Добытчик

Глава 1

Аннотация, не поместившаяся в настройках.:)

Вы любите книги и фильмы в жанре постапокалипсис? Хорошие? Такие, которые читаешь или смотришь, и при этом герою не просто сопереживаешь, а прямо-таки представляешь себя на его месте. Вокруг — романтичные постъядерные развалины, к ногам жмется только что спасенная блондинка, красивая и фигуристая, живописно оборванная в разных стратегически важных местах, но с безупречным макияжем и прической. Со всех сторон напирают орды омерзительных и вонючих бандитов, мутантов или зомби. А ты стоишь посреди всего этого в сияющей броне и с мощной мега-пушкой наперевес. Красота!

Вот и Сергей Селезнев жанр постапокалиптики любил. Ровно до того момента, пока этот самый апокалипсис не приключился в реальности. И оказалось все далеко не так радужно. Причиной почему-то стала не ядерная война, и даже не коварные козни безумных гениев от науки, а обычные религиозные фанатики с Ближнего Востока, которых уже и в теленовостях показывать почти перестали, до того они всем надоели. И крысы… Да, самые обыкновенные помойные крысы. А постапокалиптические руины при близком рассмотрении совершенно не романтичны. Промерзшие насквозь, воняющие гарью, плесенью и забившейся канализацией, бетонные сараи. Разве что многоэтажные. Видавший виды армейский бронежилет категорически не желает сиять, а только кисло пованивает застарелым потом. Впрочем, вражеские пули и осколки держит пока, за что ему отдельное спасибо. Привлекательные блондинки (равно как брюнетки, шатенки, рыженькие и русоволосые), те, что смогли выжить, и сами вполне способны кого-нибудь спасти. Или пристрелить как собаку, тут уже по обстоятельствам. Но ни в живописные обноски рядиться, ни к ногам жаться почему-то не желают категорически… Разве что бандиты и зомби, и правда, оказались омерзительными и вонючими. Ну, и на мощь автомата Калашникова пока никто не жалуется, причем, по обе стороны от мушки.

И как, Серега, нравится тебе постап теперь? Думается, что не очень. Да только никому это уже не интересно. Можешь крутиться-вертеться, товарищ бывший омоновский снайпер и такой же бывший инструктор частного стрелкового клуба, а можешь сложить лапки и тихо сдохнуть где-нибудь в укромном углу. Всем плевать. У всех своих забот и проблем хватает.

Добытчик.

— Серёга, ты долго еще там?

Сержанту Пашке Маринину явно не терпится уже выпить наконец, а собутыльник все стоит перед витриной и чего-то телится. Чего там выбирать? Водка — она водка и есть, да и денег не так уж много у двух вырвавшихся в увольнительную пограничников. И ведь закуски и запивки тоже взять нужно, без них отвыкшие от алкоголя за неполных два года молодые и растущие организмы могут и сбойнуть. А им, этим организмам, еще в часть вечером возвращаться.

— Девушка, здрасьте, — наконец решается тот, кого назвали Серегой, и протягивает деньги в окошко ларька, — нам, пожалуйста, бутылку «Хлебной», две банки «Спрайта» и два «Сникерса».

«Девушка», по возрасту больше годящаяся обоим солдатам даже не в мамы, а, скорее, в бабушки, невозмутимо и равнодушно укладывает все названное в пакет и отсчитывает скудную сдачу.

Пашка в предвкушении уже разве что чечетку по асфальту каблуками берец не отбивает.

— Давай живее, Серый, а то принесет еще патруль…

Это да, нарваться на комендантский патруль в этот яркий и жаркий майский денек не хочется совершенно. Испортят праздник двум отдыхающим от казармы воинам, чурбаны бесчувственные.

— Не мороси, Пабло, все будет как в лучших домах ЛандОна и окрестностях Хацапетовки, — Сергей высыпает монеты сдачи в карман. — Пошли. Да вон туда пошли! Куда тебя понесло вообще? За кинотеатр давай, там в сквере одна очень хорошая скамейка есть, ее за кустами не видно совсем.

Красотища! По-летнему жаркий майский день едва начал раскочегариваться, «увольняшка» ротным подписана до «двух тысяч», в смысле — до восьми вечера. Все еще впереди, и бутылка водки и киношка, в которой прямо сейчас крутят только что вышедший третий эпизод новых «Звездных войн»… А там, кто знает, может и с какими-нибудь девчонками склеится… Вот наконец и вожделенная скамейка, прикрытая от тропинок густыми кустами зацветающей сирени. Ну, Пабло, наше здоровье! Теплая водка обжигает пищевод и комом плюхается на дно желудка. А чего привкус странный такой? Паленая что ли?

Так, стоп! Какая водка⁈ Какое кино?!! Пашка-Пабло, оставшийся после «срочки» в погранвойсках на контракт, погиб в июне две тысячи восьмого года в Чечне. Их колонна влетела в засаду боевиков под Чишками. Пятеро «трехсотых», трое «двухсотых» — два офицера и Пашка… И прошло с тех пор уже полтора десятилетия… А со дня той увольнительной — почти два. Так почему же именно тот май, почему именно та паленая водка?

«Да потому что отравились вы ею тогда капитально», — подсказывает неумолимая логика. — «И было тебе тогда почти так же хреново, как сейчас». Точно, понимаю я, в самое ближайшее время мне станет очень и очень погано. А прямо сейчас у меня — «окно». Ну, знаете, как у мощного шторма, когда закрутившийся тропический циклон поднимает над океаном волны в десять баллов, где-то в самом центре есть «глаз бури». Вокруг — натуральный Армагеддон, а там — тишина и спокойная гладь воды. И яркое солнышко светит.

