Я сноходец

Глава 1 Детство

Я не помню своего отца. Нет, он конечно же был, говорят у нас была дружная семья. Но для меня он проходил как-то фоном. О нем сохранились редкие воспоминания, вызывающие скорее отторжение, или безразличие, чем что-то иное. Никакого чувства привязанности или любви к нему я никогда в жизни не испытывал, разве что уж в самом раннем детстве, но честно говоря я не помню о таких случаях.

Все что я когда-то получил от своих родителей, воспитание, какие-то умения, навыки или что-то еще, дала мне именно мама. За что я очень благодарен ей.

Родился я в Алмалыке, небольшом узбекском городке в семидесяти километрах от Ташкента. Правда прожили мы там не долго, вскоре мама добилась своего перевода в Ташкент, где жили ее родители и мы вместе с отцом переехали туда.

Все, что я помню из своего детства проходило именно там, в Ташкенте.

После переезда в Ташкент, какое-то время моя семья жила в комнате маминых родителей, но чуть позже мама сумела добиться выделения ей двухкомнатной квартирки в старом, еще дореволюционной постройки доме на улице Кочуринера и мы все включая бабушку и деда, переехали туда.

Когда-то это были казачьи казармы. Позже сменив несколько владельцев и заполучив в своей архитектуре несколько дополнительных внутренних перегородок, дом превратился в жилой. Это был длинный «П»-образный барак, поделённый на крохотные комнатушки, и чем-то напоминающий коммунальную квартиру. В верхней его перекладине имелись высокие деревянные ворота с калиткой. Распахнув их, во двор спокойно мог въехать грузовик. Который и появлялся у нас раз в неделю, очищая помойку от бытового мусора, которая находилась в дальнем конце двора, между ножками «П». Там же имелось и деревянное строение с огромной ямой под ним и служащее для отправления естественных надобностей. Представляю, как жилось людям чьи квартирки находились рядом с этими удобствами. Запах распространялся чуть ли не на весь двор.

Там же, неподалеку от туалета и мусорки, находились и сараюшки, в одной из которых отец сделал для себя нечто похожее на мастерскую. И где родители хранили зимой овощи и ненужные сейчас вещи, которые возможно могут пригодиться в дальнейшем. Не принято было в то время избавляться от подобного, потому и складывалось все про запас.

Отлично помню огромное дерево шелковицы, или как его называли у нас — тутовника, росшего справа от входа во двор. Дерево было очень старым, пышным и высоким. Или казалось мне таким в силу моего роста и возраста. Помню в момент созревания, бабушка просила соседского мальчишку, который лез на дерево и собирал для меня его сочные вкусные плоды. Они были совсем небольшие размером с половинку мизинчика ребенка, а формой напоминали ягодку малины или черники. Скорее именно последнюю, потому что были темно-синего цвета и необычайно вкусными.

С одной стороны, наш дом был похож на огромную коммуналку, наверное, именно так он и задумывался в самом начале.

С другой стороны, в отличие от коммуналки, жильцы нашего дома, отказавшись от длинного узкого коридора, проходящего сквозь все здание уже самостоятельно, поставили дополнительные перегородки и сделали себе отдельные входы превратив огромную коммуналку в крохотные квартирки. Благо, что дом был одноэтажный, а выходы из него вели во двор. После прорубания выходов тут же часть двора огородили на малюсенькие, приусадебные участочки. Которые были настолько малы, что в них можно было разместить разве что стол с парой лавок, или вынести корыто во время стирки белья. На что-то иное их не хватало. Но опять же разделив часть общего двора на подобные дворики, люди были рады хотя бы этому.

Дворики, тут же были огорожены заборчиками из штакетника, кто-то умудрился посадить пару кустов роз или гладиолусов, но чаще всего там находилась вкопанная деревянная лавка и небольшой столик, за которым вполне можно было попить чай, перекинуться в выходной день с соседями в домино или картишки, или просто посидеть, наслаждаясь вечерней прохладой.

