Божьим промыслом. Серебро и олово

⠀⠀ Глава 42 ⠀⠀

— Ну и как вы себя чувствуете? — интересуется Волков, когда Хенрик уселся за стол и Мария налила ему вина. Хотя генерал мог и не спрашивать.

— Выздоравливаю понемногу, сеньор.

Он выздоравливал? Оруженосец был бледен, вернее, даже чуть жёлт, и очень исхудал. Раньше этот молодой человек, если кому и уступал в стати, так это самому генералу и своему приятелю фон Готту. Теперь же это была лишь тень того юноши. Хорошо подобранная некогда одежда мешком на нём висела. Увечную руку оруженосец прятал под стол, как будто стеснялся её. Но генерал попросил его жестом: а ну-ка, покажите, что там у вас? На культе у него была кожаная насадка, она затягивалась ремнями на предплечье, но Волков попросил снять и её. И баронесса, сидевшая с ними, тоже была заинтересована, она даже встала, чтобы всё рассмотреть через стол. После полезла к Хенрику со своими причитаниями:

— Ах, Господи, бедный, бедный мальчик. Как же вы теперь жить будете…? Как…?

«Глупая и бестактная, как всегда. Ничего дурнее сказать не нашла!»

Во-первых, Хенрик давно уже не был мальчиком, он был воином, и мог даже, случись всё иначе, получить рыцарское достоинство от маркграфини. А во-вторых, как раз от женщин, в первую очередь, оруженосец и скрывал свою неполноту. Волков косится на неё:

— Госпожа моя, нам с господином Хенриком надобно поговорить.

— Уж и тайны какие-то у вас… — поджимает губы баронесса, но встаёт и выходит.

— Как рана, не беспокоит?

— Затянулась, краснота уже почти спала. Я к Ипполиту хожу, он сказал, что зашили мне всё… Неплохо. Мази назначил… И ещё снадобья пить. И есть побольше говорит.

— Значит поправляешься, — резюмирует генерал.

— Ну, да… Поправляюсь, вот только кому это всё нужно… — с неприсущим ему до этого унынием говорит Хенрик.

— Что это значит? — холодно спрашивает барон у оруженосца.

— Ну, как… — невесело начинает объяснять оруженосец: — Ну, не знаю я, что мне теперь делать… Без руки-то, какой из меня оруженосец? Думал домой поехать, а что там? Сидеть на шее у старшего брата? Так там у него уже наш младший сидит… С женой ещё. Вот и думаю, куда мне теперь податься, нужен ли я кому-нибудь вообще… Думаю, что и не нужен… И работать я не смогу, разве что научиться левой рукой писать… Да поискать работу в Малене.

— А в монастырь подасться не думали? — интересуется Волков.

— В монастырь? — Хенрик смотрит на него с непониманием.

— Хотите в писари податься, так что ж, дело неплохое, — продолжает генерал. — Уж получше военного. Поспокойнее. Идите в писари, Хенрик, идите. — Он с насмешкой глядит на молодого человека: — Вы же за благословением ко мне пришли, так благословляю, я вам ещё и протекцию напишу, скажу, что некогда вы были неплохим воином. А может, даже попрошу Кёршнера и он вас возьмёт помощником приказчика, а там уже как себя проявите. — И тут вдруг вся его насмешливость заканчивается, и генерал становится злым и колючим: — только умоляю вас, избавьте меня от своих соплей. И вот этого всего: ой как я несчастен, я никому не нужен, мне теперь и жизнь не мила. — Тут он начинает выговаривать Хенрику: — Я и от своих сыновей соплей не выношу, а они чада ещё, а уж от взрослых мужей тем более, так что, если пришли просить у меня протекции — так получите какую только захотите. А если пришли просить совета, так утритесь, и говорите уже как мужчина!

— Я не хочу быть писарем, господин генерал, я просто не знаю, что мне теперь делать, — произнёс оруженосец. И продолжил, стараясь убрать из голоса печаль, и говорить бодрее: — Всё думаю, как жить… А ничего не придумывается. Вот и пришёл к вам. Но я думал, что я вам более не надобен… Вот и говорю про ремесло писаря, потому как надо как-то устраиваться. И вовсе не для того я пришёл, чтобы вам жаловаться…

— А есть у вас девица какая на примете? — кажется, как будто ни с того ни с сего, спрашивает его барон.

