Я – Товарищ Сталин 4

Глава 6

Испания, полдень 20 марта 1936 года

Испанская равнина под Сарагосой раскалилась от мартовского солнца, превращая сухую, потрескавшуюся землю в знойный котёл. Горячий ветер гнал песок вдоль низких каменных стен, окружавших немецкий лагерь у подножия холма, где колючий кустарник цеплялся за мундиры. Выцветшие палатки хлопали на ветру, их верёвки натягивались, а воздух дрожал от жары. В центре лагеря, у грубо сколоченного стола, заваленного потрёпанными картами и пустыми бутылками, собрались офицеры легиона «Кондор», несколько человек из пятисот немецких наёмников, присланных Гитлером на помощь Франко.

Далёкий гул артиллерии с юга, где республиканцы держали фронт, смешивался с ржанием лошадей, рёвом моторов двух Bf 109 в небе и криками испанских солдат. Голубое небо с редкими облаками оставалось равнодушным к суете внизу, но в лагере царило напряжение, смешанное с усталостью и предчувствием боя.

Лейтенант Вильгельм Краус, около двадцати восьми лет, высокий, с выгоревшими светлыми волосами, сидел на ящике из-под патронов. Его расстёгнутый мундир и сдвинутая на затылок кепи открывали блестящий от жары лоб. Голубые глаза следили за фалангистами в синих рубашках и красных беретах, которые неуклюже строились в шеренги. Рядом, облокотившись на стол, стоял обер-лейтенант Фридрих Шульц, около тридцати лет, коренастый, с квадратной челюстью. Он держал сигарету, дым от которой вился в горячем воздухе. Гауптман Ганс Келлер, чуть за тридцать, худощавый, с острыми чертами лица, нервно постукивал ботинком по камню, изучая карту с линиями, отмечавшими позиции республиканцев под Теруэлем. Лейтенант Отто Бауэр, около двадцати шести лет, рыжеволосый, с веснушками, чистил Luger, его резкие движения выдавали раздражение, а зелёные глаза горели молодым задором. Напряжение, тяжёлое от зноя и тревоги, окутывало лагерь.

Вильгельм, вытерев лоб рукавом, сплюнул в песок и заговорил с насмешкой, глядя на фалангистов, которые путались в строю.

— Видали этих «героев» Франко? Маршируют, как на деревенской свадьбе после трёх кувшинов вина. Половина не знает, как держать винтовку, вторая палит в небо, чтобы ворон разогнать. Франко думает, мы за него всё сделаем? Это не армия, а балаган.

Фридрих, затянувшись сигаретой, хмыкнул, его грубый голос был полон презрения.

— Балаган? Слишком мягко, Вильгельм. Вчера их рота пошла на холм под Теруэлем. Без разведки, без пушек, только с воплями «Viva España». Пулемёты республиканцев ударили, и они разбежались, как зайцы. Их командир, какой-то Хосе с медалью, орал о «позоре Испании», сидя за камнем. Позор? Позор, что мы с ними возимся. Без наших MG-34 их бы разнесли в пять минут.

Ганс оторвался от карты, его резкий голос дрожал от раздражения, пальцы мяли её край.

— Они не просто балаган, Фридрих, а обуза. Их винтовки Carcano, ржавый хлам, половина патронов бракованные, а те, что стреляют, летят куда угодно, только не в цель. Вчера под Теруэлем их батальон потерял двести человек за час, потому что никто не проверил фланги. Франко ждёт, что мы, пятьсот человек, спасём его фронт? Это не война, а цирк. А Советы смеются: их Т-26 уже стоят под Мадридом.

Отто, отложив Luger, вмешался, его голос звенел молодым задором.

— Цирк? Это хуже, Ганс. Фалангисты орут о «священной Испании», но при первом же выстреле бегут. Я пытался показать им, как заряжать миномёт, а они смотрят, будто я им паровоз привёз. Один спросил, зачем чистить ствол, если «Бог за нас». Бог? Пули республиканцев явно за другой лагерь. Нам приходится за них воевать, пока они поют гимны.

Вильгельм, усмехнувшись, кивнул, глядя на фалангистов, чьи мешки с песком падали с недостроенной баррикады.

