Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

Глава тридцать вторая. Флот

Глава тридцать вторая. Флот

Понемногу Тропинин наладил конвейер. В двухэтажном кирпичном здании работала особая мастерская, где делали измерительные приборы, готовили точные инструменты, проводили опыты с материалами и разрабатывали производственные схемы. Она постепенно превращалась в конструкторское бюро и рассадник технологических новшеств, а Лёшка мечтал пойти дальше и создать на этом месте технологический институт.

Пока же здесь собирались старые мастера во главе с Березиным и Чекмазовым, а также наиболее продвинутые из рабочих. Постепенно из них сложилось ядро энтузиастов, увлечённое поиском решений, изобретательством и наукой. Они часами торчали у конвейера, наблюдая за работой и пытаясь найти более эффективные технологические решения. А Тропинин, не довольствуясь этим, объявил премию за каждое рацпредложение и еженедельно собирал народ на мозговые штурмы.В организацию производства, в конструкцию вносились поправки.Придумывались различные приспособления, позволяющие ускорить и облегчить процесс.

Усилиями КБ шхуна теперь собиралась за три недели, если не учитывать время на подготовку материалов, и Лёшка, похоже, решил, что достиг предела.

— Тихий океан наш! — пафосно объявил он, когда очередная шхуна сошла в воду и была притянула лебедкой к причалу, на котором устанавливали оснастку.

Окунев получил повышение и возглавил всю морскую часть. Он отбивался как мог, хотел по-прежнему стоять у штурвала, бросать вызов стихии. Но мне нужны были опытные люди в руководстве. Всё контролировать самостоятельно я просто не успевал. Да и не хотелось терять старого друга. Он старел и слишком долго искушал судьбу, а каким бы современными не являлись наши корабли, во власти океана они превращались в щепки.

Теперь старый капитан инспектировал корабли, команды, давая разрешение на отплытие или швартовку. Он подписывал корабельные крепости (фиктивные с точки зрения империи бумажки), утверждал судовые роли и выдавал журналы; надзирал за архивом, куда сдавались документы после плавания. В круг его обязанности входил карантинный досмотр, санитарная инспекция, присмотр за навигационными знаками и маяками (которых мы пока не имели), разрешение споров, заверение контрактов на фрахт и много чего ещё. Обычно такая должность называлась капитаном над портом, но я в шутку называл товарища адмиралом.

Окунев и несколько его помощников заняли здание портовой конторы, которое наконец-то начало выполнять своё назначение. В главном зале на большой вывешенной на стене карте с помощью булавок и нитей отмечались маршруты кораблей и примерные даты их прибытий и отправлений. Здесь же функционировало нечто вроде клуба капитанов и биржи матросов. Мне не хотелось прикреплять людей к кораблям точно крестьян к земле, поэтому капитаны сами набирали команды из добровольцев, а в случае конфликта, те могли сменить корабль после завершения рейса.

Шхуны вообще оказались весьма демократическим институтом, отвечающим духу фронтира, а значит и моим устремлениям. Морская дисциплина, доходящая на военных и торговых судах до деспотизма, обуславливалась не в последнюю очередь сложностью управления парусами. От слаженности действий десятков людей зависел успех эволюции, а часто и жизнь корабля. Потому на всех парусных флотах матросов старались превратить в приводные механизмы капитанской воли. На шхуне же критичная обстановка, требующая слепого повиновения, случалась редко. Любой парус могли поставить, убрать, зарифить или переложить несколько человек. Причём каждый матрос действовал осознанно, понимая смысл маневра, а зачастую предугадывая команду капитана.

Кроме того, два офицера и три-четыре матроса не могли долго держать дистанцию. В таком маленьком коллективе слишком строгая субординация просто не оправдывала себя. Шканцы не имели священного значения. Артельные традиции не давали капитану абсолютную власть над командой и базировались больше на авторитете и общем осознании опасности.

Дел для нашего флота хватало, хотя поначалу далеко не все маршруты могли быть загружены полностью. Едва спущенная на воду шхуна проходила испытания и получала капитана с командой, мы отправляли её в рейс.

