Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 14

Как же звали дочку Устинова? Кажется, он как-то обмолвился, что Маша, но почти ничего о ней не рассказывал. Да и вообще, Василий Иваныч о личном при молодых распространяться не любил, а его друг Якут не из тех, кто сплетничает — вот и знал я о семейных делах Устинова совсем немного.

Но здесь и ежу ясно — в семье что-то не так. Особенно это видно по лицу молодой женщины.

— Поздравляю, — сухо сказала она, когда я представился коллегой её отца. — Со старым алкашом весело, наверное, работать?

— Ну, знаете… спец он толковый. И человек — надёжный, — попытался сгладить я.

— Не хочу я про него говорить! — вспыхнула Маша, резко, с болью.

Пацан постарше, целившийся снежком в ворону, замер с занесённой рукой. А самый младший тут же заплакал. Маша наклонилась к нему, начала утешать, сдерживая злость и усталость в голосе.

— Сейчас, у дяди посидим и поедем снова на вокзал, — спокойным голосом сказала Маша. — Мороженого вам куплю. Говорю же, за день всё успеем и вернёмся.

— Сникерс хочу, — потребовал старший.

— На сникерс денежек нет. Куплю вам пломбир в стаканчике на двоих, поделишься с братом.

— У него горло опять заболит, ему нельзя, — нашёлся хитрый пацан.

— Делиться надо, — отрезала мать и снова перевела взгляд на меня. — Знаете, какой на самом деле он человек, этот ваш коллега? Знаете, чего он тогда Володе наговорил спьяну, что тот аж как ошпаренный из дома выскочил и на вокзал ушёл? Сыну родному такое сказал… А Володя тогда на побывку приезжал, радовался, что домой вернулся. А папаша пил, плевать ему было, только скандал закатил, когда ему за водкой не сходили… Вот и умотал Володя потом в Афганистан… И всё, не видели мы его больше. Говорят, что убили, а тело даже не вернули, там где-то так и лежит… мы в гроб книги положили его, вещи ношеные, чтобы хоть как-то могилку обозначить. Читать он любил, а его самого больше и нет…

Она достала платок и вытерла глаза. Да уж, обида у неё на отца старая, и всё из-за проклятой синьки.

— Отец что же, к вам каждый год приезжает? — спросил я.

— Да приезжает чего-то… зачем-то. Не пускаю на порог. Пошёл он.

Маша промокнула глаза ещё раз и убрала платок, а потом перешагнула через оградку и собралась было прибраться, но убирать было нечего. Мусора нет, старые пластиковые цветы поправлены, под памятником стояла стопка с водкой, накрытая кусочком чёрного хлеба, совсем свежего. Маша её тут же вылила.

— Володя не пил никогда, — сказала она и выдохнула. — На папашу насмотрелся и не пил. Но… убрался тот всё-таки.

— Он каждый год памятник убирает, в городе, — я смахнул снег со стоящей рядом лавочки и сел. — Сюда, говорит, ездить не любит. Раз в год, оказывается, при всём параде туда ездит… вернее, сначала к вам, в область, потом возвращается сюда. И помогает всем в этот день.

— Раз в год и не пьёт, — Маша хмыкнула. — На него похоже. Только раз в год и может потерпеть.

— Зря вы так… Человек-то он хороший, сколько раз нас выручал, — продолжал я. — А если он уж для коллег столько делает, то для семьи-то вообще в лепёшку расшибётся. Наговорил тогда спьяну… видно, что жалеет до сих пор… Но что теперь, вечно на него злиться? Он уже немолод, здоровье не то. А вам хоть какая-то помощь, детей-то, вижу, вы одна растите…

Тут я сказал наудачу, но, судя по её изменившемуся лицу, угадал. А то будь у неё муж, поехала бы одна с двумя детьми в другой город, по зиме и всего на день? Оставить их не с кем, вот и всё. Да и одежда, хоть и чистая, зашитая, но старая, младший донашивал за старшим, новую купить не на что.

