Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

Глава 2

С Высоцким мы договорились, что сеанс я проведу после его выписки, у меня или у него дома, там будет видно. Не хотелось лишний раз светить барда в больнице, и так вокруг него уже создался нездоровый ажиотаж, любопытные со всех отделений так и норовили проникнуть в кардиологию. А выписали его, офигевая от резко улучшившегося самочувствия Высоцкого, который только что на руках не ходил, сразу перед майскими праздниками, напоследок сделав ещё несколько анализов.

Ну а мы 1-го мая с утра пораньше рванули в Купавну. Андрея встретили возле нашего дома, а Наталью решили забрать уже по дороге в районе Лефортово возле Калининского рынка. Сергей Михайлович с супругой и тёщей уехали в Купавну ещё накануне, чтобы к нашему приезду и дом протопить, и вообще подготовиться. А 2-го после обеда вернёмся в Москву в полном составе. Генеральская чета и бабушка опять поедут на ведомственной «Волге», ну и мы вчетвером на моей «ласточке».

Наталья села на заднее сиденье с Ритой, а Андрей, выполняя функцию штурмана, остался на переднем рядом со мной.

— Ой, ребята, ну у вас и аромат в машине, — сказала Наталья. — У меня аж слюнки текут!

Надо сказать, что накануне я посетил Центральный рынок на предмет закупки шашлыка. Благо мясники мне в этом активно помогали. Ещё бы! Восемь кило отборной баранины (этот вопрос мы с генералом обговорили заранее), плюс лук, плюс специи… Что-то около сорока рублей мне всё это обошлось. Пока мне готовили шашлык, пробежался по овощным рядам, прикупив овощей и зелени. Кто и что покупает, мы накануне обсудили с генералом. На нас с Ритой мясо и овощи, они берут колбасу, сыр и всё для нарезки, бабушка печет пироги, Наталья готовит салаты, а Андрей закупается спиртным. Так что запах замаринованного мяса из багажника доносился действительно умопомрачительный.

По причине занятости багажника две гитары — моя и Натальи — обосновались на заднем сиденье в компании девушек. Невеста Андрея, если верить его словам, прекрасно пела и себе же аккомпанировала. А ещё она заканчивает государственный институт циркового и эстрадного искусства. То самое, где когда-то училась её тёзка Варлей. Кстати, было у Натальи с известной артисткой некое сходство. А больше всего мне нравились ямочки на её щёчках, когда она улыбалась.

Дорога до дачи показалась недолгой, но утомительной. До МКАДа долетели быстро, а потом от светофора к светофору тыркались в Балашихе. Порой приходилось ехать по обочине, и отнюдь не потому, что так хотели объехать пробки, а из-за ям и колдобин на дорожном покрытии.

— Тут каждую весну тут такое, — вздохнул Андрей, — кошмар какой-то.

Наконец Балашиха осталась позади.

— Ой, ребята, как я вам завидую, — сказала Наталья. — Вы такие счастливые…

— Кому? — не понял я.

— Да вам с Марго. Скоро свадьба у вас…

— Ну а вам с Андреем кто мешает? — спросил я, не отводя взгляда от дороги.

Повисла недолгая пауза, и Наталья с грустью в голосе произнесла:

— Да не всё так просто. Не гожусь я, наверное, для семейной жизни. Не хочется Андрею жизнь портить.

— Однако, — я на пару секунд повернулся к своему штурману. — Андрей, и чем тебе Наталья собирается жизнь портить?

— Да там чего-то по женской линии, — неохотно пробурчал он, глядя куда-то в район бардачка.

— Наташ, а что за проблемы? — я выловил её взгляд в отражении салонного зеркала. — Давай рассказывай. Тут все свои, и тем более целых два доктора.

— Вообще-то скорее полтора, — поправила Рита.

— Не влияет. Как говорят у Андрея на службе, давай колись, за чистосердечное меньше дадут.

Снова пауза, на этот раз дольше прежней.

— Тут такое, — вздохнула циркачка. — В общем, полтора года назад случился у меня аппендицит, «скорая» приехала с опозданием. поздно приехала. Как итоге — перитонит со всеми вытекающими.

— Ну, про «вытекающие» можешь не рассказывать, мне лично всё понятно. Вылечим. Вот на дачу приедем и, пока Андрей будет мартен растапливать…

— Мартен?

— Это я так мангал я так называю. Короче говоря, пока он будет заниматься мангалом, мы с тобой на полчасика уединимся и решим все твои проблемы с «вытекающими последствиями».

— Арсений, ты серьезно?

— Наташ, — улыбнулась Рита, накрывая своей ладонью ладонь подруги. — Если Арсений сказал, что решит, значит — решит.

— Это да, рука у него лёгкая, — веско добавил Андрей. — Кстати, Сень, а это кем же ты мне будешь приходиться, когда вы с Риткой свадьбу сыграете?

— Шурином, если ничего не путаю, — быстро порывшись в памяти, через пару секунд ответил я. — Как там у Высоцкого… «А тот похож, нет правда Вань, на шурина, такая ж пьянь… Послушай, Зин, не трогай шурина, какая есть, а всё ж родня…» В общем, запоминай родственные связи, может, когда и пригодится.

Проехали поселок Зелёный и через несколько километров свернули направо, на неширокую дорогу, оказавшуюся в довольно приличном состоянии. Минут пятнадцать спустя подъехали к воротам дачного кооператива.

— Вот и наши Генеральские дачи, — сказал Андрей

— Генеральские?

— Это их так местные называют, — пояснил он. — Тут помимо отца ещё два отставных генерала обитают. Армейцы, герои Великой Отечественной. Один отдыхать на всё лето приезжает, а второй, как овдовел, нашёл себя в садоводстве и огородничестве, у него там чего только не растёт.

Дорога в посёлке шла параллельно озеру, которое находилось метрах в ста и отделялось берёзовой аллеей и приличным забором. Хорошо, что не сплошным, поэтому можно было лицезреть озеро достаточно приличных размеров.

— А это наша Бисерка. Ну в том смысле, что Бисерово озеро, — поправился Андрей.

— Красивое, — кивнул я. — Ещё, смотрю, на льду рыбачки́ сидят.

— Здесь любителей хватает. Летом карась знатный. А в зиму да весну всё больше окунь да плотва… Так что народ с удочками сидит в любое время года.

Ещё минут через пять мы подъехали к участку.

— Вроде добрались. Ты посигналь, пусть ворота открывают, — сказал Андрей.

