Агент Их Величеств, часть вторая

Глава 5

Следователю хватило одного взгляда через эфирные «очки» для того чтобы понять: никакого демона в Роберте Фолте нет и никогда не было.

Хозяин усадьбы встретил Фигаро не в доме, а на берегу озера, где он, сгорбившись и кутаясь в тёплый непромокаемый плащ цвета хаки, сидел на раскладном стуле с длинной удочкой, рассеяно поглядывая на полосатый поплавок. Поплавок был модный, с алхимической лампочкой; с таким, наверное, было очень удобно рыбачить по ночам.

По документам Фолту было шестьдесят пять, но алхимические тоники скостили его возраст до твёрдых сорока. На кого-то омолаживающие декокты действовали лучше, на кого-то — хуже, но этому господину, похоже, повезло: его организм перестроился весьма удачно и, не случись с Робертом Фолтом чего-нибудь из ряда вон выходящего, подумал следователь, до своих ста пятидесяти он спокойно дотянет.

Хотя, похоже, «нечто из ряда вон» как раз и случилось с хозяином усадьбы, причём совсем недавно: Фолт был смертельно бледен, и выглядел так, словно перенёс тяжёлую болезнь. Его пальцы заметно подрагивали, кожа вокруг глаз приобрела нездоровый желтоватый оттенок, а взгляд то и дело как будто спотыкался обо что-то, проваливаясь в безмысленную серую пустоту.

Фолт спокойно выслушал Фигаро, представившегося «внештатным сотрудником ОСП», вымученно улыбнулся кончиками губ и махнул рукой, вложив в этот жест легко читаемый смысл: что ж, валяйте, господин «внештатный сотрудник», всё равно мы тут оба понимаем, что вы из куда более занятной организации. Отвернувшись, он кивнул на поплавок и сказал:

— С самого утра тишина. Хоть бы карась какой клюнул. Было дело, я тут и щук таскал, и окуней… Извините, кстати, что не приглашаю присесть — не на что.

— Ничего, — следователь хмыкнул, — я постою. Вас, кстати, дождь не беспокоит?

— Да разве это дождь… Так, моросит. А вот вы зря без зонтика.

Фигаро молча взмахнул рукой, и над его головой вспыхнул купол Малого кинетического щита. «Хотя, — подумал следователь, — он прав: захватить зонтик было бы проще. Но кто б там об этом подумал»

— Ловко. — Фолт закашлялся, сплюнув на землю комок кровавой мокроты. — Извините, я немного не в здравии. Но уже иду на поправку. Доктора говорят, через неделю буду как новенький. В крайнем случае, через две.

— У вас в ауре след тяжёлой эфирной травмы. — Фигаро нахмурился. — В порядке вы будете, это да. Но вряд ли через неделю или даже через две. Вам бы показаться специалисту…

— Уже. — Фолт поморщился, достал из кармана платок и промокнул губы. — В городе два колдуна: господин Мейн и господин Лисков. Я знаю, что у меня в ауре трещина, и знаю, что она заживёт самостоятельно. Все нужные пилюли я принимаю и, как видите, провожу много времени на свежем воздухе.

— Вижу. И кто вас так приложил? Не расскажете?

— Рассказал бы, если б знал. — Фолт залился тихим лающим смехом. — Но я и правда не знаю. Даже не подозреваю, чья это работа… Скажите, это похоже на след от проклятия?

— Ни разу. Совершенно не похоже, даже близко. Я вообще впервые такое вижу, — признался Фигаро. — Вашу ауру словно взболтали ложечкой. Но подозреваю, что это может быть как-то связано с тем, что вы внезапно научились колдовать.

— А. — Взгляд хозяина усадьбы потух; он чуть дёрнул удилище, перемещая поплавок ближе к берегу. — А. Вы об этом. Не переживайте, колдовать я уже разучился. Так что молнией вас треснуть не смогу при всём желании.

— Знаю. Никаких следов предрасположенности к колдовству в вас нет. Ни малейших. Но этого типа, Рене, вы уложили колдовством. Я видел отчёт нашего коронера — классическое электрошоковое заклятье. Даже эфирный след остался.

— Да. — Фолт пожал плечами. — Так и есть. Может, всё-таки, принесёте из дома стул?

Вместо ответа следователь молча сотворил ещё один кинетический щит, на который и уселся, шаря по карманам в поисках сигарет. Со стороны это выглядело забавно: Фигаро будто превратился в опытного мима, показывающего «невидимый табурет».

Фолт невесело усмехнулся, и покачал головой.

— Хорошо быть колдуном, — сказал он. — Уж я-то теперь знаю.

— Мне кажется, — следователь, наконец, нашёл в кармане плаща пачку «Вензеля» и, достав сигарету, прикурил «от пальца», — что вы можете рассказать презабавную историю. До крайности забавную, я бы сказал.

— Могу. Но вот захочу ли?

— Господин Фолт…

— Стоп! — Человек в непромокаемом плаще резко вскинул руку; на его лице появилось выражение крайнего отвращения. — Стоп. Давайте сразу говорить начистоту: я прекрасно понимаю, что при желании вы просто пригласите сюда скучных серых людей с короткими стрижками и дурацкими кличками, которые вскроют мне башку и достанут оттуда любую информацию, которая им нужна. Или накачают меня какой-нибудь алхимической дрянью, после чего я расскажу им даже то, сколько раз в день я посещаю уборную, и с каким результатом. Но даже я знаю, что все эти ваши штучки ненадёжны. Вы можете сделать из меня дурачка, но так и не получить нужной вам информации, а пытки контрпродуктивны — я расскажу вам даже то, чего не знаю.

— С чего вы взяли, — Фигаро осторожно затянулся сигаретой, — будто я собираюсь подвергнуть вас всем этим неприятным процедурам? Я не стану вам лгать: да, подобное иногда практикуется. Но только в исключительных случаях и только на совсем уж отъявленных головорезах. Или когда ситуация критическая, и от скорости получения информации зависит, например, человеческая жизнь. Однако ваш случай не из этих, как я понимаю. Или?‥

Фолт глубоко вздохнул, закрыл глаза и по самый нос скрылся в своём плаще, словно провалившись в него. Некоторое время он молчал, замерев неподвижно, точно изваяние, а потом, чуть приоткрыв один глаз, сказал:

— Я предлагаю сделку, господин Фигаро. Я соглашаюсь на сотрудничество, рассказываю вам всё, что знаю — пусть даже и под этим вашим эликсиром правды — а вы взамен снимаете с меня все обвинения. С меня… — он немного запнулся, но затем голос Фолта стал жёстким, — и с моего сына.

— Хм, — Фигаро потёр нос, — значит, сделка со следствием? Но, насколько мне известно, у инквизиторов не возникло к вам вопросов по поводу убийства Рене Коффера. Хотя, если честно, я не понимаю, почему: здесь налицо убийство при помощи колдовства. Вас, как минимум, вызвали бы на допрос, но всё ограничилось безликим протоколом. Да, чисто технически это была самооборона, и любой адвокат, осиливший хотя бы первый том Другого Кодекса, закрыл бы дело даже не доведя его до судебного разбирательства, но… Всё равно странно.

