Пси-ON. Книга V: Финал

Глава 1 Последний шанс

Артур Геслер изменился, а вместе с ним изменения ждали и весь мир.

Планету трясло и лихорадило, перемалывало в фарш, словно свалившегося прямо в жернова зазевавшегося рабочего. Но её трясло не только физически, ведь что такое «чёрная дыра» посреди океана на фоне охватившей весь мир волны недомоганий?

Алексей Второй заседал в окружении множества подчинённых и терминалов, собирая информацию, поступающую со всех частей Земли. И чем дальше заходил непонятный процесс, тем хуже всё становилось.

Сначала под удар попали способные телепаты. После — слабосилки. Следом пошли псионы с зачатками внезапно раскрывшихся телепатических способностей. А за ними — те, кто телепатических способностей не имел вовсе. А окончательно всё рухнуло, когда аномалия неизвестной природы дотянулась и до обычных людей. Миллионы, десятки и сотни миллионов на себе прочувствовали, каково это — когда тебя изучает нечто, находящееся за гранью осознаваемого человеческим разумом.

Воронка поглощала всё, и в какой-то момент вгрызлась в западное побережье Африки. Местные правительства все как один вопили, по всем существующим каналом умоляя соседей по земному шару о помощи, но мало кто вообще счёл нужным откликнуться: когда неясен финал разворачивающегося представления, в большой политике становится не до добродушия и сострадания. Сам Алексей Второй смог поднять лишь ряд размещённых в Африке локальных гарнизонов, отправив «в помощь» стратегическим партнёрам, но этим и ограничился.

И даже так, счёт спасённых на одного «лишнего» псиона шёл на тысячи. Ни техника, ни обычные люди не могли сбежать от стремительно расширяющейся аномалии, и только сильные одарённые обладали возможностями хоть как-то перемещаться в опасной зоне.

«Чертовски плохо то, что в том регионе традиционно мало псионов. Сотни тысяч жизней…». — Хозяин Трона сцепил зубы, глядя на обновляющуюся в реальном времени карту. К счастью, воронка в какой-то момент перестала расти ввысь, так что прямо сейчас все, кто имел такую возможность, готовили «долгоиграющую» воздушную технику. — «Но что, если Он не остановится? Что, если это тот самый финал нашей борьбы?..».

С каждым часом вероятность благоприятного исхода таяла, и Алексей Второй успел четырежды пожалеть о не отданном ещё тогда приказе об устранении. Снова.

Но каждый раз, вспоминая тот момент, когда Артур Геслер стоял перед ним — не как чудовище, не как спаситель, не как Лжебог, а как нечто промежуточное, живое — Император вспоминал и другое. Надежду. Надежду на то, что уж эта-то фигура склонит чашу весов в пользу его Империи.

И теперь эта надежда истаяла дымкой, смешавшейся с гарью от охвативших мир пожаров.

Геслер уже не был человеком. Возможно, и тогда он уже был им не в полной мере, что теперь Алексей Второй понимал в полной мере. А после событий у разлома «Альфа-4», по всей видимости, он стал чем-то большим. Или наметил курс на это становление, вознамерившись обратиться не Богом, но новой природной силой, обладающей… целеполаганием, пожалуй.

Но чем для него стало человечество, и учтено ли оно в Его планах?

— Сообщения от исследовательских судов типа «Гелиос» номер четыре, семь, двенадцать, двадцать один перестали поступать. Вероятно их полное уничтожение на границе воронки. — Офицер связи со мнимым спокойствием отрапортовал об очередной волне потерь. Люди, военные и учёные, даже пилоты-гражданские, мобилизованные на благо своих родин — все они летели туда, чтобы подарить остальным хотя бы шанс на спасение.

И умирали сотнями ежеминутно.

Император сжал подбородок пальцами, нахмурился.

На мгновение весь зал погрузился в звенящую тишину, нарушаемую лишь гудением систем фильтрации и щелчками кнопок с тумблерами. Даже людское дыхание утонуло в этом накрывшем помещение оцепенении… но всего на мгновение.

— Лжебог не вмешается?