За забором в глубине угадывался двухэтажный дом приличных размеров, из трубы на крыше валил дым. Кстати, у соседей, как я отметил про себя, дома тоже были неплохие, хотя генеральский на их фоне всё равно выделялся. Ну так генерал же!

Я коротко посигналил, и почти тут же на крыльце появился сам генерал, который и открыл нам ворота. Рукой показал, где парковаться. Ну что сказать… Хорошо живут советские генералы. Участок соток пятнадцать, дом где-то на первый взгляд площадью не меньше двухсот квадратов, хозяйственные постройки и, если не ошибаюсь, даже банька небольшая имеется. На участке росли яблони, какие-то кусты, похожие на смородиновые, несколько грядок и стоял ещё каркас под теплицу. Плёнку, похоже, натянут ближе к лету. Колодец, опять же, имелся, а на улице я заметил ещё и колонку.

На крыльце появилась и улыбающаяся Ольга Леонидовна, помахала нам рукой. Будущая тёща была в тапочках, и бежать к нам даже по усыпанной гравием дорожке ей было не совсем с руки. Так и ждала, улыбаясь, на крыльце, пока мы подтянемся.

— Ну, милости просим! — пожал генерал мне руку. — Как добрались?

— Нормально, Сергей Михайлович… Как у вас тут красиво!

— Это ты ещё летом тут не был… Так, давайте разгружаться, а потом я тебе, Арсений, экскурсию устрою. В доме пока прохладно, через час только протопится.

Дача мне понравилась. Крепкая, основательная, с большой застеклённой верандой, на которой стояли покрытый клеёнкой с изображениями фруктов стол, стулья, шкаф с посудой, холодильник «Бирюса», газовая плита и рукомойник. А из стоявшего на столе радиоприёмника «Океан-209» звучала бодрая музыка.

Дверь внутрь была открыта, это, как пояснил Лебедев, чтобы тепло из дома и на веранду шло. Мы занесли вещи в дом. Внутри обстановка не сказать, что богатая, но на глаз приятная. Центр главной комнаты занимал круглый стол, у стены под репродукцией Айвазовского большой диван, причём с кожаной обивкой, и вполне прилично выглядевший, пусть местами глаз и цеплялся за потёртости, преимущественно на подлокотниках. А ещё тут имелась газогенераторная печка.

— Канадская, называется «Булерьян», — пояснил генерал, заметив мой заинтересованный взгляд. — Выпускать у себя там на Западе начали несколько лет назад, удалось достать в прошлом году через хороших знакомых. А вещь чудесная… Заложил дрова — и только регулируешь степень горения. Берёзовые дрова — одна закладка, в режиме газогенерации горят около 8 часов.

Дрова, как объяснил Михалыч (как-то мне его так удобнее было про себя называть), они покупают уже готовыми в местном лесхозе. Складируют возле сарая. А в сарае, если что — садовый инвентарь и всякие молотки с пилами и гвоздями.

Из зала вели две двери в небольшие комнаты. Одна — Сергея Михайловича с супругой, вторая — Евдокии Гавриловны. А на втором этаже находились ещё две комнаты, в одной из которых предстояло ночевать нам с Андреем, а в другой, соответственно, Наталье и Рите. Хотя, конечно, я бы с радостью поменял Андрюху на Риту. Но до свадьбы об этом и речи не могло идти. Кстати, все комнаты в доме были обиты вагонкой, что придавало им дополнительный уют.

Удобства располагались в отдельном хозблоке. Туалет типа выгребной ямы с опилками. Для душа имелось отдельное помещение, причём душ был дровяной. Бак находился на чердаке. Воду включают весной, когда пройдут заморозки, пока же вода из колодца. Ну а газ баллонный, сами баллоны заправляют на станции Купавна в трёх километрах от дачи.

Зубную щётку, тюбик «Поморина», небольшое махровое полотенце, бритву, подаренную Лебедевыми, и крем для бритья «Флорена» родом из ГДР я прихватил из дома. Всё это заняло место в тумбочке нашей с Андреем комнаты. Он свои гигиенические принадлежности сунул туда же.

Сергей Михайлович и Андрей отправились к мангалу, Ольга Леонидовна готовила нарезку, а мы с Натальей и Ритой уединились в комнате родителей на первом этаже. Я всех заранее предупредил, что займусь здоровьем девушки. Заметив в глазах Риты мелькнувшую искорку тревоги, предложил ей поглядеть на мою работу, и она с готовностью приняла предложение.

— Ну что, снимай кофту и ложись на спину, — сказал я Наталье, показывая взглядом на двуспальный раскладной диван, а сам на автомате сунул руку в карман, где хранилась миниатюрная иконка архангела Рафаила.

Рита присела на стул рядом, с интересом наблюдая за происходящим.

— Лифчик снимать не надо? — с тревогой в голосе спросила Наташа.

— Не надо, — улыбнулся я, — меня интересует только твой живот. Трусики тоже снимать нет необходимости.

Дальше для меня начался уже ставший рутинным процесс диагностики, во время которого выяснилось, что теми самыми осложнениями на фоне перитонита стала… закупорка спайками маточных труб.

Ну надо же, подумал я, точь-в-точь как у Евдокии. Что ж, тем проще, опыт уже имеется. И приступил уже к самому процессу исцеления. Закрыв глаза, я видел внутренним взором, как «паутинки», мерцая всеми цветами радуги, не спеша обволокли маточные трубы и принялись методично растворять спайки. Перед началом сеанса я засёк время, и по итогу вышло, что на всё про всё у меня ушло двадцать восемь минут.

— Всё, закончил, — выдохнул я, проводя ладонью по потному лбу. — Можешь одеваться.

— И что, у меня там теперь всё… всё нормально? — с ноткой недоверия в голосе спросила Наталья.

— Даже не сомневайся, — слабо улыбнулся я. — Можешь спокойно выходить замуж и рожать сколько влезет. Правда, правда. Я не шучу.

Она обхватила лицо ладонями, в глазах её заблестели слёзы. Как же мне это было знакомо…

— А ты сам как? — спросила Рита. — Много энергии потратил?

— Не вот уж, но достаточно, — уклончиво ответил я.

— Но вид у тебя всё равно уставший, как будто в одиночку грузовик с картошкой разгружал.

— По такому случаю я бы сейчас как следует перекусил. Пойдём, девчата, глянем, как там дела с шашлыком.

