Странник по духовным мирам

Глава 1. Моя смерть

Я — странник в дальних просторах, в землях, которые для вас, живущих на Земле, не имеют названия и месторасположение которых вам не ведомо. Я, как смогу коротко, поведаю вам о своих странствиях. И пусть те, кто направил стопы свои в эту сторону, знают, чего им следует ожидать.

В течение своего бренного существования, будучи ещё на Земле, я жил, как живут те, кто стремится лишь достичь вершины собственных удовольствий. Если я когда-либо проявлял доброту, если я был снисходителен к тем, кого любил, — все это было у меня под маской ожидания, что они, в свою очередь, послужат моему удовольствию, что ценой моих даров и моего внимания я куплю их любовь и уважение, которые были нужны мне больше, чем жизнь.

Я был талантлив, щедро наделён способностями ума и тела. С ранних лет меня сопровождала людская похвала, окружая меня сладчайшим фимиамом. Ни тени сомнения не возникало у меня о всепоглощающей самоотверженной любви к ближнему своему, которая так глубока, что не мыслит для себя иного счастья, кроме счастья доставлять радость тем, кого любит. Всю свою жизнь я находился в окружении женщин, которых любил (как это понимают обычно земные мужчины, называя святым словом «любовь» чувство, которое можно назвать не более чем страстью, слишком низменной и нечистой), которые время от времени на краткий миг привлекали моё внимание, но среди них не было ни одной, которая воззвала бы к моей лучшей стороне, чтобы я почувствовал: да, это воистину любовь, это тот идеал, о котором я втайне вздыхал. В каждой из них я находил изъян. Они любили меня так же, как и я их — не более и не менее. Мера страсти, которую я дарил им, возвращалась ко мне в равной степени, не умножаясь. Так я жил, не чувствуя никакого удовлетворения, непонятно чего желая и неизвестно к чему стремясь.

О, как много ошибок было совершено мною! Как много! Немало и грехов. Но мир так часто был у моих ног, превознося меня, называя добрым, благородным и одаренным! В мою честь устраивались праздники, меня осыпали ласками, я был баловнем дам высшего света. Стоило мне лишь надуть губы, как я получал всё, что хотел, но то, что я в конце концов получал, скрипело горькой пылью на моих зубах. И вот наступило время, о котором я не буду распространяться долго, время, когда, совершив свою самую страшную ошибку, я загубил две жизни вместо одной, которую я уже сломал задолго до того.

Не позлащённый венок из роз украсил меня, а тяжелая цепь. Тяжкие оковы саднили меня жгучей болью и унижением, пока я не отбросил их в сторону и не пошёл дальше свободным. Свободным? Увы! Мне уже никогда более не было суждено стать свободным, ибо никогда, ни на единое мгновение прошлые ошибки не оставляют нас, они с собачьей преданностью следуют за нами по пятам и после того, как жизни нашего бренного тела приходит конец. Пока мы не заплатим сполна за каждую из своих ошибок искуплением, мы не сотрём их след в нашем прошлом.

И вот случилось, именно тогда, когда я уже считал свою неуязвимость в любви неоспоримой, когда я верил, что постиг науку любви во всех её глубинах, считая, что знаю женщин и о женщинах всё, я встретил её. Ах! Как мне её назвать? В моих глазах она — больше, чем смертная женщина, поэтому я дал ей имя «Добрый Ангел моей жизни» и с первого момента, когда увидел её, склонился к её ногам и отдал ей все лучшее, что сохранилось во мне, всю свою любовь, которая ещё оставалась в моей душе — несчастную и жалкую любовь, в сравнении с той, какой она должна была бы быть. Но это было всё, чем я владел, и всё это я отдал ей.

Впервые в жизни я думал о другом человеке больше, чем о себе, и, хотя в помыслах своих я ещё не мог возвыситься до той чистоты мыслей и фантазий, которые наполняли её душу, я — слава Богу! — не поддался искушению увлечь её в пропасть за собой.

Итак, шло время, я оттаивал в лучах её милого присутствия, во мне всколыхнулись благие мысли, которые, как мне казалось раньше, оставили меня навсегда. Я погружался в сладкие мечты, где я был свободен от цепей своего прошлого, которые держали меня так жестоко, так крепко, тогда как помыслами я устремлялся в благие дали. Из мечты меня вырывали постоянные страхи, что другой придет и отвоюет её у меня, и я знал, что тогда — увы! — Я буду не в праве возразить ему, чтобы удержать её возле себя. Ах, как горьки и мучительны были для меня те дни!

Я знал, что только я один виноват в том, что между нами выросла стена. Я чувствовал, что недостоин коснуться её, будучи так запятнан жизнью в порочном свете. Как я мог осмелиться вторгнуться в эту чистую непорочность и сделать её частью своей жизни! Надежда временами нашептывала мне, что это возможно, но разум каждый раз говорил: «Нет». Хотя она была так добра и так нежна со мной, что я без труда прочёл невинный секрет её любви, я знал — чувствовал! — Что в земной жизни она никогда не будет моей. Её чистота воздвигла между нами барьер, который я никогда не смог бы перешагнуть. Я пытался уйти от неё. Напрасно. Меня как магнитом тянуло назад к ней, и я, наконец, прекратил борьбу. Я устремился к ней, чтобы вкусить радости только от её присутствия, счастливый уже тем, что по крайней мере не лишен удовольствия и солнечного света, а именно так я воспринимал её присутствие.

А затем!.. Ах! Затем наступил тот ужасный неожиданный день, когда без всякого предупреждения, не осознавая, что со мной происходит, я был внезапно вырван из жизни и брошен в ту пучину, пучину смерти тела, которая уготована для каждого.

Но я еще не ведал о том, что умер. Спустя несколько часов страданий и агонии я погрузился в сон — глубокий сон без сновидений. Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в полной темноте. Я мог встать, я мог передвигаться. Выходит, мне стало лучше. Но где я? Почему так темно? Почему мне не оставили светильника? Поднявшись с постели, я начал ощупью пробираться вдоль помещения. Но я по-прежнему не видел света и не слышал ни единого вздоха. Меня окружала тишина, и вокруг царил мрак смерти.

Я решил идти вперед, чтобы открыть дверь; хотя и медленно, и слабо, но я мог двигаться. И я продолжил свой путь: сколько это продолжалось — не знаю. Казалось, прошли часы, ибо в растущем ужасе и беспокойстве я чувствовал, что непременно должен отыскать кого-нибудь или какой-нибудь выход из этого места. К моему отчаянию, мне никак не удавалось найти ни двери, ни даже стены — ничего. Казалось, вокруг меня нет ничего, кроме пустоты и темноты.

Сломленный окончательно, я громко закричал! Я вопил, но мне никто не ответил. Как бы громко я ни взывал, ответом мне была лишь тишина: ни единого звука, ни эха, ни собственного голоса — ничего, чтобы порадовать мой слух. Я подумал о той, кого я любил, но что-то удерживало меня от того, чтобы произнести вслух её имя в таком мрачном месте. Потом я вспомнил всех друзей, которых знал, и начал звать их, но никто из них мне не ответил. Неужели я в тюрьме? Нет! В тюрьме есть стены, а здесь их нет. Может быть, я сошел с ума? Или у меня бред? Что со мной? Я ощущал себя, свое тело, оно осталось прежним. Прежним ли? Нет. Что-то во мне изменилось. Я пока ещё не знал что, но мне показалось, будто я как бы смешался и деформировался! Черты моего лица, когда я провел по ним рукой, показались мне более крупными, грубыми, искаженными! О, где же свет? Кто-нибудь! Отзовитесь и скажите, даже если то, что я услышу, будет ужасно! Неужели никто не придёт? Я — совсем один? А она, мой ангел света! Где она? Что-то переключилось в моём мозгу и в моём горле, и я с воплем выкрикнул её имя, зовя её прийти ко мне, хотя бы один последний раз. Меня охватил безумный страх при мысли, что я потерял её. Я продолжал в отчаянии звать её, и впервые мой голос зазвучал, тревожа мой слух в кромешной тьме.

Впереди, очень далеко впереди я увидел крошечную точку света, похожую на звезду, которая стала постепенно расти и приближаться, пока, наконец, не остановилась передо мной в виде большого светлого шара и в форме звезды. И внутри этой звезды я увидел свою возлюбленную. Её глаза были закрыты как во сне, но её руки были протянуты в мою сторону. Своим нежным голосом, знакомые нотки которого я хорошо знал, она проговорила: «О, любовь моя! Любовь моя! Где ты сейчас? Я не вижу тебя, а только слышу твой голос. Я слышу, как ты зовёшь меня, и моя душа в ответ рвётся к тебе».

Я попытался проникнуть к ней, но не смог. Некая незримая сила удерживала меня, а вокруг неё образовалось кольцо, через которое я не в силах был пройти. В отчаянии я упал на землю, умоляя её не покидать меня. Потом мне показалось, будто она потеряла сознание: её голова склонилась на грудь, и я увидел, как она пошла прочь от меня, словно её уносили чьи-то сильные руки. Я попытался подняться и последовать за ней, но не мог. Меня крепко держало нечто, подобное огромной цепи, и после нескольких бессильных попыток я упал и лишился сознания.

___________________

Очнувшись, я исполнился радости, увидев, что моя возлюбленная снова вернулась ко мне. Она стояла рядом и выглядела на этот раз такой же, какой я видел её на Земле, но была бледна и грустна и в глубоком трауре. Звезда исчезла, всё вокруг поглотила тьма, но не всепоглощающий мрак: там, где находилась она, сохранялось бледное и слабое сияние, при свете которого я мог видеть, что она несла в руках цветы — белые цветы. Она склонилась над длинным низким холмиком свежей земли. Я приблизился и увидел, что, возлагая цветы на этот низкий холмик, она льёт безмолвные слезы. Она тихо пробормотала: «О, любимый! Любимый мой! Неужели ты никогда не вернёшься ко мне? Неужели ты действительно умер и ушёл туда, куда не может последовать за тобой любовь моя, туда, где ты не услышишь больше моего голоса? Любимый! О, мой любимый!»

Она встала на колени, а я был рядом, совсем близко, хотя и не мог прикоснуться к ней. Я также преклонил колени и взглянул на длинный низенький холмик. Ужасное потрясение охватило меня, так как я наконец-то понял, что я — мертвец и стою перед собственной могилой.

Глава 2. Отчаяние

«Я умер! Умер!» — в отчаянии воскликнул я. — «Нет, не может быть! Ведь мертвые ничего уже больше не чувствуют! Они — прах! Они разлагаются и превращаются в ничто! Для них ничего больше не существует! Они же ничего не ощущают, иначе вся моя хвалёная жизненная философия — ложь, обман и тогда выходит, что душа умершего продолжает жить, даже после того, как тело превращается в прах».

Так учили меня священники из моей церкви, но я, слепой озорник, презирал их как глупцов, которые с какой-то своей целью учили, что человек оживает снова, чтобы попасть на небеса, пройдя вратами, ключи от которых находятся лишь в их руках, ключи, которые поворачиваются только при блеске золота и по велению тех, кому платят за то, чтобы они произнесли заупокойные мессы за души усопших. Эти священники затуманивали головы глупых напуганных женщин и слабохарактерных мужчин, которые, поддаваясь страху, внушённому им ужасными рассказами об Аде и Чистилище, отдавали всё, и тело и душу, чтобы купить себе иллюзорную привилегию, которая была им обещана. Я никого из них не слушал. Я слишком много знал о священниках, об их тайной для посторонних глаз жизни, чтобы слушать их праздные рассуждения, их пустые обещания прощения, которого они не могли дать. Я говорил им, что, когда придёт время, я встречу свой конец с мужеством человека, знающего, что смерть означает для него конец всего; поскольку, если священники ошибаются, кто тогда остаётся прав? Кто знает, что ждет нас в будущем и верно ли, что Бог существует? Только не живые, ибо они лишь теоретизируют и строят догадки. Но и не мертвые, ибо ни один из них не вернулся, чтобы рассказать нам об этом. И вот теперь я стою рядом с этой могилой — собственной могилой! — И смотрю, как моя возлюбленная, взывая ко мне, мертвому, возлагает на неё цветы.

Под моим взглядом могильный холм постепенно стал прозрачным, и я увидел внизу гроб, на котором стояло моё имя и дата моей смерти. Сквозь крышку гроба я увидел внутри белую неподвижную форму, в очертаниях которой я узнал себя самого. К своему ужасу, я заметил, что это тело, уже тронутое следами разложения, могло вызвать не более, чем отвращение. Красота исчезла, черты стали почти неузнаваемыми; а я стоял там, в полном сознании, переводя взгляд то на тело в гробу, то на себя. Прикосновением рук я осязал каждый член своего тела, каждую знакомую черту своего лица. Понимая, что умер, я, тем не менее, ощущал себя живым. Если это — смерть, выходит, те священники были правы. Мертвые живут, но где? В какой стране? Возможно ли, что эта тьма — Ад? Должно быть, для меня не нашлось иного места. Я был таким пропащим, таким недостойным их церкви, что для меня не нашлось места даже в Чистилище.

Я отринул всё, что связывало меня с их церковью. Я так презирал её, размышляя, что церковь, которая знала о том, что многие из самых уважаемых её служителей не имели права быть духовными пастырями для кого бы то ни было, попустительствовала им. В церкви были достойные люди, это так, но была также и масса бессовестных злодеев, подробности, жизни которых были у всех на устах, те, кого откровенно повсюду высмеивали; церковь, претендовавшая на то, чтобы быть примером для людей, вместилищем истины, тем не менее, не изгоняла из своих рядов этих бесчестных людей. Более того, она продвигала их на всё более высокие почётные посты. Никто из живших на моей родине и видевших ужасные злоупотребления властью не удивился бы росту революционного подъёма в попытке сбросить ненавистное иго. Тех, кто может вспомнить социальные и политические условия, которые сложились в Италии в первой половине этого века, и то, какую роль римская церковь сыграла в поддержке поработителей, опутывавших страну оковами, а также тех, кому известны подробности её внутренней организации, пронизанной густой шпионской сетью — как среди священников, так и среди обычных горожан — до такой степени, что люди страшились и шепотом выражать свои мысли даже в своём ближайшем окружении, боясь, как бы он или она не выдали говорившего священнику, а тот, в свою очередь, — правительству; тех, кто помнит тюрьмы, забитые несчастными людьми и даже теми юными мальчиками, которые не были повинны ни в каком преступлении, за исключением любви к своей стране и ненависти к угнетателям; тех, говорю я, кому знакомо всё это, не удивит горячее негодование и жгучая страсть, которая сжигала сердца сыновей Италии и которая наконец вступила в непримиримый конфликт человека с попранной верой в Бога и в Его так называемого Представителя на Земле и подобно урагану разрушила все связи с ним, стерла в порошок все человеческие надежды на бессмертие, если его можно было обрести лишь ценой подчинения церковным декретам. Итак, столь бунтарским, столь язвительным было моё отношение к церкви, в которой я был крещён, что в лоне этой церкви не было места для меня. Если исходящие из неё анафемы могли отправить душу грешника в Ад, то, несомненно, именно это и произошло с моей душой.

И всё же, думал я, глядя на свою возлюбленную, совершенно невероятно, что она оказалась бы в Аду, даже ради того, чтобы встретиться со мной. Она выглядела как все смертные, и, если она стояла коленопреклонённая около моей могилы, значит, я, без сомнения, всё ещё на Земле. Неужели мертвые никогда не покидают Землю и беспрестанно бродят вблизи тех мест, где протекала их земная жизнь? С такими и подобными мыслями, роившимися в моей голове, я сделал попытку приблизиться к той, которую я так любил, но обнаружил, что не могу этого сделать. Казалось, незримый барьер окружил её, не пуская меня. Я мог при желании ходить вокруг неё, удаляться и приближаться, но прикоснуться к ней я не мог. Тщетными были все мои усилия. Тогда я начал говорить. Я звал её по имени, я говорил ей, что я рядом, в полном сознании и всё тот же, что и прежде, хотя и мертвый. Но казалось, она совсем не слышит меня и не видит. Печальная и молчаливая, она всё так же плакала, всё так же нежно перебирала цветы, тихонько бормоча, что я всегда любил цветы и, конечно же, узнаю, что это она положила их здесь для меня. Снова и снова я взывал к ней так громко, как мог, но она меня не слышала. Она была глуха к моему зову. Она только беспокойно вздрогнула и словно во сне провела рукой по лицу, потом медленно и печально побрела прочь.

Я сделал рывок, чтобы последовать за ней. Напрасно. Я не мог и на несколько шагов оторваться от своей могилы и своего бренного тела, и тут я увидел — почему. Меня удерживала и привязывала к моему телу цепь, похожая на нить из темного шёлка, которая казалась не толще обычной паутины. Никакая сила духа не могла разорвать её. Если я двигался, она растягивалась как резиновая, неизменно притягивая меня назад. Что хуже всего, я начал ощущать пагубное воздействие на мой дух этого гниющего тела, как это обычно бывает на Земле, когда заражение, которое началось в одной руке, заражает ядом и заставляет страдать всё бренное тело. И новая волна ужаса наполнила мою душу.

Затем голос, принадлежавший, несомненно, какому-то царственному и высшему существу, раздался в тишине и сказал: «Ты любил это тело более своей души. Смотри и знай теперь, как превращается в прах то, что ты так боготворил, чему с таким рвением служил и за что так цеплялся. Познай, каким тленным оно было, каким мерзким стало, и взгляни на своё духовное тело. Смотри, как ты истощил его и иссушил, как пренебрёг им ради удовольствий земного тела. Узри же, какой жалкой, отвратительной и уродливой твоя земная жизнь сделала твою душу, бессмертную и божественную, обрекая её на страдания».

И тут я взглянул и узрел себя. Словно в зеркале я увидел перед собой собственное отражение. О, ужас! Без сомнения это был я сам, но — о! — Каким ужасным образом я изменился, каким мерзким, порочным и гадким я себе казался, какими отталкивающими были мои черты. Даже фигура моя деформировалась. Я отшатнулся в ужасе от собственного безобразия и начал молить о том, чтобы земля разверзлась под моими ногами и поглотила меня, скрыв навсегда. Ах! Никогда более не обращусь я к моей возлюбленной, никогда не пожелаю, чтобы она увидела меня. Лучше, гораздо лучше, если она будет по-прежнему считать меня мертвым, ушедшим от неё навсегда. Пусть лучше у неё останется только память обо мне таким, каким я был в своей земной жизни, чем она узнает об этой страшной перемене, о том, каким ужасным был я на самом деле.

