Страшные истории для бессонной ночи

Мария Карапетян. Да будет воля твоя

Маленькая чаша ржавого подсвечника была полна воска. Стекая по стенкам кособокой свечи, он застывал, принимая уродливые формы, напоминающие мягкие струпья, которые покрывают поверхность гниющих ран. Желтый огонек дрогнул от слабого дуновения ветра, пробравшегося в щели старой оконной рамы, и на секунду крохотная затхлая комнатка утонула в темноте. Мрак, улучив момент, потянул узловатые пальцы к Библии, лежащей на столе, но отпрянул, когда на золоченом тиснении букв вновь заиграли отблески ожившего пламени. С мерным стуком разбивались о стекло холодные капли осеннего дождя. Ритмичные глухие удары нарушали царившую в помещении тишину, но даже они не могли вызволить Уильяма Дэвенпорта из липкой паутины кошмарного сна. Лицо мужчины блестело от пота, седеющие пряди волос прилипли ко лбу, веки, испещренные мелкой сеткой сосудов, трепетали. Тонкие бледные губы размыкались в рваных судорогах, и от этого возле крыльев носа собиралось множество глубоких морщин. Из груди вырвался еле слышный хриплый стон:

— Виктория…

Капелька испарины, угнездившаяся в ложбинке над верхней губой, покатилась вниз. Чистый, светлый образ жены, пробравшийся в сознание, пугал своей отрешенностью. Мраморная кожа отливала синевой, а в голубых глазах сияло холодное безразличие. На щеках не расплывался румянец, из прически не выбивались непослушные кудрявые пряди. Рот растянулся в широкой улыбке, совершенно несвойственной скромной женщине, которую Уильям знал прежде.

— Диплом врача не дает тебе права так уверенно утверждать, что Бога не существует, — произнесла Виктория, чуть склонив голову набок. И с интересом изучила изменившиеся, изъеденные временем черты своего мужа: исхудавшее лицо, ввалившиеся глаза, заострившийся нос и густую длинную бороду, тронутую сединой. — Ты гордо называешь себя атеистом, но я знаю, что это грех затуманил твой взор, поэтому ты не видишь присутствия Создателя.

Уильям тотчас вспомнил этот разговор и спор, последовавший за ним. Беседы о вере, осторожно заводимые набожной супругой, каждый раз заканчивались ссорой, но Виктория Дэвенпорт не желала сдаваться. Она жаждала спасти заблудшую душу Уильяма и в попытках доказать существование Всевышнего приводила множество аргументов, описывающих чудесные повороты судьбы, без которых их встреча не состоялась бы.

— Бедный Уильям, — констатировала она. От звонких нот родного голоса не осталось и следа. Он стал низким, похожим на бас.

Мужчина задержал дыхание и сделал небольшой шаг назад. Не найдя привычной опоры пола, он качнулся, пытаясь ухватиться за воздух, и понял, что вот-вот упадет в разверзшуюся пропасть. Женщина подлетела так стремительно, что по впалым щекам Дэвенпорта скользнул ветерок. Схватила мужа за ворот рубахи и притянула к себе, обдавая зловонным дыханием. В нос ударил удушливый смрад разложения и резкий запах гниющих ран.

— Придет час, Уилл, — заклокотала она, задыхаясь от возбуждения. Лицо ее исказилось в ужасной гримасе презрительной насмешки, и мужчина заметил, как за рядом желтых зубов шевелится серый язык. — И ты узришь истину!

С этими словами женщина гортанно захохотала, оттолкнула мужа, и он полетел в темноту навстречу смерти…

Дэвенпорт вскочил с кровати, и пружины матраса гулко лязгнули. Тело колотило в такт сумасшедшему биению сердца. Очертания обстановки плыли перед глазами, и Уильям попытался очнуться, сделав глубокий вдох. Яркое пламя догорающей свечи стало маяком для ускользающего сознания. Разгребая сгущающуюся тьму руками, он двинулся к небольшому круглому столу, на котором лежала Библия — спасательный плот, дрейфующий в грязном омуте зловещего сновидения. Когда дрожащие пальцы коснулись знакомой шероховатой обложки, мужчина вмиг успокоился. Прикрыл глаза и сбивчиво зашептал слова молитвы, способные лучом пробиться сквозь вязкий чернильный мрак. Закончив, он заправил за уши взмокшие от пота волосы и вытер влажные ладони о рубашку. Почувствовав угловатые формы нательного креста, висящего на груди в тесной духоте одеяния, высвободил его и коснулся теплого распятия губами. Затем отрешенно взглянул в окно, рассматривая унылый ночной пейзаж.