Пока вся экономика держалась на моих поставках, это была не страна, а песочный замок.Мне не терпелось открыть торговые маршруты в Европу, Адаманское и Аравийское моря или хотя бы в Китай.Но нашими ветеранами я рисковать не хотел, а молодые мореходы ещё не обладали нужными навыками и опытом. Вот пусть походят несколько лет вдоль берега и Алеутской дуги, пусть освоят маршруты от Чукотки до Калифорнии, попрактикуются в навигации. Тогда можно будет предпринять и дальнее плавание.

«Калифорнийское» зерно (завезенное, разумеется, мною), немного местных овощей, в основном картофель, отгружались во все северные острова и дальневосточные города. Чтобы обезопасить корабли, идущие в порты Империи, мы сохранили за ними названия и прежние документы наших старых галиотов. Подозрений со стороны властей опасаться не стоило. Приблизительные размеры судов и количество мачт совпадали, а все изменения можно было обосновать ремонтом и постоянными доработками. Такое на фронтире случалось нередко, начиная с команды Беренга, которая построила из обломков «Святого Петра» меньший корабль с тем же названием. Так в нашем флоте появились новый «Онисим», новый «Варнава», новый «Филимон». Точно так же поступил с разобранным на дрова «Гавриилом» Бичевин, хотя и не собирался отправлять его на российский берег.

Из построенных в Охотске только «Кирилл» сохранил за собой корабельную крепость. Вместе с «Мефодием» он стоял в гавани, разоруженный и оставленный командой. Старым кораблям требовался слишком большой экипаж. Мы могли укомплектовать каждым из них две или три шхуны.

Продовольствие требовались повсюду. Кроме него на лишённые деревьев северные острова мы решили экспортировать лес. У нас его было в избытке, причем самого лучшего. А на севере он требовался и нашим зверобоям, и конкурентам. Не отказывались от хорошей доски и алеуты с эскимосами. Пиломатериалы позволяли строить привычные дома, амбары, возводить крепости, ремонтировать корабли. Дрова же могли обеспечить нормальное отопление без того чтобы собирать выброшенный на берег топляк, а за его отсутствием ютиться в тесной комнатке отапливаемой примитивным жирником или даже дыханием. Поскольку вместе с дровами мог возникнуть спрос и на шамотный кирпич для печей, его грузили на шхуны в качестве балласта.

В надежде, что освоив маршруты, моряки позже рискнут заняться собственным делом, я пытался заинтересовать команды финансово. Прежде всего обещал платить по три рубля за каждого сверхпланового колониста, доставленного в Викторию, неважно — беглого с каторги, сманенного у конкурентов или даже дальневосточного туземца.

— А если он потом вернётся? — спрашивали меня.

— Не важно. Если вернётся, то расскажет другим, как мы здесь обосновались. Всё равно выйдет польза.

Кроме того, нам требовалось обеспечить сбыт самих шхун. Для этого в Охотск и на Камчатку, а также на острова, где обитали конкуренты, отправлялись по две шхуны разом с тем расчетом, что хотя бы одну из них удастся сбыть с рук.

— Если сумеете продать корабль, то обе команды разделят всё, что окажется сверх отпускной цены, — напутствовал капитанов Комков. — А она сейчас составляет три тысячи рублей. Можете взять товаром, если будет место на второй шхуне. Если не будет места, товар можно оставить у приказчиков. А как только доберетесь сюда, сразу же получите новую шхуну.

— А если продадим обе?

— Значит получите вдвое больше. А вернетесь на любом попутном корабле. Благо у нас теперь их будет становиться всё больше и больше. Так что не бойтесь, без работы не останетесь.

Одной только торговлей дело не ограничивалось. Мы продолжали отправлять корабли в устья рек для сооружения новых факторий и снабжения старых. Вместе с приказчиками отправлялись «геологические» партии для розыска самородной меди и железной руды. Тропинина интересовала сера и ртуть. Нам также требовалось знать, где имеются запасы глины, извести и прочих нерудных материалов, годящихся на строительство.

Изыскания предпринимались скорее на удачу, так как никакими специальными знаниями наши люди не обладали. Они ещё имели представление о том, как выглядит самородная медь, некоторые даже видели куски породы, добытые Басовым и другими промышленниками на острове Медном. А вот железную руду пришлось описывать на словах с тех образцов, что мне удалось посмотреть в Выксе, и с того, что смог вспомнить Тропинин из своих телевизионных сеансов.

