Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 3 ⠀⠀

— Что ж, — герцог продолжает, — пойдёмте, барон, нам всем не терпится узнать уже не из писем, а от вас лично, как у вас всё складывалось в Винцлау. — Он тут же подзывает к себе секретаря: — Разыщите графа Нахтенбеля, пусть присоединится к нам в большом рабочем кабинете. — И уже обращаясь к генералу продолжает: — ну, пойдёмте, барон.

Молодого принца в кабинет допустили, курфюрст поощрял интерес сына к государственным делам, а вот Годфруа Эрнста Алоиза де Фриона, графа де Вилькора, Волков в кабинете не увидел, видно, тому на государственный совет путь заказан, не смотри, что племянник курфюрста. Обычно сюзерен сам усаживался во главу большого стола, в кресло с гербом, а сановники рассаживались по его руки, по мере важности. Но на сей раз позиция эта была изменена: кресло герцога выставлено в свободный центр залы, за ним расположились два писаря, с бумагами и чернилами, чтобы вести протокол и записывать речи выступавших, а всем остальным господам лакеи поставили стулья от стола. И получился круг. Некоторым из чиновников, из тех, что помельче, стульев не хватило, ну дак ничего — постоят. Тут к Его Высочеству подошёл статс-секретарь Кайсель, склонился к его уху и что-то спросил: но тот покачал головой:

— Пусть подождёт, потом… Сначала я хочу послушать генерала.

А Волков же уселся на стул напротив Его Высочества и удобно вытянул ногу, и герцог уже был готов слушать его:

— Ну, друг мой, рассказывайте.

— Ну что ж, начну с общей диспозиции, — заговорил генерал. — А она такова. Власть инхаберин в земле Винцлау слаба. Ввиду её женской природы и склада ума, маркграфиня ничем не управляет. — Это заявление, кажется, не вызвало у герцога удивления, а вот фон Виттернауф, который сидел по левую руку от курфюрста, так даже стал кивать головой соглашаясь с Волковым: да, всё так и есть. — Кажется, что всё в земле управляется её дядей, канцлером Брудервальдом. Он был канцлером и при покойном маркграфе, который делами земли не занимался, а лишь охотился. На первый взгляд, канцлер собрал у себя в руках всю власть…

— На первый взгляд? — не понимает его фон Виттернауф.

Волков чуть помолчал, думая, как сформулировать свою мысль:

— Полагаю, что он только часть власти в Винцлау. Большая сила, как мне показалось, принадлежит фамилии Лагер-Вельхен (у этой фамилии много поместий в Хюрренвальдской долине), а ещё фамилии Вергель, сам граф майордом дворца Винцлау из этой фамилии.

— Цирль и Хюрренвальд, как и Эдден, это доменные земли герба Винцлау, — вспомнил герцог, он был хорошо подготовлен на сей счёт. — Получается, что истинная власть принадлежит не только канцлеру Брудервальду, но и всем гербам, что входят в фамилию Винцлау.

— Так мне кажется, Ваше Высочество, — говорит Волков. — И грабят казну они все вместе, как раз потому, что нет в земле Винцлау истинного хозяина.

— Грабят? — как-то с сомнением поинтересовался господин Нагель.

— Несомненно, — отвечает ему барон. — Несомненно грабят. Казна абсолютно пуста, казначей уверяет, что все деньги идут на погашение каких-то неимоверных долгов, хотя Винцлау уже много лет ни с кем не воевали, новых замков по границам не возводили, покойный маркграф был в своих потребностях скромен, и если что и тратил, так на шикарные псарни и соколиные парки, ну, может быть на конюшни, кони там и вправду хороши, но их там и полсотни не будет. Не могли маркграф и маркграфиня наделать таких долгов, что сия богатейшая земля не может годами те долги выплатить.

— Дурное управление, — замечает курфюрст.

— Я об этом и говорю, — соглашается с ним генерал. — Раз нет в земле истинного хозяина, так все иные будут от той земли отрывать, кто сколько осилит, и приведут ту землю к полному разорению, непременно приведут.

Это было то, что герцог хотел слышать, и посему он согласно кивал: да, барон, вы правы. Ну, естественно никто из вельмож не остался в стороне, все с этим тезисом генерала были полностью согласны. Но имелись к нему и вопросы.