Вот и у меня сейчас точно такое, только в пределах «одного отдельно взятого туловища». «Антиплазмид» — штука страшная. Да, он спасает тебе жизнь и не дает превратиться в тупого безмозглого и чудовищно агрессивного каннибала, но через что для этого приходится пройти…

Про химиотерапию слыхали? Ну, когда вроде как рак лечат, но глушат при этом в организме все подряд? Да, рак часто удается забороть, но чего это стоит больному! Иммунитет не то, что в ноль, в минуса проваливается. И вылечившийся от рака человек может умереть от самой слабенькой простуды… Вот «Антиплазмид» против плазмоидов аккуплазмы — все равно что «химка» против рака. Только действует почти мгновенно. Побочные у препарата просто чудовищные: дикая интоксикация, зашкаливающая за сорок температура, почки банально не справляются с количеством шлаков, которые нужно срочно выводить из организма, вероятность смерти от анафилактического шока при применении — до двадцати процентов. В общем, не лекарство, а натуральная «русская рулетка». С другой стороны — альтернатива еще хуже. Не знаю, как вас, а вот лично меня перспектива превращения в «зомби» не греет совершенно. Бродить безмозглой тварью, жрать тухлятину и на людей охотиться — спасибо, нет! Я лучше сдохну. Ну, или побочные эффекты «Антиплазмида» пережить постараюсь. Пока мне везет, до сих пор жив.

Так, «окно» — это буквально пара-тройка минут, потом накроет с новой силой. А успеть нужно много. Приподнимаюсь на локте и обвожу мутным взглядом комнату. Все на месте. Автомат и винтовка в чехле, по-прежнему лежат у стены поверх рейдового ранца, бронежилет и шлем — на полу, рядом с попахивающей сыростью и плесенью тахтой, на которую я рухнул, едва успев забаррикадировать изнутри входную дверь. Нужно встать, срочно. Кое-как, словно древний, одолеваемый всеми возможными старческими хворями дед, сползаю с тахты и на нетвердых ногах топаю в сторону туалета. Не успею сейчас, пока в сознании, точно «успею» позже, когда после «окна» снова вырублюсь. И где тогда штаны стирать? Да и мерзко оно: я что, младенец полугодовалый, под себя гадить? С одной стороны, можно было и не ходить дальше ближайшего угла комнаты, хозяева сюда не вернутся никогда и точно не обидятся, но… Не могу. И не хочу. Оскотиниться и превратиться в животное — дело не долгое и не сложное. Вот только желание быть животным у меня отсутствует. А значит — в туалет, к унитазу.

Из фановой трубы, давно не перекрытой высохшей водяной «линзой» воняет весьма гадостно, но я сюда не свежим воздухом подышать заглянул. Моча темная, почти коричневая. Ох, бедные мои почки, чем же мне вас лечить-то потом? Ладно, надеюсь, Док чем-нибудь «вкусным» угостит после моего возвращения. Док у нас — голова, с его идеями мы еще будем с серебряной посуды есть и на шелковых простынях спать. Причем, точно не в одиночестве, а совсем даже наоборот, в приятной не только глазу компании. Главное — чтобы все получилось. Для того, чтобы получилось, мне, как обычно, нужно кое-что добыть и доставить Доку. А конкретно сейчас — для начала выжить.

Сознание начинает меркнуть, будто в кинотеатре свет в зале гаснет. Цепляясь за стены и едва переставляя ноги, из последних сил ползу назад в комнату. Лежать на полу в туалете или коридоре мне совершенно не хочется. Последнее, что успеваю увидеть — стремительно приближающееся клетчатое покрывало. Все, аут. Темнота.

— Сергей Игоревич, все, я закрыл и вторую, и четвертую галереи. Только Мария Анатольевна в третьей тренируется до сих пор.

В дверях «тренерской» маячит оранжевая майка Стаса — помощника инструктора. За эти майки клиенты втихаря дразнят ребят кто «хомячками», кто «мандаринками», сам слышал несколько раз. Думается мне, все же зря Дмитрий Иваныч такой цвет выбрал. Надо было красные, как в московском стрелковом клубе «Точка», по образу и подобию которого он наш «Полигон» два года назад отстроил. Разве что размерами мы несколько скромнее. Зато в том, что касается «фарша» — у нас полный порядок, не хуже, чем у москвичей. И региональные чемпионаты, и этапы всероссийских принимаем, не стесняемся. Но Иваныч, как ни крути, в стрелковом комплексе хозяин, а мы — так, наемный персонал. Кто нас слушать вообще будет? К тому же мне вообще жаловаться грех, инструкторам по статусу положены футболки или худи* вполне пристойного темно-синего цвета. Ну а «мандаринкам» — не повезло…

*Худи — трикотажная или флисовая толстовка с капюшоном

— Нормально, Стас, Марии босс сам разрешил тренироваться до упора, я все равно тут, так что как оружие из «двойки» и «четверки» почистишь — можешь быть свободен. И Настю со Светой тоже по домам отпускай… Хотя — нет, это я сам. А ты дуй стволы чистить.