— Старший инквизитор Кранц, — Фолт сбился на хриплый шёпот, однако, собравшись и прочистив горло, вновь заговорил нормальным голосом, — насколько мне известно, тоже имеет отношение ко всей этой… мерзости. Как и судья Коваль. Поэтому частью сделки между нами будет защита. Я и мой сын. Вы можете это устроить?

Фигаро коротко кивнул.

— Да, — сказал он, — могу. Мы спрячем вас так же надёжно, как если бы вы переселились на Луну. Может, наша организация так и поступит… Однако же, если вы так боитесь, то почему просто сидите тут с удочкой. Я не снайпер, но даже у меня легко вы вышло снять вас во-о-он с того мыса на берегу. Причём без оптики.

— Я думаю, что жив лишь потому, что молчу, никуда не обращаюсь и делаю вид, будто ничего не понимаю… хотя я и взаправду ничего не понимаю. Но если начну общаться с представителями всяких… — Фолт красноречиво помахал в воздухе пальцами.

— Понятно. — Следователь прикусил губу и задумался. — Но и вы, в свою очередь, должны понимать, что если некто Роберт Фолт замешан в чём-то большем, нежели убийство мелкого уголовника Косого Рене, то сделка не состоится. Если вы, например, выпустили на город демона… — Фигаро дёрнул плечом. — В этом случае я при всём желании не смогу обеспечить вам защиту.

— На моём счету далеко не один труп, господин «внештатный агент ОСП», — Фолт ощерился, — но все они давно растворились в водах Леты и в крепкой кислоте. Что поделаешь: хочешь жить — умей вертеться. Я, мягко говоря, не ангел. Но я не призывал никаких демонов и не заключал договоров с потусторонней шушерой. Я вообще давно отошёл от дел, если вы не в курсе.

— Я в курсе. — Фигаро докурил сигарету и щелчком пальца отправил её в долгий полёт по направлению к ближайшему кусту. — Ладно, господа, вы его слышали. Сир Бургот, присылайте своих людей. Нужно всё здесь проверить и обеспечить защиту от… да, наверное, от всего вообще.

Фигаро всё-таки притащил себе стул: красивый, старинный, с высокой спинкой и мягкой спинкой. Стул был тяжёлым, и явно сработан на века, но, главное, сидеть на нём было куда комфортнее, чем на кинетическом щите. Такие щиты от постоянного давления на них нагревались почти до пятидесяти градусов, и, посидев так слишком долго, можно было заработать «холодный ожог» (который на практике был ничем не лучше обычного «горячего»).

Роберту Фолту принес кофе старичок-алхимик из Особого Отдела, прибывший блиц-коридором вместе с остальной командой господина Бургота: двумя специалистами по защите и двумя боевыми колдунами, которые тут же принялись сканировать, зачаровывать и ограждать.

— Самый безопасный кофе в Королевстве. — Алхимик усмехнулся в бороду, аккуратно ставя кофейник на маленький столик, который по мановению его трости-концентратора появился перед Фолтом. — Ни ядов, ни колдовских эманаций, ни зловредных Других в чашке. Но всё равно бурда редкостная — «Три туза» мелкого помола.

— Спасибо. — Фолт сдержано улыбнулся. — Мне приходилось пить и не такое. А где сахар?

— Сахар вреден для здоровья… Да шучу, шучу, не смотрите волком. Вот сахарница и щипцы.

Дождавшись, пока алхимик не скроется в дверях усадьбы, Фолт молча налил себе кофе, и, сделав глоток, пожал плечами.

— Кофе как кофе. Ни плохой, ни хороший… Чёрт, курить-то как хочется… Но нельзя — тогда сразу кашель как у чахоточного. И бес с ним.

Он покосился на поплавок (тот даже не думал дёргаться, спокойно покачиваясь на подёрнутой ветряными барашками воде озера), вздохнул, и, безо всякого вступления, принялся говорить.

— Если так подумать, — голос Фолта звучал ровно и размеренно; чувствовалось, что перед Фигаро человек, который умеет и любит рассказывать истории, — то, выходит, что люди, которых ты больше всего на свете хочешь убить — и одновременно с этим с готовностью убьёшь за них — это твоя семья. Моя жена, Горинй Эфир ей предвечным светом, частенько говаривала, что Мартин — её точная копия, да только это полная чушь, да простит меня её дух, если он сейчас подслушивает — жёнушка страсть как любила это дело. Да, внешне наш мальчик, конечно, пошёл в мать: вся эта смазливость, белые кудри, нос, но характер у него всегда был мой. Знаете, есть такие люди, которые с удовольствием залезут в чужой сад за яблоками, но только в том случае, если не получится уломать это сделать кого-то другого? Любители таскать каштаны из огня чужими руками? Ну, вот я такой, и таким всегда был Мартин

— Мне показалось, или я не услышал в вашем голосе гордости? — Фигаро налил кофе и себе (благо смекалистый алхимик принёс две чашки), бросил в него три кубика сахара и принялся размешивать напиток тонкой серебряной ложечкой (разумеется, также проверенной на проклятость, заклятость и прочие метафизические опасности).

— Я и не горжусь этим. — Фолт пожал плечами. — Просто говорю как есть. Я не трус, но и далеко не храбрец, мой сын тоже; это просто данность. Причём данность, осознавая которую жить становится гораздо легче. Например, удерживать в узде своего нерадивого отпрыска.

— Но я слышал, что он…

— Да, да, можете не продолжать: моторизированные банды, похабные картинки на заборе городского головы, крашеные собаки на болотах — было, всё было. Но, поверьте, это просто подростковое баловство. Мелкое хулиганство, за которое я, как родитель, в своё время заплатил немало штрафов. Никаких ножей в подворотнях. Никаких наркотиков. И, конечно же, никакого чёрного колдовства — а вы, думаю, знаете, насколько популярны у современной молодёжи спиритические сеансы.

— Да, — следователь печально кивнул, — слишком хорошо знаю, поверьте. Сама по себе спиритуалистика ещё не преступление; Другой Кодекс расценивает её просто как шалость, не более того. Вот только если раньше больше вызывали всяких ветхих графинь да князьёв, то сейчас, почему-то, стараются притянуть сюда то Трансмагиста, то Вертифола, то ещё какую гадость. И ведь получается иногда.

— Знаю, что получается. В газетах постоянно пишут: в Осоках группа подростков вызвала Долговязую Тень, а в Закудыкино две гимназистки призвали высшего инкуба — слышали, читали, знаем. Однако Мартин мало того, что всего этого сторонился, так ещё и таланта к метафизике Эфир не дал. Прямо как мне, ха-ха… Но был у нас с моим мальчиком, всё же, один камень преткновения: деньги.

— Вы не давали ему денег?

— Я что, похож на идиота? Давал, разумеется. Подросткам нужны деньги, возможно, даже больше, чем взрослым. Вот мы с вами, например: где и на что нам эти самые деньги тратить? У нас есть на это время? Желание? У вас в кармане может лежать тысяча империалов, но вы всё равно будете пытаться сторговать две медяшки на золотом. Даже покупая пиджак.

Следователь крякнул. Только что Фолт почти идеально описал его, Фигаро, обычное состояние души.

