Замуж за 69 дней

Глава 65. Белые слезы на моих щеках

– Бессмертный… – шепчет Луиза, – удивлена, что он вообще заговорил с вами. Пошел на сделку. Зачем ему это?

– Саркофаг… для его подпитки, – вздыхает бабушка, – я узнала об этом позже. Много позже. Мой сын не знал, что носит на себе. И что носит его беременная жена. Фарида была слабой ведьмой и начала таять. Сулейман нашел причину. Заставил отослать саркофаг подальше, пуговицы снял. Фарида была на восьмом месяце.

Вздрагиваю и вскрикиваю от ужаса. Бабушка не единожды рассказывала, как прислуга и лекари плясали вокруг нас в детстве. Боролись за жизнь двух недоношенных младенцев.

– Да, Кара, – бабушка ловит мой взгляд, – в тот день мы повздорили, но я уняла гордость и пошла к твоему отцу. Хотела примириться, хоть мы и наговорили сгоряча. Они долго не открывали. Евнухи выбили дверь, но было поздно. Твои родители были полностью лишены аур.

– Мертвы… – шепчу сквозь слезы.

– Вас, девочек, удалось спасти.

Луиза скептически качает головой.

– Как вы узнали о маяках? – мой расстроенный вид её ничуть не трогает, беловолосая холодна и собрана, в её голосе ни нотки эмоций, – бессмертный никогда бы не рассказал ведьме о работе саркофага. Это…

– Слишком много чести для ведьмы? Ты права, Лу, – отвечает бабушка с легкой усмешкой, – Для меня пуговицы были кусочками кости, не больше. Я обратилась за помощью к своему другу. Он – знаток артефактов. Смог разобраться в природе пуговицы. Хоть немного…

– Что за друг? – деловито уточняет Зинаида, – может знать что-то еще?

– Увы, – бабушка прикладывает к влажным глазам шелковый платочек, – он мертв, княгиня.

– Жаль, – бросает Зинаида, хотя в её голосе не слышно и толики жалости, – А когда вам стало… – ведьма бросает взгляд в бледное бабушкино лицо и продолжает чуть мягче, – когда вы почувствовали некоторое недомогание?

– В тот самый день, княгиня. В тот самый день. Когда произошло это ужасное нападение на дворец. И второй раз…

– В момент второго нападения, – кивает министерская.

Тогда же и девочки попали в лазарет.

– Эту пуговицу носил мой сын, – бабушка теребит пальцем воротник, – после… когда он умер, связь была разорвана. Пока я не надела её. Хотела расплатиться частью своих сил. Чтобы долг уходил быстрее…

– Бабушка, ты указала саркофагу на себя?!

– Конечно. Хотела, чтобы вам было меньше отдавать. Сперва думала, что маяк меня не примет, но… получилось. И все время я даже не замечала его действие. Брал понемногу. Но сейчас саркофаг ведет себя, будто договор был нарушен. Как… тогда, с Сулейманом.

Плечи бабушки опускаются. Зинаида делает защитный знак – сказанное здесь не будет вынесено на обсуждение, «строго между нами». Подкрепляет его плотными нитями чар.

– Кто-то использовал саркофаг, госпожа Османиди, – говорит черноволосая, – использовал незаконно и бесчестно. Он потревожил сложный артефакт, нарушил его работу и сейчас… он пытается восстановиться. За счет носителей маяка. Всплеск силы почти полностью разрушил ауру Флорины, Дарина лучше, но…

– Нет, – бабушка взмахивает головой, – оно проходит, я чувствую. Напор оседает… – она хрипловато смеется, – видели бы вы меня в первый день. Я не могла встать.

Как и Фло. И Дарина. Вот только бабушка уже может ходить.

– Ваш уровень сложно выжечь, – мрачно говорит ректор, – но по итогу последней диагностики, если так пойдет дальше, через пару дней студентка Османиди… в нашем Университете останется одна.

