Константин. Дипломатия броненосцев

Глава 15

Говорят, что война это всего лишь продолжение политики иными средствами. В таком случае, мирные переговоры вполне можно назвать продолжением войны, но уже без выстрелов и кровопролития. Когда, по крайней мере, одна из противоборствующих сторон, осознав невозможность решить дело с помощью пушек, пытается добиться своего словоблудием и крючкотворством дипломатов.

Первый раунд Копенгагенской конференции, вошедший в историю как «Балтийский саммит», закончился подписанием «Циркумбалтийского соглашения». В нем нашей делегации удалось продавить все важные для нас условия, с одной маленькой поправкой. В силу это соглашение должно вступить только после ратификации всеми странами участницами, а вот в том, что это случится, имелись серьезные сомнения.

Ибо начался второй раунд, уже с участием остальных великих держав, у которых был свой взгляд на сложившуюся ситуацию. Как оказалось, исчерпавшие на данный момент военные ресурсы Франция и Великобритания вовсе не утратили боевой запал и были готовы продолжать противостояние с нами на дипломатическом поле. От исхода этого поединка по большому счету и зависели как мир в Европе, так и подписанные несколькими днями ранее соглашения.

Главой английской делегации неожиданно стал канцлер-казначей нового правительства лорда Дерби — Бенджамен Дизраэли. Дед его был еврейским коммерсантом, перебравшимся из Папской области не то из-за религиозных преследований, не то еще по какой-то причине. Отец занимал видное положение в иудейской общине Лондона, но потом рассорился с ее верхушкой и демонстративно перешел в англиканство, заодно крестив всю свою семью.

Впоследствии это позволило Дизраэли быть избранным в парламент [1], где он постепенно начал делать политическую карьеру. Неплохой писатель, весьма посредственный финансист и профессиональный демагог, легко могущий задвигать многочасовые речи перед публикой, — вот далеко не полный перечень талантов этого незаурядного человека.

Приехав последним, он сходу развил кипучую деятельность и успел повстречаться с главами делегаций всех мало-мальски значимых держав и в самой непринужденной форме тонко намекнуть на разные толстые обстоятельства. Вроде постоянной нехватки средств у всех, кто смеет выступать против Великой Британии. Вероятно, поэтому, когда он начал свою первую речь, все присутствующие либо скромно помалкивали, либо наградили оратора аплодисментами.

Сам же спич отличался, на мой непросвещенный взгляд, редкой наглостью. Если коротко, мистер Дизраэли потребовал (!) довоенных границ, подтверждения положений Лондонской конвенции о проливах, свободу Польше и Кавказу, запрета каперства, запрета на присутствие русского флота в Дании и Гольштейне, невмешательства России во внутренние дела Турции, утверждения в нашей стране принципов свободной торговли (сиречь отмены пошлин) и, разумеется, денонсации Циркумбалтийского договора!

Все время пока он распинался, присутствующие политики то и дело поглядывали на меня, не то пытаясь предугадать реакцию, не то желая позлорадствовать. Я же сидел с совершенно индифферентным видом, время от времени переговариваясь с сидевшим рядом со мной нашим посланником в Дании — бароном Эрнестом Романовичем Унгерн-Штенбергом, и лишь когда англичанин закончил, громко заметил по-французски:

— Кажется, не будь я вдовцом, этот человек потребовал бы у меня отдать ему жену!

Граф Морни, для ушей которого и адресовалась эта фраза, не удержался от смеха, который охотно поддержал впервые принимавший участие в таком значительном конгрессе в качестве представителя Северо-Германского союза Отто фон Бисмарк.

— Господа, — начал я, когда пришла моя очередь. — Россия стремится к миру более чем любая другая держава из числа участвующих в этом конгрессе. Мы не желали, чтобы эта война началась, и готовы пойти на любые уступки только для того, чтобы она закончилась. Поэтому наши предложения будут весьма умерены и, я бы даже сказал, скромны. Но мы исходим из того неопровержимого факта, что Русская Императорская Армия и Русский Императорский Флот одержали полную победу над противниками на всех театрах боевых действий, и потому в праве настаивать на выполнении каждого пункта дословно и без изменений. Разве что кто-то предложит лучшие условия… — добавил я с улыбкой, заставившей моего британского визави скорчить нервную гримасу.

После этих слов все присутствующие разом стихли, напряженно ловя каждое мое слово.