— Гимны и вино, вот их главная сила, Отто. Франко обещал поддержку, а дал нам эту толпу. Их командиры либо кричат о славе Испании, либо прячутся за спинами солдат. А республиканцы? Они не спят. Советы прислали не только Т-26, но и И-15, которые бьют наши CR.32. Наши Pz.I ломаются в этой жаре. Если Франко потеряет Толедо, он запросит ещё людей. И что? Мы будем держать фронт за всех?

Фридрих, затушив сигарету о ящик, заговорил мрачно, глядя на Bf 109, кружившие в небе.

— Это не просто война. Это проба сил. Испания, наш полигон, где мы учимся воевать против Советов. Их Т-26, их И-15, вот что ждёт нас, когда Гитлер двинется на Восток. Сталин играет здесь против Франко, чтобы ослабить нас, зная, что Гитлер вмешается. Каждый бой для нас как урок. Фалангисты, обуза, но мы, Вермахт, должны показать, что нас не сломить. Если проиграем здесь, то в России нас точно раздавят.

Ганс кивнул, его голос стал серьёзнее, ботинок постукивал по камню.

— Ты прав, Фридрих. Это проверка. Советы не просто помогают республиканцам, они бросают нам вызов. Их И-15 летают лучше наших самолетов, их Т-26 рвут позиции Франко. Если не научимся воевать с ними здесь, в России будем как слепые котята. Но фалангисты тянут нас назад. Нам нужны свои дивизии, а не их вопли о «святой Испании». Вчера их рота пошла в атаку без прикрытия, как в старые времена. Итог? Двести убитых за час.

Отто, убрав Luger в кобуру, добавил с жаром.

— Россия? Это ещё далеко, Ганс. А здесь мы вязнем из-за этих болванов. Их командир, какой-то Мигель, сказал мне, что поражение, это «Божья воля». Божья воля? Это их дурость! Их баррикады падают от ветра. Если это проба сил, то мы позоримся. Я хочу драться с Советами, а не таскать ящики за фалангистов.

Вильгельм, держа флягу с тёплой водой, хмыкнул саркастично.

— Проба, Отто? Тогда режиссёр этого спектакля бездарь. Франко хочет, чтобы мы спасли его Испанию, но его люди не умеют строить укрепления. Их мешки с песком падают, потому что они не знают, как их класть. А Советы? Их танки под Мадридом. Если Франко потеряет Толедо, он будет умолять Гитлера вмешаться. И мы, пятьсот человек, будем держать фронт за эту толпу?

Лагерь бурлил. Немецкие наёмники в серых мундирах чистили пулемёты MG-34, чинили грузовики, проверяли гранаты. Их лица, обветренные, выражали напряжение, а взгляды на фалангистов, презрение. Испанцы в синих рубашках и красных беретах пытались маршировать, но их нестройные движения вызывали у немцев усмешки.

Вильгельм, глядя на самолёты, думал: «Наши Bf 109, единственная надежда. Но их мало, а у Советов здесь больше летчиков, и они летают лучше». Он вспоминал Берлин, пивную в Шпандау, смех друзей, но здесь, в испанском зное, чувствовал себя чужим. Его пальцы касались фляги, а мысли возвращались к письму от матери, на которое он так и не ответил.

Фридрих, закурив, думал: «Испания — это проверка. Если проиграем, Гитлер не простит. Но как можно победить с такими союзниками?» Он ненавидел зной и слабость фалангистов, позоривших, как он считал, их дело.

Ганс, склонившись над картой, размышлял: «Советы играют жёстко. Сталин хочет, чтобы мы тут серьезно увязли». Его ботинок стучал по камню, а тревога за жену в Мюнхене давила на сердце. Он знал, что большая война близко, и Испания, лишь её предвестие.

Снаряд разорвался за холмом, подняв чёрный столб дыма. Радист, весь бледный, выбежал из палатки, срывая наушники.

— Господа, приказ от штаба Франко! Республиканцы идут на Теруэль, их танки в десяти километрах. Советы с ними, самолеты в небе! Готовьтесь к бою!

Вильгельм встал.

