Страшные истории для бессонной ночи

Вероника Касьянова. Сладкое дыхание смерти

Лорд Александр Карлайл ненавидел путешествия. Он подозревал, что признаваться в подобном грешно, особливо среди друзей его возраста, жаждущих отправиться в гранд-тур[20] и вернуться до краев наполненными знаниями, постыдными рассказами об итальянских приключениях и запрещенными французскими винами. Александр не меньше своих однокашников мечтал об историях, которые заставят сердце полыхать, но вот незадача: слабое здоровье и привычка к домашнему комфорту навеки заглушили даже слабые потуги броситься навстречу бурной жизни.

Однако сегодня, в непогожий день, менее всех подходивший для передвижений по стране, он облачился в жестковатый модный костюм, делающий его нежную талию столь тонкой, зачесал, по обыкновению своему, светлые кудри и медленно, не допуская и толики торопливой подвижности, сел в роскошную карету.

Все дело в том, что лорд Карлайл получил пренеприятное письмо, написанное твердым почерком компаньонки его матери, гостившей вместе с нею в маленьком семейном замке на севере Уэльса. Компаньонка в крайне вежливой, но оттого не менее истеричной для ее флегматичной натуры форме сообщала, что матушка при смерти. Александр не стал кривить душой и давить лицемерные слезы, однако долг дворянина звал проститься с чужой для него родительницей. История их взаимоотношений была необычной, но вместе с тем весьма прозаичной для людей высочайшего круга.

Леди Энн Карлайл родила сына очень поздно, ей шел тридцать третий год. Убежденная, что выполняет священный долг перед мужем, с двадцатидвухлетнего возраста она беременела и рожала слабых отпрысков почти ежегодно, однако те умирали друг за другом, не принося роду Карлайлов долгожданного продолжения. Поэтому, когда летом 1820 года на свет наконец появился не менее хилый, чем его предшественники, мальчишка, леди Энн ни на что не надеялась.

Младенца нарекли Александром, и вся округа, начиная от родителей ребенка и заканчивая сделавшим на семье небольшое состояньице гробовщиком, принялась спокойно ожидать, когда изможденная леди Карлайл вновь выйдет к завтраку в черном.

Но Александр всех удивил: крошечный и бледнощекий, он пережил первый месяц жизни, а за ним и первый год. Не смеющие рассчитывать на подобное чудо родители позволили себе привыкать к присутствию сына. Они радовались, когда он сделал первый шаг, заходились умилением, когда Александр залепетал первые слова и вообще отменно выполняли свои обязанности. Во всяком случае, за это ручалась няня, питавшая странную любовь к пересказыванию сей истории, — сам Александр воспоминаний о ранней жизни имел столь же мало, сколь мало зубов осталось во рту его няни.

Все шло как нельзя лучше, пока осенью 1825 года в поместье не пришла лихорадка, напавшая на старшего лорда Карлайла и на Александра, все еще неспособного похвастаться крепостью телесного здравия. И вновь в округе все ждали неизбежного. «Видимо, не суждено лордам дитенка-то иметь!» — шептались вечерами в деревне. Оттого особенно неожиданной стала кончина отца Александра, не сумевшего победить злую болезнь.

То были первые ясные воспоминания, наполнившие голову новоиспеченного лорда Карлайла, пяти лет от роду принявшего в наследство огромное поместье, дом в Лондоне, замок в Уэльсе и десяток холеных породистых лошадей. Мать его с тех пор совершенно переменилась, превратившись в ледяную женщину, сломленную смертями, коих в жизни ее было слишком много. Она отдала сына на попечение воспитателей и удалилась от дел, не реагируя на попытки Александра сблизиться с нею.

И теперь леди Энн Карлайл умирала.

Спустя пятнадцать лет после принятия титула Александр сидел на упругом сиденье тяжелой кареты, громко шлепающейся в дорожные ухабы, размытые непрекращающимся ливнем. Мутноватые капли падали на крышу и могли бы успокоить растревоженную душу, если бы не ужасные английские дороги. Александру казалось, что после встречи кареты с некоторыми особенно глубокими рытвинами его желудок слишком резко подлетал к горлу.

Вечерело. Сквозь наглухо затворенные дверцы кареты едва проникал сиплый голос кучера, погоняющий похрапывающих от усталости лошадей. Гроза разыгралась не на шутку: молния с ослепительной агонией билась в тяжелых облаках, раскатисто грохотал гром, пугая животных и самого Александра, чье сердце сжималось, заслышав глас гневающейся природы.

Внезапно раздался страшный скрежет.

Тяжелое тело кареты застонало и, остановившись, резко обвалилось, выбросив Александра вперед с силой длани Юпитера. Головой лорд ударился о резной выступ сиденья, по виску тонкой струйкой побежала темная кровь. Он и опомниться не успел, как накрененная набок дверь отворилась и в ней показалось обеспокоенное лицо седовласого кучера.

— Милорд! Простите, простите, бога ради! Проклятые ямы добили подвеску, не выдержала! Да у вас кровь… Вот, приложите платок, приложите! — Он суетливо сунул ему в руку промокший насквозь кусок ткани. Александр сбросил морок потрясения и зажал неопасную рану.

— Руку мне подай, Джон! — недовольно прикрикнул он на заходившегося в волнении кучера. Оправившись, Александр неудобно присел на сиденье кареты, потерявшей колесо, и, игнорируя нелепость своего положения, обратился к забрызганному с ног до головы грязью Джону: — Ну и что ты стоишь? Займись починкой! Или мы так и останемся прозябать в этой глуши?

— Лорд Карлайл, тут вот какое дело… — замялся кучер, смущенно почесывая затылок, — один я не справлюсь, тут помощники надобны. Вы посидите, а я сверну с дороги и пойду в ближайшую деревню, может, там кто подсобит.

