Сказки долгой зимы

Глава 15 Терем-теремок

Паровоз со снегоочистителем ползёт по рельсам шумно и неторопливо. Прицепленный к нему вагончик не так комфортен, как штабной: просто большая бытовка на колёсах, с железной печкой, где гудит огонь. На печке посвистывает чайник. Ингвар рассматривает пакет с кашей:

— Фигралия. Никто не пробовал?

Молчаливое отрицание.

— Я тоже в первый раз, — он высыпал порошок в миску и понюхал. — Интересная химия. В сухом виде не пахнет вообще. Пока не заваришь, не поймёшь, какой удивительный гастрономический опыт предстоит пережить на этот раз. Деян, подай чайник, если не сложно… Вот. Ещё одна странность — как в такой вес концентрата влезает столько калорий? Объём-то она набирает за счёт воды, понятно, но исходный сублимат и ста граммов не весит, а трёх порций хватает на сутки. Ну-ка… Что вам сказать? Фигралия — это почти как скумбрия. Выросшая в бочке с керосином, питаясь резиновыми сапогами. Освежает необычностью. Кто ещё будет? Все? Я так и думал. Мы стали непритязательны в еде в этот апокалипсис.

— Что такое апокалипсис? — недовольно спросил Драган, протягивая миску. — За полгода радиовещания куча твоих дурацких словечек вошла в обиход. Я понимаю, что синоним Катастрофы, но почему?

— Книжка у нас была такая, — пояснил Ингвар, орудуя чайником, — давно. Предсказывала всеобщий трындец, но в такой художественной форме, что ложилась на любой сценарий. Очень удобно — что бы ни случилось, всё можно было трактовать как «было предсказано». Со временем слово стало синонимом понятия «конец всему». У нас он, на момент моего отбытия с Родины, так и не наступил, но вам как раз пригодилось. Вот, фигралия, будьте любезны. Лучше не нюхай, Лысая, так ешь.

Ингвар поставил перед девушкой тарелку.

— Что ты кривишься? Вкус — это условность, в конце концов, в итоге всё решают калории. Но всё же… Не знаю, даже как сказать… Не сочтите, что я рехнулся, но…

— Да что такое? — не выдержал Драган. — Вряд ли нас можно чем-то шокировать.

— Мы все жрём эту кашу с момента Катастрофы примерно, так? Сначала ещё были всякие консервы, остатки, запасы, да и сейчас попадаются, но вот эти пакетики… — он потряс в воздухе упаковкой, — основное меню. Каждый в пустошах таскает с собой мешок каши или сидит на ящике с ней, неважно. Я не исключение, так что за это время перепробовал бешеное количество вкусов, как все мы. Потрясающее разнообразие. Но вот в чём засада: я несколько раз замечал, что вкусы меняются словно сами по себе. Собираешься куда-то, складываешь в мешок, отобрав знакомые, более-менее съедобные, чтобы не давиться всяким дерьмом в пути, а потом на привале достаёшь из мешка фигралию какую-нибудь и чешешь репу: я же точно её не клал! Как так вышло? Если бы раз, ну два — можно было бы списать на случайность. Но у меня такое ощущение, что это чуть ли не постоянно происходит. Да, я понимаю, как это звучит. Да, вкусы пропечатаны на бумаге типографским способом и никак не могут измениться, а значит, скорее всего, со мной что-то не так… Но вот такое у меня наблюдение. Что скажете?

— Теперь, когда ты сказал… — неуверенно ответил Драган. — Да, тоже замечал такое. Но не фокусировался, думал просто ошибся.

— Шла коже мощно глаз лидер, — добавил Деян. — Пологие отвращали понимание.

Лиарна ткнула пальцем в упаковку каши, ткнула пальцем себе в голову, обвела тем же пальцем вокруг, потом развела руками, пожала плечами и вернулась к еде.

— Смысл этой пантомимы от меня ускользнул, — признался Ингвар. — Ты хочешь сказать, что дело не в каше, а в наших мозгах?

Девушка кивнула и повторила жест, сделав круг пальцем.

— И в мире вокруг?

Кивок.

— Да уж, с миром здешним что-то капитально не так, — признал Ингвар. — И до Катастрофы было странно, а сейчас и вовсе. Меня с первого дня преследует ощущение, что он какой-то ненатуральный, переупрощенный, словно его кто-то выдумал, а не само так сложилось. Выдумал, не сильно заморачиваясь подробностями, и реализовал как получилось. Словно это не мир, а инструмент для какой-то задачи, а люди в нём просто детальки. Что ты киваешь, Лысая? Это так и есть?