Северные йоркширские ветра сорвали со старых кленов большую часть листвы, и она жухлым ковром устилала стылую землю парка, где находился обветшалый домик приходского священника, в котором теперь жил Дэвенпорт. В углублениях неровной каменной кладки скромного жилища пролегли склизкие дорожки клочковатого мха, крыша покосилась, а деревянные рамы разбухли от сырости. Печная труба давно засорилась, и часто случалось так, что Уильям в попытках прогреть холодные комнаты, кашляя, выбегал на улицу, спасаясь от хлынувшего в помещение дыма. «Меня наказали, отправив сюда, — с грустной улыбкой размышлял преподобный, срезая ножом битую боковину с румяного яблока. — Но они не понимают, насколько я счастлив находиться здесь». Нередко, засидевшись на низкой табуретке, стоявшей возле домика, он оглядывал резные кленовые листья, которые тихо хлопали на ветру, подставлял лицо под лучи заходящего солнца и размышлял о божественной силе этого места. Даже война, прокатившаяся по миру, казалось, не затронула Итсби. В отличие от Лондона, бомбежки обошли глухую деревушку стороной, а местные до сих пор в красках описывали германский дирижабль, паривший в серых небесах столицы, хотя никто из рассказчиков, конечно же, не видел его воочию. Единственным печальным известием стала новость о закрытии текстильной фабрики, находившейся в Эмбси — крохотном городке, расположенном вверх по течению. Многие деревенские остались без работы. Им нужны были вера в завтрашний день, утешение и надежда на благополучный исход. Уильям знал, что может помочь беднягам. Указать дорогу, которая приведет их в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед[15]. Безгранично счастлив он был оттого, что оказался полезен…

Вдали, проступив из тумана, показалась темная громада церкви Святого Михаила — безопасного пристанища, в котором Дэвенпорт обрел долгожданное умиротворение и должность приходского священника. Он знал и любил каждого прихожанина, но в этот раз пообещал себе не привязываться к людям, понимая, что рано или поздно им все равно предстоит расстаться. И, подобно старику, которому известно о приближении смерти, Уильям наслаждался каждым моментом: пытался со всем тщанием запечатлеть в памяти запахи дерева и ладана, царившие в просторных помещениях церкви, эхо шагов, улетавшее под широкие своды, и жадно вглядывался в грустные лики святых, отмечая печаль, сквозившую в их глазах, так похожих на его собственные. Дэвенпорт страстно желал остаться тут навсегда, но где-то внутри сомнение, подобно воде, упрямо точило нижние кирпичики уверенности в том, что так и будет на самом деле. Правда заключалась в том, что, до того как обрести покой в Итсби, Уильям сменил уже два прихода. И этот был последним, где ему разрешили остаться. Только благодаря Теодору Годвину — помощнику епископа, заступившемуся за Дэвенпорта и поверившему в его ужасающий рассказ, ему удалось избежать лишения сана.

Но теперь старый Годвин был мертв, а история повторялась. Она всегда начиналась с кошмаров.

Последующие дни оказались тяжелыми. Уильяму предстояло совершить таинство крещения, к которому он долгое время готовился. Переживания не оказались напрасными: младенец надрывно плакал и выворачивался из рук. Когда обряд был завершен, преподобный ужаснулся, заметив на маленьких пухлых ручках красные отметины его крепкой хватки. Как только последний прихожанин покинул просторный зал, Уильям принялся читать молитвы и пробыл в церкви до позднего вечера. Вернувшись домой, он обнаружил возле двери мертвого ворона, припорошенного мелкой крошкой разбитого стекла. В окне чернело щербатое отверстие, оставшееся от удара. Пернатые собратья столпились вокруг бездыханной, вымокшей под дождем тушки и застыли, склонив головы, но при виде человека с громким карканьем разлетелись прочь. Дэвенпорт закопал птицу на заднем дворе между узловатых корней старого клена. Немного постоял, задумчиво оглядывая линию горизонта: на отяжелевшем небе чернильными пятнами расплывались тучи миновавшей бури. Он хотел закричать, заплакать, разбить кулаки о массивный ствол дерева, но смиренное отчаяние давно отняло у него силы на сопротивление. Дэвенпорт всадил лопату в сырую землю, обогнул дом и, отворив скрипучую входную дверь, обернулся.

— Да будет воля Твоя, — прошептал он в бледную прохладу сумерек, перешагнул порог и скрылся во мраке холодной комнаты.