— Да ты, верно, шутишь? Остаться здесь одному? — Александр пугливо осмотрелся. Вокруг расквашенное поле, впереди темнеет густая роща. По коже пробежали колючие мурашки: казалось, он слышит протяжный вой волков. — Пойдем вместе! — срывающимся голосом возвестил он и решительно вышел из кареты. Начищенные до блеска сапоги мгновенно потонули в чавкающей грязи.

Джон распряг темнобоких лошадей, и, взяв их под уздцы, усталые путники двинулись сквозь ледяную ночь. Шли они долго, дрожащие от напряжения ноги не слушались, силы стремительно покидали Александра. Но тут сверкнула молния, и недалеко показались очертания огромного дома со светящимися окнами. Мысль о сухой одежде и согретом на огне вине со специями заставила непривыкшего к подобным происшествиям лорда проронить слезу облегчения. Из последних сил он рванул вперед, озадачивая приладившуюся к неторопливому темпу лошадь.

Вскоре мужчины ступили на дорожку с изъеденным временем камнем, но после раскисшего поля она показалась Александру тропинкой в рай. Он молча протянул поводья Джону и одним взглядом приказал ждать. Пальцами Александр заправил повисшие волосы за уши, без всякой видимой пользы одернул костюм и громко постучал в дверь.

Последовало тяжелое ожидание, когда казалось, что приют они не получат. Отчаяние уже было охватило нервное существо лорда, желудок атаковали спазмы, но вдруг дверь медленно отворилась.

Все звуки разом захлебнулись.

Вдох замер на половине пути к легким.

Душа застыла.

Перед Александром стояла самая ослепительная женщина, которую только можно вообразить. Высокая, почти как он сам, она застыла в проеме, и ее распущенные черные локоны мерцали теплым светом, переливаясь благородной синевой. Стройную фигуру покрывало алое платье старомодного кроя, подчеркивая алебастровую белизну гладкой кожи. Хрупкие плечи и лебединая шея были обнажены, открывая взгляду тонкие вены. Огромные серые глаза сияли жизнью, и в их удивительной приветливой глубине то и дело вспыхивали фиолетовые искры. Она часто моргала, заставляя пушистые ресницы отбрасывать длинные тени на щеки.

Женщина заговорила первой, рассыпая вокруг хрустальный хрипловатый звон высокого голоса:

— Что вам угодно, сэр?

По шее Александра прокатилась горячая волна, волоски на затылке приподнялись, холодный воздух сгустился, вырывая из легких дымку влажного дыхания.

— Прошу прощения, миледи, — скрывая смятение, сказал он. — Мое имя лорд Карлайл! Я направлялся в Уэльс, однако по дороге моя карета сломалась, что заставило меня искать прибежище в ваших гостеприимных краях. Мне достаточно переждать ночь, если позволите, и наутро, когда карету починят, мы сможем продолжить путешествие…

Женщина внимательно посмотрела ему за спину — туда, где стоял продуваемый ветрами Джон с двумя лошадьми. Александр заметил, как капли дождя, отскакивая от его плотного пиджака, перепрыгивали на теплую кожу женщины и исчезали в целомудренном вырезе над грудью.

В горле пересохло, лорд звучно сглотнул.

— Леди Луиза Маршан, — представилась она, глядя на него, словно что-то обещая, и протянула изящную руку с длинными прохладными пальцами. — Будьте моим гостем сегодня вечером, лорд Карлайл. Можете отправить лошадей в стойло, там их накормят. О вашем спутнике мы тоже не забудем, пусть отдыхает в крыле для слуг. Добро пожаловать! — И леди жестом пригласила Александра войти.

С невероятным усилием тот оторвал взгляд от прекрасной хозяйки и невольно направил его ей за спину. Холл дома впечатлял размерами, однако атмосфера угнетала: огромный зал давил сумраком и пустотой. Мебели вокруг не было, сквозняк с тихим свистом врывался в тонкие оконные щели. Под массивной старинной лестницей со стертыми краями ступеней качались неубранные нити паутины.

— Прошу просить меня, лорд Карлайл, за неподобающий вид моего жилища, — стыдливо сказала она, и эхо хрустального голоса мелодично отразилось от серых стен, — я прибыла сюда лишь два дня назад с одной старой служанкой, поэтому мы не успели подготовить дом к приему столь блистательных гостей.

— Тепло вашего приема способно сгладить любые неудобства, леди Маршан. Кроме того, ваш дом не менее прекрасен, чем его величественная хозяйка, — ответил Александр совершенно неискренне в той части, которая не имела отношения к очаровательной Луизе.

Затем он решительно перешагнул порог. В тот самый миг послышался глуховатый перезвон, зазвучавший мрачной радостью, жалившей прямо под ребра. В голове с гудением отозвалось нечто глубинное, стылое, настойчивое. Стопы отяжелели, то и дело норовя развернуть грязные сапоги обратно к изъеденной временем двери.

Александр озадаченно тушил в себе всполохи цепкого страха, продиктованного, очевидно, пыткой длинной дороги. Ладони вспотели, сердце с оттяжкой билось в груди, посылая по телу мучительно горячий ток крови. Смущенный лорд позволил себе поднять глаза на женщину, излучавшую спокойствие и учтивое ожидание. Стало так стыдно за свои первобытные порывы, что он мучительно покраснел.

— Позвольте мне пригласить вас на горячий ужин у жаркого камина, милорд. Подозреваю, именно это вам сейчас необходимо, — сказала леди, положив конец странной неловкости. — Но для начала я бы хотела предложить вам свое особое средство. Стоит сделать лишь глоток, и вы ощутите, как к вам вернулись утраченные силы.