— Так и тянет меня на алкашей всю жизнь, — она улыбнулась и достала зеркальце, чтобы посмотреться в него перед уходом. — Один ребёнок от одного отца, второй — от другого, с тем мы даже расписаться не успели. Оба папаши — алкаши, детей заделали и сразу на шею мне вскочили, водку им покупай да корми. Едва отбилась. Вот одна теперь. А где непьющего-то сейчас найдёшь? Перевелись мужики…

— Ну и что тебе дала эта обида, а? Кому от неё легче стало? — спросил я, глядя Маше в глаза. — Гордость? Принцип? А по факту — что? Пустота и злость… Послушай, встреться с ним. Пусть на внуков взглянет, поможет чем сможет, поучаствует. Ты чего ждёшь — извинений? Исправлений? Вот посмотри, что сейчас происходит — приехала, могилку проверила и обратно. А куда? Туда, где ты одна в целом городе… в целом мире. Ну и зачем всё это? Родным людям вместе держаться надо. Что ему от тебя надо? Позвонить раз в месяц. В гости съездить пару раз в год. Просто быть и знать, что вы есть. И живите своими жизнями. Только уже не чужими.

— И чё мне с ним делать? — Маша повернулась ко мне. — Приеду к нему, у него там батареи бутылок, и сам он пьяный, орёт, кулаками машет. Хватит, навидалась такого с детства.

— А он и не пьёт сегодня, — поручился я. — Вот приедем, посмотришь.

Ну, Василий Иваныч, если ты сейчас там прибухиваешь, сам тебе устрою, что подставил. Надеюсь, наклюкаться он не успел, вот только что я видел его трезвым.

Маша покачала головой, но уже не так упрямо.

— И что, будешь мёрзнуть до поезда где-то сидеть? — продолжал настаивать я. — Так хоть не понравится — уедешь. На пенсии отдыхать надо, а он работает, потому что кроме работы у него в жизни ничего и не осталось. А так хоть родные у него будут. Поехали?

— А к кому поехали? — спросил старший пацан.

— К дедушке, — нехотя ответила Маша.

— К дедушке? — пацан обрадовался. — В Питер?

— К другому дедушке, — она поднялась и поправила парню шарф. — Этот не такой вежливый… зато не будет вам нотации читать и всё запрещать, — Маша повернулась ко мне. — А то когда со вторым жила, он морячок из Питера был, а папаша у него — интеллигент, весь такой расфуфыренный, профессор какой-то. Профессор кислых щей, — с чувством добавила Маша. — Нас увидел, так его чуть обморок не хватил, мол, приехали с Сибири, дерёвня. И главное — оба, папаша с сыном, как нажрутся водки, так теми ещё свиньями становятся, натура свинячья так и прёт. Но как трезвые — гонора столько, понтов пустых… ох, как же они достали меня.

Её аж прям прорвало на жалобы, так и жаловалась на родственников второго сожителя, пока я шёл её с детьми до машины дядя Гриши и уговаривал его везти нас к Устинову домой.

Пока ехали, думал, что всё будет насмарку. Он по-любому уже пьяный, и шанс на примирение тогда пропадёт навсегда. Когда доехали, я даже на всякий случай посмотрел на окна квартиры Василь Иваныча, вдруг тот опять что-то бросил в стекло. Якут рассказывал, и такое было.

Но всё целое, а подъезд открытый стоит. Маша у самого входа хотела передумать, но там уже дети, ожидающие встречи с незнакомым им дедушкой, вдвоём так и рвались вверх по лестнице.

— Ну, если он пьёт, — с угрозой сказала Маша у самой двери и поцокала языком.

Я нажал на тугую кнопку звонка. Со второго раза в квартире раздалась трель, потом мяуканье. Затем в дверном глазке появилась тень и загромыхал засов. Василий Иваныч открыл дверь — и уставился на нас, вытаращив глаза. Даже усы будто сами собой распушились от удивления. Не пил — я аж выдохнул.

— О, а я это, ёшки-матрёшки, там чайник поставил, — пробормотал он и сглотнул. — Чаевать будете? Пацаны твои это, Машка? Во, ничё вы большие какие выросли!

Мимо его ног прошла пушистая чёрная кошка и уселась на коврике, глядя своими немного косыми глазами на гостей. Пацаны тут же кинулись её гладить, но кошка не убежала, осталась.

— Кошку завёл? — удивилась Маша.

