Белый маг

Глава 13 Странные дела в двух шагах от города Лисий Нос

Я некоторое время размышлял над его словами. По ним выходило, что устройство магии в Серой Руси разительно отличалось от нашего. У нас, с нашей разноцветной магией, у нее не было какого-то единого центра, в котором она начиналась бы и заканчивалась. Обучить премудростям наделенного чародейскими качествами неофита мог любой из действующих магов, и после гибели его вместе с ним и уходила и его сила.

Здесь же центром всего магического являлся Зеркальный храм. Осью всего коловращения, так сказать. Здесь у них магия начиналась, и здесь же заканчивалась.

Впрочем, это могло быть лишь официальным ритуалом, не имеющим на самом деле никакого отношения к тому, во что они верили. Просто еще один религиозный обряд, не более того.

Но, с другой стороны, не просто же так светлейший князь Черкасский отправил меня в этот мир и этот храм. Почему-то я думаю, что он прекрасно знал, что делает.

— Ты не хочешь отвечать мне? — спросил Тихомир с некоторым удивлением. — Или ты и сам не знаешь пока, зачем идешь в Зеркальный храм?

— Да! — вдруг поддержала его Настя. — Между прочим, мне тоже интересно, какого черта мы тащимся в такую даль⁈ Лучше бы ты думал, как нам вернуться назад, к Катьке!

— Я только об этом и думаю! — огрызнулся я беззлобно. И откровенно добавил, обращаясь к Тихомиру: — Один великий чародей направил меня туда, чтобы я стал Белым Магом.

Тихомир склонился к шее своего гнедого, чтобы удобнее было взглянуть на меня с изрядным недоумением.

— Что такое Белый Маг? — спросил он, сломав плавные дуги своих густых бровей.

— Понятия не имею! — весело отозвался я. — Вот прибудем в Зеркальный храм — там все и узнаем! Как долго нам еще ехать?

— Я бы уже съела что-нибудь, — с голодным видом отозвалась Настя. — Котлетку какую-нибудь, или ногу куриную.

— Да, это было бы кстати, — согласился я.

Тихомир сообщил нам, что примерно верст через восемь-десять должен появиться в поле зрения город под названием Лисий Нос. Там можно будет похарчеваться досыта и остановиться на ночлег в достойном месте.

Тут Настя остановила свою лошадь и потребовала спустить ее на землю, чтобы она смогла отлучиться в лес по нужде. Спорить я не стал, снял ее с лошади и отправил в кусты по левую сторону дороги, а сам, пользуясь такой оказией, отправился в кусты по правую сторону.

Когда она вернулась, вновь затягивая узлом юбки между ног, я опять усадил ее в седло, и мы двинулись дальше. Ход пришлось ускорить, потому что Тихомир начал всерьез опасаться, что телепаясь столь неспешно, мы можем не поспеть в Лисий Нос засветло.

Впрочем, когда лес наконец расступился, и по обе стороны дороги потянулись золотые поля, стало значительно светлее. Теперь было видно, что солнце висит над горизонтом еще достаточно высоко, а вдалеке виднеются домишки какой-то деревни.

Один раз мы нагнали телегу, запряженную сивым мерином. В телеге сидело четверо крестьян — два мужика и две бабы. Едва завидев нас, они поторопились съехать на обочину, соскочили с телеги и принялись кланяться, склоняясь до самой земли.

— Чего это они? — с удивлением поинтересовалась Настя. — Мы же вроде им ничего дурного не сделали.

— Потому и кланяются в землю, что хотят, чтобы так все и дальше оставалось, — пояснил я. — К тому же выглядим мы не очень дружелюбно.

Для человека несведущего вид у нас и впрямь был диковатый, если не сказать сильнее. Светящийся голубым призрак, растрепанная рыжая девица с завязанными между ног юбками и огромный парень в странной одежде, шпагой на боку и огромным мечом за спиной. Должно быть, мы казались этим крестьянам какими-то зловещими колдунами.

— Здоровы будьте! — сказал им Тихомир, когда мы поравнялись с телегой и остановили лошадей. — Что за весь такая там впереди, люди добрые?

— Так эта весь Соломянкой зовется, боярин, — не очень смело отозвался один крестьянин, тот что казался постарше всех. — Мы сами оттудова и будем.

— До Лисьего Носа далече? — спросил я.

Наверное, мой говор показался крестьянину не совсем внятным, потому что он наморщился, помолчал немного и затем вскинулся обрадованно.

— Так ты про город говоришь! Если медлить не станете, то вскорости стены его увидите. Мы и сами туда поспешаем. Я бы с охотой проводил, но вы на своих скакунах пораньше нашего поспеете. Вот прямо по этой дороге и езжайте, да никуда с нее не сходите. Где развилки будут, везде выбирайте правый путь. А мы за вами поторопимся. И сами не хотелось бы в чистом поле ночь встретить.