Словно по волшебству через мгновение в ее руке очутился тяжелый бокал с дымящимся напитком. Александр с благодарностью принял угощение, невольно прикоснувшись кончиками пальцев к ее коже. Внизу живота вспыхнуло тепло, закружилось змеей и укололо в сердце. Ни одна женщина не вызывала у него подобного вихря ощущений…

Он пил медленно, нехотя. Отвар горчил травами, оставляя на языке неприятное послевкусие. Тем не менее каждый глоток приносил долгожданное успокоение и энергию.

Когда бокал опустел, леди Маршан развернулась и двинулась вперед, оставляя за собой шлейф свежего похрустывающего аромата — мяты и легкой сладости зеленого яблока. Словно зачарованный, Александр шел следом, наслаждаясь движением ее бедер. Широкий коридор скудно подсвечивался десятком свечей, роняющих воск на горло массивных подсвечников. Пыльные шторы, удушливо недвижимые, висели над двумя дюжинами окон. Пламя свечей дергалось в медленном танце, отбрасывая отблески на умытые дождем стекла. Под крепкими подошвами сапог пружинил оцарапанный многочисленными поколениями жильцов пол.

Тревожно загудел ветер, разгоняя пробирающий до костей сквозняк. В его тихом стенании Александру послышалось нетерпеливое: «С-с-с-с-с-скоро…» Молодой лорд подернул плечами, прогоняя очередное глупое наваждение. Однако оно не исчезало, заползая в уши с мерзким шипением. Ему почудился гулкий топот маленьких ног, удаляющийся вглубь коридора.

«С-с-с-с-с-с-скоро!»

Леди Маршан резко повела головой, пламя свечей полыхнуло разом, бархат платья кроваво заалел.

Шум стих.

Женщина обернулась к Александру и одарила его белозубой улыбкой.

— Ну вот мы и пришли, милорд! Прошу вас. — Она распахнула дверь, весившую наверняка тысячи две фунтов. Та отворилась без единого звука, впуская их в комнату. Лорд с любопытством осмотрелся.

В центре огромной залы стоял длинный стол, прямо напротив камина, сложенного на средневековый манер, — здесь целиком поместился бы олень. По обоим краям от величавого щербатого стола ожидали гостей стулья со столь высокими спинками, что их можно было перепутать с королевским троном. На столе были лишь два блюда, прикрытых серебряными клошами.

— Присаживайтесь, лорд Карлайл, — пригласила его женщина и подняла клош, выпуская на волю ароматный пар.

Еда была простой: кусок мяса, аппетитный золотистый картофель и овощи. Желудок голодно заурчал, заставляя щеки юноши в который раз покраснеть, ответствуя за постыдный промах. Они отодвинули стулья, тяжелые ножки неблагозвучно цеплялись за пол с бурным визжанием. В камине весело потрескивали дрова, огонь щедро освещал суровую столовую.

Тепло и вкуснейший ужин разморили Александра, молчавшего всю трапезу. Он слишком проголодался и надеялся на понимание его неприличного нежелания вести беседу. Хозяйку, казалось, это ничуть не смущало: она с видимым удовольствием рассказывала длинную историю поместья, которое начало свою жизнь еще в одиннадцатом столетии.

В стародавние времена здесь стояло аббатство, веками крепчавшее и ширившее свое влияние, пока его не настигла церковная реформа Генриха VII. Аббатство разорили, сопротивляющихся монахов разогнали и пожаловали церковную собственность дворянину, превратившему хмурые монастырские помещения в настоящий замок для своей семьи. Годы шли, поколения сменяли друг друга, пока наконец поместье не перешло в наследство самой леди Маршан.

Александра мало интересовали истории чужих жилищ, более всего ему был приятен голос женщины, колокольчиком звеневший в его ушах. Он слушал вполуха, лишь изредка кивая впопад. Огонь живописно отражался на нежной шее, в тепле комнаты неповторимый аромат леди Маршан, казалось, обволакивал все тело Александра. До невыносимости захотелось узнать: имеет ли ее кожа вкус яблока? Дивная нега разлилась в нем, бережно на плечи снизошла легкость, и Александр впервые в жизни ощущал удивительное слияние своей плотской сущности с полетной бестелесностью. Хотелось лишь одного: схватить женщину и унестись вместе с нею на небеса.

Внезапно сквозь пелену спокойствия прорвался грянувший гром.

Казалось, столкнулись самые тучные облака, распухшие в обилии ледяной октябрьской влаги. Александр вздрогнул всем телом, испугавшись до помертвения. Блаженство ускакало прочь, изгнанное кнутом ярости природы. Сквозь хилые бреши его убаюкивающего кокона уродливыми паучьими лапами стали пробираться в глаза всполохи серых пятен. В их калейдоскопе помрачнел даже блеск леди Маршан. Ее движения показались Александру странными, незаконченными. Она жестикулировала словно плохо смазанный механизм, возжелавший совершить элегантный пируэт.

Но все это виделось ему лишь жалкое мгновение — Александр едва отсчитал три сердечных удара. Однако сия игра рассудка здорово растолкала задушенную было тревогу. Бешеный ритм пульса отстукивал настойчивый приказ ретироваться. Краем глаза Александр уловил монотонное мелькание теней у двери, что-то скреблось по стенам, ощущением ледяного страха пригвождая к стулу. И снова раздался уже слышимый лордом перезвон, будто с силой билось друг о друга нечто легкое и пустое.

Клубящиеся тени в поместье страшили, странное шуршание бередило инстинкты, но по-настоящему зловеще звучало то самое навязчивое позвякивание. В нем вибрировала неведомая сила, безмолвно заявляющая: она здесь, она внимает, она наблюдает.

