Прорвемся, опера! Книга 4

Глава 15

— А ты чего здесь делаешь, Василий Иваныч? — бросил я, забегая в кабинет.

Ждавший меня в кабинете Сан Саныч тут же подбежал, радостно скуля и виляя хвостом, будто я оставил его здесь не несколько часов назад, а на пару лет. Попрыгав передо мной, он попытался всучить мне обслюнявленную жёваную кеглю.

— Проводил своих, на электричку посадил, — довольный Устинов прихлёбывал чай. — И на работу решил зайти.

Вид у старого опера такой счастливый, что даже будто его усы воспрянули духом, а сам он не выглядел уже на пятьдесят с хвостиком, а лет на десять помолодел.

— В следующее воскресенье к ним съезжу, — продолжал он. — А то, говорит, холодом от окна несёт и от двери, ремонтировать надо, а это ж как морозы бахнут — задубеют… Ирина Константиновна, здравствуйте! — Устинов заметил её. — Давно вас не видел, а то к нам только Димка и Генка ходят.

— Здравствуйте, коллеги! — Ирина встала на пороге, и Сан Саныч уже крутился возле неё, виляя хвостом так, что аж задница ходила ходуном. — А у нас тут… следственный эксперимент намечается.

Отделение сейчас не в полном составе. Кроме Устинова, за столом Толика сидел задумчивый Витька, размышлял о чём-то своём, разглядывая дорогой японский кассетный магнитофон с ползунками эквалайзера впереди. Кто-то принёс технику Толяну на ремонт, ну, теперь будет дожидаться, когда тот выпишется из больницы. Якута и Сафина где-то не было.

Я с размаху уселся на свой стул, из-за чего он протестующе скрипнул, но выдержал, и достал большой ключ из внутреннего кармана. Это от моего сейфа, и в нём было то, что я пока не передавал в материалы по маньяку. Разве что струну я утром оставил Кириллу, чтобы заслал в область — через эксперта всегда быстрее, чем если следак на поклон пойдет к криминалистам главка.

У меня же остались только фотографии жертв, которые мы нашли в их личных вещах. Я отложил себе несколько подходящих. Сканера у нас не было, да и компьютер только у Шухова в кабинете, а до смартфонов или хотя бы мобил с камерами ещё несколько лет. Вот и приходилось сознательно нарушать правила — чтобы снимки лежали у меня, а не в деле.

Но убитые при жизни любили фоткаться, и было из чего выбирать, вот у меня и остался цветной снимок каждой жертвы. Был снимок Тимофеевой, пару снимков Зиновьева я взял у Кирилла, он тогда показывал мне стопку только что проявленных фотографий, и Филиппова у меня тоже есть. Все снимки свеженькие, нет ни одного старше года.

Нет только фотокарточки рыжей Юли, я у неё не просил, но она-то жива и здорова — помню, как она выглядит. Это же как ориентировка, сводка, приметы, которые я, опер, машинально заносил себе куда-то на подкорку.

— Смотри, Ира, — я достал из ящика стола массивную поцарапанную лупу и начал показывать.

Первым мне под руку попался снимок Тимофеевой. Скорее всего, сделано под прошлый Новый год, на плечах у неё сверкающая мишура, а за спиной — ковёр на стене и ёлка с игрушками. Тимофеева уже порядком пьяненькая, раскраснелась и глаза довольные.

— Вот, пошла по такой судьбе, — Устинов встал рядом и вгляделся в снимок первым. — Я тогда ей говорил, девочка, у тебя такие глаза красивые…

— Изумрудно-зелёные, — сказал я. — Яркий оттенок, я такого не видел, только в кино.

— Ну да, он редкий, — старый опер кивнул. — В наших краях встречается… почти не встречается, вообще, мало у кого видел. Вот оттенки куда чаще.