Разбитое окно Уильям занавесил куском тонкой ветоши. Несколько мгновений колебался, наблюдая, как ветер колышет грязную тряпицу. Затем провернул в замке ржавый ключ, запираясь изнутри, после чего выбросил его на улицу, аккуратно отодвинув полотно. Тяжелый предмет приземлился на утоптанную сырую землю.

Звук короткого глухого удара против воли вернул Дэвенпорта в день похорон Виктории, потому как единственное, что ему запомнилось, — это гулкая дробь земляных комьев, разбивающихся о деревянную крышку гроба. Любимая покинула этот мир, терзаемая дьяволом, и теперь преподобный жалел, что страшное осознание пришло к нему слишком поздно. Обессиленная, отощавшая, убаюканная силой электрических разрядов, Виктория до последнего боролась за чистоту своей души, не подозревая, что является лишь средством достижения главной цели убежденного атеиста, уважаемого доктора медицинских наук, заведующего кафедрой психиатрии Уильяма Дэвенпорта.

— Ты веришь в демонов, Уилл? — с отвратительной улыбкой спросила жена, высовывая пористый серый язык. Она пошевелила руками, усеянными струпьями, пытаясь освободиться от ремней, которыми была пристегнута к больничной койке, и, облизнув искусанные до мяса губы, зарокотала басом: — Нева-а-жно! — голос ее раздвоился и перестал напоминать человеческий. — Потому что мы, мы, мы, — повторяющиеся слова вываливались изо рта вместе с распухшим языком, — мы верим в тебя!

Дэвенпорт распахнул глаза и обнаружил себя идущим в сторону церкви Святого Михаила. Дьявол нашел его. Насмехался над ним. И история повторялась.

Нагое тело священника мазком белело на фоне черных стволов деревьев. Осенняя свежесть лунной ночи ударила в лицо, и он пошатнулся, как от удара. Спикировав с корявой ветки, к ногам приземлился огромных размеров ворон. На его перьях, отливающих синевой, блестела россыпь серебряных капель. Птица быстро отряхнулась от влаги, резко наклонила голову, широко раскрыла клюв и произнесла:

— Уилл? — низкий гортанный клекот разрезал тишину пополам. При тусклом свете луны было видно, как живо ходит вороний зоб. В крохотных масляных глазках птицы сверкнуло узнавание, и она зарокотала: — Уильям! Уильям!

Дэвенпорт бросился бежать. Со лба струился пот, пряди волос лезли в глаза, и мужчина с трудом различал узкую тропинку, ведущую к дому. Несколько раз он падал, скользя по грязной слякоти. Дверь была распахнута настежь и скрипела, покачиваясь на ржавых петлях. В замке с наружной стороны торчал ключ. Преподобный выдернул его, рывком захлопнул дверь, дрожащими пальцами нащупал замочную скважину, кое-как вставил стержень и резко провернул. Молитв он не читал, зная, что они не помогут. Дэвенпорт лишь поблагодарил Всевышнего за то, что в этот раз он очнулся на подступах к святой обители, а не подвешенным на кресте в окружении напуганных прихожан. Ловушка почти захлопнулась: покончить жизнь самоубийством означало добровольно упасть в чудовищные объятия сатаны, а дальнейшее служение в приходе более было невозможно. Уильям боялся того, что мог сотворить.

Он унял панику и зажег огарок свечи. Пламя тускло осветило комнату, не тронув густых теней, роившихся в дальних углах. «Может быть, дело в том, что я так и не попросил у Виктории прощения, — одеваясь, судорожно соображал Уильям. Он выудил из-под подушки потрепанный дневник, перемотанный засаленным жгутом, и присел на краешек кровати, которая мигом провалилась под его весом. — Ведь именно из-за меня она умерла столь мучительной смертью». Дэвенпорт вспомнил тонкие багровые корки, покрывающие тело любимой, и с горьким сомнением задал в пустоту вопрос, так долго мучивший его:

— Может ли Бог доказывать свое существование, обращаясь за помощью к дьяволу? — Он в ярости сорвал с дневника жгут и, не сдерживая горя, плескавшегося внутри, прокричал, запрокинув голову так, что шейные позвонки хрустнули: — И почему я слышу голос разума и сатаны, но не твой, Господи?!

