Сердце Изнанки. Книга – 2

Глава 20 Узник

— Откуда вы узнали? — удивился я.

— Так у нас на расстрел только его и ведут, и то за последнее время, это первый такой случай, — купец развёл руками. — Серьёзно же он напугал генерала Петрищева! Тот до сих пор заикается, — расхохотался Мартынов. — Но и поделом ему. А Медведев, проказник этот — настоящий лютый зверь! Такого шороху наделал, что весь город на ушах стоял.

Он придвинулся ближе и понизил голос:

— Но он за дело! За дело! Генерал лишнего наговорил спьяну, говорил, мол, Иркутск сдали без боя. А Медведев ведь там месяц стоял, оборонялся, подкрепления ждал, и ведь большую часть своих людей вывел! Герой всё-таки каких поискать. А его так несправедливо на расстрел… — он покачал головой с притворным сожалением. — Ну что ж, генералу виднее, конечно, как с личным составом обращаться. Что уж тут скажешь, — Купец окинул меня внимательным взглядом. — А вы, стало быть, друг его? Любопытно… Служили вместе али воевали? — спросил он, продолжая тщательно сканировать меня взглядом.

— С детства дружим, — ответил я, стараясь выглядеть непринужденно.

Купец слегка приподнял бровь.

— Как интересно… Медведев-то старше вас лет на десять, поди. Как это вы могли с детства дружить?

— Ну, так уж вышло. Мы друг к другу на лето семьями приезжали, — произнёс я, выдумывая историю на ходу.

«Да уж, лучше бы молчал», — подумал я про себя, но с другой стороны, вдруг Мартынов действительно поможет проникнуть к Медведеву? Риск стоил того.

Купец потер подбородок, словно обдумывая что-то, затем наклонился ближе.

— Ну что ж, дело тут такое… деликатное, однако, — понизил он голос до почти шепота. — Геннадий Трофимович, начальник нашей тюрьмы — мой давний товарищ. Организовать такое дельце я, конечно же, смогу. — Он выпрямился и добавил уже тверже: — Конечно, не просто так. Я бы хотел иметь право выкупа на все материалы, которые вы привозите. И чтобы вы меня сильно по ценам тоже не опускали. Я ведь должен на что-то жить, да хлебушек покупать. Купеческое дело нелёгкое, знаете ли, тут по миру пойти очень легко.

— Даже не сомневаюсь, — произнёс я, демонстративно окинув взглядом блистающий золотом кабинет. — Не хотелось бы допустить вашей бедности. А вы точно сможете нас провести к Медведеву? Очень уж хочется повидать старого товарища.

— А с купцами таки будете видеться? — хитро поднял брови купец.

— Даю обещание, что с купцами-то пообщаюсь, но обещать ничего не стану, — добавил я осторожно. — Напростив, скажу, что с вами уже работаю и что вы дали самую лучшую цену в городе, которую они побить никогда не смогут. Именно так и скажу, — нахально улыбнулся я.

Мартынов поморщился.

— Что ж, можно и так. Ну ладно, сейчас свяжусь с Гориным. Где тюрьма городская, знаете?

— Я знаю, — вмешался Дмитрий, до этого молча наблюдавший за нашим разговором.

Мартынов снова поморщился, словно проглотил что-то кислое.

— Ну, постараюсь вам устроить проход. Только смотрите, без глупостей. Там, все-таки, непростое дельце, и вряд ли к Медведеву просто так допуск есть. Но у нужного человека всегда есть нужные связи, — он заговорщически подмигнул, словно мы были давними сообщниками, и неожиданно сменил тему:

— Кстати, уверены, что не хотите в бордель съездить? — Заметив мой взгляд, он тут же поправился: — Простите, в салон к дамам. Очень уж я люблю это дело, а с добрыми товарищами всегда веселее предаваться кхм…

— Благодарю, — милостиво ответил я, изображая скорбь на лице. — Но дел слишком много, опять же к похоронам готовиться, как вы понимаете. Траур у нас, не до увеселений.

— Ну да, ну да, — протянул купец с нотками разочарования в голосе. — Здесь вы абсолютно правы.

В этот момент на моих руках, материализовавшись из воздуха, появилась ласка и смачно чихнула, выпустив клуб пыли из носа. Мартынов вздрогнул и отшатнулся, его глаза расширились от удивления.

— Что это ещё за чудо такое? — воскликнул он, приглядевшись и увидев черно-белое животное. — Экая диковинка! Откуда вы такую взяли? — Его голос стал тише, почти благоговейным. — Она ещё что, одарённая? Неужто из излома существо?