Граф фон Вильбург поинтересовался:

— А как же вы узнали о столь бедственном положении казны Винцлау? Неужто вам казначеи показали счета?

— В том-то и дело, что не хотели показывать, причём не мне, а принцессе, — начал барон, — нагло ссылались на её глупость, дескать, она ничего в них не поймёт. Когда я привёз её в Швацц, у неё не было хорошего платья, кровопийцы держали её в плохой одежде, и она просила у канцлера несколько тысяч монет себе на новый гардероб. Но ей было отказано, за неимением денег в казне. Хотя я видел, как богата земля, поля обильны, виноградники, даже рощи олив встречаются. Да там один мост через реку, возле Швацца, приносит денег больше, чем половина мостов Ребенрее! — вспоминал он. — А принцессе, у которой холопки растащили гардероб, пока она была в плену, казначей не находит нескольких тысяч монет. Дескать, мы выплачиваем проценты по долгам. Ждите, принцесса.

— Простите, барон, — уточняет фон Виттернауф. — Вы сказали, что прислуга разворовала гардероб принцессы?

— Не только гардероб, они разворовали ещё и часть её драгоценностей. Как выяснилось, у принцессы и опись драгоценностей пропала, или её вообще не было. — Тут Волков делает паузу. — А может быть драгоценности воровала уже не прислуга. Причём на требование инхаберин выяснить, кто своровал её платья и наказать виновных, кастелян дома сказал, что не может этого сделать, так как новых горничных ему не найти, потому что зарплата их мала, так её ещё и не выплачивают. Мне пришлось искать маркграфине служанку.

Герцог, слыша это только качал головой. В его дворце не воровали.

За подобное прислугу могли отправить в каторгу, выпоров перед этим. И все это знали. К тому же во дворце работали семьями, поколениями, так что случаи воровства тут были крайне редки.

— Вам пришлось искать ей служанку? — переспрашивает прокурор.

— Да, с трудом, но ей удалось избавиться от той служанки, которую подозревали в воровстве, и я нашёл Её Высочеству девушку, которой можно было доверять. У меня в отряде не было женщин, чтобы прислуживать принцессе в пути, пришлось нанять одну крестьянку. А уже в Швацце уговорить её остаться у маркграфини.

— Вы оказали принцессе много разных услуг, — замечает тут министр фон Виттернауф. — Возможно поэтому, маркграфиня в письме к нашему сеньору, просит оставить вас при ней в Винцлау.

— Да, она упоминала о том, — поддерживает его герцог, — и мы уже думали дать согласие.

— Она просила Ваше Высочество оставить меня там с нею? — он некоторое время молчит. — Да, она и меня просила остаться, и я её прекрасно понимаю, ведь те несколько рыцарей, её ближнего круга, которые служили ещё её отцу, были убиты Тельвисами. Другие сбежали… Она в своём замке оказалась совсем одна, у неё даже нет верных служанок, их тоже убили колдуны.

И тут первый раз за весь разговор слово взял молодой принц Георг Альберт:

— Барон, расскажите нам… господам, как вы освобождали принцессу из лап ведьм и колдунов?

Но курфюрст смерил сына взглядом немного усталым, и чуть недовольным, и заговорил с укором:

— Вам, принц, пора уже взрослеть. О своих подвигах в замке, барон будет рассказывать за ужином при дамах, вам, как будущему правителю, нужно слушать то, что он рассказывает сейчас. Это очень всё поучительно. Он видел двор Винцлау изнутри, и никто более нам про внутренние дела большой и очень, очень богатой земли не расскажет. Так что внимательно слушайте барона.

— Да, батюшка, — кивнул молодой принц.

И тут снова заговорил Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург:

— А отчего же вы, барон, не остались при маркграфине, раз женщина и будущая наша родственница прибывала в столь неприятных для неё условиях? Уж верная рыцарская рука ей бы при дворе не помешала, судя по вашим же словам.