Стас понятливо кивнул и испарился. Да и мне пора. Дойду до Маши, уточню, надолго ли она сегодня. Ага, для «хомячков» она — Белова Мария Анатольевна, а для «старой гвардии», вроде меня — просто «наша Маша». Мы с Иванычем ее еще совсем «зеленой» отлично помним, когда она после весьма бурного, с ее же слов, расставания с тогдашним бойфрендом, решила круто изменить жизнь. И с чего-то решила заехать с этой целью к нам в «Полигон», тогда едва открывшийся. Как она говорит — рекламный плакат на щите возле КАДа* понравился. А на плакате, к слову — ваш покорный слуга был запечатлен. Во всей красе: крупным планом, облаченный в новенький и дико понтовый американский камуфляж «Призрак»* и «тактическую» бейсболку с логотипом комплекса, с ужасно серьезным и суровым выражением морды лица и одолженным у Иваныча для фотосессии дорогим кастомным «Кольтом Кимбер». В общем, героический — куда деваться. И вот этим фото наша Маша и заинтересовалась. К сожалению — только фото… Ко мне «во плоти» у нее отношение исключительно дружеское. Что, впрочем, не удивительно. Я кто? Просто инструктор из стрелкового клуба. Ну, да, имеется еще в прошлом «срочка» в погранвойсках на тихой и спокойной латвийской границе, да четыре года службы в питерском «Бастионе»* снайпером. В общем — обычный мужик среднего возраста, ничего особенно выдающегося, разве что стреляю хорошо.

*КАД — Кольцевая автодорога вокруг Санкт-Петербурга.

*Камуфляж A-TACS Ghost, предназначенный для выполнения операций в городских условиях.

*«Бастион» — ОМОН ФСВНГ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области

А она… Вот ей-богу, кем наша Маша трудится в свободное от тренировок время, я за два года общения так и не выяснил. Пытался когда-то на заре знакомства ненавязчиво уточнить, был крайне вежливо, и даже с шутками-прибаутками, но послан, и больше не в свое дело не лезу. Одно могу сказать, чтобы купить такую машину, как у нее (причем не новую, а именно такую, в точно таком же состоянии и того же года выпуска) мне инструктором в тире трудиться пару лет. Причем оба года вообще не есть и не пить, одежду-обувь не покупать, а откладывать со своей вполне приличной по питерским меркам инструкторской «зряплаты» каждую копейку. И «каждую» — в самом прямом смысле слова. В общем — из разных мы с ней социальных слоев. Что, как ни странно, совершенно не мешает нам очень мило общаться и даже приятельствовать, благо, характер у Маши легкий и дружелюбный.

Бросаю короткий взгляд на молчаливую (а чего б ей вопить, я ж сам звук выключил) плазму на стене. Какое-то очередное тупое ток-шоу. Опять кому-то «стаей товарищей» кости перемывают. Пощелкать что ли по каналам, новости поискать? Впрочем, заваруха на Ближнем Востоке практически сошла на нет и успевшие разбежаться из Сирии, как тараканы из-под тапка, исламисты затаились по каким-то темным щелям. Так что ничего интересного в «ящике с привидениями» уже не водится. Даже популярный еще совсем недавно мем «Чо там у хохлов» пару лет как утратил задор и актуальность. Пропали с экранов надувающиеся от собственной важности «политологи» и «эксперты», прекратились развеселые мордобои в студии, и теперь в «ящике» активно обсуждают по большей части наш потерявший последние тормоза бомонд: кто там чего употребляет или кто кого… кхм… уестествляет. Тоска зеленая. Пойду лучше Машу проведаю: как она там, чемпионка наша?

В третьей стрелковой галерее — практически пулеметная дробь выстрелов. Приоткрыв тяжелую, будто в банковском хранилище, дверь, сначала заглядываю, а потом и вхожу, остановившись у порога.

Маша стреляет короткое упражнение, причем работает на загляденье красиво, многим мужикам нашим у нее поучиться стоило бы. Упражнение — одно из самых динамичных и сложных пистолетных. После пронзительного писка стрелкового таймера она начинает стрелять из-за щита, высотой примерно два метра: сперва с левой руки, потом — с правой, смена магазина, затем средний порт, нижний. Молниеносными сплитами* дырявится картон мишеней, со звоном падают металлические попперы. Восемь выстрелов, и чуть меньше восьми секунд на все. Ни по технике безопасности, ни по технике исполнения — никаких претензий. Молодчинка! А ведь помню — еще воооот такусенькая тут бегала! Без шуток, когда в первый раз в эту галерею вошла — на полном серьезе патроны «пульками» называла… А когда первую свою гладкую «Сайгу» купила — не удержалась, и дома разобрала… Вот только назад собрать — никак. Вы когда-нибудь пытались текстом в «Ватсапе» давать указания по сборке «длинноствола» человеку, крайне плохо разбирающемуся в оружии? Да там одна процедура «вставить затвор в затворную раму» длилась примерно час времени и четыре десятка сообщений. Потому как для начала нужно было совсем «девочке-девочке», да еще и натуральной блондинке к тому же, рассказать, как выглядит затворная рама, потом — как затвор, а уж только затем — распедаливать, куда и как именно этот затвор в ту раму запихивать. Тот еще вечерок был. И попсиховал, и нахохотался, и даже всплакнул немного. Очень интересный вышел жизненный опыт.

*Сплит — два быстрых выстрела подряд.

Зато сейчас наша Маша призовые места и на Европе, и даже на мире берет если и не играючи, то уж как минимум — уверенно.

— Хелло, долли! — я приветливо делаю ручкой Маше, наконец закончившей упражнение и убравшей свой «ЧеЗет» в пластиковую кобуру на широком поясном ремне. — Вот прямо стою и любуюсь. Какая женщина! Валькирия просто!