— А вот смотри, — продолжал я, — Зиновьев Миша, ходил по путанам во всякие бордели, запал там на Тимофееву, потом её воспитывал, ударил даже. А она говорила — мальчик с красивыми глазками, всё жалела его. Смотри…

Зиновьев на фотке сидел на природе с какими-то бритоголовыми типами, готовили шашлык, видны шампура на кирпичах. Лето, все голые по пояс, я выбирал, чтобы были видны татуировки, только некоторые в майках. Миша тоже пьяный, лыба до ушей, в одной руке бутылка местного пива из толстого зелёного стекла с серой бумажной этикеткой, в другой — шампур с куском обгорелого до состояния угля мяса. На вытянутой лямке белой майки — пятно от кетчупа. И амулет его со свастоном на месте. Значит, ещё летом он связался с нациками, а Сафронов просто прибыл на уже подготовленную почву.

— У него оттенок… — я показал карандашом, — вот на этом фото хорошо видно. Если просто смотреть издалека — глаза, вроде, голубые, но вот при свете солнца — зелёно-голубые, почти бирюзовые, и зелёный оттенок заметен сильно.

— Вот тут как зелёный, — сказала Ирина, показав ногтем на другую фотку, где он сидел в спортзале с гантелей в руках.

— Ну, по сути, это тоже считается зелёным, — Устинов поправил усы.

— Вот Фёдорова, медсестра, — я взял третий снимок.

И снова застолье, и снова пьяные, фотка чуть смазана. Пришлось повозиться с лупой, чтобы разглядеть лицо. Заодно я вспомнил, как в первой жизни так же разглядывал фотку одной из будущих жертв душителя. Глаза у той были серо-зелёные…

А вот Тимофееву я тогда не видел, ни живой, ни мёртвой. Скорее всего, маньяк спрятал тело там, где его так и не нашли, или нашли, когда уже опознать её было совсем невозможно. Но она явно погибла, ведь у неё-то цвет глаз как раз подходящий. Да и бабочка, гадина, не упустит своего шанса всё повторить, как было.

И у продавщицы, с которой я недавно разговаривал, глаза были серо-зелёные, но я потом подойду к ней и посмотрю внимательно…

— Жёлтые, — разочарованно протянул смотрящий из-за плеча Устинова Витька. — Хотя, если присмотреться…

— Болотные почти, это тоже оттенок зелёных глаз, — задумался Василий Иваныч. — При подходящем освещении будут и зелёным отсвечивать…

— Но вот не всё бьётся. У Юли, у рыжей, — я положил лупу на стол. — Там был ореховый такой цвет, у неё глаза большие…

— Или каре-зелёный? — уточнил Устинов. — Или крапинка зелёная? Не помнишь? Тут тоже от освещения зависит, иногда и заметна зелень. Я же говорю, вопросом интересовался, мне тогда консультацию провели целую. Искали тогда одного типа, только цвет глаз знал, тоже говорили, зелёные, — он хмыкнул. — А у него вообще болотные были, вот один в один, как у неё. А вот на солнце видели его, думали, зелёные. А ещё было кое-что…

— Ты рассказывал, — начал вспоминать я. — Что-то в советское время было, но закончить не успел.

— Ну, неприятная история на самом деле, ёпрст, вот вспомнил — и холодком обдало, — старый опер поморщился. — Как раз то ли восьмидесятый год был, то ли чуть позже. Я в области тогда был, отправляли нас туда на усиление, а то народа у них не хватало. И там как-то раз звонят, паника по телефону, потом начальство давай орать, чтобы все ехали на труп. Вот и приехали на квартиру всем УГРО, а там крики и слёзы, паника, в обмороке кто-то лежит. А в спальне, короче, пацан в петле висит, молодой совсем, подросток. Я тогда ещё особо к такому не привык, ещё не насмотрелся, — задумчиво сказал Василий Иваныч. — Хотя к некоторым вещам никогда не привыкнешь, — добавил он, немного подумав. — Потом снилось даже это всё, там ещё глаза на выпучку были… и вот как раз зелёные, вот как у Тимофеевой, такого же редкого, чтоб его, оттенка.

— А что с пацаном случилось? — спросил Орлов.