Правда, когда за столиком собирались соседи, пройти мимо столика во двор или в дом, можно было лишь бочком, так как места уже не оставалось.

Бывший когда-то коридор, был превращен в крохотную кухоньку. Но так-как не водопровода ни газа не имелось, то воду носили в ведрах из колонки на улице, а в качестве плиты использовался примус. В очень редких случаях кто-то использовал газовую плиту со сжиженым газом на привозных баллонах.

Двор, для меня мелкого казался просто огромным, хотя родители постоянно жаловались, что он маловат, что меня очень удивляло.

Не считая пригороженной кухоньки нашей семье принадлежало две комнаты, располагавшихся друг за другом.

В первой, немного меньшей по размеру жили бабушка с дедом и стояла моя детская кроватка. В самом теплом месте возле печи. Единственное окно этой комнаты выходило раньше в коридор, а после на нашу кухню. Под этим окном и стояла кровать моего деда. Позже уже учась в школе я слышал рассказы мамы о его большой любви ко мне, но в силу малого возраста я запомнил его уже парализованным и постоянно лежащим на этой самой койке.

Рядом с койкой деда, у его изголовья стоял большой бабушкин сундук с чуть выпуклой крышкой, окрашенной темно синем лаком. Боковины этого сундука были отделаны жестью и раскрашены в разные цвета образуя какой-то сложный орнамент.

Но самое интересное было внутри. Я не говорю о вещах, лежащих там, самым притягательным для меня была внутренняя поверхность крышки, оклеенная множеством разных картинок.

Здесь были и фотографии бабушки в подвенечном платье со стоящим рядом молодым дедом в офицерской форме с погонами ротмистра кавалергардского полка. Фотографии маленькой мамы, играющей возле какой-то лужи, просто вырезанных из каких-то журналов разноцветных картинок и наклеенных на крышку. Все это мне было очень интересно разглядывать, при этом слушая объяснения бабушки, а иногда и деда, если он не спал.

На этом же сундуке спала и бабушка. Меня всегда удивляло как она там умещается, ведь спать на выпуклой крышке совсем неудобно, но тем не менее она спала именно там, почему-то отказываясь спать на диване стоящем с другой комнате.

Во второй, чуть большей комнате жили мои родители. Там стоял, большой светлого дерева платяной шкаф. Возле соседней стены, диван с высокой прямой спинкой, чуть в стороне от которого почти в самом углу находилась топка печи голландки. На противоположной от шкафа стороне широкая металлическая кровать с панцирной сеткой, на которой спали мои родители и на которой так любил прыгать я, в их отсутствие. Напротив дивана, в стене выходящей на улицу, имелись два небольших окна. Между ними стоял круглый стол с несколькими стульями.

Общая площадь квартиры, как я узнал несколько позже, составляла чуть больше двадцати квадратных метров. И судя по разговорам родственников и знакомых, нам еще очень повезло. Например, одна из маминых троюродных сестер жила в совсем крохотной двенадцатиметровой комнатенке, в коммунальной квартире, вместе с родителями и детьми. И несмотря на то, что вся комната была заставлена кроватями, между которыми оставались лишь узкие проходы, была несказанно рада, хотя бы этому.

О том доме у меня осталось несколько достаточно ярких воспоминаний.

На третий день рождения мне была подарена железная дорога.

Это такие металлические рельсы, собирающиеся в круг, паровоз с вагонами все это приводилось в движение с помощью батареек. Наверное, предполагалось что подобная игрушка займет меня на какое-то время. Вот только заняла она почему-то не меня.

Первое воспоминание о ней выглядит примерно так. Меня подводят к круглому столу, на всей площади которого из плотной бумаги сделаны холмы, с травой и цветами. Вырезанные деревья, склеенные из бумаги — здание вокзала, мост через нарисованную речку и много чего еще. Все это раскрашено цветными красками и выглядит вполне как настоящее. Во всяком случае мне кажется именно так. Через все эти леса, холмы, тоннели, мосты, проложена железная дорога по которой едет поезд с вагонами, время от времени подавая свисток.

