Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Низкие осенние тучи разрядились наконец то мелким моросящим дождем. На дворе уже стояла середина октября и последние теплые деньки остались уже позади. Впереди были дни осеннего ненастья, а затем зима с ее длинными ночами и короткими хмурыми днями. Уже сейчас день стал совсем коротким по сравнению с летом, на улице ощутимо сгущались сумерки хотя еще не давно в это время было совсем светло.
— Мне одно интересно все-таки, — сказал я, оторвавшись наконец от созерцания в окне осенней непогоды, — откуда эта ищейка Тарханов узнал о наших с тобой отношениях. Хотя мне кажется я знаю откуда и от кого.
Юля подняла на меня вопросительны взгляд.
— Думаю, что здесь не обошлось без нашей лаборантки Машеньки Елизаровой. Она целый год усиленно строила мне глазки видимо надеясь в конце концов добиться своего и заполучить меня себе в мужья, но тут ты ей перешла дорогу. Не могу забыть с какой ненавистью смотрела она на тебя все последнее время. А сейчас и со мной едва здоровается.
— Машеньку можно понять. Она была влюблена в тебя строила на тебя определенные планы, а тут вдруг такое, — ответила Заварзина.
— Планы она могла строить какие угодно и на кого угодно. Это ее проблемы. Я ей кстати никаких авансов не выдавал и никак ее не выделял из числа всех остальных коллег женского пола. Так что ответственности за игру ее воображения нести не желаю. В любом случае я хочу поговорить с ней на эту тему и быть может разузнать она или не она слила Тарханову информацию о наших с тобой отношениях.
— Не знаю, по-моему, это не очень хорошая идея, — покачала головой Юля, — Тарханов мог узнать это и из другого источника. А главное твой разговор даже если он и будет успешен, и Маша признается тебе, в том, что это она все рассказала Тарханову уже ничего не изменит. Кстати, если он будет продолжать шантажировать тебя этим, то ты всегда можешь отказаться ото всех отношений со мной. Если ты это сделаешь я пойму тебя.
— Не говори ерунды. Отказываться от тебя я не собираюсь. И никакие Тархановы не заставят меня это сделать. А чего мы, собственно говоря, боимся? Что известно КГБ? Да пока, собственно говоря, не так и много. Они узнали лишь то, что дядя Герман откуда-то раздобыл информацию позволившую сдвинуть с мертвой точки поиск трех серийных убийц. Источник этой информации им не известен. Тарханов пытается завербовать меня, чтобы я как близкий родственник попытался как-нибудь хитро разузнать откуда дядя Герман добыл эти сведения. О тебе вернее о твоей роли во всем этом им не известно ровно ничего. Да даже если они и узнают об этом, хотя это далеко не факт, чем это опасно? По-моему ничем. Ну расскажешь ты им, что у тебя иногда бывают вещие сны. И что? Про то, что ты попала сюда, в наше время из 21 века рассказывать совсем не обязательно. А вещие сны у тебя бывают лишь изредка. Так что покрутятся они возле тебя, да и отстанут.
— Не знаю Саша. Может быть ты и прав. Но у меня очень нехорошее предчувствие. Мне доводилось в прежней жизни не редко сталкиваться с такими Тархановыми. Поверь мне почти все из них это законченные мерзавцы. Не думаю, что здесь все обстоит иначе. Кстати, в деле уничтожения СССР КГБ сыграл очень заметную роль. Спорили только о том, проспал ли он деятельность внутренних врагов или наоборот активно содействовал им. У меня нет оснований доверять ни самой этой организации в целом ни отдельным людям, которые ее представляют. То, что мы так быстро попали в их поле зрения очень плохо. Очень!
Я наконец отошел от окна и прошелся по кухне. Затем уселся на стул прямо напротив Заварзиной. Посмотрев ей в глаза, я спросил:
— Слушай вот ты рассказала мне, что ждет страну и всех нас всего через несколько лет. Как я понял все эти изменения принесут несчастье огромному количеству людей. И у тебя нет желания хотя бы попробовать предотвратить это. Пусть даже с ничтожными шансами на успех?