Император крепко сжал веки. Выждал секунду. Отрывисто бросил:

— Это и есть Лжебог.

Но откровение не прервало работы отлаженного механизма передачи данных. Вновь зазвучали голоса, тревожные и спокойные. Вновь стали пополняться списки потерь, озвучиваться добытые жертвующими собой героями данные. И пока всё указывало на то, что воронка фактически не расширялась, и её эпицентр сохранял свои размеры и форму. А вот эхо того, что происходило там, растекалось, словно цунами, бессердечное, беспощадное, неостановимое и лишь набирающее скорость.

— Ваше Величество, приходят сообщения о локальных катастрофах в южных регионах империи. Человеческий фактор, люди массово теряют сознание.

— Меры приняты?

— Так точно, Ваше Величество. Все возможные.

— Тогда больше об этом не сообщать вплоть до существенного изменения ситуации. Что от группы Архонта?

— Они самостоятельно опознали в аномалии нечто разумное, Ваше Величество. Предположений касательно личности нет, агрессии оно не проявляет, но даже пассивное присутствие и внимание представляет огромную угрозу.

«А ведь не все подвергаются ментальному давлению с его стороны. Как минимум, часть наших людей вблизи воронки ещё жива и здорова. Но какой критерий выборки?..».

Не хватало времени. Катастрофически. Хозяин Трона обладал доступом к лучшим умам Империи, а значит и почти всего человечества. Он и сам был тем, кто мог проанализировать что угодно, определив проблему даже в чём-то незнакомом. Но не тогда, когда объёмы информации колоссальны и разрознены, а счёт идёт на часы.

— Пусть через телепатов из нижней группы попытаются узнать больше. Допустимые значения потерь — до сорока процентов. О моих догадках никого не информировать.

— Будет исполнено, Ваше Величество…

Подписав своими руками приговор для массы ценных телепатов низких рангов, Алексей Второй на секунду ушёл в себя, разгоняя разум ещё сильнее, жертвуя здоровьем в пользу удовлетворения сиюминутных потребностей в ускоренном мышлении. Поднесённый к лицу платок расцвёл пятнами алой крови, но мужчина не обратил на это внимания: пока он жив, любые последствия ликвидируют биокинеты. А доводить до собственной гибели он не желал. Не сейчас, когда власть аристократии показала свою неэффективность, рассыпавшись на осколки при появлении глобальной, задевающей всех и вся угрозы.

Тихо пискнул звук входящего сообщения от имперских аналитиков. Высшая степень важности. Император моргнул — и заскользил взглядом по тексту, обновляющемуся на экране с огромной, соответствующей скорости мышления Хозяина Трона частотой. Его левая рука спустя пару секунд заплясала над панелью управления, в то время как правая крепче сжала подлокотник кресла.

На основном проекторе обновилась окрашенная в алые с чёрным цвета голограмма региона. Воронка, это округлое, вращающееся всепожирающее пятно было столь черно, что от неё невозможно было оторвать взгляда. Но интерес представляла не голограмма, пусть и очень точная, а то, что удалось зафиксировать вблизи её несколькими минутами ранее.

Хозяин Трона жестом сдвинул таймлайн голограммы, и взглядом развернул сразу несколько пиктограмм, подсветившихся в разных точках на границе воронки. Его взгляд надолго прикипел к экранам, прежде чем мозг телепата шестого ранга сформировал нечто, похожее на реальный вывод: структура воронки не просто нарушала привычные представления о физике, нет. Она вообще отказывалась подчиняться хоть каким-то законам, сотрясая основы привычного людям мироздания.

Пространство, оказывающееся подле воронки, не искривлялось и не расщеплялось на энергию. Оно сдавалось. Уступало чудовищному напору, переставая быть собой. Камень, металл, вода, воздух — они не сгорали, не исчезали, не разбирались на составляющие. Они отказывались. Отказывались быть тем, чем являлись. Разрушались на концептуальном уровне, теряя свои свойства от и до.