Тут душой не кривлю вообще ни разу. Внешность у мадмуазель Беловой если и не модельная, то уж как минимум — близкая к тому. Высокая, стройная и спортивная, но при этом везде, где природой положено, с разными «выпуклостями и впуклостями» — полный порядок, да еще и натуральная сероглазая блондинка. Ух! Идиот был ее бывший бойфренд, вот что я вам скажу. Кретин законченный. Впрочем… Как гласит древняя и, к сожалению, неоднократно жизнью подтвержденная «народная мудрость»: «Покажите мне любую красавицу, и я вам рядом с ней очень быстро найду мужика, которому уже надоело с ней спать». Грубо, конечно, но очень верно по сути…

— Ааа, привет-привет, подхалим несчастный! — искренне улыбается мне она.

— Чой-то сразу подхалим? — пытаюсь состроить обиженную физиономию, впрочем, как обычно — неудачно. — Может, совсем даже наоборот, искренний ценитель и горячий поклонник!

— Ну, если только, — задорно встряхнув длинным, чуть ниже лопаток, «конским хвостом», она с милостивым видом подставляет щечку для поцелуя.

А я чего? Я с нашим полным удовольствием. Если честно, с не меньшим удовольствием бы и дальше дружеского поцелуя зашел, но… В общем, один раз попробовал — и хватит. Оставим все на уровне дружеских подколок и легкого флирта. Она девочка хорошая, зачем с ней ссориться?

— Ты как сегодня, долго еще?

— Думаю — полчасика, ну, минут сорок и все. А что, время уже?

— Время уже, — согласно киваю я. — Но не для тебя. Тебе ж Иваныч персональное разрешение дал. Я только девчонок с ресепшена отпущу и дверь закрою.

— Ооо! — томным голосом тянет она. — И я останусь тут с тобой совсем одна? Такая юная, такая красивая и беззащитная?

— Ага, — хмыкаю в ответ я. — «Ой, баюс, баюс! И чещет валасатый свой грудь». Беззащитная она…

И многозначительно гляжу сначала на кобуру с «семьдесят пятым» «ЧеЗетом» у нее на поясе, потом — на россыпь золотистых гильз на полу, на поваленные попперы и живописно (а главное — очень кучно) продырявленную «бумагу».

— Это у меня-то грудь волосатая!!! — в притворном возмущении восклицает Маша и, состроив на лице злодейское выражение, тянется к моему горлу, словно собираясь разорвать его скрюченными пальцами. — Да я тебя!!!

— Спокойно! — я, словно защищаясь, выставляю перед собой ладони. — Откуда ж мне знать? Ни разу не видел, не имел чести!

— И не надейся, — заливисто хохочет эта зараза. — Ладно, иди, отпускай домой девчонок, а то и правда — поздно уже, им еще ехать сколько… И чайник поставь, я «чижика» своего чистить к тебе в кондейку приду.

— Вот так всегда, — вроде как под нос, но громко бурчу я, — и сиськи не покажут, и на чай с пряниками раскулачат, и стол ружейным маслом опять зальют!

— Сирожа! — с недобрым прищуром смотрит на меня Маша. — Это когда это я тебе стол маслом заливала?

— Ну, допустим, приврал, — резво иду на попятный я. — Признаю, погорячился. Но чутка не приврать — хорошую историю испортить! Ладно, тренируйся, а я пойду… Девчонок выгонять и чайник ставить.

— С чайником не спеши, — несется мне вслед. — Я тут еще на полчаса минимум.

Ну, где полчаса, там и час. Полагаю, закончила стрелять Маша по чисто естественным причинам. В смысле — патроны закончились. За это время я успел и Свету с Настей домой отправить, и с Игорем Станиславичем, охранником нашим, что в ночь остается «Полигон» сторожить, парой свежих анекдотов поделился, и чайник вскипятил. Дважды. И даже чай приготовил и чайник-пресс. Маша очень китайский молочный улун* уважает. Да и сам я тоже зеленый чай люблю. Так что закончит она со стрельбой, почистит своего нежно любимого «чижика», и почаевничаем под приятную и неторопливую беседу.

*Молочный улун — сорт китайского зеленого чая с нежным молочно-сливочным привкусом.

Домой Маша сейчас не спешит: нового бойфренда так и не завела почему-то, родителей полторы недели назад на отдых отправила, на Доминикану. В общем, скучным вечер не будет. А потом провожу ее до машины, закрою двери, пожелаю Станиславичу спокойного дежурства перед мониторами и сначала в душ, а после — на боковую. Да, живу я прямо по месту работы. Снимать жилье в Питере — удовольствие при моей зарплате весьма недешевое и накладное, даже если это окраина, вроде Купчино. В Петергофе, Кронштадте или Лебяжьем вышло бы несколько дешевле, но тогда до работы добираться гораздо дольше.

Вот и разрешил мне Иваныч, он же босс, он же полковник пограничных войск ФСБ в отставке Дмитрий Иванович Фоменко, бывший начальник погранзаставы, на которой я честно отдал Родине два года, занять под проживание небольшую комнату на верхнем, техническом этаже комплекса. Мне много не нужно: кровать, душевая кабина и «стиралка», туалет, да микроволновка с холодильником. Если понадобится что-то приготовить — на первом этаже, в кафешке, большая четырехконфорочная электроплита есть. Клиенты там не только кофе с разными «курласанами» заказывают, но и яичницу с беконом на завтрак, и кашу молочную. В обед вполне нормальное комплексное меню имеется, все как у людей: первое-второе, салат и компот. Бизнес-ланч, все дела… Зачем давать заработать на наших проголодавшихся за время тренировки клиентах каким-нибудь конкурентам, если можно еще немного подзаработать самим?