Над мясом колдовали оба Лебедевых, причём Андрей явно выполнял роль помощника. Генерал ещё когда обсуждали поездку, заявил, что готовить шашлык не доверит никому, потому что его учил этому после войны настоящий мастер этого дела Левон Кавтарадзе. Сына он, в свою очередь, научил, но, пока есть возможность, будет угощать друзей шашлыком собственноручного приготовлениям.

Когда я вышел на крыльцо, чтобы вдохнуть свежий воздух полной грудью, одуряющий запах тут же наполнил мой рот слюной. А двадцать минут спустя мы уже сидели всей компанией на веранде за столом, уставленным варёной картошечкой, солёными огурчиками, помидорами, перчиком, лечо, селёдка с лучком, ну и вишнёвая наливка, которую, по его словам, гнал лично Лебедев-старший.

Но королём пира был, конечно же, шашлык. Снятые с шампуров куски дымящейся баранины притягивали взгляд, а ноздри трепетали, втягивая божественный аромат жареного мяса.

— Первый тост за сегодняшний праздник, за Первое мая. С Днём международной солидарности трудящихся! — провозгласил Сергей Михайлович.

Мы дружно чокнулись… Ай, хороша наливочка! И тут же отправил в рот сочащийся соком кусок мяса. Даже макать в соус «Болгарский» его не стал. Едва целиком не проглотил, но всё же удержался, откусил сначала половину. М-м-м… Даже зажмурился от удовольствия.

— Сергей Михайлович, это божественно, — простонал я с набитым ртом.

Генерал довольно ухмыльнулся:

— Мастерство не пропьёшь, сынок. Ну что, по второй?

— Серёжа, не спеши, — одёрнула его супруга. — Успеется.

— И то правда, — легко согласился Лебедев-старший. — Ну-ка, подай мне блюдо с зеленью…

Я под наливочку рассказал пару анекдотов, а у Натальи в руках как-то незаметно оказалась гитара. А ведь и впрямь девушка очень неплохо играла и пела. Правда, репертуар всё больше каким-то бардовским был. Звучали вещи Окуджавы, Визбора, Галича, и даже из Высоцкого — «Песня о друге». А потом вдруг взяла и спела мою (так, во всяком случае, все считали) «Я не могу иначе». И хорошо-то как, не хуже, чем Герман. Вернее, в несколько другой манере, очень даже симпатичной.

— Хорошо поёшь, — высказалась жующая селёдочку Евдокия Гавриловна, когда Наталья наконец отложила гитару. — Душевно.

— Арсений, а ты нам что-нибудь исполнишь? — спросил Сергей Михайлович. — Может, чего-то новенькое сочинил?

— Не без этого, — скромно улыбнулся я. — Но у меня встречное предложение. Давайте мы с Натальей немного порепетируем и вечером устроим небольшой концерт.

— А что, идея хорошая, — подхватил идею Сергей Михайлович. — Вы как, народ?

Идея была горячо поддержана собравшимися. В этот момент нагрянули соседи.

— Привет честной компании! А вот и мы!

Мы — это двое мужчин и женщина. Одному лет под пятьдесят, его спутнице, державшейся рядом — примерно столько же. Второму было лет на десять побольше, практически старик, но ещё вполне крепко выглядевший. Он являлся обладателем пышных, седовато-желтых усов и лихо заломленной капитанской фуражки. Похоже, желтизна от курения, так как гость держал во рту трубку, пусть сейчас и не раскуренную.

— А вот и соседи пожаловали, — провозгласил Сергей Михайлович, вставая. — Причём как вовремя, к шашлыкам. Заходите, товарищи… Так, кто с ними незнаком — а именно для Арсения и Натальи — докладываю. Это — Иван Фёдорович Быков, парторг такой солидной организации, как «Совтрансавто». Это — его супруга Антонина Васильевна. А это, — он кивнул на усатого, — это капитан I ранга Андрей Тимофеевич Копейкин. Всю жизнь провёл в море, а в отставке решил заняться садоводством. Так что прошу любить и жаловать.

После чего и мы с Натальей были представлены соседям.

— Арсений у нас не только врач, но ещё и песни сочиняет, которые крутя по радио и телевидению, — добавил Сергей Михайлович.

— Это какие же? — немедленно поинтересовался парторг.

Лебедев перечислил несколько вещей, тем самым заставив гостей — во всяком случае Быковых — посмотреть на меня с большой толикой уважения. Ну а я стоял и краснел на фоне такой похвальбы.

Гости захватили с собой всякие маринады на стол, а помимо того парторг выставил бутылку настоящего французского коньяка, который, по его словам, ему подогнали водилы по случаю недавнего дня рождения. Как чувствовал, что пригодится. Каперанг принёс бутыль клюквенной настойки. Ну и Лебедевы на стол по второму кругу закусь выставили, ту же картошечку с селёдочкой — не одним мясом сыты.

— У нас тут для вас ещё шашлычок остался, — сказала генерал, выставляя на стол пару тарелок с жареным мясом.

— О, шашлычок — это хорошо, — потёр ладони одну о другую Быков.

— Завтра к обеду приходите, мы перед отъездом ещё пожарим, — пригласил Лебедев.

А мы с Натальей в этот момент отправились репетировать. Честно говоря, я бы с куда большим удовольствием завалился спать, всё-таки одной пищей полностью восстановить потраченные на исцеление Натальи силы не получилось бы при всё желании, но раз уж назвался груздем… В общем, заинтригованная невеста Андрея снова уединилась со мной, на этот раз в компании двух гитар.

А час спустя мы с гитарами вернулись к застолью.

— Дорогие друзья, — тоном заправского конферансье начал я. — Начинаем наш концерт с участием заслуженных артистов РСФСР Натальи Колодезной и Арсения Каменева. Просьба аплодировать, не жалея ладоней.

Я изобразил небольшой поклон, а улыбающаяся публика с готовностью наградила меня аплодисментами.

После чего для семейства Лебедевых выдали под две гитары и на два голоса «Любо братцы, любо», а потом я уже сольно исполнил «Главное, что ты есть у меня». Матвиенко и «Любэ» — просто кладезь хитов на все времена, вот и не удержался.

— Ой какая здоровская песня, — не удержалась от восклицания Рита, когда я закончил.

Все сошлись во мнении, что это потенциальный шлягер, и я обязан дать ему дорогу в жизнь. То есть попросить какого-нибудь известного исполнителя её спеть, чтобы она зазвучала по радио и телевидению.