— А что ж вы дома в Соломянке-то не переночуете? — полюбопытствовал я. — А с утра бы в Лисий Нос и отправились.

Крестьянин глянул на меня как-то растеряно, потом покосился на своего спутника, оглянулся на баб за спиной и наконец всплеснул руками:

— Да бог с тобой, княже! — воскликнул он. — Кто же на седмицу решится в Соломянке оставаться⁈ — он перекрестился. — Весь народ уже загодя в Лисий Нос перебрался, кто-то еще и в пятницу успел уехать. Народ у нас может и не шибко умен, но и не настолько глуп, чтобы на седмицу в Соломянке ночевать!

Нахмурившись, я непонимающе помотал головой.

— Постой… Не пойму я тебя что-то. Ты же только что сказал, что вы и сами из Соломянки. Так отчего ж вы там оставаться боитесь? В родном доме-то⁈

Тут в наш разговор влез второй крестьянин, который до этого момента стоял молча и только наминал в руках кургузую шапку.

— О-о-о, да ты, видать, издалека в наши края пожаловал, княже! — нараспев протянул он. — И знать ничего не знаешь о тех делах, что уже с самой весны творятся в наших местах.

— Цыть, Малюта! — прикрикнул на него старший. — Не с тобой сейчас княже разговоры разговаривает про дела наши… А дела нынче такие, что как только снег сошел, да трава на полях-лугах зазеленела, так стала в Соломянке скотина пропадать. Поначалу по ночам прямо из хлевов пропадала. Заглянут хозяева поутру в хлев, а там коровы не хватает, или бычка, или козочки. Поначалу думали, что завелся в веси нашей какой-то воришка, которому у своих же воровать не стыдно. Даже вече большое собрали, где во всеуслышание объявили, что тому, кто таким делом позорным занимается, лучше признаться сейчас и покаяться. Потому как рано или поздно, но народу все станет известно, и тогда плохо придется разбойнику…

— Но никто, понятно дело, не признался! — вставил свое слово нетерпеливый Малюта, за что сразу же получил добрый подзатыльник от притихшей за его спиной бабы — дородной тетки лет тридцати с пухлыми увесистыми ладонями. Жена, должно быть, его.

— Да помолчи ты! — шикнула она на него. — Дай брату старшему высказаться! Игнат всю правду расскажет, потому как у него у самого тогда бычка утянули.

— Так вот, княже, — продолжил старший Игнат, — на вече пообещали тайному разбойнику, что ничего ему не будет, если он покается, мясо вернет и с воровством покончит. Но не тут-то было! Как Малюта уже сказал, никто не признался, и каяться не собирался, а той же ночью сразу из трех амбаров двух коров увели и одну козочку. А на всех воротах следы огромных когтей виднелись, поболее медвежьих будут.

Игнат растопырил пальцы на обеих руках и показал их мне: вот такого размера, мол, когти были. Я понимающе покивал.

— Знатный медведь, матерый.

— Вот только отродясь медведь в Соломянку не захаживал, — продолжил Игнат. — Тех, что поблизости водились, мужики уже давно перебили, а остальной зверь боялся в Соломянку идти. Да и наследил бы медведь сильно. Ограды переломал бы, следы оставил, нашумел… А здесь же все в полной тишине происходило, и без единого следа. А накануне дождь прошел, так перед амбарами грязь сырая была, и там только следы копыт остались. Зато на деревьях за околицей все ветви кишками были увешаны. А под старой березой, что на тропинке к пруду, две коровьи головы лежали и одна козлиная. Вот и ясно тогда нам всем стало, что никакой это не медведь шалит, а самый настоящий вовкулак, который по ночам огромным волком оборачивается, а днем в могиле на кладбище покоится…

— Жуть какая! — сказала Настя, брезгливо морща нос. — Оборотень, что ли?

Игнат, кривясь, пожал плечами.

— Может и оборотень, кто ж его знает? А мы в Соломянке таких вовкулаками кличем. Правда, давненько их в наших места не видывали.

И тут снова не выдержал Малюта, вставил свое слово:

— Старики говорят, лет сто назад последнего осиновым колом прямо в могиле угомонили. Могилу раскапывать принялись, а там земля свежая совсем, как будто только вчерась закопали. Крышку гроба сорвали, а покойник там совсем свеженький лежит, только все пальцы изодраны и в грязи, а губы в крови перепачканы. А кровь та была совсем свежей. Тогда ему осиновый кол прямо в грудь молотом вбили. Да потолще — чтобы он сорваться с него не смог. Гроб снова заколотили, могилу засыпали и камнями завалили, чтобы вовкулак сызнова выбраться на свет белый не смог.