— Есть одна девушка, — отвечает ему Хенрик. — Она ко мне приходит иногда. Когда я ещё только сюда приехал и ещё не вставал, приходила. Она дочь сержанта Куменга из роты Вилли.

— Ну так и женитесь на ней, пусть родит вам полдюжины детей, и у вас навсегда пропадёт это ваше уныние. Когда вам надобно будет кормить шестерых мелких негодяев, да ещё содержать злую жену, у вас точно времени не останется на ваши стенания по себе любимому.

— Жениться? — сомневается Хенрик. — Да пойдёт ли она за увечного? Право, и не знаю…

— Да, — тут Волков с ним соглашается. — Видок у вас, Хенрик, конечно, дрянь, вон тряпки ваши на вас висят, как на пугале, ну так ничего — у хорошей жены вы в таких худобах долго не пребудете. Тем более, что сами говорите, что она к вам приходила, когда вы болели. — Он замолкает и разглядывает оруженосца: — Говорите, может не пойти за увечного. А за увечного прапорщика пойдёт?

Хенрик смотрит на него во все глаза, и кажется генералу, что молодой человек уже не собирается в писари, и он продолжает:

— Пойдёте в учение к… — Он хотел сказать «полковнику Брюнхвальду», но почему-то в последнее мгновение передумал, — майору Дорфусу, он человек хладнокровный, дисциплинированный, твёрдый, да ещё и умный… Иной раз мне даже кажется, что слишком… В общем, будете при нём. Думаю, дочь сержанта, если она не дура, согласится выйти за офицера. Всё, идите получайте у Дорфуса патент. Как напишет, я его подпишу.

— Спасибо, спасибо, господин генерал, сеньор мой… — молодой человек встаёт и хочет к нему приблизиться, он растроган, но Волков морщится: всё, всё — ступайте. Но он знает, что Хенрик проживает в старом господском доме, где также живут другие оруженосцы и некоторые молодые офицеры. Привести туда молодую жену просто невозможно. И посему добавляет:

— Я дам вам четыре сотни талеров, выберете себе место… Ёган просто так не раздаёт хорошие места, но мы его уговорим… И вы поставите себе дом… Хотите здесь, в Эшбахте, хотите на берегу. Туда и приведёте жену.

— Сеньор, клянусь перед Господом нашим, — Хенрик прикладывает руку к груди, — вы не пожалеете о том решении.

То, что Хенрик пришёл к нему и вызвал у него раздражение, как ни странно, пошло генералу на пользу. Его меланхолическая усталость растаяла, и к генералу вернулась его природная сила — его злость, которая делала его яростным и неуступчивым, которая толкала его всю жизнь. Она, вдруг, снова воспылала в нём, и запалом к тому огню стало раздражение на уныние оруженосца.

«Мерзость какая!»

И теперь надо было приниматься за дела. Ему страшно нужны были деньги. И он звал к себе офицеров, говорил Леманну:

— Найдите мне полковника Брюнхвальда, майора Дорфуса, капитана Мильке, и капитана Леманна. Пусть будут у меня после обеда.

Тут ему и ждать не пришлось, так как Карл пришёл сам. И вёл он себя не так как обычно. Вошёл, поклонился почти официально:

— Храни вас Господь, господин генерал.

Обычно он здоровался иначе. И Волков тогда вместо обычного «Здравствуйте, друг мой», произнёс официальное:

— Рад видеть вас, полковник. — Он указал товарищу на стул: прошу садиться. — Вас можно поздравить. Вы разгромили банду Вепря.

— Именно так, господин генерал, — отвечал Брюнхвальд. — Но сей успех нельзя считать полным, так как сам Вепрь смог сбежать.

— Расскажите, как было дело.

— Всё было просто, я действовал по вашему плану. Едва вы уехали, я с ротмистрами Рудеманом и Хаазе, взяв с собой тридцать человек, не считая артиллеристов, в ночь выдвинулся на тот мысок, на окраине ваших владений, что вы присматривали.

— Сколько вы взяли орудий?

— Одно, Хаазе уверял меня, что полукартауны ему будет достаточно. Говорил, что река в том месте узка…

— А он был там до этого? Видел место?

— Разумеется, я же посылал его туда, предварительно, подготовить позицию для орудия. Да и посмотреть выезда на мыс.

