Ведьма Алика. Психотерапия для мертвеца

Глава 3. Рядовое убийство

Консультация взрослой ведьмы

– Помогите! Они убивают его! Убивают!

Перед ведьмой Аликой предстал немолодой импозантный мужчина. В его глазах плескался ужас.

– Кого убивают? Где? – всполошилась колдунья. – Вызывайте полицию!

– Я не могу! – Казалось, еще секунда – и гость плюхнется перед ней на колени. – В этом обличье я не в состоянии помочь своему другу-человеку!

Другу-человеку? Только сейчас ворожея начала догадываться, что перед ней не обычный клиент – дух. Только какой? На беса или уж тем более демона не похож. Может, защитник рода? Тоже вряд ли. Переживал бы за правнучку или правнучка, не за друга.

– Конечно, вы не обязаны мне верить и уж тем более помогать. Мы даже не записаны к вам на прием. Но если так продолжится, мой друг погибнет! – голос собеседника звучал странно: то грохотал, то захлебывался от отчаяния, то становился умоляюще-тонким.

– Так. Где живет твой друг?

Дух не смог сразу ответить и по этому поводу вновь рассыпался в эмоциональных руладах. Затем с горем пополам вспомнил, как «его человек» диктовал адрес таксисту перед поездкой в театр.

– Вы нам поможете?

«Попробую», – успела подумать Алика, прежде чем очнулась в собственной кровати. Чаще всего сны – это просто сны, мозг из-за отсутствия активности развлекается, придумывая причудливые образы. В глубине души ведьмы еще жила надежда, что в этот раз на сюжет повлиял просмотренный на ночь детективный сериал.

Разложила Таро.

Нет, к сожалению, к ней в сон действительно пробрался дух. Еще хуже: все, что он говорил, правда. Призраки могут лукавить или вводить в заблуждение, но ни один из них не способен врать.

А значит, нравится ей это или нет, прямо сейчас убивают человека.

Ведьма не знает, что там происходит: если жертву медленно травят ядом, возможно, у нее еще есть время; если приятеля духа ударили ножом, Алика могла уже опоздать.

Колдунья с сожалением покосилась на турку. Привычные утренние радости – чашку ароматного кофе, полчаса чтения перед первым клиентом – придется отложить.

Пойти в полицию? И что она скажет? «Добрый день, мне приснилось, что происходит убийство!» Алика поморщилась.

Но притвориться, будто ничего не случилось, и раскладывать Таро, разбираясь, любит ли клиентку очередной Васька, колдунья тоже не могла. Ведьма сделала то, что всегда помогало в экстремальных случаях.

Позвонила другу – демонологу Никите. Они были знакомы еще со школы и вместе начинали магический путь. Друг всегда выручал ее в непредвиденных ситуациях. Будь то встреча с демоном или…

– Кажется, я знаю, где происходит убийство. Приезжай, пожалуйста.

– И тебе с добрым утром. – Ведьма не видела демонолога, но знала, что тот мрачновато ухмыльнулся. – Всегда приятно с тобой поговорить! Сейчас приеду.

Всю дорогу ведьма выслушивала мнение Никиты о своей необыкновенной страсти находить приключения на… нижнюю чакру.

С чего Алика вообще взяла, что произошло преступление? Во сне привиделось? Ему вот недавно снилось, что власть на земле захватили говорящие котики. И что, теперь стоит опасаться всех хвостатых?

Однако чем ближе они подходили к предполагаемому месту преступления, тем тревожнее становилось на сердце. Колдунья переживала, что они не смогут попасть в квартиру. Но из соседней двери высунулась любопытная старушечья головка:

– Вы к Пал Санычу? Внучка? – Алике даже не пришлось врать. Собеседница, как обычно, все додумала за нее. – И как вам не стыдно, про старика-то забыли совсем, – запричитала соседка. – Опомнились, когда дед в больницу угодил! Вы ему вещи, что ли, привезти хотите?

