Геммы. Сыскное управление

ДЕЛО № 5: Не зная броду

Барка шла по реке не в пример медленнее бригантины, домчавшей их по морю до устья. Хоть на конях отряд не успел бы преодолеть и трети пути за то же время, но даже спустя всего двое суток берега проплывали мимо как-то раздражающе лениво. Хорошо еще, что река Ножка, что брала свое начало в Козьей бухте, не вставала даже на зиму. Путь геммов лежал в село Болиголов, что аккурат под Шевренью, а находилось оно на берегу реки, так что самый короткий путь проходил по воде.

Норма сложила руки на перилах и пристроила сверху подбородок. Когда же они уже смогут работать по-человечески, чтобы перед каждой новой задачей завершать предыдущую? Видимо, никогда. Но выбора у них не было, и они поплыли расследовать дело, которое чрезвычайно волновало министра.

Сказал он мало, видимо, потому что сам знал далеко не все. Но суть была в том, чтобы убедиться в вине или невиновности одного ундина, обвиненного в жестоком убийстве девушки. Оба жили в Болиголове, и подозреваемого быстро схватили. Министр опасался, что следствие могут провести недобросовестно, что в будущем дурно отразится на его репутации и отношении к народу речных ундинов в целом. Норма подозревала, что Водяной сразу ухватился за возможность использовать обученных сыскарей, а сцену возмущения разыграл, чтобы им некуда было деться.

Но самым печальным, по мнению Нормы, было даже не то, что им снова пришлось сойти с намеченного пути – к таким поворотам хочешь не хочешь, а со временем привыкаешь, – а что они совсем забросили Петра Архипыча. Совесть у Нормы и так была довольно подвижной, а тут такой повод! Так что мерзавка грызла ее с особым энтузиазмом:

«Бедный Петр Архипыч! Он на нас надеялся, на меня! Столько дел передал, ими же заниматься надо было. А мы ускакали по первому же приказу со стороны».

Норма тяжело вздохнула, и встречный ветер унес ее дыхание прочь, к покрытым редким, словно бы плешивым снегом берегам. Тут, поди, какой разлом подземный, что так тепло зимой?

– Вздыхаешь? – рядом возник Лес и тоже облокотился о корму. – Сердечко томится?

– О чем ты?

– Ну как же, Сияющий рыцарь, все дела, – распустил улыбку до ушей брат. – Он Сапфир, ты Лазурит, вы созданы друг для друга.

Она даже опешила:

– Лес, ну что ты несешь? Мы разговаривали-то один раз. И потом, он дипломат, а я из сыска. У нас нет ничего общего, кроме вида пробужденных глаз.

Без сомнения, Габриэль был рыцарем, о каких писали в старинных летописях. Но чтобы потерять голову? Нет, такого она за собой не заметила.

Лестер запрокинул шею, позволяя речному ветру трепать себе волосы. За дни пути он успел облазить и бригантину, и барку сверху донизу, испробовать все узлы, поиграть с матросами в странную дамонгскую игру с черными и белыми шариками на круглой доске и даже спуститься к гребцам – в общем, он был занят почти каждую минуту, в отличие от Илая, который свалился с морской болезнью и едва не взвыл, когда с одного судна пришлось пересаживаться на другое. Но теперь, когда с минуты на минуту должен был показаться их пункт назначения, Лесу, видать, стало скучно и он решил подоставать сестру. Прекрасный выбор.

– А ты бы пригляделась. Кроме того, что рыцарь Ордена, так еще и собой хорош.

– Много ты понимаешь! – огрызнулась Норма, подумывая уйти, но какой в том был смысл, если скоро сходить на берег?

– Как минимум нашла бы себе достойного наставника, – продолжил он, ковыряясь в зубах рыбьей костью. – Михаэль ведь только Илая пинает, по большому счету. С Дианкой Прохор возился больше всех, а вот когда я в стане степняков тренировался, там один мужик был, он меня научил за кошканами ходить и много чему еще. Тебе бы вот Габриэль подошел.

Норма покачала головой. Да, разумное зерно в его словах было, но логика петляла.

– …тем более что ты в него влюбилась! – победно заключил брат и рассмеялся.

– Знаешь что, – прошипела Норма. – Сам ты…

Но тут их прервал капитан барки, выкрикнув, чтобы геммы лезли в шлюп, который доставит их на берег. Оттуда им еще предстояло ехать до Болиголова пару часов на телеге.

Разом прекратив глупую перепалку, Норма и Лес отправились выковыривать из трюма немощного Илая. При виде лодки тот едва не расплакался.

– Лодки, ненавижу лодки… – бурчал он себе под нос, не заботясь, впрочем, о том, что его могут услышать матросы. – Люди созданы, чтобы ходить по земле! Ногами!

Диана же вышла на палубу в прекрасном настроении.

– Воняет-то как! Красота, – заявила она и хорошенько потянулась. – Да, я снова чую. Отпустило.

Но праздновать знаменательный момент было некогда.

По чавкающей дороге они докатили до села. Оно стояло на одном из притоков Ножки, но не настолько полноводном, чтобы по нему плавал хоть кто-то, кроме рыб. Или речных ундинов. Цепким взглядом Диана тут же заприметила заводь в отдалении и косую хибарку подле – наверняка то было обиталище подозреваемого. Но сперва надо было представиться местному голове и объявить о начале сыскных работ.

Илай, вывалившись из телеги в пронизанный солнцем наст, блаженно застонал:

– Твердь, больше не покину тебя!

– Не зарекайся, – хмыкнул Лес и помог брату подняться. – Кто знает, куда нас еще зашвырнет?

– Нет-нет, с этих самых пор я буду заниматься только бумагами!

– Вот и прекрасно, – обрадовалась Норма. – Возьмешь на себя часть отчетности.

Илай тут же прикусил язык.

Болиголов был хоть и побольше Мухонки, но выглядел менее ухоженным, чем деревня, полная мертвецов. Дома стояли какие-то насупленные, с облезлыми кровлями, с трещинами на мазаных фасадах. Из-за невысоких оградок вслед геммам смотрели смурные лица. Лес снял треуголку и приветственно помахал ею, но никакой реакции не добился и стушевался:

– Чего это они так смотрят?

– Наверное, геммов раньше не видели, – пожала плечами Норма. И тут заметила еще одну странность: – Ох, а у них ведь тут даже церквушки нет!

– А что, так можно было? – заинтересовалась Диана.

– Нельзя, – отрезал немного пришедший в себя Илай. – Будем разбираться, что тут к чему.

Они остановились неподалеку от самого добротного на вид дома, наверняка принадлежавшего относительно важной персоне в этом захолустье. На крыльце стоял мужик в бараньей шапке и овчинном тулупе. По тому, как вдохновенно он орал на стоящего перед ним, можно было понять, что он и правда тут главный.

– Сказано тебе, нелюдь, не пу-щу! Либо мы сами с ним разберемся, либо барин решит!

– Меня направили сюда из Шеврени, чего вам еще надобно? – глухо рычал его оппонент, едва сдерживая гнев. – У вас своего урядника сроду не было.

– А потому что и не нужон он! Мы сами…

Первым геммов заметил не голова, а второй мужчина. Поведя носом, он резко обернулся и зыркнул на них ярко-зелеными глазами.

«Ну надо же, Малахит!» – удивилась Норма.

Малахиты были самым многочисленным видом геммов – в предыдущих поколениях их пестовали едва ли не десятками. Вот только и рассылали потом куда придется, так и не найдя им более достойного применения. Диана, по сути, была первой, в ком Церковь видела успешный образец.

Этому Малахиту было за тридцать, он был невысок, крепко сложен и темноволос, а легкая сутулость и короткая неухоженная борода придавали ему сходство с лесным зверем. Малахит коротко кивнул в знак приветствия и подошел ближе.

– Шевреньский урядник, звать меня Никлас.

– Сыск Вотры. Геммы Янтарь, Лазурит, Малахит и Яшма.

– Да это уже не смешно! – взревел Лес и пнул подвернувшуюся под ногу корзину. Из корзины вспорхнула, громко квохча, растрепанная курица. Голова на крыльце вздрогнул.

– Прибыли расследовать дело об убийстве, – продолжил Илай самым невозмутимым тоном. – Доложите обстановку.

Норма скривилась – надо же, как разошелся, уже и старшему по возрасту распоряжения отдает. Но урядник только повел рукой в сторону мужика в овчинном тулупе:

– Вот, препятствуют следствию. Не дают увидеть арестованного. – Голова хотел было что-то возразить, но Никлас продолжил чуть громче: – Повязали сами, избили, видать, тоже не с серафимовой помощью, теперь собираются устроить самосуд.

«Так тут намечается незаконная казнь! – ужаснулась Норма. – Теперь понятно, почему министр так торопился».

– А по какому такому праву, – затянул голова, – вы тут распоряжаетесь, а? Мы вас не звали! Есть девка мертвая – есть душегуб. Что мы, сами одно с другим сложить не можем?

– На то есть специальные люди, – словно в который раз принялся втолковывать ему Никлас. – Это у вас нет прав решать, кому жить, а кому нет.

Голова гневно засипел, перебирая толстыми пальцами полы тулупа.

– И давно вы так препираетесь? – спросил Никласа Лес.

– Вторые сутки.

– Так надо было навалять им, и всего делов, – оскалился Яшма и картинно размял кулаки.

– Святые наставники, какой же ты дурень. – Диана прикрыла лицо ладонью.

Голова отступил на ступень выше:

– А вот это уже произвол! Наш барин вас взашей отсюда погонит! Нелюди глазатые, тьфу!

Илай вскипел:

– Еще одно слово, и об этом узнает Инквизиция. Им будет крайне любопытно получить известие о селе, где голова и барин распространяют такую грязную ересь!

– Какую такую ересь?! – взвизгнул голова совсем уж омерзительным голосом.

Боковым зрением Норма заметила, что на шум стянулись другие селяне, те самые, что мрачно таращились на них по пути.

– А такую, что благословенные избранники серафимов, присланные в вашу дыру приказом министра, – «нелюди глазатые», – передразнил его Янтарь. – Так что, будем разговаривать или мне отправить депешу Палачу?

«Ну вот, еще и Рахель приплел, – обреченно подумала Норма. – Только бы она о том не услышала!»

Вряд ли у головы было полное представление о том, как работает Церковь и отдельно Инквизиция, но титул Рахель в совокупности с другими звучными словами явно его впечатлили.

Помявшись для виду, пока Илай сверлил его желтыми глазами, он все же махнул рукой:

– Ну, коли стольному городу в кои-то веки не наплевать на наши дела… Так уж и быть, идемте. Сопровожу вас до ямы, – и скрылся в избе, видимо, чтобы что-то взять с собой.

Урядник развернулся к геммам, уперев руки в бока.

– А ловко вы с ним. Теперь так учат?

– Нет, – вздохнула Норма, желая сгладить грубость Илая, – это мы пробуем разные подходы. Такого прежде не бывало.

– Главное, чтобы работало, – криво улыбнулся Малахит. – Без столичного авторитета тут бывает тяжко.

– А что они такие грубые здесь? – влезла Диана. – Да еще и без церкви живут.

Никлас почесал затылок:

– Да тут же одни керслявы коренные, они всегда такие.

– Ну, не скажи. В Вотре тоже керслявы.