— И что это за задача такая, требующая для реализации целого мира? — спросил Драган. — Что может быть настолько больше мира?

Девушка только покосилась на него мрачно, так что ответил Ингвар:

— Мне приходит в голову только один ответ: Мультиверсум. Великий Фрактал, или как там ещё его называют. Только он идёт уровнем выше. И если этот мир затыкает в нём какую-нибудь важную дырку, то…

Лиарна, не сдержавшись, фыркнула в стакан с чаем, забрызгав стол.

— Ты чего?

Она только отмахнулась, смеясь.

— Вот и пойми тебя, — вздохнул Ингвар. — Ладно, подъезжаем уже. Давайте собираться.

Поезд ожидают. Представители общины встретили их под сводами тоннеля, недовольно жмурясь с отвычки на падающий снаружи свет. Вперёд выступил председатель Совета Горчин:

— Хмырь вынули вощение пересолить мех в автоклав! Метод пыхать консерву! — заявил он торжественно прибывшему на паровозе представителю администрации Кареграда. — Жёлуди столовой заправляться в жуть.

— Э… Вы что-то поняли? — тихо спросил Немановский посланник у Ингвара.

— Ни черта, — признался тот. — Йована, переведите, пожалуйста.

— Мочим насрал гора осеменяться, — сказала пожилая женщина. — Шлак будень шлем пучит.

— Значит, женщин у вас тоже накрыло?

— Егерь швы разом оказия. Дурак раком годы.

— Просто кивните, если вы с нами в новый анклав, — терпеливо сказал чиновник. — Или помотайте головой, если решили оставаться здесь. Нам ещё назад ехать, причём вагоном вперёд, разворотного круга тут нет.

Йована и Горчин изо всех сил закивали.

— Первой партией заберём человек десять, они подготовят вам место в одном из корпусов, завтра пригоним ещё пару вагонов, надо вывезти здешние запасы. Напоминаю, ваше согласие означает, что община вливается в анклав на общих основаниях, никакой автономии. Рядовыми членами.

— Говно ломы жуковредители! — возмутился Горчин.

Представитель Кареграда его на этот раз, как ни странно, понял:

— Чтобы стать руководителями там, вам придётся сначала проявить себя. Старые заслуги не действуют. Собирайте вещи…

— Привет, Милана, — сказал Ингвар. — Помнишь Лысую Башку?

— Ровно выгнулась? — спросила девушка. — Бред пожимала…

— Ох… И до тебя, значит, афазия добралась?

— Я… Сейчас… — блондинка сделала над собой заметное усилие, глубоко вдохнула, постояла пару секунд зажмурившись и ответила: — Да, с каждым разом всё тяжелее. Трансляции записей работают гораздо хуже, чем прямой эфир. Я тут внизу ещё держусь, в Убежище есть что-то вроде остаточного фона… Не знаю, как правильно сказать. Мне вообще трудно говорить, простите.

— Вяжись дубиной швы отправились! — утешил её Деян. — Балда совсем облезут манку шепчет.

— Он считает, — пояснила Милана, — что здесь есть небольшой аналог излучателя, точнее, нечто вроде его интерфейса… Я не очень разбираюсь. Совсем слабенький, даже наша небольшая община превысила предел числа абонентов, и он не работает.

— Да, — кивнул Драган, — так посыпались несколько анклавов: принимали слишком много людей, и в какой-то момент излучатель переставал на них действовать, хотя и не отключался. Спаслись те, у кого хватило решимости моментально избавиться от излишков населения. Поэтому Неман так осторожничает, никто не знает, где этот предел.

— То есть когда все уедут, вам хватит? — уточнил Ингвар.

— Деян считает, что да.

— Ладно, дело ваше. Как там Юльча?

— Только что проснулась. Хотите её покормить?

— А можно?

— Думаю, да. Она по вам скучает, мне кажется. Может, будет меньше баловаться за столом.

Деян шумно выдохнул и нахмурился, но промолчал.

— Юльча-Юленька, привет, что сегодня на обед? — пропел Ингвар, пододвигая к себе миску. — Не очень каша вкусная, и Юльча совсем грустная?

— Каса!

