Воронцов. Перезагрузка. Книга 6

Глава 6

— Ну что ж, — сказал кузнец, когда мы отсмеялись, — задали вы мне задачку, Егор Андреевич. Еще никогда таких интересных заказов не получал.

Он протянул мне свою огромную руку:

— По рукам? Я сделаю ваш… как его…

— Пневмодвигатель, — подсказал я.

— Да, его самого. А вы мне потом покажете, как эта диковина работает.

Мы скрепили наш договор рукопожатием.

— Когда вам нужны будут готовые детали? — спросил Савелий Кузьмич, переходя к практическим вопросам.

Я задумался.

— Я так то планировал уехать послезавтра… а сейчас же… — Я бросил быстрый взгляд на Ивана Дмитриевича, который стоял с непроницаемым выражением лица. — В общем, чем быстрее, тем лучше, — ответил я. — Но я понимаю, что такая работа требует времени. Не исключаю, что могу задержаться в городе ещё на несколько дней.

Кузнец кивнул:

— Завтра же приступлю. Самому интересно что из всего этого получится.

На этом мы с ним распрощались. Савелий Кузьмич с задумчивым видом ещё раз окинул взглядом чертежи, словно пытаясь запомнить каждую деталь моего необычного механизма.

Выйдя из кузницы, я с легким облегчением вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух. Так как чаем я точно не наемся, я предложил Ивану Дмитриевичу вернуться в таверну, где Захар должен был снять комнаты на постоялом дворе. Я всё-таки только с дороги, да ещё и у кузнеца изрядно задержались.

Иван Дмитриевич слегка помялся. Было видно, что он торопится и что-то не договаривает, но тем не менее согласился. Он шёл чуть впереди, постоянно поглядывая на часы, висевшие на цепочке в его жилетном кармане, и на окна соседних зданий. Его беспокойство передавалось и мне, заставляя внутренне напрягаться и быть настороже.

На улице, в том самом месте, где мы несколько часов назад встретились, Иван Дмитриевич остановился, так резко и неожиданно, что я споткнувшись чуть не впечатался ему в спину, чудом удержав равновесие. Мой попутчик обратился ко мне абсолютно серьёзно, без тени той любезности, которую демонстрировал до этого:

— Егор Андреевич, я хочу быть с вами честным, предельно честным.

Что-то в его голосе заставило меня насторожиться. Тон, каким были произнесены эти слова, не предвещал ничего хорошего. Я внимательно смотрел на него и молчал, ожидая продолжения диалога. Вечерний ветер трепал полы его сюртука, а на лице играли тени от колеблющегося пламени уличного фонаря.

— Понимаете, — продолжил он, понизив голос до полушёпота и оглядываясь по сторонам, — мне дали всего два часа на то, чтобы получить от вас ответ. И, к сожалению, эти два часа уже прошли.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Ситуация принимала весьма неприятный оборот. Кто дал ему эти два часа? Что это за ответ, который он должен был получить от меня? И что произойдёт теперь, когда время истекло?

— Если я положительно, — он подчеркнул это слово интонацией, — не отвечу моему… — он запнулся, подбирая слова, — В общем, если вы не согласитесь, то боюсь, что наша дальнейшая беседа может не состояться, по крайней мере…

Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями, а потом добавил, ещё больше понизив голос:

— Беседовать вам придётся не со мной. — Он слегка потупил взгляд, разглядывая мостовую под ногами. — Да и не в таверне, — добавил он через мгновение.

Потом я заметил, что его глаза часто поглядывали на соседнее здание, на второй этаж. Я быстро стрельнул туда глазами, стараясь не поворачивать голову слишком явно.

Одно из окон второго этажа было открыто, и я увидел, что за ним, слегка в тени, стоял человек. Мне его не было видно достаточно хорошо, чтобы различить черты лица или детали одежды, но там определённо кто-то был. Фигура оставалась неподвижной, что придавало ей зловещий вид молчаливого наблюдателя.

«Ну, понятно, начальство», — подумал я, мысленно анализируя ситуацию. Похоже, Иван Дмитриевич был лишь посредником, выполняющим чьё-то поручение. А теперь его наниматель лично следил за ходом нашей беседы.

Я снова посмотрел на Ивана Дмитриевича и сказал спокойным тоном:

— А вы просто кивните, — и перевёл глазами на открытое окно, давая понять, что заметил наблюдателя.

Иван Дмитриевич слегка вздрогнул, явно не ожидая такой проницательности с моей стороны. На его лбу выступили капельки пота, несмотря на прохладный вечерний воздух.