— Ну, тогда про это особо говорить не любили, сам понимаешь, да и папаша у него был из обкома, а сейчас он какой-то замгубернатора. Так что как-то быстро всё замялось, — Устинов ненадолго замолчал. — Вроде даже под несчастный случай записали, а то отец позора не хотел. Ну и неизвестно осталось, то ли любовь неразделённая была, то ли хрен знает что, нас уже сюда вернули, так и не выяснил. Хотя странное дело, пацан-то был — прям хоть на плакаты комсомольские ставь — и высокий, и стройный, и глаза редкого цвета, как у Тимофеевой, изумрудные, большие ещё. Девки за такими косяками бегают. Вот я его сразу и вспомнил, когда её увидал. Ну, не знаю к чему я это сказал, — Устинов снова задумался. — Пу-пу-пу… Надо, короче, рыжулю искать, отрабатывать версию.

— Решим вопрос проще, — я полез в записную книжку.

Юля оставляла мне номер бабушки, у которой остановилась, туда я и позвонил. А факт про подростка я запомнил и пока отложил, мало ли когда может всплыть.

— Слушаю, — её голос я узнал сразу.

— Юля, это Васильев Павел, опер, напавшего на тебя ищу, — торопливо сказал я. — Слушай, у нас тут в деле пробел — фото твоего нет. Где можно взять его? Надо по оперативной необходимости.

— А, так у жениха есть, — отозвалась она. — Женя его зовут, он в пожарке работает. Мы с ним фоткались в сентябре, и в альбом фотки сложили, у него все мои снимки лежат.

— Женя Кузьмин? — спросил я, напрягая память. — Высокий такой? Смуглый? Всё в кепке задом наперёд ходит, когда не на работе?

— Да, он!

— Я его знаю. Благодарю, спрошу у него. И ещё, тоже для протокола надо — у тебя глаза какого цвета?

— Каре-зелёного, — с гордостью сказала Юля. — А можете написать просто — зелёного? — она засмеялась. — Так красивее будет смотреться.

— Напишем.

И не такое напишем. Ладно, к парню зайду позже, спрошу фотку, но и так всё понятно.

Вернее — ни хрена не понятно.

— И ты хочешь сказать, что он убивает из-за цвета глаз? — с недоумением спросила Ира.

— Пока что это единственное, что между ними сходится, — проговорил я. — Помощь зала я взял, теперь давайте-ка звонок другу сделаем.

Никто не понял, про что я, ведь передача, где надо отвечать на вопросы и выиграть миллион, у нас ещё не вышла. Я набрал профессора Салтыкова прямо с мобилы, а то бегать и искать в ГОВД телефон с восьмёркой времени не было, кадры, наверное, уже ушли домой.

— Алло, Владимир Владленович, здравствуйте… — начал я, но собеседник меня перебил.

— Ваш непрофессионализм меня бесит! — проорал профессор. — Вы понимаете, что сейчас для таких исследований не самое лучшее время, а учитывая ваш грубый подход к материалу…

— Это Васильев, по поводу маньяка…

— А, Павел, здравствуйте! — тут же отозвался он и будто даже вздохнул с облегчением. — Извините, обознался, я думал, коллеги опять достают. Пытаются на меня навешивать всякое, дармоеды. Ну что, есть какие-то успехи и подвижки в нашем деле? Имею в виду, новые улики, а не новые жертвы?

— Найдена струна от виолончели, которой, предположительно, он душит своих жертв. Струна лопнула, изъяли только ее фрагмент, вторую половину, возможно, забрал преступник. То, что есть у нас — отправили на экспертизу.

— О как, — обрадовался профессор. — Это уже может сузить круг подозреваемых.

— И мы сейчас с коллегами, — я поднял глаза на собравшихся здесь, — выяснили, что же общее есть у каждой жертвы.

— Так! — нетерпеливо отреагировал профессор.

— Цвет глаз у всех — зелёный, ну, или близкие оттенки. От изумрудно-зелёного до каре-зелёного, но на фото у каждой жертвы мы видим зелень. А это редкий оттенок. И мы знаем о случае нападении, когда он пощадил жертву, хотя собирался задушить. А у той были глаза карие, я помню.