— Я думала об этом и не раз. Но, во-первых, я считаю предпринимать, что-либо для спасения СССР сейчас уже слишком поздно. Союз пока еще существует и кажется даже могучим и нерушимым. Пусть и не без проблем. Но это иллюзия. СССР сейчас изнутри это фактически огромный дом с трухлявыми стенами. Снаружи все кажется еще величественным и грозным, а на самом деле внутри одна гниль и труха. Горбачев всего лишь приоткроет идеологические шлюзы и разрешит критику власти в том числе за ошибки прошлых лет и за пару лет произойдет настоящий обвал. Мы же с тобой историки и понимаем, что такие процессы не происходят одномоментно. Они вызревают десятилетиями. Видимо с самого изначала весь этот проект нес в себе какие-то неустранимые дефекты. В любом случае, что-либо менять слишком поздно даже если бы я или ты каким-то чудом оказались бы сейчас на самой вершине власти. А уж в нашем положении тем более. Может быть лет на десять — пятнадцать раньше и можно было бы что-то поправить, а сейчас уже поздно. А во — вторых, к кому обращаться? В ЦК КПСС КГБ? Ты видишь лица людей, которые стоят на Мавзолее и состоят в Политбюро? Неужели ты полагаешь, что они способны что-то радикально изменить? Да большая часть из них мечтает закончить свою жизнь при должности и привилегиях, которые им прилагаются к этой должности. И ничего большего. А те, кто помоложе мечтают, о том, как прорваться к полноте власти конвертировать эту власть в большие деньги и войти тем самым в мировую элиту в клуб господ, правящих миром. Никаких других идей там больше нет. Поверь мне Саша. Я видела это своими глазами. И прекрасно знаю, что представляют из себя эти люди, которые сейчас клянутся в верности идеалам марксизма-ленинизма и Октябрьской революции. Да ты и сам знаешь это. Слишком поздно!
— Может быть ты и права, — подумав ответил я, — но я бы на твоем месте, наверное, все-таки попытался бы что-то изменить. Хотя и понимаю теперь, что видимо действительно шансов на успех очень не много. Слушай, а ты бы не хотела встретиться с собой молодой? Сколько тебе сейчас лет и где ты живешь?
— 14. А жила в это время в Верхневолжске. А насчет встречи… наверное нет. Не думала об этом.
— Недалеко в общем то. А как тебя звали. И по какому адресу.
— Вероника Павловна Степанова. А адрес улица Красных Латышских Стрелков дом 24 квартира 66. А зачем тебе это?
— Так хочу, кое-что проверить. — Я поднялся со стула потянулся и сказал, — ладно вижу, что ты действительно устала так что не буду мешать тебе. Пора мне в общагу. Нужно переварить все то, что я узнал от тебя сегодня.
Юля поднялась со своего стула подошла ко мне прижалась и подняв глаза сказала:
— Не уходи. Останься. Мне без тебя будет очень одиноко и тоскливо…
Несмотря на то, что Заварзина отговаривала меня от намерения поговорить на чистоту с Елизаровой я так и не отказался от этого своего намерения. Однако реализовать его сумел лишь через два дня. На большой перемене я зашел на кафедру, однако не застал там Машу. Обнаружил ее в лаборантской, где она в одиночестве пила за столом чай. Поздоровавшись и получив в ответ на свое приветствие лишь еле заметный кивок головой я произнес:
— Надо поговорить. Срочно. Но не здесь. Ты во сколько сегодня освободишься с работы?
— Примерно в пол шестого, — не поднимая на меня глаз, — ответила она.
— Хорошо. Ровно в полшестого я буду ждать тебя у во дворе.
Ровно в 17.30 я был уже на месте. Дождь, который безостановочно моросил почти два дня прекратился, в низкой пелене облаков появились разрывы, в которые было видно голубое с тем оттенком, который бывает только осенью небо, дул легкий ветерок, ощутимо потеплело в общем погода была вполне комфортной, насколько может быть комфортной погода в середине октября.
Елизарову не пришлось долго ждать. Прошло всего лишь несколько минут как я подошел в условленное место как она вышла из дверей факультетского корпуса, заметила меня и подойдя спросила:
— О чем вы Александр Николаевич хотели поговорить со мной? Я готова выслушать вас.
Я махнул рукой в сторону выхода со двора.
— Здесь не очень удобное место для беседы. Пойдемте в сквер.
Пока мы шли по направлению к скверу я вдруг вспомнил свой разговор с Заварзиной который состоялся там четыре месяца назад. Вспомнил и последствия этого разговора. За эти месяцы мое отношение к Юле полностью поменялось. Тогда она представлялась мне высокомерной, самодостаточной стервой, которая ни в ком не нуждается и, быть может, почти открыто презирает всех окружающих. А теперь для меня не было, пожалуй, человека ближе, а под маской холодной красивой стервы оказался человек попавший в совершенно исключительные по своей необычности, да и, пожалуй, сложности жизненные обстоятельства.
