Геммы. Сыскное управление

ДЕЛО № 0: У семи нянек

Половина лица медленно, но верно наливалась горячей, тягучей болью. Норма осторожно коснулась кожи, но тут же с шипением отдернула пальцы. Ей подбили глаз, подумать только! Такого даже при Прохоре не было.

– На, – Диана протянула ей криво слепленный снежок, – приложи.

Норма последовала совету и тут же заскрежетала зубами – снежный ком обжигал, как раскаленная медь. Но через несколько мгновений все же стало чуть легче.

Драка вышла что надо, но отхватила Норма в самом ее начале, и первый же удар свалил ее с ног. А дальше только и оставалось, что следовать за Дианой и Лесом, что прокладывали себе дорогу, точно лесорубы в сухостое. Хотя нет, все же ей удалось заработать пару очков: одному подонку она так подрезала штаны, что те свалились, он запутался и рухнул; другому пригвоздила руку к столешнице, а Лес нокаутировал его окончательно. Еще она запустила в кого-то чугунком с горячим супом. Снаряд полетел красиво, расплескивая дымящееся варево по спирали, но там поднялась такая неразбериха, что произведенный эффект она не разглядела.

«Нужно замечать хорошее, даже если это непросто», – подбодрила себя Норма, растирая по лицу стремительно тающий снег.

А еще им совершенно точно пора было убираться, пока никто не очнулся и не возжелал кровавого возмездия.

– О, идут! – заметил Лес.

На крыльце постоялого двора показался Илай. Он вел под руку высокую светловолосую и светлоглазую девушку – если она и впрямь была геммом, то такой разновидности они никогда не встречали. Платье на ней было совсем простое, как у какой-нибудь дочери конторского служащего, но уж точно не советника императрицы. Но это и не удивительно, если столько лет она провела вдали от семьи и ее благ. Катерина Дубравина куталась в плащ Илая, а тот героически клацал зубами, но не сводил с нее совершенно ошалелого взгляда. Такого Норма за ним еще не замечала.

Бывшая пленница тихо поздоровалась со всеми и замерла в нерешительности.

Лес отдал свой плащ Илаю, ведь самому он был почти без надобности. Пора было возвращаться в Вотру. Но едва все устроились в санях, что дожидались их поодаль от ворот, как явил себя вопрос, которым все забыли задаться.

– Погодите, а куда мы ее везем-то? – озвучил его Лес.

Катерина Андреевна на это замечание почти не отреагировала, скромно улыбаясь и глядя себе под ноги. Зато остальные высказались почти одновременно:

– Конечно же, в Инквизицию! – убежденно отозвалась Норма.

– Конечно же, к отцу, – сказали Илай и Диана. Янтарь добавил: – Я уже доложил Михаэлю.

Норма почувствовала, что у нее дернулась щека, и боль снова впилась в лицо острыми зубами. Ну конечно же, неслышный голос. Почему-то сейчас это жутко ее разозлило.

– То есть он где-то поблизости?

Илай поморщился, видимо устанавливая связь, и ответил:

– Приближается. Предлагаю поехать навстречу, там и разберемся.

Только после этого он выпустил руку Катерины и перебрался на место кучера. Норме даже показалось, он не хочет удаляться от нее ни на шаг.

Обратно ехали уже не так быстро. Вскоре на пути им встретился всадник на черном коне – укутанный в меховой плащ, бледный ликом – это, конечно же, был Михаэль. Сани остановились, сам куратор спешился и подошел.

– Катерина Андреевна, – подал он руку дочери советника. – Надеюсь, вы в добром здравии.

Та молча кивнула и спрятала нос в складках плаща Илая. Норма не могла отогнать странное чувство, что вызывала у нее эта девушка. Ее невозмутимость не была схожа с просветленным спокойствием Руты, не походила на флегматичную фазу Дианы, когда та сыта и ее ничего не бесит. Нет, она была совершенно иной, как будто происходящее ее вовсе не интересовало. Неужели с ней так плохо обращались? Но она выглядит вполне здоровой и невредимой. Эта загадка тревожила Норму даже сильнее, чем собственное разбитое лицо.

– Михаэль, – кашлянув, заговорил Лес, – что нам делать? Мы получаем слишком противоречивые указания.

Наконец-то хоть кто-то это сказал.

– Давайте я кое-что проясню, – холодно отозвался Михаэль. – Вы служите императрице и ее двору. Не Диаманту, не Инквизиции и даже не самим серафимам, коих не наблюдается в миру уже целых две сотни лет. Вы живете в мире светской власти, и эта власть хочет, чтобы дочь вернулась под опеку отца. Но действовать необходимо деликатно, поэтому…

Норма не выдержала:

– Но Октав все знает! И он уже доложил обо всем. – ее почти трясло. – Он сам сказал, что ему необходимо срочно отчитаться.

На это куратор лишь приподнял уголок рта.

– Именно поэтому нам необходимо выиграть достаточно времени. Поступим так: я излагаю план, а вы неукоснительно ему следуете, идет?

Все внутри Нормы бунтовало против этого «идет». Нет, никто и никуда не пойдет, пока она не поймет, что за туман поднимается вокруг, застилая обзор, сбивая с толку. Но сил противостоять Михаэлю уже не было – она слишком вымотана долгой дорогой, работой, переживаниями, столкновением с бандитами и постоянным гнетом ответственности за всех и вся. Но вместо того чтобы закричать и затопать в возмущении ногами, отпуская весь этот ураган наружу, Норма склонила голову перед старшим, признавая его волю выше своей.

– Вот и славно. – Михаэль покрутил шеей, разминаясь. – К счастью, завтра вечером в императорском дворце пройдет бал-маскарад в честь Ворот, на нем мы и сможем передать дочь ее уважаемому батюшке. К тому же Церковь этот праздник не признает, а значит, и ее представителей там быть не должно. Прямо сейчас мы разделимся: один из вас останется со мной и Катериной Андреевной, чтобы сопроводить ее в безопасное место, а остальные вернутся в управление. Как ни в чем не бывало.

Норма все же предприняла последнюю попытку:

– А что, если нас уже ждут? Что, если карета Инквизиции уже там?

Но Михаэль отмахнулся от ее страхов:

– Отвечайте, что это дело Ордена, а туда пусть попробуют сунуться. После полудня я за вами заеду и объясню, как мы будем действовать дальше.

Вот, значит, как! Все это время они работали не на единую систему, с едиными целями и принципами, а на два разных лагеря. И оба щедро снабжали информацией, добытой тяжелым трудом. Норма почувствовала себя оплеванной.

– Я могу остаться с Катериной, – неожиданно предложила Диана, но смотрела она не на бывшую пленницу, а на Михаэля. Всегда только на него.

Куратор покачал головой и указал на Илая:

– Думаю, лучше это будет наш Координатор. Согласен?

Разумеется, он был согласен, а как иначе! Еще не оформившаяся в слова обида скреблась изнутри.

– Вот и прекрасно, – хлопнул в ладоши Михаэль. – Вам, девушки, я предоставляю своего скакуна, он легко донесет вас обеих. У тебя, Лес, все свое, родное. А я, пожалуй, верну себе эти прекрасные сани. Позвольте…

Через минуту Норма, Лес и Диана уже смотрели вслед быстро удаляющимся саням. Вскоре они скрылись в облаке поземки и вовсе пропали из виду.

Лес нахмурился, одной рукой успокаивающе трепля Фундука за шкирку.

– Не нравится мне, что он идет против Инквизиции. Да еще и так открыто… Не к добру, – глубоким голосом проговорил брат.

– А мне не нравится, что он не выбрал в охранники меня, – капризно отозвалась младшая и отвернулась, якобы чтобы проверить подпругу.

На это брат хмыкнул:

– Как раз с этим я согласен полностью. Хорошо, что с Катериной остался Илай, ведь, если что-то случится, он сможет позвать на помощь или попросить совета. А вот окажись на его месте ты, тебе бы пришлось принимать все решения одной. Ты настолько в себе уверена?

И, не дожидаясь язвительного ответа, он вскочил на кошкана, сжал ему бока и устремился обратно в город. Сестры последовали за ним.

Время клонилось к полуночи.

– Так ты меня вспомнил? – вполголоса спросила у него Катерина, склонившись к самому уху. Ее дыхание было прохладным, но все равно опаляло. Неожиданно он заметил, что на родном языке она говорит со шлеменским акцентом, глотая звуки и неверно ставя ударения.

Илай сглотнул. Хорошо, что Михаэлю слишком нравится править санями самостоятельно, и у них с Риной есть возможность поговорить.

– Д-да, вспомнил, конечно. Вы дали мне платок, протянули из кареты, проезжавшей мимо фонтана.

Рина слегка отстранилась и вздохнула:

– Еще недостаточно…

Михаэль расслышал их тихий обмен репликами даже сквозь мелодичный перезвон серебряных бубенцов и обернулся:

– Так вы знакомы?

На что Рина спокойно ответила:

– Знакомы, только Илай об этом забыл.

Полностью удовлетворившись столь странным объяснением, Михаэль кивнул и счел уместным продолжить беседу:

– Надеюсь, с вами достойно обращались? Эти подонки…

– Все было вполне сносно, – качнула головой дочь советника. – Если бы не навязчивые духи мадмуазель дю Жанеран, которыми она меня постоянно опрыскивала. Впрочем, в другой ситуации их можно было бы назвать даже… приятными? Скажите, – сменила она тему, – куда мы направляемся?

Михаэль позволил себе улыбку.

– В один охотничий домик.

Охотничий домик, который Илай успел вообразить уединенным шалашом в глубине Запашского леса, оказался едва ли не поместьем. Сначала они миновали охраняемые высокие ворота, выполненные на манер ограждения старинного форта из заостренных цельных бревен, затем миновали обманчиво дикого вида парк и только после этого подъехали к двухэтажному особняку – никак не меньше, – построенному в стиле крестьянской избы, только раз в пять больше оной. Позади виднелись псарни, высокая круглая беседка, баня и еще с полдюжины всевозможных строений неизвестного назначения. Деревья серебрились снегом, вокруг царила тихая благодать с привкусом огромного богатства.

– А чей это охотничий домик? – решился уточнить Илай.

– Князей Клюковых.

Илай потерял дар речи. Тех самых Клюковых?! Уму непостижимо! Неужели Михаэль действительно с ними на короткой ноге? Но увидев, с каким энтузиазмом им навстречу выстроилась прислуга, какими глубокими поклонами они одаривали куратора, Илай передумал уточнять. Все-таки Михаэль невероятен!

– Ваша Светлость, – поклонился Михаэлю седовласый мужчина в скромном, но очень опрятном сером камзоле.

– Никодим! – воскликнул тот. – Рад видеть. Сегодня остаемся у вас.

– Как будет угодно Вашей Светлости, – снова поклонился седовласый, судя по всему, управитель, и вернулся в дом. Слуги последовали его примеру. Казалось, каждый в точности знал, чем должен заняться в данную минуту, чтобы принять столь желанного гостя.

Только один мужик с удивительно пушистой бородой приблизился к Топазу и тихо спросил, задрав брови:

– Баньку-то истопить?

– Истопи, истопи, голубчик, – милостиво согласился Михаэль.

Тот с поклоном удалился.

Чудеса, да и только! Это так-то привечают Сияющих? Или, что более вероятно, геммов, приближенных ко двору?

Михаэль подал знак пройти в дом. Было боязно даже ступать на эти полированные полы своими грязными сапожищами, но куда было Илаю деваться. Горничные споро забрали у них плащи и пригласили в полутемную гостиную. Катерина, зябко обнимая себя за плечи, тут же подошла к камину и уставилась в огонь. Она будто забыла обо всех.

Михаэль обратился к ней:

– Завтра вы воссоединитесь со своим батюшкой. И только с ним. Я даю вам слово.

– Я крайне признательна за вашу преданность, – бесцветно ответила Катерина, будто прочитала с листа фразу, которая не имела к ней никакого отношения.

В смежной комнате суетились, накрывая на стол, слуги. Посчитав политес исполненным, Михаэль повернулся к Илаю и обратился к нему неслышным голосом:

«Я доверяю тебе самую ответственную часть. Ошибка недопустима».

Илай, не зная, что и ответить, просто молча ждал продолжения.

«До бала мы несем за Дубравину полную ответственность. Ты охраняешь ее этой ночью. Я приеду завтра в полдень и заберу вас, но до этого момента…»

Илай выпучил глаза и закивал, будто разом потерял способности к обоим видам речи. Куратор удовлетворенно похлопал его по плечу и отправился раздавать дополнительные указания. Вскоре он вернулся и тихо сказал Илаю:

– Там баньку истопили, иди помойся. А я поехал.

– З-зачем баньку? – не понял Илай и почему-то покраснел.

Михаэль окинул его взглядом:

– Сам-то как думаешь?

И точно, он же в последний раз мылся еще до поездки в Болиголов! А это, на минуточку, неделя, причем пять дней из семи он провел в вонючем море на вонючем же корабле. А потом сидел совсем рядом с удивительной, утонченной Риной в санях! Михаэль с улыбкой наблюдал, как осознание проступает на лице подопечного.

– Вот-вот. Так что беги. И я тоже… побежал.

Коротко распрощавшись, Михаэль подхватил с услужливо подставленных управителем рук свой отделанный мехом плащ, приложил пальцы к краю треуголки и исчез в ночи за дверью.

– Не посрамлю чести, – растерянно пробормотал Илай ему вслед.

Он обернулся на Рину, что все так же стояла, безучастно глядя в огонь. Илай чувствовал необходимость объясниться, но приближаться вновь, не смыв с себя зловоние, не рисковал.

– Катерина Андреевна, – позвал он.

На его голос она отреагировала сразу, обернувшись. На ее замечательно тонких губах заиграла та же нежная улыбка, которой она одарила его в башне. Илай снова с трудом сглотнул.

– Я, э-э… Мне нужно отлучиться. Но я могу связаться с вами в любой момент. И я быстро. Только не пугайтесь.

Она склонила голову набок и прищурилась:

– А я знаю. Иди.

Нервно прищелкнув каблуками и зачем-то еще поклонившись, Илай припустил наружу, к бревенчатому зданию, над которым уже курился ароматный дымок с привкусом то ли сливы, то ли яблони. И как так быстро ее натопили? Не иначе как на службе у Клюковых состоит банщик-мистерик.

Отбросив глупые догадки, Илай ринулся скидывать одежду, а потом к ушату с горячей водой. Он зачерпнул мыла из глиняного горшочка и принялся драить кожу ветошью, будто пытаясь соскрести ее совсем.

Всю ночь он не сомкнет глаз, будет стоять на страже. Нужно не выпускать из рук мушкет. Вдруг люди Колеса рискнут штурмовать охотничий домик, чтобы отбить Катерину? Как тогда он будет от них защищаться, один? Главное, не терять бдительности. Да он сделает все возможное и невозможное, лишь бы она могла улыбаться так же спокойно и ласково, как теперь.

Пытаясь намылить спину, Илай понял, что все же знатно потянул мышцы, пока на нем висела Адель. Неудивительно, что она показалась ему слишком тяжелой – вон, какие механизмы у нее в платье запрятаны.

«Просто на все руки мастерица, – про себя ворчал Илай. – И юбка-то у нее с каким-то механическим секретом, и духи алхимические. Хорошо хоть глаза от них не вытекли».

Он торопился изо всех сил, а оттого и мысли у него тоже скакали. То он задавался вопросом, правильно ли они поступают, водя за нос саму Инквизицию, то успокаивал себя будущей благодарностью советника. То жалел, что не может поделиться радостью с братом и сестрами, которые наверняка сейчас празднуют, как они и договаривались ранее. Так и уговорились: вызволим дочь советника и пойдем кутить.

В конце концов он осознал, что, не считая прислуги, они с Катериной остались вдвоем в огромном роскошном доме. И он не должен будет от нее отходить. А если ее одолеет бессонница? О чем они станут говорить? А если она расплачется, вдруг осознав свои тревоги, должен ли будет Илай обнять ее? Исключительно ради успокоения!

