Черкес 5. Спасти кавказского пленника

Глава 16 Смерть предателям!

Открылась дверь. Юркий мальчишка скользнул между наших ног и растворился в ночи. В неверном свете очага в кунацкой виднелись две фигуры на полу, завернутые в одеяла. Адел-Гирей молча указал пистолетом на того, кто лежал у дальней стены.

Вошли.

Даур пнул ногой спящего. Аслан-бей, еще не проснувшись, сразу выстрелил из пистолета. Пуля улетела в потолок. Второй выстрел ушел в стену. Я отбил ногой руку кабардинца.

Его спутник проснулся и испуганно жался к стене. Даже попытки не сделал вмешаться.

— Скажи спасибо, что жив останешься. Расскажешь всем, как поступают с предателями, — сурово сказал я ему и обратился к Аслан-бею. — Где прячут Торнау? Куда Тамбиев его увез?

Аслан-бей молчал. Сразу все понял. Не стал ни укорять Адел-Гирея за нарушение закона гостеприимства, ни напоминать Дауру о решении суда. Кто я такой, он догадался по моему вопросу.

— Русские нарушили первыми древний договор! Лишили нас всего! — он выплевывал слова, не сводя с нас глаз.

— За мою дочку! — выкрикнул Даур и выстрелил в грудь Аслан-бею.

— За отца! — раздался крик и выстрел Адел-Гирея.

— За русского офицера! — не остался я в стороне, метя в сердце.

— Свершилось! — воскликнул Даур, вынимая шашку из ножен и примеряясь к голове кабардинца.

— В доме не руби! — остановил его хозяин. — Выволочем во двор.

— Постойте! — остановил я своих подельников.

Вынул ножик для мяса. Наклонился над трупом и прочертил кровавую борозду от уха до края губ. Не прощаясь, вышел из кунацкой. Пошел быстрым шагом к Карамурзину, сторожившему лошадей.

Рассветало. Солнечный диск выкатывался из-за Кавказского хребта, разгоняя утренний туман.

— Сделано? — полуутвердительно спросил ногаец.

Я хмуро кивнул. Оседлал свою лошадь. На душе было неважно. Я впервые участвовал в подобном деле и в себе еще не разобрался. Трупов за спиной немало. Но казнь? Конечно, это была казнь, а не хладнокровное убийство троими сонного и доверившегося хозяину человека.

Карамурзин решил меня спрятать на время в своем ауле. Об этом заранее договорились.

— Вот скажи мне, Тембулат. Я не понимаю… — спросил я князя по дороге — Ведь все, что мы сделали, — это не по правилам. Убили под крышей дома. В кунацкой. Хрень какая-то выходит!

— Не знаю, что такое «хрень», а что до Адел-Гирея… Пусть этот дурачок сам разбирается со своими проблемами!

Карамурзин хорошо умел прикидываться простодушным. Наверное, точно также его далекий рыжебородый предок шел по головам к вершинам власти, чтобы уравнять на Востоке имена Цезаря, Искандера и Чингиза. Такого человека нужно иметь в друзьях, а не во врагах. Я это понял с первой встречи.

— Свидетель был? — уточнил Тамбулат.

Я кивнул.

— Это хорошо. Скоро до Тамбиева и Джансеида дойдет весть, что охота объявлена. Сами меня найдут. И я предложу им сделку.

— Выкуп будешь предлагать?

— Предложу! — согласился ногаец и хитро улыбнулся. — Главное — вытащить Федора из горных абадзехских лесов. В тех чащобах нам ловить нечего. Нужно там родиться, чтобы найти дорогу. А вот в предгорьях… Там будет проще. Выкрадем моего кунака как невесту!

— Долго мне отсиживаться за рекой?

— Пускай все уляжется. Абадзехи озвереют, как узнают про смерть Аслан-бея. Не то чтобы его любили, но как предводителя ценили. Удачливый был сукин сын.