У меня загораются глаза и взобравшись с ногами на стул я завороженно гляжу на это действо.

Мне тут же объявляется, что все это подарок именно мне на день моего рождения. Услышав это счастья становится еще больше.

Пока я любуюсь на паровозик, мама с бабушкой выходят в соседнюю комнату, а я остаюсь с отцом.

Но.

Как только я пытаюсь протянуть руку чтобы дотронуться до движущегося паровозика или чего ни будь из нарисованного или склеенного из бумаги, как тут же отец одергивает меня, говоря, что на это можно только смотреть. А спустя пять минут, все это останавливается, под предлогом дефицита батареек и вообще убирается на шкаф, до которого я в силу своего возраста не доберусь при всем своем желании.

Мне предлагается заняться чем-то другим, пока взрослые будут накрывать на стол, отмечая мой день рождения.

В следующий раз игрушка достается под строгим присмотром отца буквально на пятнадцать минут, и опять же с наказом ничего не трогать. Отец при этом, что-то подправляет, подклеивает, подкрашивает. Впрочем, мне гораздо более интересен сам паровоз, а не окружающий его мир, созданный отцом.

Видимо в один из дней мне надоедает тупо смотреть на то, как папа играет в подаренную мне игрушку и я, собрав пирамиду из табуреток пытаюсь взобраться на шкаф, чтобы достать ее.

От неминуемого падения меня спасает бабушка, случайно зашедшая в комнату. Она же помогает мне снять все это со шкафа и водрузив на стол, вместе с ней разбираемся как запустить собранную отцом конструкцию. Впрочем, я и сам уже насмотревшись за действиями отца прекрасно знаю об этом. Бабушка, убедившись в моих знаниях покидает комнату, а я играю с паровозиком добавив оловянных солдатиков пару грузовых машинок и еще какие-то интересные мне игрушки. Поглощенный игрой не замечаю, как пролетает время и пропускаю момент, когда в комнате появляется отец.

Увидев, чем я занят, он тут же выдергивает меня из-за стола в угол. Следом за мной туда же летят мои солдатики и все остальное. А вместе с моими игрушками, случайно, а может и преднамеренно сдернутое с поверхности и вырванное с корнем здание вокзала.

Тут же возникает скандал, в котором меня обзывают бестолочью, обвиняют в порче, с таким трудом построенной железной дороги. Оказывается, это именно я вырвал здание вокзала и испортил что-то еще с таким трудом сделанное именно для меня, а все мои слова о том, что это сделал не я остаются безо внимания.

В конце концов бабушка забирает меня, успокаивает и скандал стихает. Через некоторое время железная дорога просто исчезает из дома, а я даже не вспоминаю о ней.

Когда мне исполняется четыре года в нашей семье происходит прибавление и у меня появляется сестренка.

Маринка, названная так в честь моей бабушки, маминой мамы. Сестренка, очень похожая на отца, такая же смуглая как он и с темными, почти черными волосиками. Я называю ее шоколадкой, и это прозвище тут же подхватывается родителями и как бы становится ее вторым именем.

Отец души не чает над своей дочкой, и я тут же отхожу на второй, а то и на третий план.

С этого момента с его стороны в отношении меня начинаются постоянные тычки, а иногда и затрещины. Но все это делается без свидетелей и потому не смотря на мои слезы, а иногда и жалобы все они списываются на мою бурную фантазию.

В отсутствие мамы, мне теперь строжайше запрещено не только подходить к сестре, но и лишний раз взглянуть на нее. Любой шаг в ее сторону тут же пресекается.

Сестра же несмотря на свое малолетство, тут же просекает ситуацию и малейшее ее несогласие со мной оборачивается ее ревом, на который тут же реагирует отец, оборачивая все на меня. И я тут же становлюсь виноватым во всех сделанных или не сделанных грехах. И не важно кто на самом деле накосячил, виноватым все одно оказываюсь я.