То, что пациент скорее жив, чем мертв, и находится в относительной безопасности, не могло не радовать. Под нескончаемые упреки соседка выдала им ключи, наказав «собрать Пал Санычу все самое теплое и хорошее»!

«Мы могли быть мошенниками, – подумала ведьма, переступая порог. – Надо передать неведомому Пал Санычу, чтобы не оставлял ключи болтливым старушкам».

– Ну что, будем искать улики? – с иронией спросил демонолог.

Дело в том, что никаких улик в квартире не было и быть не могло. Это оказалась ничем не примечательная, захламленная однушка. От тысячи похожих квартир ее отличал лишь гордо разместившейся посреди комнаты рояль.

Из всех пьес Алика умела исполнять только собачий вальс. В детстве мама пыталась отдать будущую ворожею в школу искусств, но ведьма так настойчиво бойкотировала занятия, что из нее не вышло ни талантливой пианистки, ни хорошей певицы.

Сейчас, повинуясь то ли внезапному порыву, то ли легкой ностальгии, Алика положила руки на инструмент и выдала первые аккорды. В ее ушах вместе с незамысловатой мелодией зазвучала история.

Сколько рояль себя помнил, он принадлежал этому пианисту.

Инструмент знал руки хозяина и чувствовал, как они менялись. Вначале рояль ощущал неуклюжие пальчики мальчика, который даже не мог взять октаву, затем по-ученически выверенные прикосновения студента училища и, наконец, чувственные кисти молодого виртуоза.

Сперва Павлуша занимался, потому что родители заставляли, но чем больше времени он проводил с инструментом, тем сильнее к нему привязывался.

Во время игры Павел рассказывал пальцами, что у него произошло за день, делился с роялем, как с живым другом, первыми влюбленностями, победами и поражениями, и тот на самом деле начал по чуть-чуть оживать.

Пусть тело его было деревянным – душа инструмента, рожденная из чувств музыканта и композиторов, чьи пьесы пианист исполнял, приняла тот облик, которым ее наделила фантазия хозяина – старомодного интеллигентного мужчины, голос которого, как у гениального актера, мог то громыхать грозным басом, то звенеть переливами сказочных колокольчиков.

Но какую бы роль рояль ни исполнял, он неизменно сохранял достоинство и элегантность. Годы шли, Павел Александрович не молодел, и выступать приглашали все реже. Однажды прямо посреди концерта пианист не смог вспомнить концовку произведения. Старость пришла. Память начала подводить.

После этого музыкант отказался от всех выступлений, попрощался с учениками и ушел из школы искусств на заслуженную пенсию. Он был убежден: удаляться из зала так же, как и начинать выступление, нужно вовремя.

Первую неделю Пал Саныч пытался жить как обычный пенсионер. Но смотреть телевизор было мучительно скучно, болтать с давними приятелями и подавно. Привыкшие к большим нагрузкам руки постоянно ныли.

Он стал рассыпаться, как большинство музыкантов, оставшихся без выступлений и учеников. Однажды Пал Саныч проснулся и почувствовал, что не хочет открывать глаза.

«Покидать сцену, пока не сыграна последняя нота, непростительно», – решил музыкант. Пал Саныч еще пианист, а значит, всегда должен быть в форме.

С того дня он продолжил заниматься. Повторял старые пьесы, разучивал новые – те, что давно хотел сыграть, но не хватало времени или сил. Пал Саныч вновь сливался душой с серьезным Бахом, игривым Моцартом, пылким Бетховеном, Шопеном, Шостаковичем, Брамсом…

Когда звучала музыка, дом будто погружался в прошлое, и, если закрыть глаза, можно было представить, что находишься не в ободранном подъезде, а в бальной зале, где под старинные мелодии кружатся дамы в пышных платьях и галантные кавалеры.

Кого-то из жильцов раздражала музыка, кому-то нравились импровизированные концерты, а соседская девочка Машенька и вовсе любила засиживаться у дверей музыканта, несмотря на грозные оклики мамы.