— Ага! Удачей так и брызгал сегодня на рассвете, — хмыкнул я в ответ на слова князя.

— Кисмет! — пожал плечами будущий хаджи.

— Урум не знает Рока! — гордо возразил ему переиначенными словами Ромена Роллана.

— Это ты Аслан-бею расскажи! — засмеялся Тембулат, но потом призадумался. — Хотя… Кабардинец сам накликал свою беду.

— Смерть предателям! — злобно и хрипло отрубил я.

Тембулат кивнул. Быть может, мне. Быть может, своим мыслям.

… На другом берегу Кубани меня ждали два чумазых погонщика-пастуха. Пригнали, вроде как, отару на водопой. Переправился без проблем. Никаких казацких «секретов». Замок на черкесской границе явно не мешало бы смазать!

Отправились в аул. Устроили меня в белой круглой кибитке, украшенной красными лентами и тесьмой. Ее окружали баранкоши и гигантские стога сена. И непролазная грязь, перемешанная с навозом. Под красными перекладинами, поддерживающими крышу, устроили мне постель на войлочных коврах. Угостили кониной и чаем с молоком. И оставили одного в обществе старухи, таскавшей мне еду и не лезшей с вопросами.

Через неделю встречавшие меня ногайцы вернулись с прапорщиком Каймурзой Беймурзовым. Он, как и я, был не в мундире, а в щегольской белой черкеске.

— Джандетли болсун! Поедем к тахтамышевским ногаям на тот берег. Странный человек к ним прибежал. Голый. Сперва испугались, что шайтан. Но потом разобрались. Бормочет что-то про пленного русского офицера. Поговори с ним. Может, что и поймешь.

Добрались до нового аула без проблем с большим отрядом. Ногаи окружали меня со всех сторон. Берегли. Но к нам по дороге никто не полез ни с вопросами, ни с угрозами.

В юрте сидел изможденный русский, наряженный в хламиду с чужого плеча. Представился бежавшим из черкесского плена казаком Петром Петровым (наверняка, был из беглых крестьян, родства не помнивших). Рассказал мне такое, что мигом настроение взлетело до небес.

Голым его нашли потому, что он пытался переплыть реку, воспользовавшись деревом, чтобы выбраться на равнину. Сложил на него одежду. Но на середине реки дерево унесло. Вот он и выбрался к ногаям, тряся мудями. Нагой к ногаям — вот такой вышел каламбур.

До этого он шесть дней скитался по лесам. Шел, ориентируясь по солнцу на север. Прятался от черкесских разъездов. Питался одними грушами и ягодой, которую птицы не успели склевать.

— В ауле со мной сидел в запертом домике пленный русский офицер. Представился поручиком Федором Федоровичем Торнау…

«Есть! Ну, есть же! — возликовал я. — Нашелся!».

— … Его держат в цепях. Он уже дважды пытался бежать. Со мной не смог. Плох совсем стал. Болеет. Из всей одежды на нем лишь кошачья шуба без рукавов да подштанники. Он где-то раздобыл напильник. Помог мне от цепей избавиться. И наказал передать о себе весточку. Особо подчеркнул, чтобы не Зассу, а генералу Вельяминову.

— Объяснил, почему?

Казак подтвердил версию Карамурзина о последствиях нападения на абадзехские аулы.

— Сам-то где в плен попал? Не в том бою?

— Нет! Меня Тамбиев захватил, когда я в составе обоза ехал к Вознесенскому укреплению. На левом берегу.

— А что Тамбиев? Часто в набеги отъезжает?

— Редко. Все ждет, когда на него богатство свалится за барона. Он к нему с уважением относится, как к дворянину. Разговаривает вежливо.

— Ага! А цепи надел от большой любви…

— Боится его упустить.

— То есть он из аула почти не выезжает?

— Редко-редко. То арбу с просо привезет. То пленного татарина. Бедно живут. Земля плохо родит. Потому и промышляет воровством. Но больше соседей донимает. За Кубань идет лишь в составе больших отрядов, когда отказаться никак нельзя.