— Да ты ж какая умница! Ну-ка… — он попробовал кашу. — Незнакомый вкус… Но, ты знаешь, не так уж плохо. Сладенько. Как сосиски в сиропе. Давай-ка ложечку за маму? Что ты крутишь головой? Вон, перемазалась вся. Открывай ротик. Нет? Слишком просто для такой хитренькой Юльчи? Ладно…

Ингвар достал из кармана шоколадную конфету в ярком фантике и помахал ей перед носом девочки. Та радостно захлопала ладошками.

— Ай! Ай!

Девочка, смеясь, открывает рот, получает порцию каши, тянется к конфете.

— Нет-нет, давай сперва ещё кашки. Мама не одобрит, если я тебя накормлю только конфетой.

— Мама! Ам!

— Да ты ж наша разговорчивая! Главные слова уже знаешь, остальное приложится. Давай-ка ещё по кашке врежем.

Девочка открывает рот, съедает порцию, потом прикрывает его ладошкой и мотает головкой, сдавленно хихикая.

— ещё одна порция отправляется в рот, повторяется пантомима с ладошкой.

— Шоу должно продолжаться? — смеётся Ингвар. — Просто так есть скучно? Мне не трудно.

— ладошка отодвигается ото рта, пропуская ложку.

— ложка ныряет в рот.

— ладошка послушно пропускает порцию.

— рот послушно открывается, но потом перемазанная кашей ладошка снова закрывает губы, так что хохочет девочка в нос, смешно фыркая.

— ложке снова выдан доступ.

— Ингвар! — возмущённо восклицает стоящая в дверях Милана.

— Юльча кашу доедает и конфетку получает! — тут же переключается он. — Держи, заслужила!

— Конфета? Шоколадная? — удивляется девушка.

— На, — Ингвар протянул ей вторую конфету. — Больше нет, это я в Кареграде у Немана подрезал. Из старых запасов.

— И принесли нам? М-м-м! Шоколад! Как я по нему скучала! Все здешние остатки скормила Юльче… Спасибо.

— Не за что. У тебя очень милая дочка, а если её умыть, станет ещё лучше.

Юльча увлечённо размазывает по физиономии кашу вперемежку с шоколадом.

— Да, сейчас приведу её в порядок. Скажите, возвращение вашей лысой спутницы… Она пришла за вами?

— Нет, у неё тут свои дела. Но, если всё пройдёт хорошо, то прихватит меня, возвращаясь. А вы собираетесь так и сидеть всю жизнь под землёй?

— Нет, конечно. Но уходить с остальными в новый анклав я тоже не хочу. Возможно, потом, когда эта проклятая зима закончится… Я знаю, что вам не нравится эта идея, но…

— Ты большая девочка, я тебе никто, решай сама.

— Это не так, — покачала головой Милана. — Вы много сделали для меня и Юльчи, вы не чужой нам человек. И Деян на самом деле очень вас уважает, хотя и ревнует немного. Просто мы должны быть здесь. Это важно.

— Для кого?

— Для нашего мира.

— Или для тех, кто внушил вам эту мысль. Я не знаю, кто стоит за вашими излучателями. Может быть, они действительно хотят добра. Но ты уверена, что они хотят его вам? Не миру вообще, не человечеству, сколько бы его ни осталось, а тебе, Милане, и твоей дочке Юльче? Или вас используют и выкинут во имя какой-то цели, о которой ты даже не узнаешь?

— Я верю, что всё будет хорошо, — уверенно ответила девушка, — что мы поступаем правильно. И вы не переубедите меня. Я просто это знаю. Мне жаль, что вы не можете воспринять это так же, как мы с Деяном. Гораздо легче жить, точно зная, что всё идёт правильно! Что мы под присмотром, что поступаем верно, что…

— Аллилуйя! Господь любит вас!

— Что? — растерялась Милана.

— Да так, флешбек из прошлой жизни. Неважно. Живите как хотите.

— Не расстраивайтесь. Вот увидите, всё будет хорошо! Позвать вас, когда буду Юльчу укладывать? Расскажете ей сказку?

— Стоит в поле теремок…

Нет-нет, глазки у Юльчи должны быть закрыты! Да, вот так, умничка.

— Ингвар! Ингвар! — шёпотом позвала Милана. — Юльча уснула, а вам… Мне кажется, вам стоит присутствовать.

— Лысая Башка, ты что творишь? Блин, ты меня слышишь вообще? Драган, давно она так?

— С полчаса примерно.

— Это ты её надоумил?