Через несколько минут во двор, уже кишащий мохноногими курами, вывалился через порог голова. В руках он сжимал огромное кованое кольцо, увешанное ключами – от больших до крохотных. Одернув тулуп, мужик с независимым видом проследовал мимо пятерых геммов и зашагал куда-то в сторону окраины. Отряд и урядник последовали за ним. Илай, все еще подогретый припадком властолюбия, потребовал, чтобы голова рассказал, в чем заключается дело. Помявшись, тот все же начал рассказ.

Ундина никогда здесь не любили.

– И ладно бы он был чистокровный, от таких хоть польза есть – никсов гоняют, пиявок плотоядных отваживают, щуку-зубоскала заломать могут. А тут ублюдок. Родила его не пойми от кого местная рыбобаба, да такой паршивый он у нее вышел, что глаза б его не видели. Но нрава он всегда был кроткого, к людям особо не рвался. Выращивал себе в садке одних рыб, других ловлей добывал. Тем и жил. Но всегда была к нему какая-то опаска, больно уродливый да странный. Одно слово – нелюдь.

И вот однажды подозрения подтвердились:

– Неподалеку от хибары ундинова ублюдка, на самом бережку евойной заводи, нашли куль из рыболовецкой сети, а в куле том – девка мертвая. Уж и приморозило ее, лицо, ресницы в инее, по всему телу синячищи, одежки никакой. Пригляделись – а это Ларка, дочь бортника. Та уж месяц как запропастилась, все решили, что сбежала она от пьющего батьки куда глаза глядят.

Все указывало на то, что загубил Ларку нелюдимый полукровка – и сеть его, и по берегу тому никто особо, кроме него, и не шастал.

– Скрутили да в яму бросили, – заключил голова. – Не признается, никса тухлая, шипит и щелкает, противно слушать, а как вину отрицать, так по-нашему заливается. Ну, мы его и решили промариновать, как ту селедку.

«Ну что, – прозвучал в голове у Нормы заговорщический шепот Илая, – вот он, наш шанс. Это ж настоящее убийство! Не то что в Мухонке».

«Ямой» оказалось отверстие в промерзшей земле, перекрытое деревянной крышкой, напоминающей колодезную. Довершал конструкцию амбарный замок.

Должен был довершать, потому как он не скреплял половинки крышки, а валялся рядом, присыпанный снежной крупой.

Завидев это, голова выпучил глаза и схватился за баранью шапку:

– Убег! Убег, скуда! Шо ж я теперь барину скажу?!

Осмотрев яму, где содержали ундина, Малахит Никлас рывком подтянулся и выбрался наружу, затем сообщил, что узник, вероятней всего, уцепился за отвесную стену когтями, прорыл в мерзлой земле небольшое отверстие, просунул руку и взломал замок рыболовецким крючком. Сломанный крючок нашла поблизости Диана, подтвердив его догадку. Эти двое понимали друг друга с полуслова, это было заметно и даже вызывало зависть. Вот от Илая младшая вечно отмахивалась.

Обследовав округу, охотники споро определили направление и засобирались в погоню. Неожиданно для всех с ними вызвалась идти Норма. Свое решение она объяснила просто:

– Ундин был ослаблен пленом, на улице зима, он может быть при смерти. Я должна буду его допросить, если мы только успеем вовремя.

Координатору не оставалось ничего иного, кроме как отпустить сестру. К тому же опытный Малахит вызывал доверие, да и девушки далеко не так безобидны, как могло показаться стороннему наблюдателю. Илая же больше волновали жители Болиголова. Было в них что-то подозрительное и отталкивающее одновременно. То, как они следили за каждым движением геммов, держась при этом на почтительном расстоянии; тот факт, что у них не было даже захудалой часовенки, следовательно, они не почитали серафимов. А добавьте к этому неуважение к властям в его, Илая, лице… Нет, это место требовало внимания. Илай уже предвкушал, как изловит целое село демонопоклонников и его поставят начальником над самой Рахель. Хотя нет, взбешенная Рахель за такое могла бы и прикончить, так что без последнего пункта можно обойтись.

Лес с восторгом воспринял предложение «навести шороху», переданное неслышным голосом, и братья взялись за дело. Перво-наперво, конечно, надо расследовать детали убийства, но и про селян не забыть.

Пусть ни у Илая, ни у Леса не было талантов Охотницы, но их зрение и слух все же превосходили человеческие, так что они принялись обыскивать важные для следствия места. Хибара ундина-полукровки внутри оказалась еще более жалкой, чем снаружи. Из обстановки там был лишь топчан, накрытый жидкой козлиной шкурой, да обрубок ствола, служивший, по всей видимости, и стулом, и столом. Печь он топил по-черному, отчего глинобитные стены были покрыты слоями жирной копоти. Уловом воняло из каждого угла. Под топчаном обнаружили подобие тетради, исчерканной самодельными ягодными чернилами. Записи больше всего напоминали календарь работ. Также у хибары обнаружился тесный подпол, служивший ледником для хранения мороженой, сушеной и вяленой рыбы.

Илай развел руками:

– Никаких следов преступления.

– И никаких следов оружия, – добавил Лестер. – Видишь, на стенах ни пятна светлого, ни мазка от руки. Значит, ничего не висело.

– Вот это ты голова! – восхитился его смекалке Илай.

– Да я вообще не понимаю, почему все думают, будто я тупой?!

Янтарь похлопал брата по плечу:

– Все потому, что им невыносима мысль о совершенстве.

– А, ну да, – тут же успокоился Лес. – Ну и вдогонку тебе вывод: постоянной женщины у него тоже не было. Ни привести некуда, ни посадить, ни уложить.

Илай хотел было заметить, что ни одна женщина не стала бы жить в такой грязи, но осекся, вспомнив, какой свинарник любила разводить вокруг себя Диана. Вместо этого он отправился осматривать место обнаружения трупа. На него указал голова, и парни засновали вокруг.

– Следы волочения, – указал Илай на примороженную грязь.

Лес присмотрелся:

– Направление к деревне, тащили за ноги, вишь борозду? Так труп забирали? – обратился он уже к голове.

Тот от переживаний вспотел, стащил с лысеющей головы баранью шапку и теперь утирал ей раскрасневшееся лицо. Сообразив, что от него хотят, он спохватился и закивал:

– Так и было. Васятка мертвую Ларку нашел, на руки взять сил не хватило, так что поволок вон дотудова, – он указал на покосившийся коровник, – а там уж и остальные подоспели. Подняли и дальше понесли.

– На будущее: труп не трогать, положение его не менять, – строго наказал Илай.

– Да типун вам на язык, – струхнул голова. – Хватит с нас и одной мертвячки.

– Где она, кстати?

– Так похоронили сразу, – вытаращился мужик.

Отпечатков сапог и лаптей в округе нашлось слишком много, чтобы вычленить среди них следы обуви убийцы, который положил девушку сюда. В том, что она уже была мертва, Илай даже не сомневался – следов борьбы на берегу не было. Да и вообще, вся эта ситуация с находкой внушала большие сомнения: к чему ундину гадить, простите, себе же под дверь? Может, он слабоумный? Или ему помешали перепрятать тело?

– Ведите к Васятке, нужно его опросить, – распорядился Илай, наблюдая, как Лес меряет шагами бережок заводи, что-то подсчитывая в уме. В голове мелькнуло: «А как бы поступил на моем месте Михаэль?» – Хотя нет! – Он прищурился. – Принимать свидетелей будем у вас дома, а вы их приводить. Вы же не против?

Голова был очень и очень против, но, видать, слова о жалобе в Инквизицию еще были свежи в памяти ушлого мужика. Потому, скрипя зубами, он привел геммов обратно к себе. Жена головы, дородная женщина средних лет, понятливо кивнула и принялась заваливать стол горячим печевом.

Набив живот пирогами, Илай наконец расстегнул мундир и зевнул до хруста в челюсти.

«Думают, поди, что сытые мы будем добрые», – сказал он брату.

«Так щас передумают, аххахах», – развеселился Лестер.

– Васятку сюда! Потом всех, кто живет в ближайших к заводи домах. А после всех остальных, – постановил Янтарь, жестом веля убрать остатки трапезы.

Напустив на себя сановный вид, Илай приступил к опросу. Лесу досталась роль устрашающего элемента, что полностью его устроило.

Васятка, оказавшийся местным мясником, сообщил, что к хибаре шел, чтобы купить у полукровки соленой рыбки к пиву. На вопрос, почему с утра пораньше, зарумянился и замямлил. Подойдя к берегу, увидел странный сверток и торчащие из него волосы. Испугался, но приблизился.

– Надо было бежать, а я вон, потащил к людям. Думал, вдруг еще живая. А она… ледяная вся.

Ближайшие соседи не слышали криков о помощи, но ведь жертва могла и не кричать. Те селяне, что жили дальше, и вовсе отнекивались, мол, ничего не видели, ничего не знают, но убил точно Микотка, ведь больше-то некому.

– У нас народ весь приличный, – цедил пожилой крестьянин, поджимая тонкогубый рот, – все при деле. А этот по полгода бездельничает. Вот от безделья дурь в башку и полезла.

– Приличный… А святых наставников не чтите.

– Что нам те наставники, – отмахнулся он. – У самих разумение имеется.

– Даже на вопросы жизни и смерти? – навис над ним Лестер.

Тот потупился:

– На то власть есть. Эх, была бы жива старая барыня, она бы вмиг рассудила! – внезапно воскликнул он. – Вот хозяйка была так хозяйка, – и потряс сжатым кулаком.

Через несколько часов Илай чувствовал себя перемолотым. Лица сменялись одно другим, слова скользили мимо ушей, ответы путались между собой. А главное, он совершенно не понимал: вдруг кто из селян врет?

«Норма-Норма, за что ты нас покинула? – жалобно подумал он, не пытаясь, впрочем, дотянуться до сестры. – Надо было у нее хоть опросник взять да себе списать».

Из полезного в его блокноте появились точная дата исчезновения Ларки, время обнаружения тела и портрет Котки, нарисованный со слов односельчан. Подозреваемый одновременно и походил на министра, и нет. Головные жабры у него имелись, но не такие выразительные, а нос был вполне человеческим. Веки чересчур тяжелые, а рот широкий, жабий. Да уж, не красавец, но в целом ничего ужасного, если голову эдак наклонить и глаза скосить к носу.

Но самым интересным открытием стало то, что девушки из деревни уже пропадали. Не одна и не две.

О пропаже своей шестнадцатилетней дочери Зоси поведала мельничиха:

– Уж полгода, как сгинула. Сил моих нет, сердце не на месте!

Тут не выдержал голова:

– Да угомонись ты уже, не отвлекай господ столичных полицейских. Сбежала твоя Зоська, осела, поди, в той же Шеврени или даже до Далени добралась. Здесь чего делать-то?

Женщина уронила лицо в ладони и заплакала:

– Чую, нет ее!

Голова сплюнул. Илай с Лесом переглянулись.

– А с чего такая уверенность, господин голова, что девушка подалась в город? Вы хоть пытались ее искать?

Мужик насупился:

– Да у нас так уж повелось, бегут отсюда молодые, тесно им. За последние два года дюжина девок как с куста! Но присылали весточки, гостинцы – мол, устроились. Кто на работы, кто замуж.

– И все ли давали о себе знать? – не отставал Илай.

Пока голова соображал, медленно загибая пальцы, в опрос вклинилась его жена.