— Блистательная Порта, чья безответственная политика привела к этому кризису, уступит нам, как наиболее пострадавшей стороне, Добруджу и крепость Силистрия в вечное владение. Города Карс с цитаделью, Баязет, Ардаган и Эрзурум, все причерноморские земли от Батума до реки Кызылирмак с городами Трапезунд, Фасс, Орду, Кересунд, Самсун, Бафра признаются владением Российской империи. Турецкое население подлежит выселению, за вычетом тех, кто пожелает принять наше подданство.

И да. В порядке дружеского жеста город Синоп возвращается его величеству султану при условии полной демилитаризации порта, срытию укреплений и запрету находиться в его гавани любым военным судам, как турецким, так и третьих стран на срок 25 лет.

Блистательная Порта согласится на автономию христианских провинций и выплатит контрибуцию в полтора миллиарда франков, гарантами выплаты которой выступят ее союзники из числа великих держав.

Часть суммы, а именно 100 млн франков, закрывается передачей полных прав собственности на полосу земли шириной в сорок километров по обе стороны от линии будущего судоходного канала из Средиземного моря в Красное. И соглашается разрешить открытие военно-морской базы в Порт-Тауфик без ограничений по сроку.

Также Российская империя получает право разработки природных ресурсов и залежей полезных ископаемых в Зонгулдакской области на срок 50 лет без пошлин и налогов на весь срок.

Что же касается упомянутого уважаемым британским представителем режима Черноморских проливов, то Лондонская конвенция 1841 года безусловно признается утратившей силу, в силу чего возвращаются положения Ункяр-Эскелесийского договора 1833 года. Иными словами, запрет на прохождение проливов кораблями всех стран кроме Черноморских…

— Это неслыханно! — всплеснул руками глава британской делегации.

— Господа, — холодно взглянув на него, прервался я. — Прошу заметить, что все мы спокойно и хладнокровно выслушали все, что сказал мистер Дизраэли, как это подобает воспитанным людям. Но, к сожалению, не получили подобного отношения к себе. Быть может, нам следует напрямую обратиться к его величеству королеве Виктории, чтобы она прислала кого-то способного держать себя в руках?

— Как вы смеете? — опешил от подобного наезда лорд-казначей.

— Как вы, милостивый государь, смеете прерывать речь брата Российского императора?

— Но я не могу терпеть…

— Считаете себя оскорбленным, пришлите секундантов!

Больше мою речь на этом конгрессе никто не прерывал.

— Далее. Правительство ее величества королевы Виктории должно предоставить свободу храброму ирландскому народу и навсегда отказаться от покровительства работорговле. Да-да, господин Дизраэли, наша сторона обладает неопровержимыми фактами об участии подданных Великобритании в Кавказской работорговле. И как ни прискорбно это признавать, многие из них во время совершения этих чудовищных преступлений находились на службе ее величества!

После моих слов по залу заседаний прокатился изумленный гул. Ведь подобного никто из присутствующих не ожидал. Зато журналисты, которых впервые допустили в святая святых, тут же заскрипели перьями, потом начали передавать записки находящимся снаружи помощникам, чтобы те телеграфировали полученные сенсации в газеты.

— Еще одним нашим безусловным требованием, — продолжил я, — будет восстановление исторической справедливости. Незаконно оккупируемый на протяжении многих лет Великобританией архипелаг Гельголанд должен быть немедленно освобожден, после чего его судьба будет решена на плебисците.

А вот этого заявления от меня точно никто не ждал. Чтобы представитель как бы ни единственной абсолютной монархии в Европе вдруг целиком и полностью положился на изъявление народной воли? Но следующее мое заявление оказалось еще более неожиданным.

— Что же касается правительства императора Наполеона, то у нас нет к нему претензий, за исключением изложенного ранее требования стать гарантом выплаты Блистательной Портой контрибуции!

Речь Морни, по сравнению с нами, не представляла ничего экстраординарного. Представитель Франции был согласен заключить мир на сложившихся де-факто условиях. Единственное возражение касалось восстановления условий Ункяр-Эскелессийского договора. Франция по вполне понятным причинам не желала видеть наши эскадры в Средиземном море.

Австрия с Пруссией, а также Германский союз, хоть и весьма сдержанно, поддержали нашу позицию, заявив, что проигравшая сторона должна идти на уступки. Мнением премьер-министра Сардинии графа Кавура никто интересоваться не стал.