— Сможешь место на карте показать, где аул стоит?

— Извиняйте, господин офицер. В картах ничего не понимаю.

Попытался расспросить про аул, про приметы. Казак мало чем мог помочь. Сидел взаперти. Ничего не видел. Когда бежал, было не до примет. Лес, горы…

Стал обсуждать с Беймурзовым, как определить точку поиска. Каймурза пожал плечами. Он и сам в картах ничего не понимал.

— Нужно ехать к князю Тембулату! В аул Шахгирей.

— Не велено, — отмахнулся прапорщик.

— Князь мне не начальник! Сказал, едем — значит, едем!

Беймурзов удивился. Поколебался. Махнул рукой.

— Ну, поехали, раз настаиваешь.

Все тем же большим отрядом поскакали в Псебай.

Дорогой Каймурза все меня пытал:

— Объясните мне, господин прапорщик! На Святки — или какой там у русских праздник — затевают в станицах веселую игру. Девки встают в круг лицом наружу. Держат в руках жерди. Молодые казаки на конях должны внутрь пробиться. А девки их жердями отталкивают. Кто прорвался, может любую целовать, сколько захочет. А у меня никак не выходит, — прапорщик состроил жалобную мину.

— А у других получается?

— У русских, кто покрасивее, — признался Беймурзов.

Я оглядел скуластое лицо Каймурзы с исторически сложившимся разрезом глаз.

— Вот тебе и ответ!

— Почему так говоришь? — возмутился ногай. — Я красавчик, каких поискать!

… У шахгирейцев Тембулата не было. На хозяйстве «сидел» его буйный братишка. Стали втроем гадать, где могут держать Торнау. Ничего путного не придумали. Бий Карамурзин к абадзехам ездил редко. Каймурза и вовсе у них не был. Но Тамбиева встречали.

— Не пойму я, — признался Карамурзин-младший, — чем этот кабардинец абадзехам угодил? Разбойник из него худой. Кичится своим древним происхождением. Абадзехи своих князей повыгоняли. На кой им сдался кабардинский?

Этого нам не смог объяснить и вернувшийся вечером Тембулат. Узнав о рассказе казака, он пришел в волнение, но не настолько, чтобы восхищаться или немедленно выдвигаться на поиски.

— Я Джансеида отыскал. Долго с ним говорили. Старый хаджи сам не рад, что влез в эту историю с Торнау. Умные люди ему объяснили, что больше позора нашел, чем славы. Вот он и думает, как все обратно отыграть. Попросил его передать Тамбиеву, что царское правительство от идеи выкупа отказалось. Но родственники готовы собрать двенадцать тысяч рублей серебром. Джансеид обещал содействовать.

— Быть может, он хочет с русскими замириться?

— Это вряд ли. Понимает, что мосты сожжены. Вы спрашиваете, почто Тамбиеву почет? Я еще больше удивляюсь, зачем Джансеид снова русским канлу объявил. Старый уже. И мудрый. Сказал мне: «если все объединятся, век пройдет, пока русские горы захватят». Не уверен лишь, что выйдет у черкесов сплотиться. Но оружие на стену вешать уже не хочет.

— Как он с такими мыслями может думать о возвращении нам русского? — удивились все присутствующие.

— А он и не думает возвращать, — хитро улыбнулся Тембулат. — Но и не станет возражать, если Федор сбежит с нашей помощью!

— Но ведь казак сказал, что Торнау у Тамбиева! — вскричал я.

— Пока — у Тамбиева, — согласился князь. — Но я договорился с Джансеидом, что он русского заберет к себе. Будет лечить. А то, не дай Аллах такому случиться, пропадет офицер. И останется Тамбиев без двенадцати тысяч. А еще он испугался, как услышал про смерть Аслан-бея. И теперь может думать, что опасно держать у себя русского.