– Да всего две и оказались с совестью, – пропела она, вытирая полные руки тряпкой. – Алинка, что весной с почтовой каретой укатила, да Совика, которую в Вульпенштадт замуж выдали. Остальные как есть вертихвостки! – Воодушевленная вниманием, жена головы бочком присела за стол рядом с плачущей мельничихой. – Совике-то все еще на пользу пошло, она ж едва за Котку не выскочила по дури да из жалости. А остальных по соромным домам ищите, ежели делать нечего! – заключила она торжественно.

– То есть вы утверждаете, – сверился с записями Илай, – что Микота состоял в отношениях с человеческой девушкой и та пропала?

– Да не пропала она, – замахала руками жена головы, – ее родители увезли подальше и замуж выдали. В Волчью слободу, говорю же! А то бы глупостей наделала, жизнь свою с нелюдем загубила. А остальные – срамницы продажные сделались!

А ведь такая обида могла бы сойти за мотив.

Илай поморщился:

– Да погодите вы со своими срамницами. Кроме Совики из девушек о своем обустройстве написала только Алина?

– Только она, – с готовностью закивала словоохотливая женщина. – А другие…

– А других тоже родители отослали? А с родителями в ссоре были? А замуж их насильно не выдавали? А… – наперебой принялись спрашивать братья, и поток вопросов было уже не остановить.

С поправкой, что сказанное может оказаться и выдумкой, но все же выяснилось, что жизненные обстоятельства у пропавших девушек были разные, но все ж таки не настолько трагичные, чтоб бежать без оглядки. Была бы здесь Норма, она бы наверняка назвала их среднестатистическими. Но селяне отчего-то успокаивали себя мыслью, что так и должно быть, что пташки выпархивают из гнезда раз и навсегда, без следа, без вести. И, видать, исключительно ради того, чтобы вдали от дома заняться развратом.

Но по мере того, как геммы задавали вопросы, а женщины и голова отвечали, их выражения лиц менялись. Односельчане перебрасывались все более тревожными взглядами, будто осознавая одну простую истину.

– Пропали наши девоньки, – тихо всхлипнула мельничиха, – не только моя Зося.

– Ах он аспид! – грохнул кулаком о стену голова. – Убью!

– Никто никого убивать не будет, – рявкнул Лес, и глаза его сверкнули углями. Все смирно заткнулись.

Илай кашлянул и снова заглянул в блокнот:

– С ваших слов, за два года пропало без вести десять девушек, с интервалом в полтора-два месяца. И ни одна из них не уговорилась с другой, все уходили поодиночке и исчезали насовсем. – Он поднял глаза на свидетелей.

Тут в дверь дробно заколошматили:

– А меня почему не позвали! Пустите!

Голова поморщился, прошел в сени – двери были прикрыты для приватности беседы с каждым опрашиваемым – и выглянул на улицу, где уже сгущались сумерки:

– Ну, чего тебе, баб Срока, а? Своих дел нет?

Послышалась недолгая возня, и через миг в комнату вкатилась кругленькая старушонка. Вид у нее был самый восторженный:

– Зверюгу ловить приехали!

Голова, вошедший следом, неприязненно скривился:

– Не слушайте вы ее, старая совсем, котелок не варит.

– Я те котелок на голову надену, – замахнулась на мужика бабка.

Илай посчитал необходимым вмешаться:

– Мы выслушаем всех! – А брату шепнул: «Старухи много чего примечают, может пригодиться».

«Ежели не помирают во время опроса», – поежился Лес в ответ.

Обрадованная, бабка Срока лихо подвинула бедром двоих женщин на лавке, пристроилась с краешку и навалилась грудью на стол:

– Я давеча по осени грибочки собирала в сосновом борочке, нагнулась за масленком, а тут у меня спину как схватит! Ой-ей, ни вздохнуть, ни разогнуться! Ажно скрючило!

Лоб Илая собрался гармошкой. Не такой информации он ждал.

– Продолжай, бабушка, – подбодрил ее Лес.

– Я и так, и эдак, никак выпрямиться не могу, – вдохновенно продолжила ценная свидетельница. – Схватилась за пенек, жду, пока хоть немного приотпустит. И тут вижу медведя о двух ногах! С девицей в передних лапах! Он по сторонам зырк-зырк, а меня и не видать за ветками. Ну, он и пошагал с ней прочь, к яру. Я чуть отдышалась и бегом в Болиголов, а меня и слушать не стали!

Голова разозлился:

– Да потому как ты не за маслятами ходила, карга брехливая, а по мухоморы! И с брагой своей меры не знаешь!

– Молчи, лысый! Ух, я тебе!

Пока Лес успокаивал перепалку, Илай почесал нос карандашом и прикинул:

– А вы можете точно сказать, когда это было?

Бабка Срока деловито поправила съехавший набок платочек и пожевала сморщенными губами:

– Так аккурат накануне Ксения-послушника. С Мясоеда пять дней прошло, все к торгам готовились.

Илай подчеркнул дату: шестнадцатое вепреня. Провел жирную линию и обвел одно из имен:

– То есть это когда пропала пекаря дочь?

В ответ ему промолчали. Янтарь поднял на болиголовцев глаза. Вид у свидетелей был потерянный.

«Брат, – позвал он Леса, внутренне ликуя, – у нас, кажется, систематийный душегуб. Что скажешь, обскачем девчонок?»

«Обскачем!»

За пределами Болиголова, по мере того как Норма, Диана и Никлас удалялись от реки, становилось уже не так слякотно и вязко – снег послушно ложился под сапоги, похрустывая свежим капустным листом. Диана предположила, что след беглеца будет четким до самой его поимки, но Никлас развеял эту надежду:

– Накануне по западу туча шла, а с ней снег. Что в самом Болиголове выпало – в тамошнюю грязь и впиталось, а тут слоем легло.

Местность он не знал, но уже много лет служил урядником в ближайшем городишке Шеврень, а ввиду тишайшей жизни того городишки сам подрядился еще и помощником егеря. Так что ориентироваться умел.

– Вон там уклон, должна быть низина, – рассуждал Никлас, щурясь на горизонт. – Туда бы он не пошел.

– Почему? – тут же уцепилась Диана.

– Да там снега наверняка по маковку, до василька месяца не растает толком. А ундины, они теплолюбивые все, иначе в подобие спячки впадают.

– Но у нас полукровка, – возразила младшая. – А у реки его искать бы стали, это логично.

– В реке у него больше шансов скрыться, – упорствовал Никлас, – он не может не знать своих сильных сторон.

«А в заснеженном поле, что на востоке, его было бы видно, как на ладони», – про себя заключила Норма.

Она уже успела пожалеть, что оставила Болиголов на Илая. Это ведь ее прямая обязанность – опрашивать свидетелей. Что он там только наворотит? А они со следопытами встали на перепутье. Те соревновались в логике, раз за разом находя бреши в аргументах друг друга. Но Норма видела, в чем дело: Диана боялась снимать окуляры, а потому тянула время. То ли опасалась, что ей снова станет плохо, то ли что все равно ничего не уловит – ни слух, ни зрение, ни нюх не помогут, когда природа оставила такую подлянку да прошло время.

– Вот был бы ты ундином, которого разыскивают за убийство, – напирала Диана со всей присущей ей фамильярностью, – куда бы ты подался?

– В глушь, – не задумываясь ответил он.

– Неверно, – покачала пальцем Диана, – затеряться проще в многолюдном городе.

Никлас усмехнулся, но как-то печально:

– Эх ты, кулема. – Он беззлобно потрепал младшую по лохматой голове, а та вдруг позволила. – Ни ундину-полукровке, ни гемму в толпе не скрыться. И он это тоже знает, раз всю жизнь изгоем прожил. Думается мне, у него тайное укрытие есть, там он пока и пережидает. Для дальнего перехода нет ни сил, ни снаряжения – он же из ямы ускользнул. Но если у него там какие припасы есть, уйдет дальше очень скоро.

– А с чего вы это взяли? – осторожно уточнила Норма.

– Опыт подсказывает. – Никлас пожал плечами. – Видал такое не раз и не два, но то больше браконьеры да ворье так поступает. Единственно, что убежище у него должно быть ближе к реке, причем к верховьям, куда мало кто ходит.

Он не лгал, преступники на его памяти поступали именно так, но… Норме было стыдно за свои мысли, однако она знала, что предыдущие малахиты так мало ценились за слабый талант. В сестре же она была более чем уверена.

– Диана, – тихо обратилась к сестре она, – может, ты…

Та поняла и тут же надулась:

– Не хочу я снимать окуляры! И так справимся.

– Но мы потеряем бесценное время. Нас ждут в Вотре, – настаивала Норма, чувствуя себя при этом ужасным человеком со всех сторон. – Министр, Петр Архипыч, Катерина в плену…

Диана яростно засопела, обхватив себя за локти, а Никлас непонимающе переводил взгляд с одной на другую.

– Вы мне хоть поясните, что не так с этими окулярами? – попросил он.

Младшая шумно вздохнула и прикрыла глаза:

– Они притупляют мое восприятие, все чувства, кроме осязания и вкуса, но они у меня вполне обычные. В сложных случаях я их снимаю и…

Никлас оживился:

– Так сними. Я-то думал, у тебя глаза слабы.

– Вот еще! Мне без них… – она запнулась и покраснела, – плохо очень. Голова разламывается, кровь бурлит, а потом кошмары снятся. Про бездонное зеркало, – совсем тихо закончила Охотница.

Норма нахмурилась. О зеркале она от сестры, кажется, уже слышала, только было это давно, еще в учебке. Диана тем временем совсем распереживалась и стала расхаживать из стороны в сторону, протаптывая в мягком снегу подобие восьмерки. Никлас задумчиво почесал голову:

– Ну дела… И что теперь, откажешься от таланта?

Диана бросила на него полный обиды взгляд:

– Ни за что!

Задрав голову и придержав треуголку, чтоб не свалилась, Норма отметила, что солнце уже перевалило за полдень. Эдак они совсем ничего не успеют, придется двигаться по темноте. Если только они вообще начнут движение. Ей никогда не приходилось заставлять младшую делать что-то помимо уборки в девичьей спальне, а начинать не хотелось. Она уже была готова малодушно согласиться на первое же направление, даже если путь окажется тупиком, как Никлас вдруг выдал:

– Это как с нырянием.

Обе девушки непонимающе воззрились на урядника, лицо которого, кажется, посветлело от свежей мысли. Он продолжил:

– То, что ты описываешь, похоже на болезнь ныряльщика. Ты погружаешься в свои чувства, как в воду: ей нельзя дышать, а ты пытаешься. Но каждый раз, задерживая дыхание все на больший и больший срок, ты увеличиваешь объем своих легких, и нырять становится легче. А если не нырять и не всплывать резко, то и болезнь отступит.

– Но глиптик говорил…

– А глиптик знает, каково это – чувствовать больше, чем дозволено простым людям? – перебил он Диану. – Я тебе так скажу: они мало что о нас знают. Наши возможности ведомы лишь серафимам. И нам самим, если духу хватит, – и протянул раскрытую ладонь. – Если поплохеет, я отдам. Веришь?

Норма знала: он не лжет. Но решать было сестре.

Та долго и пристально смотрела на уездного Малахита, которого знала всего-то пару часов, взвешивая что-то в уме. Норма переступила с ноги на ногу – без движения пальцы ног начали коченеть.