Разволновавшись еще сильнее, он перепутал ушаты и обрушил на себя поток ледяной воды.

– А-а-а! – заорал он во все горло.

– Чего кричим-с, голубчик? – раздался поблизости веселый голос. – Я еще даже не начинал-с.

Илай убрал с лица приставшие волосы и разлепил глаза. Перед ним стоял чрезвычайно довольный банщик с пушистой бородой и угрожающе помахивал березовым веником.

– Вы чего, дядь? – испугался Илай, прикрываясь пустым ушатом. – Мне это не надо. Я спешу очень.

Банщик улыбнулся еще шире:

– А сначала все говорят «не надо», – и двинулся к нему. – Веник в бане всем господин.

Илай завопил, когда банщик сходу принялся хлестать его горячим веником по плечам и бокам, загоняя в угол. Отступать было некуда – там исходила жаром каменка. Мужик плеснул на нее воды, и все пространство вмиг заволокло непроглядным паром.

– Поддай парок да лезь на полок! – веселился банщик. – Пар любой недуг исцелит!

«Ну не драться же с ним. Вон как старается, чтоб Михаэлев приказ исполнить», – обреченно подумал Илай и лег на полку, приготовившись к пытке веником.

Накинув на плечи вязаную шаль и прижав мокрый холодный компресс к подбитому глазу, Норма в сотый раз выглянула за кружевную занавеску, подарок госпожи Щукиной. Аккуратно, только чтобы не было заметно с улицы. Кареты Инквизиции все не было, как и любой другой, но спокойней от этого не становилось. Они могут заявиться когда угодно, выждут самый тихий, самый беззащитный час – и тогда придут за ответами. Солгать не выйдет.

Нет, если она так и будет караулить у окна, толку не будет. Лучше уж заняться рапортом и уже не отвлекаться. Как бы то ни было, а дело ундина требует описания. Иначе как Петру Архипычу считать их служащими сыскного управления и даже платить жалованье, если они пропадали с четверть месяца, никак о себе не заявляя? В их деле без бумаг не обойтись. Обреченно вздохнув, Норма повернула кран самовара и налила себе кипятку. Чайный лист у них закончился, а пополнить запасы было некогда.

Едва они добрались до управления, Лес и Диана куда-то запропастились: видимо, ушли за съестным. Хотелось бы верить, что их не сцапали в каком-нибудь переулке. Норма придвинула к себе стопку чистых листов и чернильницу. Аккуратным округлым почерком вывела первую строку: «Тело девицы Ларки из Болиголова обнаружили односельчане. Засвидетельствованные ими доказательства…» Дверь управления скрипнула, по ступенькам застучали сапоги. Неужели она так и не допишет рапорт?

Но это были не инквизиторы. Брат с сестрой ввалились на этаж довольные, краснощекие; их плечи искрились снежной крупой. Почувствовав мимолетное облегчение, Норма опустила глаза обратно на лист. Первое предложение теперь казалось ей неуместным. Норма зачеркнула его одной ровной линией и начала заново. Все равно потом набело переписывать. «На вопиющий случай самосуда указал министр мореходства…»

Внезапно об стол что-то грохнуло. Она вздрогнула и выпрямилась. Лес улыбался во все зубы, демонстрируя бутылку вина. Норма задрала брови.

– Ты, верно, думаешь, что этого будет мало? – оскалился брат еще шире. – И ты будешь права. Ать!

На стол с развеселым стуком опустилась вторая такая же бутылка. Зеленого стекла, с длинным узким горлышком, на этикетке красовался осел, вставший на дыбы на манер породистого скакуна. Норма открыла рот, но Диана ее опередила:

– Но и это еще не все! Ать-два! – и еще две бутылки присоединились к своим близняшкам.

Норма окончательно растерялась и переводила взгляд с вина на геммов и обратно. Перо в пальцах задрожало, разбрызгивая крошечные капли чернил.

– Все, как мы и договаривались, – напомнил Лестер. – Ты сама говорила: «Сейчас не время, сейчас не время. Вот вызволим Катерину, тогда и выпью с вами».

– Да, – подхватила Диана, – так оно и было. Мы даже вино взяли, на которое ты тогда показывала. Фирменное, из «Поющего осла».

– Дорогущее!

– Но это ничего, нас же еще Макар обещал озолотить.

У Нормы задергался подбитый глаз. Она медленно отложила в сторону компресс.

– Там, в «Осле», кстати, концерт идет. Скрипачи, балалаечники! Танцы!

– Но мы подумали о тебе и вот, вернулись. Вместе-то веселее. Жаль, правда, Илая с нами нет, еще на службе, бедолага… – слегка пригорюнилась младшая.

На что Лес хохотнул, доставая нож и примеряясь им к закупоренному сургучом горлышку:

– Он такими глазами смотрел на ту барышню, что я бы не стал о нем сожалеть.

С этими словами он сорвал печать, а следующим ловким движением поддел пробку и извлек ее на свет.

– Ура! – Диана захлопала в ладоши. – Где тут у нас чашки?

Норма вскочила на ноги, одновременно ударяя ладонями о стол. Бутылки едва не свалились на пол, но Диана успела их подхватить.

– Вы что, ошалели?! Какое может быть веселье? За нами вот-вот приедут из Инквизиции, а у меня рапорт не написан! Октав все знает, нас казнят еще до полудня! Нам конец, нам дубовая крышка!!! А вы!..

Лес сделал к ней шаг, протягивая руку, будто подбирался к разъяренному кошкану:

– Сестренка, да ты успокойся…

– Успокоиться?! – взвизгнула Норма. От гримасы гнева глаз запульсировал с новой силой. – Предлагаешь мне жить, как ты, ни о чем, кроме веселья, не задумываясь? Поймите вы, ничего еще не кончено! Наши проблемы, настоящие проблемы только начинаются! Нельзя же быть таким ту… – Норма захлопнула рот, но было поздно.

Лес потемнел лицом и рявкнул:

– Да даже если так, лучше изводиться по любому поводу, как ты? Мы же так с ума сойдем. Мертвого достанешь! – выдав эту тираду, Лес развернулся на пятках и громко затопал обратно по коридору. – Я спать! – и хлопнул дверью комнаты юношей.

Диана, проводив его взглядом, шумно выдохнула и повернулась к сестре:

– Зря ты так.

– С ним?

– С собой, – выдала младшая и тоже отправилась восвояси.

Норма осталась одна.

Она упала на стул и закрыла лицо ладонями.

«Вот, значит, как? Все хорошие, а я одна плохая? Мешаю им жить как хочется!»

Взяла чашку, отпила. Кипяток успел остыть, вода была еле теплая. Желудок жалобно заурчал, и Норма с досадой выплеснула остатки в горшок с живучей ядовитой растительностью. Лучше б еды набрали, как и всегда до этого.

Так, на чем она остановилась? «…министр мореходства, Его…» Скудство, как правильно – Светлость или Сиятельство? Совсем из головы вылетело. Кажется, все же Сиятельство. Итак, «министр мореходства, Его Сиятельство граф Буль…»

Часы с ходиками прохрипели дважды и снова мерно затикали.

Норма всхлипнула и уронила голову на сцепленные руки. Да она уже из ума выжила. Из горла вырвался смешок. Ну разве не глупость? Наутро их ждет нечто ужасное, как минимум их разжалуют к барстучьей матери, как максимум – четвертуют за измену. Но при этом Илай проводит время со своей любезной Катериной, Диана и Лес уже вовсю сопят в своих постелях, а она… пишет эту чушь!

– Все спи – а я одна не спи, – шмыгнула носом Норма. Взяла открытую бутылку, снова с подозрением глянула на от руки намалеванную этикетку. Осел издевательски щерил зубы.

Она плеснула немного в опустевшую чашку.

– Тоже мне важность, – буркнула она и отпила. – Рапорт. Какой от него сейчас прок?

Вино оказалось неожиданно сладким, точно ягодный сок. Норма не заметила, как чашка стала вновь пустой. Тогда она налила немного еще. Если оно как сок, то вреда же не будет?

После третьей чашечки ей стало гораздо теплее, и даже когда шаль сползла с плеч и Норма осталась в штанах и некогда белой форменной блузе, она этого не заметила. Откинувшись на спинку стула, ранее принадлежавшего семье полицмейстера, Норма прикрыла здоровый глаз – зашибленный все равно уже не открывался.

– Неужели я одна, кто не может просто наплевать на все? Просто жить и радоваться. Вот почему, а?

После четвертой пришла неожиданная мысль: ну, четвертуют их, и что? При их-то службе, со всеми этими интригами и бесконечными противоречиями, однажды этим бы все кончилось. Лучше раньше, чем позже. Меньше мучиться.

Норма потянулась и налила себе еще согревающего ягодного сока.

– Кто тут граф Буль-Буль? – философски вопросила она тишину сыскного управления. И сама же ответила: – Я граф Буль-Буль, – и выпила чашку залпом.

Боль в растянутой спине куда-то подевалась, будто жар растопил ее и выгнал из тела через кожу. Илай поводил лопатками. Чистая одежда, что ему оставили, села непривычно – слишком узкие панталоны из диковинно блестящей пурпурной ткани, слишком тонкие чулки, слишком пышная блуза с завязками на груди. В таком наряде он вылитый дворянин, только кругом не величественные дворцы и фонтаны Вотры, а заснеженный лес. Своей униформы он нигде не обнаружил, но очень надеялся, что ему ее вернут – все ж таки имущество казенное, Илай за него головой отвечает!

Он потрусил обратно к охотничьей домине, надеясь, что Катерина не успела его потерять. Если она, конечно, вообще заметила его отсутствие – эта мысль почему-то особенно резанула.

Ворвавшись в жарко натопленные комнаты, он с непривычки заметался, но вскоре нашел Рину. Она сидела на цветастом диванчике и пристально, даже сурово рассматривала себя в ручное серебряное зеркальце. Илай тоже залюбовался.

В отличие от его сестер, Катерина вряд ли когда-либо занималась атлетикой. Плечи у нее были узкими, руки тонкими, но не истощенными, а какими-то воздушными, будто не имели веса и девушка могла вспорхнуть к бревенчатому потолку горлицей. Волосы она не собирала, и они золотистой волной ниспадали до талии, завиваясь на концах. Тонкие брови, нос и губы – ее черты будто нарисовали остро заточенным карандашом, а потом сгладили резкие линии пальцем, нежно тушуя. Катерина, хмурясь, щупала себе лоб ладонью. Не простыла ли?

Он было сделал шаг к ней, но снова застыл, когда она отложила зеркальце и посмотрела прямо на него. Издали ее радужки казались почти белыми, отчего зрачки смотрели особенно пронизывающе. Что же это за пробужденные глаза такие? И что они видят?

– Хорошо, что унесли мою одежду, – поделилась она и указала на себя. Только теперь Илай заметил, что на ней больше не серо-голубое платье, а розовое, с какими-то оборками и ярким пояском. – Оно все провоняло маскировочными духами Адель, – пояснила Рина ровным тоном с акцентом. – Они просто отвратительны, эти ее алхимические составы. Да и человек она паршивый.

Илай в недоумении почесал мокрую после мытья голову. При Михаэле и других геммах Рина не выказывала таких… сильных эмоций. Он даже успел подумать, что сдержанность в ее характере. Или дело в воспитании? В любом случае больше его интересовало совсем другое. Кашлянув в кулак, он спросил:

– Катерина Андреевна…

– Можешь называть меня Риной, Илай.

– Хорошо, – покладисто согласился он. – Рина. Скажите, Рина, почему вы…

– Ты. Говори мне «ты».

Илай совсем растерялся. Но отступать было поздно.

– Скажи, Рина, почему ты говоришь, что я тебя забыл? Что такого произошло в прошлом? У тебя глаза гемма, ты – как я. Мы когда-нибудь учились вместе? Если да, то почему никто из наших тебя не помнит?

Рина потупилась, несколько светлых прядей упали ей на щеку. Пальцами она барабанила по обивке диванчика, будто подбирая слова.

– Мы познакомились, когда твои глаза еще не были такими.

– Я не понимаю.

Когда, когда это было? Когда такое вообще могло быть? В висках застучало.

Рина продолжила, все так же изучая носы своих туфель:

– Мой отец забрал тебя из жизни, где тебя не ждало ничего хорошего.

Илай хватал ртом воздух, которого будто стало слишком мало в этой просторной комнате. Рина принялась наматывать прядь на палец, туго затягивая петлю.

Она все еще прятала глаза.

– Почему ты не смотришь на меня? – выдавил Илай, хотя этот вопрос был вопиющей дерзостью. Он просто не мог не спросить.

– Привычка. Людям не нравится, когда я долго на них смотрю, а разговор нам предстоит не из легких. Знаешь, – она все же подняла лицо, – я могла бы попытаться все рассказать, но лучше ты сам.

Сказав это, она неловко выпутала палец из волос и двумя ладонями похлопала себя по коленям.

«Что… что может значить этот жест? – туго соображал Илай, не сводя взгляда с ее рук. – Я что, должен сесть к ней на колени?!»

Поняв, что ничего от него не добьется, она встала и подошла ближе. Только теперь он увидел, что она выше его – взгляд уперся в упрямо поджатые бледно-персиковые губы Рины. Илай заставил себя поднять его и увидел ее глаза. Вблизи они уже не казались белесыми, в них точно танцевал свет, как по зеркальному фацету, как по грани хрусталя; блики розового, светло-зеленого и голубого смешивались, но ни один не являл себя в полной мере. Только спустя минуту он понял, что она не моргает. Да и он тоже.

– Кто ты? – еле вышептал Илай.

Вместо ответа она обхватила его руку прохладными пальцами и повела к диванчику. Там усадила рядом с собой, а затем обхватила ладонями его лицо и… бережно уложила голову Илая к себе на колени. Он и сам не понимал, почему повинуется так безропотно, хотя нутро выкручивалось и велело бежать, а кровь в голове шумела, причиняя боль.

– Как бы это ни было трудно для меня, – вполголоса проговорила она, – но я попытаюсь пройти этот путь вместе с тобой. Закрой глаза, – и Рина сама накрыла его глаза рукой. – Смотри.

И Илай провалился в бездну.

Он сидит на полу. Вокруг – темные бревенчатые стены, отчего-то высокие, хотя комнату большой не назвать. Или это и есть весь дом? Пахнет водорослями и рыбой, дегтем и каким-то вареным овощем. В пальцах костяной крючок. Тот ловко, совсем без участия мысли снует между каких-то толстых нитей, подхватывая их, вытягивая, выкручивая и снова продевая. Петля за петлей, узелок за узелком. Он знает, что занят важным делом. Ему это дело поручили.

– Емельян, – раздается звучный голос.

Он поднимает голову. Над ним нависает высокий и плечистый мужик со светлыми волосами и бородой.

– До сумерек рыбачить буду, ты уж за репой присмотри, что в чугунке.

– Да, батька.

Склонившись, мужик треплет его по макушке. Через пару мгновений за ним со скрипом закрывается покосившаяся дверь. За дверью раннее, еще темное утро, поблизости плещется о берег море. Он остается один. Нужно все сделать как следует. Батька голодный вернется, надо покормить. Он чувствует ответственность и каплю гордости за то, что отец не боится оставлять его без присмотра соседок. Может, скоро и с собой возьмет.

«Куда? Зачем? Откуда? – рой вопросов ворвался в голову Илая. – Что я здесь делаю?»

«Так вот как ты жил», – прозвучал рядом голос Рины. Илай обернулся и увидел, что она сидит рядом на корточках, крепко обняв острые колени.

«Я?»

«Это ты сам, – кивнула Рина, – только десять лет назад. Как думаешь, кто был этот человек? Как ты сам его назвал?»

Батька.

Тут Илай с ужасом осознал, что руки его продолжают вытягивать петли и затягивать узелки, сноровисто орудуя костяным крючком, – он правил сеть, только руки у него были маленькие, чумазые, с черной каймой вокруг обломанных ногтей.

– Это… мой дом?

Рина обвела избу глазами:

– Как же тяжело вам жилось без матери.