— Тамбиев хитрый, — возразил Бий. — Не пойдет на такое.

— И не таких хитрецов вокруг пальца обводил, — спокойно возразил Тембулат. — Посоветовал я Джансеиду пообещать своему подельнику две тысячи целковых, если офицер умрет или исчезнет.

— И он согласится? — усомнился снова младший брат.

— Куда он денется⁈ — хмыкнул Карамурзин. — Но затаится рядом. Будет следить, чтобы ничего не случилось. Чтобы поднять абадзехов в погоню, если Джансеид предаст.

— Как же нам быть⁈ — в волнении спросил я.

— Тоже спрячемся поблизости. Не сможет Тамбиев вечно сидеть на одном месте и караулить. Как отъедет, так и начнем действовать.

— А нас не заметят?

— Чтобы меня, старого абрека, кто-то нашел в лесу, если сам того не захочу⁈ Не бывать такому никогда!

— Когда же устроим засаду?

— Джансеид пришлет гонца! — самодовольно ответил Карамурзин. У него все было просчитано наперед.

Гонец прибыл через три дня. Мы сразу выдвинулись в поход. С нами был переводчик Тембулата Кривой Али. Захватили с собой побольше войлочных подстилок и теплую одежду для Торнау. В горах в любое время прохладно, а сейчас, в конце октября, и вовсе можно было дать дуба от холодрыги и постоянного дождя. Сколько нам придется скрываться в лесу, никто предсказать не мог.

Не доезжая до аула Джасеида, спрятались в глубокой балке. Огонь не разжигали. Укрылись ветками. Карамурзин специально отъехал в сторону, чтобы проверить маскировку. Замечаний не сделал. Отправился вместе с гонцом и Кривым Али в аул.

Вернулся через несколько часов.

— Я виделся с Торнау!

Все пришли в возбуждение. Посыпались вопросы о пленнике.

— Притворяется сильно хворым. Сам не то чтобы здоров, но в седле усидит. Условился с ним о сигналах. Оставил в ауле Кривого Али, чтобы он подал тайный знак Федору, когда придет время.

— А когда оно придет?

— А это от Тембиева зависит. Он, как я и предсказывал, засел тут неподалеку.

Поехали к аулу, где прятался кабардинец. Заняли позицию. Потянулись дни ожидания.

Лежать без движения, зарывшись в листву, вообще не сахар, а в мокром осеннем лесу — особенно. Бурки пропитались влагой и грели плохо. Огонь не разожжешь — не поесть горячего, не обсушиться.

Не удивительно, что в какой-то момент только одна мысль и овладела мною.

«Сейчас бы в теплую постель, к Тамаре под бочок. Прижаться к ней, зарыться в её тоненькую шею, вдохнуть этот неповторимый запах! Как же пронзительно говорил старый солдат в „Они сражались за Родину“! „Я уже забыл, как пахнет у жены подмышками!“ А я помню, как пахнет Тамара! И не хочу забывать!»

Конечно, организм с радостью откликнулся на эти мысли. Ожил. Требовал продолжения. И оно последовало. Тамара явилась голой. Улыбалась. Поманила меня пальчиком. Я бросился к ней…

Тут вздрогнул. Очнулся. Пришел в себя. Тихо рассмеялся. Подумал о том, что расскажи муж такое жене и 99 из ста жен обязательно порадовались, похвалили мужа за то, что вспоминает о ней, скучает, жаждет. И только Тамара, единственная из ста, надавала бы мне люлей. Так и представил себе этот разговор.

— Ты дурак?

— Но почему, Тамара⁈ Я думаю о тебе, скучаю!

— Ты точно дурак!

— Почему???!!!

