Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая

Глава 7

Прошло меньше недели с момента моей встречи с Шумским, и меня вдруг пригласили в Минздрав РСФСР. К заместителю министра Василию Николаевичу Егорову, к 9 часам утра. Пришлось отпрашиваться на первую половину дня.

Минздрав находился в Рахмановском переулке, а это от моего дома четверть часа неспешным шагом. Ещё и погода была приятной, так что я решил с утречка прогуляться. При этом по пути не переставая гадать, по какому поводу меня приглашает сам замминистра. Догадки были, конечно, но вдруг повод был совсем другим? Ничего нельзя было исключать. Потому я и прихватил с собой пару бутылочек с «живой водой».

В приёмной пришлось просидеть около получаса, дожидаясь, пока у Егорова закончится летучка. Глядя, как из кабинета выходят отдувавшиеся, словно бы получившие нагоняй ответственные товарищи, я немного напрягся. Как оказалось, не зря.

Замминистра оказался грузным мужчиной под полтинник.

— Проходите, Арсений Ильич, устраивайтесь поудобнее. Можно в этом кресле у журнального столика. Разговор у нас с вами будет долгим.

Я устроился в кресле и вопросительно посмотрел на зама, который занял соседнее кресло.

— Тут вот какая штука получается, — начал Егоров задумчиво. — Не знаем, как нам с этим поступить. Вот смотрите.

Он показал на стопку писем, лежащих передо мной на журнальном столе.

— Это все жалобы на вас. Суть их в незаконном методе лечения, отсутствия видимых изменений в самочувствии пациента и прочее в таком ключе.

Я взял одно из писем, развернул. Какая-то пенсионерка Иванова писала, что съездила в Троице-Сергиеву Лавру, где, по слухам, в один из колодцев при самом Патриархе залили заряженную каким-то московским врачом воду, и теперь, попив из колодца, можно было излечиться от всех болезней. Однако, испив воды, пенсионерка, наоборот, почувствовала себя хуже. Даже пришлось вызывать «скорую», и она три дня пролежала в больнице под капельницей из-за непонятного отравления. Думается ей, что это виновата та самая вода.

В другом письме уже какой-то аноним писал, что недавно лежал в ЦРБ Собинки, где его поили якобы целебной водой, и он вроде бы в первый день почувствовал себя лучше, но затем состояние стало заметно ухудшаться, и в больнице он пролежал даже дольше, чем обычно лежат при его заболевании.

— Что за чушь⁈ — возмутился я. — Кто все эти люди? Вам и главврач Собинской ЦРБ подтвердит, что все, кто ни принимал мою воду, отмечал лишь улучшение самочувствия, и впоследствии никакого ухудшения не наступало. Это просто происки каких-то недоброжелателей или завистников. Да ещё и анонимы! Вода заряжена мною лично положительными частицами. Я её называю «живой водой». Есть ещё «мёртвая», она используется реже, так как применяется для уничтожения разного рода гнойных бактерий типа золотистого стафилококка.

— Не спешите, Арсений Ильич. Видите вон тот мешок у шкафа? — он показал на мешок из плотной бумаги высотой около полутора метров. — Это, Арсений Ильич, письма с благодарностями от пациентов и их родственников. Чаще всего пишут, что ваши… гм… методы помогли победить практически неизлечимые болезни. Мы проверили. Всё оказалось действительно так или близко к истине. Вот и ответьте мне, дорогой товарищ Коренев, что с вами делать?

Первое, что мне приходит в голову — это сказать: «Понять и простить». Но это было на грани хамства, пусть даже фраза собеседник и не видел этот скетч с Галустяном в роли Бородача из моего прошлого-будущего. Поэтому я просто молча пожал плечами.

— Понимаете, если бы не этот мешок, то реакция была бы однозначной. Запретили бы и всё. Поверьте, у нас есть для этого все возможности. Но наличие такого количества положительных отзывов заставляет нас как минимум разобраться в этом вопросе.

Ну да, письма, оно, конечно хорошо, а наличие тестя с совсем уж нехилыми погонами и должностью в МВД ещё лучше.

— И вы знаете, Арсений Ильич, — продолжает замминистра, — вот лично я не особо доверяю таким методам. Тут скорее психологический фактор…

Тут я замечаю, что лицо Егорова наливается нездоровой краснотой.

— Что с вами, Василий Николаевич?

— А, пустяки, — морщится он, — давление, видимо, подскочило. С утра ещё голова тяжёлая была.

— Вот и хорошо, — улыбаюсь я в ответ на его непонимающий взгляд. — В том смысле, что хорошего в гипертонии, конечно, мало, но есть вариант прямо сейчас проверить, как оно всё работает.

С этими словами я открыл свой «дипломат», достал бутылочку с «живой водой», налил в стоявший рядом с графином стакан.

— Пейте.

— Что?

— Я говорю, пейте. Это та самая вода. Заряженная. Она поможет вам нормализовать давление и немного привести в порядок сердечно-сосудистую систему.

Тот с опаской обхватил стакан чуть дрожащими пальцами, посмотрел на меня, снова на стакан, поднёс его ко рту и медленно выпил. Поставил стакан на стол, вытер влажные губы тыльной стороной ладони.

— Давайте подождём минуту-другую, — предложил я, хотя уже было заметно, что краснота отлила от лица замминистра.

Прошло около минуты, в течение которой внешний вид Егорова явно пришёл в норму. Во всяком случае, он выглядел не хуже, чем до моего появления в этом кабинете.

— Ну как? — поинтересовался я, демонстративно бросая взгляд на часы.

— Хм, не могу не признать, что чувствую себя значительно лучше. Даже без тонометра могу сказать, что давление нормализовалось до привычных значений. 130/90 для меня обычные цифры.

— Я и не сомневался в успехе, — ответил я ему скромной улыбкой.

— Что же, выходит, вода и впрямь обладает лечебным эффектом?

— Знаете что… Трофимов сейчас у себя?

— Министр? Владимир Васильевич?

— Он самый. У меня с собой ещё одна бутылочка. Я хочу, чтобы он тоже при нас с вами выпил этой воды и поделился ощущениями. Это ведь не займёт много времени?

— Должен быть у себя. Но не знаю, сможет ли он нас принять…

— Но всё же давайте попытаемся.

Егоров поднял трубку телефона, на дисководе набрал три цифры.

— Елена Григорьевна, приветствую! Егоров беспокоит. Трофимов у себя?.. Свободен?.. А спросите пожалуйста, сможет ли он принять меня и ещё одного моего посетителя, всё займёт буквально несколько минут… Спасибо!

Он положил трубку, и поднял её с затрезвонившего телефона буквально минуту спустя. Выслушал, положил трубку, посмотрел на меня.

— Идёмте. Обещал для нас сделать исключение.