— Обычный вампир, — с пониманием покивала Настя. — А вы говорите, что это вовкулак какой-то.

— Ну, может для вас, боярышня, это дело и обычное, — развел руками Игнат. — А у нас давненько такого не бывало. Отправили мы своего человека к воеводе в Лисий Нос, чтобы он рассказал тому о проблемах наших. Воевода очень заинтересовался и решил самолично прибыть в Соломянку с расследованием. Слава богу, что от Лисьего Носа до Соломянки рукой подать. И приехал он в шестицу точнехонько в полдень. Мы в тот день дочку кузнеца Сваржича хоронили, Марьицу, поскольку померла она от болезни долгой. Иссохла вся, потому как долго ничего не ели и не пила. Ее даже насильно соком ягодным поить пытались, но из нее все сразу назад и выливалось. Вот и померла. Правда, воевода на похороны не попал, он позже из города заявился.

— Да как же это не попал⁈ — перебила его жена Малюты возмущенным голосом. — Я же лично его возле кладбища и повстречала! Он меня подробно обо всем расспрашивал: когда в последний раз вовкулак шалил, много ли скотины в веси, в какие из дворов уже совершались налеты, а какие пока бог уберег…

— И про Марьицу тоже расспрашивал! — вставила свое слово вторая баба — плечистая и крепкая, с низким, почти мужским голосом. — Я тоже там была, я тоже помню! Про Марьицу спрашивал, и про кузнеца Сваржича тоже. И еще у него дощечка была специальная, огнем обожженная, так он на ней гвоздем нашу Соломянку нарисовал, все дворы очертил. А те из них, где вовкулак уже похозяйничал, он крестом обозначил, и какие-то еще пометки делал. Тогда-то он мне и сказал, что всю седмицу в Соломянке проведет, и расспросил, где у нас на ночь остановиться можно.

Игнат согласно покивал.

— У нас-то домишко маленький совсем, гостя знатного разместить негде, — сообщил он с таким гордым видом, будто говорил совершенно обратное — что, мол, и дом у него просторный, и гостя они приняли как родного. — Так староста его к себе на постой и взял. А воевода тот еще по всем дворам походил, с людьми разговоры разговаривал и что-то, кажись, смекал, потому как на дощечке своей какие-то пометки делал… Мы уж, грешным делом, решили, что вовкулак не осмелится при воеводе на Соломянку новый набег делать, что те беценеки. Но той же ночью случилось страшное, чего ранее никогда в нашей веси не бывало…

Игнат сказал это и замолчал, подлец, выжидательно, словно бы раздумывая как нам правильно преподнести дальнейшие события. Но мне показалось, что он поглядывает на нас с хитринкой в глазах, желая удостовериться, что заинтересовал слушателей своей рассказкой.

Я хотел поторопить его резко, чтобы не важничал, но меня опередила Настя.

— Ну! — нетерпеливо воскликнула она. — Ты чего замолчал, убогий⁈ Рассказывай, мы же слушаем!

Игнат глубокомысленно поднял палец.

— Так вот я и думаю, боярышня, как бы мне эдак рассказать, чтобы не задеть ваши нежные чувства.

— Да к черту мои нежные чувства! — закричала на него Настя. — Давай, ври дальше!

Игнат глянул на меня с вопросом, и я, поймав его взгляд, согласно кивнул.

— А дальше было вот что… — продолжил он с заметной охотой. — Воевода до самого вечера ходил по дворам, да все расспрашивал. А в ночь на седмицу вовкулак пожаловал в Соломянку снова, но только в этот раз он вовсе не коров с козами уворовал…

Видя, что Игнат снова затягивает с продолжением, Настя спросила:

— А кого же?

— По соседству с кузнецом, который только что похоронил дочку свою, Марьицу, жил пахарь Тугоух. Его так прозвали, потому как слышал он плохо и постоянно обо всем переспрашивал.

— Хорошо, что он бабником не был, — заметила Настя. — Но ты продолжай, продолжай. Что там дальше-то случилось?