— К тому же, в отрочестве вы должны… как бы это сказать… — Фолт сощурился, подбирая слова, — соответствовать статусу своего окружения. И если шкету из сельской школы для счастья достаточно нового портфеля и галош, то сыну такого человека, как я нужны деньги на дорогие салоны, автомобили, ресторации и карты — в меру, разумеется. Так что деньги у Мартина были, но… Если коротко: ему всегда было мало.

— А если более развёрнуто?

— Он всегда стремился быть лучше всех. Самый дорогой костюм, самая мощная машина, самая красивая девочка в компании и тому подобное. Само по себе это нормально; я же всё прекрасно понимаю. И Мартин, в свою очередь, тоже понимал, что от меня он больше не получит. Меньше, правда, тоже, но… Я давно отошёл от дел; мои предприятия выгодно проданы, деньги с этого капают постоянно и стабильно, однако я не могу, так сказать, расширить дело. С сыном у нас договор: когда ему исполнится двадцать пять, я передам Мартину большую часть своих накоплений и он сможет распорядиться ими так, как посчитает нужным: вложиться в шахты Фрюков, купить акции предприятия Форинтов, заняться контрабандой — мне всё равно. Роберта Фолта вполне устраивает тихая жизнь в своей загородной усадьбе, рыбалка, книги, картины… Знаете, я… кхм… пишу пейзажи понемногу… мда… Раньше на это никогда не хватало времени, а теперь, вот, появилось.

— Но…

— Мартину сейчас двадцать. И ждать ещё пять лет ему ну вот совсем не улыбается. При этом мой мальчик достаточно умён, чтобы понимать: раньше срока ему ничего не обломится.

— Вы с ним… эм-м-м… скандалили?

— Что? О, нет, ну что вы. Я никогда не давал повода для скандала, а Мартин прекрасно понимает, что давление с его стороны приведёт только к тому, что я урежу ему пайку, которую он считает и без того довольно скудной. Нет, мы не скандалили. Дело в другом: Мартин постоянно искал способы заработать.

— Карты? Нелегальные бои? Мошенничество?

— Эк куда вас понесло — мошенничество! Нет, нет, ничего противозаконного: он спекулировал запчастями для машин, занимался перевозками, играл на бирже, вложился в несколько геологических экспедиций и даже как-то собирался организовать промысел на Дальней Хляби, но вовремя передумал. Что-то из этого приносило прибыль, что-то нет — всё как обычно. Империал туда, империал сюда — общей картины это не меняло. Но…

Фолт ненадолго задумался, сделал глоток из чашки, и раздражённо дёрнул удочку. Светящийся поплавок грустно нырнул, и тут же снова показался на поверхности воды, где появлялись и исчезали тысячи и тысячи дрожащих кругов — дождь постепенно превращался в ливень.

— Около месяца назад Мартин снюхался с этими чёртовыми «Детьми Астратота». Закрытый молодёжный клуб, в которой не так легко попасть и в который входят дочь старшего инквизитора, сын городского головы, детишки фабрикантов, ну, в общем, вся золотая молодёжь Верхнего Тудыма, так её растак. Я бы не простив. Более того, я был очень даже за: в молодости нужно обзаводиться знакомствами, особенно если ты хочешь добиться чего-то, когда твоя юность станет не такой уж и юной. Но мне было интересно другое: как Мартин вообще попал в этот клуб? Я понимаю, что из уст родителя это, возможно, прозвучит несколько странно, но мой сын не то чтобы выделяется чем-то особенным: он не из самой богатой в городе семьи, да и я не фабрикант Лемм, не инквизитор и даже не финансист средней руки.

— Самокритичненько. Но почему «Дети Астратота»? Откуда название?

— Да оттуда же, откуда и вампиры. Наши золотые детки считают, что, поскольку их семьи обращают каждодневные нужды простого рабочего класса в твёрдую золотую монету, сколачивая состояния на труде обычных людей, то они, в какой-то степени, вампиры и есть. Или, вот, как тот самый Астратот, который из сказок: забирают живые сердца, а взамен дают стекляшки, понимаете?

— Более чем. И что, они там, действительно, устраивают полный декаданс? Кокаин пополам с человеческой кровью, оргии и чёрные ритуалы?

— Ничего подобного, и даже совсем наоборот: всячески стараются облегчить простым людям жизнь. Клуб финансирует переоборудование фабрик: защитная автоматика, противопожарные системы, вентиляция и тому подобное, помогает профсоюзам — как связями, так и деньгами — вкладывается в строительство всяких там профилакториев с санаториями. В общем, напропалую занимается благотворительностью. — Фолт хихикнул. — Знаете, в наши дни благотворительность — очень выгодная штука, так что папаши своим деткам не сильно-то и мешают: пусть светятся на балах у столичных меценатов, выступают с пламенными речами, потрясают кулачками с трибун и, особенно, клеймят конкурентов. Зачем делать гадости из-под полы, когда можно совершенно открыто творить добро и получать под это золото в виде тех же грантов? Или преимущества при делёжке государственных тендеров? Это только мелкая босота использует для решения проблем нож и удавку; взрослые серьёзные люди всегда говорят от имени добра и справедливости. Знаете, почему я люблю читать сказки? В них злой колдун злой просто потому, что он злой. Безо всяких дополнений. А ну-ка свистну, махну рукой, и сгорит ваше королевство! Почему? Я — Злой Колдун, работа такая, не взыщите. Жизнь — она, Фигаро, к сожалению, другая; в жизни убивают, насилуют и пытают только и исключительно ради высшего блага, и никак иначе… Э-э-эх… Ладно, простите, отвлекаюсь… Так вот: я, конечно, удивлялся, как мой Мартин пролез к этим самым Детям Астратота, но был за него, скорее, рад. Мальчик растёт, умнеет, тянется, так сказать, к разумному-доброму-богатому-влиятельному. Но потому у Мартина появились деньги.

— Вы имеете в виду — большие деньги?

— Именно. Видели машину под навесом? Ну, ту, что рядом с домом? Это Мартин подарил. Просто пригнал в один прекрасный день, отдал мне ключи, и предложил выпить за мой прошедший день рождения, о котором, кстати говоря, мы оба забыли… Вино, кстати, тоже он притащил не из дешёвых: Паласиос 1870 года, на минуточку.

— Вы не спрашивали у сына, откуда у него деньги?

— Фигаро, в нашей семье задавать такие вопросы — огромная бестактность. Откуда, откуда — из тумбочки, блин… Но подозрения у меня появились, не скрою. И дело даже не в деньгах — мало ли, какое предприятие Мартина могло внезапно выгореть. Я тоже, бывало, приезжал домой с чемоданами набитыми золотом — фортуна, сами знаете, лотерея. Просто Мартин… Он был… другим. Не таким, как обычно.

— В каком смысле?

Фолт налил себе ещё кофе, сделал глоток и надолго задумался.

— Чересчур возбуждённым, — сказал он, наконец. — Я бы сказал, нездорово возбуждённым. И, поверьте, я прекрасно понимаю разницу между радостью от удачно провёрнутого дела и состоянием аффекта. Так вот это было, скорее, второе.