Увы, увы! Мое отчаяние, моя мука были предельно велики. Я громко стенал, осыпая себя ударами, в диком и неистовом ужасе от себя самого я рвал на голове волосы. И затем, утомленный взрывом своих чувств, я упал, снова лишившись чувств и сознания.

___________________

Опять я очнулся, и опять своим пробуждением я был обязан ей, моей возлюбленной. Она снова принесла цветы и, раскладывая их на моей могиле, снова тихим голосом нежно говорила обо мне. Но я уже больше не пытался привлечь её внимание. Нет, я отшатнулся и попытался укрыться, моё сердце ожесточилось даже против неё, я сказал: «Пусть она лучше плачет о том, кто ушёл, чем узнает, что он все ещё жив», и позволил ей уйти. Но как только она ушла, я начал неистово звать её, чтобы она вернулась. Пусть лучше вернется, вернется, как бы то ни было, пусть лучше увидит весь ужас моего положения, чем оставит меня в этом месте, где я никогда больше не увижу её. Она не слышала, но чувствовала, что я зову её, и я увидел, как, уже будучи далеко, она остановилась и слегка повернулась, словно желая пойти назад, но передумала и покинула меня. Дважды, трижды она приходила, и каждый раз с её приходом я чувствовал ту же стыдливую робость и каждый раз, когда она покидала меня, меня обуревало то же безумное желание вернуть её, удержать около себя. Но я не взывал к ней больше, ибо я знал, что живые не слышат мертвых. Я был мертв для всего мира, и только для себя и своей злосчастной судьбы я был жив. Ох! Теперь я знаю, что смерть — это не бесконечный сон, не спокойное забвение. Лучше, гораздо лучше, если бы это было так, и в своем отчаянии я молился о том, чтобы мне было ниспослано это забвение, в то же время, зная, что так не может быть никогда, ибо человек — это бессмертная душа и живет вечно: в добре и во зле, в счастье и в горе. Его земная оболочка разрушается, превращаясь в прах, но дух, истинная сущность человека, не знает тлена, не ведает забвения.

С каждым днем — а я чувствовал, что дни идут — моя душа всё более пробуждалась, я начинал яснее видеть события моей прошлой жизни, которые длинной чередой проходили передо мной, сначала как туман, который постепенно сгущался и принимал четкие очертания. И я, сокрушенный, беспомощный в своих муках, чувствуя, что уже поздно хоть что-либо изменить, склонил голову.

Глава 3. Надежда — Странствие По Земному Уровню – Дверь в Духовный Мир

Я не знаю, как долго всё это продолжалось. Мне казалось, что прошло очень много времени. Я сидел, погруженный в отчаяние, когда вдруг нежный голос тихонько позвал меня. Голос моей возлюбленной! Мне захотелось вскочить, чтобы, следуя за этим голосом, прийти к ней. Поднявшись, я почувствовал, что нить, связывавшая меня, так растянулась, что я почти не ощущал её. Меня куда-то повели и, наконец, я оказался в комнате, которая, как я смутно чувствовал даже в окружавшей темноте, была мне знакома. Это была обитель моей возлюбленной, в которой я провел, о! много мирных и счастливых часов в то время, которое кажется мне таким бесконечно далеким, словно оно отделено от меня бездонной пропастью. Она сидела за маленьким столиком и держала в руке перо, а перед ней лежал лист бумаги. Она повторяла моё имя, приговаривая: «Мой любимый друг! Если верно, что мертвые возвращаются, приди ко мне, попытайся, если сможешь, написать мне несколько слов от себя в ответ на мои вопросы, хотя бы просто «да» и «нет».

Впервые, с тех пор я как умер, я увидел легкую улыбку на её губах, надежду и ожидание во взгляде милых глаз, так долго меня оплакивавших. Дорогое лицо было таким бледным и печальным от горя, что я почувствовал — ах, как остро я это почувствовал! — Как нежна была её любовь, на которую сейчас менее чем когда-либо я смел претендовать.

Потом я заметил, что рядом с ней стоят три фигуры — тоже духи, как я сразу же понял, но духи иные, чем я. Они излучали такой яркий свет, что мне было невыносимо смотреть на них; их сияние жгло мои глаза огнем. Один из них, мужчина высокий, спокойный, достойного вида, склонился над ней как ангел-хранитель. Рядом с ним стояли двое светловолосых юношей, в которых я тотчас же узнал её братьев, о которых она часто рассказывала мне. Они умерли молодыми, не успев еще вкусить живых радостей, и она хранила в своей душе, как в священном храме, образ их, которые были теперь ангелами. Почувствовав на себе их взгляд, я отпрянул и попытался скрыть от них свое обезображенное лицо и свои ужасные формы темным плащом, наброшенным мне на плечи. Затем во мне проснулась гордость, и я сказал: «Не она ли сама позвала меня? И уж если я пришёл, то не ей ли самой быть арбитром моей судьбы? И неужели я не в силах ничего сделать! Неужели ни моя скорбь, ни моё глубокое раскаяние, ни моё подвижничество, ни мой тяжкий труд ничего не смогут изменить? Неужели могила поглотила все надежды?» Но голос, тот самый голос, который я уже слышал раньше около своей могилы, ответил мне: «Сын скорби! Разве нет на Земле надежды для тех, кто согрешил? Разве не прощает грешнику обиженный им, если грешник раскаивается и молит о прощении? Так неужели же Бог будет менее милосерден, менее справедлив? А ты, действительно ли ты чувствуешь раскаяние? Загляни в своё сердце, ответь, о ком ты более сожалеешь: о себе или о тех, кто пострадал от тебя?» Внимая этим словам, я вдруг понял, что нет ещё во мне истинного раскаяния. Я всего лишь страдал. Я всего лишь любил и тосковал. Затем снова заговорила моя возлюбленная, обращаясь ко мне: «Если ты здесь, если ты слышишь меня, напиши хотя бы слово моей рукой, чтобы я знала, что ты жив и всё ещё думаешь обо мне».

Моё сердце так подпрыгнуло, что у меня перехватило дыхание. Я приблизился к ней, чтобы попытаться, если смогу, двинуть её рукой, коснуться её. Но между нами встал высокий дух, мне пришлось отойти назад. Потом он обратился ко мне: «Передай мне свои слова, и я вместо тебя напишу их её рукой. Я сделаю это ради неё и ради любви, которую она питает к тебе».

Огромная волна радости захлестнула меня от его слов, мне захотелось схватить его руку и поцеловать её, но я не мог этого сделать. При малейшем прикосновении к нему, мои руки опалил исходивший от него ослепительный свет, и я склонился перед ним, решив, что он — один из ангелов.

И вновь послышался голос моей любимой: «Здесь ли ты, мой милый друг?»

Я ответил: «Да» и увидел, как дух коснулся её руки и написал слово «да». Её рука двигалась медленно и неуверенно, как рука ребёнка, который только учится писать. Ах! Как ослепительно она улыбалась, не переставая задавать мне вопросы! И, как и прежде, её рука послушно выводила на бумаге мои ответы. Она спросила, нет ли у меня какого-либо желания, которое она могла бы для меня исполнить? Я ответил: «Нет! Не сейчас. Сейчас я предпочел бы уйти и не терзать тебя своим присутствием. Лучше, если бы ты забыла меня».

Говоря это, я испытывал в своём сердце такую боль, такую горечь! И, ах! Как сладок был для меня её ответ, как глубоко затронули мою душу её слова: «Не говори так! Я по-прежнему и навсегда остаюсь твоим самым верным и самым близким другом, как и раньше. С тех пор как ты умер, у меня не было иной мысли, кроме той, чтобы найти тебя и снова говорить с тобой».

И я ответил, обращаясь к ней: «Это было также и моим единственным желанием!»

Потом она спросила, приду ли я ещё раз, и я ответил: «Да!» Ведь ради неё я пошёл бы куда угодно! Ради неё я сделал бы всё, что угодно! Затем светлый дух сказал, что она не будет больше писать в этот раз. Это же он вывел её рукой и велел ей отдохнуть.

Я снова почувствовал, что меня влечет назад к моей могиле, к моему бренному телу на темном кладбище, но не было уже того безысходного чувства отчаяния. Несмотря ни на что, искра надежды зажглась в моём сердце, и я знал, что вновь увижу её и вновь буду с ней говорить.

Внезапно я обнаружил, что моё одиночество закончилось. Те два духа, её братья, последовали за мной и начали говорить. Я не буду подробно пересказывать их слова. Достаточно сказать, что они напомнили мне, как широка пропасть между мною и их сестрой, и спросили меня, неужели я действительно хочу омрачить её молодую жизнь своим присутствием. Если бы я оставил её сейчас, она со временем забыла бы меня, привыкнув думать обо мне как о давно ушедшем дорогом друге. Она сохранила бы обо мне нежнейшие воспоминания, и, конечно же, если я действительно люблю её, я не пожелаю, чтобы она из-за меня с молодых лет влачила жизнь в одиночестве, всеми покинутая.

Я ответил, что люблю её, что разлука с ней для меня невыносима, как невыносима и мысль о том, что кто-то другой любил бы её так, как люблю её я.

Потом они заговорили обо мне, о моём прошлом, о том, что я не смею даже помыслить о том, чтобы связать себя с её чистой жизнью, пусть даже мистическим образом, на что я как раз и надеялся! Как я мог питать надежду встретиться с ней после её смерти? Её будущая обитель — сфера света, которая вряд ли когда-либо будет мне доступна. И не лучшим ли, не более благородным ли доказательством моей любви было бы позволить ей забыть меня и дать ей возможность испытать счастье, чем питать надеждой любовь, которая не принесёт ей ничего, кроме горя?

Я робко возразил, что, по моему мнению, она любит меня. Они сказали: «Да, она любит тебя, так как в своем воображении она возвеличила твой образ и в своей невинности нарисовала твой портрет идеальным. Неужели ты думаешь, что, узнав о тебе всё, она будет всё ещё любить тебя? Не отшатнётся ли она от тебя в ужасе? Расскажи ей правду, дай ей возможность выбрать твоё присутствие добровольно, и ты совершишь благородный поступок, ты явишь истинную любовь, не обманывая её и не пытаясь связать её с таким существом, как ты. Если ты её действительно любишь, думай не только о себе самом, подумай о ней, о её благополучии и о том, как сделать её счастливой».

В этот момент моя надежда окончательно умерла, моя голова поникла под гнётом стыда и муки, ведь я знал, что являюсь воплощением порока, что я недостоин её, и я увидел, словно в зеркале, какой могла бы быть её жизнь, если бы не было меня. Она могла бы еще познать счастье с другим человеком, более достойным, чем я, в то время как моя любовь могла принести ей одну лишь печаль. Впервые в жизни я почувствовал, что счастье другого человека для меня важнее собственного счастья. Я так любил её и так хотел видеть её счастливой, что обратился к ним и сказал: «Тогда пусть будет так. Расскажите ей правду, и пусть она на прощание скажет мне одно лишь ласковое слово, и я уйду от неё и не буду больше омрачать ей жизнь своей тенью». Итак, мы вернулись к ней, и я увидел её спящей с печатью страдания на лице, страдания обо мне. Я взмолился, чтобы они позволили мне коснуться её первым и последним поцелуем. Но они сказали, нет, это невозможно, ибо моё прикосновение окончательно оборвёт нить её жизни.

Затем они разбудили её и заставили записать их слова, а я стоял рядом и слушал, и каждое слово было словно гвоздь, заколоченный в гроб, в котором была окончательно похоронена моя надежда. Она писала, словно во сне, пока не закончился постыдный рассказ о моей жизни. Мне осталось только сообщить ей, что между нами все кончено и она свободна от моего нечистого присутствия и моей своекорыстной любви. Я сказал ей — прощай! Эти слова упали каплями крови прямо из моего сердца и ледяной стужей опалили и сокрушили её сердце. Потом я повернулся и покинул её — не помню как — но, уходя, я почувствовал, что веревка, привязывавшая меня к моей могиле и моему бренному телу, ослабла. Я был свободен… свободен, чтобы идти куда хочу… одинокий и всеми оставленный!

И что же потом? О, горе! Я пишу эти слова, и слёзы благодарности застилают мои глаза, и я пересиливаю себя, чтобы продолжать писать! Далее случилось, что та, которую мы считали слабой и хрупкой, та, за которую мы собирались принять решение, позвала меня назад силой любви, сметающей на своём пути все преграды. Она звала меня к себе. Она сказала, что никогда не откажется от меня, так как я люблю её. «Давай забудем прошлое. Даже если ты в самых недрах Ада, я всё равно буду любить тебя, стремиться к тебе по праву — по праву моей люби, — чтобы помогать тебе, утешать и ублажать тебя, пока Бог в Своём великодушии не простит тебе прошлые грехи и не возвысит снова». И я пал на землю, рыдая так, как только может рыдать человек с сильной волей, когда его сердце, измученное, разорванное на части и оцепеневшее, внезапно чувствует прикосновение нежной и любящей руки и находит облегчение в потоке слёз.

Вернувшись к возлюбленной, я опустился перед ней на колени и, хотя мне не позволили коснуться её, спокойный и прекрасный дух-хранитель шепнул ей, что её мольба услышана, и что скоро она сама поведёт меня к свету. И тогда я покинул мою возлюбленную, но, уходя, увидел, как белая фигура ангела склонилась над ней, чтобы укрепить и утешить ту, которая сама была подобна ангелу света. Я оставил её с упомянутыми духами, а сам направился бродить в ожидании, когда она призовёт меня к себе снова.

Моя возлюбленная проснулась на следующий день после короткого тревожного сна, в который погрузили её излучающие свет духи, и отправилась навестить доброго и праведного человека, которого она встретила, когда металась в попытках разыскать меня даже за порогом могилы.

Она сказала себе, что, если правда всё, что говорят о таких людях, спиритуалистах, она с их помощью сможет поговорить со мной. По совету тех, кто её окружал, она нашла этого человека, который был известен как врачеватель и медиум. И он ей сказал, что если она действительно этого желает, то может сама записывать послания от так называемого мёртвого.

Обо всём этом я узнал гораздо позднее. В то время я мог только почувствовать призывный голос той, чья власть надо мной была неизмеримо велика, и, послушный ей, я обнаружил, что стою в какой-то слабо освещённой комнате. Я говорю, что освещение было слабым, так как окружающая темнота смягчалась лишь светом, исходившим от моей возлюбленной, которая сияла как звезда.

Именно к тому благочестивому человеку, о котором я говорил, она и отправилась, и именно её голос, обращенный к нему, привлёк меня. Она рассказала ему о том, что произошло прошлой ночью, как она любит меня и с какой радостью она отдала бы свою жизнь, если бы этим смогла, утешить меня и помочь мне. А этот человек обращался к ней с такой добротой, что я от всего сердца был ему благодарен и храню благодарность до сих пор. Он подарил мне огромную надежду. Он говорил моей возлюбленной, что, хотя узы, связывающие бренное тело с землёй, разрываются со смертью, я волен любить её, так же как и она вольна платить мне любовью, и никто лучше неё не сможет помочь мне подняться, ведь её любовь, как ничто иное, может дать мне утешение и надежду и скрасить мой покаянный путь. И кто, как не она, имеет на это полное право, ведь моя любовь к ней чиста и неподдельна, а её любовь ко мне — сильнее смерти, поскольку она переступила порог жизни. Этот человек был сама доброта, он помог мне поговорить с ней, объяснить ей многие вещи, которые я не смог объяснить накануне, когда моё сердце страдало от уязвлённого самолюбия. Он помог найти оправдание моему прошлому, хотя я понимал, что ничто не может служить оправданием для совершенных мной грехов. Он предоставил мне возможность сказать ей, что, несмотря на мои прошлые злодеяния, она была для меня священна, что я любил её так, как никого на свете. Он успокоил и поддержал её своей добротой, и за это я был благодарен ему ещё больше, чем за его помощь мне. И когда она, наконец, ушла от него, и я проводил её до её дома, в наших сердцах светился луч надежды.

Когда мы пришли к ней, я обнаружил, что два её брата-духа и ещё другие, которым она была дорога, воздвигли вокруг неё стену, сквозь которую я был не в силах проникнуть и, хотя я находился неподалеку от неё, приблизиться к ней не мог. Я решил вернуться к тому доброму человеку и просить у него помощи.

Я вернулся к нему на крыльях желания, ибо очень скоро оказался у него. Он тут же узнал о моем присутствии и, как это ни странно, понял многое, хотя и не всё, из того, что я говорил ему. Он понял смысл того, что я хотел сказать, и в свою очередь поведал мне многое, о чём я умолчу, поскольку это касается только меня. Он уверил меня, что, если я вооружусь терпением, со временем всё будет хорошо. И хотя родные моей возлюбленной возводят вокруг неё духовную стену, она силой своей воли будет всегда притягивать меня к себе и никакие стены не будут преградой для её любви. Если я буду изучать духовные принципы и работать над собой, пропасть между нами исчезнет. Успокоенный, я ушёл от него и побрел дальше, сам не зная куда.

___________________

Я смутно чувствовал, что в темноте меня окружают существа, подобные мне самому, но едва мог видеть их. Я ощущал себя таким потерянным и одиноким, что подумал о возвращении к своей могиле, и силой мысли вскоре оказался там.

Цветы, принесённые моей возлюбленной, уже завяли. Она не приходила два дня. После нашего разговора она, казалось, забыла о теле, погребённом в земле, и мне от этого было хорошо, этого я и хотел. Хорошо, что она забыла о мертвом теле и обратилась мыслями к живому духу.

Но даже увядшие, цветы говорили о её любви, и я попытался поднять один из них, белую розу, чтобы унести её с собой, но обнаружил, что не могу ни взять её, ни даже прикоснуться к ней. Моя рука проходила сквозь розу, словно та была лишь отражением цветка.

Я направился к тому месту, где в головах могилы стоял белый мраморный крест, и увидел, что на нём написаны имена двух братьев моей возлюбленной. И тогда я понял, что она совершила из любви ко мне: она велела положить моё тело рядом с теми, кого больше всего любила. Я был так тронут, что снова заплакал, и мои слёзы, словно капли росы, падали на моё сердце, вымывая из него горечь.

Я почувствовал себя таким одиноким, что встал и побрёл прочь, слившись с толпой темных блуждающих призраков, и некоторые из них оборачивались мне вслед; должно быть, как и я, они плохо видели.