Трясущейся рукой мужчина вытер слезы, катящиеся по впалым щекам, затем раскрыл записную книжку на странице, заложенной огрызком карандаша, и, с шелестом перевернув желтый лист, по привычке написал дату: Суббота, 25 сентября 1925 года. Линии были жирными, грифель царапал бумагу. Преподобный не знал, сколько просидел вот так, крепко сжимая искусанный обломок карандаша и глядя на бесстыжий строй неровных букв, но, когда заледеневших пальцев ног коснулся тонкий солнечный луч, поднял голову. Обрывок ветоши, которым он занавесил отверстие в окне, вяло покачивался от дуновения ветра, а по доскам деревянного пола стелилась едва видимая молочная дымка тумана, просачивающаяся в щель у порога. Под покровом ночи дьявол не дал ему перенести на бумагу покаяние, но теперь, сидя в золотистом мерцании нового дня, он мог наконец сознаться. Грифель мягко заскользил по странице, и через мгновение там появилась короткая запись: Дорогая Виктория, прости меня за то, что сомнением искусил лукавого, пробудил охотничий азарт его и подверг тебя мучительной смерти. Каюсь и отдаюсь на суд Божий, ибо грешен я. И, завершая исповедь, приписал: По вере вашей да будет вам[16].

Как только Дэвенпорт поставил точку, за окном послышался топот быстрых шагов, и в следующее мгновение комнату наполнили ритмичные звуки уверенного стука. Преподобный напрягся: лоб прорезали волны глубоких морщин, плечи поднялись, дыхание порывисто вылетело из груди. Он приготовился к худшему, осознавая, что кто-нибудь из местных жителей наверняка мог увидеть его ночью, полностью голого, разгуливающего среди деревьев, и разнести по всей округе весть о сумасшедшем священнике. Осенние ветра любят подхватывать ядовитые слова, соскользнувшие с острых языков, и доносить их до ушей вершителей мирских судеб.

Уильям медленно повернул ключ. Лязг его походил на скрежет опускающейся гильотины. Дверь, открываясь, скрипнула. На пороге стоял тучный человек в черном костюме при галстуке. Лучи рассветного солнца били незваному гостю в спину, превращая его силуэт в темное пятно.

— Уильям Джеймс Дэвенпорт? — Незнакомец снял шляпу, на секунду загородив яркое сияние, и священник смог разглядеть черные глаза, пристально изучающие его. — Меня зовут Росарио Моретти, — поспешил представиться посетитель. И, протянув широкую ладонь для рукопожатия, известил: — Я юрист семьи Корбетт и приехал по просьбе своего нанимателя — сэра Ричарда Корбетта. Он уверен, что только вы сможете ему помочь.

— Признаюсь, найти вас было нелегко, — сообщил Моретти, оглядывая бедную обстановку маленькой лачуги в поисках мебели, на которой можно было бы удобно расположиться после изнурительного путешествия. Перед его глазами до сих пор мелькало однообразие цветущих вересковых полей, сменяющееся прогалинами дурнопахнущих болот. Хотелось выкурить сигару и выпить виски. Росарио облизнул губы и, прищурившись, выпалил: — Если бы дочь моего нанимателя не назвала точного адреса, я бы точно заблудился. Кажется, даже сам дьявол не смог бы отыскать это Богом забытое место!

Уильям ощутил, как по спине к затылку пробежали мелкие крупицы ужаса, а волосы на голове зашевелились. Он точно знал, что старый Годвин позаботился о том, чтобы после скандальных происшествий о его местоположении знали лишь несколько высокопоставленных служителей и один близкий друг, обучавшийся с ним в университете. Тучный человек тем временем прикусил язык, сообразив, что перед ним представитель духовенства. Криво улыбнулся, изучая грязные босые ступни собеседника, и попытался оправдаться:

— Извините, мистер Дэвенпорт. Я представлял вас иначе.

Уильям не двинулся с места и не проронил ни слова, с настороженностью разглядывая незваного гостя. Его черные подвижные глазки напоминали птичьи. Юрист смахнул с круглого столика невидимую пыль и положил на него свою шляпу.

— Насколько мне известно, вы заведовали кафедрой психиатрии в Лондоне и достигли определенных успехов в лечении душевных недугов у своих пациентов. Но после кончины супруги внезапно исчезли, уничтожив все свои исследования, оставив лишь докторские диссертации в научных журналах. — Росарио замолчал, подметив, что Дэвенпорт пристально смотрит на него. Во взгляде священника читался ужас, смешанный с непониманием, но юрист истолковал его реакцию по-своему. — Понимаю, после войны мало кто согласился бы выслушать человека с фамилией Моретти, но могу заверить: я не оправдываю зверств, учиненных Тройственным союзом. К тому же я уже очень давно живу в Англии и служу семье Корбетт. Альберт, сын хозяина, погиб в начале ноября 1918-го, когда до окончания боевых действий оставалось совсем чуть-чуть. — На лице человека в костюме отразилась искренняя печаль. — Это стало ударом для всех нас, — продолжил он. — Но дочь сэра Корбетта Элизабет так и не смогла оправиться после смерти брата. Понимаете ли, многие верят, что между близнецами существует необъяснимая связь. И все мы были тому свидетелями. В детстве Элизабет поутру не могла заниматься ничем до тех пор, пока Альберт не проснется. А он всякий раз задерживал дыхание, видя, как сестра ныряет, купаясь в озере. Когда Альберта не стало, все мы заметили, что частичка девичьей души упорхнула вслед за ним. Туда, откуда не возвращаются…

— Что вам нужно? — разлепив пересохшие губы, спросил Уильям, прерывая рассказ.