Когда Маша, наконец, закончив «геноцид» ни в чем не повинного картона, постучала в дверь кондейки-«тренерской», в которой днем в свободное время пьют кофе и треплются за жизнь инструкторы «Полигона», я как раз собирался в третий раз ставить чайник.

— Ты не ждал? А я приперлась, — эффектно замерла она на пороге.

— Что значит — не ждал — с укоризной смотрю я на нее. — Тут уже и вода в чайнике остыла, и пряники почти засохли… А тебя все нет и нет. Жестоко это… По отношению к пряникам…

— Придется им еще немного посохнуть, — Маша сверкает безукоризненной белизной зубов. — Мне нужно заняться одним очень грязным делом. Или подсобишь?

— Заранее предупреждаю: расчлененный труп твоего бывшего в лесополосе закапывать не буду! Я все-таки полицейский и даже совсем чуть-чуть росгвардеец, пусть и в прошлом!

— Ой, балабол! — заливисто хохочет она. — Нашел о чем вспомнить!

— О чем? — удивленно заламываю домиком левую бровь.

— Ну, пусть будет «о ком», — совершенно не смущается девушка. — Хотя… Вот пообщалась я тут с нормальными мужчинами: с Иванычем, с тобой, из ребят-стрелков со многими… На вашем фоне мой бывший — именно «что», на «кто» не тянет, и сильно… Так что, поможешь даме с пистолетом? А то мне потом руки отмывать, а у меня…

— А у меня — лапки, — состроив «ми-ми-мишную» рожицу тонким голоском заканчиваю я, глядя на ее ухоженные ладошки, и короткие, но аккуратно (и явно недешево) наманикюреные ногти

— Тьфу на тебя, дурак! Если я сама буду сначала «чижика» чистить, а потом еще и руки отмывать, то когда чай-то пить будем? В полночь? — девушка перешла было в наступление, а потом вдруг резко переменила пластинку. — Ну Сереооож, тебе жалко что ли?

— Ну как я могу отказать молодой и красивой девушке в такой личной, почти интимной просьбе? Только представь: мои сильные, покрытые маслом пальцы будут гладить и ласкать… затвор твоего пистолета…

— Тьфу на тебя два раза! — снова рассмеялась Маша. — Несешь какую-то пошлятину! Затвор он ласкать будет… Хорошо не ствол, это вообще звучит как-то совсем по-гейски…

— И кто теперь пошлит? — строго хмыкаю и осуждающе смотрю я на нее. — Ладно, уболтала, речистая. Но! Чай тогда завариваешь ты.

— Запросто, — легко соглашается Маша. — Где у тебя заварка. О, улун, мой любимый сорт!

— А то я не знаю. Только чайник все-таки еще раз включи…

Пока Маша заваривала, а потом и пила чай под свежие, очень вкусно пахнущие ванилью пряники, я быстро и сноровисто раскидал ее «ЧеЗет» на запчасти и привычными движениями начал приводить его в порядок. Да, от души девушка постреляла, лапы у меня теперь, словно у шахтера или кочегара — ярко-черные, с глянцевым антрацитовым отблеском. Зато пистолет сияет, как новенький.

— Так, — отложил я убранный в кобуру пистолет в сторону, — пойду-ка вымою руки… И горе тебе, о женщина, если к моему возвращению не будет на этом столе стоять для меня пиала душистого чая и поднос с этой божественной выпечкой.

— Чай — легко, а вот по поводу пряников ничего обещать не могу, — из-за набитого рта немного неразборчиво пробурчала Маша. — Слушай, где ты их такие покупаешь, открой тайну?

— Только если ты мне расскажешь, как ты умудряешься их каждый раз в таких количествах жрать и при этом не толстеешь.

— Это страшное «бапское колдунство» и вообще — большой секрет, — задирает нос к потолку девушка.

— Понял, не дурак. Ну, тогда фиг тебе, а не тайна пряников. Будешь их только в гостях получать, в виде поощрения!

— Жестокая сволочь и сатрап! — несется мне вслед.

— Так точно, мэм! — гаркаю я в ответ, прикрывая за собою дверь «тренерской».

Ну, ехидная Машка, может, и ехидная, но исполнительная. По возвращении и чашка моя, слегка парящая, на столе стоит, и даже пряниками она все же поделилась. Аж целых три штуки оставила. Ладно, мне хватит. Опять же, нормальные люди от сладкого полнеют, а я — не Маша, чтоб сладкое и мучное лопать, как не в себя, и при этом умудряться сохранять стройность в талии. Видать, и правда какое-то «колдунство», не иначе. Ведьма! Но красивая.

— А это что за фигня, — киваю я на экран висящей на стене «плазмы».

— Где? — оборачивается девушка. — Ой, не знаю… Только что сериал какой-то шел.

Ага, шел сериал, точно помню, глянул мельком, когда руки мыть уходил. Очередная нашего производства байдовина «типа про полицию». Из тех, от которых настоящие полицейские в истерике бьются и от хохота разогнуться не могут. Зато сейчас на экране здоровенный логотип местного, Питерского телеканала, а поверх него — ничего хорошего не предвещающая надпись: «Мы прерываем вещание для трансляции важного сообщения. Оставайтесь с нами».