— Смотри, а то, может, и сам на эстраду выйдешь? — то в шутку, то ли всерьёз предложил Сергей Михайлович.

— Ну уж нет, — мотнул я головой, — мне и на своём месте хорошо. Тем более голос у меня посредственный.

Да уж, не Розенбаум я, чтобы из врачей (пусть даже тот работал на «скорой») переквалифицироваться в эстрадного исполнителя.

Следом Наталья исполнила «За камень» из репертуара ещё несуществующей группы «Кукуруза». Простая и мелодичная песня, легко запоминающийся напевный мотив. Пусть в оригинальной версии присутствует банджо, но и просто под гитару весьма колоритно получилось. Правда, периодически исполнительница косилась в бумажку с текстом и аккордами, но это никак не мешало исполнению. И, само собой, сорвала заслуженные овации. Ну и мне пришлось изобразить поклон, когда Наталья представила авторы композиции.

— А ну-ка, ребятки, дайте мне инструмент, захотелось тряхнуть стариной, — неожиданно попросил Лебедев-старший. — Для вас с Маргаритой спою специально, для врачей.

Я отдал ему свою гитару, тот провёл пальцами по струнам со словами: «Раньше-то на семиструнной всё больше играли», а затем взял аккорд и запел:

Смерть не хочет щадить красоты

Ни веселых, ни злых, ни крылатых

Но встают у нее на пути

Люди в белых халатах…

Ну да, я уже и в этой реальности слышал песню «Люди в белых халатах», она звучала из динамиков на нашем выпускном в Саратовском мединституте. Если текст ещё более-менее, то мелодия совершенно не запоминалась. А это для меня первый показатель того, станет ли песня успешной. Неудивительно, что её только и исполняли на ведомственных праздниках, да и то не всегда.

А затем, войдя, видимо, во вкус, генерал спел одну за другой «Когда весна придёт, не знаю», «Сентиментальный марш» Окуджавы и «Тишина за Рогожской заставою».

Петь выпала очередь мне. Немного подумав, я объявил ещё одну новую песню, добавив, что исполняется она специально для одного из наших гостей. А для кого именно — он сам поймёт, да и все присутствующие догадаются.

Дальше я выдал «Дальнобойную» Трофима:

Нити шоссейных дорог

Километры судьбы

Намотались на ось

Трасса петляет, как жизнь

Верстовые столбы, да мелькание полос

В тесной кабине дымок махорочки

Дизель ругается втихомолочку

И по долинам, да по пригорочкам

Катит контейнеровоз…

И припев:

Тормоза не откажут на спуске

На подъём не заглохнет мотор

И помчит по ухабам, по русским

Дальнобойщик, водила, шофёр

Правда, по ходу песни, импровизируя, я нищету деревень заменил на красоту, и любовь за четыре рубля поменял на ночлег. В общем, зашло не только парторгу Быкову, но и всем собравшимся.

А я тут же, войдя в раж, сказал, что мы с Натальей уединимся на несколько минут, а появимся с новой песней. После чего мы ушли в дом, где я на листочке бумаги накидал текст с аккордами песни «Дальнобойщик», которую в моей прошлой жизни пела Овсиенко. Наташа уловила всё на лету, и пусть не наизусть, а с листочка, но спела эту песню перед Лебедевыми и гостями, снова потрафив парторгу «Совтрансавто». Надо ли говорить, насколько был растроган Быков. И даже последовало приглашение выступить с этими номерами в концерте к Дню Победы, который пройдёт 8 мая в ДК «Автомобилист» на Новорязанской улице.

— А может, у тебя и про море что-нибудь есть? — осторожно поинтересовался Копейкин.

— Есть и про море, — не моргнув глазом, заявил я.

В очередной раз мысленно благодаря про себя Матвиенко, я исполнил «Там, за туманами». Тут уж сорвал настоящую овацию, а Андрей Тимофеевич так и вовсе прослезился — настолько его проняла песня, да и моё проникновенное исполнение.

— Арсений, чувствую, пришла пора выпускать полноценный альбом, — настаивал поддатый Сергей Михайлович.

— Подумаю над вашим предложением, — кивал я, отчаянно сдерживая зевоту и не давая глазам окончательно закрыться.

Пошли задушевные разговоры. По ходу дела выяснилось, что капитан, овдовев, окончательно переселился на дачу, а парторг с супругой появляются тут на выходные, праздник и в отпуск. И то от отпуска захватывают не больше недели, так как бо́льшую его часть проводят на курортах.

— А вот помню, в январе сорок пятого, когда до победы оставалось всего ничего, мы из Архангельска в Ливерпуль конвой сопровождали, — вдруг ударился в воспоминания слегка захмелевший каперанг. — Я в то время в свои тридцать три года уже был командиром эсминца «Деятельный», который входил в охранение конвоя.

Минут десять мы слушали историю героического сопровождения конвоя, в ходе которого советским и английским морякам пришлось отбивать атаку немецких подводных лодок, которые обнаглели до того, что несколько раз атаковали суда в надводном положении. Кригсмарине[1] в том бою понесли серьёзные потери, но и суда конвоя были серьёзно потрёпаны.

Получил пробоину и «Деятельный», начал тонуть. Экипаж спасся на трёх шлюпках. Правда, в одну, ту, на которой находился покинувший судно последним, как и подобает командиру, угодил вражеский снаряд. Копейкин находился на корме, а снаряд угодил в носовую часть шлюпки, и можно сказать, нашему герою повезло. Оглушённого и контуженного его выбросило в ледяную воду, где он, уже начав тонуть, всё же пришёл в себя и сумел выгрести на поверхность.