Министр здравоохранения РСФСР сидел этажом выше. Вошли в приёмную, на стульях вдоль стен сидели посетители. Один из них узнал Егорова, поздоровался, замминистра в ответ даже пожал ему руку.

— Проходите, Василий Николаевич, — кивнула ему секретарша, наверное, та самая Елена Григорьевна.

В спину нам кто-то негромко проговорился, мол, сколько же им тут ещё сидеть, если все будут без очереди ходить. Но чем закончилось, мы не слышали, так как уже переступили порог кабинета.

— Знакомь, Василий Николаевич, с твоим гостем, — сказал Трофимов, вставая из своего кресла и выходя к нам.

— А это тот самый Коренев. Помните, я говорил, что по поводу его воды к нам приходит много писем?

— Как же, как же, было такое… И вот вы тот самый Коренев, значит, и есть.

Мы пожали друг другу руки, после чего нам было предложено сесть на мягкие стулья для посетителей.

— И что с этой водой не так?

— Да получается, всё так, — вынужден был признать Егоров. — У меня тут по ходу разговора давление подскочило, а он мне из бутылочки воды налил в стакан, говорит, мол, пейте. Ну я и выпил. Так что вы думаете? Минуты не прошло — давление нормализовалось. Чудо, да и только!

— У меня с собой ещё одна бутылочка есть, — встрял я, прежде чем хозяин кабинета как-то отреагировал. — Вижу, у вас в данный момент особых проблем нет, но, выпив эту воду, вы всё равно почувствуете прилив сил.

Дальше повторилась та же история, что и этажом ниже каких-то десять минут назад. И эффект был аналогичным, пусть и не таким ярким, поскольку Трофимов и впрямь до нашего визита выглядел вполне работоспособным. Но были отмечены, как я и предупреждал, улучшение самочувствие, прилив бодрости и ясность ума.

— Да-а, водичка-то и впрямь непростая, — покосился на меня министр. — А что там с апробацией?

Я рассказал про больницу, про колодец при Лавре, про тех, кому помогала моя вода, включая Папанова.

— Собрана большая статистика по применению такой воды. Если не принимать во внимание те подмётные письма, что мне показал Василий Николаевич, то хуже никому не стало, все без исключения, кто доказано пил конкретно воду, а не просто черпал её из колодца, отмечали улучшение самочувствия. Если хотите, можно провести дополнительные исследования.

В долгий ящик эти самые исследования откладывать не стали. По указанию из Министерства в моей больнице две палаты были выделены специально для экспериментальных групп. Все больные — с разными диагнозами и разной степени тяжести. Под моим контролем каждый получил по стакану воды, после чего все как один отметили кто некоторое, а кто и значительное улучшение самочувствие. Я сказал, что пока воду больше давать не нужно, будем наблюдать, как долго длится эффект от одного стакана.

Когда меня три недели спустя снова пригласили в кабинет Министра, то пришлось услышать две новости. Первая — что вода обладает повышенным содержанием положительно заряженных ионов серебра, а результаты исследований признаны положительными. И второе: принято решение «обкатать» мою воду на спортсменах, школьниках и даже космонавтах.

— Если Родине нужно — сделаем, — постарался я придать своему голосу серьёзное выражение.

Ну а что, я как патриот своей станы и советского спорта в частности разве мог отказаться? В легкоатлетический манеж «Спартак» в Сокольниках мы приехали вместе с председателем Комитета по физической культуре и спорта СССР Сергеем Павловичем Павловым. Начали с прыгуна тройным, 3-кратного олимпийского чемпиона Виктора Санеева. Московская Олимпиады должна была стать для него финальным аккордом. И я помню, перед глазами стояла картинка телетрансляции, как Санеев в последней попытке прыгает дальше всех. Но судья поднимает вверх красный флажок — заступ. Причём даже на фотоповторе непонятно, был заступ или нет. В итоге обидное второе место, слабым утешением стал тот факт, что золотую медаль взял другой советский прыгун, кажется, из Эстонии.

У Санеева заранее измерили физические параметры и сделали клинические анализы до приема воды. После этого Виктор не спеша размялся, выпил стакан заряженной воды, при этом не догадываясь, что она заряженная, но отметив, что почему-то почувствовав себя бодрее, и приступил к прыжкам. Мировой рекорд в это время составлял 17, 89, и принадлежал какому-то бразильцу, многослойные имя и фамилию которого я тут же забыл. А перед ним рекордом владел как раз Санеев. И его мечтой было не только выиграть домашние Игры, но и установить на прощание мировой рекорд.

На мой непредвзятый взгляд, с моей помощью эта мечта обретала вполне реальные очертания.

Ну что сказать… С первой же попытки Санеев сантиметр в сантиметр повторяет действующий мировой рекорд. Вторая чуть хуже, а с третьей прыгает на 18,01! На попутный ветер успех списать было нельзя, в манеже, как нетрудно догадаться, никакого ветра не было, даже сквозняков.

Санеев рвался ещё прыгать, но его отправили на повторную сдачу анализов и прочие замеры. Ни в крови, ни в моче никаких запрещённых химических веществ не обнаружено. Разве что витамины, которые пьют все спортсмены.

Самое интересное, что неделю спустя Санеев на пару сантиметров обновил свой же (пока неофициальный) мировой рекорд. А мы тем временем успели заглянуть в боксёрский зал. На этот раз не к чемпиону какому-нибудь, а к простому перворазряднику. Также производятся замеры перед тем, как дать выпить «живой воды». При этом спортсмен, как и до этого Санеев, не имел ни малейшего понятия, что за жидкость употребил. И после этого сразу тренировка и спарринг. Уже на разминке тренер отмечает улучшение в «физике» своего подопечного, а в спарринге тот встаёт против КМС и оказывается не только выносливее, но и быстрее и точнее. КМС выглядит побитой собакой.

— Вы чего Семёнову выпить-то дали? — спрашивает тренер после спарринга с заговорщицким видом. — Что это за новый витаминный комплекс? Ну не бывает такого от витаминов!

— А теперь будет, — отвечает ему главный врач сборной. — Вы, Григорий Борисович, сильно-то не распространяйтесь. Мы ещё вашего Семёнова будет на анализы периодически дёргать, пусть тоже особо не треплется.

Была ещё парочка выездов к спортсменам — к баскетболистам и бегунье. Первый стал класть мячи в корзину с любой дистанции, вызывая оторопь даже у самого себя. Бегунья на средние дистанции показала результаты, близкие к мировым рекордам.

В первых числах ноября у меня состоялся разговор с Павловым. Тот выглядел немного растерянным.