— Это вообще что? — Маша скорее озадачена, чем встревожена.

— Военный переворот, — по-идиотски и совершенно невпопад хихикаю я.

— Чего⁈ — глаза у девушки становятся почти как у анимешного персонажа — большие и круглые.

— Хотя, нет. Тогда бы «Лебединое озеро» включили, традиция, — продолжаю нервно хохмить я. — Слушай, прости, это глупая шутка. Но что-то хорошее с таких вот заставок не начинается.

В этот момент заставку на экране сменяет изображения сидящей в студии ведущей, и Маша хватается за пульт.

— … сим свои извинения за причиненные неудобства и предлагаем прослушать экстренное сообщение…

За кадром где-то неподалеку от камеры, что-то гулко, с дребезгом, рухнуло на пол. Ведущая недоуменно вскинула взгляд, явно пытаясь сквозь яркий свет осветительных приборов разглядеть, что происходит. Но профессионализм — прежде всего, и она продолжает.

— Полной информацией о произошедшем наш телеканал на данный момент не располагает, однако достоверно известно о произошедшем буквально несколько минут назад в Москве крупном террористическом акте с применением…

За камерой упало что-то еще, по звуку — явно тяжелое, а потом раздалась громкая и какая-то испуганная матерная тирада.

— Ребята, вы там с ума сошли? Мы в эфире! — на лице ведущей негодование просто крупными буквами написано. — Прошу прощения за технические накладки, уважаемые телезрители. Итак, в Москве произошел террористический акт с применением неустановленного химического, биологического либо психотропного оружия… Обстоятельства в данный момент уточняааа…

Монолог девушки на экране прерывается каким-то диким, нечеловеческим воплем сразу нескольких глоток.

— Вы чего творите⁈ — привстает девушка-диктор. — Мы же в прямом эфире!!! Артем, Саша, что у вас там?

В реальность того, что происходит потом, поверить сложно. С разных сторон камеры в кадр какими-то обезьяньими, дерганными прыжками врываются сразу двое. Они с разбегу сбивают и роняют на пол студии и стойку с ноутбуком, за которой сидит ведущая, и ее саму вместе с небольшим, вроде барного, крутящимся табуретом. А потом… В угол обзора камеры происходящее на полу попадает далеко не полностью, но и того, что видно — хватает за глаза. Эти два… существа… назвать их людьми у меня язык не повернется, буквально рвут зубами в клочья и живьем жрут телеведущую. Та дико визжит и отбивается руками и ногами, но справиться с двумя навалившимися на нее мужиками, да еще и такими агрессивными…Больше всего творящееся на экране напоминает сцену какого-нибудь дешевого слэшера*, из тех, где бутафорская кровь хлещет в потолок и клочья мяса летят прямо в объектив камеры. Вот только с чего бы кому-то разыгрывать сцену из зомби-муви в прямом эфире?

*Слэшер — разновидность фильмов ужасов, изобилующих сценами кровавых убийств.

А эти двое… Да от них просто мороз по шкуре. Если это и спецэффекты, то чертовски хорошие. Потому что безумие в покрасневших от лопнувших кровеносных сосудов глазах вполне реалистичное. Безумие и дикая, животная ярость. Да и кровь, которой они сейчас залиты чуть не с головы до пят — выглядит никак не бутафорской. И двигаются они как-то жутко. На ум почему-то внезапно приходят кадры из совсем недавно триумфально прошедшей по кинотеатрам второй части «Мировой войны Зет», с нестареющим Брэдом Питтом в главной роли. Там превращающихся в зомби граждан точно так же корежило и колбасило.

Меж тем несчастная ведущая затихла, Судя по обилию крови на рожах этих двух упырей — они ей и сонную артерию, и яремную вену перегрызли. А это пять-шесть секунд хлещущей во все стороны фонтаном кровищи — и все. Один из окровавленных вдруг дергается, привстает и замирает, словно к чему-то прислушивающийся хищник, а потом бросается куда-то. Хороший прыжок у него вышел, любому олимпийскому чемпиону по легкой атлетике дай бог такие. Сбитая им камера падает набок и картинка на экране сменяется вертикальными разноцветными полосами.

И что это вообще было?

— Это что, Сереж? — испуганно смотрит на меня Белова. — Розыгрыш какой-то? Пранк?

— Без понятия, — честно отвечаю я. — Но как-то слабо верится. Больно глупая шуточка для крупного телеканала. Опять же — без повода…

Маша снова хватает «лентяйку» и начинает быстро «перелистывать» каналы. По некоторым идут какие-то передачи и фильмы, но на большинстве — либо помехи, либо настроечные испытательные таблицы. Что-то мне подсказывает, что для идиотской шутки масштабы происходящего крупноваты.

— И что теперь? — сейчас Маша явно видит во мне мужика, который должен все выяснить и принять решение.

Стоп! А ведь есть один вариант! Я тут в прошлом году заморочился с одним мобильным приложением, через которое можно было к московским уличным камерам подключиться. Хотел на парад в честь Дня Победы с необычной точки поглядеть. А потом приложение так и не снес, до сих пор установлено, благо — бесплатное.

— Спокуха, Маня, я — Дубровский! — попытался я хоть чуть-чуть успокоить девушку. — Сейчас сами глянем, что там стряслось у них в Москве, и поймем, что это просто идиотский розыгрыш…

Ага, мне бы ту уверенность, которую я сейчас изобразить на роже и в голосе пытаюсь. Ну, вот, запустилась прога, у меня там как раз на трансляцию уличных камер с Тверской все настроено было. Вот и глянем…

Вот и глянули. Надежда на лучшее, только что теплившаяся где-то в глубине души, погасла окончательно. Потому что картинка на экране моего смартфона — откровенно нерадостная.