Вижу, как на ресницах бабушки блестят капли. Она понимает… она все это знала еще до звонка. И она ничего не может сделать. Мои кулаки сами собой сжимаются от злости и бессилия.

– Ну можно же что-то сделать? – с надеждой оборачиваюсь на ректора, на Зинаиду, – если оставить их так, если ничего не делать… они умрут! Понимаете, умрут!

– Кара, разорвать связь невозможно, – шепчет бабушка, – саркофаг выпьет слабых досуха.

Слабых ли? Мой отец был сильным и… о нет. Смотрю на бабушку и вижу, что она мысленно приняла свою смерть. Смирилась. Согласилась. Сдалась?

– Бабушка… как ты можешь. Ведь это же Флорина… Твоя внучка!

– Кара, ты тоже моя внучка. Ты останешься моей наследницей. Как все и должно было случиться.

– Нет! – кричу я, – Ты не можешь решать за меня! Моя сестра умирает, а ты… Чары маяка привязаны к нашему роду. Что, думаешь, я не догадалась? Если ты смогла носить пуговицу отца и она приняла тебя, значит я смогу взять пуговицу Флорины.

– Кара, нет! Ты слишком…

– Слабая? Это не повод дать сестре умереть! Ты выдержишь любой удар, а она… счастье, если выживет. Я – полна сил и… я готова!

– Кара! – глаза бабушки сверкают, за её спиной, несмотря на слабость Старшей Сестры Османиди, начинают посверкивать крошечные молнии.

Моей дрожащей руки касается пушистая лапка. От неожиданности роняю зеркало на одеяло. На меня смотрят изумрудные кошачьи глаза.

– Кара, мрря, – говорит он, устало зажмурившись, – ты нужна им.

– Кому?

Он будто ненароком тыкается носом в мой живот.

– Но я… я не могу бросить Флорину… – слезы льются по моим щекам и градом падают в густой кошачий мех. Он тыкается в мою руку, подлезает под локоть.

– Бахыт, ты… ты что, пытаешься обтереться об меня?

– Погладь, – просит кот печальным голосом.

Осторожно протягиваю руку и касаюсь шелковистой шерстки между его ушек. Кот мотает головой, подставляя мне шею, бока, спинку. Фамильяр под моими пальцами оживает.

– Разомррвать связь нельзя, – мурчит Бахыт, – но можно пемрревести, пемрревесить. На тебя, – быстрый взгляд на меня, – опасно, не выдержишь. Пмммрости, малышка.

– Простить? За что?

Спрашиваю и вздрагиваю от резких слов Зинаиды:

– Фамильяр создан вами, госпожа Османиди? Вы вливали в него свои чары?

– Да, – доносится из зеркала.

– Тогда сработает, – бормочет министерская, – маяк примет фамильяра за… одного из Османиди. Да, сетка плетения сходная с хозяином, то есть, девочку можно спасти.

– А что будет с Бахытом? – моя ладонь на спинке кота замирает.

– Когда энергия кончится, связь с саркофагом оборвется.

– В смысле, кончится? Какая энергия?

Я еще не понимаю, о чем они говорят, а Зинаида уже шарит по рубашке Флорины. Находит пуговку и одним быстрым движением срывает её.

– Фамильяр? – спрашивает она официальным тоном.

– Пммрясти, малышка, – вздыхает Бахыт и выскальзывает из моих рук.

– Бахыт…

Зинаида ловким движением прикладывает пуговку к фиолетовой шапочке, оброненной котом на кровати. МАяк пристает к ткани как приклеенный. Ведьма надевает шапочку на голову кота. Окидывает взглядом.

– Я попробую активировать, – подает голос Луиза фон Скальва.

Вокруг нас сгущается темнота. Будто мы в центре смерча, который поднялся в пустыне с черным песком. Чернота кружится, набирая скорость, оседает на пол и тает.