— Вокруг просто ад какой-то творился, — говорил каперанг. — Кое-как скинул с себя куртку-канадку и ботинки, чтобы плыть удобнее было. Озираюсь, прикидываю, в каком направлении курс держать, а сам думаю, не приведи бог ноги судорогой сводить начнёт… И тут вижу, рядом плывёт кто-то. Кричу ему, мол, ты там как? А он смотрит на меня и тоже что-то кричит, только на немецком. Я присмотрелся… Ба, это ж фашист! И форма на нём фашистская. Как он, думаю, в воде оказался? Нас же только подводные лодки атаковали… Хотя мы по одной из них и стреляли, когда та находилась в надводном положении. И не только мы. Но тут уж дальше не до размышлений стало. Немчура этот, вижу, плывёт в мою сторону, явно собрался меня утопить и пустить на корм рыбам. Здоровый причём лось такой… Но и я не лыком шит. И такое спокойствие во мне, будто на кону не жизнь моя стоит, а партию в шахматы с моим помощником Федькой Лакшиным играем. И вот между нами метров пять, три… Он подплывает вплотную, я даже чувствую запах чеснока из его пасти. Готовы сцепиться, и вдруг — бах! У немчуры на лбу появляется красная дыра размером с гривенный. А я оборачиваюсь и вижу позади себя нашу шлюпку, и стоящего с пистолетом руке своего помощника Федьку Лакшина с пистолетом в руке. Стоит и лыбится во все тридцать два… Хотя на самом деле зубов у него поменьше было. Ну да не суть. В общем, на душе у меня в тот момент странное чувство было. Вроде и облегчение с благодарностью Федьке, а вроде бы и обида от того, что не довелось мне с фрицем в рукопашной схлестнуться. Но как бы там ни было, потом я перед своим помощником проставился, кто знает, может, он мне на самом деле жизнь спас.

Ну а импровизированный концерт мы с Натальей почти в десять вечера закончили песней «Комсомольцы-добровольцы». Причём припев пели хором все присутствующие. Получилось очень душевно.

Посиделки закончились около 11 вечера, когда и Антонина Васильевна уже увела своего благоверного, и каперанг, наконец-то раскуривший трубку, ушёл восвояси, и все остальные стали клевать носами. А уж я держался из последних сил, только и мечтая, чтобы побыстрее оказаться в постели. И, едва добравшись до кровати, я тут же выпал из реальности.

Следующим утром проснулся рано, в начале восьмого, от ощущения наполнившей рот слюны — ноздри щекотал запах чего-то вкусного. Андрея в комнате уже не было. Я сладко потянулся, понимая, что вроде бы неплохо выспался. В комнате было тепло — печка трудилась сутки напролёт, только дровишки подкидывай. Встал, подошёл к маленькому окошку. Надо же, Андрей проводил бой с тенью, пар из его рта вырывался резко очерченными клубами. Ему явно было жарко. Хм, может, и мне к нему присоединиться? Зря я, что ли, прихватил из дома трико и кеды… А то ведь в последнее время зарядку немного забросил делал через раз, а это не есть хорошо.

По пути вниз встретил бодрствующего Сергея Михайловича. Лебедев-старший сидел в кресле, читал журнал «Нева».

— О, Арсений! Чего не спится?

— Да вроде выспался, Сергей Михайлович. Просто решил вот по примеру Андрею поработать над своей физической формой.

— Это дело хорошее, я вот тоже, как встал — полста раз отжался.

— Вот и я беру пример со старшего поколения… Кстати, чем так вкусно пахнет?

— Так это Ольга завтрак готовит. Девчонки омлет захотели, а нам, мужикам — яичница на сале в большой сковороде. Там десятка полтора яиц, всем должно хватить. А на обед шашлык добьём.

Когда я присоединился к Андрею, тот уже перешёл к комплексу дыхательных упражнении.

— Ого, как ты рано вскочил! А то дрых без задних ног, я думал, только к обеду проснёшься.

— Был разбужен запахом готовящейся яичницы со шкварками, — сказал я чистую правду. — А ты, смотрю, уже заканчиваешь? Тогда я лёгкую пробежку себе устрою, вроде бы после вчерашнего дождичка земля неплохо подсохла.

— Давай, — кивнул Андрей. — Только направо по улице не беги, там собака дурная, её старуха-хозяйка — малость повёрнутая вдова какого-то полковника — не на привязи держит, так она всё время через дыру под забором на улицу выбегает и на людей кидается. Вообще-то не кусает, да и мелковата, но лает грозно. Лучше вокруг озера пробегись, там нормальная тропка есть, утоптанная.

Я так и поступил, устроил себе пробежку вокруг водоёма, поверхность которого местами ещё была затянута ледком. Поначалу было трудновато, всё-таки не бегал я уже почти с месяц. Но ничего, раздышался, и вторую половину дистанции, составившей, по моим прикидкам, около пяти километров, бежал уже легко. Прибежав, отдышался, успокоив пульс, и приступил к упражнениям на растяжку. Затем перешёл к самодельному турнику — металлической трубе между развилок в стволах двух яблонь. Подтянулся двадцать пять раз. Мог бы и ещё пяток осилить, но это уже было бы через силу. А тут ещё и Ольга Леонидовна скрипнула выходящей на заднее крыльцо дверью, махнула рукой.

— Арсений, завтрак стынет!

Не успели мы покончить с завтраком, как заявился парторг Быков.

— Я ведь вчера вполне серьёзно говорил про концерт, — сказал он нам с Натальей. — Выступите?

Мы с девушкой переглянулись. Честно говоря, я думал, что Иван Фёдорович ляпнул про приглашение выступить в праздничном концерте, находясь под воздействием винных паров, и к утру про свою просьбу забудет. Оказалось, что нет.

— Не бесплатно, — добавил Быков, видя наше замешательство. — Много не обещаю, но поговорю с руководством, хоть по десяточке, но заплатим.

— Ну если по десятке…

Я с улыбкой покосился на Наталью. Для меня-то эта сумма никакой роли не играла, а вот Наталья, похоже, воодушевилась. Впрочем, причина её воодушевления, возможно, крылась в самом факте выступления перед большой аудиторией. Прежде-то она пела разве что в небольших компаниях типа вчерашней, у костерка да по водочку. Ну или без костерка, и под чай.

— Не против? — спросил я у неё.

— А ты?

— Я не против… Единственное, нужно посмотреть график дежурств, но вроде бы я 10- заступаю на сутки. В крайнем случае можно с кем-нибудь поменяться, у нас такое иногда практикуется.

— Тогда и я не против, — разулыбалась Наталья.

— Вот и славно, — тоже расцвёл Иван Фёдорович. — Давайте-ка мы, ребята, обменяемся телефончиками, нужно всё время быть на связи.

А перед обедом, когда вторая порция шашлыка, извлечённая из холодильника, под чутким присмотром Лебедева-старшего уже понемногу превращалась в ароматные, поджаренные кусочки мяса, мы с Ритой решили прогуляться по окрестностям. Это была моя идея, я попросил её показать мне посёлок, и она не отказала. К тому же выглянуло солнышко, и по сравнению с утренней зябкостью стало заметно теплее.