Петля, узелок, петля, узелок, петля…

Илай потерял бы сознание, но он не мог.

Вместо этого видение сменилось другим. Море скомкало штормом. Волны как бешеные бросались на скалы, что отделяли их бухту от большой воды волнорезами. Но ничто не предвещало бури – на рассвете небо было ясным.

Поздний вечер, все рыбаки вернулись домой. Все, кроме отца.

Он мечется вдоль линии прибоя, что расползлась сегодня слишком далеко, куда дальше, чем доходила раньше. Ледяная вода жжет ему босые пятки. Что там виднеется на смазанном, неистовом горизонте? Неужели лодка? Волны вот-вот разорвут ее на части, размозжат о скалы. Сердце колотится, норовит переломать ребра.

Лодка опрокинулась кверху дном. Нет!

Он разворачивается и бежит к косым хибарам, что жмутся к земляному откосу. Все двери заперты, окна закрыты ставнями и толстыми перекладинами – деревня замерла в ожидании удара.

Он бежит и поражается тому, какое неловкое, нелепое, какое слабое у него тело. В легких клокочет.

Наконец он достигает первой хибары и молотит кулаками в просоленную дверь:

– Помогите! Лодка перевернулась! Помогите!

Но дверь глуха или притворяется таковой, как и ее хозяева. Тогда он бежит к следующей. Оттуда сварливо отвечают:

– Перестань! Прячься в дом, тебя ж снесет!

– Там батька мой!

Но больше из-за двери не раздается ни звука.

Нет, он не может перестать. Он бежит дальше, от дома до дома, от двери до двери. Никто не открывает, никто не желает помочь! Клыкастая буря холодных брызг налетает снова и снова, пока слабые колени не подламываются. Он падает… и видит, что рядом стоит Рина. Ее платье и распущенные волосы пребывают в абсолютном покое, будто она не здесь, где бушует ураганный ветер.

«Что со мной происходит? – спрашивает ее Илай. – Почему мне так невыносимо?»

Рина качает головой:

«Мне очень жаль. Прошу, наберись мужества».

Бессилие накатывает не хуже волны и выплескивается горючими слезами.

– Спасите моего отца… – шепчут дрожащие губы. – Спасите моего отца. Спасите моего отца! Спасите моего отца!!!

Становясь с каждым повторением все громче, шепот обращается криком, затем переходит в вой, и из него рождается грохот, что сотрясает небо, землю и бьющееся в судорогах море. Он не слышит отдельных слов, только раскаленное добела отчаяние рвет его тщедушное тело на куски. Его хребет выгибается, а разум распахивается, точно бездна, полная света без доли теней.

Двери всех домов сметает с петель, точно они сделаны из рыбьего пузыря. Их уносит ураганным ветром прочь, туда, где не найти даже взглядом. Но он видит и не видит это одновременно.

Рина истошно вопит и падает рядом:

«Серафимы… они здесь! Илай, Илай, прекрати это, пожалуйста!»

Но он не может прекратить.

«Они здесь!» – кричит Рина, зажимая уши.

Из лишенных защиты домов выбегают люди. Они держатся за головы, мечутся, кричат.

– Пощади! – слышит он.

Какой-то молодой мужчина выбегает и тут же падает на землю, сворачивается ежом, катается, словно в агонии. Кто-то хватает Илая за руку, пытается поднять с колен. Но тело и рот не слушаются, он уже не просит, а требует:

– СПАСИТЕ! МОЕГО! ОТЦА!

Рука исчезает, ее обладатель уже направился в сторону моря, в его разверстую, вечно голодную пасть. Все они, прежде глухие, бегут в нее.

Он поднимается и сам бежит следом. Рина остается позади, скрюченная и сломленная.

Он слышит звук. То не волны, не человеческие голоса – то звучит громадный, монструозный оркестр из труб и литавр, из утробного рокота сотни органов и стенания тысячи струн. Но это не музыка, это речь, язык которой он не знает. Никто не должен знать.

Он теряется в звуках этой речи, что звучит, кажется, отовсюду.

Он перед ликами их, что песчинка перед горой. Он пред очами их, и очи эти видят.

А люди кричат и бросаются в волны, борются с бешеным приливом, точно пытаясь сбежать с земли. Людей – женщин, мужчин, стариков, детей – всех их захлестывает, крутит, ломает. Одни тонут сразу, другие пытаются сопротивляться, но итог их ждет один.

А губы все повторяют: «Спасите моего отца». Ступни погружаются в мокрый песок, а затем в воду.

«Остановись, Илай!» – слышит он отчаянный крик у самого уха.

Рина.

Илай оборачивается.

Позади него два мужских силуэта. Один выглядит просто, другой же одет как дворянин. В руках у них сеть. Они приближаются.

Буря улеглась, ее больше нет. Вместо жестокого мрака – бледное раннее утро. Илай смотрит дальше, за спины этих двоих мужчин, и видит девочку. Она, кажется, только что скатилась с песчаного откоса, и ее многослойные юбки распушились весенним цветком. Она смотрит прямо на него. А рядом стоит Рина. Кто они такие? Кто она?

«Кто ты?» – тянется Илай к девочке неслышной речью. Она вздрагивает.

Бриз треплет его лохмотья. Вокруг ног на мелких волнах бьется что-то холодное, неживое.

Мужчина в богатом костюме – он кажется смутно знакомым – опускает руки с сетью, помощник следует его примеру. Девочка отряхивает ладони, встает и уверенно подходит ближе.

Когда она оказывается достаточно близко, то протягивает ему руку:

– Пойдем с нами, – говорит она. Глаза у нее с белыми радужками. – Здесь все кончено.

И он почему-то ей верит.

Девочка, не оборачиваясь, упорно тянет его к невиданной повозке. Ее отец и его помощник следуют за детьми.

Экипаж приходит в движение, кони скачут все быстрее и быстрее, все дальше от равнодушного моря по пыльному тракту. Куда? Он не знает.

Но вскоре мимо них, уже в сторону деревни, проносятся еще два экипажа. Черные, как деготь, с серебряными закрытыми глазами на дверцах.

Отец девочки тоже видит их, но спешно задергивает занавеску и обращается к нему:

– Ничего не бойся.

Рядом сидит взрослая Рина. На губах у нее наконец-то проступает улыбка:

«Вот так мы и познакомились».

– Теперь-то вас точно высекут, мелкое отребье! Церковь дала вам кров… – ввинчивается в голову недовольный громкий голос.

Они на кухне, под ее тяжелыми полукруглыми сводами. Их трое, они без спросу взяли хлеб. Он опускает взгляд и видит у себя в руке обломок белой булки. Косится на соучастников – обычные мальчишки, каких в каждом городе что грязи. Им лет по восемь-девять. Русые волосы, серые и голубые глаза, лица и худые предплечья покрыты конопушками.

– …должны быть благодарны и смиренны… – продолжает надрываться монах. Ему-то хорошо говорить – вон он какой толстый! Может, стоит тоже стать монахом, чтобы наедаться от пуза?

И тут позади монаха проносится маленькая ловкая фигурка – какая-то косматая девчонка добегает до стола, на котором горкой свалены припасы, хватает два колбасных колеса, надевает себе на руки, разворачивается, ни на миг не останавливаясь, и бежит прочь. Толстяк оборачивается, но уже слишком поздно. Он ахает, подхватывает полы рясы и вперевалку спешит за ней, грозя всеми карами земными.

Едва его голос и шлепки сандалий о каменные плиты стихают, как мальчишки начинают хохотать.

– А вдруг поймает? – спрашивает он у остальных.

– Ее? Пф, точно нет. Таков же и был план! Давай, хватай сыр, и тоже побежим!

Мальчишки запихивают еду за пазуху и спешат через арочный ход. В дверях стоит Рина, и дети проносятся сквозь нее.

«Илай. Нам нужно идти дальше».

Он уже знает, что выбора у него нет.

Вокруг темно, и горящие свечи не разгоняют, а только сгущают мрак. Он стоит напротив зеркала. Зеркало большое – высокий взрослый человек, такой, каким был его отец, без труда увидел бы себя в полный рост. Но отца нет, и он в первый раз смотрит на себя – тощего нескладного мальчонку со спутанными светлыми волосами и испуганными голубыми глазами. Одежка, такая же, как была на других детях, болтается на нем, как на пугале. За своей спиной он видит фигуру в бело-золотом облачении. Он крутит головой и видит, что в темном зале без окон собралось шестеро взрослых, даже старых людей в таких же одеждах. Откуда-то из глубин на память пришло слово – глиптики.

Тогда тот глиптик, что стоит позади, заставляет его повернуться обратно к зеркалу, смотреть только в него. Лишь теперь он понимает, что все это время человек за его спиной что-то бормотал. Он вслушивается, но не понимает ни слова – это какой-то неизвестный язык.

В свете свечей зеркало начинает переливаться глубинным мерцанием, цвета которого не уловить, он все время меняется. Тогда на темя ему опускается тяжелая рука и сжимает, натягивая кожу. Другая ладонь накрывает глаза, скрывая жуткое зеркало, но облегчение сменяется страшной болью. Голову будто разрывает изнутри, глаза печет расплавленным свинцом. Он кричит, но бормотание все равно громче, он не может его не слышать. Прикосновение ладони исчезает, но мир пуст – он остался в кромешной тьме.

Тут его настигает истинный ужас: он не видит. Не может видеть. Он ослеп!

– Вытяни руки, – шепчет ему глиптик, и он повинуется. Дрожащие пальцы смыкаются на чем-то мокром, горячем, скользком… круглом.

«Подонки!» – слышит Илай срывающийся голос Рины. Кажется, она плачет. Его словно расщепляет надвое, и он снова обретает способность видеть. Но тут же хочет от нее отказаться.

Десятилетний мальчик стоит напротив светящегося зеркала. Его удерживает за голову один из глиптиков, остальные бормочут какие-то нечестивые молитвы – вдохновенно, уверенно и явно не впервые.

У мальчика нет глаз. Верней, не так – он держит собственные глазные яблоки в раскинутых в стороны руках и содрогается всем телом. Лицо его блестит от пота и крови, губы прыгают, а зубы стиснуты в великом страдании. Эта поза – жуткая, неестественная – напоминает ему о болезни сестры.

«Диана…» – шепчет Илай Рине, пока та утирает слезы запястьем, стоя рядом. Рина кивает:

«И ты, и Диана, и я… Все мы пережили это. Но смотреть со стороны еще хуже».

Зеркало начинает светиться опаляюще желтым, а глаза в окровавленных руках мальчика словно истлевают под его лучами и вьются черным дымом. Руки ребенка пустеют, свет зеркала отражается в провалах глазниц.

– Мирочерпий молвил: Илай, – провозглашает глиптик, что держит его за темя.

И хор глиптиков повторяет:

– Мирочерпий молвил: Илай.

Сердце восемнадцатилетнего Илая отзывается болью. Рина кладет ему руку на плечо, как бы говоря, что все еще не кончено.

Глиптик склоняется к уху мальчика и снова что-то ему говорит. Тогда он сводит ладони вместе, будто хочет выпить из них колодезной воды, но затем смыкает их полностью. А когда ладони разжимаются, в них лежит блестящий желтый шар, словно из полированного камня, похожего на янтарь, только размером с крупную сливу или маленькое яблоко.

Глиптик забирает этот шар и передает другому, уже стоящему со шкатулкой наготове.

– Сингония завершена, – произносит глиптик веско, и остальные за ним повторяют.

Мальчику завязывают глаза темной тканью и выводят из зала.

Илай бросился следом…

…и кубарем скатился на пол.

Его трясло крупной дрожью, но изо рта рвалось только бессмысленное мычание. Кто он? Гемм Илай или все же маленький сирота Емельян из погибшей деревни? Где только что побывал? Неужели весь этот ужас – часть него? Илай попытался встать, но ноги подкосились, и он успел лишь уцепиться рукой за какую-то ткань. Послышался грохот и звон бьющейся посуды. Слезы заливали лицо, мышцы беспорядочно сокращались и расслаблялись. Он запустил трясущиеся пальцы в ворс ковра, пытаясь выровнять дыхание, но у него не получалось.

На спину ему легла чья-то ладонь, и он вздрогнул, попытался отстраниться.

– Нет… – еле выдавил он.

– Тшш, это я. Это только я, Илай.

Она присела рядом и, склонившись, обняла за плечи, облепленные насквозь промокшей блузой.

– Это было тяжелее, чем я думала, – прошептал девичий голос. – Теперь ты все вспомнил.

С усилием Илай поднял голову и увидел дочь Советника, Рину Дубравину. Она тоже плакала, ее прозрачные глаза сияли особенно ярко. На губах – жалкое подобие улыбки.

– Нам нужно поспать, – еле слышно сказала она и помогла Илаю подняться. – Наутро тебе станет лучше, обещаю.

Рина вновь подвела его к диванчику, на котором началось его страшное путешествие, и уложила головой на расшитую думку. Веки Илая стремительно тяжелели, будто его оставили последние силы.

Последнее, что он увидел, погружаясь, точно в волны, в крепкий сон, – это тень Катерины, поднимающейся по лестнице со свечой в руке.

Кто-то поднялся по лестнице и постучал по откосу, желая пройти дальше.

Норма подняла от листов тяжелую голову:

– Кто-о-о?! – проревела она сурово.

Силуэт тут же пропал.

Лазурит титаническим усилием, помогая себе бровями, окончательно разлепила веки. Так, кажется, она заснула за столом. Кажется, перед этим пила виноградный сок. То есть забродивший виноградный сок. То есть вино.

Обшарив стол взглядом, Норма обнаружила свою чайную чашечку с застывшим багрянцем на дне. Крошки сургуча, крошки пробкового дерева, свой кинжал… Бутылки – одну на столе, другую под столом. А еще? Так, третья, наполовину полная, все еще зажата в ее руке.

«А их было три или меньше? – рассуждала Норма. – Нет, меньше не получается, значит, больше… Где четвертая?»

– Ты чего, Норма? – донесся до нее удивленный голос сестры.

Лазурит фыркнула, как ей показалось, очень красноречиво:

– Никакая это не норма! Ваше легкомысленное поведение нормой быть не может! Я должна это записать в рапорт, – настигла ее гениальная мысль. – Пусть все узнают…

Пока она искала перо, в общей комнате объявился еще и Лес. Брат ужасающе звонко присвистнул:

– Мое почтение… Ну кто ж так делает, а? Мы же вместе хотели!

В поисках пера Норма наткнулась на самовар. Точнее, на собственное отражение в его блестящем боку. Она вгляделась в него повнимательнее, вскрикнула и закрыла лицо:

– Да что с тобой?

– Аыы, я теперь уро-одина!!! Ну как, как я пойду на бал?! Вы мой фонарь видели?.. Да его на маяк ставить можно!

Тем временем брат приблизился к столу, взял початую бутылку и поднес к носу:

– Хоть узнать, как оно пахнет.

– Цыц! – тут же взвилась Норма. – Тебе пить нельзя!

– А тебе, значит, можно? – ехидно протянула Диана.

Ну, это уже последняя стадия наглости. Норма набрала побольше воздуха в грудь.

– Да я… каждую ночь тут сижу! Одна! – последовательно излагала она, для внушительности сопровождая слова ударами кулака о стол. – С бумажками… Вам на меня на-пле-вать, вот как!

Договорив, она изловчилась и отобрала у замершего Леса бутылку. Аккуратно налила в чашечку и отхлебнула. Диана смущенно переступила с ноги на ногу.

– Может, не надо? – протянула младшая. – Там уже Петр Архипыч приходил.

Норма подперла подбородок ладонью и тяжко вздохнула:

– Ну, придет он, ну, отчитает, ну, уволит. Эх, пойду тогда в урядники.

– Где твой компресс? – заозиралась Диана.

Норма выпила еще.

– Не, не хочу в урядники. Пойду в пираты! – И обратилась к Лесу: – Ты лицо мое видел? Готовый пират.