— Вот мы и подошли к сути, мистер Дэвенпорт, — ответил Моретти, неверно истолковав нетерпение собеседника. — Дело в том, что сэр Ричард Корбетт уже очень давно пытается разыскать вас, потому как Элизабет отказывается лечиться у других врачей и по причине, понятной лишь ей одной, требует именно вас, доктор. Ее безумие сменяется лихорадкой, и с каждым днем она становится слабее.

— Я больше не врач, — сухо отрезал преподобный.

Моретти кивнул.

— Она знала, что вы так скажете. — Юрист не спеша, чтобы не напугать его, вынул из внутреннего кармана пиджака конверт с сургучной печатью и протянул Дэвенпорту. — И просила передать вот это.

Уильям аккуратно вскрыл конверт, пытаясь унять дрожь в руках.

— Не знаю, о чем говорится в послании, и не могу предугадать исход, но, несмотря ни на что, не хочу, чтобы вы рубили с плеча, отказываясь ехать. Я остановился в гостинице «Дин Корт» в Эмбси и пробуду там несколько дней, надеясь, что вы примете правильное решение, — Росарио говорил быстро, наблюдая, как священник вынимает и раскрывает лист, на котором было написано таинственное сообщение. Теперь в его голосе слышались умоляющие интонации. — Несколько дней назад Элизабет стало хуже: она совсем не спит, день и ночь повторяет ваше имя и требует доставить вас в Корбетт-холл. Рычит, подобно животному. Нам пришлось привязать ее к кровати. На ее руках образовалось множество незаживающих ран. Они гниют, мистер Дэвенпорт! — Моретти предпринял попытку воззвать к совести врача и почти сорвался на крик: — Вы же давали клятву, которая обязует оказывать помощь больному и бороться с несправедливостью жизни! Сэр Роберт щедро заплатит! Вы — наша последняя надежда!

Прочитав написанное, Уильям, кажется, перестал дышать. Голос посетителя превратился в совиное уханье и звучал где-то далеко-далеко. Врач стоял неподвижно, не отрывая глаз от пары написанных строк. Всего несколько предложений. Заученные слова молитв мигом вылетели из головы. В пылающем сознании остались только буквы, выведенные на бумаге: Ты веришь в демонов, Уилл? Надпись была ровной, аккуратной, правильной. Неважно, потому что МЫ верим в тебя.

Дэвенпорт давно понял: то, что убило Викторию, будет вечно преследовать его, охотиться, подобно хищнику. Где бы он ни укрылся, станет выискивать, выслеживать, утоляя жажду азарта. Но теперь, очевидно, дьяволу надоело забавляться с добычей и он перешел к сути. Шантажировал священника чужой жизнью. Выманивал из убежища. Уильям должен был поступить правильно: помочь невинной девушке, втянутой в отвратительную игру. Встретиться со злом лицом к лицу и перестать трусливо прятаться под сводами храмов, подвергая других ужасной опасности. Покориться воле Божьей, принять уготованный путь. Ради светлой памяти Виктории.

— Довольно. — Дэвенпорт поднял трясущуюся руку, жестом унимая поток слов Моретти. — Я поеду с вами.

Дорога до имения оказалась долгой и утомительной. Места в маленьком стареньком фиате было немного, и мужчины сидели почти вплотную друг к другу. Моретти старался ехать как можно аккуратнее, но машина непрестанно ловила выбоины, отчего пассажиры подскакивали, едва не задевая обшивку крыши. Юрист против воли отвлекался от дороги, с волнением поглядывая на Уильяма, который сидел рядом. Сальные волосы священника закрывали большую половину лица, но Росарио не нужно было смотреть в его глаза, чтобы понять настроение преподобного. Дэвенпорт походил на умирающего, обреченного на муки. Пару раз Моретти даже вдарил по тормозам, думая, что его пассажир тянется к дверной ручке, чтобы выпрыгнуть из автомобиля на ходу. Уилл довольно быстро догадался, что юрист нервничает, опасаясь, что его решение переменится, и попытался вымученно улыбнуться ему. На лице водителя отразился неприкрытый ужас, когда он заметил щербатые зубы священнослужителя, и Дэвенпорт решил, что лучше скоротает время, изучая осенние пейзажи, проплывающие за окном.