— Ищите по берегам болот, старых озёр, — наставлял он. — В поймах рек, особенно с бурой водой. Ищите твердую руду под слоем наносов. Если сомневаетесь, то берите немного на пробу и везите сюда. Но записывайте, откуда что взяли.

Одну из партий мы отправили в Калифорнию на розыски соли. Дело осложнялось тем, что южная часть этой территории осталась за испанцами, а именно там находились солёные озера и пустыни, что способствовали природному выпариванию продукта. Поэтому нашим поисковикам предстояло отправиться вглубь континента, к горам Сьерра-Невада, поближе к Большому Бассейну.

Большой Бассейн не укладывался в мой принцип разделения территорий по водоразделам. На него в будущем могли претендовать как мы, так и пионеры, пришедшие с востока. Соль показалась мне отличным поводом, чтобы проникнуть туда заранее и застолбить место.

— А если удастся найти хорошую залежь, то можно и по охотской каторге удар нанести. — пояснил я Тропинину. — Теоретически в Калифорнии полно соли, которую легче и дешевле добывать, нежели выпаривать морскую. А чтобы не подставлять Данилу, мы наладим поставки прямо властям. По каким-нибудь смешным ценам. Рубля в три за пуд, например. Возможно даже договоримся, чтобы они одолжили нам каторжан якобы для добычи.

Таков был план. И особенно мне нравилось в нём то, что соль будет настоящим калифорнийским товаром, а не фикцией, прикрывающей мои поставки. Ну а если не найдём соль в Калифорнии, останется путь по Змеиной реке к Большому солёному озеру. Уж на его-то берегах соль должна быть? В конце концов, и торговлю с испанцами наладить можно.

Лишь золото я пока решил придержать на черный день, точно заветную кубышку. Его-то мы как раз знали где искать. И знали, как добывать. Про золотые лихорадки, половина которых приходилась как раз на наши территории, писали и снимали фильмы гораздо чаще, чем про добычу меди или чего-то ещё.

Но обнаружение золота неизбежно привлечет внимание Империи (а то и нескольких империй сразу), а также приведет к притоку большого числа авантюристов, которых мы пока не можем переварить.

До поры я собирался заниматься этим делом тайно, вовлекая минимум самых доверенных людей. Получится разжиться золотым запасом — хорошо. Нет? Пусть лежит и ждёт своего времени. Когда мы будем готовы к притоку тысяч авантюристов, когда будем в силах дать укорот собственной империи, тогда и запустим процесс. И получим отличный толчок для развития.

Пришло время нанести визит и мятежному генералу. Эта миссия требовала особой деликатности. Сам я посещать Гавайские острова пока не спешил. Был велик риск потеряться в море или погибнуть на суше. Я-то знал, чем закончит капитан Кук. Но и отправлять к столь амбициозному человеку малограмотного морехода было бы неправильно. Тут требовался человек, который мог бы и светский разговор вести и от дикарей отбиться при случае.

Наиболее образованным из наших капитанов был Ясютин, но его кандидатуру я отмёл сразу. Лишаться единственного преподавателя и директора училища на целый сезон мы позволить себе не могли. Пришлось собирать одного человека из нескольких.

Я кинул клич и объявил повышенный гонорар за рейс в неизвестность. Большую часть пути кораблям предстояло идти по открытому морю, где нельзя сверить местоположение с берегом и нельзя рассчитывать на спасение случись какая беда.

Добровольцем вызвался Яшка. Как ни странно он вполне подходил на роль посланца. Хотя Яшка и провёл всю жизнь на фронтире, традиции потомственной мореходной семьи, соперничество с ветеранами и наше с Тропининым влияние заставили его заняться образованием ещё в подростковом возрасте. Он много читал, ещё больше слушал. И что важно, умел намотать услышанное на ус даже тогда, когда усов у мальчишки ещё не было.

В пару к нему я отобрал из добровольцев молодого выпускника мореходки Ныркова. Софрон Нырков был креолом, рождённым камчадалкой от русского промышленника. Он с малых лет занялся отцовым промыслом, однако, море его привлекало куда больше охоты на зверя. Софрон понемногу перенимал науку у Кривова, а когда открылось училище сразу же упросил взять его на третий курс.

