Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 24

Не единожды он водил за собой войско, но никогда — так.

Прежде он шел по земле и чувствовал за своей спиной Империю. Теперь же Империя лежала перед ним, а позади него были те, кого многие называли предателями. Отступниками. И страна вдруг превратилась для него в неизведанное, опасное болото, где один неверный шаг мог привести к гибели.

Мамору не знал, кого они встретят за следующим поворотом. Не знал, что ждет их в ближайших деревнях, мимо которых они будут проходить. Не знал, не готовится ли засада в городах, что лежали на его пути. Опасность подстерегала везде, на каждом шагу, и это было одной из причин, почему он отправил Талилу долгим, окружным путем.

Так сложилось, что земли на востоке всегда считались мятежными. Нынешний Император относился к ним с подозрительностью, которую можно было принять за паранойю. Любые недовольства там подавлялись особенно жестко. Когда-то он сам сдерживал мятежи в тех деревнях. Восточные земли были обложенными дополнительными податями и уплачивали в казну на десятину больше. И пусть теперь он идет не с императорским знаменем, а против него, у него не было иллюзий — его там не ждут ни как спасителя, ни как освободителя.

Императора там ненавидели. Мамору — пожалуй — тоже. Без него Талиле будет легче. И спокойнее. А это все, чего он для нее хотел.

И все же…

Мамору сжал поводья в кулаках.

Если бы он мог, он не отпустил бы ее вообще.

Но он знал, что это невозможно. И потому убеждал себя, что сделал правильно. Что так будет лучше. Но в глубине души он знал, что солгал себе.

Не будет ему спокойно, пока она не вернется.

— Господин! — запыхавшийся голос полководца Хиаши заставил его резко вскинуть голову.

Тот скакал ему навстречу в сопровождении двух дозорных, и все трое выглядели взволнованными. Это было не к добру.

— Они сожгли переправу через реку, господин.

Взгляд Мамору невольно метнулся к горизонту. Их путь пролегал через низину, за которой шел крутой подъем, затем спуск и лишь после — бурная, широкая река.

— Уже давно, пепелище даже не дымится...

— Император все же пошел на это, — негромко сказал Хиаши и покачал головой.

Отрезал часть страны от самого быстрого, короткого и спокойного пути. Отрезал купцов и торговцев, крестьян, повозки с рисом и многое, многое другое.

Но и преградил путь армии, которую вел за собой Мамору.

Он посмотрел на полководца.

— Как далеко нам обходить?

Тот нахмурился, отчего на переносице залегла глубокая складка, и двумя пальцами провел по гладкому подбородку. Даже в походных условиях он всегда следил, чтобы был начисто выбрит. Потом обернулся и попытался объять взглядом длинную цепочку, в которую растянулось войско. И у него не получилось оглядеть всех.

— Пять дней... Может, шесть, господин, — помрачнев, сказал Хиаши. — До ближайшей переправы.

— Если ее не сожгли.

— Не думаю, господин. Она — последняя на много-много дней пути.

— Ты сомневался, что сожгут эту, — Мамору изогнул бровь.

Правда, он тоже сомневался. Но гораздо меньше, чем его полководцы, не раз и не два бывавшие в боях. Но, кажется, лишь он один в достаточной степени понимал, сколь безумен был его младший брат. Безумен и опасен.

— Поворачиваем, — бросил он полководцу. — Приказывай.

Один из дозорных протянул Хиаши рог, и тот, набрав в грудь побольше воздуха, дунул в него, и по равнине разнесся протяжный, глубокий звук. По длинной ленте, в которую растянулось войско, пробежала рябь: это самураи вскидывали головы и оборачивались, пытаясь угадать причину прозвучавшего рога.

Хиаши, схватив поводья, ударил жеребца пятками и поскакал вдоль войска, выкрикивая приказ разворачиваться. Мамору сделал то же самое, но направился в противоположную сторону, в самое начало строя.