Вечерело. Зеркальные островки болот отражали закатное солнце, салон наполнился тяжелым духом застоявшейся воды и тины. Но вскоре унылую неприглядность равнин сменили пышные шапки вересковых полей. Лиловые волны цветов были похожи на бескрайние просторы волнующегося моря. Пахло медом и молоком. Теплые лучи, пробивающиеся сквозь розовую перину облаков, убаюкали уставшего священника, и он заснул, нежась в их объятьях.

— Мистер Дэвенпорт? — Росарио осторожно тронул его за плечо. Толстые пальцы тут же провалились в костлявое углубление под ключицей, и он отдернул руку.

Уильям вздрогнул и открыл глаза.

— Вы крепко спали. Извините, что потревожил, — произнес юрист, заглушая мотор. И указал вперед, на особняк, расположенный на небольшом холме. Величественная постройка покоилась под сенью могучих деревьев и тонула в подступающих сумерках. — Корбетт-холл, — оповестил он и, облегченно вздохнув, подытожил: — Мы приехали.

Дэвенпорт коротко кивнул и вылез из автомобиля, аккуратно захлопнув дверь. Осенняя прохлада мигом забралась под одежду, согнав остатки сна. Ноги затекли, и он облокотился на грязную колесную арку. В полумраке священник разглядел широкую лестницу, ведущую к дому. Она вгрызалась в землю и была сплошь усеяна листвой. В некоторых окнах здания горел свет, но он не показался Уильяму уютным. Сияющие проемы скорее напоминали глаза жуткого зверя, выглядывающего из леса.

Моретти жестом пригласил гостя следовать за ним, и мужчины молча двинулись в сторону особняка, шурша опавшими листьями.

В просторном холле было тепло и тихо. В мягком свете ламп, переливаясь, парили пылинки. Дэвенпорт стоял, прислушиваясь к звукам: Моретти поднялся на второй этаж, чтобы известить хозяев о прибытии, и попросил священника подождать внизу. Там он и остался, изучая элементы интерьера: мягкие кресла с чуть потрепавшейся изумрудной обивкой и массивными подлокотниками, настенные светильники с выцветшими абажурами и высокие постаменты, на которых возвышались античные вазы, наполненные букетами давно увядших роз. Внимание преподобного привлекла композиция из трех стеклянных колб, стоящая на маленьком круглом столе, и он, тихо ступая, подошел ближе. За прозрачными стеклами застыли, глядя в пустоту, маленькие чучела: в первой колбе на темном камешке, увитом мхом, сидела крохотная белая бабочка с пятнистым узором на бархатных крыльях, во второй — летучая мышь, подвешенная на корявом сучке, в третьей покоилась черная змея. Пресмыкающееся находилось в небольшом углублении земляного холмика. Оно свернулось в кольцо и высунуло наружу острую мордочку. Возле жуткой инсталляции лежала старая книга, из которой торчали желтые листы. «Ч. Дарвин. Происхождение видов», — прочитал про себя священник.

Совсем рядом из приоткрытой двери донеслись женские голоса. В щель просочились запахи кухни. Дэвенпорт уловил едва слышимый аромат пшеничной закваски и выпечки.

— Говорят, со дня на день приедет тот самый врач из Лондона, которого требовала мисс, — проговорила одна из кухарок. Уильям прислушался, и женщина, словно прознав о свидетеле, понизила голос до шепота: — Как бы не случилось беды!

— А в чем дело? — искренне изумилась вторая служанка.

— Как? Ты разве не знаешь? — поразилась в ответ собеседница. — Говорят, жена его с ума сошла. Он сам взялся ее наблюдать, да так до смерти и залечил. Бил ее этими, — она цокнула языком, вспоминая слово, — токами. Да так, что мозги у нее через нос и вытекли.

Дэвенпорт охнул и отшатнулся, словно в него плеснули кипятком. Кинулся было к лестнице, ведущей на второй этаж, не желая слышать разговор, но замер, завидев спускающихся людей: высокого статного господина в простом сером костюме и женщину в строгом черном платье с длинными рукавами и высоким воротником. Позади них медленно шел утомленный Моретти. Хозяин имения протянул преподобному ладонь и крепко пожал поданную в ответ руку. Уильям подумал, что он ничего не скажет, но мгновение спустя мужчина нарушил молчание.