— Вот и началось. Фалангисты пусть молятся, а мы будем драться. Проверьте пулемёты, зарядите миномёты. Если Советы идут на нас, мы покажем, что немцы не сдаются.

Фридрих, затушив сигарету, кивнул с уверенностью.

— Пусть фалангисты бегут, но мы удержим фронт. Это наш бой, и мы победим. Ради Германии и ради нашего будущего.

Ганс, свернув карту, отдал приказ.

— Отто, Вильгельм, собирайте людей. Проверьте пулеметы, подготовьте гранаты. Фалангистов держите сзади, им нельзя доверять.

Отто, застегнув кобуру, ответил с жаром.

— Готовы, Ганс. Пусть Советы идут. Мы покажем им как воюет Вермахт. А фалангисты пусть смотрят на нас и учатся.

Китай, март 1936

Раннее утро под Нанкином окрасило равнину бледным светом. Солнце, едва пробивавшееся сквозь дымку, освещало учебный полигон, окружённый редкими соснами и зарослями бамбука. Земля, сырая после ночного дождя, была изрыта воронками от прошлых учений. Гул артиллерии с соседних полигонов смешивался с криками солдат, скрипом телег с боеприпасами и стуком молотков, укреплявших деревянные мишени. Батальон Национально-революционной армии, шестьсот человек под командованием Чан Кайши, готовился к войне с Японией, чья угроза нависала над Маньчжурией. Зелёные палатки, потрёпанные, стояли в ряд, их брезент намок от росы. Под навесом штаба лежали карты с пометками и ящики с патронами. Офицеры выкрикивали команды, их голоса тонули в шуме учений: звоне металла, топоте сапог и редких выстрелов.

Майор Ли Чжэн, около тридцати пяти лет, коренастый, с широким лицом, стоял у навеса. Его выцветшая форма была покрыта грязью, тёмные глаза горели решимостью. Он держал бинокль. Капитан Ван Сяо, около двадцати восьми лет, худощавый, с резкими чертами лица, проверял Mauser C96, его быстрые движения были полны нетерпения. Лейтенант Чжан Мин, около двадцати пяти лет, высокий, с мальчишеским лицом, листал блокнот с приказами, поправляя сползающие очки. Сержант Сунь Хао, около тридцати лет, крепкий, с обветренным лицом, чистил пулемёт ZB-26, его глаза следили за солдатами, а губы, плотно сжатые, выдавали раздражение.

Солнце поднялось выше, осветив полигон, где батальон отрабатывал наступление. Солдаты в серо-зелёных мундирах двигались по полю, их шаги хлюпали по грязи. Рота, вооружённая винтовками Hanyang 88 и несколькими пулемётами ZB-26, готовилась к штурму. Деревянные мишени, изображавшие японских солдат, стояли в двухстах метрах, их силуэты темнели на фоне холмов. Два старых танка FT-17 стояли наготове, их моторы кашляли, выбрасывая дым. Curtiss Hawk II пролетел над полигоном, его рёв разнёсся над равниной, а тень мелькнула по земле. Солдаты проверяли оружие, их лица выражали решимость и усталость.

Ли Чжэн, подняв бинокль, крикнул, перекрывая шум:

— Первая рота, готовьтесь к штурму! Бейте по мишеням! Сунь, пулемёты на холмы! Японцы атакуют с флангов, как в Маньчжурии, будьте готовы!

Солдаты начали движение. Винтовки Hanyang 88 стреляли короткими очередями, пулемёты ZB-26 били по мишеням, разрывая дерево. Пули свистели, гильзы падали в грязь. Один солдат, молодой, замешкался с перезарядкой, и Ли крикнул:

— Чжао, не спи! Пока ты разберёшься, ты будешь уже мертв в реальном бою!

Ван Сяо, проверив Mauser, добавил с раздражением:

— Ли, половина этих парней, вчерашние крестьяне. Японцы раздавят нас, если не научим их стрелять. Нам нужны патроны, пушки, а не этот старый хлам! Чан Кайши говорит о великом Китае, но где снаряжение?

Ли, опустив бинокль, ответил устало:

— Ван, у нас мало патронов, два танка и один самолёт. Чан Кайши требует держать фронт, но у нас только люди и наше упорство. Японские Type 95 в Маньчжурии разрывают наши линии. Если не научимся воевать здесь, Шанхай падёт за неделю, а за ним и Нанкин.