Он думал, что этот долгий и длинный крюк дорого обойдется войску. Припасы были не бесконечны. Их было мало, и пришлось разделить на две части, и собой увезти они смогли далеко не все. Теперь же их придется растягивать на еще больший срок, а пять-шесть дней, о которых говорил Хиаши, могли запросто превратиться в неделю, полторы...

Мародерства Мамору намеревался избегать так долго, как только возможно. Потому что земли вокруг и без того были истощены подготовкой к войне, которую загодя начал Император. Отобрать у крестьян рис означало лишить их возможности засеять новый урожай, когда в страну придет тепло. А это, в свою очередь, означало голод — уже летом и точно осенью.

Но порой выбора не оставалось... Между крестьянами и своим войском Мамору выберет, конечно же, войско. Но он очень не хотел этого делать.

Без надёжного Такахиро оказалось сложнее, чем он предполагал, и ему пришлось ждать, пока вернется Хиаши, чтобы отдать ему еще один приказ.

— Нужно начинать урезать вечерние порции, — сказал он мрачно, смотря в такое же хмурое лицо полководца. — На четверть. Пока.

— Да, господин, — кивнул тот. — Я отдам приказ.

— Только тихо, — Мамору поднес к глазам ладонь, щурясь против солнца, показавшегося из-за туч. — Я не хочу, чтобы раньше времени пошли разговоры.

— Я займусь этим сам, — пообещал Хиаши. — Стану отмерять рис несколько дней. Потом они привыкнут.

— Да, — он одобрительно прикрыл глаза, хотя знал, что незамеченным это все равно не останется.

Конечно же, о том, что риса стало меньше, заговорили уже на первой вечерней стоянке. Никто не роптал. Пока.

Мамору смотрел на плошку, которую держал в руке, и поверх пламени вглядывался в лица самураев, с которыми делил сегодня небольшой костер и трапезу. Даже в походе он старался проводить каждый вечер с разными людьми, чтобы услышать всех.

— А если и вторая переправа окажется сожжена, господин? — спросили у него, когда плошки, и без того наполненные не доверху, опустели.

— Не окажется, — ответил он с уверенностью, которую на самом деле не чувствовал.

Но его самураи знали, что он лгал редко, почти никогда. И потому поверили ему с первого же слова. Лица тех, кто сидел подле него у костра, смягчились; на них вернулись улыбки, и кто-то принялся рассказывать истории, кто-то засмеялся, кто-то удачно пошутил, и самураи отозвались громким, дружным хохотом...

Мамору слушал их и улыбался, но его глаза оставались сухими и холодными.

Что он скажет им, если вторая переправа действительно окажется сожжена?..

Он знал это настроение, знал, как стремительно могут произойти перемены в войске, и чем дальше от дома, чем дольше времени проведено в походе, тем жестче становились люди, тем острее отзывались на малейшие преграды. Он верил, что среди них не было слабаков, но даже сильные устают, даже сильные сдаются, позволяют чувствам взять верх над разумом...

Той ночью, скрывшись под наскоро поставленным навесом, он зажег лучину и развернул карту. Если вторая переправа окажется уничтожена, им придется переходить бурную реку вброд, а для этого провести в пути еще несколько лишних дней, прежде чем они достигнут точки на карте, где река сужалась, где течение становилось слабее. Где у них будет шанс переправиться на другой берег благополучно.

Свернув карту себе за пазуху, Мамору отправился разыскивать Хиаши. Тот как раз расставлял дозорных вокруг огромного пространства, которое заняло войско.

— Нужно отправить вперед людей, — сказал он полководцу, понизив голос. — Я хочу узнать как можно раньше, цела ли переправа.

Тот вскинул голову, коротко посмотрел на него и кивнул.

— Сделаю это сегодня же, — пообещал и вернулся к прерванному занятию.

Теперь оставалось только ждать.

Через два дня дозорные, которых отправил Хиаши, вернулись. И Мамору понял, что уже он сам не до конца осознал безумство собственного брата.

— Она еще дымится, господин, — сказал ему самурай с измученным, посеревшим лицом. — Переправа еще дымится...

— Значит, мы пойдем вброд, — Мамору скрипнул зубами и перехватил внимательный взгляд Хиаши.