— И что нам делать? — спросил о словно бы самого себя. — Результаты применения воды потрясающие. И это не допинг, наши спортивные медики доказали, что это простая вода, но с повышенных содержанием каких-то заряженных частиц. То есть, получается, мы спокойно можем давать её пить всем нашим олимпийцам, а они начнут на Играх брать золото за золотом… Представляет, как это будет выглядеть со стороны?

— Да уж, — согласился я, — у многих возникнут вопросы. Доказать что-то, пожалуй, не смогут, но вдруг кто-то из тех, кто в теме, проболтается? В спорте нужно побеждать благодаря трудолюбию, литрам пота, пролитым на тренировках, а не благодаря выпитому перед стартом стакану воды. Ну… вы думайте. Так-то я вам не советчик, обсудите этот вопрос на высшем уровне. Как поёт Владимир Семёнович, жираф большой, ему видней.

— Кто, кто? — заморгал Павлов.

— Высоцкий, — со вздохом пояснил я.

И сам подумал, что, если наши в Афганистан не войдут (а мне очень хотелось в это верить), то и бойкота Олимпиады не будет, а значит — приедет сильная американская сборная, и «умыть» их на домашних Играх — самое милое дело. Да и с кубинцами в боксе разобраться хорошо бы, а то считай всё золото игр увезут парни с Острова Свободы. Правда, душу будет глодать чувство, что сделано это нечестно… Ладно, пусть Павлов и прочие члены ЦК решают, на то они и начальники.

Оставив главу Спорткомитета разбираться со своими переживаниями, я попал пред очи Министра просвещения РСФСР Александра Ивановича Данилова. Итогом нашего разговора стало посещение мною одной из московских школ. Отпрашиваться с работы не пришлось, так как я как раз отдежурил сутки. В школе меня ждали здесь не только директор с завучем, но и сам министр просвещения. По моему предложению взяли девочку, которая не успевала по математике, и мальчика, которому английский языке давался с огромным трудом. Ребятам сказали, то они выпьют витаминизированный напиток, в который я для пущей убедительности добавил несколько капель лимонного сока, надеясь, что они не повлияют на эффективность препарата.

Результаты если и не шокировали в хорошем смысле этого слова, то в любом случае мои ожидания оправдались. Оба «добровольца» продемонстрировали улучшение когнитивных функций, и показали себя на уровне вполне успевающего ученика. А дальше, я так думаю, мои «нанороботы» продолжат свою работу, и эти двое постепенно, если лениться не будут, заметно повысят свою успеваемость.

Минуло три дня, и в воскресенье я отправился в Звёздный городок, в Центр подготовки космонавтов. Отправился в путь своим ходом, на «Жигулях». По Щёлковскому шоссе до Чкаловского, после переезда через полкилометра поворот направо до Звёздного городка. На КПП предъявил пропуск на себя и транспортное средство.

Проводили к Центру Подготовки, где пришлось миновать ещё одну проходную с проверкой. Меня тут уже ждали местные эскулапы. Вскоре я поил своей водой одного из членов отряда космонавтов — Юрия Малышева, которому в следующем году предстояло отправляться на орбиту[1]. С кандидата предварительно сняли все показатели, после чего, употребившего заряженную воду, испытуемого поместили в центрифугу.

После центрифуги Малышев, как и следовало ожидать, слегка не в себе, однако, учитывая полученную нагрузку, врачи приходят к выводу, что показатели превышают обычные на порядок, хоть снова потенциального космонавта в центрифугу сажай.

Так просто мы не уехали. Узнали, что я автор популярных песен, попросили задержаться и спеть для общества. Тем более что гитара у них имелась, и вполне неплохая, гэдээровская акустика. Я не стал ломаться, перед тремя десятками членов отряда, врачей и руководящего состава исполнил пару вещей. А затем словно чёрт меня дёрнул, взял и спел «Траву у дома». Ту самую, с которой «Земляне» в моём прошлом фурор произвели. Ну и тут фурор был обеспечен. Пришлось на бис исполнять, после чего меня повели в местную столовую. Начальник «Звездного городка» Георгий Тимофеевич Береговой, который тоже присутствовал на концерте, по такому поводу небольшой банкет закатил. Но от спиртного я решительно отказался, поскольку мне ещё предстояло ехать обратно за рулём свое «ласточки». В итоге в дорогу в качестве небольшой компенсации мне выдали три бутылки выдержанного армянского коньяка.

Я сидел на заднем сиденье 24-й «Волги» и смотрел на проплывающий мимо пейзаж. Именно проплывающий, так как ехали мы со скоростью не более 70 км/ч. Хотя дорожное покрытие позволяло набрать и бо́льшую скорость, всё-таки Рублёво-Успенское шоссе вело в сторону посёлка Заречье, где находилась дача генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Это и была, собственно говоря, конечная точка нашего маршрута, находящаяся между Троекуровским кладбищем и деревней Сколково, где никаким инновационным центром ещё и не пахло. В общем, ближнее Подмосковье.

На календаре 25-е ноября, воскресенье, а три дня назад я снова встречался с Шумским.

— В это воскресенье Брежнев ждёт вас у себя на даче, — огорошил он меня с порога. — Все запланированные дела, если были — откладываются на потом. В 8 утра к вашему подъезду подъедет чёрная «Волга», номер…

Дальше последовал инструктаж, хотя я и так прекрасно помнил, что нужно лить в уши генсеку. Спросил насчёт прослушки, полковник заверил, что она имеется, но свои люди её в здании ещё с вечера отключат.

Поскольку дел у меня на это воскресенье не имелось, разве что планировал покорпеть над последними штрихами к кандидатской, то и поехал без проблем. И даже Рите не пришлось врать, так и сказал, что еду лечить Брежнева. Конечно же, умолчав о том, что мне ещё предписано воздействовать на мозг генсека ментально.

— Самого Брежнева лечить будешь, — не верила жена. — Это, Сенечка, уже выше некуда. После этого — а я уверена, что у тебя всё получится — тебе должны сразу докторскую дать!

Я бы не отказался, ей-богу, от халявной докторской. Но в условиях нашего сотрудничества с куратором такого пункта не было. Думаю, покровительство полковника КГБ (а иже с ним ещё кто-нибудь, небось и генерал затесался), и без того вполне достаточная награда.

Рублёво-Успенское шоссе в эти годы мало напоминало то, каким оно в моей истории стало в 90-е. Нет ещё особняков, больше смахивающих на небольшие дворцы. Обычное затрапезное Подмосковье с редкими домишками вдоль трассы, преимущественно деревянными за покосившимися заборами или вообще без оных. Грусть навевал и пейзаж: грязь вперемешку с таявшим снегом, который выпал этой ночью, а свинцовые облака намекали на очередной снегопад. А может, и на дождь, так как за бортом была плюсовая температура.