Для кого пианист играл? Пал Саныч сам толком не знал. Не для Маши же, в самом деле! Вначале музыкант был уверен, что занимается для себя: он всю жизнь посвятил игре для других и впервые мог исполнять то, что хотелось, и так, как хотелось.

Но в то же время чего-то не хватало. В груди появилась непонятная Пал Санычу пустота. Пианист был одинок. Его жена давно умерла. Дочка с внучкой забегали нечасто, приносили продукты и, чмокнув в щечку, убегали прочь – вечно куда-то спешили. Старик не хотел навязываться и обременять близких.

Временами, особенно по вечерам, тоска подкрадывалась сзади и клала руки на его сутулые плечи. Из глаз текли слезы, для которых, на первый взгляд, не было ни единой причины. Пал Саныч стыдился их, ругал себя, но ничего не мог поделать с «нелепыми приступами сентиментальности».

Сам того не осознавая, старый пианист надеялся на то, что на склоне лет к нему придет Чудо. И оно постучалось в двери Пал Саныча. Как-то одиноким вечером, когда пианист старался отогнать грусть беззаботными регтаймами Джоплина, он услышал, как за стеной тоже кто-то играет.

Музыка была совершенно иной – современной. Несмотря на то, что для слуха Пал Саныча мелодия казалась непривычной, дерзкой, можно даже сказать революционной, – она безусловно заслуживала внимания.

Именно таким и должно было быть передовое искусство. Первые несколько минут Пал Саныч настороженно вслушивался: уж не причудилась ли ему эта пьеса? Затем обрадовался как ребенок и осторожно ответил неожиданному собеседнику вальсом Шопена.

Из-за стены загрохотали вариации на какую-то современную песенку. Импровизация превосходила оригинал, как настоящий бриллиант выращенный в искусственных условиях фианит.

Впервые за много лет музыкант чувствовал, что нашел собрата. И пусть соседи не знали друг друга – лишь слегка кивали при встрече, жизнь наполнилась новым смыслом: каждый вечер они «разговаривали музыкой». Так старость и опыт общались с молодостью и пылом, а два служителя одной музы приоткрывали друг перед другом частички души.

Идиллия длилась три месяца. Однажды Павел Александрович возвращался с концерта и увидел, что у квартиры его друга толпится целая компания. Кто с гитарой, кто с контрабасом, кто с саксофоном. Парни стояли спиной, болтали о чем-то своем. Пал Саныч подошел поздороваться и услышал насмешливый голос одного из приятелей «тайного друга»:

– Ну что, твой старикан все терзает инструмент?

Сосед брезгливо поморщился.

– Мне кажется, некоторым людям играть должно быть запрещено законом. Его музыка устарела века так три назад. Лучше бы, как все нормальные старики, копил похоронные да смотрел телик. Ему неймется, но бедняги-соседи и несчастный рояль здесь при чем?

Раздался смех. Раскатисто хохотал «контрабас», хихикал «саксофон», посмеивалась «гитара».

Кровь прилила к щекам Пал Саныча. Он хотел что-то возразить, но слова застыли внутри. Старик сгорбившись засеменил к квартире под новый взрыв хохота.

В тот вечер Пал Саныч впервые не сел за рояль. Ночью его увезли на скорой – сердце не выдержало. А рояль остался безмолвный и бессильный. Он мучительно ждал, пока пианист вернется, переживал так, как не может обычная деревяшка, – лишь близкий друг.

Очеловеченный инструмент всеми силами «забил» тревогу.

– Как только пианиста выпишут из больницы, его добьют, – простонал рояль последним аккордом.

Ведьме нечего было ему возразить. Нет, в Пал Саныча никто не будет стрелять из пистолета или добавлять яд старику в кефир. Его уничтожали гораздо изысканнее – насмешливыми перемигиваниями, преувеличенной вежливостью, разговорами о том, какой забавный раритет этот старик и его музыка.

Они мне не нравятся – значит, не должны существовать. Так в нашем мире и совершается большинство бескровных убийств.