Наконец Диана решилась:

– Я нырну.

Она аккуратно освободила уши от дужек, затем спустила линзы к кончику носа и только потом сняла окуляры полностью. Постояла немного в тишине, привыкая, и открыла глаза. Те полыхнули мокрым изумрудом. Окуляры скрылись в большой заскорузлой ладони Никласа, а затем – в нагрудном кармане его потертого зимнего мундира.

– Сберегу, – пообещал он негромко.

Диана сделала несколько шагов в одну сторону, затем в другую, прищурилась на горизонт, задрала нос к небу, повернулась ухом к сосновому бору… И вдруг сорвалась с места, скачками пересекая снежную целину. Опешив, Норма сначала посмотрела на Никласа:

– Так быстро?

– Ты мне скажи, – хмыкнул мужчина и понесся следом. Норма за ними.

Диана летела выпущенной стрелой, по прямой линии, точно по кратчайшему пути до точки назначения. Впереди неумолимо вырастал лес, но, промчавшись меж первых черных стволов, она даже не замедлилась, не запетляла. Через какие-то секунды Норма потеряла из виду черный флажок ее зимнего плаща, и сердце тревожно зашлось – она же без защиты! По счастью, Никлас с окулярами в кармане тоже оказался быстрей Лазурита, а за этими двумя оставались четкие следы.

Спустя несколько минут безумной гонки Норме потребовался краткий отдых. Все же зря гонял ее Прохор вокруг монастыря – так толку и не вышло. Никакого толку. Выдыхая густые облачка пара, она привалилась к холодному стволу осины и согнулась, пытаясь выровнять сердцебиение. И тут бес дернул ее посмотреть себе под ноги. Норма ахнула и отшатнулась.

В снегу, промеж двух цепочек охотничьих, звериных и птичьих следов, лежала человеческая нога. Верней, ее остов в ошметках серой, давно сгнившей плоти, присыпанный снегом.

– Диана? – неуверенно позвала она, прижавшись к дереву спиной. – Ты это видела?

– Иди сюда, – раздалось впереди, – тут больше!

Чего именно больше, знать особенно не хотелось, но куда ей деваться? Сама же и вызвалась в поисковую группу.

Вскоре она обнаружила малахитов, склонившихся над человеческими останками. Неполными человеческими останками, если быть точной, – у тела отсутствовали почти все конечности, кроме правой ноги до бедра. Левую она уже видела. Мельком Норма отметила, что Диана вернула на нос окуляры, но выглядела непривычно бодрой, будто и не снимала их.

– Что скажешь? – деловито спросила она у Никласа.

– А что тут сказать? Останки женские, причем, скорее всего, молодой девушки, видишь? – Он указал на бесстыдно желтевшую тазовую кость. – Скорей всего, задрали волки, они же растащили кости. Но разложение такое, что наверняка не знаю.

Диана на корточках облазила пространство вокруг и с победным кличем указала куда-то в снег:

– Что нашла! – Остальные геммы подошли и склонились. – Могила же. Труп был закопан, только неглубоко, вот его зверье раскопало и сгрызло, что могло.

Норма почувствовала, как желчь толкнулась в горло, и отвернулась. Нет, не от трупного зловония, не от вида костей – от понимания:

– Ее убили, – выдохнула она с усилием.

Картина становилась все более зловещей. Одну девушку нашли мертвой возле ундиновой заводи. Другую небрежно зарыли в лесу. А если вспомнить, что голова так легко предположил, будто та сбежала…

– Сколько же их еще в окрестностях?..

– Найти могу, – мотнула головой Диана, отряхнув руки от липкой земли, – но это будет долго. Леса всегда полны смерти, к тому же зависит от срока. Эта умерла летом, не раньше. Вон, волосы на месте длинные и… Эй, ты чего?

Услышав в ее голосе едва ли не испуг, Норма взвилась на месте и обернулась. Но вместо чудовища или душегуба она увидела Никласа. Тот отошел на несколько саженей и отвернулся к стволу сосны.

Норма осторожно, бочком приблизилась к гемму.

– Ты что, знал ее? – предположила она, не решаясь, впрочем, касаться плеча Малахита. А что ей еще было думать?

Никлас стоял так тихо, что, кажется, задержал дыхание. Норме непривычно было видеть взрослого в таком состоянии. Ей почему-то вспомнилась истерика барона, потерявшего свою чудесную жар-птицу, но то был каприз, а здесь… Никлас обернулся. Его малахитовые глаза были сухи, но в них плескалась горечь.

– Не знал. Да и какая разница? Такая молодая. Такая страшная смерть.

Норма непонимающе сдвинула брови.

– Мне жаль ее, – раздельно произнес Никлас. – Только и всего. Она могла бы прожить жизнь, стать женой, матерью… А вместо этого стала чьей-то безвестной жертвой и поживой зверью.

Допустим, ни женой, ни матерью становиться не обязательно, вот, к примеру, Норме и Диане это вряд ли грозит, но тут она уловила проблеск, о котором уже успела благополучно забыть, – серо-голубое свечение окутало голову Никласа и тут же пропало, как солнечный блик, как обман зрения. Но Норма успела его расшифровать: Никлас был смертельно, непоправимо одинок. А еще он был способен на искреннюю жалость. Норма отступила на шаг и опустила руку.

– Что станем делать дальше? – нетерпеливо окликнула их Диана. Вот кому подобные терзания были совсем незнакомы.

Урядник тряхнул лохматой головой и расправил плечи.

– Нанесем точку на карту, чтобы ее нашли позже и перезахоронили по всем правилам. Сейчас нам нужно отыскать ундина.

Норма тут же достала из-за пазухи блокнот, пристроила его на согнутом колене и принялась набрасывать по памяти их маршрут.

– О, это нам назад вернуться надо, – махнула Диана себе за спину. – Я как мертвечину вблизи учуяла, подумала, надо проверить.

Время утекало сквозь пальцы, как талая вода.

Пока Норма заканчивала с картой, которая вышла отвратительно корявой, Никлас вручную прикрывал останки снегом и комьями земли из развороченной могилы. И тут Диана подскочила на месте, тревожно прислушиваясь:

– Едут!

И точно – вскоре между редких стволов показались конные, они быстро приближались к геммам. Четверо, одеты в добротные тулупы, на головах мохнатые волчьи шапки, а потники под седлами кроваво-красные, как и кушаки всадников. Окружив геммов, они остановили коней.

– Кто таковы? – грозно спросил один из них.

Никлас вышел вперед, оттесняя девушек себе за спину.

– Урядник Никлас из Шеврени. Со мной сыскные из Вотры.

Норма была готова, что сейчас они загогочут, издеваясь над их с Дианой молодостью или тем, что они девушки. Но вместо этого всадник сдвинул густые брови, едва видневшиеся из-под меховой шапки:

– В этом лесу нельзя находиться. Здесь охотничьи угодья барина.

– Мы ищем беглого преступника, – резонно возразил Малахит. – У нас есть на то полномочия.

Всадник, красуясь, поставил коня на дыбы.

– Кем бы он ни был, он бы сюда не сунулся. Волки, – громко пояснил он и добавил: – И мы. Убирайтесь, нелюди, а не то…

Их нагайки масляно поблескивали на рассеянном зимнем свету.

Недоброе предчувствие охватило Норму, оно было почти физическим – волна ледяных уколов прокатилась от макушки до пяток. Она тихонько потянула обоих малахитов за локти, опасаясь только одного: что Диана вновь не сдержится и заговорит о теле, которое они едва успели прикрыть от посторонних глаз. А то и «волчок» из-под плаща выхватит.

– Мы уходим, – глухо и вместе с тем спокойно отозвался Никлас. – Но если вы поймаете беглеца, то обязуетесь передать его нам, законникам.

– Это еще посмотрим, как карта ляжет, папаша, – расхохотались всадники, но проход освободили.

И еще долго провожали геммов, следуя за ними по тропе до самой опушки.

Отойдя на десяток саженей, Диана буркнула:

– Я одного не пойму, это с чего это мы – нелюди?

Никлас покачал головой:

– Люди… остро чувствуют малейшее от себя отличие. А их у нас полно.

Младшая надула щеки, но спорить не стала. Никлас определенно действовал на нее благотворно, будто так и нужно. Они прошли с половину пути до исходной точки, как она все же не выдержала:

– Хочу снова попробовать нырнуть. Нам ведь торопиться надо.

Норма едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Надо же, кто-то вспомнил о спешке!

На этот раз Диана сама протянула окуляры Никласу, но настраивалась дольше, чем до этого. Прошла минута, прежде чем она распахнула ресницы, и по радужкам скользнул неземной перелив. Норма подобралась, сообразив, что до этого сестра ни разу не снимала защиту более одного раза за день, а тут… Никлас тоже был настороже, не убирая артефакт далеко.

Диана стояла неподвижно, уставившись в пространство, но на этом странности заканчивались. Потом она резко повернулась на восток и подняла указательный палец:

– Я вижу силуэт. Он бежит со стороны Болиголова. Спотыкается, будто не видит дороги. Падает и поднимается. Ему холодно, он худой как палка. – Она повела пальцем вдоль берега реки, словно стрелкой компаса. – Он движется все медленнее. Оглядывается… Нам туда, – выдохнула она наконец и осела в снег.

Норма бросилась к ней, только теперь осознав, что не могла до этого пошевелиться, настолько странное чувство ее охватило. Никлас быстро склонился над Дианой и бережно вернул окуляры на привычное место – ей на нос.

– А ты и впрямь сильна, девочка, – почему-то нервно рассмеялся он. – Уже и собственный дар открыла.

Он с улыбкой обернулся на Норму, но, наткнувшись на непонимающий взгляд, принялся растолковывать:

– Это ведь как повезет. Кто в детстве еще узнает, на что способен только он, кто с возрастом, кто при большом испуге, а кто-то вот… никогда.

Диана глухо закряхтела, поднимаясь с земли. И на этот раз она оправилась довольно быстро.

– Такого со мной никогда не было. Обычно звуки и запахи расползаются волнами, стелятся лентами прямо в воздухе. А здесь я увидала фигуру, да так отчетливо! Как она двигалась, куда шла…

– Думаю, это и есть твой дар, – потер заросший подбородок Никлас. – Но теперь тебе предстоит еще научиться с ним обращаться, а на это могут уйти годы. – Он покосился на младшую: – Но ты можешь справиться и быстрее, вон какая шустрая, хоть и кроха.

Глядя, как урядник свойски треплет Диану по макушке, Норма вдруг задумалась. Ее обеспокоили две вещи разом. Не то чтобы это было для нее редкостью, но все же. Первая: почему никто и никогда не говорил им о персональных талантах геммов и они узнали о такой важной вещи едва ли не случайно? А вторая: чем же было тогда странное свечение, что терзало ее днями напролет, потом пропало и мелькнуло вновь только сегодня? Она не могла его контролировать. Какая-то гнусная, тщеславная часть ее хотела заявить и о себе, и о том, что с ней было, но Норма подавила это желание. Лучше она разберется сама.

Они продолжили путь. Диана уверенно прокладывала дорогу, и вскоре под ногами снова зачавкала прибрежная грязь. Но река сужалась и мельчала, уводя в заросли разлапистого кустарника, который топорщился во все стороны когтистыми ветвями, хватал геммов за плащи и мундиры, будто пытаясь задержать. Вскоре даже Норма смогла разглядеть в глинистых наплывах и разводах отпечатки необычайно вытянутой и широкой в пальцах ступни. Неужели этот безумец передвигался босиком? Норма зябко повела плечами.