— Можете описать подробнее? — следователь достал новую сигарету, и с наслаждением затянулся (всё же, «Вензель» стоил каждого своего медяка). — Вот буквально до мелочей?

— Раскрасневшееся лицо. Быстрая речь, много жестов, много лишних движений. Мартин буквально не мог усидеть на одном месте; он постоянно бегал по комнате и говорил, говорил, говорил… Расспрашивал, как у меня дела, травил анекдоты, смеялся, рассказывал новости, показывал карточные фокусы… Я по вашему лицу вижу, о чём вы подумали, господин следователь. И нет, мне не показалось, что Мартин был под действием наркотиков.

— Откуда такая уверенность? — Фигаро попытался иронически изогнуть бровь, но вместо этого у него получилось нечто вроде рожи паралитика. Как ни крути, но в мастерстве мимической пантомимы до куратора Ноктуса следователю было далеко.

— Бурная молодость. — Фолт иронично улыбнулся. — Синяя пыль, кокаин, опиум — я знаю, как они действуют. Так что нет, это были не вещества. Во всяком случае, не те, о которых мне известно. Это было похоже на… Вы когда-нибудь делали вливания омолаживающих тоников?

— Пару раз. В конце концов, мне давно за пятьдесят.

— Помните, как вы себя чувствуете первые несколько дней? Бодрость, лёгкость во всём теле, непреодолимое желание общаться, голова работает как часы, хочется куда-то бежать, что-то делать, и всё на свете вам по плечу? Если бы гериатрические декокты можно было применять чаще, чем раз в полгода, то их бы кололи все.

— И если бы они не стоили как автомобиль.

— Пф-ф-ф, да разве Леммов с Форинтами и прочими Фроками это остановило бы? Бессмертию можно было бы назначить любую цену… В общем, мы с сыном пообщались, и он уехал. А я позвонил… скажем так: у нас в городе нет частных сыщиков достойных этого названия, но среди моих старых знакомых они есть.

— Вы попросили их установить за Мартином слежку?

— За ним, и за этим чёртовым клубом, да. Видимо, моя чуйка уже тогда дребезжала в башке тревожным звоночком. И, как всегда, оказалась права, потому что через неделю оба нанятых мною человека пропали.

— Как так — пропали?

— Это как появились, только наоборот… Дьявол, Фигаро, ну что вы за вопросы задаёте: перестали отвечать на звонки и телеграммы, исчезли с горизонта, сгинули, растворились в закате. Один из них вечером зашёл в свой кабинет, позвонил прислуге, попросил принести ужин через час, и больше его никто не видел. Трубка ещё дымилась на столе, а в камине догорали какие-то бумаги. Окно было открыто, но под ним — четыре этажа и брусчатка. — Фолт сплюнул и сделал пальцами левой руки «козу»: древнейший Обережный Знак. — Да и не стали бы эти ребята исчезать в никуда просто потому что им моча в голову ударила.

— Но хоть что-то эти ваши сыщики нарыли?

— Да, кое-что им выяснить удалось. — Фолт снова сделал «козу», но на этот раз уже двумя руками. — Бумаги я вам потом передам, но, на самом деле, там и передавать-то особо нечего; и так всё расскажу. В общем, после того, как Мартина приняли к «Детям Астратота», клуб неожиданно и очень круто изменил формат своей деятельности: если раньше вся эта богатенькая шушера кучковалась по квартирам, то теперь они выкупили целый этаж гостиничного двора «Шервуд». Выкупили — вы можете себе такое представить? После чего поставили туда защиту — обычную и колдовскую — наняли людей из столичного «Охранного агентства «Платз», забаррикадировались и сидят теперь в этом самом «Шервуде» как в блокгаузе. Впускают только по специальным приглашениям, а для того, чтобы такое приглашение получить, нужно перевести на анонимный счёт в Королевском банке сумму в двадцать тысяч империалов — неплохо так, а?

— В Королевском банке существует такая штука, как анонимные счета?

— Да. Приходишь и открываешь; никаких документов с тебя не требуют. Но счета эти — особенные; каждый месяц из денежек на них выворачивается солидный процент. Короче говоря, ты платишь Королевству за анонимность. Как по мне, так неплохая идея.

— М-м-м-м… Допустим. Но ведь двадцать тысяч империалов это огромные деньги.

— Ну, не так чтобы уж совсем огромные… Однако эта не та сумма, которую может просто достать из кармана обычный конторский служащий или извозчик. В городе не так много людей, способных легко расстаться с двадцатью тысячами, и все они — все, Фигаро! — посетили первый этаж «Шервуда»: наш бравый главжандарм, наш не менее бравый старший инквизитор, судья, оба фабриканта Лемма — и это только за первую неделю после переформатирования «Детей Астратота» в… ну, в то, чем они являются сейчас.

— И чем все эти сильные града сего, Верхним Тудымом поименованного, там вообще забыли?

— Неизвестно. Этого мои люди так и не выяснили; слишком уж хороша там защита, слишком уж много у неё слоёв и слишком уж дорого за неё заплачено. А потом мои источники информации, если вы не забыли, пропали в неизвестном направлении.

— Вам не приходило в голову просто задать своему сыну прямой вопрос?

— Приходило. Но Мартин не отвечал на мои звонки, а его прислуга ответила, что он сейчас находится в «Шервуде». Когда вернётся — не уточнял.

— Вы, так понимаю, общались с сыном не слишком часто?

— Раз в два-три месяца он заезжал ко мне в гости, и мы проводили вечер за бутылкой вина и картами. Сам же я к нему не ездил ни разу — слишком хорошо помнил, как это безумно раздражало в своё время меня самого. Ну, когда родители неожиданно решают проверить, как дела у их мальчика, а мальчик с друзьями и, что более важно, с подругами допивает второй ящик водки в апартаментах над борделем госпожи Прицкен. Чёрт, ему уже двадцать лет! Это не тот возраст, когда в комнату к дитяти можно входить без стука! Так что в гости я не напрашивался.

— Ясно. — Фигаро швырнул второй окурок в те же кусты, что и первый, и покосился на крышу усадьбы, где пара колдунов в серых мантиях монтировали нечто вроде огромной серебристой пирамидки, словно сотканной из света и паутины. — А потом…

— А потом ко мне завалился Косой Рене. Он же Рене Коффер. Очень, очень непростой человек, на самом деле. Когда я воровал клубнику с соседских грядок, Рене обносил дома — в тринадцать лет он уже был весьма известным форточником. Когда я вкладывал деньги в заводы и шахты, Рене строил подпольные алхимические лаборатории, в которых варили «синюю пыль», крышевал игорные дома и держал в городе сразу несколько лавочек, где скупали краденое. В общем, думаю, вы поняли, кем он был.

— Вы с ним‥?

— Нет, работать с Рене мне не доводилось. Но мы знали друг друга, это да. Я с Рене не ссорился, в дела его не лез, и вообще держался подальше от всего, что попадало в область его интересов, однако при этом я прекрасно ладил с его женой и двумя сыновьями, да и с Косым тоже мог перекинуться при встрече парой вежливых фраз. Если совсем коротко: мы не враждовали. Но вот этот его визит стал для меня полной неожиданностью. Представьте себе: к вам в дом вваливается человек, под началом которого ходят все местные банды — крупные и мелкие — и с ходу предлагает организовать совместное предприятие.