— Да, — не стал я ходить вокруг да около. Да и глупо отнекиваться, если она прямо из воздуха появилась.

— Слыхал я о таком, — он с новым, почти трепетным уважением взглянул на меня. — Ваше?

— Моё, — я погладил ласку по шёрстке, чувствуя мягкость её меха под пальцами.

— Большая это редкость, и мало кому такие животные даются.

Выражение лица купца изменилось, будто он принял какое-то важное решение.

— Знаете, я вам за так помогу, не надо мне ничего обещать по цене. Я вам и так хорошую цену дам, лучше, чем многие купчишки здесь. Всяко потом втридорога… кхм. Меньше конкуренции будет. Во всяком случае, мне это выгоднее. — Он задумчиво посмотрел на ласку, которая с любопытством наблюдала за ним. — А эту зверушку вы берегите. К слову, она не продаётся? — вдруг спросил он с прищуром, в его глазах загорелась жадность коллекционера.

— Нет, конечно! — возмутился я, инстинктивно прижимая ласку к себе. Та, будто почувствовав опасность, ловко запрыгнула мне на шею и спряталась, осторожно выглядывая из-за моего уха и настороженно глядя на купца, что предложил такую несусветную глупость.

Мартынов нас не обманул и правда позвонил своему другу, в итоге нас уже встречали на входе в тюрьму. Большое каменное здание, обнесённое высоким забором с колючей проволокой, выглядело угрюмо и неприступно. Тяжёлые тени от высоких стен падали на землю, создавая гнетущее впечатление. Даже воздух здесь казался более тяжёлым и плотным.

— Что за срочность такая? — оглядел нас высокий седоусый мужчина в форменном кителе в звании полковника. Посему выходило, что это и есть Горин Геннадий Трофимович — начальник тюрьмы. Его внимательные глаза пробежали по нашим лицам, словно оценивая степень опасности.

Мы находились в кабинете начальника, в небольшом здании находящемся рядом с мрачным сооружением обнесённым высоченными стенами.

— Да, проститься с другом надо, — пояснил я, стараясь говорить уверенно, но без лишнего напора. — Ведь после расстрела уже не свидимся, как вы понимаете, а проститься надобно.

Начальник тюрьмы помедлил секунду, задумчиво поглаживая усы, их концы торчали остро, как штыки… На его лице мелькнула тень сомнения, но быстро исчезла.

— Вообще не положено, конечно, — произнёс он. — Но коли так надо, можно и сделать поблажку. Но только один раз, — он прокашлялся. — Всё же неплохой этот Медведев мужик, в общем, жалко мне его, так и знайте. Пускай с близкими со своими напоследок свидится, заслужил. Он всё-таки — герой.

— Вот я о том же, — подтвердил я, чувствуя, как напряжение немного спадает.

— Ну, давайте за мной, — он встал из-за массивного дубового стола, и направился вглубь здания, которое одним концом было пристроено к тюремной стене, и судя по всему имело отдельный вход.

Перед входом на территорию тюрьмы, мы сдали оружие и двинулись вглубь. Каждый наш шаг эхом отдавался от каменных стен, пропитанных безысходностью этого места.

Шли мы с конвоем из нескольких офицеров, которых вызвали в качестве сопровождающих. Мы люди гражданские, к тому же одарённые и нас обязательно должны были сопровождать сотрудники.

Сначала упёрлись в одни металлические ворота. Стоило им открыться, как они за нами закрылись, однако тут же раскрылись другие, и так несколько раз. Мы подходили к одной решётке, её открывали для нас, запускали в небольшую решётчатую камеру и пропускали дальше, при этом отсекая путь назад. Каждый лязг замков отдавался эхом по пустым коридорам, а шаги охранников звучали подобно метроному, что отмерял время заключённых.

— Да кого здесь содержат? — удивился я, поражаясь количеству шлюзов и толщине решёток. Стены, казалось, были сделаны специально, чтобы поглощать всякую надежду на побег.

— Преступников, в том числе и военных, смертников вот. А меры безопасности такие, потому что все наши подопечные — одарённые, — принялся перечислять начальник тюрьмы. Его голос звучал буднично, словно он рассказывал о сортах чая, а не о людях, ожидающих казни. — Тех, кому уже нечего терять, а потому и осторожность наша нелишняя.

Наконец мы остановились у небольшого КПП. Свет здесь был тусклый, создавая глубокие тени на лицах охранников, которые смотрели на нас с настороженностью.

— А здесь надобно сдать оружие, — произнёс он, указывая на специальные ящики. — Иначе дальше прохода нет. Мы вступаем на территорию, где содержатся особо опасные и одарённые.