— Вот ещё. Я понятия не имел, что тут есть церебральный коннектор, и даже представить себе не могу, откуда она про него узнала.

Лиарна лежит на узком, обтянутом кожзаменителем ложе, уложив затылок в выемку изголовья. К расположенным за ушами имплантам плотно прижались контактные группы, фиксируя голову. Под закрытыми веками быстро бегают туда-сюда глазные яблоки, руки и ноги подёргиваются, лицо перекашивают болезненные гримасы.

— Не похоже, что ей очень весело, — сказал Ингвар.

— Она сама! — быстро ответила Милана. — Я не знала, зачем тут эта штука!

— Лето каменно пырит жмень кобуры, — добавил уверенно Деян. — Левее драть умильных гренок.

— Ладно, — решил Ингвар, — Лысая точно не тот человек, которого вы смогли бы запихать туда насильно. Будем надеяться, она знает, что делает, хотя мне и не нравится, как это выглядит. Отключать принудительно вряд ли хорошая идея, боюсь перегорит её многострадальная башка окончательно. Драган, не объяснишь, что это вообще такое?

— К такой же штуке мы подключали… ну, тех, кому…

— Тех несчастных, которым вы вбивали в голову гвозди, я понял. Осталось понять, чего именно вы пытались этим добиться.

— Человек, подключённый таким образом, становится частью системы и может на неё повлиять. Наверное.

— Какие-то успехи?

— Думаю, раз работы продолжались, то хотя бы промежуточные были.

— Или вашим главным не хватало яиц признать, что они облажались и зря угробили кучу народа, и вы продолжали забивать людям гвозди в голову, потому что никаких новых идей не было.

Драган молча пожал плечами.

— Я вот чего не пойму, вы долго этим занимались, не один год, так?

— Так.

— Почему вас не остановили те, кто с той стороны розетки? Те, кто стоял за излучателями? При такой-то налаженной системе контроля?

— Персонал состоял из резистентных, а они как бы вне системы. Я, например, по всем бумагам так и числился сидящим в коррекционном центре. Никто из нормальных попасть внутрь не мог, для этого было специальное устройство, создающее поле помех. Резная круглая штука с цветным полупрозрачным шаром внутри, я её видел. Нормальным от неё становилось худо, а нам, резистентным, наоборот, хорошо. Рядом с ней все испытывали такой прилив энергии — горы хотелось свернуть! И голова сразу начинала работать лучше, и всякие… хм… природные позывы обострялись. Я уже тогда был далеко не мальчик, но рядом с этим шаром секретаршу валял как молодой!

— А Лысая Башка? Что с ней было?

— Судя по тому, как с ней носились, результаты чуть ли не впервые были действительно обнадёживающими.

— Какие именно результаты?

— На внутреннем жаргоне все подопытные назывались «отмычками», так что, надо полагать, речь шла о каком-то замке. Но я краем уха слышал про «портал», что бы это ни значило. Имплантированных подключали контактами к аппаратуре и проводили… контролируемое мотивирующее воздействие.

— Отчего-то мне кажется, что это не была положительная мотивация. То есть их не конфетами кормили.

— Использовался акустический мотиватор, как в коррекционных центрах. Начинали с малой интенсивности, потом медленно поднимали, ступень за ступенью, до уровня болевого шока. Это должно было побуждать их прекратить боль любой ценой, а единственным способом этого добиться было открыть то, что они должны были открыть.

— Неудивительно, что она не прониклась к вам симпатией. Я бы убил нафиг.

— Она так и поступила. Когда произошёл подземный толчок, электричество пропало, замки открылись, эта сумасшедшая где-то раздобыла рубило на длинной ручке и… Видели бы вы её! Худая, безумная, вся покрытая кровью…. У меня на двери кабинета был механический замок и армированное стекло, поэтому я выжил, но зрелище… Никто не сопротивлялся, до синдрома контактной агрессии было ещё несколько дней, так что девушка устроила настоящую бойню. Не уверен, что она понимала, что творит, но я бы на вашем месте не слишком ей доверял.

— Думаю, Драган, я не нуждаюсь в ваших советах. О, кажется, приходит в себя. Не уходите далеко, вдруг ей снова потребуется кого-нибудь убить.

— Шуточки у вас…

— А кто сказал, что это шутка? Эй, Лысая, ты как вообще?

— Дико болит голова, — сказала девушка, садясь. — У меня мало времени, нам надо поговорить, пока могу.