Аспирант

Глава 17

Нам открыла дверь и встретила на пороге Анна Петровна жена дяди Германа.

— Здравствуйте Юленька, здравствуй Саша! — радостно приветствовала она нас. — вовремя вы пришли. Я как раз ужин готовить закончила. Так что раздевайтесь мойте руки и за стол!

— Мы пришли по делам к Герману Валентиновичу и нам право не удобно, — пробовала возразить Заварзина.

— Дела обождут, — решительно возразила ей Анна Петровна, — все вам дела, да дела. Вот поужинаете сначала, а потом делами своими и займетесь. Так что и не спорьте со мной!

После ужина мы вновь уединились в комнате с дядей Германом.

— Ну что молодежь хмурая такая, — сказал он, посмотрев на нас, — опять что-то стряслось?

Я вкратце рассказал ему о состоявшейся только что беседе с Тархановым.

— Да-а прямо клещ этот Тарханов, прилип к вам как банный лист, — протянул дядя Герман, — и что же он на сотрудничество значит склоняет? Похоже не отстанет пока не добьется того, что хочет.

— Герман Валентинович, — откликнулась Заварзина, — нам Тарханов сказал, что вы ходили к начальству с предложением начать поиски серийного убийцы в городе. Это правда?

— Правда. Убийства происходят почерк один и тот же, судя по всему, нападение на Елизарову тоже дело рук одного и того человека, что женщин убивал, а розыск, и прокуратура не чешутся. Ну я и рискнул свою не зависимую точку зрения высказать. Да только не вышло у меня ничего. Отчитал меня полковник Артеменко мол не в свои дела нос сую и вообще не может у нас быть никаких серийных убийц и маньяков. Мы мол не на загнивающем Западе. А женщины эти убиты разными людьми, и никакого сходства обстоятельств и деталей убийств нет. Все совпадения это мол случайности. Так что ушел я не солоно хлебавши. Да еще пригрозили мне, что если упрямиться стану и совать свой нос куда не следует, то должности лишиться могу запросто, а то и партбилет на стол положить придется. Вот такие обстоятельства у меня Сашок.

— А Елизарова, что-нибудь вспомнила? — спросил я, — какие — ни будь приметы нападавшего или еще что — ни будь?

— Ничего не помнит. По голове ее здорово стукнули вот у нее, и амнезия приключилась. Она вообще день тот только урывками припоминает. Разговор с Юлией Сергеевной помнит едва-едва. А что потом было полный провал. Очнулась уже в реанимации. Может быть потом к ней память и вернется, а пока полный тупик. Одно хорошо жива осталась. Надежда есть, что маньяка вы спугнули и кто знает, может быть, он сейчас на дно заляжет или вообще убивать перестанет.

— Я бы на это не надеялась, — возразила ему Юлия, — скорее дело может обстоять ровно наоборот. Преступник не довел свое дело до конца не получил разрядку, сейчас он взбешен и будет поэтому непременно искать новую жертву. Жажда убийства может пересилить страх разоблачения. Так что скоро могут быть новые жертвы и не одна.

— Веселенькие дела. Одна надежда, что вы все же тоже можете ошибиться уважаемая Юлия Сергеевна. Честно говоря, и я тоже рад был бы ошибиться в своих предположениях о маньяке.

Дядя Герман взял в руки папку с материалом, подготовленным Юлией, и стал внимательно просматривать машинописные листы.

— А как с Тархановым поступить? — спросил я, — он нам номер дал, звонка будет ждать. Я так понимаю, что отказ им не предусматривается вовсе. Если мы ему откажем он нам обещает от лица комитета всяческие неприятности устроить.

— Эти могут. Да-а однако ситуация Сашок. Пока что советую нос не вешать. Тарханов как я понял тоже очень в вас заинтересован. Еще не известно, что он там о вас своему начальству докладывает. Может что и придумаем, дай время. Есть у меня один интересный знакомый надо с ним попробовать на днях связаться может быть он что интересное и посоветует. В случае чего я тебя извещу. Может быть, с этим моим знакомым встреча понадобится. Это очень серьезный человек. В прошлом в органах тоже служил.