Никлас как мог медленно разводил ветви в стороны, и мельком можно было заметить, что многие из них обломаны, будто кто-то прорывался через них не разбирая дороги.

Диана остановилась, придержав свое короткое ружье у бедра, и склонилась над следами.

– Здесь много зверья. И лес молодой. А вон обломки и огрызки. – Она резко подняла голову: – Бобровая плотина.

И точно, присмотревшись, Норма увидела впереди угловатое, но явно природное сооружение, перегородившее и без того мелкую реку, что лениво струилась и будто бы иссякала. Ноздри Дианы затрепетали даже под седлом окуляров:

– Нашелся, красавец. Только… – Она нахмурилась и вдруг сорвалась с места, не говоря больше ни слова.

На бегу она вынула из ножен на боку короткий клинок.

Норма и урядник Никлас последовали ее примеру. Ладонь Нормы тут же вспотела, и единственное, о чем она могла волноваться, – это как бы не упустить клинок в ледяную вязкую грязь, не потерять его и не остаться совершенно безоружной, бесполезной, впрочем, как и всегда, когда дело доходило до драки. Как она ненавидела это чувство!

Малахиты набросились на плотину, словно безошибочно определили, куда должен прийтись удар. Диана расшвыривала в стороны острые обломки веток, едва ли не рыча. Норма оторопело прижала клинок к груди.

За треском ломаемых ветвей она не сразу расслышала стон:

– Молю… молю!..

Бегом приблизившись к разворошенному некогда бобровому гнездовищу, она заглянула внутрь вместе со всеми и едва не вскрикнула.

Внутри, свернувшись раненым зверем, лежал беглый полукровка. Перепончатыми руками и ногами он обнимал иссиня-бледную, до крайности изможденную девушку.

Та еще дышала.

«Диана, у нас пять тридцать вечера, шестое седоглади, село Болиголов, что к северо-западу от Шеврени. Я в жизни не видел столько язычников. Есть подвижки, а у вас? Диана? Диана!»

Илай и подумать не мог, что так соскучится по сестрам, но в зловещем Болиголове, в окружении его недружелюбных жителей, которые, казалось, еле терпели друг друга, не то что пришлых геммов, это чувство охватило его очень быстро. К тому же нестерпимо хотелось похвастаться сделанным открытием.

Норма почему-то ощущалась вне досягаемости, с Никласом они были едва знакомы, а вот вредина-младшая отзывалась глухим шумом, то есть явно его слышала, но, по своему обыкновению, отвечать не торопилась.

«Диана, должен сообщить, что здесь чудесные вишневые пироги», – развлекался Илай, жуя этот самый пирожок с вишней, закинув ногу на ногу. Лес как раз вышел на воздух, чтобы обмозговать полученные сведения и, вероятно, отлить.

«И на кой мне эта информация?» – наконец сварливо отозвалась Диана.

«Ага, значит, слышишь меня! – обрадовался Илай, едва не вскочив с места, но поймал пристальный взгляд головы и принял невозмутимый вид. – А мы тут выяснили, что убитых, скорей всего, несколько. От двух до десяти, исчезли за последние два года».

«Мы нашли второе тело в бору, убита летом. Там почти наверняка есть еще», – отрапортовала Диана нехотя.

У Илая вытянулось лицо. Он-то думал удивить девчонок, как лихо они с Лесом разбирают это дело по косточкам!

«А что с ундином? – спохватился он. – Вы же шли по следу».

«Мы идем по следу сейчас. – младшая явно теряла терпение. – Хватит мешать, я бегу!»

«Все, все», – поспешил заверить Илай сестру, но она уже вытряхнула его из своего разума. Даже удивительно, что так долго продержалась.

Значит, все так, как они успели предположить, – здесь уже два года орудовал систематийный душегуб. Этот вид был так редок, что считался едва ли не легендой. Когда Илай еще в учебке заявил, что хочет единолично поймать такого, Норма охладила его очередной справкой из статистики, мол, из сотни только один убийца может называться систематийным. Первые свидетельства о них появились еще при серафимах, когда те повелели отменить крепостное право, а хаотичное расселение крестьян по землям тогда еще молодой империи привело к неконтролируемому росту преступности и, как следствие, необходимости в организованном сыске.

Систематийники убивали… систематически. Одинаковым образом, одинаковых жертв и через примерно равные промежутки времени. Именно эти закономерности и позволяли сыскарям их выявлять и обезвреживать, но, увы, не всегда. Такие душегубы, несмотря на слабость к единообразию, были изворотливее прочих.

Илай потер ладони. Пока у него было не так много доказательств этой теории – разве что примерно одинаковый возраст жертв и даты их пропажи. Надо было, конечно, всех родителей привлечь к составлению портретов, но, во-первых, Илай бы умаялся рисовать десятерых девиц, а во-вторых, наверное, это было бы жестоко. Он и так видел за этот день достаточно слез.

– Ну что, ответили? – спросил с порога Лес, по-хозяйски вытирая об него ботфорты.

– Есть еще труп. – Илай пожал плечами. – Вроде как с лета в лесу пролежал.

– Э, так они нас обставят в два счета!

– В один. Сестры вот-вот схватят ундина, и конец истории. – Янтарь упер подбородок в подставленную ладонь и флегматично откусил от остывшего вишневого пирожка. – А кофе у вас водится? – с надеждой спросил он у жены головы.

– Сбитень есть, – буркнула та.

Но Илаю отчего-то подумалось, что она туда и плюнуть может, потому от идеи попить горячего он отказался.

«Я вот что понял, – заговорил он с братом неслышным голосом. Да, трепаться можно было и вслух, но как же тайна следствия? – Вот если бы мы узнали, как именно наш душегуб убивал, у нас появилось бы больше аргументов. Ведь как говорят: дело начинается с тела».

«А еще с орудия убийства», – непривычно коротко ответил брат, так что Илай воодушевился:

«Руки тоже могут быть орудием. Но мы знаем только о синяках, а эти олухи их толком и описать-то не смогли. А ежели там удавка была? Или яд? Или ранка малая, но точная?»

«Да какая разница. – Лес не удержался от того, чтобы пожать плечами. Голова с женой, сидя в дальнем углу, схватились за руки, чуя неладное. – Сейчас Норма допросит того ундина и все узнает».

«А ежели нет?» – не унимался Илай.

Лес долго не отвечал. Илай тем временем вновь углубился в свои записи. Десять девиц, одна в земле, одна в лесу. Где остальные? Может, на дне заводи? Тогда их до лета не достать, и то надежней будет отправить сюда капурнов, уж они-то в этом мастаки. И кто бы мог подумать, что он, гемм, воспитанный Церковью, допустит возможность просить о помощи этот орден?

«То есть ты допускаешь, что убийцей мог оказаться не ундин?» – отозвался Лес спустя несколько минут. Взгляд его был необычайно серьезным. Пляшущее пламя свечей чертило на его лице дикие тени, превращая почти в незнакомца.

Илай вспомнил слова Михаэля:

«Я допускаю все и тебе советую».

«Хорошо, – угрюмо кивнул Лес. – Тогда пошли».

– Куда? – опешил Илай уже вслух.

Брат встал во весь свой немалый рост и направился прямиком к хозяевам избы. Жена головы охнула, будто увидела его впервые, и прикрыла лицо уголками косынки.

– Дайте нам две лопаты, – сказал Лес и добавил: – Пожалуйста.

Голова коротко кивнул и бросился вон, зачем-то придерживая себя за уши. Илай проводил его удивленным взглядом. Загремело в сенях, потом на подворье. Меньше чем за минуту он вернулся с двумя лопатами – подлиннее и покороче.

– Теперь идем на погост, – скомандовал Лес ровным тоном.

Жена головы принялась подвывать, на лбу у хозяина выступили крупные капли пота:

– З-зачем?..

– Ларку выкапывать, зачем еще, – пояснил Лес, бросая брату его плащ – на улице к вечеру стало холоднее.

Илай не ожидал от него такой прыти, да еще и таких лихих решений. Они же не гробокопы, в конце концов!

Но вместо него возмутился голова:

– Вы что это удумали?! Не пу-щу, – завел он старую песню. – Могилу грабить?

– А там есть что брать? – задрал бровь Лес.

Жена головы взвыла пуще прежнего, добавив голосу дрожащих нот.

– Слушайте, мы должны осмотреть тело. – Илай решил вступить в переговоры. – Иначе в деле слишком много белых пятен.

– Без разрешения от барина не пущу! – уперся голова. – Его земля, его лес, его погост!

Янтарь разозлился. Он сообразил, почему так торопился Лес – труп нашли пять дней назад, и с каждым часом его состояние все ухудшалось. На улице зима, но подле реки даже снег таял, значит, и земля не такая ледяная, что внушало опасения. Если они решат ждать утра или решения барина, могут потерять какую-нибудь зацепку.

– Да где этот ваш барин? – прорычал Илай. – Что-то не видать его!

Голова тут же сник.

– Да леший его знает, где он. На волков целыми днями охотится со своей ватагой, больше ему ни до чего нет дела, даже до душегуба нашего. Что ж вы думаете, я его не звал рассудить нас? Эх, вот прежняя барыня была. – Он поднял волосатый кулак и потряс им в воздухе. – Всем ведала! Все под присмотром держала, да чтоб не пикнул никто!

Илай отмахнулся от уже обрыдлых за день вздохов по прежней барыне.

– У нас есть разрешение от министра на следственные действия. – Он достал грамоту и помахал ей перед носом головы. – Если у барина потом возникнут вопросы, эта бумага все подтвердит. А если совсем будет возмущаться по поводу могилы, можно и в Инквизицию обратиться, там ему помогут.

«Раз мы берем с собой лопаты, то тащить еще и мушкет будет слишком тяжело, – рассудил Илай. – Оставлю тут в уголке».

– Так вы идете? – переспросил Лес с порога.

– Да идем, идем, – махнул Илай и добавил, обращаясь к голове: – И вы пойдете, свидетелем будете, что мы ничего на вашем погосте больше не тронем.

Клацая зубами, голова все же кивнул и на негнущихся ногах пошагал на двор. Хозяйка ревела белугой им вслед.

Несмотря на густо темнеющий час, жители Болиголова не сидели по домам, а все так же провожали их небольшую процессию взглядами. Идти пришлось недалеко, но голова, будучи человеком упитанным, быстро запыхался и шел, прихрамывая. Бесполезный для геммов фонарь со свечой внутри по широкой дуге мотылялся в его дрожащей руке.

Наконец показался погост – ряды скорбных холмиков с деревянными табличками, укрытыми двускатными крышами посреди снежной пустоши.

– Показывайте могилу Ларки, – велел Илай.

Голова, клацнув зубами, поднял указующий перст:

– Там она лежит, у шиповника.

У присыпанного снегом колючего куста и правда нашелся свежий холмик. Братья принялись копать, а голова делал вид, что освещает им поле работ, хотя только больше отвлекал, то и дело вздрагивая и принимаясь озираться по сторонам.