Диана полезла под кресло, бурча, что надо было держать компресс, а не выкидывать его. Но кого волнуют подобные мелочи, когда появляются такие волнующие перспективы? На память пришла песенка, услышанная от моряков, и Норма затянула:

Младшая потянула ее за рукав, и Норма с хихиканьем повалилась на пол. Поднимали ее уже вдвоем. Зачем вдвоем?

– Ладно, ладно, мы поняли, – пробормотал кто-то из них. – Тебе надо выспаться. Не сейчас, а вообще.

Дальше был прыгающий коридор, дверь и скоростное нападение подушки на Норму. Или это она просто упала на свою застеленную кровать. Дверь девичьей тихо прикрылась.

А Норма уже плыла на корабле, где служила помощницей бравого капитана пиратов. Правда, потом выяснилось, что она была всего лишь его попугаем, что повторял за ним каждое слово, слово в слово…

Илай проснулся так же внезапно, как и уснул. В гостиной были задернуты все шторы, но упрямый свет пробивался через бахрому на краях. Сколько он проспал?!

– Рина!

В комнату бесшумно вошел управитель и, дернув за шнур, распахнул портьеры. Яркий свет тут же озарил учиненный накануне погром – посуда и сладости валялись на полу вместе со скатертью, рядом со столом. Управитель Никодим окинул картину прохладным взглядом. Кашлянул и направился к осоловевшему после сна гемму:

– Я как раз шел вас будить, сударь. Кофию откушать желаете?

Илай в тревоге откинул тяжелое шерстяное покрывало. Кто его укрыл? Он же должен был бдеть у дверей Катерины Дубравиной с мушкетом наперевес, следить, чтобы с ней ничего не случилось!

– Где Катерина Андреевна? – подскочил он к управителю. – Который час?

– Доходит полдень. А ваша спутница отправилась подышать свежим воздухом, – спокойно ответствовал седовласый слуга.

– Как, куда?! – запаниковал Илай.

– Не извольте беспокоиться, здесь абсолютно безопасно, – сказал Никодим, но Илай его уже не слышал, потому что несся к выходу из охотничьего домика князей Клюковых, на скаку надевая сапоги.

При свете дня поместье казалось еще внушительнее. Два бревенчатых этажа под двускатной черепичной крышей и балконом, огромное подворье, десятки слуг сновали каждый по своим делам. Илай, покрутившись на месте, устремился к елям, где маячил одинокий силуэт. По пути он заметил в отдалении высокий забор и охрану у него.

Рина стояла у пушистой ели с голубоватыми иголками и протягивала ладонь с каким-то угощением местным белкам. Белки ее не боялись, но и приближаться не спешили, кокетничали. Рина не сдавалась: хмурясь и закусив губу, она привстала на носочки. Тут Илай заметил, какая странная на ней одежка, какой-то заячий тулупчик, будто сшитый на ребенка, слишком тесный, с короткими рукавами.

Заметив приближение Илая, белки опасливо взобрались на верх дерева, и Рина со вздохом опустила руки и побросала колотые орешки в снег, мол, захотят – подберут.

– Как думаешь, – задумчиво протянула она, погладив куцый, слегка надкушенный молью рукав тулупчика, – мне позволят оставить его себе? Мне нравится.

– Но зачем? – не понял Илай. – Он ведь мал… тебе.

Катерина подняла на него белесые глаза:

– Но мне нравится.

Какое-то время они наблюдали: Катерина – за строптивыми белками, что не торопились принимать ее дары, а Илай – за тем, как вышагивает у ворот вооруженный караул. Всем ли здесь можно доверять? Выглядят-то они надежно, но на деле…

«Оклемался? – раздался в голове у Илая неслышный голос его куратора. – Встречай, подъезжаем!»

Через минуту ворота уже открывали. На подворье въехала роскошно изукрашенная карета в цветах Клюковых. Первым из нее выбрался Клюков-младший – Илай запомнил его по той ночи, когда из камеры вызволили Макара. Илай было прикрыл Катерину собой, но Клюков-младший даже взгляда не бросил в их сторону. Как не поприветствовал устремившихся встречать его слуг. Он швырнул свою лохматую шубу в руки одной из горничных и, грохоча сапогами, проследовал в дом. Следом из кареты выбрался Михаэль. Он был, как и всегда, в прекрасном расположении духа, сразу заметил Илая и Рину, помахал им рукой и зашагал навстречу. Под мышкой у него был зажат объемистый сверток.

– Доброго дня, сударыня, Илай, – весело раскланялся Михаэль. – Надеюсь, ночь прошла без происшествий.

Рина пожала плечами, от чего рукава заячьего тулупчика задрались сильнее. А вот Илай не знал, как ответить. Воспоминания о кошмарном путешествии сквозь прошлое еще не успели уложиться, но стоит ли говорить о них Михаэлю?

Видимо, что-то такое все же отразилось на его лице, и Михаэль прищурился:

– Ладно, еще поговорим. Вам же, сударыня, я привез это. – Он с галантным полупоклоном протянул ей сверток. Катерина снова смотрела только себе под ноги. – Для вас маскарад начнется чуть раньше. Пора сменить убежище, мы и так довольно воспользовались гостеприимством Клюковых.

– Что это значит?

– А то, что до бала мы спрячем Катерину Андреевну в самом неожиданном для этой задачи месте – во дворце Ее Величества. Катерина Андреевна, вам уготована роль служанки. Извольте переодеться в ваш костюм.

Безмолвно кивнув, Катерина отправилась в охотничий домик.

– А ты чего голоуший и голозадый ходишь? – окликнул Илая Михаэль. Действительно, Илай сам не понял, как выскочил на улицу в одних панталонах и дурацкой барчуковой блузе с оборками. – Давай, возьми себе чего-нибудь в карете накинуть и возвращайся. Нам пора поговорить.

Вернувшись, уже закутанный в одеяло из волчьей шкуры Илай обнаружил куратора сметающим снег со скамей в круглой беседке. Что за разговор он готовит? Внутри заворочалось дурное предчувствие. Жестом Михаэль пригласил его сесть напротив.

Слуг, к слову, как ветром унесло. Видимо, все сейчас кружились вокруг Клюкова-младшего, наследника этих земель, так что о гостях позабыли. Только вдали можно было заметить, как кто-то расхаживает у псарни да конюх с банщиком дружно счищают снег с крыши.

– Ты когда-нибудь задумывался о своем прошлом? – как бы между прочим осведомился Михаэль.

Нутро трусливо дрогнуло, но Илай удержал лицо.

– На самом деле постоянно, – признался он и задрал подбородок для храбрости. – У Леса мамка есть, мы даже гостили у нее. Октав так и вовсе с семьей живет. А у остальных… пустота.

Михаэль покивал.

– Я тоже был рожден в дворянской семье, правда, фамилия тебе ничего не скажет. Угасающий род Кустодеевых, – пояснил он с горечью. – Впрочем, род не угас бы окончательно, ведь у моих пожилых родителей все же родился я. Но слишком поздно, и слишком много сил положили они, вымаливая у серафимов наследника. Матушка ушла родами, а отец недолго нес родительское бремя. Он решил, что я – чудо серафимово, и решил вернуть долг с процентами. Когда выяснилось, что я… могу подойти Церкви, он передал меня в услужение. А заодно отписал Церкви все наследство. Когда пробудились мои глаза, его уже не было в живых. – Михаэль горько ухмылялся, прикрыв веки. – Знаешь, это ведь воистину удивительное совпадение – у всех отроков, преданных Церкви, обязательно пробуждаются глаза. Причем у всех в один день. Ты хоть думал, как это происходит?

Илай проглотил сухой ком в горле. Вот оно. Миг истины.

– Я в точности знаю как.

Образы из видений прошлого замелькали перед глазами. Илай зажмурился. Нет, позже. Сейчас он не готов переживать это сызнова.

– Вот как, – отозвался Михаэль и надолго умолк.

Илай поерзал на месте. Возможно, он все же зря это сказал? Вдруг за это знание грозит какая-то кара, а он поддался на простейшую провокацию.

– Что ж, это значительно облегчает дело, – наконец выдохнул Михаэль. – Даже если бы Катерина Андреевна оказалась мертва, тебе бы обо всем однажды рассказала Диана. Я никогда в ней не сомневался.

Поза ребенка перед зеркалом. Болезнь Дианы. Илай едва не подскочил на месте:

– Так Диана знает?!

Михаэль хмыкнул:

– Подумай сам: не удавалось еще вырастить малахита, подобного ей. Дианой движет сама природа, и как бы кто ни пытался заглушить ее воспоминания, они со временем восстанавливаются. Полагаю, она уже многое вспомнила.

Мысли закрутились со страшной скоростью, как спицы колеса. Монокль Октава, аструм Иммануил, закрытое око Инквизиции… Так вот кто стоит за его исчезнувшими воспоминаниями. Несмотря на теплую накидку, его пробрала дрожь.

–Сингония.

– Что?.. – севшим голосом переспросил Илай.

– Они называют ритуал пробуждения глаз сингонией. Что бы там ни делали, после остается сингон. Этот камень – поводок для каждого гемма. Нас всегда отыщут, вернут, и, скорей всего, сотрут неудобное. Да, не все геммы вырастали доблестными и честными, так что в какой-то мере это даже оправданно, но… Знаешь, я вам немного завидую.

От такого неожиданного поворота Илай заморгал, растерявшись:

– Простите?

– Я потерял многих друзей еще в учебке, а вы еще умудряетесь держаться друг за друга. Хорошо бы вам не потерять друг друга в будущем.

Пробормотав слова благодарности, Илай все же отметил про себя, что Михаэлю известно далеко не все.

– А вы знали, что Катерина Дубравина тоже гемм?

– Конечно, – кивнул куратор. – Но такого гемма никогда не было и больше не будет. Теперь ты понимаешь, почему псы Инквизиции так хотели ее заполучить? Они считают ее собственностью Церкви. Только там ее не ждет ничего хорошего.

Вот он – камень преткновения. Илай решил зайти с другой стороны:

– А что об этом думает Орден? О сингонах и обо всем этом.

Михаэль деловито закинул ногу на ногу.

– О, они прекрасно осознают, что сидят на привязи. Даже глава Ордена, Денис Маковецкий, наш бессменный генерал, – криво улыбнулся Сияющий Топаз. – Но, к сожалению, каждый предпочитает молчать. Тот же Габриэль никогда ни на что не решится, поэтому им все помыкают.

В том, как досадливо он поджал губы, Илай прочел глубочайшее разочарование в Сапфире.

– Получается, – осторожно начал Илай, – если мы передадим Катерину Андреевну отцу, мы совершим… клятвопреступление?

На это раз Михаэль подбирал слова долго. Так долго, что Илай начал замерзать по-настоящему. Наконец куратор все же заговорил:

– Ты ведь читал «Наставления Диаманта»? – Илай кивнул. Кто же их не читал? – В них он говорит, что никогда не стремился к власти. К счастью для нас всех, это правда. Я буду честен. – Михаэль подался вперед, заглядывая прямо в глаза Илая такими же ярко-желтыми глазами. – Даже если лично Диамант объявит мои устремления ересью и клятвопреступлением, я все еще предан стране и трону. А это гораздо значимей, чем верность Церкви.

Затем куратор отвел глаза. Проследив за его взглядом, Илай увидел идущую к ним Рину. На этот раз она была одета в скромное платье цвета корицы с белым передником. Поверх все так же красовался куцый заячий тулупчик. Выглядела она вполне довольной.

– Все геммы предпочли покорность, – вполголоса продолжил Михаэль, – а я начал свою борьбу давно и не намерен останавливаться. – Он поднялся на ноги и пошел навстречу к Рине. Но вдруг обернулся и обронил через плечо: – Я буду счастлив, если ты разделишь этот путь со мной. Не только ради себя, но и ради тех, кто тебе дорог.

Рина вприпрыжку прошла мимо Михаэля и, заложив руки за спину, объявила Илаю:

– А у тебя красный нос!

Илай заставил себя непринужденно улыбнуться, хоть от разговора с куратором у него все еще немело лицо.

– Так тебе разрешили оставить тулупчик?

Рина пожала плечами:

– А я не спрашивала. Сначала хотела, но этот господин показался мне таким противным, что я не стала.

Михаэль снова галантно поклонился:

– Не извольте переживать, сударыня. Эта дивная шубка – ваша. А теперь нас ждет столица.

Если бы можно было по своему желанию и безболезненно отойти в мир иной от стыда, Норма бы так и поступила, но увы. Поутру она плохо помнила, что именно наговорила Лесу и Диане, но что бы это ни было, оно заставило их действовать слаженно и на благо отряда. Верней, на благо Нормы. Пока она пускала слюни в подушку, Лес сбегал до лекаря и приобрел какую-то бодрящую микстуру, а потом наносил воды, которую разогрели на печи в подвале. Диана помогла сестре принять снадобье, промыть волосы и немного привести себя в порядок. На большее времени все равно не хватало. Благодаря их усилиям она могла стоять на своих двоих в кабинете Петра Архипыча, пока Диана вдохновенно рассказывала тому про их поездку в Болиголов:

– А ватажники нам и говорят, мол, мы вам сейчас бошки посносим, если не уйдете! А Лес им отвечает, мол, нет, это мы вам бошки посносим! А они…

Писать она, конечно, ничего не стала, зато рассказывала в лицах, меняя интонацию. Петр Архипыч слушал внимательно, изредка посмеиваясь, охая и качая головой. Казалось, будь у него под рукой плошка соленых семечек, он бы принялся их лузгать под увлекательный рассказ.

– А потом мы их погрузили на барку и поплыли в Далень. Там сказали, что дальше будут проводить доследование сами, – подобралась к финалу Диана.

– Значит, им вы статистику улучшаете, а нас позабыли, – укорил Петр Архипыч, но, заметив, как дрожит подбородок Нормы, замахал руками: – Шучу, шучу! Все понимаю: высокий приказ, срочное дело. У вас же, по сути, и выбора-то нет, ребятки. Кто ни прикажет – вынь да положь результат. Уж кто, а я вас за то никогда корить не стану.

Плакать захотелось снова, но в этот раз уже от благодарности за такое щедрое понимание.

– Помню, как отец нашей императрицы, Василий Геворгович, постановил на должность министра мореходства ундина. Вот это, конечно, был скандал. Все чины едва ли не выли – как так, нелюдя на такой пост. А он ведь какой хваткий оказался, что морских ундинов приструнил, и они наши корабли с тех пор не топят. Хорошо, что смогли угодить ему. Благодарности мы от него не дождемся, но я вами горд.

– Да мы не угождали, – возразил Лес. – Мы поехали только правду выяснить.

– И потом, если бы не Никлас, мы бы так быстро не справились, – добавила младшая.

Полицмейстер постучал пером по чернильнице.

– Эх, нам бы такого вот Никласа да в столичный сыск…

– Он даже научил Норму обращаться с кинжалами, – не унималась Диана в похвалах уряднику.

– К слову, как твой глазик? – спросил Петр Архипыч с сочувствием. Норма потупилась и неопределенно покачала головой. – Не грусти, заживет, будешь краше прежнего. А пока считай это боевым ранением, носи с честью.

Норма все это время боялась открыть рот и как-то выдать свое муторное состояние, с которым микстура справилась не до конца, поэтому еле слышно пробормотала слова благодарности.

В это время за окном зацокали копыта и остановился наемный экипаж. Петр Архипыч покосился на окно:

– О, а вот и ваш блудный братец прибыл! Я так понимаю, – проницательно прищурился он, – вас ждут еще дела. Не смею задерживать.

И геммы поспешили через кипящее неутомимой жизнью сыскное управление навстречу Янтарю. Тот успел подняться на жилой этаж и раскладывал на гобеленовом диване какие-то свертки.

– Норма, что с лицом?! – вытаращился он, едва обернувшись.

Она фыркнула:

– Конечно, ты же на меня даже не глянул, когда мы с постоялого двора вышли.

Илай смущенно потер затылок. Ну как можно всерьез сердиться на этого балбеса?

Извинившись, он стал вводить их в курс дела. Оказалось, что на балу-маскараде, посвященном Воротам – кирслявскому празднику прихода весны, – будет проходить награждение отличившихся служивых.