Мы пошли направо, а когда я упомянул про собаку, о которой мне утром рассказывал Андрей, Рита с улыбкой отмахнулась:

— Ой, да ладно, этот Бобик никогда никого не кусает, только лает. А на меня вообще не кидается, потому что я ему всякие вкусняшки даю. Вот, видишь?

Она показала полиэтиленовый пакетик, в котором лежало несколько кусочков сырого мяса.

— Наш шашлык? — скорее констатировал, чем спросил я.

— Ага, он самый, незаметно взяла, а то папа фиг бы дал. Идем?

Шавка и впрямь не заставила себя долго ждать, выскочила непонятно откуда, и тут же кинулась, размахивая калачиком хвоста, к Рите, при этом косясь в мою сторону недобрым взглядом. Лохматая псина в холке мне чуть ниже колена, а из-за лохматости и не понять была, насколько она упитана. Вернее, насколько тоща, вряд ли хозяйка её закармливает.

— Привет, Бобик!

Рита присела на корточки, потрепала пса за свалявшуюся шерсть, тот попытался лизнуть кормилицу в лицо, но Рита быстро отстранилась, не забывая говорить с псом ласковым тоном, и вывалила перед ним на землю сырое мясо. Первый кусок Бобик, показалось, проглотил моментально. Оставшиеся три взял в зубы и, оглянувшись ан нас, потрусил в сторону забора, под которым, как оказалось, имелся лаз, в который пёс и пролез.

— Вот ты и познакомился с Бобиком, он тебя, если что, по запаху узнавать теперь будет, — коротко рассмеялась Рита. — Ладно, идём я тебе кое-что покажу.

Этим «кое-что» оказалась находившаяся в паре километров от посёлка старая усадьба, принадлежавшая до революции какому-то то графу. Усадьба красного кирпича была в два этажа высотой. Чем-то она мне напомнила ту, что находилась в селе Куракино. Причём эта сохранилась даже вроде бы получше, ещё местами виднелись следы былого величия. А в сотне метров от усадьбы возвышалась церквушка с колокольней, уходившей вверх метров на двадцать.

— Масоном был граф, — сказал я, задумчиво разглядывая строение.

— Это почему? — спросила Рита.

— А ты на фронтон погляди… Лепнина изображает заключённый в треугольник глаз с расходящимися от него лучами, ещё вон и циркуль под ним, а это масонские символы.

— Я слышала, даже Пушкин был масоном.

— И не только. В 18 и 19 веках в России быть масоном считалось круто, как сейчас состоять в КПСС. Суворов был масоном, Кутузов, Карамзин, Грибоедов, император Павел I… Вообще вроде бы масонство в Россию завёз Пётр I, его ещё, по слухам, в Голландии завербовали. А вот при Александре I все эти тайные ложи стали прикрывать, и только в начале 20-го века масоны в России вновь активизировались. Тот же Николай Гумилёв состоял в ложе.

— Слушай, какой ты начитанный, — округлила глаза Рита и тут же сменила тему. — Давай на колокольню заберёмся? Оттуда вид просто потрясающий. Поднималась на неё последний раз в 16 лет, лестница ещё была в более-менее приличном состоянии.

— А если сейчас уже не в приличном? Не боишься оттуда сверзиться?

— Ха, так ведь ты у меня есть, великий целитель, который даже мёртвых воскрешает! — не без пафоса произнесла девушка.

— Ну с мёртвыми, пожалуй, перебор, а в целом ты права.

После чего схватила меня за руку и потянула к колокольне. Минуту спустя мы оказались внутри сумрачной башни. Обрывки старых газет, рваный башмак без шнурка, пустая бутылка из-под пива «Колос»… А на «второй этаж» вела слаженная из металлических прутьев лестница, причём как минимум половины прутьев не хватало. Странно, что ещё всю лестницу не срезали на металлолом.

Но в целом расстояние между прутьями было не такое больше, так что перешагнуть через недостающее звено не было большой проблемой. Во всяком случае, для меня. Кстати, и в дощатом покрытии зияло несколько дыр из-за нехватки досок.

— Полезли? — с улыбкой спросила Рита.

— Раз тебя не отговорить, то полезли. Только я первый, буду проверять лестницу на прочность.

Нельзя сказать, что подъем на третий, самый высокий уровень, превратился в экстремальное приключение, но поволноваться пришлось. И не за себя — в какой-то момент нога у Риты соскользнула с ржавой перекладины, и на пару секунд она повисла на руках.

— Ой!

На это восклицание я и обернулся посмотреть вниз. У самого тут же сердце ухнуло куда-то в пропасть. Но Рита с проблемой справилась самостоятельно, не дожидаясь, пока я приду на помощь; подтянулась на руках и поставила ногу на перекладину.

— Ты как? — спросил я, чувствуя, как с виска по щеке стекает капля пота.

— Нормально, — почему-то немного виновато улыбнулась она. — Ерунда, последний пролёт — и мы наверху.

Настил самой верхней площадки сохранился относительно неплохо. Видно, за досками сюда не всякому охота было забираться. Доски, кстати, были толстые, вроде как чуть ли не из морёного дуба, такие и через триста лет не потеряют своих качеств.

А вид отсюда и впрямь был захватывающий. Я обнимал Риту за хрупкое плечо, и мы смотрели вдаль, на расстилавшуюся перед нами круговую панораму. Позади нас пестрили крыши дачного посёлка, по другую сторону виднелась какая-то деревенька, темнел лес, а в юго-западном направлении были видны большие пруды Бисеровского рыбхоза, о которых мне говорил ещё вчера Андрей. А небо… Небо было бездонно-голубым, без единого облачка.

Я вздохнул полной грудью чистый, пьянящий воздух, ещё сильнее прижал к себе Риту, а в следующее мгновение неожиданно где-то даже для себя потянулся к её губам. И она не отстранилась, потянулась в ответ, и вот уже наши губы слились в затяжном и горячем поцелуе. А потом Рита отпрянула, раскрасневшаяся, с горящими глазами, тяжело дыша. В моей груди сердце тоже колотилось, а лицо, я чувствовал, горело пунцовым, и весьма кстати его охолонул порыв свежего ветра.

— Романтичное местечко для поцелуев, — пробормотал я, и посмотрел на часы. — Ого, там уже, наверное, весь шашлык без нас съели.