В машине я, водитель и сопровождающий, которого я первый раз видел. Представился, когда я садился в «Волгу», Геннадием Юрьевичем. Был он в штатском, как и водитель, однако от обоих буквально несло погонами. Понятно, не войсковыми, а гэбэшными.

По пути Геннадий Юрьевич меня кратко проинструктировал, как себя вести по прибытии на дачу Брежнева.

— Когда мы приедем, нас выйдет встречать начальник охраны генерального секретаря товарищ Рябенко. Сдам вас ему с рук на руки. Дальше уже будете выполнять его указания, а я вернусь в машину и буду ждать, когда вы освободитесь. Запомните — никакой самодеятельности! Действовать только согласно предварительно оговорённому с товарищем Шумским плану.

Я и не собирался проявлять самодеятельность, не мальчик всё-таки.

— Почти приехали, — объявил немногословный водитель, сворачивая с трассы под указателем «Заречье».

Сначала тянулись обычные деревенские дома, но при этом асфальт под колёсами был такой ровный, что, поставь на капот стакан с водой — не прольётся. А потом мы свернули на такое заасфальтированное ответвление, и вскоре остановились перед шлагбаумом, возле которого стоял солдатик внутренних войск, на ремне с шеи свисал АК-74. Из кирпичной будки вышел капитан, тщательно проверил наши документы и сопроводительную бумагу, после чего мы получили разрешение на проезд дальше.

Впереди нас ждал второй, уже более солидный блокпост, а документы проверял хмурый майор, причём ещё тщательнее капитана. Ко всему прочему каждого из нас, словно запоминая, внимательно рассмотрел в лицо.

— Машина с водителем остаётся здесь, — он показал на небольшой асфальтовый пятачок-парковку, — а вы вдвоём проходите, вас встретят.

— Идёмте, — сказал мне Геннадий Дача генсека выглядела скромно. Я ожидал увидеть что-то более солидное, нежели двухэтажное деревянное здание. Жаль, не попали сюда летом, когда вокруг зелень. Сейчас выложенные камнем аллеи вились между голых деревьев и кустарников.

Из дома навстречу нам вышел седой, но крепкий мужчина, и остался стоять у входа. Пока к нему шли, он внимательно прощупал меня взглядом, отчего я почувствовал себя словно раздетым донага.

— Это и есть Александр Яковлевич Рябенко, — не поворачивая головы, тихо сказал Геннадий Юрьевич.

Мы подошли, Рябенко и мой сопровождающий обменялись рукопожатиями, после небольшой паузы начальник охраны генсека пожал руку и мне. Крепко пожал, чувствовалось, что ещё крепок старик Розенбом[2].

— Я буду ждать в машине, теперь Арсений Ильич в вашем распоряжении, — сказал Геннадий Юрьевич и откланялся.

Проводив его взглядом, Рябенко посмотрел на меня:

— Что ж, молодой человек, следуйте за мной.

Мы вошли в дом. Сюда откуда-то доносились аппетитные запахи.

— Это Виктория Петровна сырники жарит на кухне, — словно прочитав мои мысли, пояснил Рябенко. — они у неё изумительные получаются. Вот гостевые тапочки, выбирайте, которые вам подойдут.

Переобувшись, я был препровождён в зал. Навстречу нам из-за стола поднялся мужчина средних лет в белом халате.

— Знакомьтесь, Михаил Титович Косарев — личный врач Леонида Ильича. А это тот самый Арсений Ильич Коренев, о котором вам говорили, — представил нас друг другу Рябенко.

Мы обменялись рукопожатием, после чего начальник охраны попросил меня открыть портфель и показать, что внутри. В портфеле у меня были набор игл, плюс пузырёк со спиртом и рулончик ваты. А также фляга с «живой водой». Для себя, поскольку Шумский сказал, что ещё не время. Александр Яковлевич отвинтил крышечку, понюхал, подозрительно посмотрел на меня.

— Это вода, — сказал я с самым невинным видом. — Можете отхлебнуть и удостовериться в этом лично.

Тот отхлёбывать не стал (и славно, мне больше останется), закрутил крышечку и вернул фляжку в «дипломат». Похоже, слухи о моей заряженной воде сюда ещё не дошли.

— Леонид Ильич у себя в кабинете, сейчас я ему доложу о вашем прибытии. А пока Михаил Титович, как вы и просили, предоставит вам возможность ознакомиться с выпиской из медицинской карточки.

Косарев сунул мне в руки прямоугольник из нескольких листочков, а сам вошёл в кабинет. Не успел я дочитать первую страничку, как Рябенко снова появился в зале, кивнул мне:

— Леонид Ильич сейчас выйдет.

И тут же снова открылась дверь кабинета, и в зал вышел Брежнев, одетый в адидасовский костюм. Слева на груди красовалась символика будущей московской Олимпиады — силуэт будто бы московской высотки в виде беговых дорожек с олимпийскими кольцами в основании и пятиконечной звездой на вершине. На ногах — тёплые носки и тапочки без задников. Посмотрел сквозь линзы очков в тонкой оправе на меня, потом на Рябенко.

— А ты не говорил мне, Саша, что врач такой молодой, — прошамкал он и перевёл взгляд на меня. — Ну здравствуй!

Протянул мне руку, я осторожно её пожал, дабы случайно не сломать какую-нибудь из старых, потерявших былую крепость косточек. От Брежнева пахло табаком. Что ж, несмотря на запрет врачей, продолжает баловаться любимыми сигаретами «Новость». Правда, как я читал на каком-то сайте, специально для генсека набивали их отборным табаком «Вирджиния», так что даже мне, некурящему, этот запах нравился[3].

— Тебя как звать?

— Арсений, а отчество, как у вас — Ильич, но можно и без отчества, — сказал я, будучи уверенным, что мои данные Брежневу представили, и либо он их реально забыл, либо специально делает вид, что не знает, как меня зовут.

— Очень приятно, Арсений… Ну ты как меня лечить собираешься? Мне вон Миша, — он кивнул на Косарева, — говорил, ты в людей иголки втыкаешь?

— Не без этого, — улыбнулся я. — Но это совсем не больно.

— А ты думал, я испугался? — хохотнул генсек, демонтируя вставные зубы. — И не такое приходилось терпеть. Помню, в апреле 43-го на сейнере переправлялись на берег Цемесской бухты. И тут наткнулись ан мину… От взрыва меня так подбросило, что я улетел в воду. Хорошо, что плавать умел, не утонул в ледяной воде. Меня потом спиртом отпаивали.

Его взгляд устремился сквозь меня, в прошлое.

— А как-то меня интуиция выручили. И не только меня, — продолжил он, по-прежнему глядя сквозь меня. — Когда я на Малой земле проводил партактив на открытом воздухе, в середине доклада сзади и спереди от нас упали снаряды. Третий снаряд, как говорили на фронте, был наш. Вот тут я и отдал приказ: «Встать! Влево к лощине триста метров бегом — марш!». Как оказалось, интуиция меня не подвела политрука. Третий снаряд и в самом деле взорвался там, где минуту назад находились люди.