Что-то в его манере склонять голову, в развороте плеч, во всех привычных повадках брата – неуловимо изменилось. Норма поймала себя на тревожном чувстве, что Илай неискренен. Что-то произошло за время, пока они были порознь, и он не собирается об этом говорить.

– …и нас будут награждать почетными знаками вместе с военными.

– Но за что? – не поняла Диана.

– За разрешение казуса в порту, – туманно пояснил Илай. И было непонятно, касается ли это поимки контрабандистов или того, что порты в итоге все же заработали. – В любом случае нам необходимо там присутствовать, чтобы проследить, что передача Катерины отцу пройдет без сучка без задоринки. Я привез нам костюмы.

Диана разворошила первый сверток:

– Это что еще такое?! – возмущенно закричала она. – Я это не надену!

Илай попробовал ее успокоить:

– Да ты пойми, это такая традиция, все должны изображать проснувшихся по весне животных, чтобы привлечь тепло. Языческий обычай, конечно, но Ее Величество…

– Плевать на обычай. Почему мы должны быть в масках медведей? Да я на них смотреть не хочу!

– Слушай, – примирительно протянул Лестер, с удовольствием прикладывая к груди парадный мундир, похожий на военный, – медведи не виноваты, что какой-то душегуб решил примерить их личину.

Илай ретировался под предлогом, что ему нужно что-то спросить у Петра Архипыча, а эти двое еще долго и вдохновенно препирались. Тихонько жуя хлеб с сыром, Норма любовалась ими и думала, как же ей повезло быть их сестрой. Иначе она бы пропала.

– Ты-то что тут забыл?.. – раздался удивленный возглас Нормы.

Илай отвлекся от завораживающего вида из окна Михаэлева кабинета: из него было прекрасно видно подъездную дорожку и замысловатое движение экипажей прибывающих на бал гостей. Светящиеся по бокам фонари делали их похожими на рой ночных жуков. Он посмотрел на отражение в стекле и увидел Егорку Коновалова в парадном мундире, таком же, как и на них. Прибыл-таки.

– Честь имею! А вот, не только вы будете здесь следить за порядком. – Егорка с важным видом отряхнул рукав от невидимых пылинок.

– Отлично, – хлопнул в ладони Михаэль. – Иди пока проследи, чтобы кареты не посталкивались.

– Слушаюсь! – отозвался Егорка, молодецки щелкнул каблуками и скрылся за дверью кабинета.

Норма посмотрела на Илая очень пристально и будто бы с подозрением, но он не мог пока объяснить ей всего – он и сам не знал всех деталей плана. Вероятно, Михаэль опасался, что что-то может пойти не так, но не спешил посвящать его в запасные варианты.

Выцарапать у Петра Архипыча его лучшего соглядатая было непросто. Полицмейстер до последнего не хотел выдавать, где Илай может отыскать Егорку.

– Да что вы с ним все якшаетесь! – начальник воздел руки к потолку. – На кой он тебе сдался?..

Тогда Илаю пришлось намекнуть, что без Егорки секретная миссия на балу-маскараде обречена на провал.

– Вот, значит, как, – забурчал Петр Архипыч. – Егорку на бал, а я, значит, старый для такого дела… Ладно уж, берите. В «Поющем осле» он, выходной у него.

Так Егорка оказался вовлечен в план Михаэля.

Тут отворилась скрытая в стенной панели дверца, и в кабинет куратора медленно вошла Рина в коричневом платье дворцовой служанки и переднике; ее длинные волосы оказались скрыты под белым чепцом с пышными оборками. В руках у нее опасно качался серебряный поднос с хрустальными бокалами. Рина держала его еле-еле, будто балансировала на катящемся шаре. В последний момент, когда поднос был готов уже опрокинуться на пол, Михаэль подхватил его, а Рина без сил упала в кресло и принялась обмахиваться передником:

– Как же сложно! Я этого не вынесу.

Диана с осуждением покачала головой. Разумеется, младшая бы справилась и с полным подносом, но речь-то не о ней. Михаэль встал перед раскрасневшейся от напряжения Риной на одно колено.

– Сударыня, боюсь, иного пути нет. Вам придется управиться с этим подносом. После первого танца ваш отец уронит бокал и произнесет условленную фразу: «Я так неловок», и тогда вы к нему приблизитесь. Дальше он сообщит вам, где вы должны встретиться. Его Сиятельство сейчас постоянно на виду, окружен людьми, но уже готовит для вас защищенное место. Только так вы сможете подойти к нему, не вызвав ни у кого подозрений, понимаете?

Рина кивнула, не поднимая по привычке белых глаз. Вдруг она замерла, не моргая, не шевелясь и даже, кажется, не дыша. Спустя несколько мгновений она чуть встряхнулась и сказала:

– Я справлюсь.

Она забрала у Михаэля поднос и вернулась тем же путем, что и пришла. Провожая ее взглядом, Илай подумал, что уже скоро она так же стремительно исчезнет и из его жизни. Навсегда. И единственное, на что ему можно будет надеяться, – это мимолетные встречи при дворе, если он будет трудиться не покладая рук и его снова сюда пригласят.

«Я уже ее потерял», – понял он со всей обреченностью.

Геммы спрятали лица за медвежьими мордами, а сам куратор прикрылся маской енота.

– Что ж, пора и нам занять позиции, – скомандовал Михаэль.

Оказалось, что во всем мире нет места хуже для Нормы, чем императорский дворец во время бала. По мере того как в торжественно убранном зале собирались высокие гости и со всех сторон доносились обрывки их разговоров, завеса перед глазами Нормы колыхалась все сильнее.

– Счастливы видеть вас в добром здравии…

– Непременно приезжайте в гости, супруга будет так рада…

– Это цвет вам к лицу!

Ложь, ложь и снова ложь! И не во спасение, и не для прикрытия каких-то проступков – пустая, мелочная ложь ради лжи, лицемерие и светские поддавки. Норме хотелось зажать уши и забиться в угол, но она не могла позволить себе такой роскоши – они все еще несли службу. В попытке хоть как-то отгородиться мыслями от колыханий завесы, Норма стала высматривать в растущей толпе придворных знакомые лица.

Советника она нашла первым. Его действительно окружали люди, они заглядывали в лицо, полускрытое под маской совы, задавали какие-то вопросы. Андрей Феофанович Дубравин выглядел совершенно невозмутимым, как и в прошлый раз, когда геммы удостоились аудиенции. Оценив диспозицию, Норма убедилась, что подобраться к такому вельможе незаметно и правда невозможно. Стараясь не вслушиваться в разговоры, она прохаживалась по залу, высматривая угрозы их плану – то же делали и остальные.

Медвежья маска, сделанная из прессованной бумаги и клочков подозрительного меха, больно натирала отекший глаз, но как же Норма была ей благодарна за то, что она скрывала этот ужас от остальных гостей. Если бы бал не был маскарадом, она бы не пошла на него вовсе.

Тут толпа зашумела и стала расступаться, пропуская вперед целую процессию. Пурпурно-черные одеяния, надменно поднятые головы, кривые трости у мужчин – княжеское семейство Клюковых трудно не узнать даже в звериных масках. Впрочем, они пренебрегли праздничными традициями, выбрав маски кобольдов, будто сегодня второй Бертрамов день. Просто удивительно, как они гордятся своей связью с этими существами. Присмотревшись, Норма отметила, что на этот раз Макар выглядит вполне пристойно: буйная черная шевелюра зачесана назад, подбородок выбрит, рубашка полностью застегнута и украшена пышным кружевным жабо, сапоги блестят. А поступь-то, поступь! Ни дать ни взять родился с серебряной ложкой во рту, да так до сих пор ее не вынул. Еще Норма приметила новую фигуру, причем весьма выразительную, – черноволосую девушку с широкой улыбкой на ярких полных губах. Маску кобольда она несла на тонкой длинной ручке, время от времени убирая в сторону, будто веер. Черты ее лица безоговорочно указывали на близкое родство с княжеским семейством.

Макар Клюков заметил Норму и, наплевав на все правила этикета, широкими шагами приблизился к ней. Норма хотела было ретироваться, смешавшись с толпой придворных, но не успела. Атаман изобразил поклон и под руку отвел ее к колонне, чем, разумеется, вызвал множество любопытных взглядов в их сторону. Хуже не придумаешь!

– Что вам нужно? – прошипела Норма.

– Как что? – удивился разбойник. – Хочу узнать, как продвигается сама знаешь какое дельце, м-м? – и сделал жест пальцами, намекая на оплату, мерзавец.

Что же делать? Неизвестно, на чьей именно стороне Макар. Неизвестно, на чьей стороне Клюковы, можно ли им доверять?

Солгать или нет? Норма ненавидела подобные дилеммы.

– Мы работаем над этим, – она скривилась, – прямо сейчас. Большего сказать не могу.

– Усек, – серьезно кивнул Макар, заговорщицки глянув по сторонам. – Как что будет известно, отчитаетесь.

Еще один любитель отчетов нашелся! Но не успела Норма возмутиться, как он развернулся и пошел прочь, на ходу кого-то громогласно приветствуя.

«Нужно найти остальных», – решила Лазурит. В одиночестве она чувствовала себя как никогда уязвимой.

Вынырнув из-за мраморной колонны, увитой гирляндой из шелковых цветов, она снова огляделась. На этот раз Андрей Дубравин беседовал только с графом Бернотасом, тем самым, который призвал министра мореходства к порядку. Страшный человек, могущественный. Глава Тайной полиции Ее Императорского Величества.

«А ведь он еще один наш начальник, – подумала Норма, издали разглядывая этого сухопарого пожилого господина в туго завитом парике и с недовольной складкой вокруг рта. – Сразу видно, негибкий, даже маска у него изображает лицо человека. И он в любой момент может отдать нам любой приказ».

Теряясь в догадках, у кого еще в этом зале есть подобное право, она двинулась к стене с огромными окнами, где мелькнула медвежья маска.

У винного фонтана в окружении высоких военных чинов в масках кабанов и вепрей Норма заметила Дениса Маковецкого – главу Ордена Сияющих. Он предпочел маску лиса. Этот Рубин прославился не только как непревзойденный стратег, но и как непобедимый дуэлянт. Вряд ли его вызывают на поединки до сих пор, все же он уже не молод, но раньше, еще до того, как геммам объявили о грядущем распределении в сыск, они мечтали встать под начало этого доблестного воина.

Чуть дальше она застала прелюбопытную сценку. Как и всегда облаченная во все оттенки белого, на банкетке восседала Павлина Павловна Зимецка. Она – как неожиданно! – выбрала образ белого павлина, для чего прикрыла лицо маской с острым клювом, а стоячий воротник и подол ее роскошного атласного платья на фижмах украшали белые перья с отливающими перламутром глазками. Вокруг «железной вдовушки» толпились мужчины, точно пчелы у улья, и каждый норовил прорваться поближе, спросить о чем-то, а самые наглые принесли с собой какие-то бумаги. Это было столь же неуместно на балу, сколько и забавно – Павлина Павловна устраивала личный кабинет везде, где бы ни оказывалась.

«Она могла бы заплатить нам больше», – вдруг осознала Норма, но тут же устыдилась этой мысли.

К тому же она вспомнила про связанный с меценаткой эпизод и поспешила дальше, стараясь не смотреть вниз.

Когда до остальных геммов оставалось всего ничего, Норма заметила скопление фигур, которых здесь никак не должно было быть. Инквизиторы. Они здесь, на светско-языческом празднестве!

Как обычно одетые в гражданское, они держались кучно и носили маски белых голубей – видимо, в знак чистоты своих помыслов. Кроме одинаковых масок они, разумеется, все с фибулами в виде закрытого ока. За собой их вел Архивариус Инквизиции – Константин.

«Лучше бы это был кто-нибудь из Нотариусов, ведь обычно именно они занимаются делами знати, – разволновалась Норма. – А тут целый Архивариус, где его отдел – там задержания и страшные тайны. Плохо дело».

Архивариус был немолодой уже человек, сутуловатый, с тяжелыми брылами и обманчиво равнодушным взглядом. Начальник Октава.

Сам Турмалин обнаружился поодаль, вместе со своей семьей. Он тоже был голубем, только черным, что в сочетании с лиловым камзолом создавало гротескно-печальный образ. Рядом с Октавом стоял его старший брат в форме гвардейца.

«Мне все это не нравится, надо найти Михаэля!» – только и успела подумать Норма, как тут же наткнулась на куратора в маске енота, и он легонько придержал ее за локоть.

«Что, Норма, опять паникуешь? – обратился он к подопечной, любезно улыбаясь одними губами. – Не беспокойся, все идет по плану, даже когда тебе кажется, что это не так».

Норма кивнула, но тут ее глаза расширились, когда она увидела…

«Даже теперь?!» – кивнула она за плечо Михаэлю. Он обернулся и замер.

Царственной походкой к ним приближалась дама в пламенеющем красном платье. Глубокое декольте демонстрировало мраморно-белую грудь с тонким росчерком шрама, губы алели, а полумаска изображала морду беса. Действительно, очевидный выбор для Палача Инквизиции. Красные глаза углями полыхали в прорезях, когда она плавно приблизилась к Сияющему Топазу.

– Михаэль, – промурлыкала Рахель, и от ее медоточивого тона Норме сделалось не по себе. Кто бы мог подумать, что она способна издавать такие звуки, бр-р. – Какое неудовольствие видеть тебя.

Тот галантно склонился над ее протянутой рукой, но губами не коснулся.

– Ради этого неудовольствия ты и прибыла во дворец, я так понимаю? Других причин тебе праздновать Ворота я просто не вижу, – ехидно отозвался Михаэль. – Еще и в таком платье, удивила.

Норму вдруг встряхнуло от осознания очевидного – между этими двумя что-то было. Скорей всего, в прошлом, и это «что-то» успело зарубцеваться, но до сих пор оставалось невысказанным. Ей захотелось тихонько убраться из зоны поражения, но это выглядело бы неучтиво и глупо.

– Я на службе, – взмахнула ресницами Палач.

– Мы, геммы, всегда на службе. Но на танец не приглашай, я сегодня не один. Рахель, ты знакома с моей невестой? – С этими словами куратор протянул руку и привлек к себе оказавшуюся неподалеку девушку в пурпурно-черном платье и маске кобольда. – Аксанна Клюкова, племянница князя.

Пышная красавица Аксанна склонила голову набок и легонько шлепнула Сияющего маской по плечу.

– Миша, мы ведь еще не объявили о помолвке! – шепнула она.

Такого поворота нельзя было ожидать. Михаэль – и вдруг собирается породниться с таким древним, могущественным родом! А те, судя по всему, и не против такого союза. Но почему? У него ведь ни земель, ни фамилии…

Пока они обменивались любезностями, онемевшей Норме казалось, что Рахель вот-вот воспламенится и спалит к демонам весь бальный зал и дворец с парком в придачу. Разумеется, она не была на это способна, но красное платье наводило на мысли. Поэтому, когда та все же развернулась и пошла прочь, Лазурит испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Она побывала в эпицентре гнева Рахель и даже осталась жива!

Михаэль обменялся с невестой еще парой нежных фраз из тех, какими обмениваются только близкие друг другу люди, и Аксанна упорхнула, чтобы побеседовать с кем-то еще. Норма не собиралась обсуждать с куратором его матримониальные планы, но ей все равно пришлось задержаться подле – зал начал рукоплескать.

К своему трону вышла императрица, и придворные склонились в глубоком поклоне. Норма успела отметить, что одна из двух приближенных к ней дам была геммом, причем таким же, как Михаэль и Илай. Маска кошки только подчеркивала яркие желтые радужки.

– Вот это козырная баба! – присвистнул неизвестно откуда возникший Макар и кивком указал на императрицу в пышном золотом платье и уложенными в высокую прическу припудренными волосами.

– Святые заступники! – испугалась Норма и прижала руку к груди. – Откуда ты здесь взялся?!

– Как откуда? Я разведываю обстановку. Нет, ну ты ее видела? – настоял он.