— Потому что ты на войне! Потому что твоя единственная задача — выжить! А если ты думаешь обо мне, представляешь меня голой, мечтаешь залечь ко мне под теплый бочок, жаждешь заняться со мной любовью, ты уже перестаёшь быть воином. Тебя в этот момент любой пацан возьмет голыми руками! И что тогда будет с твоими мечтами? Что тогда будет со мной? Об этом ты подумал, маймун? Послушай меня, осёл! Соберись! Сделай, что должно, и возвращайся! И тогда я тебя буду так любить, что ты будешь меня молить, чтобы я остановилась, дала тебе передышку! Я тебя всего покрою своим запахом! Ты понял?

— Понял.

— Не слышу!

— Да, понял, понял!

— Что ты понял?

— Стрелять, так стрелять! Любить, так любить!

— А что ты должен обязательно сделать?

Я задумался. Тамара уже похлопывала ладошкой по бедру в нетерпеливом ожидании. Меня осенило.

— Я должен обязательно допить оставшуюся половину вина!

— Хороший муж! И не простудись!

Тамара вмиг оказалась одетой. Вышла за дверь.

— Уффф.

— Повздыхай мне тут еще! — раздался её голос из-за двери.

«Вот же, зараза!»

Я улыбнулся. Хлопнул себя пару раз по щекам, возвращаясь в осенний лес. Готовый к войне.

…Лишь ночью удавалось размять немного ноги. Оставалось лишь проклинать Тамбиева и молиться, чтобы он соизволил поскорее тронуться в путь. Вид аула, спрятавшегося в осеннем золоте на горном лесном склоне, надоел до чертиков, несмотря на окружающую красоту.

Успокаивал себя тем, что Торнау пришлось куда тяжелее. Человек уже полтора года в плену. Холод, голод, издевательства, угрозы. Опять же — цепи! Почему-то мысль о железных оковах меня особо выводила из себя. Сам в них побывав, я слишком близко к сердцу принимал это испытание.

«И сейчас ему не позавидуешь. Когда свобода в нескольких шагах. Когда забрезжила надежда, и появился друг. Спит ли он по ночам или лежит в своем узилище, слушает стук капель дождя о крышу, ожидая совсем другого сигнала?»

Тембулат с нами не остался. Куда-то уехал, чтобы готовить пути отступления. Он хотел нанять абадзехов (!) для нашего сопровождения по условно вражеской территории. Решил, что можно будет использовать их втемную. Замотать Торнау лицо башлыком — авось не узнают. Он меня уже начинал пугать своей продуманностью.

Настолько в нем уверился, что совсем не удивился, когда он вернулся буквально за часы до отъезда Тамбиева. Казалось, Карамурзину подвластно рассчитать все, что сделают черкесы в любую минуту. Он был подобен лавине. Нехотя сдвигался с места, чтобы потом все быстрее и быстрее, постепенно ускоряясь, сметать все на своем пути.

— Можно выдвигаться к аулу Джансеида! — он сразу принял решение.

— Я останусь. Покараулю несколько часов. Вдруг он передумает и вернется, — предложил я.

— Толково! — согласился со мной старый абрек. — Возвращайся, как стемнеет. Найдешь ночью дорогу?

— Без сомнений! Я запомнил ее так хорошо, что найду с завязанными глазами!

Ногайцы уехали. Я не стал рассусоливать. Вывел из укрытия своего коня и помчался догонять Тамбиева.

Мой расчет был прост. Если в схватке с кабардинцем проиграю, ничто его не насторожит. Подумаешь, какой-то горец решил свести с ним счеты или заработать денег, привезя его голову в Прочный Окоп. Подкараулил и решил попытать удачу.

Если же сумею победить, наши шансы на счастливый исход повысятся многократно. Некому будет поднимать абадзехов в погоню. В противном случае, риск возрастал до критических значений. Тембулат не говорил об этом вслух, но было видно, что гонка с местными на опережение в их чащобах — это самое слабое место его плана.

Я мчался по лесной дорожке вдоль быстрой речки, пытаясь сравняться с ее скоростью. Белая вода пенилась и сражалась с выглаженными за столетия камнями. Шум этой битвы и осенняя листва заглушали стук копыт моего Боливара. Именно это подвело Тамбиева.