В этот момент в зал тихо вошла пожилая женщина с собранными на затылке в пучок седоватыми волосами и в переднике.

— Здравствуйте! — поздоровалась она со мной, вытирая руки полотенцем. — А у меня сырники готовы, можно под чай отведать.

— Что, может и правда почаёвничаем? — предложил Леонид Ильич, обращаясь сразу и ко мне, и к Рябенко.

— А я бы лучше сначала провёл сеанс, — сказал я. — Как говорится, сделал дело — гуляй смело.

— И то верно, Леонид Ильич, пусть уж поработает с вами, а потом и сырников под чаёк отведаем, — неожиданно поддержал меня Рябенко и добавил. — Арсения тоже угостим.

Брежнев пошамкал губами, потом вяло махнул рукой:

— Ладно, говорите, что делать надо.

Александр Яковлевич вопросительно посмотрел на меня. Что ж, настало время брать вожжи в свои руки.

— Где мы можем уединиться? — спросил я. — В кабинете есть диван или тахта?

— Есть диван, из натуральной кожи, я на нём, случается, прилягу после обеда отдохнуть — да и засну.

— Прекрасно, может, и во время сеанса поспите… Кстати, простынка есть какая-нибудь? Подложить не мешало бы.

— Я, конечно же, могу присутствовать? — спросил Косарев.

— Простите, но мне для качественной работы потребуется полная уединённость с пациентом. Да и Леонид Ильич может ощущать дискомфорт от присутствия третьих лиц. Мы этот вопрос уже обсуждали с… с человеком Геннадия Юрьевича, мои пожелания должны были передать товарищу Рябенко.

Михаил Титович поглядел на начальника охраны генсека, тот пожал плечами и развёл руками, мол, так и есть.

Вскоре первое лицо государства лежало на диване, животом на простыне, а я протирал его спину смоченным в спирте тампоном. Затем протёр так же каждую иглу, и только после этого стал ввинчивать их одну за другой в довольно-таки толстую кожу генсека.

— Не больно? — поинтересовался я, ввинтив третью по счёту иглу.

— Нет, совсем не больно, — отозвался генсек. — Мне говорили, что результат может сразу проявиться. Это правда?

— Когда как, — уклончиво ответил я. — Я сейчас заодно энергетически воздействую на ваш организм, чтобы эффект был сильнее.

— Это как?

Брежнев попытался вывернуть шею, чтобы покоситься на меня, это удалось ему с трудом. А я вкратце рассказал о своей системе. Почему бы и нет, если ни Шумский, ни Геннадий Юрьевич не запрещали мне этого делать…

Леонид Ильич проникся. Покряхтел и выдал:

— Тогда давай, воздействуй. Может, получше себя почувствую, а то в последнее время какой-то развалиной себя ощущаю.

Тут я был с ним согласен. Одного взгляда на престарелого вождя было достаточно, чтобы понять — Брежневу осталось недолго. Если точнее, то три года ровно. А я должен был сделать так, чтобы он протянул как можно дольше, и при этом выглядел бодрым и полным сил. Да ещё и проникся теми идеями, что я должен вложить ему в голову.

— Честно скажу, — проскрипел генсек, — просил товарищей отпустить меня на заслуженный отдых, а они ни в какую. Мол, народ вас любит, замену вам найти будет трудно. И дальше в том же духе… Подхалимы.

— Это правда, любит вас народ. И я уж постараюсь сделать так, чтобы вы чувствовали себя бодрее и могли с этим самым народом как можно чаще встречаться.

— Надеюсь, это не пустая болтология, — буркнул Леонид Ильич, однако в его голосе я уловил проблеск надежды.

А помимо этого, подумал я, придётся и установку на новый политический курс в твой мозг внедрять, дорогой ты наш генеральный секретарь КПСС. Сегодня же и начнём, помолясь.

Сначала я всё же измерил давление. М-да, 160 на100. Великовато… Посмотрим, каким оно будет после сеанса.

Наконец иглы были установлены, и я приступил к диагностике. Выписке из медкарты я доверял, но уж лучше подстраховаться, выяснить лично, за что нужно браться в первую очередь. Как я и подозревал, сердце генсека было не такое уж и измочаленное. Главная проблема таилась в голове. Мозг Брежнева оказался сильно запущен, и с ним предстояло серьёзно повозиться.

Повозился так, что спина взмокла. А ещё ведь нужно было вводить Ильича в состояние транса. То есть запустить свои «паутинки» последовательно в некоторые части головного мозга пациента.

Первое — в переднюю часть поясной извилины. Проводившие исследования учёные Стэндфордского университета объясняли это тем, что человек по время сеанса полностью поглощен гипнозом и не беспокоится ни о чем другом. Во-вторых, они увидели активизацию связей между двумя другими областями мозга — дорсолатеральной префронтальной корой и островком Рейля. Этот участок позволяет мозгу контролировать процессы, происходящие в организме.

Наконец, исследовательская группа обнаружила уменьшенные связи между дорсолатеральной префронтальной корой и областью, в которую входят медиальная префронтальная и задняя часть поясной извилины. Вероятно, это говорит о разрыве между действиями и осведомленностью о них, говорят ученые. Именно это расхождение позволяет гипнотизируемому заниматься деятельностью, предложенной врачом или выбранной самостоятельно.

Кодируя забулдыгу из Куракино, я в его печени активировал фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Высокая концентрация ацетальдегида в крови вызывала неприятные симптомы, включая тошноту. «Паутинки» сами всё сделали, выполняя мою мысленную команду. Так же насчёт алкоголя поработал с печенью Высоцкого, а избавляя барда от наркозависимости, воздействовал уже на подкорку. И тот, насколько я знал, до сих пор держался, выглядел свежо, и активно как выступал с концертами, так и снимался в кино, ну и Любимов был доволен тем, что его актёр перестал прогуливать из-за запоев. Это мне сам Высоцкий сказал, когда мы последний раз общались с ним по телефону. Звал нас с Ритой на концерт, который в начале декабря пройдёт в актовом зале «Бауманки». Я обещал постараться вырваться.

Однако ж энергии придётся на всё про всё затратить немало. Даже с учётом того, что в последнее время процесс стал проходить для меня легче, опять же, вспоминая подросшую «скилловость». Потому и прихватил заряженную воду во фляге, надо будет самого себя немного в тонус вернуть.

Самочувствием Ильича занимался около получаса. Немного подлатал сердечно-сосудистую систему, потом поработал с мозгом. А дальше… Дальше ввёл его в состояние дремотного транса, и в течение нескольких минут негромко, но отчётливо наговаривал то, что мне диктовал самому Шумский во время нашей последней встречи. Плюс то, что сам считал нужным добавить в эту установку. Самодеятельность, за которую меня кураторы вряд ли бы погладили по голове, но обратного пути я не видел.