Леди Маршан покосилась в окно за правым плечом Александра. Тонкие брови на миг недовольно сошлись, вызвав судорогу неудовольствия: она явно заметила перемену в настроении лорда. Ему отчаянно хотелось ощутить столь уместное в данном случае раскаяние за по меньшей мере странное поведение, но сквозь одеревеневшую в лавине противоречий внутреннюю твердь не пробивалось ничего. И в тот самый момент, когда в его малоподвижном теле напрягся даже затылок, голос хозяйки с удивительной легкостью вернул стремительно утраченное душевное равновесие.

— Дорогой лорд Карлайл! Мне должно быть стыдно за свою словоохотливость! — спохватилась она. — Вместо того чтобы проводить вас в покои и дать наконец заслуженное отдохновение, я сижу здесь и утомляю вас всяческими глупостями! Позвольте же предложить вам свежую постель и горячую ванну.

Она стремительно встала и даже не стала слушать срывающиеся с губ Александра заверения, что внимать ее истории было для него истинным наслаждением. Но то были лишь оправдания: он ни за что не отказался бы отогреться в горячей воде и растянуться на белых простынях, засыпая под колыбельную дождевых капель, бьющихся о стекло. Александр мучительно ощущал сырость своего костюма, каждый ком грязи, который принес на каблуках сапог, каждое нарушение этикета, вызванное проклятым происшествием с каретой. Горло саднило, в груди разрастался огонь, подпитываемый начинающейся простудой, усталостью и воображением, подкидывающим ему странные образы.

Нужно крепко выспаться, а завтра он продолжит путь к умирающей матери. Мысль, что он может больше никогда не увидеть новую знакомую, принесла с собой грусть, пронзающую сердце физической болью. Какая ирония: его мать в эту самую минуту могла доживать свои последние часы, а он печалился о женщине, которую знал меньше двух часов! Что это, если не глупость вкупе с черствостью? Однако ему было решительно все равно.

Они вышли в петляющий коридор. Александр готов был поклясться, что ни за что не нашел бы путь обратно к комнате, которую только что покинул. Леди Маршан этим вечером стала его путеводной звездой.

Луиза расслабилась, руки сомкнулись в жесте, излучающем мир и пристойность, — она выглядела истинной носительницей древней фамилии. Любоваться ею было чрезвычайно приятно. И все же Александр с трудом сдержал вздох облегчения, когда она открыла одну из многочисленных дверей.

Спальня оказалась небольшой и такой же суровой, как весь дом. Однако ему было все равно: усталость разом обрушилась на тело, последствия пребывания на холодном воздухе все больше давали о себе знать. Александр пожелал хозяйке доброй ночи, притворил дверь, а затем с остервенением стащил грязные сапоги и одежду, погружаясь в почти неприятно горячую ванну. Тепло проникло глубоко в мышцы, принося расслабление. Худощавыми локтями он опирался о покатые бортики чугунной ванны, призывая дрему.

Через полчаса Александр вытерся, облачился в выделенную ему сорочку и забрался на жесткую кровать. Одеяло кололо разгоряченную кожу, безмерно хотелось чесаться. Несмотря на неудобство, он провалился в глубокий сон без сновидений.

Александр проснулся от пронзительных воплей, похожих на вой младенца и крики болотной птицы.

На грудь резко приземлилась крошечная фигура, ростом не больше трех футов. Она держала его когтистыми ручками и пригвождала к постели взглядом красных глаз. Ужас затопил Александра сверху донизу! Хотелось кричать вместе с существом со старушечьим лицом, но он не мог издать даже писка! Все внутри сдавило каким-то прессом, без возможности сделать вдох, а уродливое создание бесновалось и бесновалось, рыдая и крича погребальные завывания…

Глаза открылись, и Александр вскочил с постели.

Тело сотрясали судороги, пот катился по лицу и спине. Лорд все еще чувствовал на груди маленькие ножки и крепость узловатых ссохшихся пальцев. В тревоге он побежал к кувшину с холодной водой, заблаговременно принесенному служанкой, погрузил голову в таз и принялся поливать себя сверху, намыливаясь куском мыла. Сосуды в голове резко сжались, провоцируя головную боль.

«К дьяволу! Нужно уезжать как можно скорее!» — подумал Александр. Что-то необъяснимое в этом поместье пугало его до окаменения. И как-то некстати стали оживать давно похороненные в глубинах памяти воспоминания об ирландке-няне, рассказывающей легенды про старуху-банши, что приходит к умирающим и горько плачет по ним.

Он с яростью прогнал прочь тлетворные мысли. Пусть все здешние кошмары — плод разыгравшегося воображения, но куда спокойнее рассуждать об этих вопросах в безопасности уэльского замка. Вот только, быстро одеваясь в приведенную в порядок одежду, Александр отвернулся от зеркала и не заметил десять красных следов на груди…

Планам лорда Карлайла не суждено было сбыться: через два часа его разобрала столь жестокая простуда, что он с трудом мог разлепить свинцовые веки. О путешествии не могло быть и речи. Впрочем, погруженный в нездоровый сон, Александр об этом не помышлял. В бреду ему виделась хозяйка дома, кружившая вокруг одра. Пусть он и пребывал в забытье, но все же готов был поклясться, что слышал голос Луизы, глухо выговаривающий невидимому собеседнику: «Нет! Нет! Нельзя допустить! Нельзя допустить сейчас его смерть!» В нем ощущалось отчаяние, способное поднимать воинов из глубоких могил.