Мы все еще в комнатке у постели ужасно больной Фло. Но теперь у нее в ногах неподвижно лежит простой белый кот. Лапки неестественно вывернуты, мордочка заострилась, нежный розовый носик побелел, роскошная шерсть потускнела. Не верилось, что это был Бахыт… фамильяр старшей сестры Османиди превратился в скелет, обтянутый косматой шкуркой. Прекрасные изумрудные глаза потускнели и закатились. Жалкий, некрасивый, уродливый…

О прекрасном прошлом бабушкиного фамильяра напоминала только щегольская фиолетовая шапочка с покачивающимся на сквозняке перышком и приклеенной костяной пуговкой.

Едва дотрагиваюсь до ссохшегося тельца – шерсть опадает и разлетается по комнате. Обнажается коричневая кожа мумии, которая на глазах расползается. Косточки осыпаются белой пылью.

– Бахыт… – выдыхаю имя существа, которого больше нет. Даже похоронить нечего – только клоки белой шерсти кружат в воздухе.

Горько… горько думать о нем. Опускаюсь на колени у края кровати. Ведь он был мне… больше, чем кот. Он воспитал меня, он занимался с нами и следил, чтобы не попали в беду. Все эти годы фамильяр был рядом. И не раздумывая пожертвовал собой ради юной ведьмы… из великого рода Османиди.

Вожу пальцами по одеялу, припорошенному невесомой пудрой, в которую превратился мой личный надзиратель, мой надсмотрщик, мой бесценный советчик и… друг. Краю лежит его любимая шапочка. Сворачиваю её и убираю в кармашек платья – отдам осиротевшим Бублику, Корочке и Сметанке. А пуговка… нужно вернуть её бабушке. Хотя желание сжечь проклятый маяк огромно!

Зинаида и ректор склонились над Фло. Луиза стоит в стороне со скучающим видом. Лицо беловолосой ведьмы прекрасно и неподвижно, как и всегда. Она смотрит в пустоту, в стену. Видит ли там что-то или просто погружена в свои мысли?

– Как она? – спрашиваю у ректора.

– Надо звать лекарей, – резюмирует он, – также слаба, улучшений не видно.

– Связь разорвана, Кара, – Зинаида Николаевна убирает руки, протянутые над головой Флорины, садится на стул и начинает что-то быстро записывать в небольшой блокнотик, – Связь разорвана, да… но её энергетические нити все еще в плачевном состоянии. Хуже ей уже не станет, но лучше – тоже.

Она внимательно смотрит на меня своими блестящими черными глазами.

– Время варить зелье, Кара Небесная, – усмехается Луиза, – оно восстановит энергопотоки в придаст сил твоей сестре. А пока… – голос её меняется со спокойного и размеренного на строгий, – войдите, герцогиня Романова. Уверена, у вас ко мне крайне важный вопрос, не требующий отлагательств.

Мы все оборачиваемся к двери. Она медленно приоткрывается, юная Китти Романова, протискивается в комнату. Видит состав собравшихся, тушуется и пытается дать деру, но дверь за её спиной волшебным образом захлопывается, а ручка замка заедает.

– Ну так что? – Луиза сверлит девочку взглядом своих бледно-зеленых глаз, – по какому поводу вы, герцогиня, так долго стояли у двери?

Китти, припертая к стенке в прямом смысле слова, смотрит на опекуншу как загнанная в угол мышь смотрит на голодную кошку.

– Я… я вовсе не подслушивала, Луиза Карловна, – дрожащим голосом объясняется она, – просто Дарина… она пошевелила рукой. Я побежала позвать лекарок, но их нет. А тут… Я не хотела прерывать вас. Котик заговорил, а потом я вошла. А… где же он?

На её плечо опускается пучок белой шерсти. Девочка смотрит на него, на меня, переводит взгляд на пятно белой пыли на кровати.

– Он что же…?

– Бахыта больше нет, – тихо говорю я, – но он навсегда останется в моем сердце.

Вижу, как на глазах Катеньки зажигаются звездочки слез. Она забывает смущение. Подбегает ко мне, садится рядом.