— А там содержался кто? — спросил я, оглянувшись на пройденный путь. — Мы ведь прошли столько шлюзов и дверей…

— А там обычные заключённые, люди неодарённые или те, кто задержан по несерьёзным делам. А здесь же такие преступники содержатся, которые могут и от города камня на камне не оставить, если дать им волю. — многозначительно произнёс начальник тюрьмы.

Мы миновали ещё десяток шлюзов, спустились на три этажа вниз, куда-то в подземелье. Воздух становился всё более спёртым и влажным, а освещение — тусклым и зловещим. Факелы на стенах отбрасывали причудливые тени, которые, казалось, двигались сами по себе.

По дороге начальник тюрьмы, как-то слегка замявшись, сказал:

— Ничего не подумайте, но как бы это сказать — друг ваш слегка помятый.

— Это как помятый? — приостановился я. — Что значит помятый? Его пытали? Издевались над ним?

— Да нет, понимаете, вышла такая оказия, — начальник тюрьмы явно чувствовал себя неловко, — когда его задержали — на место прибыл ближайший патруль, молодые совсем, не опытные. Они его доставили сюда и определили, не разобравшись, в общую камеру. А там помимо него ещё тридцать уголовников.

— И? — Я вскинул бровь.

— И один из них узнал в Медведеве аристократа. Тот его когда-то с позором из рядов гвардейцев выпер за то, что на посту уснул. Ну и затеялась буча. Решил, значит, этот паршивец отыграться на бывшем начальнике. А Медведев взял да и всех этих тридцать уголовников раскидал. Как котят. Представляете — в наручниках! С блокированным даром! Понятно, что и сам без побоев не обошелся, но из тех тридцати половина в лазарете до сих пор валяется. Так что не подумайте, мы тут бесчинство не творим. Но потому он и помятый немного. Лекарь осмотрел, ничего серьезного, но синяки да ссадины лечить не стал — все же тюрьма, не санаторий какой.

Он проводил нас дальше по коридору, рассказывая как Медведев, несмотря на раны, держался с достоинством, не молил о пощаде. Даже тюремщики его зауважали — редко встретишь такую стать среди заключенных. Говорил, что когда Медведев улыбается своей разбитой улыбкой, кажется, будто он здесь временно и скоро вернется к прежней жизни.

А дальше мы оказались у входа в коридор, где нас встретил офицер, который тут же вскочил и, приложив ладонь к козырьку, поприветствовал начальника тюрьмы:

— Доброго дня. Здравия желаю, господин полковник, — отчеканил он. — На моём этаже содержится десять осуждённых. Жалоб нет, все здоровы, обед произведён по графику

— Принято, — буднично произнёс Тимофей Митрофанович. — Поведите-ка нас к Медведеву, будьте добры.

— К Медведеву? — удивился офицер, скользнув по нам взглядом. — Так он же через три дня того… не положено к нему.

— Кому не положено? — хмуро спросил начальник тюрьмы.

— Прошу простить. Идёмте, — произнёс офицер и отвёл нас к самой дальней камере, явно обеспокоенный нашим неожиданным визитом к приговоренному. По его нервным движениям было видно — случай этот из ряда вон выходящий.

Я попытался воспользоваться истинным зрением, но все двери оказались под защитой. Был ли кто-то внутри камер, понять не удавалось — истинный взгляд не справлялся с защитными чарами и не проникал сквозь массивные стены.

Офицер приблизился к камере и открыл небольшое смотровое окошко в двери.

— Господин Медведев! Руки, пожалуйста! — объявил он командным тоном.

— Куда меня вести потребовалось? Рано еще для казни. Да и для прогулки рановато, — раздался усталый, голос изнутри.

— Никуда. К вам пришли.

— Если это Душеприказчик то пускай он… В общем, я уже всё ему сказал. Нечего мне ему говорить, извиняться ни перед кем не собираюсь, — отрезал заключённый.

— Вас навестить пришли.

— А? Навестить? — в голосе явно промелькнуло удивление. — Кто это ещё?

Офицер нахмурился, теряя терпение:

— Господин Медведев, мне надобно безопасность обеспечить! Руки ваши!

— Кого нелёгкая принесла? — произнёс он, но в окошко уже просунулись здоровенные лапищи.

Офицер молниеносно накинул на них магические наручники, которые в истинном зрении полыхнули ярко-красным пламенем. Судя по всему, это были артефактные кандалы особой силы. Видимо блокируют одарённость. Они так сильно сдавили руки заключённого, что тот невольно зашипел от пронзившей боли.

— Да чтоб вас, посетителей… Не дадут спокойно к покою отойти, — прошипел он сквозь зубы.