— Я подготовлю войско, господин, — тяжело уронил тот и увел коня прочь.

Уничтожение первой переправы он ожидал. Но второй... Теперь часть Империи, что лежала по другую сторону реки, была практически отрезана от оставшейся половины. Их соединяли лишь восточные земли, в которые направилась Талила, потому что в них через реку был выстроен крепкий каменный мост, который нельзя было сжечь.

Тем, кто остался на западе, придется переправляться на другой берег своими силами. Но бурное течение могло потопить небольшие лодки и плоты, а других у крестьян не было. И никакой торговец не станет рисковать своим товаром и деньгами, не прикажет отправить повозки вброд.

Император сделал это, чтобы остановить продвижение армии Мамору. Но это было как отсечь самому себе руку. Он не мог не понимать, что войско попробует перейти реку вброд, пусть это и означало потерю времени и сил, а также — людей, потому что не все дойдут до другого берега.

И Мамору впору было задуматься, почему же его младший брат решился на столь огромный риск?.. Он был безумцем, ослепленным ненавистью и жаждой мести, но крылась ли причина в этом? Или в чем-то другом?

Например, в том, что в его глазах такой риск был оправдан?.. Что такой риск мог привести к быстрой победе?

Но Мамору этого не сделал. Он не задумался.

И много позже он об этом сильно пожалеет.

***

Войско роптало. Глухой, недовольный шум гулял среди самураев, пронизывая ряды, словно затяжной холодный дождь.

Это началось не сразу. Сперва воины просто терпели, стиснув зубы, когда порция за вечерней трапезой стала на четверть меньше. Когда вместо полноценного ужина им выдавали плошку жидкой каши, кусок жесткой лепешки и пригоршню сушеного мяса. Когда вместо горячего бульона приходилось жевать холодную, уже почти несъедобную лепешку.

Они терпели, потому что знали: война требует жертв.

Но когда голод стал постоянным спутником, когда у костров стало меньше разговоров, а больше угрюмого молчания, терпение начало истощаться.

— Мы идем слишком долго, — первые жалобы прозвучали спустя неделю.

Они делали крюк.

Огромный, изматывающий крюк, который каждый день отдалял их от столицы Империи и от настоящего врага. Путь был тяжелым и потому казался бесконечным. Каждый день грязь липла к сапогам, и даже лошади увязали в разбитой дороге. Они теряли силы, обозы застревали в топях, и людям приходилось вручную вытягивать повозки, погружая ноги в холодную жижу.

Мамору слышал ропот и видел недовольных. Лучше всего он слышал то, о чем пока не говорили. Их было не так много, тех, кто возмущался вечерами у тусклых костров, которые не согревали. Но любое зерно рано или поздно дает свои всходы. Пока их было немного, но пройдет еще неделя, вторая... Они достигнут сужения реки, и самураи увидят, что им предстоит преодолеть... Недовольных станет больше. Это было неизбежно.

В любое другое время он отправился бы вперед войска, чтобы своими глазами оценить место, в котором они должны перейти реку. И нужно было разведать, что скрывалось на другом берегу. Их могла поджидать ловушка, ведь у Императора были те же самые карты, по котором шли и они. Он не мог не понимать, куда направится Мамору после второй сожжённой переправы.

Император мог намеренно заманивать их в место, откуда у них уже не получится выбраться...

Но Мамору не хотел бросать войско. Он чувствовал, что обязан остаться, и потому вместо себя отправил полководца Хиаши с небольшим отрядом. Они должны были разведать местность и убедиться, что на другом берегу их не ждет ловушка.

Без полководца, которому он доверял, Мамору стало особенно тяжело. Не так много было людей, на которых он мог положиться, и Хиаши был одним из них. Остальные же сейчас сопровождали Талилу...

Он не жалел о принятом решении. Но признавался сам себе, что поход оказался куда труднее, чем ожидал. Мамору ничего не изменил, если бы представился такой случай, но с удовольствием разделил бы свое бремя с еще одним человеком.

