но болезненный шрам ответственности не рубился. Все это его вина. Трагедии можно было избежать… Можно было избежать! Каждый раз эта мысль раздражала, как впервые.

Но прошлого не исправить – только научиться у него.

Он щелкнул пальцами, и через мгновение вокруг выросла любимая домашняя иллюзия — уютный пузырь, его единственное убежище. Ветерок легко коснулся щеки. Река, полная жизни, потекла за спиной. Букет разнообразных запахов дразнил ноздри. Затрещали птички, закачались деревья.

Так станет действительно, если его замысел сработает.

Гаад подошел к столу и глотнул из вечно наполненной кружки. Холодное, пенное, как настоящее — шедевр иллюзии!

По-видимому, он действительно привык к этой форме больше, чем должен... Наверное, общение с человеческим родом действительно изменило его.

Гаад зажег трубку. Куриво наслаждалось миражом. Он выдохнул, придал дымовые очертания дуба и осторожно коснулся его пальцем.

Этот мир умрет, если его замысел провалится.

– И люди по ту сторону погибнут, – пробормотал Гаад.

Впрочем, их было не жалко.