Мы еще недолго посидели с дядей Германом, а затем засобирались домой. Как-то уже вполне традиционно я остался ночевать у Заварзиной. Так выходило все чаще и в общежитии я ночевал все реже и все реже видел своего соседа по комнате аспиранта Химического факультета Леву Фридмана. Наши шахматные баталии и длительные вечерние беседы “обо всем понемногу” остались в прошлом. Впрочем, Лева, судя по всему, переживал сейчас пик своего романа со смазливой аспиранткой с кафедры Органической химии и поэтому вряд ли он так сильно жалел о том, что его общение со мной так основательно сократилось…

В последующие несколько дней в нашей с Юлей жизни не произошло ничего особенного. Ни я ни она пока решили не перезванивать Тарханову. Мы ждали результатов общения дяди Германа с его серьезным знакомым, который быть может, сможет нам как-то помочь в сложившейся ситуации. Сам же Тарханов пока никак не проявлял себя, хотя я каждый день ожидал увидеть знакомую “тройку”.

Кафедра отрядила наконец целую делегацию в больницу навестить Машу Елизарову. Я так же вошел в состав этой делегации, предлагали это и Юлии, но она отказалась, сославшись на занятость. Машу уже перевели из реанимации в общую палату, чувствовала она себя на мой взгляд не плохо, хотя выглядела несколько похудевшей и осунувшейся. Ее голову украшала белая повязка. Она так и не вспомнила толком, что произошло с ней тем вечером и, судя по всему, совершенно не догадывалась о моей с Юлией роли в деле спасения ее жизни. Я только мог про себя порадоваться этому.

Между тем уже наступил ноябрь, а с ним очередная годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции. Вечером шестого числа у нас на кафедре по традиции состоялись праздничные посиделки. Высокое начальство в лице Пашкевича не соизволило почтить это мероприятие своим присутствием сославшись на дела, поэтому кафедральная молодежь отрывалась по полной. Мы с Юлией продолжали тщательно соблюдать правила конспирации и не афишировали наших отношений. Но, судя по всему, эта конспирация помогала плохо. В разгар мероприятия уже хорошо подвыпивший доцент Самошников толкнул меня локтем в бок и кивнув в сторону сидевшей на другом конце стола Заварзиной подмигнув сказал мне:

— Что Санек с Юлькой все продолжаете шифроваться? Только коллектив не обманешь! А ты гляди какую себе подругу урвал! Молодец погранвойска!

На следующий день 7 ноября как положено полным составом кафедры мы принимали участие в праздничной демонстрации. Погода была хмурая и довольно холодная хотя и сухая. Пронзительные порывы уже по-зимнему холодного ветра не способствовали комфортному состоянию.

После демонстрации отбившись от предложения Самошникова “продолжить отмечать праздник” я с Юлей направился к ней домой. По пути я вспомнил вчерашние посиделки на кафедре и сказал Юлии:

— А ты знаешь, кажется, в нашем прекрасном дружном коллективе догадываются о наших с тобой отношениях. Самошников вчера сказал мне об этом прямым текстом. Так что наша с тобой конспирация похоже не срабатывает.

— Когда между мужчиной и женщиной возникают более или менее прочная связь — это всегда очень хорошо видно со стороны Санечка. И никакая конспирация тут не поможет, — ответила мне Заварзина.

Уже вечером, когда мы сидели на диване рядом друг с другом и смотрели телевизор я не выдержал и спросил Юлю:

— Слушай мы вот сегодня были на демонстрации, на которой был практически весь город. Неужели пройдет всего несколько лет и этого больше не будет? Как-то не верится во все это.

Заварзина пожала плечами и сказала мне:

— Возможно тебе и не верится в это, но я все это видела и наблюдала сама. Нет демонстрации на 7 ноября в новой России запрещать никто не будет, но приходить на них будет в лучшем случае горстка стариков. Побольше народа будет принимать участие в шествиях, организованных коммунистами в Москве и в нескольких других крупных городах России, но все это все равно будет лишь жалкая тень былого.

— А коммунисты? Неужели коммунисты откажутся от борьбы? Как я понял коммунисты будут в России и после распада СССР.