Испортившаяся погода лишь все усугубила. Сплошная стена из дождей продолжалась несколько дней лишь с небольшими перерывами. Вода размыла дорогу. Идти стало сложнее и дольше. И припасы, которые везли на повозках, оказались под угрозой. Они могли намокнуть, а лошади и колеса застревали в грязи.

Войско двигалось медленно, слишком медленно.

Дождь не прекращался. Он моросил с утра до вечера, ледяными потоками стекая с капюшонов, пропитывая одежду, делая ее тяжелее. Люди мерзли, их кости ломило от холода, но развести нормальный костер было почти невозможно — древесина мгновенно намокала, и даже когда кто-то пытался раздуть пламя, дым просто стелился по земле, не давая тепла.

Ропот становился все громче.

— Дорога больше похожа на болото, — ворчал кто-то, переминаясь с ноги на ногу и выжимая мокрый рукав. — Если так пойдет дальше, мы и до зимы не доберемся.

— Мы и до следующей ночи можем не добраться, — угрюмо добавил другой, вытирая мокрый лоб. — Если хоть часть припасов намокнет, что мы будем жрать, а? Грязь, как свиньи?

Они были правы.

Часть припасов уже была испорчена.

Мамору об этом знал.

Сухари, которыми рассчитывали растянуть запасы, размокли и покрылись плесенью. Мешки с рисом пострадали чуть меньше, но все равно ощутимо.

Громкие голоса, донесшиеся с самого хвоста войска, заставили его обернуться и ударить пятками жеребца.

— Воды слишком много! — с той стороны раздался недовольный крик.

Очередная повозка завязла в грязи, лошади не могли ее вытянуть.

— Убирайте все лишнее! — рявкнул Мамору приблизившись.

Самураи развязывали мешки, скидывали все, что можно было оставить. Некоторые косились друг на друга, явно недовольные тем, что теряют припасы, которые могли бы еще пригодиться.

— Если сгинем в болоте, еды нам не понадобится! — отрезал Мамору, не терпя возражений.

Сказать против никто ничего не посмел, но глухой гнев и раздражение прошлись по толпе.

На пятый день вернулся Хиаши с отрядом. Такой же вымокший до нитки, уставший и злой. Но он принес хорошие вести, и люди чуть воспрянули духом.

— Перейти реку можно, господин, — сказал он и тут же зашелся жестким кашлем, который выжигал из груди весь воздух. — И путь на том берегу свободен. Мы просидели сутки, прячась, но не увидели ничего, что было бы подозрительно.

Договорил, и вновь его скрутил приступ сухого кашля. Сырость и холод подточили многих, Хиаши был далеко не один.

— Хорошо, — Мамору выдавил из себя улыбку. — Значит, мы перейдем.

Спустя еще два дня дождь, наконец, ослабел, но дорога все равно оставалась размытой, коварной, изматывающей. Когда впереди завиднелся берег, они сначала не поверили.

А потом, осознав, что вот он – долгожданный переход через реку, замолчали. Не было радости. Не было облегчения. Только усталость и понимание, что самое сложное еще впереди.

Река здесь была не такой широкой, как в других местах, но течение оставалось быстрым и опасным. Вода темнела, вздымаясь гребнями, неся вниз ветки, грязь, обломки, смытые дождями.

Мамору молча смотрел на этот поток.

Кто-то мог утонуть.

Кто-то мог сорваться и унестись вниз по течению.

Но другого пути не было.

— Мы заночуем сегодня здесь, — велел он, хотя не прошло даже половины светового дня. — Отдохнем, наберемся сил. А завтра отправимся сразу после восхода солнца.

Поскольку дождь больше не лил, его слова встретили негромким, но одобрительным гулом. У самураев появилась надежда на долгожданный костер и горячие питье на ужин. Пусть бульон и будет полупустым, но, если он будет обжигать желудок теплом, никто не станет роптать.