Однако вскоре три тёмные формы, очертаниями похожие на фигуры двух женщин и одного мужчины, миновав меня, внезапно вернулись и последовали за мной. Мужчина коснулся моей руки и сказал: «Куда ты направляешься? Видно, что ты недавно пришел сюда, иначе бы ты так не спешил. Здесь не принято спешить, ведь мы все знаем, что впереди у нас — вечность». Потом он рассмеялся, и смех его был так холоден и резок, что я весь внутренне содрогнулся. Обе женщины подхватили меня под руки со словами: «Пошли с нами. Мы покажем тебе, как можно насладиться жизнью даже после смерти. У нас нет своих тел, чтобы ощутить наслаждение, но мы на некоторое время воспользуемся телами смертных. Идем с нами, и мы покажем тебе, что удовольствия можно испытать и здесь».

Тяготясь одиночеством, я был рад, что со мной заговорили, хотя вид этих троих показался мне отталкивающим, — на мой взгляд, женщины были ещё отвратительнее, чем мужчины. Решив посмотреть, что произойдёт, я склонился к тому, чтобы позволить им увлечь меня за собой, и уже повернулся в их сторону, как вдруг, в едва различимой дали, будто отблеск света на тёмном облаке, я увидел духовный образ моей чистой и нежной любви. Её глаза были закрыты, как тогда в моём первом видении, но, как и прежде, она протягивала ко мне руки, а её голос небесным звучанием раздался в моих ушах: «О, берегись, берегись! Не ходи с ними! Они недобрые, а их путь ведет к погибели». Потом видение исчезло, а я как во сне оттолкнул от себя этих существ и поспешил скрыться в темноте. Долго ли, далеко ли я брёл — не знаю. Я стремился убежать от воспоминаний, преследовавших меня, и в моем распоряжении было всё бесконечное пространство.

Наконец я присел на землю передохнуть и тут заметил мерцающий луч света, прорезавший тьму. Приблизившись, я увидел, что свет излучает комната, и я мог её видеть, но сияние так слепило мои глаза, как если бы я, находясь на Земле, смотрел прямо на полуденное солнце. Я не мог этого выносить и хотел уже отвернуться, как вдруг послышался голос: «Останься, усталый путник! Здесь ты найдёшь и руки, готовые помочь, и участливые сердца. А если ты желаешь увидеть свою возлюбленную, войди. Она здесь, и ты сможешь поговорить с ней». Я никого не увидел, но почувствовал, как чья-то рука набросила мой плащ мне на голову, чтобы оградить меня от пронзительно яркого света; потом кто-то ввёл меня в комнату и усадил в большое кресло. Я почувствовал себя таким усталым, таким утомлённым, что был несказанно рад возможности отдохнуть! А в этой комнате царило спокойствие, и мне показалось, что я нашел путь на небеса.

Некоторое время спустя я, подняв глаза, увидел перед собой двух кротких и дружелюбных женщин, показавшихся мне двумя ангелами, и спросил себя:

«Неужели я приблизился к небесам?». Я снова огляделся. Мне показалось, что моё зрение улучшилось, ибо позади этих прекрасных женщин — я не смел поверить, так велика была моя радость! — Я заметил её, мою возлюбленную, которая немного грустно, но очень нежно улыбалась, обратив взор в мою сторону. Она улыбалась, но я знал, что она не видит меня; меня могла видеть только одна из находившихся в комнате женщин и именно она тихим голосом описывала ей мой внешний вид. Моя любимая, казалось, осталась довольна, услышав подтверждение того, что поведал ей обо мне тот человек. Она рассказала присутствовавшим там женщинам о том, какой замечательный опыт общения со мной она пережила, и что этот опыт был в её понимании похож на странный сон. Мне хотелось закричать, чтобы сообщить ей, что я действительно рядом, что я по-прежнему жив, по-прежнему люблю её и верю в её любовь ко мне, но я не мог двинуться с места, меня сковали чары, некая сила, которая, как я смутно чувствовал, не пускала меня.

Затем те две доброжелательные дамы заговорили, и я узнал, что они вовсе не ангелы, поскольку всё ещё пребывают в своих земных телах, и она могла их видеть и говорить с ними. Они многое рассказали о свершениях того доброго человека, призванного вселять надежду в таких грешников, как я. Тот же голос, который пригласил меня войти, спросил, не хочу ли я, чтобы одна из женщин написала за меня письмо. Я ответил: «Да! Тысячу раз да!» Потом я начал говорить, и дух побудил женщину записывать за мной. Я поведал моей возлюбленной, что я жив, что я люблю её. Я просил её никогда не забывать меня, всегда думать обо мне, ибо мне для поддержки нужна вся её любовь и вся её помощь. Я говорил, что мои чувства к ней не изменились, хотя сейчас я слаб и беспомощен и не могу сделать так, чтобы она увидела меня. А она! Ах! Она обратилась ко мне с такими нежными словами, что я не могу повторить их сейчас; слишком священные для меня, они навечно запечатлелись в моем сердце.

___________________

Период, последовавший за этой встречей, был для меня как глубокий сон. Я так утомился, что, покинув комнату, отошел немного в сторону и прямо на земле погрузился в глубокое забытье без сновидений. Разве имело значение, где мне отдыхать, если вокруг меня была сплошная ночь?

Я не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Тогда я не имел возможности отсчитывать ход времени иным способом, кроме как мерой пройденных мною страданий и невзгод. Я очнулся от моего забытья немного освежённый и с гораздо более чёткими ощущениями, чем прежде. Движения мои оживились, в моих членах я ощутил новую силу и свободу и одновременно неожиданное чувство голода, какого никогда раньше не ощущал. Потребность в пище стала такой нестерпимой, что я отправился на поиски еды и долгое время ничего и нигде не мог найти. Наконец я отыскал что-то похожее на засохший сухарь, всего несколько крошек, но я был рад им и, съев, почувствовал некоторое облегчение. Здесь я замечу, что духи действительно едят, но они едят то, что можно назвать духовным эквивалентом вашей пищи, они так же остро ощущают голод и жажду, как и вы, живущие на Земле, хотя наша пища и наши напитки доступны вашему материальному зрению не более чем духовная субстанция наших тел, в то время как для нас все это — объективная реальность. Если бы я был пьяницей или чревоугодником в те времена, когда обладал земным телом, я бы ещё скорее почувствовал мучительный аппетит. Но в этом отношении я всегда был сдержан, поэтому, хотя в первый момент я с отвращением отвернулся от сухих крошек, после некоторого размышления я сказал себе, что в данное время у меня нет иного пути, чтобы раздобыть что-либо, а значит, подобно нищему, мне лучше удовлетвориться нищенским куском.

Мои мысли снова вернули меня к моей возлюбленной, унося на своих крыльях мой дух, и я вновь оказался в той комнате, где тогда видел её и тех двух женщин. На этот раз я без промедления проник внутрь и был встречен двумя духами-мужчинами, чьи формы я едва различал. Нас разделяло подобие тонкого занавеса, сквозь который я видел двоих духов-мужчин, нескольких женщин и мою возлюбленную. Мне было сказано, что я могу написать моей любимой ещё одно письмо через посредство женщины, которая записывала мои слова прежде. Мне страстно захотелось попытаться сделать так, чтобы моя возлюбленная сама, своей рукой записывала мои слова моими усилиями, как она это делала с помощью её духа-хранителя. Мне разрешили попробовать. К своему разочарованию, я обнаружил, что не могу этого сделать; она осталась глуха к моим словам, и мне пришлось отказаться от своего желания и смириться с тем, чтобы, как и прежде, мои слова записывала та женщина. Продиктовав своё послание, я некоторое время молча наблюдал за выражением прекрасного лица моей возлюбленной, как имел обыкновение делать это в прежние дни. Мои мечты были прерваны одним из духов-мужчин, молодым человеком с серьезным выражением красивого — как мне показалось — лица. Он обратился ко мне и заговорил тихим и доброжелательным голосом, поведав, что, если я действительно хочу, чтобы моя возлюбленная сама записывала то, что я буду ей диктовать, мне следует вступить в братство кающихся грешников, подобно мне изъявившим желание изменить свой путь в лучшую сторону, в среде которых я узнаю многое из того, что до сих пор было мне неведомо. Это поможет мне проникнуть в её душу и одновременно даст мне желанную привилегию иногда быть с ней, пока она живет на Земле. Он сказал, что путь покаяния тяжек, очень тяжек, крута и длинна лестница восхождения, велики предстоящие труды и страдания, но в конце пути меня ждёт прекрасная и благая страна, в которой я узнаю такое счастье, о котором не мог бы и мечтать.

Он уверил меня, как это сделал бы обычный земной человек, что моё изуродованное тело, которое я старательно скрывал от глаз моей возлюбленной, изменится по мере качественного изменения моего духа, что я снова обрету приятную внешность, чтобы моей возлюбленной не было горько смотреть на меня. Если я останусь бродить на Земле как сейчас, то скорее всего снова окунусь в поиски так называемых удовольствий и в этой атмосфере духовной деградации окончательно потеряю возможность быть рядом с моей возлюбленной. Ради её блага те, кто охраняет её, будут вынуждены изгнать меня. С другой стороны, если я вступлю в братство, мне так помогут, так поддержат и научат меня, что, когда наступит моё время вернуться на земной уровень, я буду достаточно вооружён и защищён, чтобы побороть любое земное искушение.

Я вслушивался в слова серьёзного и благородного духа с удивлением и растущим желанием узнать больше об этом братстве и попросил его проводить меня туда. Он с готовностью пообещал мне это, а также объяснил, что я могу оказаться там лишь по своей доброй воле и собственному выбору. Стоит мне только пожелать покинуть его, я смогу сделать это в тот же час. «В мире духов все свободны», — сказал он. — «Ведущими побуждениями здесь являются только собственные желания и намерения. Если ты научишься вырабатывать в себе высокие желания, у тебя найдутся средства, чтобы достичь их, тебе будет оказана вся необходимая поддержка и помощь. Ты из тех, кто не познал силу молитвы. Ты узнаешь всё это сейчас, ибо всё приходит через посредство серьёзной молитвы, сознательной или бессознательной. И добрые, и злонамеренные желания — они все равно, что молитвы, и в ответ на них вокруг человека собираются силы зла или добра».

Я снова почувствовал сильное утомление и усталость, и он посоветовал мне попрощаться с моей возлюбленной и расстаться с ней на некоторое время. Он объяснил, что я наберусь сил и дам ей возможность сделать то же самое, если на время покину её и остановлюсь в том месте, о котором он мне говорил. Также было бы хорошо, если бы она не пыталась писать в течение трех месяцев, ибо её способности медиума подверглись суровому испытанию, и, не отдохнув, она нанесет своему здоровью большой ущерб. Мне же потребуется время на то, чтобы усвоить простейшие уроки, как проникнуть в её душу.

Ах, как тяжело было для нас обоих дать такое обещание! Но она первая подала пример, и мне оставалось только следовать ему. Если она старалась вооружиться силой и терпением, я должен был сделать то же самое. И я дал обет: если Бог, Которого я так долго не признавал, вспомнит обо мне и простит меня сейчас, я отдам всю свою жизнь, все свои силы, чтобы исправить зло, совершённое мной. И вот случилось, что я покинул на время неспокойный земной уровень духовного мира, с которым я так мало успел познакомиться и в котором мне предстояло ещё так долго быть и так много страдать! Покидая комнату, чтобы последовать за своим провожатым, я обернулся в сторону моей возлюбленной, помахал ей на прощание рукой и попросил, чтобы добрые ангелы и Бог освятили своей вечной милостью и заботой — нет, конечно же, не меня, я не смел просить об этом! — Её. И последнее, что я успел увидеть, был взгляд её нежных глаз, которым она провожала меня с любовью и надеждой. Они были мне опорой в течение многих томительных и мучительных часов.

Глава 4. Братство Надежды

В духовном мире имеется множество странных мест, наблюдается множество удивительных сцен и существует множество организаций для помощи кающимся душам, но я не встречал ничего более необычного, чем Дом Помощи, основанный Братством Надежды, куда меня и привели. В ослаблённом состоянии моих духовных сил я не мог хорошо разглядеть место, куда попал. Можно сказать, что я был оглушён, ослеплён и парализован. Осознавая присутствие других, я лишь с трудом мог видеть и слышать их или заставить других услышать меня; и хотя я сам смутно различал предметы, всё это было подобно тому, как если бы я находился в совершенно темном помещении, где лишь ничтожный мерцающий источник света освещал мне путь. Раньше на Земле я такого не ощущал, ибо в темноте мог видеть и слышать достаточно, чтобы осознавать всё, что происходит вокруг меня. Именно совершая тот небольшой подъем на уровень выше земли, я почувствовал ощутимые изменения моего духа. То время тьмы было для меня столь страшным, что даже сейчас я вспоминаю его с ужасом: ведь я страстно любил солнце и свет. Я родился в стране, где всегда светит яркое солнце, где так насыщенны краски, где небо такое чистое, а цветы и окружающая природа так прекрасны и где я так любил и свет, и тепло и мелодичную музыку, и именно там после моей смерти меня ждали тьма, холод и тоска — ужасающая и всепоглощающая тоска, которая укрыла меня как мантия ночи и от которой мне не было избавления. Эта безумная тоска окончательно сокрушила мой дух. На Земле я был горд и высокомерен. Я происходил из рода, члены которого никогда и ни перед кем не склоняли головы. В моих жилах текла кровь гордых аристократов. Через мать я был связан узами родства с великими мира сего, с теми, чьи амбиции своевольно играли судьбами королевств. А теперь самый ничтожный, самый жалкий, самый бедный нищий на моей родной улице был значительнее и счастливее меня, ведь у него, по крайней мере, был солнечный свет и свежий воздух, и теперь уже я стал низким и недостойным изгоем в тюремной клетке.

Если бы не моя путеводная звезда, если бы не мой ангел света, если бы не надежда, которую она внушала мне своей любовью, я был бы окончательно поглощён апатией и отчаянием. Но, думая о её ожиданиях, когда она давала обет прожить жизнь ради меня, вспоминая её чудную и нежную улыбку и слова любви, обращенные ко мне, я чувствовал в своем сердце новый подъём мужества и старался укрепить свои выдержку, терпение и решимость. Мне была важна любая помощь, ибо начался мой период страданий и терзаний, о котором бессмысленно рассказывать кому-либо в надежде найти понимание.

Место, где я находился, имело очень слабое освещение. Оно напоминало огромную тюрьму — полутёмную, с размытыми очертаниями окружающих предметов. Позднее я разглядел, что это было здание из тёмно-серого камня (по моей оценке, такого же тяжёлого, как земной камень), внутри которого было проложено множество длинных коридоров. Хотя были там и огромные залы, или комнаты, в основном, пространство было поделено на бесчисленные помещения, очень маленькие и тесные, крайне слабо освещённые и скудно обставленные. Каждый дух получает только то, что сумел заслужить за свою земную жизнь, а некоторым не досталось ничего, кроме жалкой подстилки, на которой они лежали в страданиях, ибо там страдали все. Помещение называлось Домом Скорби, но также и Домом Надежды, ибо все стремились душой к свету, и для каждого начался период надежды. Каждый уже стоял одной ногой на нижней ступени лестницы надежды, по которой каждому со временем предстояло подняться на небеса.

В моём маленьком закутке не было ничего, кроме кровати, стола и стула, — ничего больше! Я проводил время либо в отдыхе и размышлениях в своей комнате, либо вместе с другими, которые, как и я, вскоре достаточно окрепли, чтобы присутствовать на лекциях, устраиваемых для нас в большом зале. Лекции показались мне удивительными. Они строились в форме рассказа, но всегда затрагивали каждого из нас до глубины души, когда в них упоминались наши собственные прегрешения. Много трудов было положено на то, чтобы, глядя на вещи со стороны, мы поняли все последствия каждого своего проступка, когда ради своекорыстия чинили зло и намеренно унижали душу другого человека. Очень многое из того, что мы сделали, оправдывая свои поступки, утверждением, будто все так поступают, или считая, что мы, как мужчины, имеем на это право, было показано нам с позиции другой стороны, в разной степени пострадавшей от нас, или невольной причиной падения которой мы становились; с позиции жертвы социальной системы, которая была изобретена и которая поддерживалась ради удовлетворения наших своекорыстных страстей. Я не стану подробно пересказывать содержание этих лекций, но те из вас, кто знает, что представляют собой порочные соблазны больших городов на Земле, легко могут представить себе предмет обсуждения. После лекций мы видели себя в таком неприглядном свете, лишенными условных социальных покровов земной жизни, что возвращались к себе в каморки пристыженными и опечаленными и там размышляли о своём прошлом и настраивались каким-либо образом искупить в будущем свои проступки.

В этом нам была оказана большая помощь, ибо одновременно с выявлением наших проступков и объяснением их последствий нам всегда указывали способ изменить и преодолеть возникающие внутри нас злонамеренные желания, заплатить за свои грехи своевременными усилиями и уберечь других от зла, в которое мы сами погрузились. Эти уроки имели целью подготовить нас к следующей ступени нашего роста, на которой нам предстояло быть посланными на Землю, чтобы незримо и неосязаемо помогать смертным, старающимся справиться с одолевавшими их земными соблазнами.

Если не было лекций, мы были вольны идти куда пожелаем, то есть, конечно, те из нас, кто ощущал в себе достаточно сил, чтобы передвигаться. Некоторые, оставившие на Земле дорогих людей, шли навестить их, хотя и незаметно, увидеть тех, кого они любят. Но нас всегда предупреждали, чтобы мы не задерживались около обилия соблазнов на Земле, ибо многим из нас было бы трудно им противостоять.

Самые стойкие из нас, те, кто обладал необходимыми качествами и желанием применить их, занимались тем, что добавляли сил слабым и тем, кто по причине крайней распущенности, проявленной в своей земной жизни, пребывал в таком ужасном состоянии великого истощения и измождения, что мог лишь лежать беспомощно в своих каморках, в то время как другие давали им некоторое облегчение, стараясь пополнить их энергию. Здесь я должен дать вам описание изумительной системы врачевания несчастных духов, применяемой в Доме Надежды.

Некоторые из более высоких духов, чьи естественные желания и вкусы позволяли им быть врачами и лекарями, с помощью других духов более низкой степени развития ухаживали за беднягами, которые тяжелее всех страдали — хотя все там были страдальцами — и посредством магнетизма и энергии других могли дать несчастным духам облегчение в их боли, погружая их во временное забвение, и, хотя, пробудившись, они вновь начинали страдать, во время таких передышек их дух накапливал силу и выносливость. Так продолжалось, пока время и рост духовности не заглушали их страдания, после чего они, в свою очередь, сами начинали, если вполне готовы к этому, пополнять энергией других, продолжающих страдать.