Чжан Мин, листая блокнот, вмешался:

— Майор, разведка говорит: японцы готовят удар по Шанхаю. Их Mitsubishi A5M быстрее наших Hawk’ов. Надо отработать манёвры, перехитрить их на флангах, как партизаны.

Сунь, закончив чистить ZB-26, фыркнул саркастично:

— Манёвры, Чжан? Эти парни едва держат строй. Вчера один не мог собрать винтовку. Японцы же хорошо подготовлены, у них много обученных солдат, и они хорошо мотивированы. А ты ту со своими записями!

Ли, посмотрев на Суня, сказал:

— Хватит спорить. Поберегите злобу для врага. Сунь, готовь пулемёты. Чжан, рассчитай манёвры. Ван, проверь гранаты. Чтобы все было в порядке на сто процентов.

Ли, наблюдая за солдатами, думал: «Японцы бьют быстро и жёстко. Не давая время на раздумья. У них много танков, много самолетов». Он вспоминал Мукден 1931 года, сгоревшие деревни, крики. Он поклялся не отступить, но тревога давила на сердце.

Ван, держа Mauser, размышлял: «Чан Кайши обещает величие, но где танки, где самолёты?». Он вспоминал Шанхай 1932 года, бомбы и крики. Теперь он жаждал реванша, но слабость армии убивала его надежду.

Учения набирали темп. Первый взвод под командованием Суня двигался к мишеням с винтовками Hanyang 88, стреляя короткими очередями. Второй, с пулемётами ZB-26, прикрывал холмы, их выстрелы разрывали воздух. Третий, с гранатами, готовился к броску. Ли кричал, перекрывая гул:

— Быстрее, вперёд! Сунь, пулемёты на позиции!

Танки FT-17 стояли наготове, их пушки стреляли по мишеням, разрывая дерево. Один снаряд ушёл в сторону, подняв фонтан грязи, и Сунь выругался:

— Эти танки, рухлядь! Японские Type 95 порвут их в клочья!

Curtiss Hawk II пролетел над полигоном. Ли, подняв бинокль, крикнул:

— Противовоздушная оборона, готовьтесь! Японцы бьют сверху! Пулемёты в небо!

Солдаты направили ZB-26 в небо, их выстрелы гремели, пули улетали в пустоту. Чжан, качая головой, пробормотал:

— Они не готовы. Их самолеты сметут нас, если не научимся нормально целиться.

Ван, подбежав к взводу с гранатами, кричал:

— Бросайте по команде!

Гранаты взрывались, поднимая столбы земли. Один солдат замешкался, и Сунь рявкнул:

— Шевелись! А то будешь трупом в первую минуту!

Второй взвод закрепился на холмах, их ZB-26 били по мишеням. Один FT-17 заглох, и механик, ругаясь, стучал гаечным ключом. Ли крикнул:

— Чинить быстро! Времени в обрез!

Учения достигли пика. Взводы бросились в финальный штурм. Первый взвод рванулся к мишеням, пулемёты прикрывали холмы, гранаты разрывали землю. Ли крикнул:

— Последний рывок! Бейте, как будто японцы перед вами!

Солдаты, с криками, атаковали, их движения были полны решимости. Пулемёты гремели, танки стреляли по мишеням, а Curtiss Hawk II ушёл за холмы. Учения закончились под крики солдат и дым, укутавший весь лагерь. Солдаты, тяжело дыша, собирали оружие, их лица, покрытые грязью, горели огнём. Ли, опустив бинокль, сказал твёрдо:

— Мы пока не готовы, но уже намного лучше, чем в прошлый раз. Японцы идут к нам, и мы встретим их подготовленными. Ван, Чжан, Сунь, тренируйте их активнее.

Ван, убрав Mauser, кивнул с гневом:

— Мы научим их. Японцы думают, что Китай легкая добыча. Мы докажем, что они ошибаются.

Чжан, закрыв блокнот, добавил с надеждой:

— Важна не только сила, но и ум. Мы устроим засады, подготовим партизан, мы их перехитрим.