– Да будут Воротá, да придет весна! Пляшите же, звери, чтоб стало теплее! – громко объявила императрица Аркадия Васильевна с улыбкой и три раза хлопнула в ладоши. Похоже, ей действительно нравится этот старинный кирслявский праздник, раз теперь его обязаны праздновать все придворные, к какому бы из народов империи они не принадлежали.

«Первый танец, – предупредил неслышным голосом Михаэль. – Он необходим, чтобы поприветствовать Ее Величество, и… кажется, тебе нашелся кавалер».

Макара рядом уже не было. Зато в следующий же миг рядом появился Габриэль. Норма едва не застонала от досады. Ей необходимо воссоединиться с отрядом, а тут еще и обязательный танец! А ведь после него операция войдет в главную фазу, когда нужно будет смотреть в оба. Но струнный оркестр с клавесином уже заиграл первые аккорды, и приглашенные начали разбиваться на пары.

Габриэль подал ей руку:

– Прекрасная Норма, счастлив видеть вас здесь. Позвольте пригласить вас на танец.

– Я… не умею танцевать, – попыталась увильнуть Норма. – Вы и сами знаете, нас учили бегать, а не двигаться под музыку, ха-ха.

– Это простой танец-шествие, – не поддался Габриэль и взял Норму за кончики пальцев, потянув ее к центру зала. – Я поведу, а вы повторяйте.

«Развлекайся, – напутствовал куратор неслышным голосом. – И поменьше нервов».

«Да как тут не нервничать!» – возмутилась она, но тот уже не слушал, направляясь к своей высокородной невесте.

Боковым зрением Норма увидела, что Лес пошел танцевать с Дианой, а Илай пригласил какую-то девушку из придворных. Из всех геммов он один держался непринужденно, будто всегда здесь и был. Впрочем, неудивительно – ведь именно его Михаэль готовил к службе во дворце.

Пары выстроились в ряд и степенно продвигались к трону, приседая на каждом шагу. Те, кто достигал трона, склонялись в глубоком поклоне и так же парами расходились направо и налево. Держать ритм оказалось просто, если помнить правила строевого шага. Левой, правой, полуприсед.

В двух парах от них вышагивал Денис Маковецкий под руку с Рахель. Два рубина, такие похожие и в то же время разные. Интересно, почему Рахель не вошла в Орден? Возможно, там и без нее довольно талантливых рубинов, а Церкви палачи нужны всегда.

Левой, правой, полуприсед. Увлекшись счетом, Норма и не заметила, как Габриэль начал что-то говорить ей.

– …и не надеялся застать на этом балу. Но, признаться, я полагал, однажды вы нашли бы меня, чтобы вернуть перстень, что я вам оставил.

«Перстень! – ужаснулась Норма. – Габриэль дал мне свой перстень, а я не вернула!»

Самым страшным было то, что она и понятия не имела, где он мог сейчас находиться. Панически соображая, Лазурит вдруг увидела, что к стоящему в одиночестве Андрею Дубравину приблизилась группа инквизиторов с Архивариусом во главе. Что, если они пришли арестовать Советника? А что, если они теперь от него не отлипнут? Ведь Катерина вот-вот должна подойти к отцу.

– Что-то не так? – спросил Габриэль, и в его голосе слышалась то ли тревога, то ли мягкий упрек.

«Все демоны Бездны и барстучья мать в придачу!» – мысленно выругалась Норма. Это какой неудачницей нужно быть, чтобы из всех присутствующих оказаться рядом с человеком, который, как и она, безошибочно отделяет ложь от правды! Это вам не Макар, которому можно наплести с три короба, это Сияющий Сапфир.

В итоге она решила ответить максимально честно:

– Я переживаю, потому что настроение бала идет вразрез с моими чувствами.

Левой, правой, полуприсед.

Едва наметившаяся морщинка на лбу Габриэля тут же разгладилась.

– Увы, все геммы так живут. Каждый день мы должны быть невозмутимы, доброжелательны и готовы служить. Иногда это тяжкая ноша.

Он говорил что-то еще, но она снова впилась глазами и всем вниманием в фигуру Советника Дубравина – теперь тот оказался совсем близко, как и окружившие его инквизиторы. Их беседа с Архивариусом казалась непринужденной, но Норма знала, что его не просто так заградили ото всех. Они наверняка уже знают и об их плане, и о причастности к нему советника.

Лазурит и сама не заметила, как настал их черед кланяться императрице Аркадии Васильевне. Заведя одну ногу за другую и приложив ладонь к груди, Норма попыталась изобразить светское приветствие. Наверняка она выглядела глупо, выполняя это движение не в платье с юбкой на фижмах, а в военном мундире, пусть и сидящем по фигуре. Но императрица милостиво качнула подбородком и улыбнулась глазами. Габриэль уверенно повел Норму направо, откуда она уже не могла наблюдать за Дубравиным.

Оценив очередь из оставшихся пар, Норма поняла, что танец вот-вот закончится и настанет момент истины.

«Что ж, если они все же его арестуют, значит, не судьба, – мелькнула малодушная мысль, – и мы здесь ни при чем».

Едва дотерпев до ряда банкеток, Норма поблагодарила Габриэля за танец и поспешила отделаться от него. Все же присутствие другого Лазурита сильно утомляет. Неужели она так же действует на нервы остальным?

Оркестр брал ноты все выше и выше, явно приближаясь к мощной коде. Норма выискивала глазами служанок с подносами – одной из них должна быть Катерина, – но не видела знакомого лица.

«Все двигаемся в сторону кухни!» – прозвучал в голове неслышный голос Илая.

Во время операции приказы Координатора не обсуждаются, от этого зависит успех всей миссии, но Норма все же спросила:

«Зачем? Что ты задумал?»

«Нельзя допустить, чтобы Рина попалась им на глаза», – коротко пояснил Илай и исчез.

Норма увидела остальных геммов в медвежьих масках и неспешным, не привлекающим внимания шагом устремилась следом за ними.

– Норма! – раздалось слева. Она обернулась и увидела даму в полумаске летучей мыши. – Норма, я вас еле узнала, вы получили повышение?

По строгому черному платью, хоть и сшитому из нарядной набивной парчи, да седым, а не припудренным волосам Норма узнала Настасью Фетисовну – наставницу капурнов-аколитов.

– Доброго вечера, – кивнула ей Норма, втайне сожалея, что они встретились именно так. – Нет, мы все еще на службе. Мы всегда на службе.

Настасья Фетисовна оценила паузу между фраз и цепко прищурилась в ту же сторону, куда все время ускользал взгляд Нормы, – к окруженному инквизиторами советнику.

– Я вижу, – кивнула она.

Архивариус Инквизиции Константин выглядел так, будто повстречал старого товарища, но сам Дубравин… Его на миг окружило серебристое, с искрой сияние. «Он в смятении», – поняла Норма. Если бы она не знала обстоятельств этой встречи, то по Константину было не понять, что он не наслаждается праздником. Остальные инквизиторы даже немного отошли от них, рассредоточились, так что мимо них никто бы не проскочил к советнику. Норма не могла позволить себе роскоши обманываться. Пора было хоть что-то сказать Настасье Фетисовне, чтобы закончить этот разговор, хотя в другой ситуации она предпочла бы с ней поболтать.

– Аэээ… Ваши аколиты тоже здесь?

Настасья Фетисовна усмехнулась:

– Они еще не доросли до подобных празднеств, так что можете гордиться собой, Норма. Даже если вы на службе, – и отпустила собеседницу вежливым кивком.

Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы больше ни с кем не пришлось вести беседы, Норма поторопилась к своим. Геммы стояли у двустворчатых дверей, украшенных золочеными завитками, и шушукались, склонив друг к другу головы. Увы, в отличие от Михаэля, Илай не умел обращаться неслышным голосом к нескольким людям одновременно.

– Илай, что ты творишь? – шепотом спросила Норма. – Нельзя нарушать план!

Брат удивленно задрал брови:

– А ты сама не видишь? Мы должны перехватить Катерину у этих дверей и попробовать вернуть ее в кабинет Михаэля. Будем действовать, исходя из этого.

– Это приказ Михаэля? – уточнила она с подозрением.

– Михаэль недоступен, – сквозь зубы процедил Координатор.

И тут приглушенный гомон придворных расколол звук бьющегося хрусталя. Все в зале обернулись, ища источник шума. Через весь зал Норма и остальные геммы увидели графа Бернотаса. Тот все еще стоял с поднятой рукой и разомкнутыми пальцами, будто упустил бокал с умыслом. Окинув гостей прохладным взглядом, он поджал губы и неспешно, четко произнес:

– Я так неловок.

У Нормы упало сердце. Почему, почему он произнес кодовую фразу? И не просто какой-то там придворный, а глава Тайной полиции!

Из ближайших к графу дверей появляется высокая тонкая фигура в форменном платье и переднике. Волосы скрыты чепцом, глаза в пол. На подносе единственный бокал с игристым вином. Будто завороженная, будто не зная, куда идти, она приближается к Бернотасу. Бернотас берет бокал за ножку двумя пальцами, а Катерина приседает, чтобы собрать осколки на поднос. Бернотас что-то ей говорит и, кажется, улыбается. Катерина медленно кивает. Лица не видно, только оборки вокруг него.

Илай было сорвался с места, как вдруг у всех в головах одновременно раздался неслышный голос Михаэля:

«Стоять! Планы поменялись, Катерину забирает граф Бернотас».

Им не оставалось ничего иного, кроме как наблюдать, как Катерина скрывается за той же дверью, а спустя время уходит и Бернотас.

Норма бросила взгляд в сторону советника и Архивариуса, но те продолжали мирно беседовать. Вот только из сияния Андрея Дубравина пропали колкие искры – он больше не тревожился.

«Значит, советник доверяет графу», – решила Норма и тихонько выдохнула.

– Так наша миссия окончена? – озвучила общую мысль Диана. Она яростно чесала щеку и явно очень хотела поскорей избавиться от маски.

– Она только начинается, – усмехнулся Михаэль уже во плоти. – Сейчас время второго танца, за ним последует награждение. Норма, можно пригласить вас? – внезапно сменил он тему.

Норма бездумно кивнула. Лучше уж Михаэль, чем риск снова оказаться в паре с Габриэлем. Слишком у нее много секретов для общения с рыцарем. К тому же, возможно, Михаэль хочет сообщить ей что-то важное?

Но когда Михаэль вывел ее в центр зала, она поняла, на что подписалась – второй танец оказался шуточным, из тех, какие танцуют в деревнях. Плясали быстро, притоптывая, подначивая и смеясь. Вот тебе и бал зверей!

Рядом плясал со своей хохочущей кузиной Аксанной Макар да еще несколько особо развеселых пар.

В круговерти танца Норма успела заметить, что советник встал около императрицы, пока та хлопала в такт, а Константин объединился с пламенеющей Рахель. Павлины Павловны и вовсе нигде не было видно. Похоже, она решила все рабочие вопросы и оставаться дальше не пожелала.

По количеству пар Норма, уже задыхаясь, поняла, что этот танец был совсем не обязательным, и разозлилась. Так-то Михаэль посмеялся над ее нервами!

– Готов поспорить, здесь вино вкуснее, чем в «Погремушке» и «Госпоже Селедке», вместе взятых, – с видом знатока заключил Лес, поднимая бокал игристого и глядя сквозь него на свечи.

Под шумок он умыкнул у слуги целый поднос и уволок его в тихий угол, где и предложил своим.

– Но ты же ни там, ни там не пробовал, – возразила Диана и воспитанно рыгнула в кулачок: все же они во дворце. Лицо у нее раскраснелось от вина и танцев, а маску младшая лихо заломила на затылок, чтоб не мешала. – Но как же здесь воняет! Пот, духи, деготь… Фу!

– И тесно, что не развернуться. Зато Норма, как я погляжу, решила взять от жизни все, – хохотнул Яшма.

С их места было отлично видно, как Норма пытается успеть за Михаэлем, то и дело путая фигуры и ноги. Вид у нее был самый комичный, но Илай-то знал, что там, под маской, она кипит от негодования. Бедняжка.

Самому Илаю было не до развлечений. Катерина ушла. Просто исчезла, и все! Он даже не видел, как это произошло. Илай был уверен, что она появится из одной двери и пройдет через зал, а он успеет поймать ее прощальный взгляд. Но нет – каким-то чудом она оказалась с противоположной стороны, и он не успел бы приблизиться, даже если, наплевав на протокол, подбежал бы к ней и Бернотасу, который так неожиданно оказался вовлеченным в их операцию.

Впрочем, он не испытал такого шока от этой перемены слагаемых, как остальные в его отряде. Все же именно Михаэль познакомил его с графом, когда ему пришлось отчитываться насчет сумасбродных действий министра мореходства. Викламир Бернотас показался ему человеком дела – неразговорчивый, но очень внимательный слушатель, он ни разу не перебил Илая, а после коротко поблагодарил и приступил к своей работе. Так что Янтарь даже не сомневался, что Дубравин, доверившись Михаэлю, не имеет ничего против Бернотаса.

Но Рина! Он больше ее не увидит, ему просто не позволят. Нахмурившись, Илай отставил бокал в сторону. Веселиться не выходило.

Как-то незаметно под эти размышления закончилась веселая плясовая, и музыканты заиграли музыку, которая больше подходила для прогулок по залу и негромких бесед. Михаэль, держа Норму за пальцы, точно благородную даму, подвел ее к остальным. Норма, завидев в руках у Леса и Дианы бокалы, собиралась было что-то им высказать, но младшая подняла палец:

– Даже не смей! Ни слова.

И Норма ее отчего-то послушалась, опустила глаза долу.

«Я что-то пропустил?» – спросил Илай у Леса.

«О, это долгая история…»

Но неслышный разговор пришлось прервать – в разум Илая вторгся настойчивый зов Михаэля:

«Тик-так, парень, нам пора, – сообщил он, не глядя на Илая и никак не показывая, что обращается только к нему. – Сейчас я покину зал, ты следом, но не сразу. Досчитай, скажем, до двухсот. Встретимся у конюшен».

Илай понял, что сейчас настал момент того выбора, о котором говорил Михаэль в круглой беседке, – последует ли он за своим наставником или струсит? Будет ли бороться за свободу совести геммов или, как Габриэль и остальные, просидит всю жизнь на цепи, рискуя в любой момент распрощаться со своей памятью, с частью себя, которая по какой-то причине не устроит Инквизицию? Снова отберут имя, детство, опыт, сомнения и страхи… А что, если его заставят забыть Рину? Однажды ведь заставили.

Он искоса глянул на сестер и брата. Такие спокойные, ждут награждения. Он ничего не может им сказать, не сейчас. Может, позже, а заодно и послушает историю Леса про девчонок, что они там учудили, пока его не было. Михаэль возложил на него важную миссию, возможно, самую ответственную в его жизни.

– Все же не по мне это, – вздохнул Лес, поднимая маску. – Духота здесь, воздух неподвижный. Сейчас бы в патруль с Фундуком.

– Спокойно заполнить документы, – подхватила Норма.

– Раскрыть какое плевое дельце, – передразнила Диана. – Очнитесь, не будет нам тихой жизни, нас теперь в покое не оставят. – Голос младшей дрогнул, она отвернулась. Что она успела восстановить в памяти, а что еще нет? – Еще надо не забыть с Макара монет стрясти, он, помнится, озолотить нас хотел, ха…

Норма всплеснула руками:

– Диана, ну как можно брать деньги у разбойника?

– Это деньги Клюковых!

Отведенное время истекло быстро, даже слишком. Бросив напоследок какую-то ничего не значащую реплику, Илай с беззаботной улыбкой вышел за двери зала. Стоило им сомкнуться за его спиной, как уголки губ опустились. А сможет ли он вообще вернуться после того, что намерен совершить?

Поздний вечер встретил Илая нежной вьюгой – она не щипала, не кусала за лицо, а гладила прохладной, как у Катерины Дубравиной, ладонью.