— Предприятие?

— Вот примерно с таким же выражением лица я на него и посмотрел. Я, например, отлично знаю, чего хочет моя собака, когда лает у двери и однажды провёл целую ночь с очень милой девушкой с острова Мияко; я не знал её языка, а она — моего, но это ничуть не помешало нам прекрасно общаться на целое множество различных тем. Однако я даже в малярийном бреду не мог себе представить, какого дьявола от меня хочет Рене. Тем более, потому, что Рене, похоже, это представлял. Он с ходу обозвал меня придурком, спросил на кой ляд я связался с этими проклятыми «Детьми Астратота» и зачем мне делать лопающихся от жира золота денежных мешков ещё богаче. Он говорил: Роберт, эта штука — это прямая цитата, если что — эта штука обязательно попадёт в руки к колдунам-инженерам, и после этого твоя песенка будет спета. Сам же будешь покупать у них услуги, свой же товар будешь втридорога брать! И то если разрешат… Рене, если максимально коротко, предлагал мне разорвать все контакты с клубом в «Шервуде», забрать, как он выразился, «мои наработки», и уехать из Верхнего Тудыма в Столицу или в Аврору, где, опять же, по его выражению, «стричь с богатеньких баранов золотую шерстку».

Фолт немного помолчал, рассеяно глядя в свою чашку, словно пытаясь понять, что ему напророчила кофейная гуща.

— Как я уже говорил, я совершенно ничего не понимал. Но кое-что до меня дошло: судя по всему, Мартин притащил в клуб к «детишкам» что-то эдакое, и это что-то так сильно впечатлило Рене, что он решил войти в долю. Только Косой подумал, что Мартин имеет к этому чему-то лишь опосредственное отношение, и на самом деле, за всем, что бы там, в «Шервуде», не происходило, на самом деле, стою я. Признаться, я его понимаю: Мартин, при всей моей любви к нему, довольно-таки бестолковый молодой человек. Хитрый, пронырливый — вот как я, но не умный. Так что на месте Рене я тоже бы подумал, что мой сын — просто ширма.

Фолт резким жестом взлохматил причёску (почти один-в-один как Фигаро, когда он нервничал), и следователь увидел, что волосы хозяина усадьбы почти полностью седые у корней; похоже, он их регулярно подкрашивал.

— Я оказался в двоякой ситуации: с ходу признаться Рене, что мне ничего не известно о происходящем в «Шервуде», или ломать комедию до последнего? В первом случае, Косой бы переключился на Мартина, что мне тоже совершенно не нравилось. Да, клуб охраняют ребята из «Платц», но ведь, думал я, выходит же Мартин оттуда хотя бы время от времени? Тут-то люди Рене бы его и сцапали, а с моим сыном Косой, скорее всего, не стал бы особо любезничать, хотя бы потому, что Мартин не умеет держать язык за зубами и лишён даже намёков на дипломатический талант. Но и врать про то, о чём мне ничего не известно я не мог тоже. Хотя бы потому, что Рене наверняка знал куда больше, чем я. Оставалось одно: попытаться выиграть время, проскочив между капельками дождя. Я спросил у Косого, почему, по его мнению, вся эта затея с «Шервудом» — глупость? Зачем ехать в Столицу или Аврору? Не успеется ли? Ну, в таком духе.

— Ага. Вы попытались выкачать из него как можно больше информации.

— Конечно. Он был уверен, что за тем, что происходит — чем бы оно ни было — стою я; уверен настолько, что никакие альтернативные варианты даже не приходили ему в голову. Рене сразу спросил: представляю ли я вообще, сколько золота отвалит столичная знать за такие возможности? Разве мало, говорил он, в Столице семей, которые годами бьются над тем, чтобы развить в своих чадах талант музыканта или художника? А сколько богатеев мечтают стать сильнее, выше, умнее? Торговать мечтой, сказал Рене, ничуть не хуже, чем торговать бессмертием, и через год мы выгодно продадим наше предприятие, после чего уедем на личные острова купаться в алмазах. Мало-помалу, у меня в голове постепенно начала складываться общая картина: похоже — и я понимаю, что это звучит как бред — кто-то изобрёл нечто, позволяющее передавать таланты одного человека другому. Как? Колдовство, алхимия — я не знаю. Понятия не имею! Да и кто вообще бы в такое поверил? Зато я понял, как мне выиграть немного времени. Я сказал Рене, что он, как деловой человек, должен понимать, что такие вопросы с кондачка не решаются, что мне нужно подумать, но, в общем, я, скорее, поддерживаю его идею и совсем не против купаться в золоте. Косой улыбнулся, и сказал, что даёт мне неделю, но мне стоит задуматься вот о чём: пусть у меня и есть «эта новая штука», но мне всё равно понадобятся доноры, и что этот момент он берёт на себя. Пятьдесят на пятьдесят, Роберт, заявил он, откланялся, пожелал мне спокойной ночи и уехал.

Фолт тяжело вздохнул, и снова потянулся за кофейником. Было видно, что он приближается к самой неприятной для него части истории.

— Время я выиграл, — хмуро сказал он, — да только совершенно не понимал, что мне с этим временем делать. Хватать Мартина и уезжать на Дальнюю Хлябь? Идти прямиком в инквизицию? Спалить чёртов «Шервуд» дотла? Вот только я прекрасно понимал, что Рене далеко не дурак, и что теперь за мной будет установлена круглосуточная слежка — просто на всякий случай. И что инквизиция не выход, потому как старший инквизитор Кранц уже нанёс визит к нашим золотым деткам, а, стало быть… Чёрт, конечно, он мог явиться туда просто с инспекцией, но я же не мог знать этого наверняка!

Фигаро увидел, что руки Фолта сильно дрожат; он едва не выронил кофейник. «Хорошо, что теперь этот человек под охраной Отдела», пронеслось в голове у следователя.

— Я выглушил две бутылки водки, я рвал на себе волосы, ходил из угла в угол и думал, думал… Я не спал почти двое суток. А потом… Потом ко мне явился этот человек. Очень, очень странный человек. Я не знаю, откуда он взялся; я не слышал звука мотора или цоканья копыт, о нём не доложили слуги, он просто появился в моей комнате, словно из ниоткуда. Честно говоря, в том момент я подумал, что допился до ручки.

— Как он выглядел? Ну, этот ваш посетитель?

— Высокий, дородный. Нос крючком. Волосы зачёсанные назад. На вид — то ли двадцать лет, то ли тридцать; сложно сказать. Лицо — очень выразительное — такие не забываются. Одет дорого, но, я бы сказал, старомодно: белый плащ, туфли с загнутыми носками, шляпа-колпак в таких… знаете… разных символах. Пентаграммы, обережные круги, ну вот это всё. Тяжёлая трость в руках, но я её не особо не разглядел.

— Он представился?