Невозможно чётко описать всё, что я знаю об этом месте и его обитателях, ибо сходство с земной больницей в данном случае очень велико, но существует множество мелких нюансов, которые не имеют никакого сходства с чем бы то ни было на Земле, хотя с прогрессом науки знания там значительно обогащаются. В этом месте всё было погружено в темноту, поскольку несчастные духи, обитавшие там, не обладали внутренним светом счастливых духов, излучающих его в атмосферу, ибо именно состояние самого духа в духовном мире делает светлым или темным его окружение. Темнота явилась следствием почти полной слепоты несчастных духов, чьи духовные чувства, не получив достаточного развития на Земле, делали их обладателей невосприимчивыми к своему окружению. Точно так же люди, родившиеся на Земле слепыми, глухими и немыми не имеют никакого понятия о вещах, очевидных для всех прочих, обладающих полнотой чувств. Посещая сферу земной жизни, которая гораздо больше соответствовала степени их развития, эти бедные духи постоянно пребывали в темноте, хотя и не полной, ведь они обладали способностью различать формы существ подобных себе, с которыми они могли бы вступить в прямой контакт общения, так же как и со смертными, которые оставались на очень низкой ступени духовного развития. Как бы ни были высоки и духовны смертные, всё же бесплотные духи будут восприниматься ими в виде едва различимых теней или не восприниматься вообще.

Каждый из «работающих» Братьев Надежды, как их называли, имел при себе крошечный светильник похожий на звезду, его лучи освещали темноту посещаемой каморки, оставляя луч надежды везде, где бы ни побывали братья.

Я сам в первое время так сильно страдал, что просто не покидал своей каморки и пребывал в состоянии жалкого безразличия, следя за приближением мерцающей искры, которая, перемещаясь вдоль коридора, обычно миновала мою дверь. Я размышлял, сколько времени пройдет по земным меркам, прежде чем огонёк вернётся. Но не так уж долго пролежал я в полной прострации. Не в пример несчастным духам, которые к остальным своим порокам добавляли ещё и тягу к пьянству, душа моя была так чиста, а желание исправиться так сильно, что я не мог долго оставаться безучастным, и, едва почувствовав, что могу двинуться с места, я попросил поручить мне какое-нибудь дело, пусть самое незначительное, лишь бы быть полезным. И мне, как уже обладающему сильной магнетической энергией, было поручено помогать несчастному молодому человеку, который был полностью неподвижен и который лежал, беспрестанно издавая стоны и вздохи. Бедняге было всего тридцать лет, когда он лишился своего земного тела, но за свою короткую жизнь он до такой степени погряз в разврате, что преждевременно погубил себя и вот теперь страдал, терпя такие ужасные муки, происходящие от воздействия на его дух тех сил, которые он растревожил, что мне порой было невыносимо наблюдать его терзания. В мои обязанности входило совершать над ним успокаивающие пасы руками. Так он получал некоторое облегчение, а временами приходил дух более высокий, чем я, и погружал его в забытье. Всё это время я и сам продолжал страдать душой и духовным телом, ибо в низших сферах дух ощущает телесные страдания. По мере возвышения страдания фокусируются на более ментальном уровне. С повышением уровня духовности утончается материальная оболочка и все материальное, включая боль, исчезает.

По мере того как мои силы росли, оживлялись и мои желания, причиняя мне такую муку, что часто меня тянуло сделать то, что делали многие несчастные духи, — мне страстно хотелось вернуться на Землю, чтобы удовлетворить свои желания посредством материальных тел тех, кто всё ещё оставался на Земле. Мои телесные мучения стали невыразимо жгучими, а сила моего духа, которой я так гордился и которую привык направлять по дурному руслу, заставляла меня страдать ещё больше, чем тех, кто был слаб. Так же как мускулы атлета, усиленно тренировавшего их, начинают со временем стягиваться и причинять ему жестокую боль, та же мощь и та же сила, которыми я злоупотреблял в раннюю пору своей жизни, теперь начали, вследствие неизбежной реакции моего духовного тела, причинять мне тягостные страдания. Становясь всё сильнее и вновь обретая способность наслаждаться всем, что приносило мне радость во время моей земной жизни, я почувствовал, что желание испытать наслаждение выросло непомерно и уже едва сдерживал себя, чтобы не вернуться к земным чувственным удовольствиям, всё ещё воспринимаемым нами как огромное искушение, используя тело тех, кто пребывал в земной оболочке и чья омерзительная жизнь и низменные желания ставили их на один уровень с духами земными. Многие, ах! Многие из тех, кто пребывал в Доме Надежды, поддавались соблазнам и на время возвращались на Землю, чтобы блуждать там, и рано или поздно возвращались, измождённые и еще более деградировавшие. Все были свободны и могли по своему желанию либо уйти, либо остаться. Любой мог вернуться, если хотел. Двери Дома Надежды никогда и ни перед кем не закрывались, каким бы неблагодарным и недостойным он ни проявил себя, и я часто удивлялся, какое бесконечное терпение и участие мы там встречали в ответ на свои слабости и грехи. Оставалось только искренне пожалеть тех несчастных, которые превратились в настоящих рабов своих самых низменных желаний и до такой степени, что не могли противостоять им и время от времени поддавались их влечению, и потом, пресыщённые и истерзанные, не могли сдвинуться с места, как тот несчастный молодой человек, мой подопечный.

Что касается меня, то я тоже поддался бы искушению, если бы не мысли о моей чистой любви, если бы не надежда и чистые желания, которые она внушала мне. И я мог только сожалеть о тех несчастных заблудших душах, которые не были удостоены блага, дарованного мне. Я очень часто бывал на Земле, но только там, где жила моя возлюбленная, её любовь постоянно притягивала меня, уводя от соблазнов, в чистый мир её дома, и хотя я никогда не приближался к ней настолько, чтобы коснуться её, из-за мешавшей ледяной незримой стены, о которой я уже рассказывал, я стоял по другую сторону и любовался, как она сидела за работой, читала или спала. Когда я бывал там, она смутно чувствовала моё присутствие, шептала моё имя или поворачивалась в мою сторону с грустной и нежной улыбкой, воспоминание о которой я уносил с собой, чтобы скрасить мои часы одиночества. Она, моя любовь, была печальна, ах! Так печальна, бледна и хрупка, что моё сердце разрывалось от боли, но тем не менее я любил наши встречи. Я видел, что, несмотря на все её попытки казаться храброй и терпеливой, напряжение для неё было почти невыносимым, и она таяла день ото дня. Кроме всего прочего, в её жизни были и другие испытания: семейные неурядицы, сомнения и страхи родных в связи с её отрешённостью и общением с потусторонним миром. Временами её мучили сомнения, не является ли всё это безумным обманом, сном, от которого она пробудится, чтобы обнаружить, что нет никакой связи между мёртвыми и живыми, нет никаких средств, с помощью которых она могла бы сблизиться со мной снова. Глухое отчаяние охватывало меня, как и её, когда я стоял рядом с ней и читал её чувства, беспомощный и бессильный, не имея дать ей возможности почувствовать своё присутствие, и молился, чтобы мне позволили каким-либо образом сообщить ей, что я рядом.

Однажды ночью, наблюдая, как она, утомлённая слезами, погружается в сон, я, сам на грани скорбных слёз за нас обоих, внезапно почувствовал на своём плече прикосновение и, оглянувшись, узрел её духа-хранителя, который помог мне тогда поговорить с ней. Он спросил меня, смогу ли я сохранить спокойствие и сдержанность, если он позволит мне поцеловать её во сне. Обезумев от этой новой радости, я с готовностью дал ему обещание. Взявшись за руки, мы вместе прошли сквозь ледяную стену, прежде непроницаемую для меня. Склонившись над ней, мой провожатый совершил какие-то странные движения рукой, а потом, подержав мою руку в своей несколько мгновений, разрешил мне осторожно коснуться её. Она спокойно спала, на её ресницах всё ещё блестели капельки слёз, а её прекрасные губы были слегка полуоткрыты, словно она разговаривала во сне. Одна её рука лежала около щеки, и я взял её в свою руку легко и нежно, стараясь не разбудить спящую. Её рука полуосознанно сжала мои пальцы, и такая радость отразилась на её лице, что я испугался, что она проснется. Но нет! Светлый дух улыбнулся нам обоим и сказал: «Поцелуй её сейчас». И я — ах! — Наклонился над ней и наконец впервые поцеловал её. Я поцеловал её не один, а дюжину раз и так страстно, что она проснулась, а светлый дух поспешно отодвинул меня в сторону. Она огляделась и тихо спросила: «Я сплю или действительно здесь мой любимый?» Я ответил: «Да». Казалось, она услышала, ибо она улыбнулась так нежно — ах! — Так нежно, снова и снова повторяя тихонько моё имя.

Немало времени прошло после этого, прежде чем мне позволено было снова прикоснуться к ней, но я часто бывал рядом, и радость той встречи долгие часы согревала наши сердца. Я видел, как реален был мой поцелуй, он был для меня якорем надежды, позволившим мне поверить, что настанет время, и я смогу дать ей почувствовать моё прикосновение и получить возможность общаться с ней.

Глава 5. Духи Земного Уровня

Наконец и для меня настало время покинуть Дом Надежды и отправиться дальше, укрепившись полученными уроками, отрабатывать свой долг на Земле и в тех нижних сферах, в которых я погряз в своей земной жизни. Восемь месяцев из девяти прошло с тех пор, как я умер. Я снова окреп и стал сильным. Я уже мог свободно перемещаться в сфере Земли. Моё зрение и все другие чувства так оживились, что я прекрасно видел, слышал и чётко изъяснялся. Свет вокруг меня стал подобен сумеркам, или времени, когда ночь только начинает переходить в день. Для моих глаз, привыкших так долго находиться в темноте, этот слабый свет был радостью, хотя со временем я так стосковался по настоящему дневному свету, что эти мрачные сумерки стали казаться мне чудовищной и мрачной насмешкой. Края, раскинувшиеся там, на третьем круге земной поверхности, или на первой сфере, носит название «Сумеречной Страны», и именно туда уходят души людей, которые при жизни были эгоистами и материалистами, чтобы достигнуть более высокой ступени развития. Но даже эти Сумеречные Края по своему уровню на порядок выше уровня «Блуждающих духов», обитатели которых так и остались бродить, привязанные к месту своего прежнего земного обитания.

Мне предстояло начать работу непосредственно на Земле с поисков и, как выражаются люди, «в погоне за удовольствиями», хотя нет более мимолетного удовольствия, нет более низкой степени падения, чем та, до которой люди опускаются при жизни. Но теперь я открыл для себя ценность учения и опыта, которые приобрел за время моего пребывания в Доме Надежды. Искушения, которые некогда казались мне такими соблазнительными, теперь меня не привлекали. Я знал, какого рода удовлетворение они приносят, но знал также и цену, которой необходимо за них расплачиваться. Итак, контролируя какого-либо смертного, вверенного моим заботам, что мне часто приходилось делать, я был далёк от искушения воспользоваться моим телом для собственного удовлетворения.

Только очень немногие люди, будучи в своей земной оболочке, понимают, что духи могут — и они очень часто это делают — до такой степени завладеть телом смертного мужчины или женщины, что временами земное тело переходит в полное владение к бестелесному духу, уходя из-под власти своего законного владельца. Во многих случаях приступы так называемого сумасшествия возникают под силовым воздействием низших духов-злопыхателей или духов-распутников, которые, воспользовавшись слабоволием или другими возможностями, вступают в тесный контакт с духами, обитающими в теле, которым они хотят завладеть. Среди ученых древних цивилизаций этот факт считался общепризнанным и был предметом изучения, наряду с другими науками оккультного характера, которыми мы в 19 веке, в своем высокомерии, считали возможным пренебречь, даже не пытаясь, по возможности, вычленить из них зерна истины, несущие в себе благо на протяжении всех эпох, которые следовало бы извлечь из огромной кучи всевозможного хлама, где погребли их последовавшие за ними поколения мужчин и женщин.

Работа, которая была мне поручена, покажется вам не менее странной, чем мне самому, когда я начал ею заниматься. Великое Братство Надежды было всего лишь одним из многочисленных обществ, которые существуют в духовном мире с целью оказания помощи всем, кто в ней нуждается. Его программы выполняются повсюду, во всех сферах, и его членов можно встретить как в низших, так и в высших сферах, окружающих Землю, и даже в удаленных сферах солнечных систем. Они подобны неизмеримо длинным цепям духов, где низшим и жалким оказывали помощь и поддержку те, кто находился выше их.

Обычно в Братство приходил запрос, что необходимо помочь кому-нибудь из взбунтовавшихся смертных или несчастных духов, и тот из братьев, кто считался наиболее подходящим для этого, отправлялся на помощь. Обычно это выпадало тем из нас, кто в своей жизни не устоял перед сходным искушением и пережил все горькие последствия своего проступка и угрызения совести за совершённый грех. Часто бывало, что мужчина или женщина, которым нужно было помочь, подсознательно посылали сигнал о помощи, чтобы побороть обуревающее их искушение, и это само по себе звучало как молитва, которая раздавалась в духовном мире криком детей Земли, взывающих к обитателям духовного мира — в своё время таких же сыновей и дочерей Земли. Бывало так, что некий дух, близкий и родной страждущему, обращался от имени несчастного к нам, чтобы мы пришли на помощь его подзащитному. В этом случае мы сопровождали и контролировали того, кому мы желали помочь, пока соблазн не оставлял его. Иногда мы так тесно сживались со смертным в течение проведенного вместе с ним времени, что буквально жили его жизнью и его мыслями, делили с ним всё пополам. И в таком двойственном положении мы, бывало, часто страдали самым ужасным образом от беспокойства за этого человека, чьи мысли стали почти нашими собственными, и от того, что его тревога стала нашей тревогой, не говоря уже о том, что, вновь переживая эпизод из собственной прошлой жизни, мы повторно испытывали скорбь, угрызения совести и горечь за упущенное время. Он же, страдалец, со своей стороны ощущал, хотя и не с крайней степенью остроты, скорбное состояние нашей души; и в ситуациях, где наш контроль был близким к полному, а смертный исключительно чувствительным, последнему начинало казаться, что всё, совершённое нами, является плодами его собственного труда, которые либо существовали реально и были временно утрачены, либо присутствовали в его снах и затерялись в памяти.

Такой способ контролирования, или воздействия, бестелесными по отношению к смертным применяется во множестве случаев. Люди, которые по глупости прибегают к нему, чтобы оправдать свою распутную жизнь, либо в поисках фривольного духа-компаньона, либо из праздного любопытства вторгаются в тайны, слишком глубокие для их мелочных душ, часто на свою беду улавливаются духами низшего порядка, которые скитаются неприкаянные по земному уровню, и даже духами из более низких сфер, которые окончательно овладевают смертными, и до такой степени, что те становятся не более чем марионетками в руках духов, причем последние пользуются их телами как им заблагорассудится. Многие слабовольные мужчины и женщины, из тех, что в обычных, незагрязнённых обстоятельствах вели бы хорошую и чистую жизнь, вовлекаются силой злобного влияния в грех, который сами они вряд ли совершили бы; они падают в грех, в котором наряду с ними самими повинны и духи, воспользовавшиеся слабостью этих смертных грешников. Искушая живых и используя их организм, злобные духи умножают свой ужасный счёт и становятся виновными вдвойне. Греша и вовлекая в грех души других людей, они опускаются на самое дно и, чтобы освободиться и подняться из глубин порока, им потребуется претерпеть многие годы, а в некоторых случаях и многие столетия страданий.

По роду своей деятельности я многократно исполнял роль сопутствующего духа, но меня посылали с тем, чтобы я дал почувствовать смертному, какие страшные последствия его ожидают, если он поддастся искушению. Иногда я не прямо контролировал поступки смертного, но охранял его от влияния блуждающих по земному уровню духов соблазна. Моей задачей было противостоять им силой моей воли, чтобы поставить перед ними барьер и помешать им общаться с моим подопечным с целью повлиять на него.

Если же смертный уже впустил в себя духов низшего порядка, они будут продолжать затрагивать мысли несчастного и внушать ему своё, хотя и с трудом.

В то время я не знал всего этого и считал, что моей задачей является лишь охранять тех, к кому меня посылали, я был лишь последним звеном в длинной цепи духов, которые оказывали помощь одновременно со мной. Все они располагались ступенчато, и каждый вышестоящий должен был прийти на помощь тому, который был на ступень ниже его, в случае, если последний оказался бы бессилен или не справился со своей задачей. Отведённая роль также служила мне уроком самоотречения и жертвенности, когда я в ущерб моим удобствам мог оказать помощь другому. В своем положении духа на земной поверхности я был полезен тем, что мог противопоставить свою материальную силу воли воздействию духов-искусителей в той атмосфере, куда дух более тонкой организации не проник бы, в то время как я, крепко связанный с Землей, в таких же обстоятельствах мог вступить со смертным в связь, недоступную для более продвинутого духа. Моей задачей было с помощью снов, когда мой подопечный спал, и навязчивых мыслей, когда он бодрствовал, воздействовать на душу этого человека таким образом, чтобы он пережил всё, что в своё время пережил я, чтобы он ощутил весь ужас страданий, тяжкие угрызения совести и страх, высшую степень презрения к себе, пережитую некогда мной, — всё, что я испытывал повторно, перебирая в памяти события моей прошлой жизни. Все мои чувства передавались ему в душу, пока они не овладевали им до такой степени, что начинали неотвязно преследовать его в форме ужасных предположений о последствиях замышляемых им грехов.

Я не буду сейчас вдаваться в подробности моего опыта на том этапе, поскольку он знаком многим и по эту сторону жизни. Скажу только, что я вернулся с сознанием того, что спас многих от западни, в которую попался сам, и этим частично заплатил за собственные грехи. Мне пришлось несколько раз отправляться с такой миссией, и каждый раз я возвращался с победой. Здесь я должен остановиться и заметить, что своему быстрому успеху в духовном мире, успеху, который удивлял многих, знавших меня в моём жалком состоянии при моём появлении в духовном мире, равно как и моей способности противостоять всем встречным искушениям, я обязан не столько себе, сколько чудесной помощи и участию, которые давали мне постоянство и любовь её, моего доброго ангела, чей образ не раз вставал между мной и грозящим мне злом. Как бы ни просили, как бы ни умоляли меня другие, всё было напрасно, я прислушивался только к её голосу, а к остальным поворачивался спиной.