Я пожал плечами, переглянувшись с генералом: мол, что с ним поделаешь, неугомонный.

— Медведев, отойдите к стене! — скомандовал офицер через окошко.

— Да знаю я, не сотрясай воздух, — с нескрываемой гордыней ответил заключённый.

Затем, получив молчаливое согласие начальника тюрьмы, офицер принялся открывать дверь. Я внимательно наблюдал и насчитал целых семь замков. Это наводило на размышления: либо тюремщики чрезмерно перестраховывались, либо знакомец Злобина действительно представлял такую опасность, что требовалась столь серьёзная система безопасности, лишь бы предотвратить его побег.

Когда дверь наконец отворилась, внутрь первым вошёл начальник тюрьмы.

— Уж с вами-то каждый день видимся, — проворчал заключённый, окидывая его хмурым взглядом. — Стоило ли на меня ради этого кандалы надевать? Атаковать вас не собираюсь. — Он усмехнулся с горечью. — Или уже бояться меня стали?

— К тебе друг детства пришёл, — спокойно сообщил начальник тюрьмы.

— Друг детства? — в голосе заключённого прозвучало неприкрытое удивление.

Начальник тюрьмы повернулся ко мне и небрежно махнул рукой, приглашая войти.

— Вот, говорит, что знакомы с детства. Увидеть тебя хотел, попрощаться по-совести. — Он понизил голос. — Признаться, все мы понимаем, как несправедливо судьба с тобой обошлась. Видишь, на какие уступки идём?

— Уступки, — эхом повторил усталый голос без всякого воодушевления.

Я переступил порог и оказался внутри камеры.

Генерал удивлённо посмотрел на Дмитрия, но тот лишь покачал головой, мол не собираюсь входить.

Помещение было крошечным, всего лишь три на три метра. В дальнем углу стоял изрядно избитый мужчина, чья массивная фигура, казалось, занимала большую часть этого тесного пространства. Один глаз у него совершенно заплыл, а многочисленные синяки покрывали всё видимое тело, словно жуткая карта побоев и истязаний.

Несмотря на очевидные страдания, смотрел он гордо и прямо. Спина у него явно болела от побоев, но он категорически отказывался её гнуть, а стоял с выпяченной вперёд грудью, глядя строго и непреклонно. Он медленно, с достоинством перевёл взгляд с генерала на меня. Было очевидно, что он меня совершенно не узнал, но не растерялся ни на секунду.

— Ну, здравствуй, «друг», — произнёс он с лёгкой иронией в голосе. — С чем пожаловал?

— А можем мы остаться наедине? — спросил я начальника тюрьмы. — Дело такое деликатное… Проститься хочу.

— Исключено, — категорически отрезал генерал.

В этот самый момент на моём предплечье внезапно материализовалась ласка.

Медведев вскинул брови, удивлённо уставившись на зверька. Благо я стоял таким образом, что ни полковник, ни офицер не заметили момента появления. Однако ласка запрыгнула мне на плечо и с нескрываемым любопытством принялась оглядывать камеру, принюхиваясь к спёртому воздуху.

— Это что такое⁈ — воскликнул начальник тюрьмы, отшатнувшись.

Офицер мгновенно среагировал: выхватил из-за пояса револьвер и навёл прямо на меня.

— Что здесь происходит⁈ — потребовал он ответа, взводя курок.

— Это мой питомец, прошу простить, — спокойно объяснил я. — Это несносная ласка. Любит гулять где захочет, видите ли. Она уснула у меня под пиджаком, и я про неё забыл.

— О таком нужно было предупреждать заранее! — строго ответил начальник тюрьмы, не сводя глаз с животного. — И боюсь, что я погорячился, устроив вам это свидание. Как бы вы ничего дурного здесь не устроили, а у меня заведение образцовое! — проворчал генерал, нервно поправляя ворот мундира. — Этот Мартынов вечно меня в какие-то сомнительные истории втягивает.

Я переглянулся с Медведевым и еще раз обратился к генералу, стараясь говорить как можно увереннее:

— Простите, такого не повторится. Да и зверюшка эта сейчас успокоиться.

Будто подтверждая мои слова, Белочка юркнула под пиджак, зацепившись за рубашку коготками, и её нос любопытно выглядывал из-за полы пиджака.

Генерал задумчиво потер подбородок, на котором уже проступала седая щетина, придававшая ему еще более суровый вид. Затем, словно приняв решение, произнес:

— В общем, вы поговорите, но в моём присутствии. Думаю, сами должны понимать — дело деликатное. Через три дня расстрел Медведева, — он многозначительно посмотрел на заключенного. — И люди в таком положении на любые отчаянные меры готовы пойти.