Но, жизнь продолжается, наступает весна и в один из дней у меня появляется велосипед.

Самый настоящий велосипед! С гнутым рулем, кожаным подпружиненном сиденье, как на взрослом велосипеде, звонком и тремя колесами. А самое интересное что на нем можно ездить, крутя педалями или просто встав одной ногой на скобку, расположенную над задней звездочкой, а другой ногой отталкиваясь от земли.

Мы с мамой иногда ходим в магазин, и я сопровождаю ее на велосипеде. В один из дней в голову приходит идея и я, поделившись ею с мамой, прощу отца установить мне над задними колесами багажник, чтобы, возвращаясь из магазина маме можно было поставить туда сумку. Отец даже не хочет слышать об этом, отмахиваясь, то усталостью после работы, то занятостью по дому, но в конце концов после неоднократных моих и маминых просьб багажник наконец появляется на моем велосипеде. Вот только увидев это чудо, я понимаю, что я только что лишился своего велосипеда.

Багажник сварен из довольно толстой, для меня четырехлетнего, арматуры и оседлав велосипед у меня с трудом получается сдвинуть его с места. Ни о каких дополнительных сумках в качестве груза, речи и быть не может.

В сердцах я пинаю ногой свой велосипед, который тут же переворачивается вверх колесами через багажник. Мама случайно замечает это и выходит из дома со хмурым лицом готовясь отругать меня за такое отношение к вещам. Но тут ее взгляд падает на велосипед и до нее доходит причина моей злости.

Она пытается поставить велосипед на колеса, но, он тяжел даже для нее, и даже поставленный на колеса он так и норовит перевернуться обратно через заднюю ось и багажник, который сильно нарушил развесовку велосипеда.

Подхватив велосипед за руль, она тащит его к нашему сарайчику где у отца хранятся инструменты и подойдя к нему толкает велосипед прямо ему под ноги.

Дело заканчивается очередным скандалом. Позже багажник все же скручивается, и я продолжаю кататься без него.

В то время было не так много машин, и если разумеется не выезжать на центральные улицы, то было вполне безопасно. А уж по своему переулку мы гоняли как хотели, тем более, что в то время не слишком-то опасались того, что ребенка может кто-то обидеть или украсть.

Единственные обиды, которые и случались между нами были из-за частых потасовок. О толерантности или еще каких-то чудачествах в то время не говорили, хотя и вражды между русскоязычным и местным населением не возникало. Скорее наоборот, даже общались между собой мы свободно переходя с Русского на Узбекский, Корейский или другой какой язык. Ведь кроме перечисленных в Узбекистане жили и Казахи, и Уйгуры, и Татары, и Немцы и даже Греки. Правда драчки все же происходили, но сие никак не было связанно с национальной или прочей рознью. С другой стороны, и взрослые на то смотрели сквозь пальцы. Не увечили ребенка и ладно, а так бойцовский дух закаляется, в жизни оное еще как может пригодиться.

Разумеется, среди пацанов встречались и слабаки и те что посильнее, но, наверное, благодаря тычкам, получаемым мною от отца, я воспринимал все эти синяки и ссадины несколько иначе. Да и от слез меня родитель тоже достаточно быстро отучил. Во всяком случае обиды в слезы не выливались, скорее наоборот. И если я в силу малолетства, да и какого-никакого уважения к родителю, конкретно ему за мстить был не в силах, то уж с соседскими пацанами разговор был совершенно другим. С равными дрались на кулачках, а уж с неравными и подручными предметами пользовались.

Насмотревшись на других пацанов со своей улицы, я упросил маму переделать велосипед в двухколесный. Оказывается, это было заложено в его конструкцию и делалось довольно просто. Решив, что вполне сумеем справиться с этим сами, не привлекая отца, переделываем велосипед в двухколесный. И с помощью соседского мальчишки протянув все гайки на нем пытаюсь научиться ездить на двух колесах. Увы, пока ничего не получается. Пришедший домой отец в очередной раз отмахивается от маминой просьбы, сам я уже даже не пытаюсь его о чем-то просить, и маме приходится заняться этим самой.