— В ночь на седмицу вовкулак ворвался в дом Тугоуха, схватил его вместе с сыном Тимошкой и выволок во двор. Бабу его, правда не тронул, а может и не приглянулась она ему — уж больно страшная у Тугоуха баба! Она от страха без памяти грохнулась, и он, должно быть, ее за мертвую принял. Да и обделалась она вся, так что может он побрезговал попросту. А Тугоуха с Тимошкой он прямо во дворе и порвал на части. Как мухам руки-ноги поотрывал, все внутренности по двору разбросал, головы на забор насадил, а туловища изуродованные и порванные на дерево забросил. Матрена, баба Тугоухова, когда в себя пришла, да в окно увидала, что вовкулак с ее мужем и сыном сделал, так сразу в крик кинулась. Тут и народ с факелами потянулся со всей веси. Кто колья нес, кто вилы. Воевода с мечом прибежал в одном исподнем. Вот только вовкулак не стал дожидаться, когда его на вилы поднимут — он через ограду перескочил, в один миг вскарабкался на дерево, с него перепрыгнул на другое, а там скользнул во тьму, и только его и видели.

— Упустили, значит, вовкулака… — задумчиво пробормотал Тихомир. — Этих тварей сложно отловить, уж больно они проворные.

— А ты уверен, что это был именно вовкулак? — спросил я у Игната.

Но из-за его плеча тут же высунулось лицо его супруги.

— А кто же еще это мог быть по-твоему? — с вызовом заявила она. — Самой меня, конечно, там не было — уж больно страшно туда идти было посередь ночи, но все мужики как один рассказывали потом, что это был вовкулак. Точнее и не скажешь!

— И на кого же он был похож? — полюбопытствовала Настя.

Игнат и его жена переглянулись.

— Ну-у, как на кого? — сказал Игнат, подумав. — Я не успел его рассмотреть во всей красе, слишком темно было. Да и прыгал он туда-сюда очень быстро, простому человеку за ним и не поспеть, а чародеев в нашей Соломянке отродясь не было… Но все же немного я разобрал, а и другие тоже кое-что видели… С виду его можно назвать огромным волком, вот только ходил он не на четвереньках, как нормальный волчара, а на задних лапах. Но пригибался слегка, как будто огромная голова тянула его к земле… Шеи у него почти не было, и казалось, что голова напрямую крепится к плечам. А плечи у вовкулака о-о-очень широкие, вот такенные! — раскинув руки, Игнат показал какой ширины плечи у вовкулака. Получалось, что в плечах он был целую сажень. — И бугристые все, сразу видать, что сила в нем неимоверная… В талии он тонок, но это ему нужно для гибкости движений и верткости. А вот ноги у него очень крупные, мощные. Он отталкивается ими от земли с такой силой, что в один прыжок может запрыгнуть на верхушку дерева. И при этом может тащить на себе сразу двоих человек…

Настя недоверчиво покачала головой.

— Слишком много подробностей ты описываешь, для человека, который этого оборотня почти не рассмотрел, — сказала она с сомнением. — Ну хорошо…А морда? Морда у него на кого похожа?

Игнат почесал лоб.

— Врать не стану, боярыня, морду его я не рассмотрел. Но зато увидел, что у него вот здесь, на самой макушке, рядом с ушами, рога торчат! Не очень большие, но острые.

Услышав об этом, Тихомир немедленно напрягся, по нему пробежала волна мелкой ряби.

— Ты погоди, Игнат, не трындычи! — остановил он словоохотливого крестьянина, властно подняв руку. — Ври, да не завирайся… Откуда у вовкулака рога? Отродясь не слышал, что у вовкулаков рога бывают! Это ты сам уже придумал, признайся.

Игнат выпучил глаза и размашисто перекрестился.

— Вот крест тебе, чародей! Ничего не придумываю, говорю все как было! У кого хошь спроси, да только в Соломянке никого сейчас не осталось. Новая седмица на носу, вот все в Лисий Нос и съехали. Потому как с той самой поры в ночь на каждую седмицу вовкулак стал совершать набеги на Соломянку. Но теперь он забирал с собой не только лишь скотину, но и людей. Скотину он разрывал на части и развешивал куски на деревьях, а людей уносил с собой. Потом их трупы находили со вспоротыми животами и без печени. Они на ветвях висели, а некоторые уже упали и лежали под деревьями, переломанные все… Вот такие дела у нас, бояре! После того, как в очередную седмицу вовкулак сына старостиного утащил, стали мы накануне этого дня в Лисий Нос уезжать вместе со всей скотиной, а в седмицу к вечеру назад возвращаемся. Кто-то по соседним весям к родным уходит, но большинство все-таки в Лисий Нос. Скотину за стенами под навесом привязываем, а сами в городе ночуем, нам там воевода большой амбар выделил. Все-таки крыша над головой… Вот мы в поле сегодня поработали, сейчас корову свою в Соломянке заберем и в Лисий Нос направимся. Того и тебе советую, княже! Потому как вскоре снова вовкулак нагрянет, и тогда в клочья порвет он того, кто здесь останется, а печень его сожрет!

И Игнат снова перекрестился.