Мы дошли до сквера. Сегодня в нем было пусто, лишь на одной скамье ворковала молодая парочка. Я сел и показал рукой Маше на место возле себя. Она расположилась рядом со мной и все так же не глядя на меня спросила:
— Так, о чем Александр Николаевич, вы хотите поговорить со мной?
— Видишь ли Маша, — начал я, — на днях я имел очень интересную беседу с одним не простым человеком. А говоря проще с капитаном КГБ по фамилии Тарханов. Тарханов Виктор Михайлович. Знакома тебе такая фамилия?
Елизарова отрицательно замотала головой. Но взгляд на меня так и не подняла, напротив она как-то вся сжалась в комок. Я тем временем продолжил:
— Вот Маша видишь ли какое дело. Люди обычно делятся на тех, кто умеет врать и тех, кто это делать не умеет. По твоей реакции я вижу, что ты относишься ко второму типу. Врать ты совсем не умеешь. А следовательно вышеупомянутый товарищ тебе прекрасно известен. Я прав?
Маша ничего не ответила на мой вопрос. Немного помолчав, я продолжил:
— Я сейчас не буду касаться темы нашей с товарищем капитаном беседы, скажу лишь о том, что в ходе нее я узнал, что ему откуда-то прекрасно известно о моих с Юлией Сергеевной Заварзиной отношениях. И у меня совершенно естественно возник вопрос откуда капитан Тарханов узнал о них? И это при том, что мы эти отношения совсем не афишируем. Ты не поможешь мне узнать ответ на этот вопрос?
— Это не я сказала товарищу капитану про вас с Юлией Сергеевной, не я, — почти выкрикнула Елизарова, — откуда я знаю от кого он это узнал!
— То есть твои слова надо понимать так, что капитан Тарханов не только тебе известен, но и беседовал с тобой. И беседовал обо мне. Я же сказал, что совсем не умеешь врать, Мария! — с удовлетворением произнес я.
Маша ничего не ответила на эти мои слова лишь еще ниже опустила голову. Потом собравшись с духом, заговорила:
— Да я встречалась с ним. Да разговаривала о вас. И рассказала ему про вас и Юлию Сергеевну. Что у вас с ней роман. Я же видела тогда вечером вдвоем на остановке. Я сразу все поняла. Раньше только догадывалась, а теперь поняла. А Тарханов сказал, что вы хороший человек, но можете попасть в большие неприятности, и, что он хочет вам помочь. И, что я должна для этого рассказать ему все, что знаю про вас ему. Я рассказала. А что я сделала неправильного? Это мой долг помогать работнику Комитета Государственной Безопасности, да еще если он обращается ко мне за помощью. А Тарханов так и сказал, что он обратился ко мне за помощью.
Ах ты змей хитро мудрый Тарханов! Навешал глупой девчонке лапши на уши. За помощью он обратился. Как же! «Помощничек хренов!» — а вслух сказал:
— Обманул тебя Тарханов. И если мне и грозят неприятности, то только от него. Тарханов хочет завербовать меня в стукачи. А, чтобы я был сговорчивее ему понадобилась информация, при помощи которой ему можно было бы шантажировать. Он сказал мне, что если я не соглашусь на его предложение, то вопрос о моем аморальном поведении будет вынесен на суд общественности. Плюс пригрозил и партийной ответственностью. Аморальное поведение как ты понимаешь это мои с Юлией отношения. Таким образом ты дала в руки этого мерзавца лишний козырь, при помощи которого он рассчитывает прижать меня к стене наверняка, чтобы я не вывернулся. Я, конечно, понимаю, что нравлюсь тебе и ты видимо рассчитывала на что-то серьезное, но таким способом ты можешь добиться только одного. Моего презрения к тебе.
Маша выслушала меня и потом громко всхлипнув быстро заговорила, перескакивая с темы на тему.
— Александр Николаевич, я же не хотела…я думала Тарханов он хороший действительно помочь вам хочет…а мне вы нравитесь…я люблю вас…я думала…а тут появилась эта Заварзина…она красотка, конечно, куда мне до нее… Александр Николаевич она не любит вас! Вы ей нужны так, чтобы позабавится, а потом она вас бросит…у кого хотите спросите вам все скажут, что стерва она, красивая стерва! От нее все мужики плачут. А я вас люблю и любить буду всю жизнь, хоть я и не такая красивая как эта Юлечка! — Елизарова наконец прервала свой бессвязный монолог и громко зарыдала.