– Лика, – раздался за спиной голос Никиты. Друг держал в руках фото пожилого музыканта с семьей. – Я его знаю. Павел Александрович – мой бывший учитель фоно! Такой хороший мужик. Я до сих пор музицирую. – Демонолог смутился и даже немножечко покраснел.

Алика старалась не показывать, как удивлена: в голове никак не укладывался образ брутального колдуна, играющего на фортепиано менуэт. Спасти Пал Саныча стало еще важнее.

Первым делом они решили пойти и поговорить с соседом. Дверь открыл манерный юноша, похожий на вампира из подростковых фильмов. Такой же высокомерный.

– Добрый день, вы знаете Пал Саныча?

– Не знаю.

Парень захлопнул бы дверь у них перед носом, если бы Никита решительным жестом не просунул ногу в зазор между створкой и косяком.

– Ваш сосед, – учтиво уточнил маг.

У демонолога, когда он хотел, был очень устрашающий вид. Видимо, местный гений прикинул диспозицию и решил не лезть на рожон.

– Этот сумасшедший? Пиликает на старом рояле целыми днями, уровень – господи прости. Да и пьесы выбирает… заигранные всеми кому не лень. Устаревшие.

Можно было бы списать его слова на злобную зависть, но Алика заглянула молодому дарованию в глаза и поняла: парень искренен. Он действительно думает, что «пиликанье» Пал Саныча никому не нужно и его можно списать со счетов. Впрочем, как и самого старика.

Потому что для пианиста музыка – это он сам. Но самое главное – и в то же время горькое – «гений» имеет право так считать.

В груди резануло – когда-то колдунья тоже отказывалась от своего призвания. Только, в отличие от Павла Александровича, единственный, кто по-настоящему мог помешать Алике заниматься любимым делом, была она сама.

Ведьма чуть не стала собственным «палачом» – из-за неуверенности и трусости она пыталась вытравить из себя колдунью. Этот путь едва не привел Лику, сильную молодую девушку, к скорой смерти! Что уж говорить о немощном старике!

– Что делать? – мрачновато спросил Никита.

Его предложение – начистить парню рожу – Алика отмела. Вариантов оставалось немного.

Можно с помощью магии заставить соседа вести себя со стариком прилично, но истинное отношение будет просачиваться через вынужденную вежливость, едкие улыбки и колкие взгляды.

Можно навести морок и изменить отношение соседа к музицированию Пал Саныча – но подавление воли человека никогда не оказывало положительного влияния на психику. Имеют ли они право ломать молодого парня?

– Значит, так, – сказала ведьма. – Мы не можем повлиять на «гения» и его взгляды. Стало быть, придется мальчика отселять.

– Хочешь, подселю ему в хату какую-нибудь астральную шушеру? – хмыкнул демонолог.

Сначала колдунья хотела возразить, но, слегка поразмыслив, решила, что демонический барабашка будет как нельзя кстати. Она тем временем подмагичит, чтобы парню досталась по дешевке хорошая квартира со звукоизоляцией.

Но этого недостаточно. Даже если сосед к приезду Пал Саныча съедет, его слова будут звучать в голове старика снова и снова. Необходимо противоядие.

– Давай я подойду к нему, скажу – крутой вы пианист. Мне, как вы играете, нравится, значит – крутой, – все порывался Никита.

– Не пойдет, – мотнула головой Алика. – Ты – бывший ученик. Старик гордый, решит, его хвалят, чтобы приободрить. Или хуже – из жалости.

Пока два колдуна неделями ломали головы, Пал Саныча выписали из больницы. Он вернулся похудевшим, осунувшимся, очень мрачным.

И с задачей, которую не могли решить два взрослых мага, с легкостью справился шестилетний ребенок. Соседка Машенька, что любила подолгу задерживаться возле двери, подошла к Пал Санычу и строго спросила:

– А когда вы играть будете?

Музыкант смутился.

– Стар я стал. Куда мне – играть.

– А мне нравится, – с детской непосредственностью заявила Маша. – Я буду ждать.