— Ага, — Устинов почесал затылок. — Ты же любишь кошек. О, Пашка, — он недоумевающе глянул на меня, — ты как тут… а, ну это…

— Да я пойду, — отмахнулся я, — работы много.

— А, ну…

Он наконец догадался отойти, пропуская всех внутрь.

— Заходите. Я тут с чернушкой воюю, не ест ничё, выделывается. Колбас ей надо покупать, как боярыне. Вот, у меня там печенюшки были и варенье ещё есть…

Ну, на пороге, вроде, не поругались, и дети тут же забегали по квартире. Пока пронесло. А дальше пусть старый опер прорывается сам, находит нужные слова, главное — что я их свёл.

Так что я распрощался, но перед тем, как уйти, подобрал стоящую в коридоре за дверью авоську с двумя полными бутылками. Устинов это заметил, показал большой палец и махнул рукой, мол, выброси это к чертям, не нужно.

Ну, чего выбрасывать, куда-нибудь да пригодится. Так что я закрыл дверь и вышел на улицу. В окне квартиры уже горел свет.

— Заманал ёклм бухат опять, — выдал дядя Гриша и сматерился. — Доча приехала, а он бухат, ядрён пистон.

— Да не пьёт он, дядя Гриша. Все нормально. Поехали-ка… в морг прокатимся.

— А, вы апять за сваё, — только и разобрал я.

Ладно, работа-то никуда не ушла. У нас на повестке дня Сафронов и маньяк, и оба дела требуют что-то придумать, пока не стало поздно.

Та-а-а-ак, а что мы знали о маньяке? Пользовался струной от виолончели, и улику пора приобщать к делу, чтобы эксперты могли провести исследование и сказать — этой струной душили или нет. Но я думаю, что именно этой.

Что ещё? Чёрная куртка, лыжная маска и очки, так его описывала и рыжая девушка Юля, которая едва выжила, и та проститутка Лимонова, на которую он напал, но отпустил.

Юле повезло, но это подсуетилась пресловутая бабочка, которая не дала девушке умереть раньше положенного срока. Хоть какая-то польза от этой летающей крылатой гадины.

Но вот вторую жертву маньяк не тронул. Две версии, как такое вышло, я давно крутил в голове. Возможно, он просто следил за Тимофеевой, зеленоглазой проституткой, а когда понял, что это не она — отпустил Лимонову, а уж потом напал на нужный след.

Но всё равно, все известные мне маньяки щепетильностью не отличаются, чтобы так рисковать. И если уж встали на путь убийств — убивали без сомнений, при первой возможности, даже когда не было особой нужды. Почти на автомате, так сказать.

Тут, скорее, вторая версия — проститутка не вписывалась в возможные жертвы, не подходила под его выбор, и когда он понял это — убивать её не стал. Надо спросить у профессора, возможно ли вообще такое.

Но мотив очищения общества от маргиналов и раньше прослеживался слабо, а теперь я в него вообще не верю. Не все из жертв были преступниками, проститутками или падшими. И почему тогда явную проститутку отпустил, а на приличную девушку напал…

Что может быть ещё? Физическое здоровье и привлекательность? Ну, это явно не про медсестру, та следы своей красоты и молодости растеряла давно, да и по первой жизни я помню, что не все учтённые нами жертвы выделялись этим, были и здоровые, и больные, красивые и не очень. И опять-таки, тот парень, Миша Зиновьев, в этой цепочке выглядит лишним, если маньяк, конечно, не по этой теме.

И главное — почему же тогда прекратились убийства? Я подозревал Кобылкина, потому что он потом уедет, а Кащеева — потому что именно после его ареста и смерти всё тогда прекратилось. Самостоятельно маньяк остановиться не сможет. На какое-то время он может сделать перерыв, но рано или поздно его снова потянет на старое.

Возможно, были и другие причины. почему в той жизни убийства прекратились: маньяк мог попасть за решётку по какому-нибудь другому делу, или кто-то его вычислил раньше нас и грохнул. В общем, когда появится подозреваемый, можно будет сопоставить и по этому принципу, я же помню, кто может умереть в ближайшие годы.