Именно к этому отчаянию Александр стремился, блуждая в закоулках своего задавленного жаром разума, подбрасывающего безумные видения. Вот в сумрачном углу комнаты показалось низенькое создание, так похожее на припавшую к груди банши, вот с закатом все отчетливее проглядываются и наливаются жизнью фигуры дюжины монахов в убогих аскетичных одеяниях.

Молодые мужчины, старики и совсем еще смешные юнцы — они вплывают в комнату со светом луны, безучастно купаясь в ее ледяных лучах. Прозрачные, суровые, безмолвствующие призраки окружают постель, в их ладонях вдруг появляются толстые белые свечи, источающие сладкий травянистый аромат. Под аккомпанемент тихого треска трепещущего узкого пламени мужчины строем выводят невыразимо печальный григорианский хорал. Их рты плотно закрыты, но в ушах все равно раздается протяжное: «Κύριε ἐλέησον…»[21]

Александр изо всех сих пытался избавиться от пугающей картины: сжимал глаза, тряс звенящей от боли головой, затыкал уши, — но все его действия не приносили покоя. Лишь мутный осенний рассвет заставлял монахов замолчать и раствориться в каменных стенах.

Лорд Карлайл не знал, сколько дней миновало с начала его лихорадки, с равным успехом это могли быть двое суток или же два года. Бред терзал без устали, забирался под кожу, отравлял разум. Александр больше не был уверен в реальности окружающих вещей. А была ли Луиза? Существует ли она на самом деле? Вдруг сам он лежит в родовом поместье, матушка в добром здравии гостит в Уэльсе, а верный кучер вовсе не ищет помощи в богом забытой деревне где-то между Стаффордширом и Гудвиком?

Было лишь одно видение, от которого он не отказался бы, даже зная, что оно станет причиной его погибели. В один из вечеров, когда багряные небеса тяжело нависали над крышей, а ветер тревожно сотрясал деревья, бросающиеся ветвями в грязные оконные стекла, леди Маршан вошла в комнату с присущим лишь ей одной спокойствием. Сознание сегодня очистилось, позволив узреть дивную картину: Луиза облачилась в кроваво-алый наряд, подхваченный на талии широким поясом. Она не надела никаких украшений, а волосы убрала в простую косу. Кожа сияла в волшебном вечернем свете, словно небо желало приласкать подобное совершенство. Луизе не нужны были побрякушки, коими щедро увешивались знакомые Александру леди, — она сама блистала лучше любой драгоценности. Лорд поймал себя на непривычном ощущении: пресыщенное богатством, благополучием и вниманием сердце… щемило от теснившегося в груди чувства.

«Я люблю ее!» — подумал он и нисколько не испугался. Александр всегда считал, что узы брака станут удушливым ярмом, однако сейчас в голове твердо вызрела мысль: он сделает леди Маршан предложение. Если она была видением, то он готов остаться в лихорадке навечно!

— Вижу, вам стало лучше, — улыбнулась она.

— Уверен, все благодаря вашей неусыпной заботе, — ответил Александр и еле слышно облегченно вздохнул: Луиза была настоящей. Ему действительно было лучше, несмотря на боль в мышцах, легкий жар и общую слабость. Теперь-то он точно переживет что угодно!

— Я опечалена тем, что вы все еще слишком слабы. Право, даже не знаю, чем могла бы развлечь вас, наверняка здесь так скучно…

— Расскажите мне историю, миледи, — вырвалось у Александра, — слышать ваш голос — вот что для меня ни с чем не сравнимое удовольствие.

На секунду по лицу Луизы скользнула неясная эмоция, глаза подернулись дымкой печали.

— Историю? — голос ее звучал особенно чарующе с хриплыми нотками. — Вы случайно открыли мою слабость, милорд, я страстно люблю рассказывать истории.

Она осторожно откашлялась и присела на краешек кровати, похрустев тканью платья. До носа Александра добрался нежный аромат. За окном быстро потемнело, как бывает поздней осенью, комнату теперь освещал лишь небольшой камин, почти не согревающий озябшего до костей лорда.

— Так слушайте же мою историю, лорд Карлайл, — протянула Луиза тоном опытного рассказчика. — Это случилось так давно, что никто из ныне живущих уже не упомнит, кости последних свидетелей, должно быть, истлели в могилах…

В небольшом городке рядом с тихой рекой жила девушка. Она была скромной, славной, впечатлительной и очень красивой. Кожу ее не тронули следы болезней, печаль никогда не омрачала чело, и вся натура ее, казалось, создавалась богами, чтобы приносить миру радость и энергию жизни. Жители городка любили девушку, но чем взрослее она становилась, тем больше женщин с испугом отворачивали лица, завидуя расцветающей красоте. «Маленькая наглая чертовка!» — шипели они за спиной, одергивая туповатых мужей, смотрящих ей вслед. И невдомек им было, что девушка отдала бы многое, лишь бы не терпеть мужские взгляды, злобные проклятия и пьяные попытки сблизиться с нею.

Шли годы, но девушка так и не выбрала себе суженого. Отвращенная навеки от замужества, она хотела лишь одного — помогать старому отцу в бакалейной лавке и жить тихой, свободной жизнью. Девушка любила запах весенней травы, когда мир кругом пробуждается после долгой зимы, любила перезвон колоколов в маленькой церквушке, любила пироги с ревенем, любила молча смотреть, как зимние снегопады укрывают бархатные зеленые холмы. Однако озлобленные соседи не могли поверить в ее чистосердечие, по городу стали медленно ползти слухи, что дочь бакалейщика — ведьма.