Во время спуска уже я, решив погусарить, едва не сорвался, причём с самого верхнего пролёта. Реакция спасла от возможного увечья, вот только левую ладонь ободрал до крови, а учитывая, что в рану могла попасть ржавчина, нужно было немедленно рану продезинфицировать. Но пришлось терпеть до дачи, где мне Рита промыла рану перекисью водорода и забинтовала.

— Вот на хрена ты, Ритка, жениха на эту колокольню потащила? — недоумевал Андрей. — Захотела до свадьбы овдоветь?

— Тьфу, дурак, типун тебе на язык! — грозно посмотрела на брата Рита.

— Правда, Андрей, скажешь тоже, — поддержала дочку Ольга Леонидовна. — Арсений, ну как, поменьше болеть стало?

— Да оно как-то и не сильно саднило, — признался я. — Главное, что Рита продезинфицировала рану по всем правилам, надеюсь, никакая зараза не пристанет.

А мясо было такое же вкусное, как и вчера. Ещё и водителю Сергей Михайлович оставил, вручил тому пакет из плотной крафтовой бумаги, когда тот приехал за шефом и его женой.

К вечеру мы были в Москве. Так и не понял, отдохнул я или нет, хотя вроде бы никаким особо физическим трудом не занимался. Ну если не считать подъёма на колокольню и последовавшего затем спуска. Из-за обмотанной ладони вести машину было не очень комфортно, однако больших проблем я не испытал, всё же процарапал не до мяса, а повреди всего лишь верхний слой эпидермиса.

Самое интересное случилось уже дома. Я решил перебинтовать ладонь, намазав рану сульфаниламидом как средством, обладающим реально антибактериальным эффектом. Глядя на ссадину, я каким-то внутренним чутьём осознал, что, быть может, стоит попробовать. Повернул браслет, и прижал правую ладонь к левой в немного молитвенном жесте. Закрыл глаза, думая, что ничего не получится, зря только время трачу… И тут увидел, как радужные ниточки «паутинок» как-то осторожно, словно побаиваясь, а затем всё смелее проникают в левую ладонь, вернее, не дальше повреждённого слоя эпидермиса, который заживал буквально на глазах. На закрытых глазах, если уж быть до конца справедливым, что отнюдь не делало сам факт заживления менее значимым.

Когда через пару-тройку минут всё было кончено, я открыл глаза и посмотрел на левую ладонь. Чуть розовая, свежая кожа, и никаких следов недавней ссадины. Та-а-ак, это что же получается… Выходит, в какой-то момент во мне открылась способность исцелять себя самого? А ведь в инструкции, которую я хранил, про самоисцеление ничего написано не было, да и после, когда я пытался как-то себя подлечить, у меня не получилось. Но это было ещё в самом начале моей целительской карьеры, сейчас же, выходит, что-то изменилось. И непонятно, в какой момент. Может, после посещения Троице-Сергиевой лавры?

Впрочем, не суть. Главное, что этот аспект моего ДАРа теперь действует, и, исходя из этого, я могу поддерживать свой организм в идеальном состоянии. Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же принялся за диагностику. Всё-таки хотелось знать, происходят ли внутри моего организма какие-то негативные процессы, или я абсолютно здоров… Главное — проверить сердечно-сосудистую систему, мой профиль как-никак. На полную диагностику ушло меньше пяти минут, по итогу которых выяснилось, что я пусть и не идеален, но в ближайшие годы, по крайней мере, беспокоиться не о чем. Причём ощущение было странноватое, оно отличалось от того, что я испытывал, сканируя других. Но не настолько, чтобы стать какой-то серьёзной проблемой.

На следующий день ближе к вечеру позвонил Высоцкому. Трубку никто не поднял. Позвонил ещё через час — снова тишина. И только в половине двенадцатого ночи Владимир Семёнович наконец отозвался.

— Гулял с товарищами, отходная своего рода, — признался тот. — С завтрашнего дня буду в завязке, вот и решил напоследок немного разговеться. Но только немного, я ж понимаю.

Что он там понимает — я не стал уточнять, просто договорились, что в семь вечера завтра он будет у меня. Высоцкий приехал на своём «Мерсе» без десяти — как он паркуется, я увидел в окно. Артист был в кожаной куртке, попыхивая сигаретой. Вышел, посмотрел на мой дом, явно что-то прикидывая, и двинулся к моему подъезду.

Звонок в дверь раздался через минуту. Высоцкий был уже без сигареты, хотя запах табака чувствовался. И вкусный запах, хотя я и не спец по табаку. Оно и понятно, заграничные курит.

— Привет! — протянул руку, минуя порог. — Чуть пораньше, но, думаю, ничего страшного?

— Всё нормально, — улыбнутся я. — Проходи. Чайку, может, или у тебя со временем напряги?

— Сегодня никуда не надо, завтра только в 11 на «Мосфильме» съёмки. Надеюсь, я завтра с утра буду в порядке?

— В порядке, — кивнул я. — В плохом состоянии я бы тебя и не отпустил.

Чай пили с полчаса под неторопливый разговор. Владимир Семёнович рассказывал про съёмки у Швейцера, где он в «Маленьких трагедиях» играет Дона Гуана, как все ждали его возвращения из больницы на съёмочную площадку. Вспомнил, как снимали многосерийный фильм «Место встречи изменить нельзя», который вроде бы собирались показать по телевидению в конце этого года.

— Не хотел я, чтобы Конкин играл Шарапова, — откровенничал Высоцкий. — Да и Говорухин был против, и братья Вайнеры… Но против киношного начальства не попрёшь.

Все эти тонкости я знал из своего будущего; там и телевидение, и бульварные издания, и интернет пестрели деталями съёмочного процесса. Конкин раздавал интервью направо и налево, вспоминая, как хотел даже покинуть проект из-за постоянных придирок Высоцкого, которому потакал Говорухин. Возможно, сыгравший Шарапова актёр был и прав, но в данный момент я не собирался возражать гостю, нужно было нам с ним настроиться на одну волну, а вот такие дружеские посиделки тому весьма способствовали.

Наконец чай был выпит, печеньки и пряники подъедены. На часах без двадцати восемь.

Я надеваю халат, в карман которого кладу иконку с Рафаилом, надеваю на шею крестик… Носить постоянно всё же опасаюсь, не те времена… Пока, во всяком случае. Найдутся стукачи-обличители, и плакала моя кандидатская вместе с комсомолом. А может и институт, если решат устроить показательное судилище.

— Точно готов изменить свою судьбу? — спрашиваю я перед тем, как приступить к работе.

— Давай уже, Сенька, не томи, — морщится Высоцкий.