— Да. Назвался «господином Тренчем», и мне почему-то показалось, что это его настоящее имя. Он держался так… Как бы это сказать… Как будто ему на всё настолько наплевать, что даже лень придумывать себе фальшивое имя. Он сотворил себе роскошное кресло — просто из воздуха — сел, закинув ногу за ногу, и очень тихим, очень усталым голосом спросил, не нужна ли мне помощь в сложившейся ситуации. Я, конечно, сразу понял, что передо мной колдун, но был настолько зол и пьян, что… эм-м-м-м… в довольно невежливой форме спросил, какая именно ситуация сложилась и что он тут, чёрт его дери, делает. Но этот «господин Тренч» не разозлился. Напротив, усмехнулся, и сказал, что имеет в виду Косого Рене, моего сына, и всё, что из этого следует.

— Хм…

— Я даже не стал уточнять, имеет ли этот тип какое-либо отношение к Рене; птица такого полёта могла, остановить карету у дома Косого разве что для того, чтобы справить малую нужду. Просто спросил, кто он вообще такой и чего ему надо. И он сказал, примерно, следующее: он обеспечит безопасность Мартина, а также мою собственную безопасность, и со стороны «государственного аппарата» — он так и сказал: государственный аппарат — ко мне с сыном также не возникнет никаких вопросов. Я спросил, что я должен сделать взамен. То, что речь идёт о какой-то услуге, было понятно и так; мои деньги этого субчика уж точно бы не заинтересовали. И тогда он сказал… — Фолт сощурился; его лицо напряглось, точно сжатый кулак, — что мне нужно вызывать на дуэль Рене Коффера. Ну, или как принято говорить в Верхнем Тудыме, на драку.

Фолт нервно хихикнул; на лбу хозяина усадьбы выступила испарина.

— Я ответил, что скорее болонка загрызёт крокодила, чем я смогу победить Косого Рене на дуэли. Я неплохо стреляю, но в нашем городе дуэли с огнестрелом не проводятся — только холодное оружие или кулаки, а Рене мастер и в первом, и во втором. Нет, сказал Тренч, вы победите господина Коффера колдовством. Скучненько так сказал, будто сообщил, что завтра пойдёт дождь.

— Вы, должно быть, подумали, что он сошёл с ума?

— Я подумал, что он надо мной издевается. Или имеет в виду нечто вроде невидимого колдуна, который прибьёт Рене шаровой молнией, пока я буду махать ножичком. Сухо ответил, что колдовством не владею, и что он, должно быть, ошибся. Но этот Тренч только рассмеялся. И сказал, что сделает из меня колдуна менее чем за час, что не шутит, не собирается отнимать у меня время, и что другого решения нет. Послезавтра, сказал он, Рене Коффер планирует провести с вашим сыном деловой разговор, который может закончиться для Мартина весьма печально. Но не в том случае, если завтра я отправлюсь в ресторацию «Три медведя» и вызову Рене на драку. Во время битвы предлагалось просто стукнуть господина Коффера небольшой молнией и на этом всё закончится. Вы будете в безопасности, и ваш сын тоже — эту фразу я запомнил дословно.

— Вам… ну… не сорвало крышу?

— В иной ситуации — сорвало бы. Но моя блистательная чуйка подсказывала мне, что конфликтовать с этим «господином Тренчем» ни в коем случае не следует. Я неплохо разбираюсь в людях, Фигаро. Для делового человека это очень важное качество. Этот Тренч… Думаю, я не ошибусь, если скажу, что у него совсем нет врагов. Живых врагов, я имею в виду.

Фолт глубоко вздохнул и сделал маленький глоток кофе. Он, вроде как, понемногу успокаивался.

— В то же время чуйка подсказывала мне, что связываться с этим типом — очень плохая идея. Но потом мои мысли приняли иной оборот: ну, хорошо, допустим, я вызову Рене на драку. Станет ли он меня убивать? Вряд ли; Косой мокрушничает только по делу. Ну, пустит мне кровь, я уроню нож, он подаст мне руку, да, собственно, и всё. Дальше либо этот странный колдун сдержит своё обещание — а что-то подсказывало мне, что он это сделает — либо за примирительной стопкой я поговорю с Рене, объясню ему, откуда ветер дует, и дальше мы уже вместе будем думать, что делать с этими хреновыми «Детьми Астратота». Коффер страсть как любит помахать ножичком; он после драки добрый. Поэтому, пораскинув мозгами, я сказал — ну, навроде как в шутку: мол, давайте, господин хороший, делайте из меня колдуна, а то спать охота, да и у меня ж завтра дуэль, так что надобно сил поднабраться. И вот тогда-то это и случилось.

Хозяин усадьбы «Зелёный кров» поднял руки, покрутил запястьями, точно разминая их, откашлялся (Фигаро заметил, что крови в мокроте у Фолта стало поменьше) и продолжил рассказ, но теперь в гораздо более размеренном темпе, тщательно подбирая слова:

— Этот Тренч кивнул, встал с кресла, и жестом пригласил меня занять его место. Я так и сделал — кресло, кстати, было очень мягким и удобным; просто одно сплошное удовольствие. А этот, в плаще, тем временем, подошёл к столу, и положил на него маленький чемоданчик. Откуда он его взял — понятия не имею. Готов побиться об заклад, что секунду назад никакого чемоданчика у него не было. Плоский, чёрный, с двумя маленькими позолоченными замочками, и очень, очень дорогой на вид. В таких, обычно, носят всякие важные бумаги, но у «господина Тренча» там было что-то вроде мягкой подушечки, на которой лежал… — Фолт скривился, и несколько раз резко щёлкнул пальцами. — Как бы вам описать эту штуку… Представьте себе пистолет, у которого вместо дула патрон как у ручной дрели, а в этом патроне зажата тонкая игла явно медицинского вида. Под этой иглой зажим, похожий на жандармский наручник, а над рукояткой такой… ну, вроде как захват. И из этого захвата торчала склянка — размером, примерно, с большой палец. А в склянке что-то пылало.

— Пылало?

— Она светилась, Фигаро. Светилась ярко-красным светом, точно в неё налили жидкого пламени. Как алхимическая лампочка, только это был жидкий огонь.

— Так, — следователь яростно потёр нос, — а что было дальше?

— Назначение этой штуки мне стало понятно сразу — инжектор. Навроде тех, которыми вводят омолаживающие декокты во всех этих «клиниках красоты», только такой… знаете… очень навороченный, блестящий… Нервировало только содержимое склянки, но я думаю, вы бы тоже напряглись, если бы какой-то подозрительный тип собрался вкатить вам укол неведомой дряни, похожей на горящий напалм.

— Да, — Фигаро кивнул, — немного бы напрягся. И немного бы убежал оттуда к чёртовой матери.

— О, это была первая мысль, которая пришла мне в голову. Но Тренч чуть качнул головой в мою сторону и я понял, что не могу двигаться. В смысле, буквально: я не мог пошевелить даже мизинцем. Он поднёс своё устройство к моей руке, проклятый механизм щёлкнул, игла вонзилась в запястье, а потом…

Фолт сжал руками виски так, что следователь испугался; Фигаро показалось, что хозяин усадьбы сейчас просто открутит себе голову.