— И что же? — Волкову не нравится их разговор, этот подчёркнуто официальный тон, что задал Карл, был для старых товарищей абсолютно неестественен. Но Брюнхвальд продолжал:

— К сожалению и я, и Хаазе, допустили по одной ошибке, в результате которых Вепрю снова удалось бежать. Хаазе был слишком самонадеян и уверил меня, что ему будет не сложно поразить любую цель на реке едва она встанет напротив, и что на то ему нужно будет всего одно орудие. А мне нужно было дождаться, когда Вепрь будет возвращаться с разбоя, тогда бы он шёл против течения, а ещё надо было предвидеть, что у него может быть не две, а три лодки.

— У него было три лодки? — Уточнил генерал.

— Он шёл вниз по течению на трёх хороших лодках, и у него было более двадцати человек разбойников. Потом один из разбойников сказал, что в прежние разы много хорошего товара приходилось бросать, так как в две лодки всё не входило, вот они и пошли на трёх. — Тут сама баронесса принесла им вина. И Карл, взяв свой стакан, поблагодарил её, опять же официально: — Благодарю вас, добрая госпожа. — Даже Элеонора Августа заметила его тон, она бросила удивлённый взгляд на супруга: что это с Карлом? Но муж ей на то ничего не ответил. И тогда она уселась на другом конце стола с вышиванием. Но, как обычно, больше слушать, чем рукодельничать. А полковник продолжил: — Хаазе стрелял отменно, он первым же выстрелом поразил первую лодку, на которой был сам Вепрь. Картечь разнесла ей нос и побила пару негодяев, лодка стала тонуть, но к ней подошла вторая лодка и Вепрь перешёл на неё. К тому времени Хаазе уже успел перезарядить орудие и выстрелил во второй раз. Этот выстрел просто разломил вторую лодку пополам, и на сей раз Вепрь оказался в воде. Но его выловила третья лодка, и так как их сносило течением, она уже была ниже мыска, и Хаазе пришлось менять ракурс орудия на позиции, и последний выстрел он делал через кусты, но и тут Хаазе не оплошал, он достал и третью лодку. Она была хоть и немного, но повреждена, картечь побила ей корму, и тогда я приказал Рудеману с шестью людьми догонять её. И ротмистр погнался за Вепрем, а тот, увидав, что его настигают, повёл свою лодку к противоположному берегу, она совсем немного не доплыла, и Вепрю с немногими оставшимися негодяями пришлось добираться до берега вплавь, а когда туда подоспел Рудеман, тот уже успел спрятаться или сбежать. Рудеман начал его поиски, а свою лодку отправил ко мне, и я сам с Хольцем переправился на тот берег с людьми, мало того, мы нашли старосту из деревни, что на том берегу, и он поднял мужиков. Я обещал пять талеров тому, кто найдёт раубриттера, но до темноты мы так и не смогли его отыскать, хотя прочесали весь берег. Все камыши и кусты. Смогли поймать только четверых из его банды.

— Ну, что же, вы молодец, Карл, — Волков больше не хотел играть с товарищем в этот неприятный официоз. — Вы, надеюсь, написали в Мален о своём успехе?

— И в Мален, и в Эвельрат. Бруно Фолькоф тоже получил моё письмо, он сообщил о нашем деле представителям властей кантона Брегген. Все выразили свою благодарность нам, — сообщил генералу полковник. Потом он поставил стакан на стол, глубоко вздохнул и бросил быстрый взгляд на Элеонору Августу. И тогда генерал и говорит супруге:

— Дорогая моя, не могли бы вы нас оставить?

Баронесса бросила на мужа испепеляющий взгляд, полный возмущения, второй раз за утро он выгонял её. Женщина поняла, что сейчас и начнётся самый интересный для неё разговор. Она и сидела, может быть, тут, только ради него. Но Волков настоял:

— Госпожа моя, нам с полковником надо поговорить.

— Конечно же, господин мой, — отвечала баронесса вставая, она не могла при посторонних спорить с мужем. Но уже по взгляду её он понял, насколько та возмущена подобным произволом.

А Карл, поднявшись и проводив её взглядом, сел потом на своё место, и начал собираться с духом, но Волков ждать не стал:

— Заканчивайте этот балаган, полковник. Давайте уже поговорим. Что вы мнетесь? Что собираетесь мне сказать?

⠀⠀