— Почти все коммунисты Саша в 1991 году мигом превратятся в рьяных антикоммунистов и бросятся служить верой и правдой новым властям, которые станут громко и изо всех сил проклинать советское прошлое. А власти эти тоже будут состоять в основном из бывших членов ЦК КПСС, сотрудников спецслужб и прочего контингента. А люди оставшиеся верными своим вчерашним идеалам к очень быстро станут фактически сектой, практикующей старые отжившее свое советские ритуалы и ничего больше. Такие с позволения сказать “коммунисты” будут даже поддерживаться властью поскольку не представляли для нее ни малейшей опасности.

— Поразительно! Мне очень трудно поверить в то, что крах так близко. Что все произойдет так быстро и наша жизнь изменится так радикально всего за какие-то несколько лет.

— Тем не менее это так. Поверь мне уже сейчас и СССР, и социализм во многом существуют лишь на бумаге. Есть роскошный хотя и побитый временем, но кажущийся прочным фасад. Но за ним не осталось практически ничего прочного. Все истлело и прогнило. Просто люди этого не замечают. Они многим не довольны у них много претензий в том числе к власти, но в целом почти никто не мыслит своего существования вне той системы, в которой они родились и в которой прожили всю свою жизнь. Все хотят лишь ее улучшения, но никак не слома. Но пройдет совсем не много времени и все полностью измениться. Те люди, которых ты сегодня видел на демонстрации всего через семь лет, будут совершенно спокойно взирать и на гибель СССР, и на крушение социализма и на многое другое. Ни СССР, ни социализм не вышел защищать ни один человек. Более того многие радовались этому рассчитывая в новых условиях урвать себе кусок по жирнее. Именно так все и будет Санечка. Я нисколько не преувеличиваю.

— Поразительно, — только, что нашелся сказать я, — но как такое вообще могло произойти? Нашли хоть какое-то объяснение всему этому у вас там в будущем или же нет? Как же такое могло произойти, чтобы без войны без другой какой катастрофы вот так запросто развалилась огромная страна и никто, подчеркиваю никто даже не попытался противодействовать и, хотя как-то помешать этому.

— Объяснения были и даже не одно. Особенно когда в обществе возникла и даже стала усиливаться ностальгия по советскому прошлому с его непременной идеализацией как ты понимаешь. Особенно активны в этом были люди из нашего поколения. — ответила на мой вопрос Заварзина.

— И что к каким выводам все-таки пришли? — задал я ей свой очередной вопрос.

— В основном преобладала точка зрения, что несмотря на отдельные недостатки в СССР все было в целом не плохо и, если бы не кучка предателей во главе с Горбачевым которая пролезла во власть дабы затем сдать страну Западу, Советский Союз существовал бы и дальше. Некоторые доходили даже до того, что объявляли СССР вообще недосягаемым идеалом, который погубила кучка предателей. Честно говоря, одно время и я почти так же думала.

— А что произошло потом?

— Да вот попала сюда в 1976 год в тело Юли Заварзиной пожила не много и перестала так думать. В своем первом теле мне было всего — на всего 15 лет, когда началась перестройка с ее хаосом пустыми прилавками магазинов и прочими малоприятными вещами. Потом начались девяностые с их нищетой и бандитским беспределом затем жизнь потихоньку стала налаживаться я стала известной журналисткой, достаточно обеспеченной женщиной в общем то в том “настоящем” СССР я жила то всего ничего и все эти годы пришлись на мое детство. А оно было не плохим. И всех тех сложностей, которые имелись в настоящей советской жизни, я тогда естественно не ощущала в полной мере. К тому же детство вообще принято идеализировать. Вот откуда на мой взгляд истоки ностальгии по СССР у людей нашего поколения там в будущем в 21 веке. Вот почему для многих та прошлая жизнь при “социализме” будет казаться едва ли не райской. Хотя самое интересное те из них кто сейчас находится в сознательном возрасте так, не думают. Более того года через три-четыре они будут просто вожделеть новой “капиталистической” жизни и брезгливо называть все то, что окружает их “совком”.

— Так что же ты поняла, попав в тело Юли Заварзиной и пожив здесь? Не уходи пожалуйста от темы.

— А поняла я то, что жизнь в СССР совсем далеко не идеальна. Хотя не спорю по сравнению с совсем уже не далеким будущим у нее имеются определенные достоинства и преимущества. Но я попала в тело дочери номенклатурного работника и имела возможность увидеть изнутри как жизнь самой номенклатуры пусть и не самого высокого уровня, так и пообщаться с их отпрысками.