— И что, вы даже не хотите узнать, о чём должна быть беседа? — спросил Иван Дмитриевич, немного оправившись от замешательства.

— Хочу, — ответил я, — но, как я понял, ответ вам нужен именно сейчас?

Я снова перевёл глаза на окно соседнего здания, где тёмная фигура продолжала наблюдать за нами.

— Судя по… — я нарочно притворно закашлялся, — нетерпению вашего… — я снова сделал паузу, давая понять, что знаю о присутствии третьего лица в нашем разговоре. — Так дайте ему этот ответ, — продолжил я, решив проявить гибкость в этой странной ситуации.

Иван Дмитриевич облегчённо выдохнул, словно с его плеч свалился тяжёлый груз. Его лицо немного расслабилось, морщины на лбу разгладились.

— А что там от меня нужно будет, я думаю, мы с вами выясним в ходе ужина, — ответил я, уже более уверенным тоном, — хотя, скорее всего, что после него… уж очень я голодный.

Это было сказано с попыткой пошутить, разрядить напряжённую атмосферу, но беспокойство в его взгляде всё равно осталось.

— В любом случае, мы найдём с вами компромисс, — добавил я.

Иван Дмитриевич на секунду задумался, взвешивая мои слова. Потом он уже по-настоящему улыбнулся — непритворно, с облегчением — и, повернувшись всем телом к окну в сторону наблюдателя демонстративно кивнул. Это было очень выразительно, словно снятие тяжести с души. Тень в окне дрогнула и исчезла, словно растворившись в полумраке комнаты.

— Интересный вы все-таки человек, Егор Андреевич.

— Вы даже себе не представляете, насколько, — улыбнулся я, ощущая приятную усталость после всех этих разговоров. Мысли о еде настойчиво стучались в голову, заглушая все остальные, и я был рад, что наконец-то мы направляемся туда, где можно будет утолить этот зверский голод.

Мы зашли в общий зал таверны, где собралось немало народа. Гул голосов, звон посуды, смех и обрывки разговоров — всё это слилось в единую какофонию звуков, которая казалась почти оглушительной после относительной тишины улицы. Пахло жареным мясом, свежим хлебом, пивом и человеческим потом — запахи смешивались, создавая ту особую атмосферу, которая бывает только в подобных заведениях.

Я сразу же заприметил Захара, который сидел за отдельным столом чуть в сторонке. Оглядев зал, я с некоторым разочарованием отметил, что не было ни одного стола в углу или с краю, чтобы нам спокойно можно было побеседовать с Иваном Дмитриевичем. Все столы были заняты — купцы, ремесленники, заезжие торговцы, несколько человек, похожих на чиновников, — обычная публика для подобного заведения. Многие уже изрядно выпили и громко обсуждали свои дела, не особо заботясь о том, что их могут подслушать.

Я заметил, что Иван Дмитриевич кивнул хозяину таверны, и тот кивнув ему в ответ, глазами показал куда-то в сторону. Я проследил взглядом и увидел дверь в какое-то подсобное помещение — небольшую, неприметную, которую легко было пропустить, если не знать о её существовании. Иван Дмитриевич сразу же туда направился, не говоря ни слова, словно для него это было обычным делом.

Я последовал за ним, но тут навстречу поднялся Захар, ожидавший меня. Он нарочно громко сказал, так, чтобы перекрыть шум голосов:

— Егор Андреевич, как вы велели, комнаты я снял, ужин тоже заказал. Вот-вот должны принести.

По всей видимости, он узнал Ивана Дмитриевича — в его глазах мелькнуло что-то похожее на настороженность и недоверие.

Я слегка приподнял руку, давая понять, что всё в порядке, и ответил:

— Дела у меня важные, Захар. Ты ужинай, а то, что мне заказал, скажи, чтоб удвоили заказ и принесли к нам.

Я кивнул в сторону Ивана Дмитриевича, который как раз остановился и слегка повернулся в нашу сторону, ожидая, пока я закончу разговор.

Захар кивнул, хотя по его лицу было видно, что ему не слишком нравится эта идея:

— Хорошо, — сказал он сухо, но добавил почти шёпотом: — Буду неподалёку, если понадоблюсь.

Я благодарно кивнул и направился к двери, у которой всё ещё ждал Иван Дмитриевич.

Мы открыли дверь и оказались в узких коридорах, по которым, слегка попетляв, открыли следующую дверь и очутились в отдельном кабинете. Это было небольшое помещение, примерно три на четыре метра, что-то по типу вип-зоны, что ли. Судя по обстановке, тут можно было спокойно покушать и провести приватную беседу без лишних ушей.