Многополосная улица, как и положено центральной столичной магистрали в вечерний час, забита машинами. Только они никуда не едут, и даже не стоят себе в пробке, сигналя на все лады. Тверская сейчас — одна огромная авария. Седаны, джипы, минивэны и микроавтобусы разбросаны по полосам совершенно хаотично, без какого-то порядка. Одни слетели с проезжей части на широкие тротуары, и застыли «обняв» столбы уличного освещения, врезавшись в стены домов и в парапеты подземных переходов. Другие «сбились» в кучи искореженного и мятого железа на проезжей части. Где-то что-то искрит, кое-где разгорается, а то и горит уже вовсю, густо чадя. И вокруг — никакой разумной деятельности человека. Не мигают «люстрами» полицейские машины и «скорые», не суетятся люди. Вернее, люди там есть, только ведут они себя очень странно. И окровавленные, явно из битых машин выбравшиеся, и вполне опрятного вида пешеходы, стоят столбиками, глазея на огонь. А те что двигаются… Знаете, они сейчас не на людей, а на одетых обезьян похожи. Будто враз ходить на двух ногах разучились и так и норовят на четвереньки встать. Это что такое вообще происходит⁈ Это и есть тот самый теракт с психотропным оружием?!!!

А в Питере что? Закрываю жутковатые картинки из центра Москвы и ищу в настройках программы Санкт-Петербург. Ага, пожалуйста, любой каприз за ваши бабки. Правда, Питер уже платно. Ладно, не обеднею, жму «Согласен», перевожу куда-то и кому-то денег, подозревая, что они «на том конце провода» уже никому не понадобятся. Ну, что — Невский? Если и там все как в Москве, то уж где-нибудь в Колпино или Девяткино — и подавно. Когда на экране появляется изображение Аничкова моста, Маша как-то странно вздыхает-всхлипывает у меня за плечом. И есть с чего. Под камерой творится почти тоже самое, что и на Тверской, отличия только в окружающем пейзаже.

— Сережа, что происходит? — в глазах Маши — мольба, а по щекам — слезы.

Да знал бы я сам, что за оживший ночной кошмар там, снаружи, творится!

Стоп! Ведь туда, в это безумие, только что отправились Стас-«мандаринка» и Настя со Светой. Срываюсь с места и буквально скатываюсь вниз по лестнице. Из-за невысокой стойки на меня с изумлением смотрит Игорь Станиславович, сидящий за мониторами системы видеонаблюдения.

— Ты чего, Серега? Привидение там с Машей встретили? Или, — пожилой охранник широко улыбается, — целоваться полез, и она тебя сейчас убивать будет?

— Телефоны, Станиславич! Телефоны по списку сотрудников! Настя и Света, срочно! Назад обеих!!!

— Сергей, с тобой нормально все? — лицо его озадаченно вытягивается. — Случилось что-то?

— Случилось, старый! Бегом звони девчонкам!

Сам лихорадочно ищу номер Стаса в записной книжке смартфона. И примерно полминуты слушаю что-то из старого Жан-Мишеля Жарра, «Оксиджент», кажется, «Кислород»… Вот уж не знал, что он ценитель. Хотя, может просто мелодия понравилась? Сбрасываю, набираю вновь. Снова все то же самое. Твою-то мать! Так, кого еще можно набрать? О! Дежурная часть ОМОН! Там должны ответить в любое время суток. Еще примерно через минуту, устав слушать длинные гудки, сбрасываю вызов и вопросительно гляжу на охранника.

Тот лишь руками разводит.

— Света не отвечает, у Насти — «абонент не абонент». Что произошло? Что-то ценное пропало и на них думаешь?

— Все куда хуже, старый. Все намного хуже…

— Неужто пистолет стырили?

Эх, если б все было так просто и понятно… Снова открываю программу подключения к уличным камерам и молча протягиваю смартфон Станиславичу. На экране несколько обезьяноподобных граждан на залитом кровью капоте старенькой желтой «Оптимы»-такси прямо посреди Аничкова моста обгладывают то, что еще совсем недавно, судя по обрывкам одежды, было девушкой или молодой женщиной.

— Это че за херня? — охранник кривится от омерзения и поднимает на меня полный недоумения взгляд.

— Похоже, это то, что сейчас снаружи, Станиславич. Мы с Машей телек глядели, а там — новости, типа экстренный выпуск. Сказали, мол, в Москве какой-то мутный теракт. Химическая или биологическая атака, вроде. А потом два вот таких…

Каких — «таких» объяснять не нужно. «Группа граждан» на экране продолжает свою «трапезу».

— … прямо в студии сожрали ведущую. Крупным планом на весь экран, под камерой… Мы глядели, в Москве — то же самое. Эта программа — показывает виды с уличных камер…

— Твою-то мать… — растерянно протянул он, а потом схватился за лежащий перед ним на столешнице телефон.

— Не отвечают, — хмуро смотрит он на меня. — Сергей, об одном прошу: скажи, что это какой-то идиотский розыгрыш. Эта… Как ее?.. Вирусная реклама какого-нибудь нового «ужастика».