— С зелёными глазами живёт всего два процента населения Земли, — задумчиво проговорил Салтыков. — И, в основном, люди с таким цветом глаз живут в Скандинавии, у вас это ещё реже встречается, и да, в большинстве случаев будут только оттенки. Чистый зелёный цвет — большая редкость. И знаете… он не с бухты-барахты начал…

— О чём вы?

— Возможно, он готовил список жертв заранее, вот и дождался удачного момента, начал осуществлять свой план. Поэтому убивает быстро. Он знает, кого искать. А потом может затаиться. Пока… не накопит ещё.

— Допустим. Принял, — медленно проговорил я.

— И ещё… м-м-м-м… — он пошлёпал в трубку губами и что-то пробормотал сам себе, после продолжил: — Если это так… то, получается, он смотрит им в глаза, когда они умирают. Обязательно должен смотреть. Глаза — зеркало души, и что-то он в них видит, раз занимается этим. Убийца или верит во что-то, или просто получает удовольствие. Но если он выбирает по такому признаку, то жертва должна понять, что умирает, а он в этом время смотрит на неё, прямо в глаза. Иначе нет смысла, даже по его извращённой логике. Хотя кто знает, что у него в голове, может, он ненавидит тех, у кого такие глаза, может, думает, что они колдуны и ведьмы, и он чистит от них мир, а может — ему голоса говорят, что он должен собрать всех зеленоглазых и отправить в загробный мир на счастливую жизнь. Неизвестно. Но он должен в них смотреть. Или бы просто стрелял всех или бил ножом в горло — так быстрее, чем душить, и меньше шансов попасться. Но нет.

— А он хочет, чтобы умирали долго, — понял я его мысль. — Так лучше видно.

— Да, но я думаю, что сам процесс удушения — не обязателен. Может, он найдёт другой способ, особенно учитывая, что одна из жертв спаслась. Другой способ, более удобный и безопасный, — профессор снова что-то пробормотал. — И, я думаю, славы он не ищет. Так что видите, какая картина выходит — осторожнее, Павел, и держите меня в курсе. И… пожалуйста… если возьмёте его, сообщите мне… я хочу приехать и хоть немного изучить, как он мыслит, пока есть возможность. Знаете, чем больше мы будем знать о таких людях, тем проще будет их остановить. У меня, кстати, серо-зелёные, — Салтыков хмыкнул. — Так что я немного рискую, но зато пойму на себе, как он ко мне относится. Уверен, что вы его возьмете.

— Надеюсь… Обязательно сообщу, профессор, когда схватим гада. И присмотрим, чтобы вам не навредил.

Я отключил телефон, достал зарядное устройство из кармана и вставил в розетку, а то на зелёном экранчике мобилы уже моргала батарея.

— Ну и дела, — протянула Ирина.

Она приблизилась ко мне и всё отлично слышала, а теперь отступила на шаг — но не слишком далеко.

— За пределы кабинета это пока выйти не должно, — сказал я. — А то хрен его знает, кто это людей из-за цвета глаз убивает. Разве что Якуту можно сказать.

— Песню про зеленоглазое такси маньяк точно не любит, — заметил Устинов. — Вот же зараза какая, кому скажи, не поверит. Но это пока всё не точно?

— Рабочая версия, — проговорил я и повернулся к Орлову. — Витёк. Ты вот познакомил нас с Севой Донцовым, снайпером. Вот у него глаза — как бутылочные стёклышки, я сразу запомнил.

— Какие? — он удивился. — Не, у него взгляд тяжёлый, конечно, но…

Я поднялся, подошёл к шкафу, где наши опера прятали выпивку в потайном отсеке за толстыми папками, и достал оттуда зелёную бутылку с серой этикеткой, это было наше местное пиво.

— Вот такого, — сказал я и постучал ногтем по стеклу. — Так что друг у тебя хоть и риск любит, как я понимаю, но сейчас под угрозой.