Судя по всему, наша сплоченная позиция стала для Дизраэли сюрпризом. Хотя виноват в ней, прежде всего, был он сам. Дело в том, что представители Великобритании с самого начала были против участия в конференции любых немцев, за исключением посланцев Вены. Я же, напротив, не просто настоял на этом, но буквально поставил англичан перед фактом. Из-за чего все германцы волей-неволей объединились вокруг меня.

Что же касается неформальных встреч, то ваш покорный слуга преуспел в них ничуть не меньше внука еврейского коммерсанта. Пруссакам я намекнул на поддержку их усилий по объединению Германии, мелким германским князькам, напротив, пообещал защиту от притязаний Пруссии. Что же касается представителя Франца-Иосифа графа Буоля, то пришлось раскрыть ему кое-какие планы императора Наполеона по поводу владений Австрийской империи в Северной Италии и поддержки им «Рисорджименто». [2]

— Вы поддержите нас в этом вопросе? — напрягся австрийский канцлер.

— Если воевавшие против нас великие державы посмеют вмешаться, несомненно! — с самым честным видом пообещал я. — А с самими сардинцами, полагаю, вы и сами справитесь.

Услышав это, Буоль облегченно вздохнул, не сообразив, что имеются в виду обе великие державы, то есть и Англия, и Франция. И если в войну вступит только одна из них, Россия палец о палец не ударит.

А вот с Кавуром, несмотря на его настоятельные просьбы, я встречаться не стал. Сардинский премьер-министр в свое время получил от меня предложение, принимать которое не стал. Кто же ему доктор?

На следующее утро, когда речи всех основных участников вчерашнего заседания уже успели попасть в газеты, мой номер оказался буквально осажден репортерами большинства крупных европейских изданий, требовавших комментариев по поводу обвинений британцев в работорговле. Датские полицейские уже хотели разогнать их силой, но вышедший к коллегам Трубников вежливо попросил всех успокоиться, пообещав, что великий князь в самом скором времени устроит для них пресс-конференцию, на которой ответит на все интересующие их вопросы.

— А ваш князь назовет имена британских офицеров, замешанных в работорговле, или его заявление так и останется голословным? — выкрикнул какой-то бородатый англичанин.

— На счет этого можете не беспокоиться, — улыбнулся директор Русского Телеграфного Агентства. — Их имена вы узнаете немедленно!

После этого следовавшие за ним слуги начали раздавать репортерам листки, на каждом из которых имелся отпечатанный типографским способом портрет, а внизу имя и краткое описание инкриминируемых деяний. Например — капитан брига в 300 регистровых тонн «Сирена» Джон Харрис. В 1854 году во время блокады Севастополя посетил кавказский берег, где выгрузил партию оружия, после чего принял на борт около сотни невольников, половина из которых была отправленными на продажу в османские гаремы черкешенками. Затем были перечислены покупатели и указаны примерные цены.

Особую пикантность данным листовкам добавляла надпись крупным шрифтом вверху картинки — «Разыскивается работорговец», из-за чего они были похожи на объявления о розыске преступника. Что интересно, практически все написанное было правдой. То есть данный корабль в указанное время действительно перевозил такой груз. Совпадали даже количество невольников и фамилии покупателей живого груза, благо, получить сведения от Константинопольских таможенников не составляло никакого труда.

Вой поднялся страшный. Припертые к стенке английские капитаны клялись и божились, что понятия не имели, что перевозимые ими пассажирки предназначались для гаремов, но им, разумеется, никто не верил. Британские власти пытались начать расследование, но быстро убедившись, что факты в основном соответствуют действительности, по-быстрому свернули следственные действия, заявив, что не могут ни подтвердить, ни опровергнуть обвинения. Впрочем, это случилось значительно позже, а вот перед очередным заседанием мне пришлось еще раз побеседовать с Горчаковым.

Отбывая назад в Петербург, августейший братец подложил мне очередную свинью, оставив канцлера формальным главой нашей делегации. Не со зла, конечно. Просто, чтобы я по молодости и неопытности не наломал дров. По-хорошему, наверное, следовало отказаться и с гордым видом покинуть Копенгаген, но я не смог бросить дело на полпути.

— Ваше императорское высочество, — скорбно вздохнул глава нашей дипломатии. — Нам надобно поговорить.

— Слушаю вас, Александр Михайлович, — впервые назвал я канцлера по имени отчеству.