Если я не помогал земному существу, меня посылали к несчастным духам, которые всё ещё блуждали в темноте, как некогда я сам. К ним я являлся как представитель Братства Надежды, держа в руке светильник, похожий на маленькую звёздочку, символ этого ордена. Его лучи рассеивали темноту вокруг меня, и я мог видеть, как бедные и несчастные духи ползают по Земле по двое и по трое или одиноко, беспомощно и жалко ютятся в каком-нибудь углу, слишком ослабленные, слишком беспомощные, чтобы воспринимать что-либо.

Моей задачей было указать им путь в Дом Надежды, где побывал я сам, или, в других случаях, объяснить им, каким образом они могут помочь себе, оказывая помощь окружающим, и таким путем заслужить благодарность тех, кто был в ещё более жалком положении, чем они сами. Каждой несчастной и страждущей душе давался свой особый целительный эликсир, поскольку каждый страдалец нёс в себе свою тайну, у каждого была своя причина, толкнувшая его на совершение греха.

Глава 6. Сумеречная Страна — Дары Любви — Долина Эгоизма — Страна Не-Знающих-Покоя — Земля Скупцов — Земля Игроков

Заканчивая работу в каком-либо месте, я обычно возвращался в Сумеречную Страну, где отдыхал в большом здании, принадлежащем нашему братству. Его облик не представлял собой ничего примечательного, за исключением того, что в нём было не очень темно, не очень уныло, не очень пустынно, а в маленькой комнате, которая была у каждого, находились вещи, которые мы заслужили в награду за наш труд. Например, в моей комнате, которая выглядела довольно пустой, у меня хранилось величайшее сокровище. Там находился портрет моей возлюбленной. Он более напоминал её отражение в зеркале, чем творение художника, ибо, когда я внимательно смотрел на неё, она улыбалась мне в ответ, словно чувствовала мой взгляд, а если я очень хотел знать, чем она занимается в данный момент, картина менялась, демонстрируя мне и это. Этот факт рассматривался всеми моими собратьями как высочайшая привилегия, которая была мне дарована, судя по объяснениям, в равной степени как за её любовь и постоянство, так и за мои собственные стремления исправиться. Мне тогда же было показано, каким образом этот живой образ, через призму света от астрального уровня, отражаясь, попадал в свою рамку в моей комнате, но в этой книге я не могу говорить об этом подробнее. Другим даром от моей возлюбленной была белая роза, которую я поместил в маленькую вазу. Она никогда не увядала и не засыхала, она всегда оставалась неизменно свежим, ароматным и постоянным знаком её любви, и от этого я стал звать возлюбленную моей белой розой.

Я так скучал по цветам! Страстно любя цветы в своей земной жизни, я не видел ни одного цветка со времени своей смерти, после тех цветов, которые моя возлюбленная положила на мою могилу. В этой стране не было цветов, не было ни листочка, ни травинки, ни деревца, ни кустика. Сухая и жгучая земля эгоизма не дает никому из нас ни цвета, ни зелени. Именно об этом сказал я ей во время одного из моих кратких визитов, когда её рукой смог написать ей короткую записку. Так вот, именно тогда я сказал ей, что, кроме её святого портрета, у меня нет ни одной красивой вещи, чтобы остановить на ней взгляд. Тогда же она попросила позволения передать мне от неё цветок, и дружеский дух принес ко мне в комнату эту белую розу, сразу же после того, как я вернулся с Земли и от неё. Ах! Вы, видящие вокруг себя столько цветов, недостаточно цените их, допуская, чтобы они увяли в ваше отсутствие. Вы и вообразить себе не можете, какую радость этот цветок принёс мне, и как трепетно я хранил его, её портрет и те короткие слова любви, которые она написала мне однажды. Во время своих путешествий я носил их с собой, из сферы в сферу, и они, как я надеюсь, останутся со мной навечно.

___________________

За время пребывания в Сумеречной Стране я много путешествовал и видел множество различных и необычных стран, но во всех их присутствовал один и тот же налет холодности и запустения.

Одним из таких мест была большая долина среди серых скал и туманных и холодных серых холмов, окружавших её со всех сторон, с сумеречным небом над головой. Там также не было ни травинки, ни одного даже самого жалкого кустика, чтобы оживить пейзаж и добавить ему цвета, повсюду были только скучные и одинокие серые валуны. Все, кто обитал в этой долине, знали в своей жизни только себя и ощущали только себя, закрыв свои сердца от проникновения в них красоты и доброты бескорыстной любви. Они жили исключительно ради самих себя, ради собственного удовольствия, ради удовлетворения собственных амбиций и теперь не замечали ничего и никого, кроме себя и окутывающего их жизнь тяжелого серого безмолвия. Существа в великом множестве беспокойно передвигались по равнине, но, странно, они так углубились в себя, что утратили способность видеть что-либо вокруг.

Эти несчастные создания оставались невидимыми друг для друга, пока их не побуждала к действию мысль сделать что-нибудь для другого, а не только для себя. В этом случае они начинали осознавать присутствие окружающих и, пересилив себя, чтобы облегчить участь своего ближнего, они смягчали собственную судьбу; тогда, наконец, их застывшие чувства начинали раскрываться, и цепи, удерживающие несчастного в подернутой дымкой Долине Эгоизма, не в силах уже были удерживать его долее.

___________________

Кроме этой долины, я побывал в огромной, сухой, песчаной стране, покрытой крайне скудной растительностью. Обитатели её делали слабые попытки разбить сад возле своего жилья. В некоторых местах лачуги во множестве, тесно ютились друг к другу, образуя крошечные и довольно большие города. Но всё хранило налет неприятного запустения, порожденный духовной нищетой обитателей. В этой земле тоже царили эгоизм и жадность, хотя безразличие к чувствам других и не доходило до такой степени, как это наблюдалось в серой долине. Из этого следовало, что её обитатели охотнее искали контакта с окружающими. Многие были переселенцами из серой долины, но среди них были и те, кто пришёл сюда прямо с Земли. И теперь эти несчастные души изо всех сил пытались подняться хотя бы немного выше, и, как только им представлялся случай или возможность преодолеть собственный эгоизм, сухая почва вокруг их лачуг оживала, и на свет появлялись редкие и тонкие травинки вместе с крошечными побегами кустов.

Какими же жалкими выглядели лачуги в этой земле! Какими потрепанными, отталкивающими и ничтожными были люди, похожие на нищих бродяг, а ведь многие при жизни на Земле считались самыми богатыми и знаменитыми представителями бомонда и буквально купались в роскоши. Все они тратили своё богатство только на себя и собственные удовольствия, бросая остальным людям лишь жалкие крохи от своего богатства. Вот поэтому, как я уже сказал, они и оказались в этой Сумеречной Стране, жалкие нищие в море духовных богатств, которые они могли бы легко обрести при жизни, сравнявшись с царями, но, упустив эту возможность и с этим уйдя в духовный мир, они — все, и великие и ничтожные, — неизбежно оказались здесь, в месте, где все обезличенны и жалки и духовно бедны.

Некоторые из них начинали ссоры и потасовки, жалуясь, что в этом месте с ними плохо обращаются, если учитывать то, какое высокое положение они занимали в прошлой жизни на Земле. Они считали, что другие виноваты во всём более, нежели они сами: они приводили с свою пользу тысячи оправданий, тысячи причин, чтобы заставить хоть кого-нибудь выслушать историю их собственных ошибок в их субъективной интерпретации. Были среди них и такие, кто пытался продолжить интриги своей земной жизни, внушить своим слушателям (разумеется, за чужой счёт), что они нашли способ покончить с этой скучной жизнью, лишённой комфорта, они изощрялись в выдумках, стараясь осуществить свои хитроумные планы и подбивая тех других стать их сообщниками. Таким был скучный ход жизни в стране Не-Знающих-Покоя.

Всем, кто желал меня слушать, я говорил слова утешения, подсказывал спасительные мысли или помогал отыскать праведный выход из этой страны. Через некоторое время я прошёл всё вдоль и поперёк и наконец вошел в Страну Скупцов. В ней жили исключительно скупцы, ибо кто ещё может быть приверженцами истинных скупцов, кроме подобных им, тех, кто разделяет их всепоглощающее желание накапливать ради удовольствия накопления.

В этой стране жили мрачные скорченные существа с длинными пальцами, похожими на когти, которыми они рылись в черной земле, подобные хищным птицам в поисках затерявшихся золотых зёрен. Иногда их усилия увенчивались наградой. Находя золотые монеты, они прятали их в маленькие кошельки, которые были всегда при них и которые они засовывали за пазуху, поближе к сердцу, как нечто самое дорогое на свете. Как правило, они бродили поодиночке, не приближаясь ни к кому, инстинктивно избегая друг друга, в страхе быть обворованными и лишенными любезного их сердцу сокровища.

Здесь я обнаружил, что ничего не могу для них сделать. Только один из них подошёл, чтобы на краткий миг остановиться и послушать меня, но и тот вскоре вернулся к своим поискам сокровищ в земле и всё время с опаской поглядывал на меня, пока я был там, опасаясь, вероятно, что я узнаю о его находках. Другие были до такой степени поглощены поисками своих сокровищ, что даже не заметили моего присутствия, и я вскоре ушёл прочь из этой леденящей душу земли.

___________________

Из Страны Скупцов я направился вниз в темную сферу, которая располагалась гораздо ниже земной поверхности в том смысле, что обитатели её были духовно ещё ниже, чем обитатели уровня земной поверхности. Здесь всё напоминало Страну Не-Знающих-Покоя, только духи, обитатели этой земли, выглядели ещё хуже, ещё более опустившимися, чем там. Они даже и не пытались что-либо возделывать, а небо у них над головой было темно, словно ночью, света было ровно столько, чтобы они могли видеть друг друга и окружающие их предметы. В то время как в Стране Не-Знающих-Покоя временами начинались ссоры и вспышки недовольства и зависти, здесь происходили дикие схватки и жестокие драки. Тут собрались игроки и пьяницы, спорщики на пари, карточные шулеры, нечестные на руку торговцы, растратчики и воры различных категорий — от вора из трущоб до его прекрасно образованного собрата, который в свои былые времена вращался в высших кругах земного общества. Все, кто по своему инстинкту был хулиганом или расточителем, кто был себялюбцем, обладал извращённым вкусом, — все они были здесь, так же как и многие другие, которые могли бы быть на более высоких уровнях духовного мира, если бы не их постоянная связь на Земле с определенным классом людей, которая принизила их до такой степени, что они сравнялись по уровню со своими приятелями, и после смерти спустились в эту тёмную сферу, затянутые туда крепкими узами своих сообщников. Именно к этим, низшим из низших, я был послан, поскольку оставалась надежда, что в них ещё сохранилось чувство доброты и праведности, что голос тех, кто взывал к ним, в дебрях их отчаяния, будет услышан ими и поведёт их в более благоприятные земли.

Жалкие дома, или обиталища, этой сумрачной Страны Горя были в основном большими и просторными, но захламлёнными все тем же призраком нечистоты, гниения и разложения. Они напоминали собой большие дома, из тех, что встречаются в трущобах на Земле, некогда красивые и роскошные дворцы, приют роскоши, превратившиеся в пристанища отверженных изгоев общества и преступников. То тут, то там проходили одинокие сельского вида тракты, по сторонам которых теснились жалкие домишки, обычные лачуги. В других местах здания и люди сбивались в одну мрачную массу, похожую на катакомбы в огромных земных городах. Повсюду царили запустение, грязь и разруха; ни одно яркое, прекрасное или грациозное очертание не радовало глаз, не на чём было отдохнуть взгляду в этом запустении, которое стало таким из-за духовного влияния, исходившего от мрачных фигур, населявших это пространство.

Среди этих жалких созданий я бродил, неся перед собой крошечную звездочку чистого света, которая была так мала, что была похожа больше на яркую искру, мерцающую в темноте по ходу моего движения, тем не менее, вокруг меня она разливала мягкий бледный свет, как звезда надежды, которая светит тем, кто, не ослепнув от своекорыстных и злонамеренных страстей, ещё мог воспринимать его. Я натыкался на отдельные фигуры скорчившихся в дверном проеме, или прислонившихся к стене, или укрывшихся в жалкой комнате; они приподнимались, чтобы взглянуть на меня и на мой свет, прислушивались к словам, которые я говорил им, в них возникало желание улучшить свою участь, отыскать утраченные ими пути в высшие сферы, с которых они так низко пали по причине совершённых ими грехов. Мне удавалось уговорить некоторых из них включиться в мою работу и помогать другим, но, как правило, они не могли думать ни о чем ином, кроме своих мучений, и были способны лишь ностальгически желать возвыситься над окружением, в котором они пребывали. Но даже это чувство, каким бы малым оно ни казалось, было уже первым шагом, за которым мог последовать следующий шаг, наталкивающий на мысли, как помочь другим.

Однажды, во время странствий по этой стране, я забрёл на окраину большого города посреди широкой голой равнины. Почва там была черная и сухая, более всего, на мой взгляд, напоминавшая кучи сажи, которые обычно скапливаются рядом с плавильнями, где варят сталь. Я находился среди нескольких полуразвалившихся и перекошенных крошечных домиков, которые выстроились как заграждение, отделявшее несчастный город от оголенной равнины, когда внезапно услышал шум ссоры и крики дерущихся. Любопытство побудило меня подойти и посмотреть, о чём шел спор и нет ли там тех, кому я смог бы помочь.

Помещение напоминало скорее сарай, чем дом. Огромный квадратный стол занимал всю длину комнаты, вокруг него на грубых деревянных скамейках сидела примерно дюжина мужчин. Но что это были за мужчины! Они были недостойной и жалкой пародией на мужчин, более похожие на орангутангов с элементами свиней и волков или хищных птиц, судя по их грубым искаженным чертам. Такие лица, такие нелепые тела, такие уродливые конечности, что я даже не могу описать! Они были одеты в гротескные лохмотья, отдалённо напоминающие их прежние великолепные одежды; некоторые были одеты по старинной моде, которая царила много веков назад, другие — в более современном наряде, но такие же оборванцы, грязные и неухоженные, с растрепанными волосами, с дикими и наглыми глазами, которые светились неукротимым огнём страстей, порой сменявшимся мрачным пламенем отчаяния и мстительной злобы. Мне тогда показалось, что я достиг самого дна Ада, но потом я узнал, что существуют уровни, ещё ниже этого, чернее, ужаснее, которые населены ещё более дикими существами, ещё более примитивными, такими, что по сравнению с ними эти показались бы просто ручными и человечными. Позднее я подробнее опишу этих существ, когда дойду до той части моих путешествий, когда я забрёл в их царство нижних слоев Ада. Духи же, которых я тогда увидел перед собой и которые устроили потасовку в том здании, ссорились из-за мешка с монетами, лежавшего перед ними на столе. Один из них нашёл этот мешок и предложил разыграть его между всеми компаньонами. Спор возник из-за того, что каждый из них желал завладеть мешком, отказываясь делиться его содержимым с остальными. Спор мог выиграть лишь тот, кто сильнее, и они уже подступали друг к другу, угрожающе жестикулируя. Тот, кто нашёл деньги или то, что было в духовном мире эквивалентом наших земных денег, был молод, моложе тридцати лет, по моей оценке, и, если бы не печать разгульной жизни на его лице, можно было бы сказать, что он не вписывался в окружающую его обстановку и не мог быть частью компании его деградировавших спутников. Он кричал, что деньги принадлежат ему и, хотя он пустил их в честную игру, он не желает, чтобы его обокрали. Я решил, что мне здесь делать нечего, и под возмущённый хор выкриков и протестов, в которых угадывалось, что «они не хуже, чем он, знают, что значит честная игра», я отвернулся и покинул их. Но не успел я дойти до очередной заброшенной лачуги, как вся дикая шайка, затеяв жестокую потасовку, вывалила из дома, и дерущиеся, отталкивая друг друга, вцепились в молодого человека, владельца мешка с деньгами, который они пытались выбить у него из рук пинками и ударами кулаков. Это удалось тому, который был впереди всех, и на него мгновенно навалились все остальные, избивая его за надувательство и обман, поскольку в мешке оказалось не золото, а одни лишь камни. Подобно тому, как это бывает в сказке, деньги превратились в этом случае не в пожухлые листья, а в тяжелые камни.

Я ещё не успел ничего понять, когда несчастный молодой человек вцепился в меня, умоляя спасти его от этих демонов; и теперь уже вся их когорта устремилась в нашу сторону в стремлении изловить свою жертву. Быстрее мысли я заскочил в пустую лачугу, которая могла дать нам только надежду на укрытие, втащил за собой несчастного молодого человека и захлопнул за нами дверь, подперев её спиной, чтобы преследователи не проникли внутрь. Господи! Как они вопили, стучали и ломились в дверь, стараясь выломать её! Как я упирался, приложив все силы ума и тела, чтобы не впустить их! Я не знал тогда, но знаю это сейчас, что незримые силы помогали мне, удерживая ту дверь до тех пор, пока преследователи, в злобе и гневе от своего бессилия, наконец, не ушли искать повода для новой ссоры и развлечений в другом месте.

Глава 7. История Рауля

Когда они ушли, я повернулся к своему спутнику, который сидел, сжавшись в комок, совершенно окаменевший, в углу хижины. Помогая ему подняться, я предложил, что если он в состоянии хотя бы немного передвигаться, для нас обоих было бы предпочтительнее покинуть это место на случай, если те люди вдруг решат вернуться. С великим трудом я поднял его, и прошло много времени, прежде чем я отвёл его в укромное место в той темной равнине, где, пусть даже без крыши над головой, мы, по крайней мере, избежали опасности попасть в окружение. Далее я сделал всё, что мог, чтобы облегчить его страдания с помощью методов, которым меня научили во время моего пребывания в Доме Надежды. Спустя некоторое время бедняга был уже в состоянии говорить и поведал мне о себе и о том, как он оказался в той темной стране. Оказалось, что он совсем недавно покинул Землю, будучи застрелен человеком, который воспылал к нему ревностью за то, что он оказывал знаки внимание жене того человека, и основания для этого были. Одно было примечательным в истории этого несчастного духа: он, бедняга, не испытывал гнева или желания отомстить тому человеку, который ускорил его уход в мир иной. Его единственными чувствами были горе и стыд. Более всего его угнетало в этой истории и открыло ему глаза на глубину собственного падения открытие, что женщина ради любви к которой всё это было сделано, была черствой эгоисткой, которая совершенно не любила ни одного из них. Её занимала лишь мысль о том, как вся эта история повлияет на неё лично и на её положение в светском обществе. Ни одной мысли, кроме гнева и недовольства, не возникало в её голове относительно состояния своего несчастного мужа или жертвы его ревнивого гнева.