В качестве политического представителя и возможного руководителя нашей миссии, на Гавайские острова отправился Свешников — одного из лучших помощников Комкова, а переводчиком и исследователем туземных нравов, как водится, назначили Анчо.

— Разыщите Беньовского, поднесите от меня табак, чай, вино, книги, европейские газеты, — сказал я. — Но с достоинством поднесите. Это первое. Второе. Поспрашивайте среди его людей, а там и камчатских немало, всяких специалистов, ну то есть мастеров, людей ведающих. Всех зовите сюда. Хорошо если есть доктора, штурманы, горные рабочие, механики. Всем работу найдем. И деньгами не обидим. Расскажете им, как у нас тут всё устроено. Про город, про фабрики, про корабли. Если сможете, обменяйте одну шхуну на какой-нибудь местный товар. Можно у русских или туземцев, как уж получится. Там должно расти сандаловое дерево, всевозможные ягоды и фрукты. Можете прихватить и саженцы, попробуем посадить здесь. Вообще присмотритесь, что там можно покупать, на что менять? С кем торговать, кого опасаться?

Я рассудил, что если мятежнику надоело сидение на островах, а старый корабль пришёл в негодность, то шхуна станет хорошим средством вернуться в Европу. При этом я надеялся, что большинство людей решит остаться или перебраться к нам в Викторию. Если же Беньовского на островах не окажется, то посланцам следовало осторожно наладить контакты с канаками.

— Но будьте осторожны, — предостерег я. — Спину прикрывайте друг другу и мушкеты наготове держите. Тамошние ребята с удовольствием попробуют вашу печень.

Яшка фыркнул, остальные кивнули и корабли отправились в путь.

Чтобы расширить рынок и наши возможности, Тропинин время от времени выпускал на пробу разнообразные модификации. Для начала он доработал первые опытные шхуны. Тихоходную «Олимпию» мы передали для экзерциций курсантов мореходного училища, устроив в ней что-то вроде учебных классов, а «Виктория» превратилась в почтово-курьерский корабль. Высокая скорость позволяла ему оборачиваться до Охотска и обратно дважды в год. С коротким заходом во все основные порты.

Правда собственно почты поначалу едва набиралась на одну небольшую сумку. Помимо распоряжений приказчикам и отчётов в первых рейсах отправилось несколько деловых записок Бичевина и частных писем зверобоев к родственникам, оставленным на Камчатке. У нас и писать-то толком умели немногие. Но это дело наживное. Была бы предложена услуга. А пока грамотные помогали неграмотным, и я это дело всецело пропагандировала, так как в большинстве писем парни звали родственником сюда. Кроме писем и посылок «Виктория» возила всевозможных порученцев. Для перевозки людей Березин с Чекмазовым отгородили в кормовой части трюма место под дюжину приличных кают. Правда вместо иллюминаторов их обитателям приходилось довольствоваться световыми лючками в палубе, которые наглухо задраивались во время шторма.

Одну шхуну мастера снабдили небольшим люком в корме на уровне ватерлинии, что значительно уменьшило надежность конструкции, но зато позволяло принимать с поверхности воды тяжёлые брёвна. Переоборудованному лесовозу предстояло доставлять материал с континента. В устье Стольной рядом с факторией уже возник небольшой городок лесорубов и сплавщиков.

До сих пор мы использовали для доставки леса баркасы, которые тащили плоты на буксире. Но такой способ требовал огромных усилий и большого числа людей, а лес часто терялся во время перехода. На шхунах же можно было перевозить не только стволы, но и пиломатериалы, дрова, древесный уголь, смолу и другие продукты, которые Тропинин собирался получать на месте в пиролизных котлах. Он планировал поставить там и пильную мельницу, поскольку речушке, что впадала в Эскимальт, уже не хватало мощности, чтобы покрыть все нужды.

Несколько шхун мы задумали превратить в военные корабли. Они могли понадобиться на случай столкновения с тлинкитами или испанцами, а со временем, когда на север Тихого океана рванут европейские и бостонские китобои с котиколовами, корветы пригодятся для патрулирования владений и защиты биоресурсов.

Шхуны несли по пять шестифунтовых пушек с каждого борта и нескольких вертлюжных фальконетов, поставленных на крыше казёнки и на носу.

— Десять орудий не ахти какая мощь, — говорил Тропинин. — Да и пушки невелики, но если спустить стаю из сотни таких корабликов, то не поздоровится и фрегату!