Смысла расспрашивать пациента, как когда-то несчастного Филимонова, нет ли у него серьёзных психических отклонений, не страдает ли он шизофренией, нет ли у него тяжёлых заболеваний сердца и сосудов и так далее я не видел. Как-никак не так давно лично приводил здоровье Владимира Семёновича в порядок, диагностировал, и знаю, можно сказать, как облупленного.

— Ложись на диван, устраивайся поудобнее, — начал руководить я. — Закрывай глаза и постарайся максимально расслабиться. Думай или вспоминай о чём-то приятном. Море, пляж, рядом Марина…

Бард улыбнулся краешком губ, а я тем временем активировал браслет и положил правую ладонь на живот Высоцкого справа, в районе печени.

— Будешь чувствовать тепло, как тогда, у меня в процедурном кабинете — не обращай на это внимания, — добавил я.

Закрыл глаза, сосредотачиваясь. В принципе, я шёл проторенным путём, положительный опыт уже имелся. Другой вопрос, что закончилось всё далеко не так радужно. Хотелось верить, что на этот раз пациент сумеет справиться с психологическими проблемами, найдя смысл жизни в семье, детях (почему бы им с Влади не завести собственного), в творчестве, наконец!

Я не стало бубнить, что алкоголь — это зло, и прочую лабуду. Просто направил «паутинки» в печень, после чего мысленно дал команду активировать фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Своего рода аналог введения в организм дисульфирама, который блокирует активность ALDH — действие лекарства имитирует генетически предопределенную непереносимость алкоголя.

«Паутинки» знали своё дело, выполняя мою команду, я же в данный момент исполнял всего лишь роль аккумулятора. Чувствовал, как медленно, но верно расходуется моя энергия, однако каким-то внутренним чутьём понимал, что потрачу её не всю, что энергии во мне останется на порядок больше, нежели в тот раз, в Доме культуры села Куракино.

В какой-то момент я увидел, что «паутинки» стали меркнуть и вскоре окончательно исчезли. Дзинь! Повинуясь прозвучавшему в голове колокольчику, я убираю ладонь и открываю глаза.

— Как самочувствие? — спрашиваю

— Вроде бы нормально, — открывает глаза Высоцкий и смотрит на меня снизу вверх.

— Так и должно быть… Закрывай снова глаза и не шевелись, сейчас за наркозависимость примемся.

— Да не наркоман я…

— Давай, давай, не спорь, в любом случае хуже не будет.

И я снова, активируя браслет, кладу правую ладонь на лоб пациенту, и сдавливаю пальцами левой руки запястье правой. На этот раз воздействую на подкорку, перестраиваю её таким образом, чтобы приём наркотических средств не вызывал выброса гормона дофамина — главного в потоке ответственных за чувство удовольствия нейромедиаторов. Не знаю, как будет блокироватьяс выработка дофамина, но «паутинки» сами в курсе того, что нужно сделать, и снова я, активировав их, перехожу в статус наблюдателя. И вновь всё заканчивается с колокольчиком, мелодично прозвучавшего в моей голове.

Фух, хватило силёнок всё закончить. Ощущение, что протратился где-то на две трети.

Комната перед моими глазами покачнулась, после чего всё же приняла нормальное положение.

— Вот и всё, — произнёс я как можно более спокойным, умиротворённым тоном. — Можешь сесть. Как самочувствие?

— Да вроде бы ничего не изменилось, — пожал плечами Высоцкий, принимая сидячее положение.

— Поверь мне, изменилось, — устало улыбнулся я. — И сейчас я тебе это докажу.

Стараясь, чтобы походка была ровной и твёрдой, я дошёл до кухни, вынул из холодильника заранее приготовленную бутылку «Столичной», набулькал половину гранёного стакана, и принёс его застёгивающему рубашку Высоцкому.

— Пей. «Столичная», хорошая водка.

Тот с сомнением посмотрел на стакан.

— Я ж теперь вроде непьющий.

— Вот и проверим. Давай, смелее!

Он взял стакан, покосился на меня из-под низких бровей, выдохнул и… Рука остановилась на полпути.

— Слушай, у меня чё-то внутри какое-то неприятие к водке, чувствую, что, если выпью — меня вырвет.

— А так и будет, — довольно ухмыльнулся я. — И с наркотическими веществами та же история. То есть не вырвет, но удовольствия от их приёма не будешь испытывать никакого. Я и не советую тебе даже пробовать. Ладно, давай стакан.

Потом мы ещё посидели на кухне за чаем. Высоцкому было ужас как интересно, что же я такого с ним сделала, ведь даже никакого гипноза не было.

— Я же тебе говорил ещё в нашу первую беседу в больнице, что идёт воздействие на клетки печени, — терпеливо объяснял я. — Активируется фермент, который превращает этиловый спирт в альдегид. И твой мозг при виде водки автоматически отреагировал, послав сигнал в печень, чтобы та готовилась противостоять вторжению алкоголя.

Тот сидел напротив меня за кухонным столом, качал головой и бормотал:

— Вот оно как… Вот она как жизнь-то повернулась.

Потом вдруг вскинулся, улыбнулся:

— А ведь Маринка и не знает, на что я подписался. То-то удивится, как увидит, что я пить бросил.

— Сначала удивится, потом обрадуется, — добавил я, чувствуя, как веки понемногу начинают склеиваться сами по себе.

Заметил это и недавний пациент.

— О-о-о, — протянул он, — да я смотрю, моё лечение не прошло бесследно. Давай-ка ты, братец, отправляйся на боковую. А я тоже домой двину. Надеюсь, мерседесовский значок с моей «ласточки» местная шпана ещё не открутила.

Не успел я закрыть дверь за Высоцким, как раздался телефонный звонок. Недоумевая, кто бы это мог быть, я поднял трубку.

— Алло, слушаю вас.

— Это квартира Арсения Ильича Коренева? — разделался в трубке деликатный и отдалённо знакомый голос.

— Он самый, а с кем имею честь?

— Это актёр «Театра сатиры» Андрей Миронов.

Пауза, словно бы звонивший ожидал от меня какой-то реакции. Я кашлянул:

— Очень приятно, Андрей Александрович. Что вас заставило позвонить мне в столь поздний час? Наверняка проблемы со здоровьем?

— Угадали, — вздохнул Миронов. — Только проблемы у моего отца.

[1] Кригсмари́не — официальное наименование военно-морских сил нацистской Германии.