Повторял одни и те же короткие, доходчивые фразы, которые должны были намертво засесть в голове генсека, посеять, так сказать, зёрна сомнения в нынешнем курсе партии, выбрав тот, который, как я ему говорил негромко, но отчётливо, является единственно правильным, способным вывести страну из тупика.

Наконец всё закончилось. Вспотевший, словно после кросса в июльскую жару, я дрожащими руками убрал набор снятых ещё до внедрения в сознание реципиента игл в портфель, и сразу потянулся к фляжке. Только почувствовав себя немного лучше, дал команду генсеку просыпаться.

— Это я что, заснул? — удивлённо спросил тот, потягиваясь и зевая во все свои вставные зубы.

— Было такое, — улыбнулся я через силу. — Надеюсь, немного выспались?

— Ну как-то да, чувствую себя посвежее.

Он потянулся к своей адидасовской кофте, висевшей на спинке стула.

— А как в целом самочувствие?

— А? — он замер, просунув руку в правый рукав. — Самочувствие? Хм… Знаешь, Арсений, а ведь и правда ощущение такое, словно лет десять скинул.

Я про себя улыбнулся; такие признания, практически один в один, мне доводилось слышать уже неоднократно. Но впервые — от лидера государства, занимающего ⅙ часть земной суши. В смысле, государство, а не лидер, хотя габаритами Брежнев явно превосходил мифического Аполлона. Сбросить десять-пятнадцать кило ему явно не помешало бы.

— Давайте ещё раз смерим давление, — предложил я.

Снова закрепил на предплечье генсека манжету, несколько раз нажал на резиновую грушу, повышая давление в манжете. Отпустил, уставился в циферблат, где плясала стрелочка.

— Неплохо, — прокомментировал я. — 130 на 90. Голова не кружится?

— Есть немного.

— Это от того, что я сбил вам давление.

— Это что же, всё благодаря иголкам?

— Ну и энергетическому воздействию, — добавил я. — Ещё хотя бы парочку-троечку таких сеансов, и вы действительно почувствуете улучшение как физического, так и психоэмоционального состояния. Это я вам обещаю!

— Ну, если обещаешь… Только вот знаешь что, — посмотрел он на меня с прищуром. — Сейчас вот принял для себя твёрдое решение всё-таки ехать в рабочую поездку на поезде по Средней Азии. Казахстан, Киргизия, Узбекистан, Таджикистан, и напоследок Туркмения. Две недели в пути. Проведу встречи и с руководством республик, и с простыми заводчанами, хлопкоробами и бахчеводами… Я хотел изначально в начале сентября ехать, но врачи запретили. Они мне и самолётом летать из-за высокого давления не разрешают. Но после того, как ты мне давление полечил, думаю, нечего тянуть с поездкой. И я бы тебя с собой взял, чтобы ты мне каждый день своими иголками и этой… энергетикой лечил. Как, есть желание прокатиться?

— Немного неожиданно, Леонид Ильич… Так-то я бы с удовольствием, но у меня институт, аспирантура. Если бы декан с ректором меня отпустили…

— Отпустят, — самонадеянно заявил Ильич. — Кто у вас там ректор?

— Лакин, Капитон Михайлович.

— Нормальный мужик?

— Нормальный.

— Ну тогда договоримся.

Шумский — вернее, его начальство — поездку с Брежневым одобрил. Уже после того, как по заданию Леонида Ильича Лакину позвонил кто-то из помощников генсека, и Капитон Михайлович не посмел отказать в этой просьбе. Более того, пригласил меня к себе в кабинет, и высказался в том духе, какая это честь для института, и чтобы я не посрамил альма-матер. Правда, в каком плане не посрамил — не уточнил. Видимо, и сам толком не понимал, что за миссия на меня будет возложена.

Рита… Жена восприняла мою поездку адекватно, она вообще была девушка понятливая. Я пообещал ей, паче будет такая возможность, привезти из Средней Азии местных сувениров. Какой-нибудь расписной чапан с тюбетейкой.

Как бы там ни было, 3 декабря в 8 утра я садился в литерный поезд на Правительственном вокзале, находящемся неподалёку от станции «Проспект Мира». Официальное название — «Вагонный участок центрального направления». Два электровоза ЧС — один спереди, другой сзади. В одном из вагонов, бронированном, будут ехать Брежнев с охраной, врачом и личным поваром (там же и кухня). Снаружи этот вагон вроде бы ничем не отличался от тысяч своих собратьев. Но я приметил, что колесные тележки вместо обычных двух осей имели три. Ну это понятно, бронированный вагон весит гораздо больше обычного[4].

Один вагон был рестораном, а в оставшихся трёх разместились остальные члены делегации. Меня определили в купе на двоих, моим соседом оказался некто, представившийся Игорем Валентиновичем Полесских из организационного отдела ЦК КПСС. Тихий, немногословный, с расспросами не лез, сразу же достал папку с бумагами, водрузил на нос очки с более мощными линзами, а в более изящной оправе убрал в очешник, и принялся внимательно изучать документы, делая пометки на полях или прямо в тексте.

Я всё больше смотрел в окно, на проплывающий мимо московский пейзаж, а затем и подмосковный. Вспоминал свои два последних сеанса с Брежневым. Так же понемногу улучшал его самочувствие и продолжал не спеша вдалбливать идею политического и экономического переустройства. Перед каждым сеансом встречался с Шумским и получал подробный инструктаж. В этой поездке мне предстояло закончить начатое на даче в Заречье и продолженное на квартире генсека на Кутузовском проспекте-26.

Подпитав себя воспоминаниями, взялся читать «Насморк» Станислава Лема. Издан в Польше в 1976-м, а в прошлом году переведён на русский язык. Вот этот экземпляр я и урвал, причём без всякого блата, совершенно случайно заглянув в книжный магазин на Мира. В прошлой жизни прочитать не довелось, я даже не знал о существовании такой книги, и в нынешней своей ипостаси я с радостью решил восполнить этот пробел.

Роман рассказывал о недалёком будущем, где Европа пытается найти противоядие от постоянных актов террора, за которыми стоят феминистские и иные политические движения. Главным героем прописан американский астронавт, привлеченный к расследованию серии загадочных смертей в Неаполе. Что там дальше будет — выяснить не успел, пришло время идти обедать.