Он слишком поздно понял, что его кто-то догоняет. Опыт позволил ему развернуть своего коня на узкой тропинке, воспользовавшись просветом между деревьев.

— Кто ты? Остановись!

Он выхватил свой пистолет, но это было последним, что он успел сделать. «Смуглянка Бесс» меня не подвела. Я уже держал ее в руках, стоило показаться спине врага в сетке из мелкой дождевой капели. Когда заметил, что кабардинец поднимает свой пистолет, выстрелил ему в грудь.

Мой выстрел вышиб его из седла. Я соскочил с коня. Обнажил кинжал.

Тамбиев лежал на спине. В уголках рта надувались кровавые пузыри. Его глаза с укоризной смотрели в серое октябрьское небо. Одна пуля, один незнакомый черкес, одна непредвиденная встреча на лесной тропе перечеркнула его жизнь в тот момент, когда казалось, что все сложилось. Русские через Тембулата предложили богатый выкуп. Скоро можно будет забыть о нищенском существовании. Об опасном воровском промысле. О вечном недовольстве его женщин.

— О, великий Тха! Зачем ты так суров со мной?

На глаза его выкатились слезы.

Я ударил своим кинжалом ему прямо в сердце. Надавил двумя руками, вгоняя лезвие поглубже, чтобы уж наверняка покончить с предателем. И облегчить его страдания.

С усилием выдернул кинжал. Вытер его о черкеску трупа. Достал ножик для мяса и оставил на лице предателя свой фирменный знак.

Я не боялся оставить такой след. Выстрел заглушила река. Найдут Тамбиева не скоро. Решат, что кабардинцу повстречался его кровник. У тех, кто живет разбоем, врагов всегда в избытке. Пусть его люди поломают голову, пока свяжут его смерть со мной. Да пусть свяжут! Мне плевать. Предатель получил свое!

Я засмеялся. Задрал лицо, чтобы его охладил дождик. Вдохнул влажный воздух полной грудью. Теперь можно было возвращаться к ногайцам. Никто уже нас не остановит!

… Я добрался до аула Джансеида в глубокой темноте. На условленном месте никого не было. Перепугался не на шутку. Что могло пойти не так? Что не учел старый абрек?

Прислушался. В ночной темени хорошо разносились звуки. Из аула, где прятали Торнау, доносился неясный шум. То ли лошади топтались на месте, то ли волновалось небольшое стадо, то ли кто-то переговаривался, то ли все вместе одновременно.

Я зарядил ружье. Проверил револьвер. И поскакал в аул. К черту! Или сейчас, или никогда!

Из густой тени у околицы на меня выскочил всадник. От неожиданности я едва не нажал на спусковой крючок.

— Тьфу-ты! Шайтан тебя забери, урум! — зло зашептал Бий. — Чуть пулю на тебя не потратил. Все в порядке? Тамбиев не вернулся?

— Все нормально, — постарался ответить как можно нейтральнее и опустил оружие. — Где все?

— Поезжай прямо. Не промахнешься.

Я поехал по вымершей улице аула. Из домов не доносилось ни звука. Ни одного огонька в окнах. Не аул, а селение призраков.

Наехал на конную группу. С трудом опознал Карамурзина по белой чалме на папахе. Рядом с ним стоял человек, надевавший оружие.

Передо мной был заросший бородой и волосами поручик Торнау[1].

[1] В реальной истории Ф. Торнау проведет в плену еще год. Карамурзин его вытащит, договорившись с Джансеидом. Обстоятельства освобождения поручика в его «Воспоминаниях кавказского офицера» изложены довольно путано. Карамурзин ему явно не всё объяснил. Или что-то приукрасил. Вплоть, до рассказа, будто жена Джансеида подпоила охранника. Эта и другие подробности выглядят настолько невероятно, что мы не решились их использовать даже в романе-альтернативке.