Илай в порыве жадности выбрал лопату подлиннее, и вскорости у него заболели плечи. Земля поддавалась неохотно, но все ж таки не так туго, как он предполагал, – не успела слежаться. Лес работал споро, с огоньком, взрывая лопатой комья и вышвыривая их вон из все углубляющейся ямы. От брата шел пар. Времени никто не засекал, да и как бы им это удалось – часов ни у одного не водилось, – но примерно через час острия лопат ударились о дерево.

– А да-давайте я вам с-светоч оставлю, а сам пойду, – робко предложил голова, когда геммы расчистили от земли крышку гроба.

– Нет уж, смотреть будете, – велел Илай, утирая взмокший лоб рукавом. – Кто вы, в конце концов, пьяница, которому веры ни на медяк, или голова, власть местная?

Мужик не согласился, но и не опроверг, только заскулил тихонечко, переминаясь с ноги на ногу.

– Свети! – рявкнул Лес, поддевая крышку.

Та с жутким скрипом откинулась, обнажая содержимое.

Илай схватился за нос, чувствуя, как пляшут в желудке вишневые пироги, просясь наружу. Хвала свету, что здесь нет младшей!

– Святы серафимы, заступники мирские, – простонал голова, неловко складывая ладони в знаке крыльев.

– Ага, – усмехнулся Лес зловеще, – про серафимов вспомнил. Все вы, язычники, одинаковы – не верите, пока страх вас за грудки не схватит. Подними лампаду, тебе еще свидетельствовать!

Мертвая девушка смирно лежала в гробу, как, впрочем, и полагается приличным трупам. Болезненно худая, будто сильно голодала, темноволосая, темнобровая. Глаза глубоко ввалились в череп. Вся зацелованная смертью – на белой в лунном свете коже виднелись пятна тлена. Многочисленные кровоподтеки по телу красноречиво говорили – били и мучили ее еще живую.

– Ищем способ умерщвления, – объявил Илай для порядка и задержал дыхание, склоняясь.

В глаза тут же бросились занозы под ногтями, будто она царапала подгнившие доски. Но ни на крышке, ни в самом гробу ни следа, значит, была где-то в плену и пыталась выбраться. Шея чистая, без борозд. Явных повреждений нет. Лес оттянул вниз распухшую губу, чтобы осмотреть десны, и покачал головой – даже если был яд, следов уже не найти. Далее брат – откуда только такая выдержка! – приподнял голову погибшей и ощупал череп, видимо ища следы травмы. Но тут что-то привлекло его внимание. Он подал Илаю знак, и вместе они перевернули отвратительно липкий и холодный труп на живот. Лес убрал с шеи длинные волосы и махнул голове, чтобы тот посветил. Тот едва боролся с тошнотой и выглядел как человек, который вот-вот упадет в обморок. Быть может, в эту самую могилу.

Свет нужен был самому голове, чтобы потом не мог сказать, будто ничего не видел. Желтый сполох высветил смещенные позвонки и черные полукружья, точно две впечатанные в кожу подковы.

Отпечатки зубов.

Вернув убитую в прежнее положение и сложив той руки на животе, Лес ухватился за края и выдернул себя из могилы. Следом выбрался и Илай. Хотелось умыться снегом, прополоскать им глаза, нос и рот, но воздух вокруг, казалось, пропитался вонью. Голова аккуратно поставил лампаду на груду могильной земли, обстоятельно вытер руки о тулуп и тут же рухнул без чувств.

– А все ж таки дотерпел, – хохотнул Лестер, отряхивая штаны от суглинка.

Настойки игольчатника у них не нашлось, но растирание ушей тоже справилось с задачей. Голова дико закричал и сел.

– Ну что, видел? – без предисловий задал вопрос Илай.

– Видел, – выстучал зубами голова и потянулся за пазуху. Там у него нашлась плоская бутылка с чем-то крепким; к ней он и присосался так самозабвенно, что его пришлось останавливать – что толку от свидетеля, от которого разит брагой? – Ох, лучше б не видел, святы серафимы.

– Жертве сломали шею, это факт, – начал рассуждать Лес. – Но перед тем как подбросить тело, ему придали другую позу, сложили руки. Перед смертью была истощена, долго содержалась в плену, пыталась выбраться, подвергалась всевозможным издевательствам. Точнее не скажу, не коронер. Но самое важное, на что дала нам ответ усопшая, – ее точно убил человек.

– Почему? – спросил Илай больше для того, чтобы факт уразумел голова, до этого бестолково вертевший круглой башкой и таращивший глаза то на одного брата, то на другого.

– У полукровки много черт речного ундина, – пустился в объяснения Лес. – Когти и зубы у него заостренные, если верить вашим описаниям, которые мы внесли в протокол. Да вы сами видели портрет и подтвердили сходство. – Яшма настойчиво похлопал голову по щекам, когда взгляд мужика поплыл. – На теле девушки нет следов когтей, а они должны были остаться. И отпечаток зубов… Такой мог оставить только человек.

– Но кто? – голова беззащитно поднял брови. – Кто способен на такое зверство, если не нелюдь?

Илай открыл было рот, чтобы съязвить насчет «нелюдей», но тут со стороны Болиголова ветер донес неясный, а оттого крайне тревожный шум. Янтарь вскочил на ноги:

– Вот это и выясним, пока никого больше не убили!

Они с братом понеслись сломя голову обратно по собственным следам, оставив голову с лампадой и развороченной ямой, полагая, что он последует за ними.

Илай поспешил связаться с Нормой. Та ответила мгновенно:

«Где вас носит?! Нас сейчас разорвут на части!» – даже мысленный, ее голос звучал очень напуганно.

«Где вас искать?»

«Да в Болиголове же!»

Выходит, они вернулись, и, скорее всего, с подозреваемым ундином. Передав ее слова Лесу, Илай понесся напрямик, перемахнув неглубокий овражек. Еще немного – и они окажутся в этом пропащем селе.

Стоило им выскочить на главную улицу, скользя по мерзлой слякоти и едва вписываясь в поворот, как в глаза плеснул свет дюжины факелов, отраженный от наточенных вил, кос и топоров, – селяне вышли вершить свой суд.

В центре напирающей толпы стояли Никлас в расстегнутой куртке, Норма, двумя руками неловко сжимающая короткий клинок, и скалила зубы Диана, держа «волчок» массивным прикладом вперед, будто весло.

«А где же мой мушкет? – в панике подумал Илай. – Я ж его у головы оставил, вдруг кто взял?!»

– Назад, бесы! – ревел Никлас, размахивая короткой урядницкой дубинкой.

Присмотревшись, Илай обнаружил между геммами, у их ног, хрупкий силуэт. Только не один, как ему показалось сначала, а два. Один явно принадлежал Микоте-полукровке, а второй…

– Разойдись, полиция Вотры! – крикнул он и рванул вперед.

Ошеломленные, селяне сначала пропускали Илая, что впился в толпу разъяренной осой, но через миг опомнились:

– Нелюди заодно! Бей нелюдей!

– Аспид! Душегуб!

– Вздернуть!

Челюсть последнего оратора в следующий же миг познакомилась с кулаком Лестера, затянутым в грубую сокольничью перчатку. Зуб селянина вырвался на волю и совершил блистательный пируэт, прежде чем приземлиться в грязь.

Толпа взревела и бросилась на братьев.

«Ну, поехали! – обреченно подумал Илай, уворачиваясь от летящего ему в лицо факела. – И почему только это всегда вилы?!»

Пока они отбивали атаки, медленно отступая к конюшням, у сестер появилась возможность оттащить своих подзащитных подальше от эпицентра свары. Никлас же присоединился с тыла, охаживая разошедшихся болиголовцев по плечам и спинам, избегая, впрочем, бить по головам. Вот что значит – гемм с опытом.

– Остановитесь! – улучил момент выкрикнуть Илай, когда Лес сломал о колено древко косы, которой ему мгновение назад едва не отчекрыжили руку. Крик возымел эффект, может, потому что половину орудия с лезвием он перебросил Илаю. – Вы не на того нападаете!

– Как не на того! – раздался из арьергарда визг жены головы. – Нелюдь девок наших загубил, а вы нас объели и мужа моего ЖИВЬЕМ ЗАКОПАЛИ!

Поражаться бурной фантазии селянки было некогда, потому как за обвинением последовала новая волна. Лес отбивался руками и ногами, при этом сдерживаясь, ведь боялся не рассчитать силы и кого-нибудь ненароком прикончить – вот тогда проблем было бы не избежать. Илай держал селян на расстоянии, размахивая обломком косы и ругая себя при этом последними словами за то, что по глупости остался без своего главного оружия. А ведь мог бы отбиваться прикладом, как Диана!

Постоянно напирая, толпа прижала их к стене конюшни, внутри которой уже разволновались и били копытами кони.

– За голову! За девок! – кричали селяне.

Неизвестно, чем бы закончилось это безумие, если бы ночь не разбил властный вопль:

– КАКОГО ХРЕНА ТЕРТОГО ВЫ ТУТ ТВОРИТЕ? А НУ, ВСЕ НАЗАД!

И в поле зрения селян появился голова – до смешного грозный в сбившейся на затылок бараньей шапке, распахнутом тулупе, с вылупленными светлыми глазами и сведенными на переносице бровями.

– Светик мой! – всхлипнула жена головы. – Живой, невредимый!

– Молчи пока, – отмахнулся от нее мужик и тут же напустился на односельчан: – На каторгу захотели? Так пойдете, все гуськом! Руки прочь от господ сыскных!

О как заговорил! Илай от удивления чуть не выронил обломок косы.

Голова принялся рьяно расталкивать болиголовцев, пока не образовалось большое пространство в центре. Туда же подтянулись остальные геммы с ундином и прежде не опознанной девушкой.

Когда толпа перестала выкрикивать бессвязные обвинения, голова снова взял слово:

– Свидетельствую и готов повторить: Ларку убил не ундин! Господа полицейские осмотрели тело и нашли на нем тому опровержение.

Снова поднялся шум, но голова ловко погасил его взмахом рук и новым окриком:

– Цыц, сказал! – Переведя дух, он продолжил: – Все говорит о том, что наш душегуб – человек. Я сам видел отпечаток его зубов на коже. Человеческих зубов.

С задов раздался звук бурно опорожняемого через рот желудка.

– Дальше будем выяснять, – серьезно заключил глава местного сообщества и снова властно махнул рукой: – А сейчас разошлись все, дармоеды! Ишшо не хватало, на работы пошлю и не посмотрю, что справедливости хотели!

Не сразу, но толпа начала редеть, и вскоре на улице не осталось почти никого.

– Так. – Илай подобрался к голове с терзавшим его вопросом: – А что это вы так к нам переменились, м-м? Даже страшно.

Голова снял баранью шапку и утер раскрасневшееся лицо. Потом снова вынул оберегаемую бутылочку и смачно к ней приложился. Только после этого снизошел до ответа:

– Да, господа полицейские, увидел, что вы не дурью маетесь. Вот и проникся.

«А до этого, значит, думал, что дурью?» – мысленно оскорбился Илай, но вслух продолжать дискуссию не стал. Все же обернулось к лучшему?

Тем временем Никлас бережно поднял на руки худенькую девушку, которую предварительно укутал в свой плащ. Торчащие из ткани тонюсенькие, словно у птички, раскровавленные руки и ноги говорили о крайнем истощении их обладательницы. Ундин дрожал поблизости, но, по крайней мере, стоя на своих двоих.