— И к какому же ты выводу пришла? — спросил я.

— А к такому милый Санечка, что никто в их среде уже не верит в никакие идеалы Октября, социализма и прочую муру. Не верил и не верит. Вся верность делу марксизма-ленинизма проявляется только лишь в произнесении в нужное время и в нужном месте заученных ритуальных фраз. А главное в их жизни — это власть. Обладание властью и связанными с ними привилегиями. Что же касается молодого поколения выходцев из этих семейств то у них нет приверженности даже этому коммунистическому ритуалу, который вошел их родителям как говорится в плоть и кровь. Они открыто смеются над ним. Они мечтают жить как на “Западе” все эти обветшалые с их точки зрения догмы социализма только мешают им устроить жизнь так как они хотят. И других людей там нет. Другие там не приживаются. За власть и привилегии, а вскоре и за большие деньги, которые можно будет тратить, не оглядываясь ни на какое ОБХСС или КПК они предадут любые идеологии и любые идеалы. И таких подавляющее большинство там наверху. В Партии, КГБ, Армии и других структурах. Скоро пробьет их час, и они разорвут страну. И станут владельцами “заводов, газет и пароходов”. Не все конечно. Но кое-кому повезет пробиться в хозяева жизни.

Заварзина прервалась и замолчала. Я подумал и попробовал ей возразить.

— Юль, но может быть все обстоит не так печально? Может быть, все же есть шанс хоть как-то повлиять на будущее? Используя твое знание о нем. Неужели наверху только одни гады? Я не верю в это. Да и гад гаду рознь. Кто знает если информация о том будущем, которое ждет нас, станет известна там наверху то может быть какой иной гад и передумает участвовать в этом. Я так понял, что многие из тех, кто рассчитывал хорошо поживиться в новые времена, закончили совсем не хорошо. Тот же Тарханов, например.

— Ты Санечка сначала пробейся наверх через частокол этих самых Тархановых, да и сумей убедить старперов из Политбюро в своей правоте. Не исчезни бесследно или не окажись в сумасшедшем доме на своем пути к Старой Площади. Потом после того, как ты сумеешь убедить этих дедов, которые, кстати, будут преданно Горбачеву в рот смотреть и не мешать ему разрушать страну пока он их всех на пенсию не выкинет, надо будет вдохнуть хоть чуть-чуть энергии в их окаменевшие от склероза мозги и побудить к мало-мало осмысленным действиям. Но и этого совершенно недостаточно. Мало знать то, что и как не надо делать. Надо еще и знать, как поступить правильно. Какие меры нужно принять, чтобы избежать катастрофы. Ты знаешь такие меры? Я, например нет. Думаю, что на самом верху о них тоже имеют самое смутное представление. Исходя из всего того, что выше сказала я шансы на успех такого предприятия на мой взгляд равны нулю.

— Да-а. Невеселая картинка вырисовывается, невеселая, — протянул я, а затем продолжил, — что же теперь вообще ничего не предпринимать? Ты же, однако пытаешься с моей помощью в меру наших скромных сил изменить будущее в лучшую сторону. А следовательно, не бездействуешь.

— Ну сравнил наш очень невысокий уровень, на котором мы пытаемся действовать, вмешиваясь лишь в судьбы отдельных людей с эпохальной задачей спасения СССР. Пытаться нашими слабыми силами решить эту задачу все равно, что пытаться голыми руками остановить сход снежной лавины в горах. У нас там в 21 веке пользовались популярностью произведения про попаданцев в поздний СССР, которые путем различных ухищрений сумели получить доступ к уху генсека и генсек, следуя их мудрым советам, основанным на после знании в самые кратчайшие сроки, спасал СССР. Но даже в том времени, в котором я прожила свою первую жизнь, подобные опусы никто не воспринимал всерьез. Ты как раз должен понимать, что к таким историческим событиям как грядущий распад СССР и крах мировой социалистической системы приводят сложные социальные процессы, в которых бывают задействованы миллионы и миллионы людей и не то, что предотвратить, но и понять сущность этих процессов никакой гениальный попаданец будет не в состоянии. Может вообще случиться так, что деятельность такого человека приведет к еще более тяжким последствиям чем это было в истории, развивавшейся без его вмешательства. Об таком варианте событий почему-то не задумывался ни один из авторов этих опусов, которые были весьма и весьма многочисленны.