«Когда я узнал, — начал рассказывать молодой человек, которого я буду называть Раулем, — «когда я понял, что действительно умер, но при этом все-таки имел возможность вернуться снова на Землю, моей первой мыслью было броситься к ней и, если это только возможно, утешить её или, по крайней мере, дать ей почувствовать, что даже мертвый, я всё ещё жив, что и после смерти я продолжаю думать о ней. И как, по твоему, в каком состоянии я нашёл её? Ты думаешь, она плакала обо мне? Горевала о нем? Нет! Ни на йоту! Она думала только о себе и сожалела о том, что вообще связалась с нами, о том, что одним мановением руки она могла выкинуть нас обоих из своей жизни, чтобы начать всё с начала с кем-нибудь другим, стоящим гораздо выше нас на социальной лестнице. Пелена упала с моих глаз, и я понял, что она никогда не любила меня, ни капельки. Но я был богат, благороден по рождению и с моей помощью она могла занять в обществе высокое положение, вот почему она сознательно совершила адюльтер — не из-за любви ко мне, но лишь затем, чтобы блеснуть очередной победой над соперницами. Я оказался обычным слепым дураком, который поплатился за своё безумие жизнью. Для неё я был лишь неприятным напоминанием о позоре и скандале, которые свалились на неё. Горьким было моё бегство с Земли, и мне было безразлично, куда я попаду. Я сказал себе, что никогда больше не поверю в доброту и истину, какими бы они мне ни представлялись. И мои дикие мысли и желания привели меня вниз, в темноту. А в этих отщепенцах-гуляках я обнаружил сходство с теми, кто жил за мой счёт и льстил мне на Земле, среди которых я растил себя и потерял свою душу».

«И что теперь, мой несчастный друг, — сказал я ему, — «неужели ты не желал бы найти путь к покаянию, с помощью которого ты вернулся бы в земли, где больше света, где тебе помогут вернуть утраченное мужество и твою лучшую сущность?» «А теперь, увы! Уже слишком поздно», — сказал Рауль. — «В Аду — а это, конечно же, Ад — ни для кого больше нет надежды».

«Ни для кого нет надежды?» — переспросил я. — «Не говори так, друг мой, эти слова слишком часто срываются с уст несчастных душ, но я свидетель, что даже в темноте отчаяния таится надежда. Ведь я также познал горечь и скорбь, подобные твоим, но во мне всегда теплилась надежда. Ведь та, которую я любил, была подобна ангелам, она протягивала ко мне руки с любовью и надеждой и именно ради неё я стараюсь дать надежду другим, надежду, которую я обрел сам. Идём, позволь мне проводить тебя, и я отведу тебя в лучшие земли».

«А кто такой ты, о! Друг, обращающийся ко мне с такими ласковыми словами и такой добротой, ведь воистину, я, можно сказать, обязан тебе жизнью, хотя я слишком хорошо знаю, что здесь, в этом месте, увы! Нельзя умереть, можно только смертельно страдать в муках величайшей боли. Но смерть не идёт ни к одному из нас, ибо мы уже переступили её порог и, похоже, обречены страдать вечно? Скажи мне, кто ты? Как ты оказался здесь со словами надежды, которые ты произносишь так уверенно. Я бы мог сказать, что ты подобен ангелу, спустившемуся вниз, чтобы помочь мне, но для этого ты внешне слишком похож на меня».

И тут я рассказал ему свою историю, о том, как я самостоятельно прокладывал для себя путь наверх, как мог бы сделать это и он, говорил о великой надежде, которая всегда вела меня за собой, о том, что со временем я буду достоин воссоединиться с моей возлюбленной в стране, где мы никогда больше не расстанемся.

«А она», — спросил он, — «будет ли она терпеливо жить этими ожиданиями? Неужели же она проведёт всю свою земную жизнь в одиночестве, чтобы потом соединиться с тобой на небе? Что ты, друг мой! Это самообман! Цель твоя — мираж. Ни одна женщина не останется в одиночестве ждать, если только она не стара и не безобразна. Допускаю, может быть, некоторое время так и будет, если она достаточно романтична и если никто не сделает ей предложения. Но если она не ангел во плоти, она постепенно утешится, поверь мне. Если твои надежды основываются только на этом, мне очень жаль тебя».

Признаюсь, его слова рассердили меня до некоторой степени, они всколыхнули мои былые подозрения, они были подобны холодному душу, который обрушился на меня, смыв тёплую романтическую оболочку, согревавшую меня. Частично с целью успокоить мои и его сомнения, я сказал немного запальчиво:

«Я возьму тебя на Землю, и если мы увидим, что она оплакивает только меня, думает только обо мне, поверишь ли ты, что я знаю, о чем говорю, поверишь ли ты, что я не ошибаюсь? Признаешь ли ты, что твой жизненный опыт, равно как и опыт общения с женщинами, неполон, что есть вещи, о которых ты ещё не знаешь?» «Мой дорогой друг, поверь мне, я от всей души прошу твоего прощения, если моё недоверие оскорбило тебя. Я восхищаюсь твоей верой, я сам хотел бы обладать хотя бы крупицей её. Мы непременно пойдём и навестим её».

Я взял его за руку и затем сильно пожелал, чтобы мы оказались вблизи моей возлюбленной, мы тот час же поднялись и помчались сквозь пространство, почти со скоростью мысли и, наконец, оказались на Земле в комнате.

Я увидел ангела-защитника, охранявшего мою возлюбленную, и смутные очертания внутреннего убранства комнаты. Но мой друг Рауль не видел ничего, кроме силуэта моей возлюбленной, которая сидела в кресле и яркостью своего духа и бледным ореолом окружающего её света напоминала святую. Духовный свет, незримый для вас, живущих на Земле, но четко различимый с духовной стороны жизни сияет вокруг тех людей, которые ведут свою жизнь в добре и чистоте, в то время как нечестивые бывают обычно окружены темным туманом.

«Боже!» — воскликнул Рауль, падая на колени у её ног. — «К кому ты меня привел? Это ангел, святая, а не женщина. У нее неземной вид!»

Я назвал её по имени и при звуке моего голоса её лицо осветилось радостью, грусть исчезла с него, и она мягко ответила мне: «Мой дорогой, это действительно ты? Я так ждала твоего прихода! В моих мыслях и снах только ты! Сможешь ли ты меня коснуться?» Она протянула руку и на один короткий миг моя рука коснулась её, и, хотя прикосновение было более чем мимолетным, она вздрогнула, словно на неё обрушился ледяной ветер.

«Посмотри, любимая, я привел к тебе моего несчастного друга, чтобы ты упомянула его в своих молитвах. Я хочу, чтобы он знал, что на Земле есть верные женщины — благословение истинной любви, но только если мы этого заслуживаем».

Она не услышала всего, что я сказал, но поняла общий смысл и улыбнулась такой теплой улыбкой, а потом сказала:

«О да! Я верна тебе, любимый, так же как и ты верен мне, и когда-нибудь мы будем очень счастливы!»

Рауль, всё время стоявший перед ней на коленях, протянув вперед руки, пытаясь коснуться её, но его, как некогда меня, не пускала незримая стена. Он отошёл назад и воскликнул, обращаясь к ней: «Если твоё сердце так переполнено любовью и жалостью, удели хоть каплю мне, ибо я так несчастлив, так нуждаюсь в твоих молитвах! Молись, чтобы и мне помогли, ведь я уверен, что твои молитвы непременно будут услышаны там, куда я недостоин возносить свои молитвы! Я буду жить надеждой, что когда-нибудь буду удостоен прощения».

Моя возлюбленная услышала слова несчастного и, опустившись на колени около своего кресла, произнесла простую и краткую молитву, прося помощи и утешения для нас всех. А Рауль был так растроган, что почувствовал себя окончательно разбитым, и мне пришлось взять его за руку, чтобы отвести назад в землю духов, но теперь уже минуя сферу, в которой отсутствовала надежда.

С того времени мы с Раулем некоторое время работали вместе в той темной земле, где он больше уже не жил, надежда его начала неуклонно расти. Он был живым и весёлым от природы, как истинный француз, грациозный и великодушный. Его настроение не могло окончательно подавить даже то мрачное окружение. Мы стали близкими друзьями, и наш труд в совместных усилиях был для нас еще приятнее. Нашим близким отношениям, однако, не суждено было продолжаться вечно. Но впоследствии мы часто встречались и участвовали в какой-нибудь общей работе, как соратники из разных полков, чьи встречи и расставания диктовались нуждами стратегии.

Глава 8. Искушение

Меня снова призвали исполнять миссию помощи на Земле и оставить на время мои блуждания по духовным сферам, и именно в это время случилось, что меня посетило величайшее искушение моей жизни. По ходу работы я наткнулся на неподвижно лежащее на земле тело того, чьё влияние на мою земную жизнь более всего способствовало тому, чтобы разрушить и развратить её. Хотя я и сам не был безупречен — далёк от этого — я тем не менее не мог не почувствовать горечи и жажды отомстить каждый раз, как я вспоминал этого человека и свои напрасные страдания по его вине. Я так напряжённо об этом думал, что порой казалось, будто все мои чувства вот-вот взорвутся в диком всплеске обиды.

В моих странствиях по земной поверхности я узнал многие способы, какими дух может злоумышленно воздействовать на тех, кого он ненавидит из всех ещё пребывающих в плоти. Наша сила гораздо значительнее, чем вы, живые, можете себе вообразить, но я чувствую, что лучше мне оставить завесу тайны на вопросе о возможностях, которые таит для мстительных духов мир после смерти. Я мог бы детально описать многие ужасные случаи, о которых я доподлинно знаю, — о таинственных убийствах и нераскрытых и необъяснимых преступлениях, совершённых теми, чей мозг был до такой степени расстроен, что они были не в состоянии отвечать за свои действия, являясь не более чем инструментом преследующего их духа. Эти и многие другие подобные же вещи известны у нас, в духовных сферах, где обстоятельства часто имеют совершенно иную окраску, чем это представляется вам на Земле. Старинные верования о дьявольской одержимости — не такая уж игра воображения, разница лишь в том, что демоны, или дьяволы, были когда-то отщепенцами на Земле.

Итак, случилось, что я после долгого перерыва вновь встретился с человеком, которого ненавидел, и волны моего страдания и гнева всколыхнулись с новой силой, но только сила эта была в десять раз больше, чем когда-то на Земле, ведь духовное существо гораздо сильнее ощущает страдания и радости, экстаз и боль, любовь и ненависть, чем человек, чувства которого скрыты и приглушены земной оболочкой, в то время как все чувства бестелесных существ обнажены до крайности.

Итак, когда я снова оказался вблизи от этого человека, моё давно подавленное желание отомстить оживилось с новой силой, а вместе с этим желанием и дьявольский план, как осуществить всё это практически. Вместе с желанием отомстить ко мне из самых глубин Ада поднялись духи такого черного облика и такого ужасающего вида, каких я никогда раньше не только не видел, но какие не являлись ко мне даже в кошмарном сне, о существовании которых я не мог и подозревать. Эти существа не могут находиться ни на земной поверхности, ни в глубинных её сферах, если не встретят родственный дух смертного или некое сильное магнетическое притяжение, чтобы удержаться рядом на некоторое время. И, хотя они часто являются в ответ на возникшее интенсивное злонамеренное желание со стороны смертного или духа, пребывающего на земной поверхности, они, тем не менее, не могут оставаться на месте долго. В момент, когда влекущая их сила ослабевает и разрывается как истершаяся верёвка, они теряют связь и падают вниз, проваливаясь в свои темные норы. В периоды сильных социальных потрясений и народного возмущения, во время крупных восстаний угнетённых, когда у них не остаётся иных чувств, кроме боли и ярости, жгучего гнева и жажды мщения, вокруг взбунтовавшихся собирается целое темное облако этих жутких созданий, которые внушают ужас подобный тому, какой одолевал людей в период Великой французской революции и подобных ей восстаний задавленных властью людей, когда обезумевшее население оказывается на какой-то период в полной власти этих духов, воистину настоящих дьяволов.

В моём случае эти создания с радостью закружились вокруг меня, нашептывая мне в уши и советуя способ отмщения такой простой, такой лёгкий, но в то же время такой ужасный и устрашающий своей порочностью, что я не могу изложить его здесь на бумаге, чтобы не натолкнуть на мысль об этом какого-нибудь отчаявшегося грешника, чтобы подобно зерну, попавшему в плодородную почву, зло не расцвело пышным цветом.

В любое другое время я с ужасом отшатнулся бы от этих существ и их злопыхательских предложений. Но теперь, в слепой ярости я обратился к ним навстречу и уже готов был воспользоваться их помощью для завершения моей мести, когда моих ушей, словно звон серебряных колокольчиков, коснулись звуки голоса моей возлюбленной, к зову которого я никогда не оставался глух и тон которого проникал в самые глубины моей души. Её голос звал меня, заклиная всем святыми, нашими тесными узами, нашими лучшими надеждами, и, хотя я и не мог сразу и полностью отказаться от мыслей об отмщении, я, тем не менее, тут же устремился к ней, притянутый словно канатом; к той, кого любил, от того, кого ненавидел.

И всё дикое скопище черных дьяволов бросилось за мной, цепляясь за меня, стараясь удержать. Но их усилия слабели по мере того, как усиливался и всё глубже проникал в моё сердце голос любви, чистоты и истины.

Потом я увидел мою возлюбленную, которая стояла в своей комнате, протянув руки и призывая меня к себе. По обеим её сторонам стояли её ангелы-хранители, её окружал стеной кипящий серебряный свет, но по её слову я прошёл сквозь пламя и оказался рядом с ней.

Темная толпа попыталась последовать за мной, но её не пустило пылающее кольцо. Когда я проходил сквозь круг, наиболее наглое из всех существ накинулось на меня, пытаясь вцепиться в меня, но пламя света, словно топка плавильни, опалило его руки. С воплем боли и ярости существо отскочило назад, встреченное хохотом беснующейся толпы себе подобных.

Применив всю силу своего чувства, моя возлюбленная начала умолять меня отказаться от ужасных идей и пообещать ей никогда больше не поддаваться таким низменным мыслям. Она спросила меня, неужели моё чувство мести настолько сильнее, чем моя любовь к ней, что ради него я готов возвести между нами непреодолимый барьер замышляемого мной преступления? Неужели её любовь так мало для меня значит?

Сначала я не хотел — не мог — уступить, но она расплакалась, и моё сердце растаяло, словно её слезы были теплыми каплями крови её раненого сердца и имели свойство растапливать лед. В горькой душевной муке, оттого что я заставил её лить слёзы, я опустился перед ней на колени, и начал молиться о прощении за мои злые мысли. Я молился о том, чтобы меня не лишали её животворящей любви, о том, чтобы она одна оставалась моей мыслью, моей надеждой, моим миром. По мере того, как я молился, темное окружение из духов, которые изо всех сил старались добраться до меня, которые подавали мне знаки, чтобы выманить меня к ним, эти духи рассеялись подобно тому, как исчезает черное облако от дуновения свежего ветра, и скрылись в своем логове, а я, обессиленный, упал у ног моей возлюбленной.

Временами, после того, как это произошло, темные духи пытались приблизиться ко мне, но никогда больше они не смели подойти ко мне вплотную, ведь меня окружала броня её любви, и обещание, которое я дал ей, служило мне щитом.

Глава 9. Земля Вечной Мерзлоты — Пещеры Сонного Оцепенения

И вот меня отправили в страну, в моем понимании очень необычную для духовного мира. Эту страну можно назвать Страной Льда и Снега, Страной Вечной Мерзлоты. Там живут все те, кто был холодным и расчетливым в земной жизни, те, кто сокрушил, остудил и заморозил в собственной жизни и в жизни других людей все теплые и сладостные порывы, все чувства, которые несу жизнь сердцу и душе. Они до такой степени растоптали и сокрушили любовь, что в месте их обитания, куда не проникали солнечные лучи, царил ледяной холод.

Среди тех, кого я увидел в этой стране, были государственные деятели из числа тех, кто не любил свою страну и никогда не радел о её благосостоянии. Их волновали лишь своекорыстные выгоды и собственное величие, а передо мной они предстали как обитатели огромных ледяных дворцов на крутых и мерзлых скалистых склонах личных амбиций. Я видел и других, более скромных с виду, обитателей в различных местах той страны, но и они все выглядели окоченевшими от стужи в бесплодной ледяной пустыне жизни, навсегда лишенной тепла и каких бы то ни было эмоциональных всплесков. Я уже познал зло, проистекающее от избытка эмоций и страстей, но теперь я узнал, как велико зло, если чувства полностью отсутствуют. Слава Богу, в этой стране было гораздо меньше обитателей, чем в других местах, ведь какими бы ни были последствия поруганной любви, преодолеть их легче, чем пережить полное отсутствие всех нежных чувств, присущих человеческому сердцу.

Там были выдающиеся люди, представители всех религиозных верований, всех национальностей Земли. Римско-католические кардиналы и священники, строгие и набожные, но холодные и эгоистичные в жизни, пуритане-проповедники, методисты и пресвитерианцы, епископы и служители англиканской церкви, миссионеры, брамины, фарси, египтяне, магометане — короче говоря, в Стране Вечной Мерзлоты можно встретить представителей всех наций. Но ни в одном из них не найти теплоты чувства, достаточной, чтобы растопить хотя бы в малой степени окружающий их лед. Если там появлялась малая толика теплоты, хотя бы не более, чем одна горькая слеза, лед тут же начинал таять, и несчастная душа обретала некое подобие надежды. Там я встретил одного человека, который, как мне показалось, был заключен в ледяную клетку. Хотя прутья её были ледяными, в действительности они обладали свойствами прочной полированной стали. Этот человек некогда был Великим инквизитором в Венеции. Одно имя его нагоняло ужас в сердце любого несчастного, который попадал в когти венецианской инквизиции. Не было имени более известного, чем его имя, но за всю историю его активной жизни не было момента, чтобы его сердца коснулась хотя бы тень жалости к несчастной жертве, заставила бы его отвести в сторону взгляд хотя бы на мгновение, поколебать его ужасное намерение подвергнуть пытке и убить того человека, которого инквизиция отдала ему на расправу. Этот человек, известный своим аскетизмом, не допускал слабостей ни в себе, ни в других. Холодный и безжалостный, он не знал, что значит чувство хотя бы мимолетного сострадания к мучениям других. На лице его застыло выражение холодной и бесстрастной жестокости. У него длинный, тонкий и высоко посаженный нос, заостренный подбородок, высокие и слегка широкие скулы; тонкие, прямые и жесткие губы, которые словно разрез поперек лица; плоский затылок, расширяющийся к ушам, а глубоко посаженные пронзительные глаза смотрели из-под нависших бровей холодным мерцающим стальным взглядом, похожим на взгляд дикого зверя.