С тех пор жизнь девушки переменилась к худшему: вслед неслись уже не шепотки, а громкие окрики, старухи плевали ей под ноги; едва завидев вдалеке край ее платья, дети перебегали на другую сторону улицы. Однажды ночью разгоряченные дешевым пойлом местные жители бросили в окна лавки бакалейщика факел. Сухое дерево мгновенно вспыхнуло, и пламя перекинулось на ту часть дома, где мирно спал хозяин лавки с дочерью. Огонь перепугал злодеев, и те принялись носить воду из колодца, пытаясь спасти уже собственные дома.

Разбуженная жаром, визгами и кашлем девушка вскочила и схватила потерявшего сознание отца. Отравленная дымом, она изо всех сил пыталась дотащить его до выхода, но не вышло: одна из балок упала, намертво пригвоздив отца к полу. Девушка поняла, что это конец, но не могла просто смириться. Она доползла до двери, израненными руками толкнула ее и оказалась в сущем хаосе: тут и там носились люди, кричащие во все горло, пламя перепрыгнуло на несколько домов, однако их хозяева умело тушили пожар. Девушка хватала прохожих за руки, сипло умоляя помочь спасти отца, но те брезгливо сбрасывали ее пальцы, рыча: «Все из-за тебя, проклятая ведьма!»

Крыша горящего позади нее родного дома обрушилась с оглушающим шумом, погребая под собой любимого отца, состояние, надежды на будущее и единственное прибежище на всем белом свете.

Ревущий огонь затих. Улица погрузилась в тишину.

И тогда вся ярость жителей направилась на «виновницу» — ведьму, что устроила пожар и уничтожила имущество соседей. Они набросились на нее, остервенело царапая лицо и вырывая клочьями густые волосы. Ярость усталых людей быстро схлынула, но этого хватило, чтобы избить девушку до полусмерти. До следующего утра она лежала прямо на пепелище родительского дома, близ обглоданного огнем тела отца. А наутро исчезла, оставив позади ненависть и разбитую жизнь, которую любила вопреки этой ненависти.

Она нашла прибежище в ближайшем монастыре, куда сумела добраться. Монахи приютили ее только потому, что знали: если они откажутся, безымянная красавица умрет. Девушку определили к другим путникам и несколько месяцев выхаживали. Телесно она сумела исцелиться и даже вернула прежнюю красоту, ставшую проклятием, но излечить ее душу было не под силу ни одному живому существу на земле. Девушка стала замечать в себе странные способности: она слышала природу, откликаясь по ночам на ее зов. И природа доверяла ей свои секреты. Так «проклятая ведьма» действительно стала ведьмой.

Приходилось ли девушке бороться с собой, подавляя желание отомстить? Нет, она не ощущала ничего. Казалось, способность быть сгорела в пожаре, оставив лишь внешнюю оболочку, глухую к чувствам. Так могло продолжаться вечно, если бы в один солнечный день к стенам монастыря не прискакал всадник. Девушка лишь раз взглянула в его ясные глаза, чтобы понять: это начало ее сказки, сказки, в которую она никогда не верила. Всадник оказался лордом, любящим путешествия. Как и многие другие, он остановился в монастыре, рассчитывая на гостеприимство более безопасное, чем постоялый двор.

В первый же вечер девушка совершенно очаровалась им: благородные манеры, острый ум и красота проникли в сердце, заставляя его трепетать. Лорд, как и прочие мужчины, не смог остаться равнодушным к чарам девушки. Вскоре она отдала ему свою вновь научившуюся чувствовать душу. Длинными вечерами они тайком смотрели на звезды и мечтали, как станут мужем и женой, как смогут танцевать открыто на пиршествах в замке лорда, как он непременно обучит ее ездить верхом. Никогда в жизни девушка не была так безмятежна. Лорд стал не только ее рыцарем, но и ее домом.

День шел за днем, и вот уже осень разливалась вокруг опостылевшими дождями, вторившими хмурым думам. Девушка знала: совсем скоро придется покинуть монастырь, его обитатели и так нарушили все мыслимые правила, когда не бросили ее гнить в овраге. Той ночью она сидела в крошечной комнате, слушая шарканье ног паломников за стеной. Где-то там отходил ко сну и ее лорд. Погруженная в себя, девушка не сразу заметила силуэт за спиной. Крепкая рука, положенная на плечо, заставила вздрогнуть, но знакомый аромат принес успокоение. Пробравшийся в каморку лорд благоухал розами и грозой.

Пульс девушки пустился вскачь.

Лорд молчал, но порывистое дыхание говорило яснее слов. Его пальцы нежно поглаживали тонкую кожу на шее, воспламеняя кровь. Она бежала по венам, словно жидкий огонь, и этот сладкий поток оглушал. В голове не осталось мыслей, не осталось тревог. Были лишь лорд, его бархатная теплая кожа и озорная улыбка, от которой слабли колени. Девушка сама не заметила, как оказалась перед ним совершенно нагой. Она шептала, что поступает дурно, но лорд возмущенно отвечал: «Неужто посягнул бы я на твою добродетель, если бы не собирался сделать своею женой!»

Она стеснялась своих шрамов, стеснялась происхождения, но он заставил забыть о несовершенствах. Той ночью она отдала последнее, что до сих пор оставалось для него тайной, — свое тело.

Утром она проснулась от щебетания птиц, свивших по ее воле гнезда за окном. Вмешиваться в дела природы недостойно, но девушка не выносила мучительной монастырской тишины. Непривычно яркое сияние солнца уже било в глаза, дремота быстро ушла. Девушка обнаружила, что лежит одна на неприветливой узкой постели.

До дрожи захотелось прокрасться в комнату к лорду и разбудить его. Она побежала быстро, но осторожно, стараясь не попадаться на глаза служителям, встающим с первыми петухами. Немногочисленные паломники спали, приберегая силы для дальнейшего пути. Добравшись до нужной комнаты, девушка сразу осознала: что-то не так. От пребывания лорда не осталось и следа.