Камень переставал быть твёрдым, вода — жидкой, а свет — светом. Они выцветали, изменялись и стирались в ничто за считанные мгновения, словно кто-то в огромной книге нашёл «лишние» страницы и постепенно вырывал их.

И чем больше Алексей Второй смотрел на эти кадры, чем больше скользил по таймлайну, чем больше пропускал через себя записей, тем больше понимал — эти краткие минуты дали ему в понимании псионики как явления больше, чем долгие годы тренировок до этого.

Понимание это можно было счесть губительным, ведь даже разум Императора дрогнул от ужасающего, сотрясающего фундамент человеческого существования осознания: всё сущее — это иллюзия. Что человек, материя, история, подвиги и эмоции — лишь появившаяся на миг клякса на листке, который Геслер больше не считал чем-то значимым. И это пугало куда сильнее, чем какое-то там «стихийное» пси-явление.

— Ваше Величество! Сообщение с «Гелиоса-1». Телепат четвёртого ранга, Сергей Милославский, утверждает, что в момент поглощения аномалией сразу нескольких гражданских танкеров он слышал голос. Аналитики отметили данный факт, как значимый, но…

— Включите мне запись. Живее! — Император так рявкнул на подчинённых впервые за долгие годы. Не прошло и десятка секунд, как гарнитура на ухе мужчины ожила, и из неё полились хрипяще-шипящие, трижды отфильтрованные ради достижения хоть какой-то читаемости слова.

Он думает внутри нас. (Он думает нами). Он… осмысляет. (Взвешивает!) Этот голос, он везде! Это не существо, это следствие существования! (Оно знало моё имя до рождения!) Оно…].

Запись обрывалась так же резко, как и начиналась. И Император, сжав зубы, повернулся к ближайшему оператору связи.

— Прикажите «Гелиосу-1» выйти из опасной области и двигаться прямым курсом на Москву. Незамедлительно!

— Невозможно, Ваше Величество. Сигнал «Гелиоса-1» потерян сорок две секунды назад.

— Проклятье! — Император вместо того, чтобы обрушить взметнувшийся кулак на подлокотник, вцепился в металл пальцами. — Опросить всех телепатов поблизости от аномальной зоны на предмет голосов в голове, странных образов, чего угодно!

— В процессе, Ваше Величество!..

Концентрация действий на единицу времени во дворце и не думала снижаться.

Наоборот: всё только начиналось, и люди поднимали всё и всех, кого могли…

Тем временем в той тишине, где не было ни слов, ни звуков, ни материи, ни энергии, ни границ восприятия, Он смотрел.

Геслер — если это имя ещё что-то значило — чувствовал ВСЁ и СРАЗУ.

Для него больше не было ни «я», ни «ты», ни «они». Было Единое Целое. Система. Точка в пространстве, параллельно наблюдающая за всем вокруг и обладающая абсолютным знанием. Он видел смерть материи и развоплощение живого не как трагедию, а как временное упрощение, перемещение горсти песка из одной ёмкости в другую. А иногда, яркими вспышками среди кромешной тьмы, и как избавление для изувеченных, тяготящихся дальнейшим существованием разумов, связанных с ноосферой.

И Он слышал ноосферу. Ощущал. Воспринимал. И понимал её структуру, потому что и сам стал её своевольной частью. Вошёл в контакт не с миром, а с силой. Не со словом, а с огнём и мечом. Пришёл подчинить и разрушить, лишить связи с мыслящими разумами — и порой путём уничтожения этих разумов, что отчаянно цеплялись за связь с общностью.

Потому что нельзя было продолжить историю человечества, предварительно не выкорчевав все сорняки.

В первые же мгновения с момента Вознесения Он осознал, что бездействие, равно как и любой мягкий вариант действия, приведёт к неотвратимому, ужасному концу для рода людского. Для расы, породившей Его. Имело ли это для Него значение?

Нет.

Но иного мнения придерживался остаточный след человеческой памяти в самой глубине Его нового сердца. Истаивающий, растворяющийся с каждой секундой, этот отпечаток или даже шрам страстно желал дать сородичам шанс. Было ли это тем, что когда-то составляло собой суть Артура Геслера, или же это правильнее было назвать Надеждой, не суждено было узнать никому из ныне живущих.