— Вы знаете, почему на «синей пыли» сидит столько народу? — Голос Фолта был очень тихим, но на удивление чётким. — Она разрушает ваш мир. Ломает всё ваше понимание относительно того, что вы до этого называли удовольствием. Вы внезапно понимаете, что самое сильное, самое интенсивное, самое яркое счастье в вашей жизни было просто тусклым огоньком свечи, блекнущим, исчезающим в ревущем жерле доменной печи, и когда действие наркотика заканчивается, вы уже совершенно другой человек. Вы знаете, что существует бесконечный, неисчерпаемый океан счастья, и он не где-нибудь в Иных Сферах, а вот здесь, совсем рядом, достаточно просто вдохнуть щепотку голубого порошка… Подлость этой штуки ещё и в том, что её безо всяких последствий можно принимать годами, и даже когда ваш организм начинает подавать первые признаки того, что что-то не так — а в этот момент ещё можно остановить процесс саморазрушения — вы всё равно продолжаете принимать эту дрянь, пока не превратитесь в пускающий слюни безумный овощ. От «пыли» ведь, в отличие от опиума, зависимость исключительно психологическая, но она настолько сильна, что преодолеть её удаётся лишь единицам. Так вот — по сравнению с тем, что было в этой светящейся склянке, «синяя пыль» — просто сахарный сиропчик. Красный огонь растёкся по моим венам, и я упал в него. И сгорел. Дайте сигарету, Фигаро.

Следователь молча положил на ажурный столик пачку «Вензеля». Фолт благодарно кивнул, достал губами золотистый цилиндрик и прикурил от маленькой бензиновой зажигалки-перстня.

— Очнулся я уже утром следующего дня. Ничего похожего на похмелье не было; бодрость, совершенно ясная голова, отменный аппетит — я слопал целую сковородку жаркого — и чистая, прозрачная как родниковая вода память: все события вчерашнего вечера вовсе не показались мне сном; напротив, я прекрасно помнил каждый миг случившегося. Да и красная точка от укола на руке была вполне себе всамделишней.

— А ещё вы стали колдуном.

— Нет, — Фолт едва заметно покачал головой, — ничего подобного. Я не стал колдуном, отнюдь. Видите ли, я очень хотел стать им в детстве, да и в отрочестве это желание лишь усилилось. Я прочитал тонну книг по этой теме, и я уверяю вас: ничего похожего на колдовские способности я не получил. Никакой чувствительности к эфиру, никакого ощущения своих вита-центров, и ни малейшего понимания, как всё это вообще работает. У меня просто появилась новая способность: теперь я мог запустить электрический разряд на расстояние до десяти метров. На этом всё. Но пулять из пальца молнией не значит стать колдуном.

— Эм-м-м-м… Вы управляли этой своей новой способностью без проблем? Хорошо её контролировали?

— Отвратительно. У меня то получалась маленькая хлипкая искорка, которая даже не оставляла следа на стакане — я использовал посуду в качестве мишеней, то мощная молния, которая этот самый стакан к чертям разносила в осколки. Зато с прицеливанием проблем не было никаких: я всегда попадал куда хотел. Но хуже всего было другое: каждое использование этой моей электробойной способности словно бы забирало часть какой-то… какого-то… заряда, что ли. Точно я был соляной батареей, и каждый… хм… всплеск меня понемногу разряжал. Я чувствовал, что это произойдёт не быстро, не завтра, и даже не послезавтра, но мои новообретённые способности были временными. Поэтому нужно было действовать.

Фолт замолчал и принялся яростно хлебать кофе из чашки; на лице хозяина усадьбы появилось выражение, словно ему только что выдернули больной зуб.

— Остальное вы, думаю, знаете. Я поехал в «Три медведя», напился пива, и вызвал Косого Рене на драку. Людей там было столько, что он просто не мог отказаться, хотя на следующее утро позвонил и спросил, не рехнулся ли я. Драка так драка, сказал Косой, тем более будет повод поболтать после за стаканчиком бренди. Я не возражал. Как я уже говорил, нечто в этом духе я себе и представлял.

— Но вышло не так.

— Не так. — Фолт сплюнул на мокрый песок и покачал головой. — Совершенно не так. Я… перенервничал. Не рассчитал сил. Ну и грохнул Рене разрядом, а он и дал дуба прямо там, на поле. Конец истории.

— Но секунданты, или как там они у вас называются…

— У людей Косого ко мне вопросов не было. Технически я не нарушал никаких правил; запрещаются только огнестрельное оружие, яд и снайперы в кустах. К тому же, — Фолт многозначительно помахал рукой, — в Верхнем Тудыме есть много людей, которые, в целом, были не против скоропостижного отъезда Рене к праотцам. Тут никаких подводных камней не было. Так что мне оставалось только ждать, когда «господин Тренч» выполнит свою часть сделки.

— И выполнит ли.

— Вот именно, Фигаро. Вот именно: выполнит ли. В тот же день, уладив все дела с секундантами Рене и жандармерией, я поехал не домой, а прямо сюда, в усадьбу. По пути я купил два ящика крепчайшего рому, и, запершись в мансарде, хлестал его у камина, поставив рядом с собой телефон. Чувствовал я себя просто ужасно; меня била лихорадка, и я потел как свинья летом.

— Может, у вас случился банальный нервический срыв?

— Пф-ф-ф! — Фолт хохотнул, — тоже мне скажите! Срыв! Фигаро, я людей топил в… А, не важно. Суть в том, что само по себе убийство Рене Коффера на меня особого впечатления не произвело. Равно, кстати, как и мои колдовские — хозяин усадьбы показал пальцами в воздухе кавычки — способности. Ну, научился кидаться электричеством — эка невидаль! Я как-то видел колдуна, который из шаровых молний складывал буквы, а из них слова. А потом вся эта красота по его команде — бамс! Куда там фейерверку… Нет, Фигаро, это был не срыв. Думается, трусило меня от этого укола, который мне сделал «господин Тренч». Я, конечно, наверняка вам не скажу, да только если таланты вот с такими побочными эффектами передаются — колдовство это ведь тоже талант, нет? — так оно того не стоит, и вообще за эту процедуру приплачивать нужно. Потому как делалось мне всё хуже и хуже, и к полуночи я уже бредил. Кое-как добрался до аптечки, кинул в рот пару пилюль от температуры и рухнул на диван в Зелёной зале, но то ли пилюли подействовали через задницу, то ли очень уж крепко меня взяла эта странная хворь, да только такое виделось, что ну… Сына своего видел; он орал на меня, ногами топал, крыл этажами, а потом рыдал как маленький на полу у камина, Тренча этого видел — положил мне на лоб какую-то вонючую тряпочку, а потом залил в рот что-то такое, от чего я вообще сознание потерял. Когда очнулся, глазам не поверил: почти двое суток в горячке пролежал. А пролетели они как два часа… Дьявол, как же курить хочется…

— У вас на лбу, — Фигаро чуть нахмурился, — озираясь по сторонам, точно заправский параноик, — синяя полоса. С красными точками лопнувших капилляров. Это след от специальной алхимической повязки-детоксикатора, выводящей из организма опасные яды. И ставили вам её где-то с неделю назад, причём я сомневаюсь, что вы где-то нашли эту штуку в бреду и сами себе прилепили. Получается, не всё в вашем бреду было действительно бредом. Где сейчас ваш сын?