— А может, на живца попробуем? — предложил Витя. — Сева без базара поможет, он всегда первым такое предлагает. Вот только… — он задумался. — Не будет же он просто по улице ходить, типа, рано или поздно на него кто-то с удавкой накинется? Маньяк, может, вообще про него не в курсах.

— Ну да… Может, когда он готовил список жертв… если он такой готовил, как профессор говорит — так вы ещё в Чечне были, — я пожал плечами. — Но присматривай за ним и попроси парней, чтобы одного его не оставляли. Во избежание, так сказать.

— Так как насчёт живца? — настаивал Орлов.

— Если брать при попытке убийства, — сказала Ирина, — и познакомить этого Севу с подозреваемым, то рано или поздно тот нападёт.

— Надо сначала определить главного подозреваемого, чтобы показать ему… — я задумался. — Но это тоже не самый быстрый вариант, маньяк может кого-то другого придушить, пока мы это всё готовим. Время идёт, а мы осторожничаем, чтобы не спугнуть. Но если дотянем, мокруха очередная на нас ляжет.

— Значит, объявить на весь город, кого убивает маньяк? — предложил Устинов. — А что это даст? Знаешь, это не чулки какие-то, которые можно переодеть, если у психопата на них бзик. Глаза-то ты не перекрасишь, а все зеленоглазые дома сидеть не будут, работу надо работать или учиться ходить. И сам гад затаится, а потом хрясь — и новая серия.

— Отработаем пока подозревамых, у нас их трое, — решил я. — И сегодня вечером начинаем с одного из них. А насчёт Севы, — я посмотрел на Витька, — крутится у меня одна мысль, я её обдумать хочу. Главное — присматривайте за ним. А пока… — я подошёл к окну и уставился на город.

Шёл слабый снег, из окна видно оптический завод вдали, блестящую ленту реки, уже скованную льдом, и лес. Скоро стемнеет. Мысли в голове роились беспорядочно, как-то было сложно уцепить хоть одну.

— Сфоткайте его, — сказал я. — И проявите цветной снимок, мол, на загранпаспорт или ещё куда-нибудь. Там на проявке Кирилл работает, я его попрошу ускориться. И подумаем, кому и как фотку заслать можно, если сегодняшний подозреваемый не подойдёт.

— А кого отрабатывать хотите? Крепить будете? — спросила Ирина.

— Пока только проверим, — проговорил я.

Ира довезла меня до пожарной охраны, а сама вернулась на работу, потому что у неё-то дел тоже по горло. Мужики только приехали с выезда, чумазые, пахнущие горелым, они тушили склады на окраине города.

Среди них я встретил того самого Женю Кузьмина, жениха Юли. Похоже, невесту он любил, потому что её снимки держал в шкафчике и только нехотя поделился одним. Я сразу заметил её каре-зелёные глаза, и на снимке зелень видна отчётливо. Крапинки заметны, вживую такое видно хуже, хотя если бы всматривался — заметил бы сразу. Так что подходит.

После этого я вернулся в ГОВД, там как раз мелькал Кобылкин, вот он мне и нужен. Ему пока про глаза говорить не будем, но план действий обсудить надо по его подозреваемым, а то как пить дать, он сегодня к Ручке пойдёт, с нами или без.

На следака я не наткнулся, но зато увидел вопящего толстяка в пиджаке, держащего под мышкой толстую кожаную папку. Лицо аж красное от злости, натуги и стыда. Ну вылитый ментовский начальник, такой не орёт только в двух случаях — он или спит, или это портрет.

— И смотрите мне тут! — кричал он в сторону кабинета, где сидели руоповцы. — Всё проверю! Знаю я, как вы работаете! Беззаконие сплошное!

— И мы знаем, как ты работаешь, — отозвались из кабинета, и там раздался ржач. — «Бэху» свою когда починишь?