– А кто это? – опомнился голова, поднося лампадку к лицу бесчувственной девушки. – Ох, еж твою ж!

– Ваша? – спросил Никлас.

– Наша, наша… – сокрушенно протянул голова. – Рута, сиротка. Моя ее в главные распутницы уж записала. Идемте же в дом, перемерзнут же все!

В доме головы Микоту пристроили ближе к печи, а Руту уложили на лавку. Лоб и щеки девушки покрывала испарина, губы беспрестанно шевелились.

– Если вы успели обрадоваться, что у нас появился надежный свидетель, – хмуро заговорила Норма, – спешу вас разочаровать: Рута повредилась в уме. Вероятней всего, еще в плену, но, может быть, и пока бежала из него. Ундин нашел ее полуживую и стал выхаживать как мог. К людям отвести боялся, ну, вы сами понимаете почему. Из ямы он тоже сбежал к ней, чтобы не померла без присмотра. Никого из девушек он и пальцем не трогал, вреда не чинил, – закончила она отчет.

Илай слушал, прижимая вновь обретенный мушкет к груди.

– А не врет он? – робко подала голос жена головы. Женщина еле выглядывала из-за печи, опасаясь мужниного гнева за поднятый шум.

Норма подняла на нее ледяной взгляд лазурных глаз:

– Хотите проверить мои способности на себе?

Мотнув подбородком, хозяйка вновь скрылась из виду.

– Эво как, – совсем помрачнел голова. – И что, неужто совсем ничего у нее не вызнать?

– Не-а, – отозвалась Диана. – Она только лепечет, все про зверя твердит, про медведя какого-то.

– А я так и знала! – раздалось вдруг. – Я ж говорила, что в округе лютует медведь-перекидыш, а вы не верили!

Все присутствующие обернулись и обнаружили бабку Сроку, что мирно попивала горячий сбитень из берестяной кружки вприкуску с пирожком. И когда только успела пробраться? Чисто нежить.

– Баб Срока, шла бы ты домой уже!

Пока голова с большим трудом выпроваживал любопытную старуху, которой непременно хотелось узнать, чем дело кончится, из первых уст, Илай рассказал сестрам и Никласу о ее показаниях про медведя.

– Выходит, не так уж она безумна, – заключила Норма. – Только разум ее беспокоен, не подобраться.

Илай задумался. С настоящим безумием, конечно, сможет работать только турмалин, отслоив воспоминания одно за другим, будто лепестки луковицы, но Октава здесь нет. Есть только они и…

– Я хочу кое-что попробовать, – тихо сказал он.

Встав на колени рядом с Рутой, под взглядом перепуганного и все еще молчаливого Микоты, Илай осторожно обхватил мокрые от пота виски девушки. Да, он знал только ее имя, а она его в глаза не видела, но ее растревоженный разум должен быть податлив, ее душа должна взывать о помощи, нужно только эту помощь оказать.

То, что родилось в его голове, не было полноценной мелодией – так, набором звуков, но звуков нежных, мягких, что касались чужих струн теплой ладонью, оглаживая, приглаживая, снимая дрожь и трепет. Илай с трудом передавал девушке эти звуки, стремясь вытянуть ее из мрака и ужаса, что она пережила.

Эти звуки пели: не бойся. Они пели: ты в безопасности.

У Илая затекли колени и начали дрожать пальцы. Никто не произносил ни слова, боясь помешать, но было бы чему. Илай ведь уже однажды пытался спеть неслышную колыбельную хранителю Архива, и что из этого вышло? Позор, да и только.

Но спустя время дыхание девушки начало выравниваться, а по лбу перестали пробегать волны судорожных сокращений. Еще через несколько минут Рута открыла глаза.

Уставившись в потолок, девушка прошептала:

– Мне пели серафимы… – и счастливо расплакалась.

– Так и есть, – резюмировал Лес, – перелом шеи, как и в случае Лары. Других следов уже не найти, слишком много времени прошло, там не то что кожи, мышц не осталось.

Сказав это, он поднялся с колен и принялся вытирать руки мхом, который нашел неподалеку.

– Кто бы подумал, что ты в этом разбираешься, ты ж дуб дубом, – поддела Диана, за что Лес кинул мох ей в голову.

– Но-но, я полон скрытых достоинств!

Они вернулись к старому захоронению, обнаруженному накануне, откуда их прогнали ватажники. Норма тихонько улыбнулась – теперь, когда все снова были вместе, ей сделалось куда спокойнее. Каким бы чудовищным ни было преступление, они справятся. Рассветные лучи едва пробивались сквозь разлапистые ветви сосен и елей, играя на шевронах и пуговицах мундиров, отчего это утро ощущалось особенно торжественным.

– Ну так что, покажешь нам свою особенную силу? – Илай с энтузиазмом помахал в воздухе руками, будто изображая страшное заклинание.

– Я очень постараюсь, – посерьезнела младшая. – Я ведь только один раз так делала, а здесь следу несколько месяцев. Да и Рута плутала будь здоров. – Она глубоко вздохнула и предупредила: – Мне нужно настроиться, так что не отвлекайте.

Кивнув, Норма отошла подальше, чтобы только не сбивать сестру с настроя. Все ж таки большое чудо, которое впоследствии может спасти стольких людей! Чтобы как-то занять руки, она достала короткий клинок и принялась ковырять им поваленное дерево, на которое присела. Через минуту к ней подошел Никлас.

– Ты ж не из обидчивых? – вполголоса спросил он.

Норма оторопело помотала головой.

– Я тут заметил, как ты клинок держишь. Ты так руку себе вывихнешь при первом же столкновении. Смотри. – он обхватил пальцы Нормы, повторяя их положение: – Ты держишь вот так. А надо так. – он сместил ей кисть, отчего захват стал совершенно иным. – У тебя же рука узенькая, запястье подвижное. Тебе и клинок бы поменьше, и двигать им больше. Может, даже метать. Тебя что же, совсем не учили?

Норма не нашла слов, поэтому только бестолково покивала.

– Прохор-Прохор, – прищелкнул языком Никлас. – Он сам негибкий, как и его приемы, не человек – топор. Ну как, запомнила?

Она подвигала запястьем, клинок теперь ощущался совершенно иначе. Оказывается, не надо было его так стискивать, а она держала, как рукоять тяжелого тренировочного меча! Неудивительно, что ей было так неудобно, вес ведь совершенно иной. Но вместо облегчения Норма почувствовала себя идиоткой – это ж надо было не понять такой простой вещи самостоятельно!

– Да ты не переживай. – Никлас неожиданно опустил ладонь ей, Норме, на макушку, совсем как до этого трепал по голове Диану. – После него, насколько я слышал, все переучиваются.

И поднялся с бревна. Норма смотрела уряднику в спину, и вдруг ей подумалось – насколько лучше была бы ее жизнь в учебке, если бы наставником в ней был Никлас? И не только ее.

– Постойте, – громким шепотом позвала она. Никлас обернулся. – Спасибо и… Только если вам не трудно… и если вы не против…

Малахит весело задрал темную бровь, и она наконец выпалила:

– Вы можете научить меня чему-то еще? Пожалуйста.

Усмехнувшись в усы, он не задумываясь ответил:

– Да запросто! Вот только душегуба…

Тут Диана так шумно втянула воздух, что все взгляды тут же обратились к ней.

Младшая вытянулась, будто борзая, почуявшая зверя, и подняла руку:

– Образ нечеткий, он прерывается. Но я вижу… девушку. В длинной рубахе. Еле бежит. А за ней следом… будто бы медведь, но нет. Идемте дальше, нужно двигаться. – и целеустремленно потрусила в глубь леса.

Переглянувшись, геммы последовали за ней. Норма ступала осторожно, перебирая пальцами рукоять клинка. Не так, как делала прежде, по-новому, как показал ей только что Никлас. И правда, так ведь гораздо удобней!

На ум пришли полночные признания Руты. Проплакавшись, девушка рассказала историю, которая все еще казалась маловероятной. Рута поведала, как хотела найти под снегом ягоды, что только после морозов обретали особые целебные свойства, – она обещала сделать отвар для старичка, что жил по соседству. Она не заметила угрозы, но, когда склонилась над ягодами, кто-то ударил ее по голове. Очнулась она в каком-то погребе, но была там не одна. На узком топчане лежала девушка из их селения, о которой говорили, что она подалась в город. Та девушка умирала от истощения и многочисленных ран.

Раз в несколько дней к ним спускался Зверь. Держал на хлебе и воде. Он измывался над обеими, но больной доставалось больше. Когда она окончательно надоела извергу, он свернул несчастной шею и куда-то уволок. Несколько недель Рута провела в темноте и одиночестве, боясь и ожидая возвращения Зверя. Она никогда не видела его лица, ведь в погребе было слишком темно и его скрывала звериная шкура.

Когда она начала слабеть от его измывательств, Зверь принес другую девушку, тоже из Болиголова. Зосю, с которой Рута была даже дружна. Только в открытую рану на голове Зоси попала грязь, и та сгорела в лихорадке за пару дней. Тогда-то Рута едва не повредилась умом. Она скребла крышку погреба, пытаясь выбраться, а рядом костенело тело ее подруги.

Зверь вернулся через четыре дня, когда сама Рута уже почти не могла двигаться. Душегуб поволок мертвую Зосю прочь, и тогда, на грани забытья, Рута услышала голоса серафимов. Они шепнули ей что-то похожее на «живи», «уходи» и «спасайся». Рута, поддерживаемая чудесной силой, встала, тронула крышку и поняла, что Зверь забыл навесить замок. Тогда она бросилась прочь. Рута не могла сказать, как долго и в какую сторону бежала, но порой ей казалось, что Зверь следует за ней по пятам. Ноги принесли ее к реке, где она наткнулась на местного рыбака Микоту. Тот испугался, но все же предложил ей укрытие. К этому моменту девушка едва могла говорить связно, чтобы объяснить ему, что с ней стало.

Микота, убедившись, что бить его больше не станут, приободрился и подтвердил ее слова. Девушка выбежала из леса в изорванной одежде, перемазанная кровью, полубезумная. Он тайно стал выхаживать ее, но не знал, от кого она бежала. Рута шла на поправку очень медленно, а он неумело ее лечил и подкармливал.

А через месяц у его дома нашли труп другой девушки из Болиголова – Ларки.

Отправив свидетелей спать после порции успокоительного отвара, геммы посовещались и пришли к нескольким выводам. Во-первых, Микоту подставил Зверь, так как видел его с Рутой на берегу. Душегуб боялся, что перед неизбежной смертью девушка расскажет все ундину. Зверь не знал, что она не была способна свидетельствовать, но решил таким образом отвести от себя возможные подозрения. Во-вторых, больше всего на свете убийца любил власть, и власть в высшем ее проявлении – над чужой жизнью. Оттого ему нужны были пленницы, силы которых он медленно гасил. В-третьих, его логово несомненно находилось в барском лесу. Все складывалось одно к другому, но для ареста еще не хватало вещественных доказательств.

Диана уверенно шла меж деревьев, следуя за призрачными образами, недоступными для всех остальных. Ей было плевать на цепкий подлесок и буреломы, на оленьи тропки и зверей – она шла по следу. Остальным только и оставалось, что поспевать за сестрой.

Наконец она повела перед глазами ладонью, будто стирая видение, прикрыла веки и медленно вернула на место защитные окуляры:

– Дальше по прямой. Тут меньше версты, так найду.