Стены комнаты были обиты тёмным деревом, а на полу лежал потёртый, но всё ещё красивый ковёр, приглушавший звуки шагов. В центре стоял массивный стол из дубовых досок, окружённый четырьмя стульями с высокими спинками. На столе уже была расставлена посуда, в углу на небольшом столике стоял графин с водой и несколько стаканов. Масляная лампа, подвешенная к потолку, давала достаточно света, чтобы осветить всё помещение, но не настолько яркого, чтобы слепить глаза.

Как только мы расположились за столом, хозяин таверны материализовался тут же, словно из воздуха:

— Сейчас принесут ужин, ваши превосходительства, — сказал он, кланяясь Ивану Дмитриевичу и мне.

— Отлично, — сказал я, потирая руки в предвкушении. — А то так кушать хочется, что переночевать негде, — хмыкнул я, — а уж говорить так вообще сил нет. — Последнее я сказал больше для Ивана Дмитриевича, надеясь намекнуть, что сначала нужно утолить голод, а потом уже вести серьёзные разговоры. Тот лишь тяжело вздохнул — не знаю, притворно или на самом деле.

Ужин тем не менее принесли быстро, причём сам хозяин таверны, что говорило о важности гостя, с которым я имел честь ужинать. На столе появились блюда с жареным мясом, какой-то птицей, тушёные овощи, свежий хлеб, миски с похлёбкой и графин с вином. Запах еды был настолько соблазнительным, что у меня чуть не закружилась голова.

Я бросился на еду с таким остервенением, что Иван Дмитриевич только улыбался, наблюдая за скоростью поедания всех вкусностей, которые были принесены. Он сам ел мало и неторопливо, словно пища была для него лишь необходимостью, а не удовольствием. Время от времени он отпивал вино из своего кубка, но больше для вида, чем из желания выпить.

Я же, напротив, ел с аппетитом, мясо было приготовлено отлично — сочное, приправленное какими-то травами, которые придавали ему особый вкус. Хлеб — свежий, ещё тёплый, с хрустящей корочкой и мягким мякишем. Даже простая похлёбка казалась настоящим деликатесом после дня, проведённого в разъездах и разговорах.

Пока я ел, Иван Дмитриевич терпеливо ждал, не начиная разговора. Он понимал, что сейчас я не в том состоянии, чтобы вести серьёзную беседу. Вместо этого он разглядывал комнату, словно искал в ней что-то интересное, иногда бросал взгляд на дверь, будто ожидая, что кто-то может войти, но большую часть времени наблюдал за мной с каким-то странным выражением, которое я не мог понять.

Наконец, когда голод был утолён, я откинулся на спинку стула и вытер губы. Чувство сытости и тепла разлилось по телу, принося с собой удовлетворение и некоторую сонливость, которую, впрочем, я старался побороть.

— Благодарю за угощение, — сказал я, поднимая кубок с вином. — Давно не ел так вкусно.

Иван Дмитриевич кивнул, принимая благодарность, хотя это была и не его заслуга:

— Здесь неплохо готовят, — сказал он.

Я сделал глоток вина — терпкого, с лёгкой кислинкой, но приятного на вкус, — и поставил кубок на стол.

— Так о чём вы хотели поговорить, Иван Дмитриевич? — спросил я, переходя к делу.

Иван Дмитриевич посмотрел на меня, слегка приподняв бровь, словно оценивая, готов ли я к серьёзному разговору. Я кивнул, давая понять, что сыт и вполне способен воспринимать информацию. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и начал разговор:

— Егор Андреевич. Слухи до нас дошли, что у вас в соседней деревне беда случилась. И говорят, что если бы не вы, то человек бы умер, а сейчас живёт, и даже на поправку пошёл. Поговаривают, что вы с того света его вытащили. Правда, сначала разрезали, как свинью на разделке. Внутри тела ковырялись, что-то там поправили, потом зашили обратно.

Я лишь удивился, во-первых, тому, как так, в общем-то, относительно быстро он узнал об этом, и, во-вторых, кто же все-таки слил информацию, ну, пусть и не слил, но в красках поведал ему об операции.

Утаивать правду не было смысла — слишком много свидетелей видело, как мы с Ричардом спасали того крестьянина.

Подняв на него взгляд, спросил:

— Иван Дмитриевич, вас интересуют тонкости проведённой операции? Так это вам больше нужно у Ричарда спрашивать, он её проводил, он ведь лекарь, а я так, лишь помогал — там поддержи, сям подсвети.