Сотня кораблей мне пока казалась нереальной задачей. И даже десяток слишком отягощал бы бюджет. Я выдал опцион на пять корветов и ломал голову, где набрать столько людей в их команды.

В конце концов, мы договорились держать в готовности только один боевой корабль. Причем морская команда имелась на нём всегда, а пушкарями и морской пехотой служили туземцы Ватагина, которые поднимались на палубу лишь для учений, в остальное же время продолжали исполнять роль наземного войска и гарнизона крепости.

— Компромисс на компромиссе и компромиссом погоняет, — ворчал я, провожая взглядом очередную шхуну, что отправлялась в дальний поход.

Капитаном на ней шёл едва сдавший зачёт по математике Чихотка.

— Что делать? Таковы наши темпы, — не унывал Тропинин.

Народ разъезжался, Виктория заметно опустела. Наверно впервые со дня нашего похода в Калифорнию.

Родная империя, несмотря на амбиции монархов, так и не стала серьёзной морской державой. Большинство её военных флотов базировалось в аппендиксах мирового океана, охраняя самих себя. Это было следствием неразвитости коммерческого флота, который только и мог являться базисом для военного. Именно торговля и промыслы создавали морские державы. Но Россия поспела к шапочному разбору. А на берегах Тихого океана, откуда империя ещё успевала совершить рывок и выбраться на мировой простор, она остановилась просто из-за нехватки людей.

В этом смысле мы опередили государство, и зашли несколько дальше. Мы колонизировали американские берега и развивали коммерческое мореплавание, но, в конце концов, столкнулись с той же самой проблемой — нехваткой населения, которое только и могло обеспечить товарооборот и развитие.

— А не попробовать ли продавать шхуны индейцам? — родилась у меня идея.

— Индейцы они, может, как дети, но бесполезную игрушку покупать не станут, — усомнился Тропинин.

— Значит нужно сделать её полезной. Только и всего. Ты можешь, скажем, оснастить кораблик гарпуном и лебёдкой, а ещё лучше гарпунной пушкой?

Я угадал, на что можно подцепить товарища. Против технического вызова он не устоял. А уж к оружию всегда питал особую приязнь.

В тот же день Лёшка вместе с корабелами взялся за тюнинг. Они подобрали подходящую для дела трехфунтовую медную пушечку и установили её на поворотный лафет, который надёжно укрепили на полубаке — его соорудили специально для этих целей.

Гораздо больше времени ушло на разработку системы из гарпуна и каната (или линя, если говорить по-морскому). Хитрость заключалась в том, чтобы привязь не мешала баллистике и не сгорала при выстреле. Канат свернули в бухту, которую поместили в специальную нишу перед пушкой. Такое устройство позволяло канату беспрепятственно разматываться на высокой скорости и оберегало ноги матросов от травм. Конец прикрепили к сетке с пустыми бочкам. Они должны были играть роль буйков и препятствовать длительному погружению загарпуненного кита. К бочкам крепился ещё один канат. Его можно было наращивать по ходу дела, держа кита на длинном поводке, если нужно. Кроме того, судно оборудовали лебёдкой для подтягивания туши к борту.

Не всё у Тропинина получилось сразу. Гарпун при испытаниях начинал кувыркаться, едва выходил из ствола, иногда его заклинивало, что грозило разрывом пушки, а уж в нужном направлении он не летел вовсе. Лёшка несколько раз менял конструкцию. Он добавил к тонкому кованному гарпуну сложное оперение, позволяющее тому ровно выходить из ствола, установил поддон, препятствующий прорыву пороховых газов, применил ещё какие-то хитрости из телевизора. В конце концов, он смог запустить снаряд в цель на дальности в десять саженей. Я было посчитал такой результат провалом, но Тропинин заверил, что большего можно достигнуть лишь стреляя из стального орудия особой конструкции, с увеличенной каморой, и с применением бездымного пороха.

Оставалась самая малость — создать новому товару спрос. Я и не надеялся вот так запросто впарить китобойную шхуну индейцам, но рассчитывал создать ажиотаж с помощью дорогого подарка. Нутка — первые китобои на побережье, и единственные, кто рискует промышлять кита в открытом море. На них я и построил расчёт.