Мамору же, пока его люди разбивали лагерь и пытались отыскать сухие дрова для костров, вместе с Хиаши отправился осматривать берег. Он шагал по размокшей земле, чувствуя, как сапоги с каждым шагом вязнут в грязи. Дождь уже прекратился, но следы ливней остались везде: глубокие воронки, выбитые потоками воды, глинистые склоны, по которым еще стекали тонкие струи, обломки деревьев, застрявшие в прибрежных камнях.

Мамору зашел в воду по колено, и холод обжег кожу даже сквозь одежду. Река была ледяной, течение тянуло вниз, и ноги еле держали опору.

— Я могу пойти первым, господин, — сказал Хиаши, который не полез за ним в воду, а остался на берегу. — Мы перекинем веревки, зацепим их за деревья. Они помогут держаться.

Мамору кивнул, а тот, помолчав, прибавил со вздохом.

— Несколько дней назад воды было поменьше. Дождь... — и он недоговорил, махнув рукой.

Когда он в первый раз переходил реку вброд, то воды ему на том месте, где стоял сейчас Мамору, было по щиколотку. Не по колено.

Утром, которое пришло слишком быстро, они приступили. Когда первый отряд вошел в воду, разговоры стихли по всему лагерю. Не было ни смеха, ни привычного обмена шутками, ни даже приглушенных перешептываний.

Только тяжелое дыхание, скрип упряжи, всплески воды, глухие удары копыт по вязкому дну.

Река не встречала их гостеприимно. Холодная, мутная, она ревела потоком, подтачивая ноги, цепляясь за сапоги, тянула, как будто пыталась забрать их себе.

Самураи шли в плотном строю, держась за канаты, протянутые от берега к берегу. Они намокли, стали скользкими, но были единственной точкой опоры.

Шаг.

Еще шаг.

Вода достигла колен, затем бедер, потом дошла до пояса.

Шли осторожно, сжав зубы, борясь с течением, которое толкало, сбивало, пыталось вытащить из цепи, разорвать строй.

Лошади шли следом, дрожащие, испуганные, их ноздри раздувались, когда они тянули воздух, вслушиваясь в ревущий поток.

— Держись крепче! — раздался хриплый голос из середины.

Кто-то поскользнулся, но его успели схватить, не дали течению утащить вниз. А вот другому так не повезло, и река потянула его, словно голодный зверь. Еще секунда — и он исчез в бурлящем потоке.

Те, кто шли позади, видели, что произошло, но ничего не сказали.

Что говорить?

Они и так знали, что не все дойдут до другого берега.

Течение хлестало лицо, забивало уши шумом, ревом, безостановочным рокотом воды.

— Вперед! — Мамору говорил сквозь сжатые зубы.

Он шел первым в своей цепи и чувствовал, как вода давит на тело, как каждое движение становится тяжелее, как ноги все глубже проваливаются в ил.

Впереди был виден берег, но сейчас он казался бесконечно далеким.

Но нужно было идти дальше.

Переправа заняла так много времени, как не мог предположить никто.

Три дня. Три долгих, изнуряющих дня, полных тревоги, усталости и страха за каждого, кто вступал в эту воду.

И лишь к вечеру третьего последний отряд шагнул в реку и взялся за канаты. Новые, потому что прежние истончились за все это время, пока их касались сотни ладоней.

Мамору стоял на берегу, глядя, как последние люди медленно, но уверенно продвигаются через реку.

Все было позади. Он выдохнул и впервые за долгое время почувствовал не только усталость, но и облегчение.

Река унесла немногих. Гораздо меньше, чем он боялся. Его самураи стояли на другом берегу; мокрые, измученные, но живые.

Мамору почти позволил себе улыбнуться, но внезапно его тело само напряглось, раньше, чем разум осознал причину.

Звук.

Высокий, резкий, разрывающий воздух.

Стрела.

Тонкий свист — и крик.

Мамору повернулся ровно в тот момент, когда человек, державшийся за канат, рухнул в воду, хватаясь за бок.

— Враг! — кто-то закричал, но он уже знал.

Засада.

И слишком поздно, чтобы избежать удара.

Они пересекли реку, и теперь путь назад был отрезан. А враг пришел за ними.