Причём кормили тут по сменам, нас заранее предупредили, во сколько нам следует занять с Полесских свой столик №6 на двоих. Это был не ресторан, а скорее столовая самообслуживания, так как мы толкали по направляющим подносы, на которые ставили тарелки со снедью. Правда, качество блюд мне показалось не хуже ресторанного, и всё — бесплатно. Супы наливали из больших кастрюль, на выбор сегодня предлагались три первых блюда. Я выбрал классическую мясную солянку. Это где ещё тонкая долька лимона плавает. И пахло так, что у меня, ещё перед выходом из дома хорошо подкрепившегося, сразу же началось бурное выделение желудочного сока.

Мой сосед взял суп с фрикадельками. Салат он выбрал «Витаминный», а я «Мясной». На второе я взял картофельное пюре со шницелем, Полесских — тушёную капусту с грибами. На третье — по компоту и паре пирожков. Я с капустой и яйцом, сосед — с картофелем.

Пока расправлялись с салатом, Игорь Валентинович неожиданно спросил:

— Простите, я видел, вы читали Лема. А что это за роман такой — «Насморк». Название очень уж интригующее.

— Лема? — переспросил я. — Ну да, читаю, вот сегодня и начал. Судя по аннотации, это философско-детективный роман. Впрочем, у Лема все книги с уклоном в философию. Как у наших братьев Стругацких.

— Вот за это я и люблю творчество как его, так и наших писателей! У меня дома все книги есть и Стругацких и Лема, из тех, что с польского на русский переведены. А вот этот роман каким-то образом прошёл мимо.

— Самому случайно достался. Иногда заглядываю в книжный на Арбате в поисках новинок, и увидел этот «Насморк». Не смог пройти мимо.

— Ох, не знаю, получится ли по возвращении там найти этот роман, — вздохнул сосед.

— Так я его прочитаю за пару дней, и вам отдам, читайте на здоровье.

— Правда? — глаза Полесских за стёклами изящных очков, которые он снова надел перед походом в ресторан, восторженно блеснули. — Я был бы вам весьма признателен.

— Да не стоит, — великодушно отмахнулся я.

Как выяснилось по ходу обеда, Полесских оказался большим книголюбом, а литературные предпочтения отдавал военной прозе и научной фантастике. Так что нам нашлось о чём поговорить за обедом. По возвращении в купе Игорь Валентинович снова принялся перебирать бумаги. Пояснил, что рецензирует речь Брежнева на грядущем выступлении перед работниками Алма-Атинского хлопчатобумажного комбината, вносит окончательные правки. Теперь сам Леонид Ильич должен её прочитать и утвердить.

— Тут у меня ещё куча речей для Генерального секретаря, — вздохнул сосед и похлопал рукой по портфелю. — А вы, если не секрет, с какой миссией отправились в это турне?

— Скажем так, работать с организмом Леонида Ильича.

— Вот оно что… А вроде как с генеральным секретарём поехал Михаил Косарев, его лечащий врач.

— Одна голова, как говорится, хорошо, а две — ещё лучше, — отшутился я.

К вечеру миновали Тольятти,

А во время ужина к нашему столику подошёл немолодой мужчина и попросил меня в 19 часов ровно быть в вагоне Брежнева, вместе с моим набором игл.

— Медведев, Владимир Тимофеевич, личный охранник Леонида Ильича, — негромко прокомментировал Полесских, когда незнакомец покинул вагон-ресторан.

Про Медведева я читал в интернет-источниках в той жизни, а вот теперь и лично его увидел.

— А про какие иглы он говорил, простите за любопытство? — так же негромко поинтересовался Игорь Валентинович.

Я вкратце объяснил схему действия иглорефлексотерапии, что вызвало у собеседника неподдельный интерес.

— И что, действительно помогает? От любых болезней?

— Ну-у, я бы не сказал, что от любых, но от многих точно. Вот вас ведь наверняка что-то беспокоит, верно?

— Хм, ну, есть такое…

— И что больше всего?

— Пожалуй, гастрит. Видели, наверное, что сегодня я на обед и ужин выбирал диетические блюда.

— Ну так я вас от него к концу нашей поездки избавлю.

— Да ладно… — неверяще мотнул головой Полесских.

— Обещаю!

Пять минут спустя я после тщательного досмотра был допущен в бронированный вагон Генерального секретаря ЦК КПСС. Первое помещение, которое я увидел, оказавшись внутри — это кухня. Дальше — купе для сопровождающих, откуда вышел Косарев. Вежливо поздоровался, но в глазах по-прежнему то же самое немного ревнивое выражение, что появилось во время нашей первой встречи.

Толщина дверей-переборок впечатляла, такие точно спасут от взрыва гранаты как минимум. Далее мы миновали холл для переговоров. Помню интернетовское фото, на котором за этим столом сидели Брежнев и Джеральд Форд. Тут же в углу стоял катушечный магнитофон в деревянном, лакированном корпусе. А в другом — цветной телевизор «Philips». А у нас в купе была только радиоточка. Правда, какая-то усовершенствованная, с переключателем. Можно было слушать или 1-ю программу Всесоюзного радио, или радиостанцию «Маяк».

Вообще убранство вагона было на уровне. Много лакированного дерева, золото, римские шторы, натуральные ткани… Ещё и какой-то потайной кондиционер, как показалось, работал. Меня проведи в купе Ильича. Широкий диван, письменный и ночной столики, кресло, в котором сидел генсек и читал «Правду»… Увидев меня, отложил газету, снял очки, и с лёгким кряхтением поднялся. Но всё равно довольно бодро, не сравнить, как Ильич двигался в первую нашу встречу.

— А-а, Сеня… Пришёл меня лечить?

А то как будто сам меня к себе не вызвал, подумал я, а вслух сказал:

— Выглядите неплохо, Леонид Ильич, вижу, что наше сотрудничество не напрасно. Ну что, поработаем?

— Поработаем, поработаем, — подмигнул он мне. — Привыкать я уже начал к твоим иголкам. А особенно к энергетисскому воздействию, — он так и не смог выговорить «энергетическому». — Ты когда теплом меня лечишь — мне так хорошо всегда, что я каждый раз засыпаю, ничего не могу с собой поделать. И вроде не так много времени сплю, а просыпаюсь — готов горы свернуть. Хочется работать и работать.

— Так и работайте, Леонид Ильич, — улыбнулся я понимающе.

И мы поработали. Ровно на полчаса. Короткая диагностика, чтобы удостовериться в закреплённом прогрессе по сравнению с последним сеансом, после чего я усеял спину Ильича иглами, заодно проводя небольшие восстановительные мероприятия с помощью энергетического вмешательства, а на десерт по традиции — сон и внушение идей Шумского сотоварищи, сдобренных моими мыслями.

— Мне тут словно бы приснилось, что со страной нужно что-то делать, — огорошил меня Ильич, позёвывая после сеанса.— Ты извини, Сеня, что я тебя загружаю этими вещами. Просто чувствую — нужно высказаться, а ты мне первым под руку подвернулся. Вот словно кто-то вдалбливает мне в голову мысль, что нужно менять курс, причём даже подсказывает, как. Ты вот, Сеня, хорошо живёшь?