Иван Дмитриевич подался вперёд, и свет лампы выхватил его лицо из темноты. Глаза его блестели холодным, расчётливым блеском. Мне показалось, что я вижу в них отражение чего-то опасного, скрытого за маской вежливого интереса.

— Нет, Егор Андреевич, то, что Ричард хороший военный лекарь, я это знаю, навёл справки. Кстати, на родине его сейчас считают предателем. Они как прознали, что он, когда бежал из плена, не в ту сторону пошёл, так и осерчали на него. Ну, это так, к слову.

Удивительно, как много он знал о Ричарде — подумал я, — английском докторе, оказавшемся в нашей глуши после плена у французов. Неужели специально собирал сведения? И зачем?

Я же запомнил эту информацию.

— А интересует меня совсем другое. А именно то, как вам удалось разрезать человека, поковыряться внутри и снова его зашить — это ж какую боль он должен был испытать⁈ Такое далеко не каждый выдержит, а этот, казалось бы, и так при смерти человек был, да ещё, насколько я знаю, и не кричал, никто его не держал…

«Вот оно что», — подумал я, — «к эфиру он подводит».

Теперь всё становилось ясно. Не чудо исцеления его интересовало, а способ, которым мы усыпили больного.

— Иван Дмитриевич, а вы вот просто без прелюдий, без предисловий не могли сказать, что вас заинтересовал наркоз?

— Наркоз? — переспросил Иван Дмитриевич, словно пробуя слово на вкус.

— Да, это такой способ контролируемого сна.

Лицо гостя на мгновение застыло, а затем медленно расплылось в улыбке, которая не коснулась глаз.

— Да, Егор Андреевич, именно это меня, да и не только меня, — тише добавил он, — интересует.

Комната вдруг показалась холоднее. Я поёжился.

Гость поднял голову и с абсолютно серьёзным выражением лица добавил:

— Причём настолько интересует, что вас готовы… пытать, чтоб получить рецепт этого зелья.

Слова повисли в воздухе тяжёлым, осязаемым грузом. Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели он угрожает мне?

«Вот даже как», — подумал я.

Ну а что я, собственно, ожидал? Это же на уровне Уваровки, да пусть даже Тулы, наркоз — сказка или колдовство.

Я слегка погрузился в свои мысли. Прикидывая, насколько это может помочь моей стране.

«А почему бы и нет», — думал я.

Россию, сколько я знаю историю, каждая тварь пыталась сожрать, ну или, по крайней мере, откусить кусок побольше. Так почему бы мне своими знаниями не помочь сейчас? Будет спасено множество народа, потому что война, которая обрушится на Россию буквально через пять лет — это травмы, это смерти. Медицина сделает огромный скачок и, может быть, там, в будущем, бабушки не будут толкаться в поликлинике, и благодаря мне медицина двадцать первого века будет абсолютно на другом уровне.

Возможно, мои знания действительно способны изменить ход истории к лучшему. Внедрение передовых методов лечения на столетие раньше срока может спасти не только солдат в грядущей войне, но и миллионы обычных людей в последующие десятилетия. Эпидемии, уносившие тысячи жизней, могут быть остановлены. Детская смертность снизится. Средняя продолжительность жизни вырастет. Россия получит преимущество не только на поле боя, но и в науке, экономике, демографии. С другой стороны, я понимаю ответственность за вмешательство в естественный ход истории. Не создам ли я своими действиями новые, непредвиденные проблемы? Но разве можно отказать в помощи, когда ты способен её оказать?

Прокручивая эти мысли в голове, я посмотрел на своего собеседника и сказал:

— Знаете, Иван Дмитриевич, я смогу поделиться с вами рецептом. Более того, я могу научить, как правильно приготовить эфир. Как его хранить. В конце концов, даже могу организовать производство, и на первых порах поставлять его вам с возможностью длительного хранения.

— Эфир? — удивлённо переспросил мой собеседник.

— Да, именно он, — ответил я. — Он давно уже известен, вопрос в другом — его усыпляющие свойства станут известны только через полстолетия.

— Ну а вы их, конечно же, знаете в силу того, кто вы и откуда, — продолжил за меня Иван Дмитриевич.

— Ну, конечно, — улыбнулся я, — но. Сказать вам по правде, тут не все так просто, не зная подробностей этих самых свойств, можно человека не усыпить на время. А просто убить. Там есть некая грань, которая практически неразличима. А этому нужно учить и на коленке это не объяснить.