– Это что… – всхлипывает она, трогая одеяло, – это он? Он…

Обнимаю малышку за плечи.

– Пойдем отсюда, Катюша, – шепчу ей, – пойдем. Мне нужна твоя помощь в теплице. Поможешь мне варить зелье? Потом вместе дадим его Даре и Фло. Они очнутся и все снова станет хорошо и спокойно?

Увожу всхлипывающую девочку из комнаты. На пороге встречаю насупившихся лекарок – ректор вызвал. Они обступают кровать сестры. Что ж. Пусть делают, что могут.

Последнее, что я слышу, прежде чем дверь закрывается, это слова Зинаиды:

– Твоя Дари выкарабкается.

– Сейчас – да, – отвечает ей Луиза, – Но в будущем… нужно будет решать этот вопрос.

У меня на душе не камни – целые горы, которые давят. Не будь рядом Кати, готовой сорваться в плач, я сама бы села в углу – оплакивать Бахыта, здоровье бабушки, болезнь Фло, свою разрушенную семейную жизнь. Но… успокаивая маленькую герцогиню, я сама немного успокоилась.

По пути к теплицам она даже немного повеселела.

– Папа не разрешает, но я вырасту и обязательно заведу кота, – решает Катя, вытирая рукавом курточки покрасневшие глаза, – такого же белого, с зелеными глазами. И такого же вредного! Или вреднее!

Сдавленно смеюсь.

– Ну не знаю, Катерина. Вряд ли получится.

– Почему?

– Вряд ли в мире найдется кот вреднее.

Обе хихикаем сквозь боль. До теплицы, выделенной мне на диплом, идем уже легче, болтаем, стараемся обходить стороной печальные темы. Уже внутри, у грядки, нас ждет сюрприз.

– Ого, бочка! – Катюшка подбегает к бочке, крышка которой достает до её пояса, – что это?

Заглядывает внутрь, морщится. Отодвигаю девочку, макаю палец в жидкость, достающую почти до края. По пальцам бегут искорки. Белые слезы! Дион сдержал обещание. И даже больше.

Мне дурнеет от мысли, какое состояние вбухано в содержимое этой бочки.

– Катя, – от напряжения прикусываю губу, – беги скорее в учебный домик, возьми пару леечек.

– Будем поливать? Это удобрение? – любопытствует девочка.

– Нет, то есть, да… Давай, беги уже, – выставляю малышку и горько усмехаюсь. Знал бы кто, ЧТО у нас за удобрения. Высадить цветы в бриллианты и подвязывать ростки на столбики из чистого золота вышло бы дешевле. Ну, Дион! Даже не верится, что он – не из правящей семьи. Щедрость, достойная императора.

Пока жду Катюшу, решила осмотреть корни уцелевших гуаран. Потянулась за миниатюрными грабельками и лопаткой, но тут у меня в кармане что-то задребезжало.

С удивлением достаю зеркальце. Не помню, чтобы я забирала его с собой. Но… видимо, прихватила впопыхах. Откидываю отделанную кристаллами крышечку.

– Бабушка, ты выглядишь… гораздо лучше!

Старшая Сестра Османиди успела уложить волосы, тронуть скулы румянами, а губы – карминовой помадой.

– Спасибо, Кара, – слышу, что лучше стало ей только внешне, голос тот же – уставший, слабый, – ты одна сейчас?

– Да.

– Точно? Проверь.

Оглядываюсь по сторонам. В соседних теплицах никого, дорожки пусты. Катенька минуту назад скрылась в учебном домике и сейчас ищет среди сотен видов грабель, грабелек, лопат и тяпок леечку нужной конфигурации и будет заниматься этим еще какое-то время.

– Проверила. Что случилось?

– Роман расторг помолвку, – с болью в голосе говорит бабушка.

– Я знаю. Он уже сказал мне. И… я думала, что ты можешь его отговорить.