Правда, мысли из-за этого пошли совсем нехорошие, и никак они не хотели уходить из головы. Я посмотрел на дядю Гришу, вспоминая, что с ним будет потом, вспомнил, что он повредил спину во время аварии и потом не мог ходить, и его отправили на пенсию по инвалидности. Так, заметочку на этот счёт оставим.

Пиликнул пейджер. Сафин прислал сообщение, чтобы я зашёл в кадры, и в голове некстати мелькнуло, что Руслана посадили как раз в 1997-м, вскоре после того, как мы крепанули Кащеева.

Потом я зашёл к Толику в больницу, и снова некстати подумалось, что он в первой жизни погиб в нулевых, всего через несколько лет… Нет, уже не погибнет, я присмотрю, да и с женщинами у него проблем нет, чтобы кидаться на них. Вернее, проблемы есть, но другого рода — он тот ещё бабник и постоянно с кем-то мутит, устраивая Санта-Барбару. По крайней мере — это проблемы не смертельные.

В больничной палате как раз сидела очередная его девушка, очень худая и такая высокая, что ростом почти что с самого Толика. Не знаю, где и когда он её нашёл, но отвлекать я их не стал, разве что расхвалил при ней парня, мол, какой он храбрый и крутой, гордость нашей милиции. Толян аж зарделся.

Пошёл я после этого в морг, продолжая размышлять. Ванька проработает судмедом в городе аж до моей собственной смерти, и через много лет станет таким же вредным, как Ручка, разве что не сопьётся, а вот сам Ручка — тот именно что сопьётся и хлебнёт метилового спирта по ошибке, но это уже где-то в 2003-м или 2005-м, на пенсии…

Короче, свихнёшься с такими подозрениями. Надо съездить к отцу, уточнить, что у него есть по Сафронову, озвучить свои наработки, но сначала — почти дежурная проверка, не было ли среди доставленных в морг тел пропущенной жертвы?

У крыльца стояла машина Кобылкина, снова он в морге. Опять криминальный труп? Но пронесло, свежих убийств не было, а следак сидел в кабинете у судмедов и пил себе чай с печеньками. Ванька тем временем что-то писал.

— Тебе, может, кушетку принести? — ехидно спросил судмед, поглядывая на гостя. — Или каталку из «трупешной» прикатить? А то ты здесь каждый день трёшься, вот и будет на чём спать. Одеялко только своё принеси, а то здесь прохладно бывает.

— Чем дольше ты здесь работаешь, Ванька, — проговорил Кобылкин, — тем более вредным ты становишься. Ещё немного, и станешь Ручкой.

— Как я с тобой ещё им не стал? — Ванька покачал головой. — Чудо, не иначе.

— А где, кстати, сам Ручка? — я поздоровался с ними по очереди.

— Не знаю, — судмед пожал плечами. — С утра психанул и ушёл с пузырём, причём не водки, а спирта. Переделывать за ним всё пришлось, зашил разрез тяп-ляп, ещё и ножницы мои в желудке у жмура оставил. Какой-то он сегодня — совсем не в духе.

— А чего говорил? — поинтересовался следак, с намёком посмотрев на меня.

— Да всякую хрень нёс, — Ванька отмахнулся. — Учебником анатомии в меня тыкал, мол, не соображаю в тканях и органах, а сам сигмавидную кишку от слепой на вид не отличает, умник. Идёт он в жопу, короче, прямо вот в прямую кишку.

— А где он живёт? — вкрадчиво спросил Кобылкин и снова глянул на меня.

— Там посмотри, — судмед показал рукой на календарь. — Где-то на обороте записано.

— Понял, — следак быстро полистал, выдрал лист и ушёл быстрее, чем я успел его перехватить.

Ну, опять что-то мутит Гена Кобылкин. Нет, одного его туда не пущу, а то ещё подкинет чего-то из улик. Если уж смотреть, то чтобы все видели, что там происходит.

Свалил Конь больно быстро, а дядя Гриша уже уехал, я не просил его ждать меня у морга. Вот я на своих двоих и отправился в сторону милиции, и по пути прошёл мимо прокуратуры.

Там, правда, немного удивился. У крыльца только что припарковалась новенькая красная «Ауди», но тачка принадлежала не кому-то из братвы или коммерсантов. Из машины вышла Ирина, она собралась было идти внутрь, и заметила меня.