Мир медленно рассыпался на куски.

Он уехал, оставив красавицу в монастыре наедине с надеждами и растоптанной любовью.

В тот самый миг нечто зловещее темными корнями стало разрывать ее внутренности. Разом обрушилось все, что так долго не находило выхода: мерзкие старушечьи плевки, окрики соседей, проклятия, детский страх и пожар. Душу девушки затопила жестокая боль, заставляющая кричать. То была агония человека, которого мир превратил в свое отражение. Губы девушки шевелились в неведомом ей заклинании:

Я жива, пока жива последняя капля твоей крови, я жива, пока ты не истреблен в веках. И не будет тебе покоя в этом мире и в будущем — да будет так!

Зубами девушка разорвала кожу на тонких запястьях, очертила вокруг себя кровавый круг. Она танцевала, бездумно повторяя: «Да будет так! Да будет так! Да будет так…» Кровь из вен густым потоком лилась на пол, волосы испачкались, искусанные губы потрескались, она теряла кровь, теряла так много крови и не замечала этого. Плата за страшное заклинание. Кровь за кровь…

Еще теплое бездыханное тело девушки с безумной улыбкой на устах нашел юный послушник, пришедший с вечерним обходом. Похоронили безымянную красавицу наутро под пение монахов, так и не сумевших узнать, кого укрыли под стенами монастыря. С тех пор каждые десять лет в ту пору, когда луна особенно сильна, девушка восстает из могилы и жаждет исполнить проклятие…

Леди Маршан закончила рассказ. Александр лежал не шелохнувшись, боясь даже дышать.

— Надеюсь, я сумела развлечь вас, милорд, — с усмешкой сказала Луиза.

— Безусловно, леди Маршан, вы умелый рассказчик. Какая странная легенда, — добавил он после короткой паузы, — никогда не слышал о ней. Пожалуй, не стоило глупышке верить лорду. Как жалко, что женщин ничему не учит собственный опыт.

Луиза перестала улыбаться.

— Так вы считаете, милорд, что девушка сама виновата в своих несчастьях?

— Разумеется! Не ожидала же она, что знатный лорд выберет в жены безграмотную дочь бакалейщика? — хохотнул он. — Сдается мне, с душевным состоянием нашей героини всегда было что-то не так.

— Что же, лорд Карлайл, благодарю вас за честность. Полагаю, вам пора выспаться, вы должны поправиться, — сказала она со значением. — Доброй ночи!

Хлопнула дверь, разгоняя холодный поток сквозняка. Александр поежился и зарылся поглубже в одеяло. Он заснул глубоким сном, в котором ему виделась безымянная девушка, пляшущая в кровавом танце посреди кельи.

Едва хмурое утро заглянуло в окно, Александр пробудился после тяжелого сна. Голова гудела, но в остальном он ощущал себя невероятно бодрым. Сегодня он попросит руки леди Маршан. Случай настраивал на волнение, однако глаза застилала непривычная уверенность: за его спиной огромное состояние, титул и положение. А что у Луизы? Лишь полуразвалившийся дом да красивое лицо. Она примет предложение, как приняла бы его любая благоразумная леди.

Александр не мог ждать.

Он выскочил из комнаты, желая найти леди Маршан как можно скорее. Снаружи клубился густой туман, обещая промозглый день. Александр безрезультатно бродил по огромному дому, однако Луизы нигде не оказалось. Он готов был отчаяться — в пути растерялась добрая часть залихватской бравады, но вдруг из приоткрытого окна послышалось тихое пение со знакомым тошнотворным перезвоном. Желудок мгновенно сжался.

Александр выглянул и увидел леди Маршан, стоявшую под уродливыми голыми ветвями корявого дерева. Туман окутывал ее густой дымкой. Луиза двигалась странно, будто пыталась научиться ходить. Зрелище породило смутную тревогу. Дама нуждается в помощи? Необходимо послать за врачом?

Лорд выскочил на улицу и стремительно побежал. Глуховатый перезвон звучал все настойчивее. Древний инстинкт взревел внутри, разворачивая стопы в обратном направлении, но остановиться Александр уже не мог: неведомая сила тащила его тело к Луизе невидимыми канатами. Он барахтался, сопротивлялся, пальцы ног до хруста упирались в носки сапог, — бесполезно, он все равно очутился прямо за ее спиной.

Александр задрал голову, потому что перезвон стал совершенно невыносимым! На грудь словно опустился камень из Стоунхенджа… Внутренности взорвались от ужаса: каждая ветвь дерева была увешана маленькими человеческими костями, связанными между собой в аккуратные одинаковые пучки.

Грянул раскат грома, прихватив с собой мощный порыв ветра, приведший в движение жуткий музыкальный инструмент. Желтоватые кости зазвенели, ударяясь друг о друга. Кровь отхлынула от сердца, горло сдавил раскаленный добела ужас!

Александр опустил голову.

Перед ним стояла Луиза.

Перед ним стояло то, что осталось от Луизы за века, проведенные в сырой могиле. Редкие черные волосы торчали из черепа, обглоданного жирными личинками, выползающими из пустых глазниц. Челюсти щелкали в попытках произнести что-то. Голыми костями обеих рук Луиза придерживала гнилые куски плоти, свисающие с щек. Она утробно взревела и бросилась к Александру.

— Я прос-с-с-с-сила не гуля-ят! — зашипела она. — Я про-с-с-с-сила сидет тихо! — булькнула она несмыкающимся безгубым ртом.

Александр обмер.

Издевательский перезвон костей заставил поднять глаза к покачивающимся ветвям. Откуда ни возьмись налетела стая тощих черных ворон. Луиза заметила его взгляд и с рыком хохотнула.