Толстяк прошёл мимо меня, распространяя вокруг себя запах ядрёного приторного одеколона. А! Это же Верещагин из областного главка, майор из отдела собственной безопасности, очень вредный мужик. Просто так он не приезжает, обычно майор отрабатывает какие-то крупные нарушения со стороны личного состава, жалобы на ментов, устраивает проверки и допросы сотрудников, на которых всегда смотрит свысока. Помню, это он тогда приезжал, в первой моей жизни, когда завели дело на Руслана Сафина, и очень долго действовал нам на нервы.

Верещагина самого закроют — но это через пару лет, когда уличат во взятках, задержат прямо на крыльце его новенького загородного дома, куда он приедет на своём БМВ. Но пока он работает и пьёт кровь ментам… и, говорят, не так и дорого за это берёт.

Впрочем, мужики из РУОПа себя в обиду не дали, на дешёвые понты не отреагировали, а чего-то серьёзного у ОСБшника явно на них нет. Вот почему Верещагин так позорно и сбежал. Я посмотрел ему вслед, хмыкнул и зашёл в кабинет.

— О, Пашка, садись с нами, а то мы без обеда сегодня были, — позвал отец. — Навёрстываем упущенное, так сказать.

Он со своими операми сидел за столом, на который поставили большую тарелку с жареными пельменями. Значит, кто-то ходил к Федюнину, набрал на всех. Сидели с вилками, ели так, что аж за ушами трещало, и я тоже не выдержал. Мне сразу выдали большой кусман свежего белого хлеба, которым я ловил капли бульона от пельменей, чтобы не испачкать брюки.

Тарелка закончилась быстро.

— Покурим, — я показал головой на выход, потому что так уж вышло, что все рабочие вопросы с батей мы обсуждали именно там, на подоконнике в коридоре.

— Ща, — он отхлебнул чаю и со стуком поставил кружку на стол. — Покурим — да дальше работать, а то устроили тут, блин, проверку. И совсем не вовремя.

— Никак Кроссу хвост прижали? — я усмехнулся. — И тот помощь позвал?

Но в ответ никто даже не улыбнулся, только Дима Кудрявый от неожиданности выронил ложку. Она зазвенела.

— Погнали, — батя посмурнел и достал сигареты.

В коридоре я отодвинул горшок с кактусом, который рос даже не в земле, а в сплошных окурках, и уселся на подоконник. От окна немного потянуло холодом, плохо заткнули на зиму. Отец встал рядом и всмотрелся через запотевшее стекло в город.

— Не просто сели на хвост Кроссу, — проговорил батя. — А выяснили кое-чего. Вот как ты и говорил, и Артурчик прав оказался, что Сафрон вместе с Кроссом дела мутят… ссорятся, подставы друг другу устраивают, кидают постоянно, но всё равно не разбегаются. Будто муж с женой, пятьдесят лет прожили, ненавидят друг друга, но не разводятся, а остаются вместе. Короче, мы нашли один из контактов Серёги с Новосиба, которого… ну, ты помнишь, — он поцокал языком.

— Которого повесили, — я кивнул.

— Угу. Вот только контакт этот сгинул куда-то, возможно, скоро вам попадётся. Рыжий такой мужик, высокий, мослы мощные у него, — отец показал на руки, — если труп такой всплывёт, мне сразу шумани. Но выяснили, у него есть ячейка — абонентский ящик на почтамте, на долгий срок арендованный. Там может что-то и полезное лежать, передавали друг другу что-то, скорее всего, через этот ящик. Заказали мы санкцию на вскрытие, но в область, потому что дело Кросса у важняка в областной прокуратуре. А вместо санкции вот этот хрен сегодня нарисовался.

Отец показал в окно. На улице толстяк Верещагин о чём-то разговаривал с Шуховым, стоя рядом со служебной машиной. Не просто разговаривали, ещё и хихикали, как старые приятели.

— Мудак мудака видит издалека, — батя коротко хохотнул. — Значит, правильной дорогой идём с этим ящиком. Короче, хотели смежников попросить посодействовать, да вот группу Петра экстренно отозвали в Москву, и друга твоего, Гришу Туркина, тоже. Мол, опять какой-то террорист нарисовался, не до организованной преступности теперь им. А местные чекисты телятся, бздят чего-то, похоже, проверка и к ним едет.