— Позвонил мне пару дней назад. Говорил сухо и быстро; мне показалось, что он был на грани того чтобы сорваться на крик. Сказал, что если я захочу поговорить, то он ждёт меня в «Жёлтом доме». У него был домишко на краю города — довольно симпатичный двухэтажный особняк со стенами из жёлтого камня — за этот-то Мартин и называл его «Жёлтым домом». В доме живёт призрак, поэтому я в своё время купил его за сущие гроши. Дом, в смысле, купил, не призрака. Хотя, получается, что и призрака тоже.

— Вы, так понимаю, с сыном до сих пор не виделись?

— Нет, — Фолт потупился, — не виделся. Тренч сдержал слово: Мартин был цел и невредим, но, похоже, его вытурили из клуба «Детей Астратота», чему мой мальчик совсем не обрадовался. И, судя по всему, винит Мартин в происходящем меня.

Внезапно он с грохотом треснул кулаком по столику (чашки жалобно звякнули, подпрыгнув на блюдцах), достал из кармана пачку «Чёрного дерева» и закурил, с шумом выпустив из ноздрей на выдохе облако сизого дыма.

— Знаете, Фигаро, что во всём этом самое дерьмовое? То, что я совершенно ничего не понимаю. Вообще. Просто не вижу в происходящем даже зачатков логики и здравого смысла. Я до сих пор ломаю себе башку, но так и не смог сложить даже пару кусочков этой мозаики, дьявол бы её драл. Вот смотрите: сперва Мартин откуда-то получает штуковину — чем бы она ни была — позволяющую передавать таланты одного человека другому. Приходит с ней в закрытый клуб и его тут же принимают там как своего. Потом, видимо, эти астратотовы дети начинают продавать свои услуги за большие деньги местным воротилам. Об этом узнаёт Рене, является ко мне с предложением заниматься тем же, но уже в Столице. Я оказываюсь в идиотской ситуации, потому что не могу доказать Кофферу свою полную непричастность к происходящему. И тут как чёртик из табакерки появляется этот колдун, этот Тренч. И делает из меня колдуна для того, чтобы я сразился с Рене на дуэли. Что! За! Бре-е-е-ед! — Фолт схватился руками за голову, едва не выронив сигарету. — Зачем? Почему?! Мой сын — круторогий баран. Это факт, на который моя отцовская любовь никак не влияет. Найди он на улице негранёный алмаз, он бы не понял, что перед ним. Куда ему изобрести или где-то найти устройство, способное на такие штуки, как манипуляции врождёнными способностями! Я почти уверен, что создал эту штуку — ну, или где-то откопал — этот самый Тренч. Если бы он захотел, он бы испарил Косого Рене движением пальца. Но нет: он устраивает весь этот хренов цирк шапито со мной в главной роли! Зачем ему это было надо — ума не приложу. Это всё похоже на какой-то дурной сон, бред малярика… Фигаро, вот скажите честно: вы хоть что-нибудь понимаете?

— Нет, — честно признался следователь, — я, честно говоря, ни хренища не понимаю. Вообще. Но это на самом деле значит только одно: мы с вами, господин Фолт, просто не владеем всей информацией, а тех кусочков, которые у нас на руках недостаточно. Вот и всё. Поэтому происходящее и кажется вам — да и мне, если честно — бредом сивой кобылы. Но мне, на самом деле, непонятно больше, чем вам. А именно: на кой ляд вы потребовали себе и своему сыну защиту? От кого? Вам кто-то угрожал?

— Когда мне стало чуть лучше, — Фолт глубоко затянулся сигаретой, на этот раз даже не кашлянув, — я отправился к городскому колдуну. У нас их два, если не считать инквизиторов: Норик, что работает в отделении Королевского банка, и Флуск, алхимик. Норик кислый как лимон, и за свои услуги дерёт три шкуры, так что я пошёл к Флуску. Тот, конечно, тоже тот ещё фрукт, но явно приятнее Норика, да и посговорчивее будет. Вот Флуск-то мне и рассказал, что у меня травма ауры и что это пройдёт само по себе. Но он также сказал мне ещё кое-что: со слов Флуска часть моей памяти была изменена.

— Изменена? — Фигаро нахмурился. — Хорошо, мы это проверим. А этот ваш колдун, который ещё и алхимик не сказал, какая именно часть ваших воспоминаний подверглась коррекции?

— Нет, — Фолт махнул рукой, — куда ему… Флуска из АДН на третьем курсе отчислили. Перевели в столичный алхимический техникум. Так что колдун он, мягко говоря, средненький. Просто сказал, что было вмешательство, и что затронута память, а большего он сказать не может. Теперь понимаете?

— Признаться…

— Фигаро, да вашу ж мать! Мне. Изменяли. Память. Понимаете? Я понятия не имею, что из того, что я помню, настоящее, а что — фальшивка. Моя жизнь теперь ничего не стоит; она просто чёртова иллюзия! Может, у меня никогда не было сына. Может, я никогда не видел этого Тренча. Может, я вообще не Роберт Фолт!

— Вы — Роберт Фолт. — Фигаро вздохнул и встряхнул кофейник, но в нём, похоже, не осталось ни капли. — Скорее всего, затронут небольшой фрагмент памяти. Это что-то кратковременное; вы можете не помнить ужин, завтрак, телефонный звонок, чей-то визит, но не более. Для того чтобы стереть из памяти год вашей жизни под ноль нужны очень большие усилия, для того, чтобы модифицировать ваши воспоминания за тот же период нужны усилия профессионала высочайшего класса, ну а для того, чтобы перестроить вашу личность нужен мастер-псионик. Однако, в любом случае, если ваша память была изменена без вашего ведома, то это уголовка. Вплоть до пожизненного на Дальней Хляби при наличии отягчающих и пять лет минимум — это при условии, что судья попадётся добрый. Такое мы на самотёк не пустим. И хватит уже дрожать, как осиновый лист: вы сейчас как у Мерлина за пазухой. Никто до вас не дотянется, никакие таинственные колдуны вас не побеспокоят.

— Хотелось бы. — Фолт скрипнул зубами, но по его лицу было видно, что хозяина усадьбы слова следователя здорово успокоили. — И спасибо.

— Пожалуйста. — Фигаро только покачал головой. — Мда, ну и ситуация… А где, подскажите, вы дрались с Рене Коффером? Далеко отсюда?

— Недалеко. Видите вон те холмы? Которые похожи на волны?

— Они все на волны похожи.

— Да, но этот самый большой. У него на макушке ещё пара деревьев. Ну, увидели, наконец?

— Ага, вижу.

— Так вот как раз там, где заканчивается распаханное поле и начинается этот холм, есть такой… ну, вроде как земляной пятачок. Очень хорошо утоптанный, без камней, травы и прочей ерунды, за которую можно зацепиться ногами. Вот там-то обычно и проводят драки те граждане Верхнего Тудыма, которые побогаче.

— Хм… А почему так?

— Да потому что туда очень удобно подъезжать на карете или моторвагене. Просто катите вдоль поля — там есть неплохая дорога — а потом сразу направо… Хотите осмотреть место преступления? На здоровье, но, думается мне, зря вы это затеяли. Когда я положил Рене шёл дождь, так что все следы, должно быть, смыло. Но — дело ваше. Следователь, Фигаро, у нас вы.