— Э… — немного растерялся тот, явно не ожидая подобной вежливости от «славящегося» своей грубостью великого князя. [3]

— Нам давно следовало потолковать по душам, да все как-то не получалось. То мне недосуг, то вы далеко. А между тем мы должны делать одно дело, от результатов которого зависит, не побоюсь этого слова, жизнь и благополучие всех семидесяти миллионов подданных Российской империи. Наших с вами соотечественников.

— Все так, но…

— Вы, верно, хотите спросить, какого черта я это сделал?

— Что? Нет… то есть, да. Именно это и как раз в таких выражениях! Зачем?

— Очень интересный вопрос, на который я дам вам простой ответ. Потому что у меня не было иного выхода.

— Разве?

— Ну, разумеется! Вы со мной сотрудничать отказались, а самому мне с таким зубром, как Дизраэли, никак не справиться. Я, знаете ли, военный, а не дипломат. Мне с ним в подковерных играх не тягаться. Поэтому единственным способом стало изгваздать англичан грязью, чтобы никто не стал заключать с ними альянсов хотя бы из опасения измазаться.

— Вы серьезно на это надеялись?

— Больше того, — усмехнулся я. — Уверен, что, по крайней мере, на этот раз моя задумка сработает. Англичанам будет крайне некомфортно от того, что под их окнами будут постоянно собираться противники рабства.

— А они будут?

— Конечно. Я же им заплатил!

— Бог мой, — схватился за голову дипломат. — Я, наверное, слишком стар, и не могу принять ваших действий. Но почему вы думаете, что все это сработает?

— Полно, Александр Михайлович. Вы двумя годами моложе моего отца, а он был весьма бодр и правил еще долго, если бы его не убили.

— Что⁈

— Что слышали! Император Николай был отравлен, и следы этого отвратительного преступления тянутся в Лондон.

— Это серьезное обвинение!

— Которое к тому же нельзя будет предъявить официально. Во всяком случае, в ближайшее время. Но мы с братом знаем, кто это сделал, и англичане знают, что мы знаем. Вот такие наши с вами дела, дражайший канцлер. Что же касается прозвучавших обвинений, то… вы слышали, что пишут о России в британской прессе? Какими словами нас, то есть русских, кроют в парламенте? Так что я всего лишь ответил им той же монетой.

— Это все конечно так, — вынужден был согласиться Горчаков. — Однако давайте все же вернемся к конференции. Знаете, я никак не могу взять в толк, отчего вы считаете наши позиции неуязвимыми?

— Все просто, Александр Михайлович. Османы, какими бы зависимыми они ни были от европейского влияния, продолжать войну просто не могут, и Абдул-Азиз это понимает лучше других. Еще немного, и в Константинополе вспыхнет бунт, который вполне вероятно будет стоить ему жизни. Каждый лишний день войны грозит его империи новыми территориальными и финансовыми потерями, которые она может и не пережить. Египет, Сербия и Румыния и без того уже практически независимы. Болгария больше походит на пороховую бочку и не восстала только потому, что переполнена войсками. Но если боевые действия не закончатся, турки будут вынуждены перекинуть их на кавказский фронт и… тогда любая искра может вызвать сильнейший взрыв!

— Давайте не будем забывать, что османы далеко не главная скрипка в этом оркестре!

— В этом вы, разумеется, правы, так что, если позволите, сразу перейдем к дирижерам. Так уж случилось, что их сразу два. Император Наполеон III и королева Виктория. Первому из них продолжать войну совсем не с руки. Его власть и так не слишком прочна, а парижане слишком искусны в строительстве баррикад и гильотин.

— Да уж, — хмыкнул Горчаков, как и всякий аристократ не слишком хорошо относившийся к революциям.

— Репутацию племянника великого корсиканца может спасти маленькая победоносная война. Мы, очевидно, на роль мальчиков для битья не годимся. Связываться с Англией и, к примеру, высадиться в Ирландии, придя на помощь восставшим фениям, он тоже побоится. Остается Австрия. Но для этого Наполеону нужна армия, а лучшие его полки и дивизии находятся у нас в плену. Если мы согласимся их вернуть, а также дать гарантии невмешательства, он поддержит если не все, то большинство наших требований.

— Вы полагаете, ваш брат даст такие гарантии?

— Куда он денется!

— Однако!