Я внимательно выслушал ее сумбурную и сбивчивую речь, а когда он наконец — то завершила ее сказал:
— Когда по-настоящему любят то не опускаться до мелкой мести объекту твоей любви если он не ответил тебе взаимностью. А то, что ты сделала это как раз мелкая пакостная месть. И мне как не оценившему твои чувства, так и Юлии, которая якобы отобрала у тебя то, что ты считала принадлежавшим тебе. Правда есть тут одна мелочь. Мелочь, но существенная. А именно: хочу ли я быть с тобой? А я этого не хочу. И поняв это ты решила отомстить мне подло и гадко. Не верю в то, что ты совсем не понимала зачем и почему тебя расспрашивает Тарханов. Ты могла ответить на его вопросы отрицательно, и он бы отстал от тебя. Или ты уже давно работаешь на него, и он твой куратор? А что касается наших с Юлей отношений то, собственно, тебе вообще не должно быть до них ровно никакого дела. То, что происходит или произойдет между нами касается только нас двоих и никого больше. Ты в этой ситуации третий лишний!
Елизарова ничего не ответила на этот мой спич и продолжала рыдать. Я еще помолчал и добавил:
— Ладно Мария, что сделано то сделано. Ничего уже не поправишь. Но впредь прошу тебя быть умнее особенно со всякими Тархановыми. Иначе в следующий раз ты так легко можешь не отделаться. А пока прощай!
Я поднялся со скамьи и пошел прочь из сквера оставив Машу одну на скамейке. Чувствовал я себя при этом препохабно. Все-таки разговоры на такую тему в особенности с женщиной совсем не мой профиль. С одной стороны, очень жалко эту дуреху, которая на воображала себе ни пойми, чего, а теперь вынуждена будет в довершении всего расхлебывать горькие последствия своих иллюзий, а с другой стороны она не плохо так помогла Тарханову расставлять силки на меня грешного. При мыслях обо всем этом хотелось одного — напиться в хлам…
На следующий день я появился на кафедре лишь к четвертой паре на которой у меня был семинар в одной из групп на третьем курсе. Войдя в помещение, я застал там Пашкевича оживленно беседующим с Ермаковым, мрачную Елизарову за пишущей машинкой и Заварзину которая после проведенного ей занятия собиралась пойти домой. Я поздоровался со всеми присутствующими и заметил вопросительный взгляд, который устремила на меня Юлия. Быстро поняв то, что она хочет я изобразил суету, что-то растерянно пробормотал себе под нос и вышел в коридор. Вслед за мной одевая на ходу плащ вышла и Юлия.
— Ну что? — спросила она, подойдя ко мне, — поговорил с Машей?
— Поговорил, вчера.
— И каков результат?
— Да так себе результат. Мои предположения подтвердились. О наших взаимоотношениях Тарханов узнал от этой дуры. Наплел ей с три короба мол мне грозит опасность, а он хочет помочь, ну она все и выложила ему.
— Бедная, несчастная Маша. «Я понимаю как ей сейчас плохо», — грустно произнесла Заварзина.
— А-а-а, — я раздраженно махнул рукой, — нашла кого жалеть. Эта дурында нас чуть под монастырь не подвела. А главное истинный мотив ее поведения это желание отомстить и мне и тебе. Тебе в первую очередь. А ты ее еще жалеешь.
— Санечка, людям свойственно ошибаться и совершать поступки, которые им потом стыдно вспоминать. Или ты один никогда и не в чем не ошибался? Я вот, например за свою жизнь причинила очень много зла хорошим людям.
— Ладно Юль это все философия, а мне на семинар бежать надо. Сегодня вечером я занят так что увидимся только завтра. Пока!..
Поздно вечером я в гордом одиночестве сидел в своей комнате в общежитии и корпел над своей кандидатской. Левки не было, причем он отсутствовал уже тогда, когда я пришел с работы. Видимо он все-таки внял моим настойчивым советам и решил закрутить роман с какой-нибудь симпатичной аспиранткой или лаборанткой со своей кафедры.
Работа у меня шла так себе ни шатко ни валко. От нее постоянно отвлекали мысли о происшедших событиях и о скорой не именуемой встречей с капитаном Тархановым. В разгар моих очередных и не сказать, чтобы успешных попыток выбросить все лишние мысли из головы и сконцентрироваться раздался стук в дверь.
Чертыхнувшись, я поднялся со стула подошел к двери, открыл замок и с недовольным возгласом “ну кого здесь черти принесли!” распахнул ее. И увидел Заварзину с крайне встревоженным лицом. Даже не пожелав мне доброго вечера, она, что называется с ходу выпалила:
— Санечка, мне кажется, с Машей случилась беда!