— Сэр Ричард Корбетт, — коротко представился он. — Спасибо, что приехали, доктор.

Откуда-то сверху, словно из-под потолка, послышался звонкий девичий смех, а после до ушей присутствующих донеслось:

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, Уилл!

Громкий хлопок закрываемой двери приглушил сумасшедший хохот Элизабет. Обитатели дома даже не переглянулись, только миссис Корбетт поджала губы так, что они побелели.

— Моретти покажет вашу комнату, — сухо заявил хозяин имения. Он отринул вежливость и не стал представлять гостю свою супругу. На посеревших лицах читалось изнеможение. — Располагайтесь, отдохните. — Корбетт изобразил подобие улыбки и продолжил: — С утра спускайтесь к завтраку, обсудим дело, для которого вы прибыли.

Уильям с ужасом понял, что до рассвета может и не дожить.

Много вещей Дэвенпорт с собой не брал, и полое тело старого саквояжа обмякло, когда хозяин поставил его на пол возле кровати. Уильям аккуратно присел на краешек постели, заправленной белоснежными простынями, отмечая, что боится запачкать их.

Преподобный чувствовал себя грязным. Он не стал зажигать свечей, не попросил развести в камине огня, отказался от принесенной служанкой еды. Не разобрал багаж и даже не запер на ключ дверь. Священник сложил руки на коленях и под размеренное тиканье напольных часов смиренно ждал, когда участь настигнет его. Тик-так. Тик-так.

В широкие своды окна заглянула луна. Уильям невольно повернул голову и увидел черное искрящееся озеро у подножия Корбетт-холла. Гладь воды, подернутая туманной дымкой, переливалась в молочных лучах ночного светила, и по ее поверхности скользили сорванные ветрами листья. Созерцая, Дэвенпорт потерял счет времени, а когда очнулся, понял, что дом давно заснул. Тишина, словно змея, пробравшаяся за пазуху, тихо шипела, убаюканная теплом человеческого тела. Теплом человеческой души.

Уильям моргнул. Миг — и в темных водах глубокого озера, покачиваясь в ласковых волнах, появилась девушка. Изящный изгиб худых плеч, мертвенно-бледная кожа, светлые мокрые волосы, прилипшие к телу. Красавица запрокинула лицо к небу, будто ожидая от Всевышнего ответа на свой вопрос.

— Виктория! — Преподобный подлетел к окну, желая убедиться в реальности происходящего.

Девушка была юна и напоминала белый цветок кувшинки, выросший на болоте. Словно почувствовав на себе посторонний взгляд, она резко повернулась и посмотрела прямо на Уильяма. Черные глаза ее отразили лунный свет и опасно блеснули в темноте. Священник понял, что обознался и перед ним вовсе не покойная жена, а Элизабет Корбетт. Время замерло. Тик-так.

— Помоги мне, — одними губами прошептала несчастная.

В то же мгновение неведомая сила грубо потянула девушку на дно, и она только успела беспорядочно всплеснуть белыми руками, усеянными множеством гноящихся ран. Священник бросился на улицу. Ни одна дверь, которую Уильям распахивал, не оказалась заперта. Половицы не скрипели, а гул шагов неслышно рассеивался по коридорам. Он снова бежал, но в этот раз — навстречу своей судьбе.

Острая галька впивалась в тонкую подошву сапог, и казалось, что берег проклятого озера отдаляется, вместо того чтобы приблизиться. Пару раз Дэвенпорт упал, поранив ладони в кровь, но не замедлился ни на миг. Впереди, захлебываясь грязной озерной водой, тонула Элизабет. Демон давал ей сделать короткий вдох, а после снова тащил на дно. Издевался над жертвой, насмехался над хрупкостью человеческой жизни, упивался своей властью.

— Я здесь! — закричал, надрываясь, священнослужитель. И нырнул в ледяную воду. — Я пришел к тебе! — снова прокричал он, сокращая расстояние. На языке остался горький вкус ила и тины. — Оставь ее в покое!

Девушка пропала из виду, скрывшись под толщей воды, и вокруг воцарилась тишина. Уильям быстро огляделся вокруг. Порыв холодного ветра донес до ушей тихий, произнесенный со сладкой истомой вопрос:

— Ты веришь в демонов, Уилл?

Внезапно перед ним вынырнула Элизабет. Брызги ледяной воды окропили священнослужителя, и он на секунду зажмурился. Сильные девичьи пальцы ухватились за его плечи, царапая кожу. Дэвенпорт распахнул глаза и увидел изможденное лицо мисс Корбетт: черные как смоль глаза, белое осунувшееся лицо в ореоле светлых волос, острые скулы и пухлые посиневшие губы. Девушка улыбнулась, оголяя ряд ровных зубов, и приоткрыла рот. Пахнуло гнилью.