Мимо него проходили круговой процессией его многочисленные жертвы, подобные призракам, обезображенные и избитые, растерзанные и кровоточащие после пыток — бледные призраки, блуждающие астральные тени, чья душа навеки покинула их, но которые, тем не менее, продолжали льнуть к этому человеку, лишенные способности разложиться на элементы, но привлеченные магнетизмом этого человека и собравшиеся в цепь вокруг него. Души и все элементы высшего плана покинули тех, которые стали не более, чем астральными оболочками, и тем не менее в них оставалась определенная доля жизнеспособности, которой был лишен лишь тот человек, но не освобожденные духи, некогда обитавшие в его жертвах. Они были тем, из чего состояли призраки, которые достаточно зримо обитают в месте, где произошло убийство человека слишком хорошего, слишком доброго, чтобы продолжительно оставаться на Земле. Они казались убийцам и некоторым другим людям живыми, которым они являлись, но жизнь подобных астральных тел, или призраков, является всего лишь отражением жизни, и она заканчивается, оплаченная необходимой долей раскаяния и угрызений совести, достаточных, чтобы отсечь узы, сковывающие их с их убийцами.

Другие духи, которых я видел в окружении того человека, насмехались над его беспомощностью и укоряли его в своих прошлых страданиях, только вид их был совершенно иным; в их облике присутствовало больше субстанции, у них были мощь, сила и ум, которые отсутствовали в тех, едва различимых тенях. Эти были духами, чья астральная форма содержала заключённую в ней бессмертную душу, хотя сами они прошли такие муки и пытки, что внутри них не было ничего, кроме одного желания — страстного желания отомстить. Эти духи были неутомимы в своих попытках наброситься на своего бывшего обидчика, чтобы разорвать его на куски, и ледяная клетка, в которую он был заключён, была для него одновременно и защитой и вечной тюрьмой. Один, наиболее умный среди всех, изготовил длинный остроконечный шест, который он просунул между прутьями, стараясь достать человека в клетке, и тот активно пытался уклониться в сторону от острия. Другие имели в своем распоряжении острые короткие дротики, которые они бросали через промежутки между прутьями в него. Были и такие, которые плескали на него вонючей и вязкой жидкостью, а временами вся толпа собиралась вместе и единым порывом устремлялась всей массой на штурм, стараясь сломать прутья, которые им, однако, не поддавались. Презренный человек, находящийся внутри клетки, по своему опыту знающий, как крепка его клетка, дразнил их в ответ, с холодным презрением потешаясь над их бесплодными попытками.

На мой мысленный вопрос, будет ли этот человек когда-либо свободен, я получил ответ Величественного духа, чей голос я уже имел возможность слышать, когда он изредка время от времени обращался ко мне и который я услышал впервые из моей собственной могилы. В разное время, когда я просил помощи или совета, этот дух обращался ко мне, так же как и сейчас, с расстояния, и его голос был, в моём восприятии, подобен голосу древних пророков, когда они верили, что к ним обращается голосом, напоминающим раскаты грома, Сам Бог. Звук этого голоса раздавался в моих ушах полнозвучными и глубокими тонами, но ни один из находящихся в неволе духов, ни один из их преследователей не слышали ни звука. Их уши были глухи — они были не способны слышать; их глаза были слепы — они были не способны видеть.

Этот голос сказал мне: «Сын мой, на краткий миг услышь мысли этого человека, послушай, как бы он распорядился своей свободой, если бы получил её».

И я увидел, как если бы некий образ отразился в зеркале, я увидел душу этого человека. Его первой мыслью было, что он хотел бы обрести свободу и если бы он обрел эту свободу, он моментально бросился бы назад к Земле, на земной уровень, а оказавшись там, он разыскал бы смертного во плоти, того, чьи желания и амбиции были бы подобны его собственным. Через посредство таких людей он надел бы на шею людей ещё более тяжкое ярмо, железное ярмо, и сделал бы ещё более жестокой тиранию, ещё более безжалостной инквизицию, если это ещё возможно, сокрушил бы последний оплот свободы своих порабощённых жертв. Он знал, что теперь он мог бы обладать ещё большей властью, чем его прошлая земная власть, ибо его ум и руки не были бы более скованы земными условностями, ведь он бы собрал себе в поддержку родственных духов, соратников, с душами такими же жестокими и холодными, как и его собственная душа. Он буквально бредил мыслями о плотских мучениях, которые он мог бы воплотить на Земле и гордился своими воспоминаниями о том, каким непроницаемым он оставался, слыша крики, стоны и молитвы жертв, когда он подвергал их смертельным пыткам. Он трудился в угоду своей любви к жестокости и ради удовлетворения собственных неуемных амбиций, оправдывая свои действия стремлением принести славу своему ордену, но ни в одной частице его чёрствой души не зажигалось ни малейшей искры жалости или угрызений совести. Если такому человеку дать свободу и выпустить его на Землю, он станет источником опасности, более смертоносной, чем у дикого животного, поскольку возможность его были бы гораздо менее ограниченны. Он не знал, что его хваленая инквизиция, смертоносную власть которой он всё ещё мечтал усилить, канула в прошлое, стёртая с лица Божьей Земли силами более могущественными, чем те, которыми он сам когда-либо мог располагать; что подобно темному и ужасному веку, когда произошло её внезапное и шумное появление, она исчезла, чтобы никогда более не возродиться — Слава Всевышнему! — Никогда более не позорить человечество преступлениями, совершенными во имя того, кто явился, чтобы принести мир и любовь на Землю. Она исчезла без следа, оставив лишь шрамы в душах людей в виде покачнувшейся и разрушенной веры в Бога и в бессмертие. Воспоминания о движении, которое, наконец, уничтожило инквизицию, всё ещё живы на Земле, но много ещё времени пройдёт, прежде чем всё доброе, чистое и истинное, сумевшее пережить мрачную эпоху, укрепит свою власть, чтобы вернуть людям веру в Бога Любви, а не в Бога Ужаса, каким Его рисовали угнетатели. Из Страны Вечной Мерзлоты я вернулся заледеневшим и опечаленным. Мне совсем не хотелось оставаться там, чтобы глубже узнать тайны этой страны, хотя я намеревался снова навестить её в будущем. Я чувствовал, что мне нечего больше делать в этой стране, ибо я не в состоянии понять происходящее в ней. Тамошние обитатели, не позволяя моим добрым намерениям проникнуть к ним, отталкивали меня своим леденящим внутренним холодом.

___________________

Возвращаясь из страны Вечной Мерзлоты в Сумеречную Страну, я на своём пути миновал несколько просторных пещер, так называемых «Пещер Сонного Оцепенения», в которых валялось великое множество духов в состоянии полного ступора, не в состоянии осознать окружающей их обстановки. Как я узнал позднее, это были духи смертных, которые убили себя опиумом, глотая его или раскуривая. Эти духовные тени были лишены какой бы то ни было возможности развиваться, и расти, вместо этого всё больше деградируя, подобно тому, как рука, лишённая возможности двигаться, окончательно отсыхает. Они стали слабее нерождённого ребенка и столь же нежизнеспособны.

У большинства из них сон длился веками. Однако, были и такие, которые не столь сильно злоупотребляли наркотиками, и которые спали всего лишь 20, 50 или 100 лет. Они были живы, но не более того, ощущения их лишь слегка превышали возможности роста некоторых видов грибов, которые существуют без искры сознания. И всё же в некоторых из них всё ещё теплились зачатки души, подобно крохотным семенам в пеленах некоторых египетских мумий, которые, очень долго пролежав в заточении, сохранили свою жизнеспособность и на благодатной почве могли бы дать живые всходы. Пещеры, куда добрые духовные существа сложили этих несчастных, были заполнены животворящим магнетизмом, и несколько обслуживающих духов, из числа тех, кто сам испытал подобное состояние опиумного опьянения в период своего земного существования, старательно пытались вдуть жизнь в эти коматозные духовные тела, уложенные, подобно мертвым, в ряды по всему полу.

Очень медленно, в зависимости от степени наркотического опьянения и количества наркотиков, принятых при жизни, эти несчастные приходили в себя в муках, какие испытывает наркоман в отсутствии своего губительного зелья. Очень медленно и постепенно несчастные духи обретали сознание, к ним возвращалось одно чувство за другим, и наконец, как ослаблённые страдающие дети, они становились готовыми для воспитания. Тогда их посылали в заведения, которые можно сравнить с домами для идиотов, и там в них закладывали зачатки интеллекта и помогали развивать свои возможности, которые некогда в земной жизни они сами окончательно уничтожили.

Эти несчастные духи постигали учение крайне медленно, ибо теперь им приходилось для этого прилагать огромные усилия, причем у них не было уже земных возможностей — уроков, наилучших методов обучения. Подобно пьяницам (только в ещё большей степени) они парализовали свой мозг и свои чувства и отвергли, не вникая, уроки земной жизни вместе с возможностью развить свой дух.

Мне было невыразимо грустно воспринимать эти Пещеры Сонного Оцепенения, равно как и ступор, несчастных, которые так и не поняли, как много драгоценного времени они растратили напрасно, пребывая в бессознательном состоянии, в тяжелой и безнадежной сонной одури без сновидений.

Подобно зайцу из басни, который во время соревнования по бегу самонадеянно заснул на полпути и позволил опередить себя тем, кто бежал гораздо медленнее его, так и эти несчастные души будут тщетно пытаться на протяжении многих веков нагнать время, которое они упустили. Если эти неподвижные сонные тени в конце концов проснутся, какие невзгоды судьбы им предстоит пережить, по какой опасной горной тропинке им предстоит вскарабкаться, чтобы, наконец, достичь той вершины земной жизни, с которой они так опрометчиво упали! Неужели сердца наши не наполняются ужасом при мысли, что на Земле живут ещё люди, которые накапливают горы богатства за счет доходов от ужасного опиумного промысла, который подрывает не только здоровье тела, но более того — оно фатальным образом разрушает здоровье души до такой степени, что невольно возникает вопрос, а существует ли хоть какая-то надежда на спасение для этих жертв наркотического обмана.

Эти страшные пещеры! Эти ужасные, оглушенные одурью тени! Найдутся ли подходящие слова, чтобы как можно точнее описать их злосчастную участь? Каково им будет однажды очнуться с интеллектом идиотов, чтобы долгими веками постепенно набрать не более, чем ментальные возможности младенцев — далеко ещё не взрослых мужчин и женщин. Даже тогда их развитие будет продвигаться безумно медленно, ибо, в отличие от настоящих младенцев, они утратили способность расти. И им потребуется период нескольких поколений, чтобы постичь то, что постигается на Земле в течение жизни одного поколения. Говорят, что многие из этих несчастных существ, по достижению ими степени развития младенцев, отправляются на Землю, чтобы там в процессе реинкарнации вновь обрести земное тело и воспользоваться возможностями, которыми они пренебрегли в своей прежней жизни. Но это — не более чем слухи, и у меня нет на этот счёт никакого собственного опыта. Я только знаю, что был бы рад за них, если бы появилась такая возможность укоротить процесс их развития и обретения всего, что они так бездумно растратили.

Глава 10. Мой Дом в Сумеречной Стране — Связь Между Живущими и Умершими

Некоторое время отдыхал в своём доме в Сумеречной Стране, познавая себя и свои возможности для практического применения уроков, усвоенных мной за время моих скитаний. Моим учителем в то время был человек, во многом похожий на меня самого. Он прожил на Земле такую же жизнь как я и прошел через низшие сферы подобно тому, как это теперь делал я. Он уже стал обитателем Страны Солнечного Света, из которой постоянно являлся, чтобы наставлять меня и подобных мне членов Братства, которые были его учениками.

Был также и другой учитель, или руководитель, который появлялся иногда и который оказал на меня сильнейшее влияние. От него я узнал множество удивительных вещей, но, поскольку он обитал в гораздо более возвышенных сферах, чем все остальные, я очень редко мог видеть его достаточно отчетливо как личность. Его учение поступало ко мне скорее в форме ментальных посылов или вдохновляющих дискуссий в ответ на мои мысленные вопросы.

В данный момент я не буду подробно описывать вам этого духа, ибо в период моего пребывания в Сумеречной Стране я встречал его слишком редко и видел слишком неотчетливо. Его образ прояснился для меня, только когда в ходе моего развития я поднялся на более высокую ступень, ближе к свету.

Не умея видеть его достаточно отчетливо, я, тем не менее, часто ощущал его присутствие и его помощь. А когда позднее я узнал, что он был моим основным духом-хранителем во время моего земного существования, в моём сознании всплыли многочисленные мысли и планы, мои самые возвышенные стремления, возникавшие под его влиянием; далее, я вспомнил, что именно его голос так часто предупреждал об опасности или успокаивал меня, когда я был буквально сокрушён, осознавая весь ужас своего положения в первые моменты моего пребывания в духовном мире. В дни, когда меня окружала мгла, я смутно чувствовал его мимолетное и незримое присутствие в своем тесном помещении. Он смягчал мои ужасные страдания мощью своего магнетизма, чудесным проявлением своих возможностей и силы.

Вернувшись в Сумеречную Страну из темных глубин посещённых мной сфер, я испытал чувство, словно вернулся домой, ибо, как ни мала была моя комната, как ни бедна на вид, в ней хранились мои сокровища: картина в виде зеркала, где я мог видеть образ моей возлюбленной, и роза, а также письмо, которое она мне послала. Кроме того, у меня там были друзья, товарищи по несчастью, такие же как и я сам; и хотя мы, как правило, проводили время в одиночестве, размышляя о своих прошлых ошибках и извлекая из них необходимый урок для себя, всё же было приятно, когда время от времени приходил то один, то другой из друзей; ведь все мы равно скомпрометировали себя во время своей жизни на Земле и все мы теперь искали лучший путь, и это связывало нас узами взаимной симпатии. Если бы я смог живо нарисовать картину нашего существования там, наша жизнь показалась бы вам весьма странной. Она некоторым образом напоминала земную жизнь, но и одновременно сильно от неё отличалась. Например, иногда мы ели простую пищу, которая являлась нам словно по волшебству, когда мы чувствовали голод, но бывало, что мы неделями не вспоминали о пище, разве что среди нас оказывался человек, который был гурманом на Земле, и в этом случае мысли о еде возникали чаще и назойливее. Мои же фантазии в еде и напитках не выходили за рамки простой пищи: у меня не было в этом смысле каких-либо особых предпочтений.

Там нас постоянно окружали сумерки, без дня и ночи, и эта монотонность действовала на меня особенно угнетающим образом. Ведь я так люблю солнечный свет! Он всегда был для меня животворящим потоком. Я родился в стране, где всегда сияет солнце и растут цветы.

Мы обычно бродили по зданию и окрестностям, порой нам удавалось короткое время парить над поверхностью, хотя и не так успешно, как это делали духи более высокого уровня. Но если нам нужно было поспешить, сила нашей воли переносила нас в желаемое место почти со скоростью мысли.

Что же касается сна, мы могли легко и подолгу обходиться без него, но, в то же время, могли и лежать и спать неделями; иногда в полусне мы смутно осознавали происходящее вокруг, а иногда погружались в глубокий сон без сновидений. Очень необычной была наша одежда; она никогда не изнашивалась и постоянно обновлялась каким-то загадочным образом. В течение всего периода моих скитаний и пока я находился в этом доме, она была очень темного синего цвета с желтым поясом вокруг талии и с желтым знаком в форме якоря, который был вышит на левом рукаве. Под якорем читались слова: «Надежда — вечна!» Под одеждой было плотно прилегающее нижнее белье того же темного цвета. Сверху был накинут длинный плащ с капюшоном, какие носят братья-послушники на Земле, чтобы этим капюшоном мы могли по желанию прикрывать свою голову от взглядов. И воистину, очень часто мы были рады возможности скрыть своё лицо от взора тех, кого мы любим, ибо страдания и угрызения совести очень сильно изменили нас. Глубоко провалившиеся глаза, впавшие щеки, измождённые и сгорбленные фигуры, глубокие страдальческие морщины, избороздившие наши лица — всё это было более, чем красноречиво. Те из нас, кто оставил на Земле близких друзей и продолжал страдать от разлуки с ними в мире духов, старательно скрывали от них свои изуродованные фигуры и лица.

Наша жизнь протекала достаточно монотонно в четком распорядке с чередованием лекций и практических занятий согласно строгому расписанию. На некоторых стадиях (ибо время отсчитывалось не днями и неделями, а лишь результатами духовного и интеллектуального развития) дух поднимался на более высокий уровень обучения.

Некоторым приходилось очень долгое время постигать смысл изучаемого. В этом случае никто не оказывает на него давления. Никто его не торопил, как это случается при земной системе образования, ибо жизнь слишком коротка, чтобы медлить с обучением. Впереди у человека в духе — вся вечность, и он может по желанию остановиться или продолжать движение вперед, он может задержаться, чтобы обдумать и до конца уяснить некое понятие, а когда окончательно подготовится — продолжать свой курс обучения. Не нужно подгонять того, кто сам идет вперед с желанием; нет нужды ограничивать его свободу, даже если он захочет остаться в своем прежнем неразвитом состоянии, лишь бы он не ограничивал свободу и придерживался бы простого правила, главного в Братстве, правила свободы и взаимопонимания. Никого не принуждают учиться, но никого и не отговаривают от этого. Всё делается добровольно и все, кто желал покинуть это место, а это случалось достаточно часто, мог идти, куда ему заблагорассудится, но волен был вернуться в любой момент. Двери были открыты для всех: как для приходящих, так и для уходящих, никогда не было слышно взаимных укоров по поводу совершённых ошибок или просчетов, ибо каждый ощущал глубины собственного несовершенства.