Да, обер-прокурор умел задавать вопросы, и, казалось бы, ничем он в словах своих генерала не упрекнул, но так ловко смог спросить, что и ответа иной человек не сразу бы нашёл. Но то не касалось опытного генерала, и он сразу нашёлся, что ответить:

— А я и намеревался, поначалу, побыть с нею и дождаться приезда нашего посольства, но тут мне из наших земель пришло письмо, что творится здесь вопиющее. Что на моего юного племянника, и на мою сестру совершено отвратительное и подлое покушение. Что некоторые добрые подданые нашего сюзерена, пролили кровь, защищая моих любимых родственников, и что подлые убийцы так распоясались, что, не выполнив чью-то гнусную волю днём, пришли ночью к дому почтенного человека и брали его штурмом, как орда злобных сарацинов брала замок христолюбивых рыцарей. И всё это в городе Малене, где для каких-то господ-разбойников словно и законов нет! Словно не боятся они никого, или чьим-то именем весомым прикрываются, упиваясь своей безнаказанностью.

Тут в зале для советов повисла гробовая тишина, и так как ему никто не ответил, Волков и продолжил:

— Я единственный муж в доме своём, я единственная защита для графа Малена и для графини Мален. Не на кого им более уповать, не у кого было искать спасения. И как мне было поступить в той ситуации? Остаться при принцессе, или кинуться спасать своих близких?

— Но они, всё-таки, нашли своё спасение, — саркастично замечает обер-прокурор. И нашли его без вас.

Конечно, он знал, что Брунхильда с графом уехали в Ланн, к извечному сопернику дома Ребенрее.

— Они поехали к моей племяннице, она приютила их, — замечает ему Волков, — а куда же ей было бежать? Графиня не знала, когда я буду.

— И побежала она к архиепископу Ланна, — продолжает гнуть своё обер-прокурор.

Волков интересуется:

— Уж не подскажите ли, господин граф, куда ей и сыну её податься, когда в следующий раз, убийцы не понесшие наказания, и обнаглевшие от безотказности, снова наймут головорезов, чтобы убить юного графа?

Да, вот теперь Вильгельм Георг Сольмс фон Ребенрее, граф Вильбург, дядя курфюрста, смотрел на Волкова с неприкрытой неприязнью, потому как сколько не пытался, а не мог найти ответа на заданный этим проклятым выскочкой вопроса. А в довершении к его этому ступору, пока прокурор пыжился в поисках нужных слов, вдруг снова заговорил юный принц Георг Альберт:

— Господин граф, а в самом деле, от чего же никак вы не сыщите тех негодяев, что учиняли бесчинства в Малене?

— Дорогой Георг, — чуть приглушённо отвечает ему обер-прокурор, он так говорит, словно не хочет, чтобы ещё кто-то слышал его слова, — следствие о том деле… Идёт, идёт.

— Просто странно это, у того мальчика, такая же фамилия, как и у меня, он ведь тоже Мален, как и я, отчего же к делу тому отвратительному такое небрежение, быть может, вы не считаете его нашим родственником?

Дело вдруг, из ничего, буквально на пустом месте, стало оборачиваться такой грозной склокой, которая сейчас, ни прокурору, ни Волкову, ни курфюрсту была не нужна, и посему герцог постучал дланью по подлокотнику кресла: тихо, господа, прошу тишины. И чтобы лишние слова, тут, перед большим скоплением чиновников и первых лиц земли Ребенрее не вспыхнули уже открытой ссорой, сдобренной неприкрытой неприязнью, он произнёс, отводя потоки негодования:

— Барон, а как вам показалась маркграфиня?

— Прекрасна, умна, для женщины, и сильна как крестьянка.

— Как крестьянка? — стали повторять его слова вельможи. Кажется, это немного разрядило атмосферу в зале. Господа посмеивались. — Он сказал: сильна как крестьянка? Он именно так и сказал о маркграфине?

И пока все улыбались, Волков продолжил:

— Если Её Высочество одеть как крестьянку и чуть присыпать пылью, вы не отличите её от той сильной женщины, что за день на поле вяжет сотню снопов.

И тут уже атмосфера в кабинете курфюрста окончательно разрядилась. И сам сюзерен улыбался, и его сын посмеивался, и все иные господа не стеснялись своих улыбок и смешков. "Ну, надо же, что этот генерал придумал: истинная принцесса, а он сравнил её с крестьянкой, да ещё и говорит, что это прекрасно".

⠀⠀