Наверное, это было достаточно весело для зрителей, одним из которых выступал как раз папа.

Я, оседлав велосипед начинаю крутить педали, а мама, пригнувшись и поддерживая велосипед бежит рядом со мной давая советы. Вроде бы что-то получается, но стоит ей отпустить меня, как равновесие куда-то пропадает, и я тут же лечу на землю. Мама терпеливо поднимает, осматривает меня в поисках ушибов и ссадин и объяснив мне мои ошибки вновь пытается проделать то же самое.

Наверное, это продолжалось бы еще долго, но тут я случайно ловлю насмешливый взгляд отца, вышедшего во двор и усевшегося на скамейку, чтобы покурить и посмеяться над нашими приключениями. Во мне появляется какая-то злость и уже через мгновение я свободно еду сам, не нуждаясь ни в чьей поддержке.

Запыхавшаяся от бега мама останавливается и ее лицо озаряет горделивая, за меня, улыбка. Вновь замечаю, на этот раз несколько разочарованный, и какой-то досадный взгляд отца. Видимо ожидания на долгие развлечения не оправдались.

В 1966 году произошло сильное землетрясение. Было разрушено множество домов, особенно старой постройки сделанных из саманного кирпича. Впрочем, землетрясение ничему не научило местных жителей и строительство домов из сырого кирпича было продолжено и после него.

После первых же толчков, мама заставила отца поставить палатку или навес во дворе и вынести туда кровати и шкаф с одеждой. Отец конечно ворчал, но против пойти не решился и сделал так как настояла мать, правда не во всем. Несмотря на то, что толчки еще какое-то время продолжались, он ночевал в доме, а не как мы во дворе.

Здесь мать уже оказалась бессильна, но к ее радости ничего страшного не произошло, а вскоре и толчки прекратились.

Сразу же после катаклизма в Ташкент, со всего союза съехались строители и началась стройка века. За считанные месяцы город поднялся из руин и стал еще краше чем был.

Благодаря интенсивному строительству повезло и нам. Через пару месяцев после катастрофы нам выделили новую квартиру в новом, только что организованном и застроенном районе Ташкента.

Этим районом стал Спутник.

За его строительство отвечали военные и именно благодаря их усилиям, буквально за полгода было поднято шестнадцать кварталов, по сотне домов в каждом. Ими же построено четыре общеобразовательных школы, несколько детских садов, здания для швейной фабрики, кинотеатр, огромный стадион и все остальное необходимое для нормальной жизни. Все здания, за исключением бани, кинотеатра и пожарного депо были возведены из дерева. В качестве облицовки применялся шифер, отчего все дома Спутника были как бы покрыты чешуей.

Нам досталась трехкомнатная квартира, в двухэтажном, двенадцатиквартирном доме, на первом этаже. В самом центре микрорайона, квартале Ц2.

С правой стороны от дома в соседнем здании находился детский сад, в который тут же устраивается сестренка, а напротив дома школа, в которой мне вскоре предстояло учиться. Каждому из жилых домов предлагался небольшой приусадебный участок. Здесь, в Узбекистане, приветствуется работа на земле и поэтому все свободные клочки земли обязательно заняты или посаженным деревом, или какими-то другими растениями. Я не раз видел кусты картофеля, растущие вдоль городских тротуаров. И это считается нормальным.

Здесь невозможно увидеть табличку: «По газонам не ходить», единственно, о чем тебя могут попросить, если конечно не догадаешься сам, снять обувь перед тем, как ты взойдешь на зеленую лужайку для отдыха. И я часто видел людей отдыхающих и даже спящих на подобных лужайках. Причем чаще всего неподалеку обязательно находился милиционер, но не для того чтобы выгнать людей с газона или разбудить, а затем, чтобы спящего на нем человека никто не побеспокоил.