— Уж как есть. Франц-Иосиф показал себя не самым лучшим союзником, а потому я берусь убедить Александра, что небольшая порка ему не повредит. Больше того, мы вооружим корпуса, расквартированные в Царстве Польском, и проведем небольшую демонстрацию у западных границ империи.

— Разве вы не обещали графу Буолю поддержку?

— А вы, князь, недурно осведомлены. Да, обещал, но только если против него выступят не только Франция, но и Англия.

— Всегда знал, что Карл не слишком умен, — покачал головой Горчаков. — Но чтобы настолько…. Ладно, положим, здесь вы меня убедили. Но что делать с Британией?

— А ничего! Виктория, конечно, редкостная стерва и еще попортит нам немало крови, но сейчас у нее руки связаны. Англия готова продолжать войну до последнего француза, итальянца или турка, но только не в одиночку. К тому же у нее сейчас куча проблем в Ирландии, а скоро начнутся в Индии.

— Вы сказали в Индии?

— Ну да.

— А откуда вам это известно? Неужели…

— Господь с вами, Александр Михайлович, — рассмеялся я. — Я вовсе не настолько могущественен. А с Индией все очень просто. Во-первых, британцы ведут себя там как последние мерзавцы. А во-вторых, они приняли на вооружение винтовки Энфилда.

— И что с того?

— Бумажные патроны к ним пропитаны свиным или говяжьим жиром. Свиньи, если помните, являются нечистыми животными для мусульман, а коровы, напротив, священными для индусов. Между тем, для стрельбы патрон необходимо скусить, а для этого придется поместить его в рот. В общем, куда не кинь, везде клин! Так что, как только новые винтовки окажутся на вооружении сипаев, жди беды.

— Вы так и не ответили.

— Дорогой князь, не задавайте нескромных вопросов, не получите уклончивых ответов. Логика и ничего больше!

— Если я правильно понял ваше императорское высочество, скоро мы будем иметь возможность убедиться в вашей правоте или…

— Или нет. Кстати, люди, пользующиеся моим доверием, называют меня по имени отчеству, опуская титулование.

— Не знал, что удостоен такой чести…

— Вот оно что… А то, что именно я настоял на вашем нынешнем назначении, тоже не знали?

— Ну зачем вы так.

— Затем, что вы меня до крайности разочаровали. Но все равно я готов дать вам второй шанс. Послушайте, если конгресс закончится триумфом России, вся слава все равно достанется вам. Ведь никто не поверит, что генерал-адмирал хоть немного разбирается в дипломатии и, кстати сказать, будут абсолютно правы. Поэтому я совершенно не собираюсь и дальше вмешиваться в работу богоугодного заведения, находящегося у Певческого моста. [4] Собственно, я и в этот раз не больно-то собирался, просто так получилось.

— Константин Николаевич, вы не совсем верно меня поняли. Я вовсе не собираюсь ставить никаких условий. Но дипломатия дело сложное, а ваша манера решать все с помощью абордажа кажется… немного шокирующей.

— Но вы готовы объединить усилия?

— Господи Боже, ну конечно!

— Ну вот и славно.

— С чего начнем?

— В нашей ситуации, скорее, продолжим. Я и дальше продолжу фраппировать европейскую публику, а вы делать вид, что находитесь со мной в контрах и уговаривать оппонентов принять условия, пока я со своими броненосцами не довел ситуацию до полного краха. Скажем, высадив десант в Лондоне… или Константинополе!

— А это и впрямь возможно?

— Да какая разница! Главное, чтобы они поверили.

Разговор затянулся, но расстались мы с Горчаковым вполне довольные друг другом. А когда он, наконец, откланялся, я, забывшись, попросил у Юшкова.

— Федор Федорович, голубчик, распорядись принести водки. Совсем меня этот старый черт умаял…

— Как вы сказали? — изумленно посмотрел на меня адъютант.

— Я сказал — мухой!

[1] Формально никакого запрета избираться в любые органы власти Великобритании для иудеев не было. Однако после выборов победитель должен был принести присягу со словами — «я произношу это заявление, основанное на истинной вере христианина».

[2] Рисорджиме́нто (итал. il risorgimento — возрождение, обновление) — историографический термин, обозначающий национально-освободительное движение итальянского народа против иноземного господства, за объединение раздробленной Италии.

[3] Великий князь Константин и в реальности слыл в свете человеком грубым и неделикатным, отчего иной раз случались разного рода недоразумения.

[4] Намек на располагавшееся неподалеку здание МИДа.