Старик для виду поломался, но уже через несколько дней в подъезде звучали фортепианные концерты: вальсы, полонезы, мазурки и менуэты. И если войти в дом в часы, когда Пал Саныч занимался, можно было представить, что вы не в грязном подъезде, а в великолепной бальной зале, где под старинные мелодии кружатся дамы в пышных платьях и галантные кавалеры.

Музыка не заглохнет – имеет право существовать. Даже если нужна только Пал Санычу и маленькой девочке Маше. Порой Алика тоже заходит послушать и убаюканная мелодией плывет по реке воспоминаний…

История юной ведьмы

Я возвращаюсь домой уже затемно. Больше всего хочется спать – с непривычки любое колдовство требует колоссальных затрат энергии. Жутко болит голова. Уже предвкушаю: через три минуты я залягу в постель с книгой или буду смотреть вместе с мамой забавную комедию – прямо в пижаме, уплетая зефир.

Ммм…

Но радужным мечтам не суждено сбыться. Из-за двери нашей квартиры доносятся оживленные голоса. Меня ждет сюрприз – накрытый стол, за которым сидят мама и Дрюня. Оба сияют, как два новеньких самовара.

– Не помешаю?

– Что ты такое говоришь, Лика? Мы только тебя и ждали! – щебечет мама. – Сейчас поставлю чайник!

Незаметно для Андрея показывает она большой палец, кивая на парня. Пока она возится с заваркой, я утаскиваю Дрюню в свою комнату. Вид у парня самый невинный, будто его появление на нашей кухне – нечто само собой разумеющееся.

При этом Дрюня тщательно подготовился к знакомству с матерью – нацепил парадный пиджак, надушился явно недешевым одеколоном.

– Уже хочешь уединиться? Так сразу? – Андрей игриво приподнимает бровь.

Шиплю:

– Ты здесь что делаешь?!

Возможно, это невежливо. Но нашим отношениям всего месяц. Да, мы неплохо проводили время – ходили в рестораны, кино и театр, но в мои планы пока не входило знакомство парня с семьей.

– Да вот, хотел проведать любимую. Думал, соскучилась, – Дрюня обиженно дуется и становится похожим на капризного мальчика. – Кстати, я там цветочки принес.

На моем столе стоит ваза, в которой красуются не менее пятидесяти ярко-розовых роз. Такие траты. Зачем? Но злиться после подарка становится невозможно.

– Не мог хотя бы предупредить?

– Время пить чай, голубки! – с энтузиазмом безумного шляпника зовет на кухню мама.

Скатерть заставлена пирожными – безе, трубочками, «устрицами» и «картошкой». Андрюша не знал, какие лакомства нас порадуют больше, поэтому взял все. Хорошо хоть не выкупил кондитерский магазин целиком.

Парень изо всех сил старается проявить себя с лучшей стороны. Рассказывает об учебе на юрфаке, о том, что в будущем собирается работать в солидной фирме отца.

И конечно же о нашей любви. Он ярко и складно (возникает подозрение: уж не репетировал ли?) повествует о том, что испытывал ко мне чувства еще в начальной школе, а сейчас, когда мы наконец вместе, безмерно счастлив, что завоевал такую замечательную девушку. И, конечно, нескончаемо благодарен чудесной женщине, которая ее воспитала.

Зачем говорить такое при маме?

Но она будто не замечает весь абсурд ситуации. От комплимента мама заливается краской, будто девочка, с умилением подпирает щеку. Кажется, еще чуть-чуть – и пустит слезу или начнет называть Андрея сыночком.

Алика, успокойся. Твой парень и мама поладили. Все хорошо. Почему же возникшее в самом начале вечера раздражение не отступает?

К счастью, неловкая посиделка заканчивается. Но парень не торопится уходить. У нас заедает дверца шкафа, и Андрей вызывается ее починить – у него золотые руки. На «хозяюшек» остается гора немытой посуды.

– Помнишь, я обещала, что скажу тебе, когда ты встретишь того самого, – восторженно шепчет мама, как только парень удаляется в соседнюю комнату.