— Хорошо, Леонид Ильич, — честно сказал я. — Но это потому, что ещё и песни сочиняю, а если они становятся популярными, и попадают в ротацию на радио и телевидение — за них начисляют неплохие авторские. А вот за остальной народ сказать не могу. То есть могу, конечно, но пусть лучше они сами за себя скажут. Если вы насчёт продовольственного дефицита, то да, с этим у нас в СССР не всё ладно. Да и с товарами ширпотреба. С другой стороны, в Союзе бесплатные жильё, образование, медицина… Правда, в очереди на квартиру можно полжизни простоять.

— А почему так? — спросил Брежнев, посмотрев на меня с хитринкой во взгляде. — Почему не всё гладко?

— Ну вообще-то вам учёные должны своим выкладки предоставлять, у нас в стране целые НИИ экономикой занимаются, — как бы сомневаясь, протянул я.

— У них на бумаге вечно всё хорошо, — раздражённо отмахнулся Брежнев. — Того и гляди Америку догоним и перегоним. Я хочу услышать мнение просто человека. Или ты что, боишься?

— Я-то? А чего мне бояться? Дальше Сибири не сошлют.

— Шутник, — погрозил мне пальцем генсек.

— Ладно, хотите услышать моё мнение — слушайте, — решился я. — Одна из причин — распыление. Помогаем вечно кому-то. Друзьям по соцлагерю, каким-то африканским странам, якобы вставшим на путь социализма… Да они только заявляют, что социалисты, чтобы вытрясти из СССР побольше валюты. Вы уж извините меня за прямоту.

— Ничего, ничего, — нахмурился Брежнев, сведя свои густые брови над переносицей. — Я как генеральный секретарь должен знать всё, что касается жизни простых людей. Сколько меня от них огораживали… А вот теперь покачусь по Средней Азии, узнаю, чем и как там народ живёт. А потом и до других республик доберусь. И по России проеду, в самые отдалённые уголки буду заглядывать, в первые попавшиеся дома заходить и интересоваться жизнью простого обывателя. И чтобы их никто не успел предупредить о том, что нужно говорить.

— Думаете, перепуганные люди поспешать вам жаловаться? — с сомнением спросил я.

— Да уж не такой я и страшный…

— Не страшный, — согласился я. — Но вы просто поставьте себя на место рядового советского гражданина. Вы сидите дома, пьёте с женой и детьми чай, и тут вдруг звонок в дверь. Открываете — а на пороге сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. «Здравствуйте! Можно к вам зайти?», — влёгкую передразнил я Ильича, отчего он не смог сдержать улыбки. — Хорошо если человека кондратий не хватит. Предположим, не хватит. И вот вы заходите, вам дрожащими от волнения руками подвигают стул, наливают чай, предлагают угощаться чем Бог послал… Хорошо если семья в относительном достатке живёт, предположим, отец у них — строитель, да ещё какой-нибудь крановщик, с отличной зарплатой. А если оба инженеры с окладом в сто двадцать рэ? В Штатах, я слышал, инженер считается высокооплачиваемой профессией. Ну там они и работают на частных предприятиях, приносящих прибыль. У нас же инженер трудится на государственном предприятии, и получает…. Не копейки, но едва-едва хватает для сведения дебета с кредитом. Даже премия проблемы не решает, а её ещё нужно суметь заслужить. А вы помните, сколько инженер получал при Сталине?

— М-м-м… Точно не скажу, но жили тогда инженеры неплохо.

— При Сталине зарплаты инженеров были выше, чем у рабочих специальностей. К примеру, я читал где-то, что у заводского инженера зарплата была полторы тысячи рублей, тогда как в среднем по РСФСР — около 400 рублей. Однако Хрущев резко урезал доходы работников умственного труда. Зачем? Может быть, он следовал заветам Троцкого, то бишь Лейбы Бронштейна, который в своей книге «Преданная революция. Куда идет СССР» несколько раз указывает, что инженеры, говоря образно, должны жить в нищете?

— Это где ж ты такую книжку читал? — нахмурившись, спросил Брежнев.

Тут я понял, что в горячке немного загнал коней, и теперь нужно как-то выпутываться.

— Это нам в институте на кафедре марксистко-ленинской философии рассказывали, —приврал я. — Приводили в качестве примера.

— Так, считаешь, это Хрущёв смуту внёс, выполняя заветы Троцкого?

— Теперь уж и не узнать, у самого Хрущёва не спросишь. Но как вариант… Так вот, вряд ли перепуганные инженеры вам расскажут, как им тяжело живётся, почему у них сын в школе ходит в штопанном-перештопанном костюмчике и который год мечтает о велосипеде, как у соседского Митьки, чей отец работает завскладом.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая только едва слышным из-за хорошей изоляции вагона стуком колёс на стыках рельсов. Я решился её нарушить:

— Вы вот, Леонид Ильич, будете в Узбекистане с Рашидовым встречаться. При личном разговоре без посторонних поинтересуйтесь у него, точно ли республика собирает такое количество хлопка, о котором он докладывает наверх, и какое у этого хлопка качество. Пусть ответит, глядя вам прямо в глаза. А после того как ответит, спросите, сколько у него миллионеров в республике проживает. И последите за реакцией.

— А что с хлопком не так? И какие миллионеры? — не понял Брежнев.

— Я вам скажу, но только после того, как вы зададите Рашидову эти два вопроса и передадите мне его реакцию. Договорились, Леонид Ильич?

Тот крутанул головой, словно на его шее был туго затянутый галстук.

— Ой, непростой ты врач, Арсений, непростой… Ну да ладно, задам Рашидову твои вопросы. А теперь ступай, нужно мне кое-то теперь обмозговать самому с собой.

[1] Юрий Васильевич Малышев — советский космонавт, дважды Герой Советского Союза. Совершил два космических полёта в качестве командира экипажа — в 1980-м и 1984 гг.

[2] Ростовая деревянная скульптура середины XVIII века в шведском городе Карлскруна. Получила широкую известность благодаря упоминанию в повести Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». В советском мультфильме Розенбом прячет под своей шляпой Нильса от преследовавшего бронзового короля, и говорит тому, что мальчик убежал к старой верфи. Король предлагает деревянному боцману присоединиться к поискам, но тот говорит, что уже слишком стар, и ему трудно двигаться. На что король бьёт старика по плечу своей бронзовой тростью со словами: «Что за чепуха? Ты ещё крепкий, старик Розенбом!»

[3] А ещё эти сигареты делали с удлинённым фильтром для более качественной фильтрации дыма.

[4] Вагон главы государства весил 100 тонн