– Ого-го, так теперь и весь сыск не нужен, – радостно и без тени зависти заявил Илай, обмахиваясь треуголкой. – Ты одна стоишь дюжины!

– Не каркай, – махнула на него Диана, но все же польщенно зарумянилась.

Они прошли еще с пару сотен шагов, прежде чем с запада до них донесся множественный перестук копыт.

– Ватажники! – крикнул Никлас и достал из-за пояса дубинку.

Норма вздрогнула. Она до сих пор не оправилась после ночной потасовки с взбесившимися болиголовцами, а тут еще эти! Пальцы потянулись к клинку, но что она сможет сделать, если они нападут по-настоящему? Она едва-едва научилась правильно держать рукоять!

Но тут Лес вышел вперед и упер руки в бока:

– Они-то нам и нужны.

Красные кушаки замелькали между стволов вокруг, будто охотники пытались загнать их, как каких-то волков, в западню. Раздалось удалое гиканье. Геммы встали плечом к плечу, каждый со своим оружием.

– Не нравятся мне их манеры, – прищелкнул языком Илай.

– Так и мы не во дворце, – язвительно напомнила Диана.

Круг все сужался, пока не стали видны лица всадников, искаженные восторгом от скорой потехи.

Вдоволь насладившись предполагаемым ужасом своих жертв, они замедлились и стали приближаться уже вплотную. Всего в ватаге их было шестеро.

– А мы ведь вас предупреждали, что это земли барина, – протянул один.

– А на его земле – его закон.

– А мы, значит, тут главные законники.

– Убраться по-хорошему вы не захотели, – ухмыльнулся самый старший из охотников. – Значит, будет по-плохому.

– О-очень по-плохому, – невпопад поддакнул другой, совсем безусый.

Кони их били копытами, руки всадников потянулись к нагайкам и саблям. Старший достал из-за спины огромную древнюю пищаль.

Мушкет Илая тоже был взведен, но он понимал, что даже если и выстрелит, то перезарядить орудие уже не успеет. Янтарь поднял ладонь:

– Господа, произошло недопонимание. Мы представляем столичный сыск, и следы душегуба безоговорочно ведут в этот лес. Мы обязаны провести расследование.

Старший, щурясь, щелкнул затвором:

– Скоро ли вас хватятся в этой вашей столице, а?

Илай хотел было сказать что-то еще, но тут не утерпел Лестер:

– Довольно. Слышь, главнюк, ты когда-нибудь рвал волка пополам?

Тот аж голову поднял от ружья:

– Чего?

– А я рвал! – рявкнул Лес и неуловимым глазу движением подскочил к двум ближайшим конным и дернул на себя за поводья.

Кони, ошалев от испуга, вскинули задние ноги и посбрасывали с себя всадников. Другим рывком Лес отправил коней галопом, и те быстро ускакали прочь. Сам он приблизился к павшим охотникам, схватил одного за шиворот, другого за сальные длинные патлы и, не выпуская своей добычи, развернулся к старшему. Норма, сама того не заметив, прижала ладонь ко рту. Что-то еще он выкинет!

– Слушай сюда, мужик, – прошипел Лес. – Такие, как ты, понимают только язык устрашения. Так вот, говорю на нем: барин ваш девок до смерти изводил, и мы вот-вот это докажем. Будете противиться – пойдете даже не на каторгу, нет, сразу на плаху. За сговор, знаете ли, наказание всегда суровей.

– Статья тридцать шестая «Уложения об ответственности», – вставил Илай, насупившись для важности.

– Тридцать пятая, – шепотом поправил Никлас.

– Так вот, – продолжил Лес, хищно поведя лопатками. Его пленники глухо стонали. – Мы даем вам последний шанс очиститься. Сейчас вы поедете в усадьбу и приведете нам своего драгоценного барина. Где у него зимовье, сами знать должны. А вздумаете западню чинить… – он легко приподнял охотников повыше, – так я хорошенько познакомлю их лбы друг с другом, мозги перемешаются. Поняли?

– Папка, – испуганно просипел тот, чьи волосы держал в кулаке Лес.

Он был действительно страшен в этот момент. Разве это ее брат? По спине Нормы пробежал мороз.

Но она тут же одернула себя: а как он должен был себя повести, выступив против ватаги пьяных от вседозволенности подонков? Улыбаться и взывать к их разуму? Нет, это не тот случай.

Старший медленно опустил пищаль. Его примеру последовали и остальные, основательно сбледнувшие с лица ватажники.

– Барина – к зимовью, – медленно повторил Яшма.

Охотник поднял руку и кивнул. Затем развернул коня, и четверо всадников сначала шагом, а потом и рысью устремились на север, где предположительно и стояла барская усадьба. Только когда они пропали из виду, Лес разжал кулаки, и задержанные ватажники кулями рухнули в снег у его ног.

– Никлас есть чем им руки связать? – обернулся он на урядника.

– Всегда с собой, – весело оскалился тот.

До зимовья добрались чуть медленнее, чем рассчитывали – охотники еле плелись и не поспевали за геммами. Норма с раздражением отметила, что запасы брани у тех даже обширнее, чем у барстука.

Избушка вынырнула из-за хвойных веток внезапно, будто из засады. Сложенная из потемневших бревен, укрытая мшистой крышей, приземистая, но просторная, она отчего-то вызывала глубинный ужас, словно спящее чудовище.

Диана брезгливо высунула язык:

– Какая ж мерзость!

Лес вышиб дверь ногой, и все вошли. Не забыли и охотников – пусть посмотрят, к тому же их реакция скажет о многом. Пока Норма видела, что они напуганы и не вполне понимают, что происходит. Им же лучше, чтоб это оказалось так.

Первой в глаза бросилась медвежья шкура. Та не лежала у очага, не висела прибитая к стене, нет – она свисала с подобия чучела, стоящего в центре, будто плащ, будто одежда. Ощеренная морда служила глубоким капюшоном, что был призван скрывать верхнюю половину лица, а лапы скреплялись на груди, не давая шкуре упасть с плеч.

– Ну, здравствуй, Зверь, – тихо поздоровалась Норма.

– Нет, – покачал головой Илай и ободряюще закинул сестре руку на шею, – истинный зверь был под шкурой.

Подпол тоже нашелся быстро – он располагался у стены, крышка прикрыта одеялом из обрывков волчьих шкур.

Расправившись и с этим замком, Лес спустился вниз. Диана следом.

Илай лег на пол, свесив вниз кудрявую голову:

– Ну, что там? Достаточно доказательств?

– Да валом! – отозвались снизу.

Норма тихонько выдохнула с облегчением. Она опасалась, что в ловушку успела попасться еще одна несчастная. Но, видимо, Зверь в человеческом обличье решил затаиться, пока люди не расправятся с подставленным им ундином, прежде чем продолжать цепь своих преступлений.

– Пусть тоже глянут, – рассудил Никлас и едва ли не волоком подтащил ватажников к зеву погреба: – Ну, давайте, смотрите, да внимательно, что ваш барин творил! Девушек молодых ловил, надругался и голодом морил, пока не надоедали ему! Говорите, знали о том?! – А сам повернулся к Норме и сделал ей знак глазами, мол, слушай внимательно.

Она и подобралась.

– Да упаси серафимы! – взмолился один.

– Ничего не ведали!

Завеса дернулась из стороны в сторону.

– Ложь, – отрезала Норма, чуя, как под рукавами мундира встают дыбом волоски.

Никлас тряхнул ватажников снова:

– Свистеть не рекомендую, враки ваши мигом распознают. Говорите, о чем знали?

– Хорошо, хорошо! – взвизгнул охотник, упираясь, точно кот, которого пихают в бочку, чтобы только оказаться подальше от жуткого погреба. – Мы догадывались, ясно?! Но наверняка не знали, никого не видели, а к зимовью нам и приближаться было запрещено!

– Мы с барином только охотились! На волков! – наперебой выкрикивали ватажники. – И никого в лес не пущали, окромя тех девок! Да он помешан был на охоте, а как мать его, страшная бабища эта, померла, так и совсем с цепи сорвался, будто волю почуял.

Попустительство. Норма прикрыла глаза. Насколько оно было страшнее прямого пособничества? Она еще не знала, но впервые ей захотелось пустить клинок в ход против живого существа.

Вскоре Лес и Диана выбрались наружу, держа в руках окровавленное тряпье, наверняка принадлежавшее жертвам Зверя. А Илай как раз закончил бегло зарисовывать погреб, время от времени свешиваясь туда головой – как раз с удачной точки обзора.

Снаружи застучали копыта, и послышался неразборчивый, то ли звериный, то ли человеческий, рев.

Сердце билось уже ровно. Им предстоит еще много работы, но самое страшное уже позади.

Илай склонил голову набок, разглядывая арестанта. На первый взгляд тот казался вполне обычным. Вон, даже усы с бакенбардами ухоженные, ни дать ни взять гордый драгун Ее Императорского Величества. И чего ему мирно не жилось? Видать, все же зерно в голове, а правильные черты лица и даже богатство решают не так много.

Иван Харитонович Кравецкий зыркнул на гемма бледно-голубыми глазами и оскалился через кляп. Илай охотно сделал вид, будто испугался, потом усмехнулся и, насвистывая, пошел прочь от телеги, на которой его предстояло доставить на барку, а оттуда в Далень, ведь только там был свой полицмейстер, уполномоченный дальше распоряжаться судьбой высокородного преступника.

Будет, конечно, и новый допрос, и последующее разбирательство с теми же ватажниками, но всем этим предстоит ведать уже Никласу – сыск Вотры свою задачу выполнил сполна.

Удивительно, что хозяина земель болиголовцы бить не рвались. Но толпились и таращились на него исправно. Будет теперь о чем посудачить холодными вечерами, а не злословить о неповинных девушках или ундине-полукровке. Тот, кстати, решил все же покинуть эти недружелюбные края и поискать себе заводь ближе к морю. В попутчики Микотка набиваться не стал: едва с него официально сняли все подозрения, собрал свои немногочисленные пожитки в узелок и ушлепал по грязи прочь. Ну да путь ему в радость.

Зато Рута попросилась на барку. Не пугало ее даже вынужденное соседство со своим бывшим мучителем – в момент, когда сознание у нее прояснилось, девушке померещилось, будто сами серафимы протянули к ней крыла и призвали обратно к свету. Так что она решилась оставить свой дом и отправиться прямиком в Даленьский женский монастырь, где надеялась обрести покой. Впрочем, Илай не спешил разуверять ее в заблуждении. Ну и что, что дело было всего лишь в нескольких звуках? К тому же месяц назад, еще в плену, кто же, как не серафимы, ей помогли? Так что пусть верит, измученная душа. Все лучше, чем до конца жизни вспоминать лишь о том, через что ей пришлось пройти. А как исцелится – всегда сможет вернуться в мир.

Илай прищурился на солнце и сложил руки на груди крыльями. Все же было не зря?

Болиголов бурно готовился к их отбытию. Жена головы впала в раж и напекла им в дорогу цельный мешок вишневых пирогов. Илай даже заподозрил, что после такого не сможет на них и смотреть.

Бабка Срока истово махала им вслед платочком, а голова – своей бараньей шапкой, когда телега наконец тронулась и повезла их к порту на реке Ножке.

Пора было возвращаться домой.