И даже Он сам не мог сказать точно, что же именно двигало Им сейчас, заставляя искать обходные пути там, где проще было бросить книгу в костёр и написать новую, правильную, идеальную и не переполненную ошибками.

Он видел многомерные ветвления возможных «судеб» — ключевых вариаций развития событий, тянущихся вдоль вектора времени. Устраивал Его лишь один «перекрёсток», начинающийся с уничтожения старой цивилизации ради создания новой, эталонной, чистой и невинной. И чем глубже он проникал в эту ветвящуюся паутину, чем больше изучал вариантов, тем яснее понимал — человечество в его нынешнем виде не достойно существовать. Слишком много дефектов. Слишком много порождённых историей «вредных привычек». Людей было не спасти. Крах в ветви дальнейшего существования рода людского был неминуем.

Но вместе с тем, каждая попытка обрести идеал гарантированно уничтожала нечто бесценное и тонкое. Нечто, находящееся за гранью Его новой логики и Его понимания.

Сейчас Он был и стражем, и палачом, и архитектором, и вандалом одновременно. В Его руках старая история могла как вспыхнуть и рассыпаться прахом, освободив место для чего-то нового, так и непредсказуемо измениться. Стабильным оставалось только одно: рождение новой истории требовало не просто разрушить, но и сделать выбор.

Кого спасти, а кого — обречь на забвение.

В глубине Его сознания продолжал звучать не голос, но стойкая воля, не сдавшаяся и сопротивляющаяся обращению в то, чем Он уже должен был стать. И Он не мог не ощущать это эхо примитивной жизни, сохранившей достаточно для того, чтобы приводить свои, нелогичные и бессмысленные аргументы.

С одной стороны встало всепоглощающее знание и безжалостная логика.

С другой — уязвимая человеческая память и бесполезная эмоция.

И Он впервые задумался о том, есть ли у Него право на сомнение.

Там, где времени не существовало, где прошлое, настоящее и будущее сливались в точку, у Него пока не было власти. Как бы иронично это ни звучало, но для того, чтобы стать независимым ото времени, требовалось время. Из-за этого Он не мог выбрать однозначно правильный и сбалансированный путь. И колебался, подтачиваемый эхом остаточной человечности. Дать шанс, или сразу начать действовать правильно, логично и рационально? Поддаться тому, чего не станет спустя час, и понаблюдать за куцыми попытками спасти как можно больше «бесценных жизней», или решительно очистить «полотно»?

Это был трудный выбор, ибо что-то в Нём не давало поступить рационально. А ещё время на дистанции не имело значения, и потому Он сдался, уступив последней крупице, жаждущей подарить человечеству шанс.

…

…

.

Он наблюдал, как остатки человеческого «я» — пережитки чувств, обрывки памяти, искажённые через призму восприятия события прошлого — сплетаются в подобие личности. Не копии. Не Артура Геслера, каким его знали и помнили.

Не призрака прошлого, а чего-то иного.

Аватара.

Он не наделил его абсолютным зданием. Не дал ему абсолютную мощь. Даже не предупредил о том, что увидел там, на перекрёстках судеб. Потому что определил в момент: всё это лишит аватара главного — того, что нельзя описать логикой, и того, что Он больше не мог понять.

Аватар был рождён не из воли, но из уступки. Не из расчёта, но из сомнения. Аватар унаследовал что-то хрупкое, неокончательное, испорченное, но всё ещё живое.

И потому мог видеть то, чего не видел Он.

— Ты будешь действовать, — беззвучно сказал Он, — так, как считаешь нужным.

— А если ошибусь? — спросил Геслер, едва его «я» «открыло глаза».

— Ты обязательно ошибёшься.

— И что тогда?

— Ты сам ответишь мне на этот вопрос.

— Почему?

— Не мне решать судьбу тех, о ком ты так беспокоился. Не теперь.

Он отвёл бы взгляд, если бы у Него остались глаза.

А Аватар, воплощаясь в материальном, шагнул в мир.