Как я узнал, некоторые провели в том месте уже годы, поскольку им трудно давались уроки и у них медленно шёл процесс усвоения. Другие же, увы! Сорвались и, многократно побывав на поверхности Земли, оказались, наконец, в самых глубинах нижних сфер, где проходили процесс очищения, в Доме Надежды, в котором некогда побывал и я. Они явно деградировали, вместо того чтобы идти вперед, но и это ещё было не регрессией в полном смысле слова, а необходимым уроком, поскольку таким образом они излечивались от желания испытать ещё раз удовольствия земной жизни. Совсем небольшая группа, в том числе и я, куда входили те, кто руководствовался мощным побуждением подняться выше, делали стремительные успехи и очень быстро переходили с одной ступени на другую. Но и здесь, о! Как много было таких, кого нужно было постоянно поддерживать и успокаивать и кому нужно было постоянно помогать в период испытаний. И именно мне выпало на долю делиться запасами из моей сокровищницы надежды с другими, менее удачливыми, кто не удостоился, подобно мне, дара любви и симпатии, которые потоком поступали ко мне с Земли от моей возлюбленной, вдохновляя меня, обновляя мои силы и суля мне в будущем радость и покой.

___________________

Я обрёл новый источник счастья: мне было позволено провести некоторое время на Земле с моей возлюбленной, когда она наверняка узнала о том, где я нахожусь. Много раз я приходил к ней незримо для неё. Во время скитаний я, улучив момент, проводил счастливые мгновения на Земле рядом с ней. И сейчас, хотя я всё ещё был недоступен её взору, она угадывала моё присутствие и могла ощущать моё прикосновение, когда я дотрагивался до её руки. Она обычно ставила свободное кресло для меня рядом со своим креслом, чтобы нам можно было сидеть бок о бок, как в старые добрые времена, которые давно миновали. Она обращалась ко мне и могла даже слышать мой очень тихий ответ, а иногда — различать смутные очертания моей фигуры. Ах! Как странно и грустно, но одновременно сладостно и приятно проходили эти встречи двоих людей — живого и мёртвого!

Я являлся к ней с сердцем, полным горького сожаления и угрызений совести за прошлое. Чувство стыда и унижения от того, во что я превратился, было безумно острым, и мне казалось, что для таких как я нет надежды приблизиться к вещам возвышенным, но вид её милого лица и сознание того, что она верила в меня, любила, несмотря ни на что, смягчало моё сердце, вливая в него поток надежды, мужества и решимости. Как результат этих необыкновенно сладостных встреч, в нас росло неописуемое чувство доверия и надежды на будущее.

Я узнал, что она продолжает развивать свои способности и изыскивает возможности применения своих поистине замечательных талантов, которые так долго оставались не востребованными. Она очень радовалась своему успеху, когда разделявший нас занавес, наконец, раздвинулся. Но нас ожидала еще одна радость. Моя возлюбленная отыскала медиума, с помощью которого дух мог обрести некоторое подобие своего прежнего вполне узнаваемого земного облика во плоти. Мне предоставлялась возможность материализовать (кажется, так это называется) достаточно плотную руку, чтобы коснуться её. Велико было наше счастье, хотя я ещё был лишен удовольствия явить себя пред ней целиком. Мне было сказано, что в этом случае материализованное лицо сохранит в своих чертах все признаки перенесенных страданий, и ей будет больно видеть это. Позднее, когда я в своем развитии поднимусь выше, я покажусь ей отчетливо.

Ах! Какое великое множество духов собиралось толпами на наши встречи, надеясь, что когда-нибудь они также смогут показаться, в своем облике, встретиться с теми, кто был бы рад узнать, что они живы и имеют возможность возвращаться. Но очень многие уходили печальными и разочарованными, ибо такой милости удостаивались немногие, и предпочтение отдавалось контактам исключительно с самыми близкими и дорогими людьми. Духовный мир полон одинокими душами, все они хотят вернуться и дать о себе знать, все они думают о тех, кого они покинули на Земле, и кому хотели бы помочь советом или действием, если бы не были отделены от них барьером плоти. Я встречал такое множество, такое великое множество духов, неприкаянно бродящих по земной поверхности, которые, хотя и могли бы возвыситься и жить в более светлых сферах духовного бытия, но не желали этого, так как слишком велика была их привязанность к возлюбленным, которые остались страдать на бренной земле в горе и муках по поводу их кончины. И вот эти духи, не умея оторваться от дорогих им людей, бродили вокруг них, надеясь на счастливый случай, который дал бы им возможность сообщить смертным о своем присутствии и своей неизменной любви. Когда на Земле друг уезжает в дальнюю страну, оставляя подругу на долгий срок, беспредельная скорбь разлуки не так сильна, как я постоянно наблюдал это в мире духов. И хотя годы и участливое отношение ангелов постепенно смягчают горе большинства смертных, как было бы легче и для духов, и для смертных, если бы они имели возможность сообщаться друг с другом, как это бывало у них раньше! Я знал одну мать, чей сын пошёл по кривой дорожке. Он был уверен, что мать его стала ангелом на небесах и находится далеко от него. Но я… я видел, как она годами неотступно следовала за своим сыном, тщетно пытаясь внушить ему чувство своего присутствия, чтобы направить его и увести с порочного пути. Я знал одну влюбленную пару, которые расстались из-за какой-то нелепой размолвки и между, которыми смерть возвела окончательный и непреодолимый барьер. Умерший мужчина по пятам ходил за своей любимой, которая осталась на Земле, и делал безумные попытки объяснить, что помешало их отношениям, рассказать, что верность никогда не покидала их сердца, несмотря ни на что. Я видел безмерные страдания и скорбь духов, в отчаянии и тщетно пытающихся уловить хотя бы понимающий взгляд или мысль о том, что их присутствие осознано и понято. Я видел, как в отчаянии дух бросался перед живым на колени или падал ниц, безуспешно пытаясь уцепиться за руку женщины или за край её одежды. Все напрасно; рука духа не может коснуться руки смертного, а ухо смертного глухо к воплям духа. Передается, пожалуй, только чувство глубокой скорби и подавляющей тоски по умершему, но нет возможности почувствовать, что этот так называемый умерший находится тут же, рядом. Отчаяние на Земле, каким бы горьким оно ни было, не сравнимо с отчаянием духа, который внезапно осознал, как непреодолимо высок барьер, который отгородил его от мира смертных людей. Так разве удивительно, что на духовной стороне жизни, все, кто стремится помогать и утешать страждущих, как на Земле, так и в духовном мире, всячески пытаются отодвинуть эти барьеры и открыть людям и ангелам широкий доступ для взаимного общения и встреч на Земле, как во времена, когда Мироздание переживало пору своего детства? Если свидетельства многочисленных медиумов и многих кружков единомышленников кажутся тривиальными и даже вульгарными, гротескными и откровенно ужасными; если существуют мошенники среди медиумов и доверчивые глупцы вкупе с законченными эгоистами, так ведь это же самое было и с великими непризнанными истинами, стремящимися к самоутверждению! Так разве же нельзя простить все заблуждения в свете того факта, что всё это является попытками — неуклюжими, глупыми, но все же реальными попытками — открыть двери, чтобы озарить скорбную земную поверхность светом из духовного мира? Вы можете, конечно, разругать эти мнимые или ложные попытки и беспорядочные усилия, если хотите. Но попытайтесь сами, если вы владеете соответствующими знаниями, направить все эти усилия в нужное русло, и вы поможете тем, кто пытается добраться до вещей возвышенных. Не высмеивайте их, не сокрушайте их презрением, не заставляйте их замолчать; наоборот, узрите в них рациональное зерно — их попытки приоткрыть завесу невидимого мира, которая скрывает от ваших глаз ушедших от вас любимых.

Глава 11. Аринзиман

На эти встречи по материализации я всегда приходил в сопровождении величественного духа, о котором я уже упоминал и которого теперь знал по имени — Аринзиман, или «Восточный Учитель». Я уже научился видеть его довольно отчетливо и могу описать его вам.

Это высокий и величественный мужчина в длинных струящихся одеждах, подбитых желтой каймой и стянутых вокруг талии желтым кушаком. Его смугловатое лицо выдавало урожденного левантинца, черты его были правильными и красивыми, как у статуй Аполлона, немного отличаясь от совершенного греческого образца лишь легким характерным восточным оттенком. У него были большие глаза, темные, бархатистые и нежные, как у женщины, однако в глубине их таился страстный энергетический огонь, сдерживаемый и укрощённый его сильной волей, но одновременно придающий теплоту и внушительность его облику и манерам. Из всего этого я мог легко заключить, что при своей жизни на Земле он познал во всей полноте страсть величайшей любви и сильнейшей ненависти. Теперь его чувства очистились от земной пыли и служили не более чем вспомогательным связующим звеном симпатии между ним и теми, кто, подобно мне, всё ещё не мог справиться со своей низменной природой и победить свои страсти. Короткая черная шелковистая бородка закрывала его щёки и подбородок, а черные волнистые волосы струились вниз по его плечам. Его фигура, мощная и высокая, была, тем не менее, по-восточному грациозной и гибкой, ибо характерные особенности расы так сильны, что сопровождают не только физическую оболочку, но и дух человека. Хотя с тех пор, как Аринзиман покинул своё земное тело, прошли века, сохранились все особенности, отличающие восточного человека от представителя западных народов. Странно, что этот дух напоминал земного смертного мужчину, но одновременно, своей ослепительной яркостью форм и черт, которые невозможно описать словами, так невыразимо сильно отличался от плотского образа своей необычностью и чудной эфемерностью, несмотря на всю свою видимую осязаемость, что это доступно пониманию лишь тех, кто встречал духов высших сфер. Во время своей земной жизни он был выдающимся знатоком оккультных наук, а после того как ушел в духовный мир, ему удалось безмерно расширить свои знания, и мне казалось, что возможностям его нет границ. Его характер, как и мой, был горячим и пылким, но долгие годы своей духовной жизни он, усердно учась сдерживать свои бушующие страсти, возвысился в своей власти до недосягаемой высоты, с которой, наклонившись, мог поднимать таких заблудших, как я. Его симпатия и понимание наших слабостей делало его помощь нам возможной, ибо тот, кто никогда не переживал всей глубины падения, взывал бы к нам напрасно. Но он, с присущими ему мягкостью и пониманием, обладал особой силой характера, против которой никто не смог бы устоять, если бы и попытался. Я не раз имел возможность наблюдать, как неуправляемые безумцы, с которыми он работал, смиряли перед ним свои порывы, стремлением причинить вред себе или окружающим. Они замирали, словно зачарованные, не в состоянии сдвинуться с места, хотя он к ним и не прикасался. Они были парализованы воздействием его могучей воли, которая многократно превосходила по силе их волю. Затем он начинал с ними спокойную беседу, с добротой и открытостью, присущим ему чудесным способом являя им ужасные последствия того, что они намеревались совершить против себя и других. Только после этого он снимал с них чары своей воли и отпускал, предоставляя им действовать, как заблагорассудится, но с полным осознанием последствий замышляемого ими греха. И на моей памяти редко случалось, чтобы после такого серьезного предупреждения кто-либо из них не останавливался в своих побуждениях. В присутствии этого духа я чувствовал себя ребёнком. Хотя в свое время все признавали, что я обладал сильной волей и не имел привычки отступать перед кем бы то ни было, я не раз склонялся перед силой его решений. И сейчас я позволю себе заметить, что в духовном мире все существа свободны везде и во всём, свободны, как воздух, чтобы действовать сообразно собственным склонностям, не слушая навязываемого совета со стороны. Границы человеческих привилегий, так же как и возможности посягать на права других, регулируются законом и правилами, принятыми в той сфере, где обитает данный дух.

Например, в самой нижней сфере, где царит беззаконие и где признается только право сильнейшего, можно делать что угодно — жестоко и безжалостно обижать и притеснять своих собратьев, а в то же время ещё более сильные поступят точно так же с обидчиком. Самые жалкие рабы на Земле менее несчастны, чем существа, которых я встречал в нижних сферах духовного мира, где не признают законов, где живут те, кто попрал все законы, и Божьи, и человеческие, кто проявляет по отношению к своим ближним неимоверную и ни с чем не сравнимую жестокость и несправедливость. По моему впечатлению, в этих сферах, краткое описание которых я вам представлю, с каждой новой встречей мне попадались все более сильные, жестокие и властолюбивые существа, чья злоба доходила до такой степени, что они показались мне князьями Ада — королями и императорами мира зла! Так будет продолжаться, пока зло не изживёт себя само до последней капли, пока закоренелые тираны наконец не возжаждут перемен, справедливых законов и власти для создания порядка. Их стремление изменить жизнь к лучшему станет первым шагом, первым побудительным мотивом, который даст возможность Братству Надежды взяться за работу в этих тёмных сферах, и создаст своеобразную лазейку, через которую проникнет идея о преобразовании и появится надежда, что все это возможно даже там. По мере того как дух прогрессирует в своем развитии, на каждой очередной промежуточной площадке бегущей ввысь лестницы обнаруживается всё более строгий свод законов и более жесткий порядок, которому каждый должен подчиняться в той же степени, в какой он ожидает от других подчинения законам, касающимся лично его. Безупречное соблюдение норм совершенной морали наблюдается только в высших сферах, но тоже в различной степени. Привыкшие уважать права других обнаружат, что другие также уважают их права. Попирающие достоинство ближнего убедятся, что и их собственное достоинство будет попрано теми, кто сильнее их.

Обитатель духовного мира во всех отношениях свободен выбирать: трудиться ему или вести праздную жизнь, творить добро или зло, заслужить благословение или проклятие. Каков он сам, таким будет и его окружение, и, чтобы перейти в более высокую сферу, он должен достичь величайших высот в своей сфере. Итак, в духовном мире добро не нуждается в защите от зла. Различие их статуса возводит между ними непреодолимый барьер. Для духов более высоких сфер всегда существует возможность спуститься ниже, чтобы навестить тех, кто внизу, но барьер на пути нижних духов становится для последних непреодолимой пропастью. Только на Земле и планетах, где есть материальная жизнь, возможно смешанное влияние добра и зла, которые обладают почти равной властью. Я говорю «почти», так как даже на Земле добро преобладает, если человек сам не откажется от него, бросившись в пучину собственных низменных страстей.

В прежние дни, когда сердца людей своей простотой были подобны детским сердцам, духовный мир начинался прямо у их порога, хотя они и не сознавали этого. Сейчас люди всё более отдаляются от него и, подобно морякам, спасшимся на плоте, блуждают среди волн, стараясь отыскать скрытый в тумане берег. Добрые лоцманы из духовного мира пытаются направить их путь и помочь им достичь сияющей цели, чтобы добыть там желанный запас надежды и доставить его страдальцам на Земле.

Глава 12. Моя Вторая Смерть

Встречи с материализацией проводились раз в две недели, и по их числу я подсчитал, что прошло три месяца. И вот однажды Аринзиман велел мне приготовиться к великим переменам, которые должны были произойти во мне и в моем окружении, и это означало мой предстоящий переход в более высокую сферу. Я слышал, что сферы сильно отличаются друг от друга из-за различия духовных учителей. И дело тут вовсе не в различии мировоззрений. Различия между ними можно сравнить с границами на географической карте, которые так неуловимы, а территории так плавно переходят одна в другую, что нет необходимости вырисовывать их четками линиями; ибо изменения внутри самих стран и в населяющих их людях формируют собственный статус каждого по мере их развития. Например, некоторые обитатели расскажут вам о семи сферах и семи Небесах, как об этом говорится в Библии; другие будут утверждать, что существует двенадцать сфер; найдутся и такие, которые назовут совершенно иную цифру. Но так или иначе, каждая сфера делится на круги, и обычно их насчитывается 12 в каждой сфере. Хотя и в этом случае обитатели сфер будут оспаривать это число, в связи с тем что в различных странах принято различное исчисление одних и тех же предметов. Что касается меня, то я привык считать, что существует 7 сфер выше Земли и 7 — ниже Земли, причем словами «выше» и «ниже» я обозначаю удалённость их от Солнца в нашей Солнечной системе. Ибо Солнце считается высшей точкой отсчета (по земным меркам, разумеется), и наиболее удалённая от него сфера рассматривается как низшая и самая порочная. Далее, каждая сфера делится на 12 кругов, которые так плавно сливаются друг с другом, что переход из одного в другой происходит почти незаметно. До сих пор я был на так называемом земном уровне, который как огромный и широкий пояс окружает Землю, захватывая атмосферу. Земной уровень можно назвать первой сферой из семи сфер, находящихся выше Земли, и первой из семи — ниже Земли. В этой сфере поселяются духи, более или менее привязанные к Земле. Они не в силах опуститься ниже земных пристрастий и не могут освободиться от прежних влияний.

Меня уведомили, что я уже достаточно свободен от земных привязанностей, преодолел свои пристрастия к земным вещам и теперь готов переместиться во вторую, более высокую сферу. Переход из более низкой сферы в более высокую часто, хотя и не всегда, происходит в состоянии глубокого сна, напоминающего смерть, когда дух покидает земное тело человека. Совершенствуясь в своем развитии, дух становится всё более легким, и изменения сопровождаются повышением уровня сознания и в конце концов переход с одной сферы на другую, более высокую, становится всё более похожим на перемену одежды с более грубой на более тонкую. Духовная оболочка становится все прозрачнее. Таким путем дух продвигается в своем развитии, всё более утрачивая свои земные материальные свойства, пока наконец не переступит порог земных сфер, чтобы войти в сферы Солнечной системы. Так случилось, что после одного из моих визитов на Землю я внезапно ощутил странную и необычную сонливость, более напоминавшую отключение мозга, чем сон.

Я вернулся в мою крохотную комнатку в Сумеречной Стране и, упав на кушетку, провалился в глубокий сон без сновидений, словно умер.

В таком бессознательном состоянии я находился около двух недель по земному времяисчислению, и в это время моя душа переходила из бесформенного астрального тела, чтобы появиться как новорожденное дитя, облачённое в более светлые и чистые духовные одежды, созданные моими собственными усилиями в попытках победить зло. Разница была лишь в том, что я родился не маленьким ребёнком, а взрослым и зрелым мужчиной, обладающим знаниями и опытом. Есть смертные, чьи знания до такой степени ограниченны, чей ум так мало развит, чья природа так проста, что мало отличается от природы ребёнка, что в духовном мире они рождаются детьми, и неважно, сколько лет они прожили в земной жизни. Со мной было всё иначе, и в своем новом качестве я сохранил всё, что обрел за годы, прожитые на Земле.

Пока я пребывал в бессознательном состоянии, моя душа была принята дружественными духами и введена во вторую сферу, где я продолжал лежать в глубоком сне без сновидений, пока не настало время для моего пробуждения.

Сброшенная мной, прежняя астральная оболочка была измельчена вспомогательными духами на элементы земного праха. Так же как моё земное тело, разложившись и превратившись в земную материю, из которой возникло, приняло иную форму — прах снова стал прахом, — бессмертная душа поднялась на более высокий уровень.

Так я испытал свою вторую смерть и возродился в более высоком качестве.