Благодаря тому, что трехкомнатная квартира занимала угловую часть дома, соответственно и участок находящийся под окнами был разделен на две части, между квартирами на первых и вторых этажах. И он получился достаточно просторным.

В добавок ко всему свою роль сыграло и то, что между нашим домом и детским садом не было запланировано никакой дороги, поэтому родители, да и наши соседи с верхнего этажа с легким сердцем прихватили для себя все пространство между нашим домом и забором детского сада. В итоге получились достаточно просторные участки площадью около пяти соток, чему мы с соседями были несказанно рады.

Отец, почти сразу же в глубине участка поставил небольшой сарайчик, к задней стороне которого пристроился почти такой же сарайчик соседа, и в нем была организованна домашняя мастерская, которая вскоре несколько расширилась, превратившись в гараж для мотоцикла с коляской. Правда все это произошло несколько позже.

Пока же мы обустраивались на новом месте.

Участки, в нашем районе не разрешали ограждать заборами, предлагая использовать для этого живую изгородь. Саженцы на нее первое время раздавали бесплатно, чем многие сумели воспользоваться.

Вначале это разумеется смотрелось не очень, но когда живая изгородь разрослась вид сразу же изменился. Уже спустя год-два, наш район превратился в сад. Все дома, улицы утопали в зеленых деревьях кустарниках и цветах, отчего воздух всегда был свежим и даже в самую жару легко было найти тень и прохладу, что очень немаловажно в Ташкентском климате.

К моменту нашего переезда в Спутник, дед уже умер, но бабушка была еще жива, плюс были мы с сестрой, поэтому маме и удалось «выбить» трехкомнатную квартиру. Правда это продолжалось недолго и спустя полгода мы с родителями остались одни. Бабушка умерла. Мы несколько погоревали об ушедшей бабушке, но жизнь продолжалась.

Теперь у меня, и сестры были отдельные комнаты. Родители же для отдыха, забрали себе зал, хотя отец и был против такой расстановки.

Надо сказать, что гости приезжали к нам, да и мы ездили к ним, почти каждые выходные. Мама была очень общительным человеком и всегда старалась приветить друзей и родных. С радостью встречала гостей, накрывала стол и в доме было всегда весело и шумно.

В то время мне казалось, что и меня и моих родителей все очень любили и всегда старались оказаться рядом, чтобы помочь.

Увы все оказалось совсем наоборот. Вот только когда я это понял было уже поздно.

На следующий год мне исполнилось семь лет, и я пошел в школу.

Учеба, благодаря неустанным заботам мамы всегда давалась мне легко и потому первые три класса я был круглым отличником. Не скажу, что это сильно помогало мне в жизни, потому как завистников хватало всегда. К тому же, если к отличницам девочкам относятся нормально, считая, что для них это в порядке вещей, то среди мальчишек это что-то из ряда вон выходящее, во всяком случае для основного отстающего в учебе контингента, который всегда оказывается в большинстве. Посему и случаются постоянные стычки.

Какое-то время мне везло, и я избегал подобного. Стычки если и происходили, то совершенно по другим поводам. Но долго такое везение длиться не могло и потому в один из дней меня все же выловили и попытались подсказать, что хорошо учиться — нехорошо. Или, раз уж у меня так все хорошо получается, то я обязан хотя бы всем давать списывать свои задания. Я в принципе никогда и не отказывал в подобном, каждый учится в меру своего разумения, но когда просьбы списать перешли в требования оного я просто стал посылать всех очень далеко. Как-то не нравилось мне то, что я списывание у меня переросло в мою обязанность перед кем-то. Послав пару раз за такие требования, в итоге получил обиду. Вот мне и попытались объяснить, что нужно стремиться быть как все и не выделяться из коллектива.

Очень не хотелось быть битым, но с другой стороны я прекрасно понимал, что я просто не справлюсь с тремя пацанами, хотя и не собирался отказываться от драки.

Понимая, что деваться мне некуда я оглядывался вокруг в поисках выхода из создавшегося положения. И тут мне на глаза попался черенок от лопаты. Согласен, что подобный выход не самый спортивный, но в тот момент я об этом даже не задумывался.