— Ничем вас не обижу, — хмыкнул Медведев, однако в его глазах мелькнула горестная решимость.

— Разговорчики! — повысил голос генерал. — Вы же офицер в первую очередь, а ведёте себя будто…

— Преступник, заключённый, — хмыкнул Медведев, пожимая плечами. В его жесте читалось безразличие человека, которому терять нечего. — Думаю, уже могу себе позволить, — он провел рукой по своим давно не стриженным волосам. — Давайте не будем время терять. С чем пожаловал? — посмотрел на меня.

Я выпрямился, чувствуя на себе пристальный взгляд генерала, буравящий мой затылок. Комната, казалось, стала еще меньше и душнее, чем была.

— Наш общий знакомый, — произнёс я, — Роман Михайлович Злобин сказал мне о твоём положении, — старался я тщательно подбирать слова. Внутренне благодарил Медведева за сообразительность, надеясь, что он правильно поймёт мои слова. — Как только я узнал, в каком положении ты оказался, то очень опечалился. Ты ведь мог бы служить нашей семье в качестве начальника гвардии, а вот как всё вышло. Вот как всё вышло, — я развел руками с притворным сожалением. — Теперь у меня человека не будет. И твоя судьба незавидна.

Медведев смотрел на меня не мигая. После моей фразы повисло долгое молчание, пронизанное лишь редким капаньем воды в соседней камере и приглушенными звуками шагов где-то за дверью. Он что-то соображал, сверля меня взглядом и машинально потирая шрам на левой скуле.

Наконец он ответил, тщательно подбирая слова:

— Ну, коли был бы свободен, возможно, и пошёл бы. Но, как видишь, обстоятельства не позволяют, — произнёс он и снова с интересом посмотрел на меня, будто ожидая продолжения.

Я сделал глубокий вдох и продолжил игру:

— Ну, судьба — вещь такая. Как мне стало известно, Злобин уже походатайствовал о помиловании, — я бросил быстрый взгляд на генерала, ища подтверждения своим словам. — Говорит, что помилование будет. Вот только через неделю.

— Это шутка, надеюсь? — спросил Медведев, нахмурившись. Генерал же и вовсе никак не отреагировал, лишь прочистив горло и отведя взгляд к окну высоко под потолком, за которым еле пробивался свет.

— Нет, не шутка, — серьёзно ответил я. — Но судьба она такая. Если не брать её в свои руки, обязательно подкидывает вот такие фортеля.

— В свои руки, значит… — медленно произнёс он, словно пробуя эти слова на вкус.

— В свои руки, — кивнул я, делая особое ударение на эти слова.

Генерал, до того молча наблюдавший за нашим разговором, внезапно встрепенулся:

— Мне непонятны ваши речи! — вдруг заявил он. — И не похоже что-то это на встречу старых друзей. Давайте-ка заканчивать нашу аудиенцию, а Мартынов мне еще ответит за такие подставы. Всё, прощайтесь и идём.

Я посмотрел в глаза Медведеву, тот выдержал мой взгляд. Из-под рубахи мордочку высунула ласка и тоже уставилась на Медведева, будто оценивая его. Затем посмотрела на меня, и мне показалось, что в ее маленьких черных глазах блеснуло понимание.

Медведев произнёс:

— Ну, бывай. А свою судьбу я держу в руках и распоряжаюсь ей по своему усмотрению. В армии мне уже не бывать, — он усмехнулся, проведя рукой по своим кандалам. — Ну а дальше посмотрим, как карта ляжет.

— Обязательно, — ответил я, слегка кивнув. — Я думаю, мы друг друга поняли, — сказал я, направляясь к двери. — Прощайте.

Стоило двери защёлкнуться, как генерал уставился на меня, его лицо побагровело. Мы отошли по коридору на приличное расстояние от камеры, и тут он остановился, преграждая мне путь своей грузной фигурой.

— И что это было? Ради этого вы меня беспокоили? Что за глупости? О чем вы говорили? — его усы нервно дрожали, а глаза сузились. — Побег готовите? Что это были за перемолвки? Это был какой-то код, или шифр? — он понизил голос до свистящего шепота. — Смотрите, не шутите со мной, иначе я здесь вас вместе с Мартыновым до самой казни продержу и только потом выпущу! Что вы задумали? Ну-ка, выкладывайте!

— Право, ничего такого, — устало произнёс я, чувствуя, как силы покидают меня.

Однако внезапно я почувствовал, как под моей рубахой исчезла ласка. Знать бы ещё куда она опять отправилась?