— Но тем не менее раз появлялись такие книги и их читали, и они пользовались если судить по твоим словам популярностью значит многие люди все же жалели о распаде СССР и о той жизни, которая была в нем. Значит не так все плохо сейчас у нас, и в перспективе может быть все же лучше, чем там в ближайшем будущем в котором нет СССР и Советской власти. Может быть, не стоит отказываться от той системы, которая существует сейчас у нас, а постепенно улучшать ее? — попробовал возразить я Заварзиной.

— Никто не говорит, что у нас сейчас здесь все однозначно плохо. Сказать так это сморозить глупость. А насчет улучшать…Ты знаешь, что и как надо улучшать и самое главное в какой пропорции? Не приведут ли твои попытки улучшить, что-либо, наоборот, к ухудшению или даже к поломке того, что ты хотел улучшить? Знаешь ли ты общество, в котором живешь? Понимаешь ли правильно интересы и желания всех социальных групп, из которых оно состоит? Имеются ли в твоем распоряжении приемы и методы правильного и эффективного воздействия как на все общество в целом, так и на отдельные его группы и институты? Боюсь, что этого всего нет ни у меня, ни у тебя, ни у тех, кто сидит повыше и думает, что он чем-то рулит и на что-то влияет. Великое заблуждение Саша считать, что история в конечном итоге развивается согласно нашим хотелкам.

— А ты Заварзина оказывается ярая последовательница Льва Толстого и его взглядов на историю! Так что же ты предлагаешь делать?

— Ничего я не предлагаю. Вернее, предлагаю просто жить. И по возможности помогать хорошим людям таким, например, как твой дядя. Ну и готовиться потихоньку к наступлению грядущих сложных времен. А у тебя Саша есть иные предложения?

Иных предложений у меня не было. Пока во всяком случае. Я не мог не признавать наличия какой-то беспощадной правоты в словах Заварзиной, но в то же время мысль о том, что совсем скоро все то, что я считал вечным и неизменным к чему привык с самого детства исчезнет, канет в лету, а взамен придет какая-то новая совсем непривычная жизнь, с ее новыми правилами и законами, согласно которым будет в порядке вещей то, что вчерашний офицер госбезопасности сегодня без каких-либо видимых угрызений совести служит вору в законе и так же ревностно выполняет его приказы и поручения как вчера он выполнял приказы и поручения своего начальства в КГБ, такая мысль не могла не пугать и порождать желание хоть как-то если не противодействовать наступлению этих новых, да, что говорить весьма страшноватых времен то хотя бы задержать на время их наступление. Но увы слова Заварзиной и доводы, с помощью которых она легко разбивала мои возражения и предложения служили для меня каждый раз неким аналогом холодного душа. Чисто логически я всякий раз не мог не признавать ее правоты, но вот в душе я по-прежнему был с нею не согласен.

Вот и на этот раз исчерпав свои возражения я решил напоследок слегка уязвить Юлию.

— Что же Заварзина, остается лишь “теория малых дел”? Реакционная кстати теория. Капитулянтская. Недостойная истинного марксиста.

Юля лишь пожала плечами и сказала в ответ:

— Очень тебе поможет твой марксизм годика так через три-четыре. И я согласна, что может быть мои предложения выглядят не очень солидно. Так в чем дело? Предложи свое лучшее. Но пока ничего путного от тебя я не услышала. А раз так лучше мои “малые дела” чем полное отсутствие всяких дел и один пустой треп взамен. Ты все равно вот прямо сейчас неограниченный доступ к Черненко не получишь. Да и даже если бы получил, то уже поздно. Дедушке сейчас не до решения глобальных задач. Он на тот свет вовсю собирается, ему жить осталось до марта. А мои “малые дела” Санечка не такие уж и простые. Попробуй сделай их, когда у тебя под ногами всякие Тархановы болтаются.

На этом наш разговор на высокие темы завершился. Я решил, что нам стоит заняться более приятным чем словесные баталии делом. Заварзина правда попыталась для вида оказать слабое сопротивление моим намерениям, но быстро уступила моему натиску и остаток вечера мы с ней провели в постели.