Сделав пару шагов в сторону увиденной мною палки я со всего размаха бросил свой портфель в самого сильного своего противника и резко нагнувшись подхватил в руки найденное мною оружие. С этого момента все разговоры были закончены.

Взревев раненым быком, первым бросился на своих преследователей, раздавая удары направо и налево. Как оказалось, этого было более чем достаточно. Уже спустя минуту я остался совершенно один, а сбежавшие от меня пацаны, крутили у виска и называя меня психом, старались привести себя в порядок, и грозя подловить меня в темном уголке.

Оказывается, за те несколько секунд махания палкой, я успел поставить им несколько ушибов и синяков, а одному даже разбить в кровь плечо, порвав заодно и рубаху. Так получилось, что в пылу схватки я просто не обратил внимания на торчащий из черенка огрызок гвоздика. Впрочем, даже заметив его я не особенно расстроился. Не я все это затеял. Даже если меня и обвинят в нападении, что позже и произошло, все равно я считал себя правым.

Дрался я и раньше, но даже тогда не принято было нападать втроем на одного. Хочешь драться дерись, но будь честным по отношению к противнику, если хочешь, чтобы и к тебе относились так же. Но такие правила были приняты у нас, тех кто родился и жил в Ташкенте постоянно. Здесь же против меня выступали приезжие. То есть те кто попал в мой город после землетрясения, вместе со строителями и другими работниками оказывающими городу братскую помощь в его восстановлении. Как оказалось, у братской помощи есть несколько сторон. Вот одна из них и проявилась в этой стычке.

Уже на следующий день вызвали в школу мою мать, записав в дневнике замечание о том, что это оказывается я напал на одноклассников и избил их непонятно за что.

Правда во время разборок в кабинете директора школы между мной и остальными участниками драки, истина о том, что именно меня хотели немного проучить, а не я нападал на них все же вылезла на свет. Но меня, тут же обвинили в том, что я оборонявшись, взяв в руки палку.

— И что же? Я должен был терпеливо сносить их удары, не отвечая на них. А ничего, что их было трое⁈

— Но палка не выход из положения! — произнесла директриса. — Можно было бы решить вопросы мирным путем.

— Например? — спросила моя мама.

— Например просто убежать. Или позвать на помощь. — ответили ей.

— А после этого меня будут все тыркать и обзывать трусом? И вы считаете, что после этого все бы закончилось? — не выдержал я. — Уж лучше я буду ходить с палкой!

Итогом всей разборки стала постановка меня на учет в детской комнате милиции и некоторый скандал, произошедший дома. Пообещав маме никогда не начинать драки первым, я ее немного успокоил, хотя возможно мне это показалось.

Правда уже на следующий день стоило одному из моих противников чем-то пригрозить мне, я сразу же ответил ударом, даже не пытаясь что-то сказать в ответ.

В общем вскоре меня оставили в покое, за глаза называя психом, а иногда и зверенышем по моей фамилии, за готовность начать драку по любому поводу и готовность использовать в ней любой подручный материал, не зависимо от того, что удар, например, арматурой может и изрядно покалечить. Что однажды чуть было не произошло.

Подобное не прибавило мне друзей, зато и враги старались обходить меня стороною. Зато теперь никто не привязывался ко мне в плане выделения из толпы.

Отец тоже с некоторых пор старался сильно меня не задевать, после одного случая, когда получив очередную затрещину я вызверился и попер на него вооружившись лопатой.