Сунь, подняв пулемёт, сказал:

— Пусть идут. Мы будем бить, пока они все тут не лягут.

Полигон затих, дым поднимался над воронками. Солдаты убирали оружие, офицеры смотрели на горизонт, где тень японской угрозы становилась ближе. Гул артиллерии напоминал: время уходит, а враг не ждёт.

Москва, вечер 20 марта 1936 года

Кабинет в Кремле, освещённый тусклым светом настольной лампы, был пропитан запахом старого дерева и табачного дыма. Тяжёлые портьеры на окнах скрывали ночную Москву, где фонари едва пробивали мартовскую сырость. На столе, заваленном бумагами, телеграммами и картами, лежала пачка «Герцеговины Флор», а пепельница была полна окурков. За столом сидел Сергей. Его тёмные глаза, усталые, но цепкие, пробегали по документам, а пальцы постукивали по столешнице, выдавая привычку к размышлениям. Гул далёких шагов охраны за дверью смешивался с редкими звуками ночного города, проникавшими через щели окон. Напряжение витало в кабинете, как предвестие больших решений.

В дверь постучали, и вошёл Вячеслав Молотов. Он держал папку с бумагами.

— Товарищ Сталин, — начал Молотов, его голос был спокойным, но с ноткой напряжения, — я только что закончил переговоры с Леоном Блюмом. Французы дают слово не мешать нашим поставкам оружия в Испанию и Абиссинию. Блюм уверяет, что Франция останется нейтральной, пока республиканцы держат фронт, а итальянцы не усилят давление в Африке.

Сергей, откинувшись в кресле, кивнул, его взгляд остановился на Молотове. Он помолчал, словно взвешивая слова, затем заговорил:

— Хорошо, Вячеслав Михайлович. Блюм обещает, это уже что-то. Но французам доверять нельзя. Сегодня они клянутся в нейтралитете, а завтра продадут нас Гитлеру. Что конкретно Блюм сказал о поставках?

Молотов, перелистнув бумаги в папке, ответил:

— Он заверил, что Франция не будет препятствовать нашим кораблям через Средиземное море. Поставки в Мадрид могут идти через Барселону. Для Абиссинии сложнее, итальянцы давят, но Блюм обещал не вмешиваться, пока Муссолини не перейдёт границы нейтралитета. Французы боятся войны, товарищ Сталин, они не хотят ссориться ни с нами, ни с Гитлером.

Сергей усмехнулся.

— Боятся войны? Они боятся всего, Вячеслав. Французы будут сидеть в своих кафе, пока немцы будут маршировать по их улицам. Блюм, конечно, хочет выглядеть другом рабочих, но он буржуа до мозга костей. Если Гитлер или Муссолини прижмут его, он сдаст республиканцев в Испании быстрее, чем мы успеем отправить танки. Что с нашими людьми в Испании? Как там дела?

Молотов, поправив очки, продолжил, его голос стал чуть тише.

— Наши советники докладывают: республиканцы держат фронт под Теруэлем, но тяжело. Немцы из «Кондора» усилили Франко. В Абиссинии сложнее, итальянцы используют газ, а наши поставки задерживаются из-за британских патрулей в Красном море.

Сергей нахмурился, его пальцы замерли на столе, а взгляд стал жёстче.

— Британцы, конечно, тоже «нейтральны», но их корабли нам мешают. Это не случайность, Вячеслав. Англия и Франция играют в свою игру, хотят, чтобы мы увязли в Испании, а Муссолини раздавил Абиссинию. Ускорьте поставки. Если Блюм врёт, мы должны быть готовы.

Молотов кивнул:

— Я дам указания, товарищ Сталин. Мы усилим маршруты через Барселону и проверим, держат ли французы слово. Не переставая использовать обходные пути.

Молотов, собрав бумаги, кивнул и направился к двери. Кабинет погрузился в тишину, лишь гул шагов охраны за дверью напоминал о живом мире за стенами. Сергей, стоял у окна и думал: «Блюм, Франко, Гитлер, все играют в свои игры. Но я знаю, что будет дальше. И я не дам им нас сломить». Его мысли возвращались к будущему, которое он знал, и к войне, которая уже стучалась в двери.