— Оставь ее в покое, — повторил преподобный, чувствуя мертвую хватку демона, терзающего Элизабет. — Тебе ведь нужен лишь я, не так ли?

Мисс Корбетт изобразила изумление и сдавленно засмеялась. Высунула серый язык и лизнула его в щеку, демонстрируя презрение. Мужчина поморщился.

— Что тебе нужно? — спросил Дэвенпорт, ощущая, как силы стремительно покидают его.

— Мне нужно, чтобы ты поверил! — с утробным рыком ответила девушка. Ее пальцы по-прежнему давили на плечи, и священнику приходилось прилагать немало усилий, чтобы оставаться на плаву.

Уильям набрал побольше воздуха в легкие и, выражая беззаветную преданность Богу, быстро проговорил:

— Я подчиняюсь, Господи, Твоим заветам, любой неверный путь я презираю. Всевышний, Твои законы прекрасны, и я следую им.

Существо напротив гортанно рассмеялось, запрокинув голову. Затем резко притянуло его к себе так, что их лица почти соприкоснулись, и, дрожа от ненависти, басовито залепетало, меняя голоса:

— С чего ты взял, что Господь слышит тебя? Разве не я наставил тебя на путь истинный? Разве не моя заслуга в преданном служении твоем? Уповаешь ты на помощь Божью, но разве Он был с тобой и Его голос слышал ты? Разве Он защищал тебя от бед?

Выплюнув эти слова, Элизабет погрузила Дэвенпорта чуть глубже в ледяную воду.

— Так почему же Ему ты неустанно воздаешь почести? С чего ты взял, что душа твоя принадлежит Ему?!

Вода коснулась нижней губы священника и хлынула в рот, когда он, покоряясь, задал последний вопрос:

— Чего ты хочешь?

Сатана ласково прильнул к его уху и возбужденно прошептал:

— Все, что ты можешь сделать, — это…

Ужасающий голос демона слился в бормотание, и сказанное им услышал только Уильям Дэвенпорт. Почти захлебываясь, он кивнул.

Рассветное зарево позолотило водную гладь и устремилось дальше, к особняку Корбетт-холла. Осветило увядший плющ, из последних сил цепляющийся за неровные выступы кирпича, и заглянуло в окна, за которыми в смятении бегали встревоженные слуги. Обитатели дома еще долго искали бы юную мисс, если бы не старый садовник, который имел привычку втайне выкуривать поутру сигару, спрятавшись от строгого взора хозяев за кучей компоста, сваленного на заднем дворе. Сигара выпала у старика из рук, когда он заметил Элизабет, сидящую на берегу озера. Через несколько минут к дочери уже спешил не на шутку встревоженный отец.

Ричард на бегу снял пиджак и накинул его на хрупкие плечи девушки. Упал возле нее на колени, прижал к себе. Она подняла голову, устремив на него ясный взор, грустно улыбнулась. Безобразные раны, которыми прежде были усеяны девичьи руки, зажили, оставив на коже лишь россыпь шрамов. Несмотря на холод осеннего утра, на щеках юной мисс играл румянец.

— Милая, что ты делаешь здесь? — осторожно поинтересовался Ричард, с тревогой изучая веснушки на носу дочери. И бережно, но крепко сжал ее холодные ладони, опасаясь, что Элизабет вздумает убежать.

Девушка не ответила. Она отвела взгляд и устремила его куда-то вдаль. Отец, вторя ее движению, повернул голову в направлении озера… и резко поднялся на ноги. Грудь его вздымалась, во рту пересохло, язык прилип к нёбу. У берега, покачиваясь на грязно-синих волнах, плавало тело преподобного. Оно чуть завалилось на бок, и Ричард смог разглядеть смиренное спокойствие на бледном лице.

— Что… что случилось? — спросил отец.

— Мистер Дэвенпорт спас меня ценой своей души. — Девушка замолчала, следя за плавными движениями покачивающегося тела.

Сэр Ричард свел к переносице брови и насторожился. Никто из семьи Корбетт не верил в существование высших сил, и дочь с детства воспитывалась в строгих рамках наук.

Элизабет медленно поднялась и, заметив родительское негодование, тихо пояснила:

— Он совершил грех, который нельзя искупить.

Хозяин имения снова взял дочь за руку и, желая убедиться, что ее спокойствие не таит скрытой угрозы, мягко осведомился:

— Какой же?

— Самоубийство, — ответила она.