Гости еще вовсю веселились, потому снаружи было малолюдно – конюхи грелись в особой комнате во дворце, иначе околели бы за время празднества. Однако Илай заметил, что карет стало меньше, чем было в самом начале. Дорогу до конюшен Янтарь запомнил с того дня, когда Михаэль только поручил им с Дианой отыскать дочь советника. А ведь Илай, дурачина, тогда думал, что Сияющий с Инквизицией на одной стороне и просто помогает юнцам побыстрее расследовать дело!

«Чего застыл? Иди сюда», – прозвучал в его голове голос куратора.

Илай поторопился и вскоре увидел в тени под навесом две фигуры. Первой был Михаэль в черном плаще с глубоким капюшоном, почти полностью скрывающим лицо. Рядом с ним привалился к стене Егорка в давешнем парадном мундире.

– Явился не запылился, – ехидно пропел соглядатай сыска.

– А меня не хватятся? – уже вслух уточнил Илай. – Сейчас же награждение будет.

– Да не хватятся. – Егорка махнул рукой. – Давай уже маску. Не писюли, я тебя так скопирую, что свои не узнают.

Пока Илай неловкими пальцами развязывал ленты на затылке, он достал из-за пазухи какое-то желтое мочало. Встряхнул, натянул себе на голову – и из шатена сделался кудрявым блондином. Илай открыл рот, намереваясь что-то спросить, но тут же закрыл обратно. Так вот почему Михаэль настаивал именно на Егорке, мастере перевоплощений и шпионажа по кабакам!

– Я тя как облупленного изучил, – похвастался Егорка. – Гляди! – и завертел головой, глупо улыбаясь, будто в растерянности. Это таким-то он видит Илая?

Но возмущаться было некогда. Если Михаэль верит в этот план – ему необходимо следовать. Тем более что в медвежьей маске сыскарь стал выглядеть уже лучше. Возможно, и правда похож. Свои все же поймут, зато другие поведутся.

– Ты принес то, что я просил? – осведомился у Егорки Михаэль, пока Илай надевал такой же черный, как у него, плащ, скрывающий фигуру и лицо.

– А то! – С этими словами Егорка пнул какой-то мешок, и тот громко звякнул. – Дюжина ровно. Вот только куда вам столько? Ладно, не мое дело. Мое дело – принимать лавры. Бывайте!

И соглядатай в парике бодрой походкой направился к боковой лестнице дворца.

Михаэль тем временем вывел из конюшни двоих черных, уже оседланных лошадей. Возможно, тех самых, что раньше везли его сани, – Илай не слишком разбирался в скакунах. К одному из седел он приторочил Егоркин мешок с гремучим содержимым.

Вскочив в седло следом за куратором, Илай отважился спросить:

«Куда мы направляемся?»

«Сколько дней ты должен был отбывать наказание за то, что намалевал карикатуру на Прохора?»

Илай смутился. Он уже и думать забыл о том случае, но все же ответил:

«Еще десять дней».

Михаэль усмехнулся.

«Поедем наверстывать упущенное!»

Чинно миновав главные ворота, они поскакали прочь от дворца. Город гудел, вовсю празднуя Ворота, – на пути им не попалось ни одного закрытого питейного заведения. Центральные улицы Вотры то свивались клубком змей, то расплетались и расходились; то сужались до едва проходимых зловонных переулков, то расширялись до проспектов. Вскоре в конце одной из улиц Окладья показалась высокая ограда. Даже теперь, зимой, сквозь нее во все стороны проникали наружу скрюченные шипастые ветви королевского древовидного шиповника.

«Черный сад!» – узнал его Илай.

«Спешимся здесь», – велел Михаэль.

Они побрели мимо шипастой решетки, за которой виднелся фасад Архива Ордена.

«Я так понимаю, нас там никто не ждет?» – уточнил Илай на всякий случай.

«О, я на это надеюсь».

Такой ответ Илая не успокоил, напротив, распалил замешанное на тревоге любопытство. Но Михаэль продолжил:

«Вы, молодняк, просто бесподобны. Два месяца как вылетели из гнезда, а уже дважды приглашены ко двору. Понимаешь, что это значит?»

Илай помотал головой, думая о том, как отреагировали остальные на грубую подмену. Беспокоятся ли о нем?

«Это значит, что вы геммы исключительного качества. Сингоны, о которых ты уже знаешь, обычно хранятся прямо здесь, в самом неприметном и никому не нужном месте, но! Глаза тех же инквизиторов и сияющих содержатся в хранилище столь недоступном, что даже группа сговорившихся мистериков туда не доберется».

Излагая все это неслышным голосом, Михаэль боком пробирался мимо решетки сада, деловито ощупывая каждый прут.

«Но почему наши сингоны здесь?» – полюбопытствовал Илай.

Михаэль хмыкнул.

«Большинство геммов никак себя не раскрывают и не приносят никакой очевидной пользы ни Церкви, ни мирянам…»

Вот здесь Илай был готов поспорить. Того же Никласа признали ненужным и сослали в глушь, но то был несправедливый приговор.

«После второй награды ваши сингоны уже этим утром перенесут в неприступное хранилище, едва ли не глиптикам за пазуху», – закончил мысль Михаэль.

«Откуда ты все это знаешь?» – ужаснулся Илай его осведомленности, от переживаний перейдя на панибратское «ты».

Но Михаэль этого то ли не заметил, то ли не был против.

«Как раз благодаря сударыне Дубравиной с ее неординарными, непостижимыми глазами. Глиптики, конечно же, не стали дожидаться, пока она проявит себя на службе у Церкви или двора. Ее сингон решили перепрятать, как только папенька отправил ее подальше из Паустаклавы, чтобы до нее не добрались. На горе или на мое счастье, отряд инквизиторов пришел делать это таким же вечером, как сейчас, когда я допоздна зарывался в бумаги Архива».

Наконец он нашел нужный прут, дернул его вверх, и тот легко вышел из пазов, образуя узкий, но все же пригодный проход. Далее они миновали Черный сад, стараясь избегать цепких голых ветвей древовидного шиповника. Летом это место выглядит куда приятнее, зато в остальные сезоны со злорадным удовольствием оправдывает свое мрачное название.

Окна на первом этаже не светились, и Михаэль взялся открывать одно из них, совсем небольшое. Ему удалось подцепить задвижку, просунув внутрь тонкий клинок шпаги, а затем он потянул фрамугу на себя. Та, натужно скрипя и осыпаясь им на головы крошевом наледи, поддалась. Топаз и Янтарь забрались внутрь. Илай по-прежнему не мог поверить, что они это делают – совершают настоящее преступление. Но мотивы Михаэля более чем благородны: разве этого недостаточно, чтобы решиться следовать за ним?

Взвился и шибанул в нос запах книжной пыли и тлеющих пергаментов. Илаю довелось провести здесь две мучительных недели.

«Эх, Архив. – Михаэль выпрямился, закрыл окно и потянул носом. – Сколько дивных часов я здесь провел!»

Они очутились в тесной каморке с метлами и деревянными ведрами для мытья каменных полов. Всюду громоздилась унылого вида заскорузлая ветошь и свисала с потолка паутина.

«Узнаешь этих милых барышень?» – куратор кивком указал на метлы.

«Еще бы, – поежился Илай. – Меня вечно заставляли убираться. День-деньской, то переписывай манускрипты, то перетирай фолианты. Даже когда была не моя очередь, а этого недоумка Рустикса, я…»

«Надеюсь, ты не обижал Рустикса? – Глаза Михаэля сверкнули желтым, но тут же стали какими-то особенно печальными. – Когда-то он был… славным малым».

Илай не вполне понял, что куратор имел в виду. Этот увядший, почти слабоумный Малахит – и вдруг славный малый? Что могло их связывать?

«Идем через главный зал, чтобы не попасться охране у главного входа, – скомандовал Михаэль, разом подобравшись. – За мной, след в след».

Боковая дверь каморки вела в заднюю часть помещения со стеллажами, столами и кафедрой Хранителя. Именно там Илай провел больше всего времени, копируя рукописи и борясь со сном. Черными тенями скользя меж книжных полок, они все ближе подбирались к выходу из пустынного зала, как вдруг…

«Демоново семя, – выругался Михаэль. – Что ему в своей келье не сидится!»

И правда – над конторой медленно поднималась пегая голова Хранителя. Еще немного, и он откроет глаза. Старик всегда спал чутко.

«Что ж, придется дать ему пару затрещин, – решил Михаэль, закатывая рукав. – Даже мне он никогда не нравился».

Но неожиданно для самого себя Илай окликнул куратора:

«Стой! Позволь мне».

Илай начал петь колыбельную. Неслышную колыбельную, что должна была коснуться только разума гадкого старикашки, который выпил ему столько крови. Не то чтобы Илая не порадовал бы вид Михаэля, отвешивающего пинка Хранителю, но все же было важнее другое. На той стороне, в чужом разуме, ему послышалось в ответ смутное тревожное бормотание, которое постепенно сменилось каким-то мечтательным причмокиванием, как у младенца. Разум Хранителя погрузился в глубокий сон. Старик опустил голову на сложенные руки и громко захрапел.

«Ну даешь! – Михаэль, похоже, оценил его прием. – Не ожидал, что с тех пор ты практиковал усыпление неслышным голосом».

«Я и не практиковал, – смутился Илай. – Это второй раз в жизни».

«Впечатлен. Но восторги оставим на потом».

На цыпочках геммы миновали храпящего Хранителя и вышли через высокие двери в темный коридор. От дверей читального зала была видна густо витая чугунная решетка, что ограждала коридор от фойе и главного входа – тем путем они бы ни за что не пробрались внутрь.

«Направо», – скомандовал куратор, и они, полуприсев, устремились дальше.

Илай созрел для нового вопроса:

«Почему, если здесь держат сингоны, никто ничего не охраняет? Может быть, мы тут ничего не найдем?»

«Найдем, я тебя уверяю, – отозвался Михаэль. – Даже если нет, на то нас и двое. Вон как ты управился с Хранителем – вместе мы сработаем кого угодно».

Илай очень хотел заразиться его оптимизмом, но на этот раз почему-то не смог.

В конце коридора обнаружилась винтовая лестница. Впрочем, она была там всегда – каменная, со стертыми узкими ступенями и непропорционально широким основанием в центре, она вела на верхние этажи. Илай никогда там не бывал, не по чину.

Михаэль не разгибаясь зашагал по ступеням. Своим мешком он старался не греметь, но внутри все равно глухо позвякивало. Выходы на второй и третий этажи были защищены такими же частыми решетками, что и главный вход. Между прутьями и многочисленными декоративными листочками было столь мало свободного пространства, что и кобольд бы не пролез. С каждым шагом Илай все меньше понимал, куда они направляются. Неужели на чердак?

Но когда они уперлись в люк, ведущий под самую крышу Архива, Михаэль вдруг выпрямился, огляделся по сторонам и принялся нажимать поочередно на камни грубой кладки, из которых было возведено основание лестницы.

«Что мы?..»

«Тшш, не мелькай в голове», – оборвал Илая куратор.

Вскоре один из камней поддался, оказавшись фальшивкой, а за ним обнаружился деревянный рычаг. Михаэль потянул за него, и прямо в основании колонны открылась дверь. Но вела она не куда-то, а в каменный колодец, уходящий глубоко вниз. В глубине было не различить далекого дна, но отчетливо виднелись перекладины вертикальной лестницы.

«Нам туда?» – уточнил Илай, внутренне содрогаясь.

«Нет, в будуар императрицы, – хмыкнул Михаэль. – Я пойду первым».

И действительно: он шагнул в зев лестницы и, ухватившись за перекладину напротив лица, начал спускаться. Илай сглотнул, осознавая, что выбора у него нет. Причем уже давно.

Он последовал за Михаэлем.

Тот сначала спускался быстро, но спустя пару саженей замер, запустил руку в мешок, извлек из него новенькую, блестящую подкову. Он ощупал стену и воткнул подкову разъемом в нее, а затем провернул. То же он проделал со второй и третьей подковой.

«Это для чего?»

«Меры безопасности, – отозвался Михаэль. – Лезь давай».

Опустившись на его уровень, Илай все же задержался и всмотрелся в стену. Подковы вошли в паз и надежно зацепили нечто, что могло быть копьями или толстыми стрелами. Устройство сильно смахивало на ловушку из тех, какими, со слов охраны, изобиловали хранилища Павлины Павловны. Илай перевел дух и продолжил спускаться. Оставалось лишь молиться всем серафимам, что Михаэль и правда знал, что делает.

Михаэль останавливался еще три раза, и каждый оставлял в стене по три подковы. Вот и вышла дюжина. Постепенно в каменной кишке становилось все холоднее, изо рта начал вырываться пар.

Спустившись в самый низ, они оказались в промозглом, почти что ледяном подземелье – камни стен здесь больше напоминали булыжники из древнего дольмена, все поросло инеем, а редкие факелы были так густо укутаны омертвевшей паутиной, что больше напоминали коконы насекомых. К счастью, геммам факелы были без надобности. Подземный этаж оказался коротким, не в пример короче того, через который они проникли в Архив. В конце каменного коридора была железная дверь. На той двери висело три толстых цепи, скрепленных каждая своим тяжелым навесным замком. Вся конструкция выглядела заржавевшей, замшелой и закаменевшей, ее вид внушал мысль, что даже если у пришедшего найдутся все три ключа, они попросту не провернутся.

Бросив опустевший мешок в сторону, Топаз вынул из-за пазухи какую-то корягу и принялся бить ей по двери.

– И к-кто говорил быть п-потише?! – ужаснулся Илай вслух, дрожа от пробирающего холода.

Михаэль не отозвался, а продолжил стучать клюкой по железной преграде.

– Эта штука т-точно с-сработает? Шумно же…

Илай заозирался, потирая плечи, чтобы хоть немного согреться, но подземелье было по-прежнему безлюдно.

– Должно! – сквозь стиснутые зубы процедил Михаэль. – Только так!

И со злости ударил посильнее. Железо загудело, отзываясь вибрацией в груди. Первыми упали цепи. Затем слетела хлопьями ржавчина, а за ней стек на пол сам металл, испарившись с каменного пола, будто простая вода.

«Это дело рук мистерика! – догадался Илай. – Здесь, во владениях Церкви…»

Мысль о том, что почитатели серафимов были вовсе не так чисты на руку, как им всегда внушали, еще не до конца уложилась у него в голове.

Под иллюзией скрывалась совершенно обычная, даже, можно сказать, новая двустворчатая дверь из темно-красной древесины.

«Ну, наконец-то, – выдохнул Михаэль, пряча свою странную клюку, а затем дернул обе ручки вниз. – Добро пожаловать в святая святых!»

Илай уже успел вообразить себе сокровищницу Ордена или, на худой конец, очередные стеллажи, на которых, каждый в своей шкатулке, скрывается сингон, снабженный табличкой с именем гемма. Но представшее перед ним зрелище не вписывалось ни в какие рамки.

Они шагнули под земляной, нет, под глиняный купол с высоким сводом. Его поблескивающие влагой красноватые стены казались вязкими и отчего-то даже живыми. Здесь не было ни холодно, ни тепло, воздух словно замер, но при этом не ощущался затхлым – и от этого было только страшнее. Больше всего помещение напоминало древнее святилище какого-то демона, где пол и стены пропитаны кровью жертв. Но удивительнее всего смотрелись наполовину погруженные в глину каменные сферы – зеленые, красные, синие и желтые. Они не блестели, не мерцали внутренним светом, как во время ритуала сингонии, они будто спали.

Сингоны усеивали стены полусферического хранилища и даже его потолок. Задрав голову, Илай пытался прикинуть в уме, сколько же их здесь?

– Не стой столбом, – одернул его Михаэль, – ищи свой.

– Но как? – вяло отозвался Илай. Он уже устал удивляться, но обстоятельства вынуждали его снова и снова.

– Прояви смекалку, например щупай все желтые камни. Ты должен его почувствовать.

Кивнув, Илай принялся выполнять приказ.