— Ты где это такую достала? — спросил я, подходя ближе. — Не взятки же берёшь?

— Столько не дают, — она засмеялась. — Это не моя, по доверенности езжу. Дедушка утром привёз, оставил пока, чтобы подумала, где работать буду…

Точняк, совсем вылетело из головы. У неё же дед работает в областной прокуратуре, и там он не бедствует, наоборот даже, живёт на широкую ногу. Всех родственников устраивает к себе, там целая династия уже.

А внучку дед пристроил к нам на первое время, чтобы опыта набралась перед серьёзными делами. И я вспомнил, что в той моей жизни в какой-то момент Ира перевелась в столицу области. Поэтому в первой жизни я её и плохо знал, пересекались мало, только по работе, а потом она уехала — вот так и вышло, чтотолком не познакомились.

И что, подошёл срок? Жаль, если честно, я к ней привязался, да и она ко мне тоже, это видно по глазам.

— Вот и говорит, подумай, — продолжала она. — Если на повышение в область уеду, то подарит насовсем, а пока вот — пробничек, как духи в журнале.

— Хочешь уехать?

— Может, уеду, — Ира повернулась ко мне и хитро улыбнулась. — А может, и нет.

А не хочет она уезжать, это точно. Вот и думает, что ей делать.

— Оставайся, — предложил я и улыбнулся. — Маньяка с тобой поймаем и братву всю городскую закроем. Скучать не придётся. Сан Саныч без тебя сам не свой будет.

— А ты? — она перестала улыбаться и отвернулась. — Если по правде, Паша, ты меня совсем не знаешь. Вот, встретились, познакомились, а теперь вот пора…

— Как это — не знаю? — притворно возмутился я. — Всё я о тебе знаю, гражданка Полежаева Ирина Константиновна. Рост средний, фигура стройная, лицо европейское, крайне привлекательное, — приобнял её за талию и заметил, как в окно на нас стали таращиться помощники прокурора. — Любишь читать Корецкого и Леонова, смотришь ужастики по видику и КВН по воскресеньям, умеешь водить автомобиль, но больше любишь мотоциклы…

— Откуда ты знаешь? — тут же спросила она, с удивлением глянув на меня.

— У тебя журналов с мотоциклами больше, чем у какого-нибудь пацана, я смотрел. Ну и книжки с детективами повсюду лежат.

— Ну ты точно опер, — Ира рассмеялась и снова отвернулась. — Всё у меня дома проверил. И как протокол про меня пишешь. А давай проверим, что ты еще запомнил… какие особые приметы внешности, товарищ старший лейтенант? Только не смотри, — предупредила она.

— Глаза карие, — начал перечислять я, — родинка над губой и под правой ключицей. А ещё…

Точно… вот оно! Это оно, точно. Я понял! Аж на месте замер от озарения.

— Хватит, Паша, ну не на улице, — Ира повернулась ко мне, чуть отстранилась и шутливо пихнула меня в грудь. — Ну ты точно, как ориентировку строчишь… Что такое? Ты чего застыл? — она обеспокоенно посмотрела на меня.

— Я понял, — тихо сказал я. — Как ориентировку… у всех же одно и то же! У них… Ну?

— Ты про что? — она удивилась.

— Да он говорил… профессор, что причина для нас-то бредовая, а для него-то — всё строго по его безумной логике…. погоди, — я тряхнул головой. — Короче, Ирка, я понял, как маньяк выбирает жертв. Надо фотки проверить… убедиться, а то не всё пока бьётся.

Должно быть, я говорил странно, путано. И в душе в этот момент скользнуло понимание… вот сейчас я увижу разочарование в её глазах, вот как у моих жён было. Бывает, что в какой-то момент в голову лезет работа вперёд всех мыслей — и момент оказывался самым неподходящим, так что женщины очень расстраивались из-за этого, что думал я не о них, а о всяких убийцах и бандитах.

Но Ирина была из другого теста, и этот азарт поимки злодея был следачке хорошо знаком.

— Давай подброшу до милиции, — с жаром предложила она. — И ты посмотришь, и я тоже гляну.

— Погнали, — с улыбкой проговорил я.