— Мои де-е-е-е-вочки… И мои мальчики. — Она любовно погладила кости на опустившихся к ее плечам ветвях. — Монахи так кра-с-с-сифо пели… А я так с-с-с-скучала по музыке! — с душераздирающей печалью проговорила Луиза. — Почему ты с-с-сказал, что я ф-финовата? Почему? Я любила, я ф-фсех любила! — Она дико завыла и принялась раскачиваться.

«Беги! Черт возьми, беги!» — приказал себе Александр. Все равно как и куда, лишь бы подальше от этого жуткого монастыря-поместья, таившего в себе уродливые секреты! Не чувствуя ног, он развернулся и метнулся вперед.

Костяная рука с нечеловеческой мертвой хваткой остановила его.

— Уш-ш-ш-ше уходишь? — обиженно захныкала Луиза. — Не нраф-ф-флюс тебе такой? — Она развернула лорда к себе лицом.

В ноздри ударил запах разложившегося тела, белые черви переползали на плечи Александра, заползали в нос. Он закричал, одеревеневшие пальцы едва слушались, но лорд упрямо смахивал все прибывающих и прибывающих тварей.

Луиза схватила его за шею, удерживая в тисках. Александр больше не мог дергаться, горло сорвалось от криков, он мог лишь сипеть и слушать худший из кошмаров, стоящий перед ним.

— Потомок… Его потомок… Ты похош-ш-ш-ш на него… Тош-ше любиш-шь только крас-с-соту! Я так долго ж-ж-дала! С-с-с-коро нас-с-станет покой! Много ж-же Карлайлов так и не приш-ш-шли на зоф-ф!

Совершенно обезумевшая за века собственного проклятия Луиза притянула Александра к себе. Изо всех сил он сжал зубы, стараясь не смотреть в черные провалы на месте красивых сияющих глаз. Александр не заметил, как прокусил щеку изнутри. Во рту скопилась слюна с соленым железным привкусом. Смердящие челюсти Луизы с истлевшими губами прижались к его губам.

Мир вспыхнул ослепительным жарким светом.

Александр больше не был собой — он был ею. Безымянной девушкой. Он был Луизой Маршан, изуродованной людьми, не умеющими принимать тех, кто непохож на них. Он терпел гадкие плевки, плакал от обид, он горел в пожаре, он замирал от чистой любви к лорду-предателю, он танцевал с разорванными запястьями, он полыхал и умирал.

Кровь за кровь.

Жизнь за жизнь.

Покой за сотни лет страданий.

А потом все стихло.

Дождь шел три дня. Старому кучеру Джону местные сказали, что такого на памяти старожил еще не бывало. Природа бушевала сутками, заливая округу со всем возможным неистовством. Множество крыш было повреждено, множество деревьев выдрано вместе с древними корнями. Однако когда тучи наконец рассеялись, из-за горизонта выплыло теплое солнце, подсвечивающее не успевшие высохнуть лужи.

Настала пора возвращаться в поместье. Деревенские и так недоумевали, почему лорд остановился в этой пустующей старой развалине, где никто не жил уже сотню лет. Неразговорчивый кучер не стал их разубеждать, пусть новая хозяйка сама объявит о приезде, когда пожелает.

Джон покряхтел, запряг отдохнувших лошадей и пустился в путь. Дорогу развезло, но молодой лорд наверняка не станет слушать оправдания. Грязь всасывала мощные копыта лошадей, колеса кареты вязли, но Джон упрямо тащился к поместью.

Издали он заметил необычайно шумную стаю воронья, пронзительно галдящую на всю округу. Птицы летали вокруг обветшалой крыши дома, в котором не было ни единого признака жизни. Старые стены при свете дня казались еще более суровыми, а многочисленные оконные стекла затянулись пылью настолько, что через них не мог пробиться ни один огонек.

Странное предчувствие охватило душу.

Кучер остановил лошадей перед подъездной дорожкой и сломя голову ринулся к двери. На стук никто не ответил. Джон откашлялся, заглушая беспокойство за мальчишку — внутри было слишком тихо. «Пошли прогуляться в саду!» — подумал он. Старый кучер не упустил из виду выражение лица, с которым его юный господин смотрел на красавицу-хозяйку. Дело молодое, видать, загулялись, но не воротились еще.

Джон вернулся на козлы и обождал. Время тянулось бесконечно медленно, пустой живот урчал, лошадки нервничали. Он мог бы рассиживаться часами, таков его удел, вот только больная мать лорда вечностью не располагала. Это обстоятельство заставило Джона отправиться на поиски в сад.

Он шел медленно, в лицо то и дело били надоедливые ветви. Наконец перед глазами оказалась поляна. Подслеповатый взгляд кучера не смог уловить причину странного перезвона, раздражавшего слух всю дорогу. Джон подошел к толстому дереву и обомлел.

На крючковатых ветвях висели… кости. Но было здесь нечто, что напугало его гораздо больше, — скрытая от глаз мощным стволом глубокая могила в размытой дождями земле. В могиле лежал мертвенно-бледный Александр, прижимающий к себе разложившийся скелет в алом платье.

Сердце старика кольнуло с ужасающей силой. Он схватился за грудь, грузно рухнул на колени и с последним вздохом навеки забрал с собой воспоминание о красивой женщине, предложившей измученному лорду Карлайлу прибежище в один непогожий день.

Густой туман, подгоняемый крыльями птиц, окутал поместье, в оглушительной тишине раздавалось лишь хлопанье крыльев да редкие гортанные выкрики ленивых птиц, скрывающих от людей вековые секреты.

Многолетнее проклятие свершилось.

Осталось лишь вечное забытье.

Вечный безмолвный покой.