Желтых сфер было не так много, как других, но высматривать их среди прочих было непросто: к тому же Илай боялся пропустить один-единственный, который окажется обломком его души. Михаэль в это время стоял в дверях и вслушивался в тишину подземелья. Он точно все же ожидал вторжения отряда инквизиторов, и его рука сжимала рукоять шпаги. Вздрогнув от этой мысли, Илай заторопился.

Сингоны никак не откликались на его прикосновение. Всего лишь камни – прохладные и покрытые налетом влаги, будто туманной пленкой. Вскоре он отыскал их все, но чуда узнавания так и не произошло.

– Его нет, – просипел он.

– А на потолке посмотрел? – покосился на него Михаэль.

И точно – под самым куполом виднелось еще три желтых сингона. Илай потянулся и не достал, подпрыгнул – тщетно.

– Никак.

Михаэль прищелкнул языком, подошел ближе.

– Взбирайся ко мне на плечи, – и опустился на колени.

Помявшись мгновение, но решив не злить куратора промедлением, Илай сел. Михаэль с огромным усилием начал подниматься.

– Ну ты и кабан, Илай! – прокряхтел он.

Илай обиделся – какой же он кабан? Лес вон куда внушительнее, он по сравнению с ним так, пушинка-снежинка. Покачиваясь, конструкция из двоих геммов все же встала вертикально. Илай поднял руки и коснулся первого желтого сингона из трех. Пусто. Он дотянулся до второго – тишина.

– Ты скоро там? – хрипло спросил снизу Сияющий Топаз.

– Остался только один, надо сделать два шага влево, иначе не достать, – шепотом пояснил Илай.

– Чтоб тебя…

Михаэль на трясущихся ногах двинулся в сторону, и Илаю впервые забралась в голову крамольная мысль, что его обожаемый куратор – дохляк.

В этот момент Илаю удалось коснуться кончиками пальцев последнего желтого сингона, который, по извечному закону подлости, крепился выше прочих. От прикосновения камень на миг стал ярче, будто за ним в полости пряталась зажженная свеча.

– Это твой! – тихо воскликнул Михаэль, глядя снизу вверх. – Выковыривай его скорей.

Илай вцепился в него пальцами, ожидая, что глина будет тянуть камень обратно, но сингон будто только его и ждал и легко выскользнул Илаю в ладонь. В этот момент колени Михаэля не выдержали, и оба повалились на терракотовый пол.

– Химера рогатая, – охнул Илай, хватаясь за ушибленный затылок. – Как ты выжил-то при Прохоре?

Через долю секунды до него дошло, какую дерзость он только что сболтнул. Впервые нагрубил старшему, причем куратору и рыцарю Ордена.

– А никак, я прятался от него в Архиве, – прошипел Михаэль, но тут же ухмыльнулся, лежа раскинув руки в стороны. – Он меня просто ненавидел!

– Он всех ненавидит.

– Так и есть. Несчастный человек.

Оба гемма придушенно рассмеялись.

Далее было решено попробовать извлечь сингоны остальных членов отряда. Синяя сфера отыскалась быстро, хотя Илай ткнул почти наугад. Но и они с Нормой всегда были близки, словно кровные брат и сестра, – возможно, дело именно в этом. Красных было куда больше, и они казались проступившими на поверхности глины кровавыми каплями. Сингон Леса тоже нашелся, хоть ради него пришлось все же подпрыгнуть.

С камнем Дианы было совсем сложно – малахитов до нее пробуждали десятками, чтобы после отбросить за ненадобностью. Илай трогал и трогал прохладные влажные камни, но те упорно молчали. Он уже почти обошел купольный зал кругом, как вдруг ему в спину с размаху врезалось нечто тяжелое. Илай охнул от боли, обернулся и увидел у себя под ногами будто бы раздраженно посверкивающий изумрудно-зеленый сингон.

– Это был не я. – Михаэль примирительно поднял ладони. – Клянусь, он сам.

Янтарь посмотрел на выемку в стене, откуда сингон вылетел, будто маленькое пушечное ядро. Странно, ему казалось, он там уже смотрел.

Итак, у них оказалось четыре сферы. Небольшие, размером с некрупное яблоко или сливу. Прохладные, гладкие. Фрагменты сущностей его сестер, брата и его самого. Илай поочередно передавал их Михаэлю, а тот опускал в бархатный мешочек.

Тут в руках Илая снова очутился желтый сингон. Он был теплым, и в его глубине будто разгоралось живое крохотное пламя. Илай жадно всмотрелся. Теперь камень не казался однородным, где-то внутри он был прозрачным, словно состоящим из смолистых наплывов.

– Давай его сюда, – тряхнул бархатным мешочком Михаэль.

Но Илай не хотел отдавать свой сингон. Он не желал выпускать его из рук, точно он уже стал неотъемлемой его частью, органом, которым когда-то и являлся, но был безжалостно вырезан, вынут, отнят. Что же таится в его сверкающей глубине?

– Илай, это добром не кончится. Отдавай.

Янтарь дернул плечом, уходя от касания. Как смеют они…

– Илай!

Щеку ожгло. Наваждение схлынуло.

Потирая лицо, все еще растерянный, будто его только что разбудили, Илай покосился на куратора.

– У тебя глаза горели, как два факела, – буркнул Михаэль, затягивая завязки. – А здесь не лучшее место для экспериментов. Уходим.

Закрыв за собой двери в жуткую глиняную пещеру, они быстро миновали ледяное подземелье и приблизились к потайной лестнице. Михаэль сначала глянул вверх, желая в чем-то убедиться, и велел Илаю подниматься первым, поручив нести мешок с камнями.

Холод отступал неохотно, лениво вынимая из плоти геммов по одному ледяному когтю. Поднимаясь мимо последней из заблокированных ловушек, Илай вдруг заметил, что одна подкова уже выпала из паза, а вторая и третья мелко трясутся, подталкиваемые изнутри силой то ли магии, то ли чудовищной сжатой пружины. Илай стал карабкаться быстрее. Но даже поднимаясь все выше, он не переставал вслушиваться в потренькивание механизма сквозь шорох одежд и дыхание Михаэля. Илай на предельной скорости выбрался из цилиндра лестницы и рывком вытянул на себя Топаза. В тот же миг две подковы, тренькая по камням, полетели вниз, и раздался металлический грохот.

– Вот же скуда, – процедил Михаэль, поднимаясь на ноги. – Сработала-таки.

Сунув голову в шахту, Илай увидел сомкнувшуюся решетку, верхнюю из четырех. Ее заостренные прутья прочно и глубоко вошли в пазы в противоположной стороне.

«Меня едва не проткнуло насквозь, – неслышным голосом заметил Михаэль. – Но все благодарности потом – скоро здесь будет не продохнуть от псины».

Почти бегом преодолев расстояние до двери читального зала, геммы скользнули внутрь, намереваясь уйти тем же путем.

Хранителя не было на месте.

«Ушел, старая плесень! Быстрей, Илай, быстрей! Они уже ищут нас».

И правда, Илай без труда мог услышать чьи-то торопливые шаги – выше, в коридоре и снаружи.

Юркнув в кладовую, они выбрались через окно в Черный сад. Между деревьев виднелись силуэты в мантиях с факелами. Что ж, пока их искали не геммы, у них еще был шанс.

Перебегая из тени в тень, Илай и Михаэль достигли лаза, через который они вошли в сад. Оттуда уже должны были виднеться их оставленные на привязи кони. И они действительно там были – окруженные темными фигурами церковников.

Сплюнув в снег, Михаэль махнул рукой, призывая Илая следовать за собой. Времени было все меньше – даже самый безглазый остолоп скоро заметит две цепочки следов, ведущих к ограде. Михаэль сорвался на бег, Илай старался не отставать.

– Стоять!

Воздух разорвало пороховой вспышкой. Илай инстинктивно вильнул в сторону, уходя от пули. Сколько у них орудий? Впереди Михаэль, оттолкнувшись одной ногой от ствола, а другой от каменного столба, неловко подтянулся к верху решетки и перемахнул через нее, на лету распоров свой черный плащ об острое навершие. Илай сделал то же самое, только быстрее, ведь прыжки и лазание были ему куда привычнее, чем куратору. Сзади снова выстрелили, пуля угодила в чугунный прут и высекла из него сноп оранжевых искр.

«Туда!» – скомандовал Михаэль.

Они неслись по лабиринту переулков, и Илай чувствовал какой-то невероятный прилив сил, будто разжалось стальное кольцо, до сего дня стягивавшее ему грудную клетку, будто он впервые мог дышать глубоко и полно, как дышат все прочие люди.

Преследователи еще не потеряли их след, и геммы свернули в проулок, загроможденный хламом – перевернутой разбитой телегой, коробами, грубыми ящиками и прочей рухлядью. Илай взбежал по горе хлама, обернулся и подал руку окончательно запыхавшемуся Михаэлю. Ему удалось вытянуть куратора наверх, и вместе они спрыгнули по другую сторону тупика – там оказалась широкая и ярко освещенная площадь Защитников, полная горожан, отмечающих скорый приход весны.

Переглянувшись, они сбросили черные плащи прямо в грязь под ногами.

Илай прижимал к груди бархатный мешок с великим сокровищем.

«Пойдем, – скомандовал Михаэль, бегло оглядевшись. – Заглянем на огонек».

Впереди оказалась распахнутая дверь какого-то затрапезного трактира. Внутри шумели и радовались люди. Геммы ввинтились в плотную толпу празднующих, проталкиваясь к стойке, облепленной местными бражниками.

– Пива нам налей! – крикнул Михаэль трактирщику срывающимся голосом. – Слышь, человек!

Дозываться пришлось бы еще дольше, если бы он не додумался подбросить на ладони серебряную монету. Уже через минуту перед ними очутились две огромные кружки, больше напоминающие ведра из приснопамятной каморки Архива. Задыхаясь от пережитого, Илай обхватил кружку обеими руками и стал переливать в себя его невозможно кислое и пенистое содержимое, отдающее тухлой тряпкой для подтирания нечистот. Но в этот момент ему было совершенно плевать на вкус напитка – слишком уж мучила его жажда.

Осушив кружку до половины, Илай почувствовал, как голову повело. Они туда брагу, что ли, подмешали? Или это взбесившийся кровоток заставил его так быстро охмелеть?

– Ты-то, барин, чего тут забыл? Ты кто таков будешь? – раздалось со стороны, где привалился к стойке раскрасневшийся и растрепанный Михаэль. Тот пытался отмахнуться, но местные пьяницы, разгоряченные праздничным возлиянием, напирали все сильнее: – Ты двери-то не перепутал, вашблагородие? Мы тут люд простой, нам чужих не надобно.

Илай допил пиво, смахнул приставшие пенные усы и с размаху грохнул кружкой о стойку.

– Да как ты смеешь так разговаривать с Его Светлостью князем Конопушкиным?! – отчетливо произнес Илай. Он напрочь забыл настоящую фамилию Михаэля, а потому решил импровизировать.

– Каво-о-о? Какой еще князь? А ты кто таков? – загомонили со всех сторон.

«Позориться, так до конца», – решил Илай и гордо провозгласил:

– А я его верный адъютант! Позор не знать такого великого человека. Как много он сделал для вас! Вот у тебя курей воруют? – ткнул он в лицо первой попавшейся тетке. Та выпучила глаза, замотала головой. – Нет, больше не воруют! – поднял Илай палец к закопченному потолку. Михаэль не сводил с него недоуменного взгляда и ничего не говорил. – Так выпьем же за князя Конопушкина!

– Выпьем! – подхватили горожане всем понятный призыв.

В трактире вновь воцарилась праздничная, щедрая атмосфера. Михаэль выдохнул, спрятав лицо в ладони, а Илай глупо улыбнулся, не придумав, что еще сказать. Кто-то пустился в пляс, кто-то выкрикивал запевки, призывая весну.

Какой-то старик танцевал вприсядку, выкидывая, казалось бы, невозможные коленца и выкрикивая под визг свирели срамные куплеты про белочку и зайчика. Приглядевшись, Илай с удивлением признал в нем своего давнишнего знакомого – вора вина и масок, бессмертного нищего.

А чуть поодаль от него сидел другой старик. Илай поймал на себе его пристальный взгляд. Седовласый, скромно одетый в подобие монашеской рясы, он выглядел скорее бродячим философом, забредшим в этот трактир случайно, нежели его постоянным посетителем. Старый философ кивнул Илаю и неспешно отсалютовал ему кружкой. Тот, нахмурившись, ответил на незамысловатое, но такое странное приветствие.

Стол загородила танцующая пара, а через пару мгновений там уже никого не было.

Егорка ловко правил экипажем сыскного управления, что уносил их все дальше от императорского дворца.

– В голове не укладывается, – сетовала Норма, – просто взял и исчез!

– Пф, и кого они пытались обмануть. – Лес сложил руки на груди, покачивая закинутой на ногу ногой. – С первого же взгляда было понятно, что это не Илай.

– Я все слышу, – напомнил Егорка. – Между прочим, я старался!

– Да старался, старался, – махнула на него Норма. – Интересно, куда он умчался?

Лес беззаботно хохотнул:

– Наверняка следом за одной особой… – и поиграл бровями. – Ну, вы понимаете, о ком я.

Диана отчего-то в обсуждении не участвовала, сидела, устало привалившись головой к дверце экипажа.

– Не верится мне в это, – буркнула Норма. – Почему тогда мы совсем ничего не знаем? Это же было общим делом. И потом, он не оставил ни намека, ни с кем не связался. А вдруг с ним что-то случилось, а вдруг его…

– Норма…

Но она не слышала. Тревога свивалась змеиными кольцами, стискивала сердце, поднималась к горлу.

– Вдруг уже к утру мы…

– Норма! – закричал Лес, хватая ее за плечи. – Твои глаза!

В голове вспыхнул свет. Он обжигал, слепил синевой, раскалывал голову, точно гипсовый слепок.

Кони перестали слушаться поводьев, экипаж заметался по укатанной дороге.

– Какого демона вы творите, бесы церковные?! – заорал Егорка.

Экипаж штормило, Норму трясло крупной дрожью. Из глаз брызнули слезы.

Тут Лес закричал диким голосом, и кони понесли. Его колотило так, будто ему щипцами поочередно ломали все кости, вытягивали все жилы, а его глаза горели кровавым пожаром, освещая темную коробушку на колесах, которая содрогалась не хуже шахтерской клети над бездной штольни.

Следующим вспыхнул зеленый огонь. Экипаж, натужно скрипнув, точно тонущий корабль, повалился, заставив геммов перекувыркнуться внутри и рухнуть на боковую стенку, ставшую дном. Кони истошно ржали и барахтались, пытаясь выпутаться из оглобель и силков упряжи.

– Диана… – простонала Норма, с трудом разлепляя веки.

Младшая возвышалась над ней, натянутая, будто струна скрипки, за миг до того, чтобы лопнуть. Дико сверкнув сквозь окуляры зелеными, какими-то страшными очами, Диана рыкнула, распахнула дверцу над собой и одним прыжком оказалась снаружи.

– Диана, стой! – Норма неловко поднялась и высунула голову. – Помоги нам!

Но та даже не обернулась, коротким клинком рассекая кожаные ремни, что удерживали истерично ржущую лошадь на земле. Рядом ругался сквозь зубы побледневший Егорка и прижимал к груди руку – ткань рукава стремительно темнела, набухая влагой.

– ДИАНА!

Сестра не слышала. Она вскочила верхом на неоседланную лошадь и пустила ее вскачь по гомонящим улицам Вотры. Вскоре ее след укрыла своей шалью вьюга.

Норма вздрогнула, услышав снизу странный звук. Опустившись обратно, она нашла там Леса.

Брат плакал навзрыд.

Норма бросилась обнимать его, пышущего жаром, точно в лихорадке. Лес никак не мог остановиться, его колотило, зуб на зуб не попадал.

– Я видел, я его видел… – выдавил он наконец. – Мирочерпий…

Чудовищный лик в темном зеркале. Липкая кровь на маленьких руках. Чужое имя, ставшее своим.

Норма стиснула ладонь брата:

– Знаю. И он тоже видел нас.