– Я пробовала, – возмутилась бабушка, – но он был очень убедителен. Сказал, что на его родителей было покушение, и недавно на него самого напали. И… он не может быть с тобой, подвергать тебя опасности.

Какой же бред! Размыкаю губы, чтобы сказать правду и вспоминаю глаза Ромы, его злые слова и угрозы.

– Его доводы очень разумны, – говорю максимально твердым голосом слова, совершенно противоположные моим мыслям, – Очень благородно с его стороны.

Скулы сводит от мерзости. Хорошо, что бабушка далеко. Сиди она рядом – мигом раскусила бы мою ложь.

– Кара, девочка моя… – бабушка смотрит на меня печально, в голосе – сожаление, – я знаю, ты говоришь спокойно, но это удар для тебя.

– Я… выдержу этот удар.

Бабушка качает седой головой.

– Верю. Верю. Но сейчас очень важно снять браслет.

– Зачем? – спрашиваю с подозрением, – ведь он скрывает мою… мое положение.

– Кара, дело в том, что… в общем, его создатель изучал саркофаг и некоторые схемы плетений из него использовал в браслете. Но самое главное – он добавил в него маяк.

– Пуговица?! В моем браслете пуговица?!

– Да, Кара. Твои родители носили их в браслетах. В мужском маяка нет. Я попросила достать его, – она касается пальцем воротничка, где неизменно пришита костяная пуговка, – а в твоем он остался. Ты надела его не так давно и ваша связь еще не уплотнилась. Ты сможешь снять. Сделай это, девочка моя. Обязательно сделай.

Задираю рукав, с отвращением смотрю на полоску серебра, обвившую мое запястье. Внутри борются два сильных чувства: желание содрать и бросить артефакт в жерло проснувшегося вулкана, и страх, что без его защиты в Штормах узнают о моей беременности.

– Кара, не беспокойся о… ты знаешь, о чем. Я подобрала тебе партию. Ты немедленно выходишь замуж.

Зеркальце чуть не падает у меня из рук.

– За кого?!

– Это не важно, – машет рукой бабушка, – он готов жениться на тебе и точка. Через час приедет представитель его семьи. Мы подпишем документы и официально ты будешь замужем. Этот так прельстился твоим титулом, что готов забрать тебя хоть сегодня, без диплома и прочих формальностей.

– Что?! Он – человек?!

– Кара, подожди…

– Нет уж! Не буду я ждать! Ты выдаешь меня замуж за человека?! Меня!

– Но Флорина же выходит за шейха, я решила…

– Флорина?! Да знаешь ли ты, к каким проблемам это привело?! Ты бездумно продала её за богатый калым и меня тоже хочешь?! О нет, дорогая бабушка! Я – не вещь! Я отказываюсь выходить за мужлана, который готов взять меня не глядя! Я не кот в мешке! Я – ведьма!

– Кара, прекрати! Это неслыханно! Как ты позволяешь себе… Да я… Я…

– Что «ты»? Лишишь меня наследства? Лишишь содержания? Да пожалуйста! Я больше не желаю это обсуждать! Я сама буду решать, что мне делать, как жить и за кого выходить замуж!

Последние фразы я кричу, переходя на истошный визг. В ярости швыряю зеркальце о землю. Блестящие осколки брызжут мне под ноги. Я оглядываюсь, в поисках чего-то, что тоже можно разбить. Замечаю на пороге бледную Катеньку с двумя леечками в руках.

– Эм… Кара… все хорошо?

– Все прекрасно! – рычу я, – Лучше не бывает!

– Может мне уйти? – девочка робко отступает за порог. Я глубоко вдыхаю, закрываю глаза, считаю до десяти. Открываю.

– Останься, – говорю уже спокойнее, – У меня сейчас… будет много работы. Помощница очень пригодится.

Испуг уходит с лица девочки. Она делает шаг вперед. Навстречу мне. А я – навстречу новой, свободной и самостоятельной жизни.