— Не к добру эти проверки, — заметил я. — Разом пошли. И москвичей угнали.

— Угу, — отец поцокал языком и помотал головой. — Серьёзные знакомства у Сафронова оказались. Если так — отмажется. Официально, по крайней мере.

— В городе его не любят, — я задумался. — Про Артура молчу, сам знаешь, что Слепой думает — тут никто кроме него не скажет, а Кросс всё равно при первой же возможности от Сафронова избавится. Да вот только поздно будет, и уж кому-кому, а не нам на бандитов надеяться.

— Вот это правильно говоришь, — он одобрительно кивнул.

— Плохо, что пацанов себе сманивает, из знакомых Витьки Орлова. Заманит, они же крайние останутся. Говорили мы с ними, даже при этом Сафронове спорили, да вот не до всех достучались. И занялся бы я этим, да этот маньяк ещё в городе, гадёныш… Но работа наша, батя, такая, куда деться. Прорвёмся, — я хмыкнул.

— Вот в тебе-то я не сомневаюсь, прорвёшься, — он похлопал меня по плечам и заулыбался. — Знаешь, как мать-то бы тобой гордилась, какой вырос. А то раньше такой шкет был непослушный, а сейчас… Эх, ладно, — батя выдохнул. — Пошёл я рапорта делать.

— Веращагин! — раздался истошный вопль откуда-то из здания, но кричали явно в окно. — Уходи с баркаса!

ОСБшник Верещагин и Шухов, так и стоявшие на улице, начали оглядываться — но кто кричал, они так и не поняли. Ещё бы, чтобы Василий Иваныч, да спалился на таком простом приколе? Нет, его так легко не возьмёшь.

— Во, я тоже побежал, — я увидел, как вдали по коридору галопом пронёсся Кобылкин.

Но следак и сам меня искал, оказывается.

— Ну что, Пашка, — Гена потёр усы и старый шрам под носом. — А я не с пустыми руками, день не зря прошёл. Короче, только что выяснил, что в Иркутске взяли Старогородцева, тот беглый зек, номер два в моём списке.

— Улики какие есть по нашей теме? — спросил я.

— Не, он, оказывается, сидел в колонии под Иркутском, и как сбежал, регион так и не покидал. Там сидел на зимовье в тайге, потом вышел в деревню, на бабу накинулся какую-то, а её муж ему навтыкал и в милицию сдал. Вообще не наш клиент, оказывается, кто-то обознался, значит. А ещё я выяснил по номеру один, тому пацану, который бывший друг той рыжухи.

— Что именно?

— Короче, пацан три дня назад ногу сломал, в больницу залетел, и никак приехать бы не смог, хотя собирался. И напасть на рыжую точно бы никак не смог, со сломанной ногой-то бы не догнал. И если мы берём за рабочую версию, что на девку напал именно маньяк, это уже никак не стыкуется. Так что, — следак начал озираться. — Хочу вечером в гости к Ручке сходить. И вас с собой зову. И если что-то там есть, уж всей толпой мы это поймём.

— Ну хорошо хоть нас позвал, — я кивнул. — Один не пошёл.

— Чтобы вы опять потом ко мне вломились ночью? — он шумно выдохнул через нос. — Нет уж. Кстати, я понял, как маньяк выбирает жертв!

— И как?

— Все жертвы — стрельцы! — заявил Конь. — Ну в смысле, по гороскопу, все родились в ноябре-декабре.

— Зиновьев родился в мае, я его паспорт видел, — отмахнулся я.

— Блин, такую версию испортил, — поджав губы, Кобылкин отмахнулся и торопливо куда-то ушёл.

Ладно, собираю остальных, и возьмём ещё Витьку, раз он тоже был в кабинете и знает возможный принцип выбора. Ну, значит, тогда сходим все вместе в гости к Ручке. Если честно, я у него дома никогда и не был, это будет впервые…

И независимо от исхода, сегодня вечером мы будем знать об этом деле больше. Потому что круг подозреваемых сужался каждый день.