Разумеется, лопата была моментально вырвана из моих рук, а я получил хорошую взбучку ремнем. Но видимо сам факт того, что я поднял на него руку, плюс давно известные ему жалобы на меня со стороны родителей, пострадавших от моей ярости пацанов, заставил несколько призадуматься. И решив не накалять и без того не самые радужные отношения, затрещины и тычки с его стороны, практически прекратились. Но с другой стороны появился запрет буквально на все. Мне было запрещено брать инструменты отца, подходить к его мотоциклу, который появился чуть позже, встревать в разговоры, когда меня об этом не спрашивали, даже просто появляться ему на глаза в отсутствие матери. Разумеется, вслух об этом не говорилось, но любое нарушение тут же пресекалось. Причем не обязательно силовыми методами. Обычные тычки и затрещины, практикуемые отцом, ранее превратились в мелкие подлянки, иногда исполняемые им самим, а иногда и сестренкой с подсказки папы. И даже несмотря на то, что в итоге всего этого чаще всего страдал именно я, но и виноватым делали тоже именно меня. В один голос утверждая, например, что это именно я поставил ведро с водой на дверь, и сам же под него вляпался. Потому и убирать лужу мама заставляла именно меня и в редких случаях сестру, но после этого подлянки в моем отношении на некоторое время даже ужесточались.

В общем я хотя и жил во внешне дружной семье, но был своего рода изгоем в ней. Хотя это касалось исключительно отца и сестры. Мама или не догадывалась об этом или не желала того. Хотя скорее первое, потому что все вышесказанное происходило именно в ее отсутствие. В те же моменты, когда она могла что-то услышать, отношения превращались в слащаво-приторные. Меня тут же называли ласковыми словами, мягко журили за какой ни будь проступок, всем своим видом показывая, что у нас все очень хорошо и в семье нет никаких проблем.

К этому времени я давно вырос из детского велосипеда, который вначале перешел в пользование сестры, а после был благополучно переделан в садовую тележку. После переезда в Спутник мама купила мне взрослый велосипед. Вначале хотела остановиться на «Орленке» — велосипеде, чуть меньшего размера, но немного подумав и видимо согласовав этот вопрос с отцом купила мне взрослый велосипед «Урал» со скошенной дамской рамой. Видимо из расчета дальнейшей его эксплуатацией сестрой. И хотя я первое время не мог в силу своего роста достать до педалей с седла, меня это ничуть не останавливало от покатушек стоя на педалях.

Чуть позже у нас дома появился мотоцикл. Уж не знаю, на какой свалке отец его нашел, но это чудо действительно было раритетным. Больше всего в нем меня и всех соседских мальчишек удивляла как ни странно именно коляска. И, наверное потому, что на передней ее части стояла странная конструкция служащая, по словам соседа-военного для установки там пулемета.

Из услышанного случайно разговора родителей я узнал, что сей мотоцикл действительно прошел почти всю войну и был привезен в Ташкент в качестве трофея.

Отцу он достался за смешные деньги из-за того, что в нем ничего не работало. Фактически на тот момент это была телега на трех колесах.

Где-то с полгода отец упорно пытался его завести, и когда это наконец произошло, тут же продал его, наверное устав от вечных ремонтов. Спустя месяц или два после продажи во дворе появился другой, более современный мотоцикл ИЖ-П56. Правда ему уже было больше десяти лет, но он хоть и выглядел не новым, но был вполне рабочим.

После появления своего транспорта мы, вместе со всей семьей стали часто выезжать для отдыха на речку или в горы. Правда в горы все же реже, потому что вчетвером на мотоцикле ехать оказывается было нельзя, но вот на речку вполне допустимо. Разница состояла в том, что для поездок в горы было необходимо пересекать город, хоть и по окраине, но тем не менее была возможность нарваться на пост ГАИ. И в итоге лишиться прав. На речку же проехать было гораздо проще. В нашем районе не так часто расхаживала милиция, а от нашей квартиры до въезда в ближайший колхоз, где о Гаишниках никогда не слышали было чуть больше пары сотен метров. Правда и до самой реки было их около пяти километров, поэтому съездив туда пару раз с родителями на мотоцикле, все остальные выезды я добирался туда на велосипеде. Так мне было гораздо удобнее и интереснее. Если на мотоцикле все же старались придерживаться дорог, я выбирал для поездок тропинки, а иногда вообще ехал напрямую через поля в итоге добираясь до места гораздо быстрее остальных.