Я не помню, но на всякий случай киваю. Сосредоточенно намыливаю тарелку.

– Это он! – радостно объявляет она. От счастья мама кажется хорошенькой и даже помолодевшей. – Признаюсь, я немного нервничала, когда ты встречалась с Эриком. Нет, против самого мальчика я ничего не имела, но его странные хобби – Таро, магия… Меня пугало то, куда они могут вас завести. Колдовство – не богоугодное дело! Другое дело сейчас: ты занимаешься наукой и дружишь с таким положительным молодым человеком! – Мама звонко чмокает меня в щеку.

Андрей с гордостью демонстрирует отремонтированную дверцу шкафа. Кажется, мама готова расцеловать и парня, но сдерживает себя. Лишь заверяет, что двери нашего дома всегда для него открыты.

Выслушав миллион благодарностей, Дрюня подчеркнуто вежливо просит у мамы разрешения отпустить меня к нему с ночевкой.

– Я за Лику ручаюсь головой! Можете быть спокойны – когда ваша дочь со мной, с ней ничего не случится.

Едва сдерживаю усмешку. Подлизываться бесполезно! Он плохо знает маму с ее старомодными принципами! Меня отпускают ночевать только с девочками.

– Почему бы нет? – зардевшись от смущения, вдруг великодушно разрешает она. – Сейчас двадцать первый век, а не девятнадцатый, в конце концов. Ты парень хороший, намерения серьезные. Езжайте!

Пытаюсь убедить себя, что все к лучшему. Больше не придется придумывать бесконечные девичники у подружек. Хотя мама не дурочка – скорее всего, она давно догадалась, что у меня молодой человек. С другой стороны… Когда это они успели обсудить серьезные намерения Дрюни?

И почему сделали это без меня? Наш роман развивается чересчур быстро. Нужно поговорить с Андреем – излишняя спешка совсем ни к чему. Но когда мы приезжаем в его квартиру, я понимаю: разговор придется отложить на неопределенный срок.

Дрюня купил ароматические свечки и дорогое вино. Испортить его старания было бы кощунством. Парень ставит в динамики томную, обволакивающую мелодию и явно рассчитывает на романтическое продолжение вечера.

Но сегодня я слишком устала и мечтаю побыстрее завалиться спать, о чем тут же и сообщаю. Если Андрей и разочарован, он не подает виду.

– Помню, ты говорила, что у вас была сложная лабораторка, – сочувственно вздыхает парень.

Что-то подсказывает: рассказывать новому бойфренду о том, что я вымоталась потому, что тестировала сверхспособности, вовсе не обязательно. Его ладони ласково опускаются на мои плечи. Начинают мять.

– Хочешь, я сделаю тебе массажик? – услужливо предлагает Андрей.

– Не откажусь.

Мягкие прикосновения Дрюни, бокальчик вина на ночь помогают расслабиться. Уже через двадцать минут я погружаюсь в сновидение.

Сон не отличается оригинальностью. Я снова в чужой жизни и снова – умираю. Хочется пошутить, что сценарист моих кошмаров, видимо, испытывает творческий кризис, поэтому уходит в бесчисленные самоповторы, но как-то не до смеха.

Несмотря на то что я в сновидении, слабость, что сковывает каждое движение, настоящая. И ни на минуту не отступающая боль в груди – тоже.

А вот и моя мама. В этот раз я не вижу ее лица, только сгорбленную спину. Мама делает вид, что разглядывает что-то за окном, чтобы не расстраивать меня своими слезами, но они текут по ее щекам нескончаемым потоком. Мама теряет меня. Снова.

– Ничего, доченька, – доносится ее осипший от слез дрожащий голос. – Тварь, что убила тебя, за это ответит – как обычно. А мы скоро увидимся в новой жизни. Обещаю.

Я хочу возразить, что не желаю этого. Да, моей человеческой части не хочется покидать это место: ее здесь держит любовь к близким, старые привязанности и привычки. Но дух рвется дальше – исследовать неизведанное.