Молча отрицательно мотаю головой. Ой, не думаю, что у кого-то хватило бы денег на подобную мистификацию. Да и зачем? Опять же, Стас и девочки не ответили, и «дежурка» в Отряде…

— Так, Серега, — Игорь Станиславович явно что-то для себя решил. — Я — домой. Извини, но тут ты и сам управишься. А у меня там жена дочка, две внучки… И зятек, бесполезный хер мамин, чтоб его! Они там без меня не отобьются.

— А с тобой?

— А со мной, — он хлопает ладонью по пластиковой кобуре на поясе, в которой, насколько я знаю, не «травматик», а нормальный служебный Иж-71*. — Со мной шансы существенно возрастают.

Задумчиво смотрю себе под ноги, а потом, приняв решение, коротко бросаю: «Обожди!» и, на ходу вытягивая из кармана штанов длинную цепочку с внушительной связкой ключей, иду к КХО*.

Иж-71 — служебный пистолет, практически точная копия пистолета ПМ, разве что под патрон 9×17-«курц».

КХО — комната хранения оружия.

— Вот, держи, — вернувшись, вручаю ему песчаного цвета легкую жилетку из кордуры с открытыми подсумками-почами на груди, из которых торчат шесть тонких магазинов.

Станиславич берет жилет в руки, но тут же откладывает в сторону. Потому что в левой руке у меня сейчас кое-что куда более интересное.

— Ага, это тоже тебе. Если снаружи все настолько хреново, то с этой служебной хлопушкой ты до своих даже не доедешь. Боекомплект и ёмкость магазина — решают. А у тебя пока на все про все шестнадцать патронов. Несерьезно…

— Это что у тебя такое красивое? — с интересом принимает он оружие.

— «Сайга» под девятимиллиметровый люгеровский пистолетный патрон. «Яровит», улучшенная спортивная модель. Ствол вывешенный, возвратная пружина усиленная, приклад более удобный, дульник хороший… Ремня вот только нет, извини, спортсменам он как-то не особо нужен… Ты в каких войсках служил?

— В «веселых велосипедных». 33-я бригада сначала ВВ МВД, а потом — Росгвардии. Подполковник в отставке, комбат.

Станиславич с явным интересом крутит «Сайгу».

— А, ну тогда должен знать. Это, по факту, пистолет-пулемет…

— Точно, — кивает охранник. — ПП «Витязь». Я еще гляжу и думаю, знакомое что-то.

— Ага, «Витязь» и есть, только понтова затюнингованный. А, рукоять взведения еще перенесли на левую сторону и автоогня, понятное дело, нету.

— Угу, и магазин на десять патронов…

— Вот с магазинами как раз все нормально, штатные армейские «тридцатки».

— Закон нарушаем, значит? — с интересом щурится охранник.

— С чего бы? Все законно. Это специально для спортсменов, увеличенной ёмкости. У них многие упражнения в лимит на десять патронов не вписываются. Короче — владей. С «Сайгой» у тебя шансов больше. Шесть полных магазинов, да с собой тебе несколько пачек по пятьдесят патронов дам. Барнаул, конечно, не чешские. Но и тебе не на чемпионат мира…

Не выпуская оружие из рук, Игорь Станиславович смотрит мне в глаза.

— Серёня, ты же понимаешь, что это — статья? Тебя ж на нары заземлят за это дело. Со мною ясно все, я, чтоб до своих добраться, сейчас и танк угнать готов… А ты-то куда лезешь?

— Знаешь, старый, просто иногда нужно поступать правильно. Не факт, что по закону, но — правильно. Опять же, если все будет нормально и те, кому положено, с этой хренью снаружи разберутся, ты мне «Саёжку» просто назад вернешь. А не вернешь — скажу, что ты ее силой забрал. У тебя же, — я коротко и нервно хохотнул, — «рэвольвэрт»… А если не разберутся…

Отставной «подпол» понятливо кивнул. Если не разберутся, то всем на все будет уже плевать. Если вообще будут эти самые «все». И если будем живы мы.

— Серёг, слушай, не прими за паранойю… Прикрой-ка меня, пока я к машине идти буду.

От входной двери в наш стрелковый комплекс до «Ниссана» Станиславича — меньше полусотни метров. И с освещением на парковке полный порядок — фонари горят исправно. Но… Почему-то к словам охранника я отношусь серьезно и с полным пониманием. Наверное, потому, что оба мы видели на экране моего смартфона кровавое месиво на капоте «Киа». И потому, что непривычно пустынен и тих вечерний КАД*, от которого нас отделяет совсем неширокая лесополоса. Обычно в это время движение там весьма оживленное, а вот сейчас — тишина и пустота, словно мы одни остались… И лесополоса, днем больше похожая на парк, малость запущенный, но все же не успевший сильно зарасти, сейчас смотрится натуральной чащобой. Не тайгой даже, а этакими жуткими дебрями их фильма ужасов. В которых обязательно обитает какой-нибудь Джейсон Вурхиз*. Вроде и тихо там, а от одного вида ужас мелкими иголками по шкуре пробегает, и волосы на затылке дыбом встают.

КАД — Кольцевая автодорога вокруг Санкт-Петербурга.

Джейсон Вурхиз — главный герой цикла хоррор-слэшеров «Пятница, 13-е».

— Не вопрос, пошли, старый.

Помимо «Яровита» в КХО я прихватил еще и «семнадцатый» «Глок». Не то, чтобы мне сильно нравился австрийский «немецкий керамический пистолет»*, просто он первый под руку попался. Сунув пистолет за широкий поясной ремень, вышел проводить Станиславича. До Питера, вроде бы, далековато, но — мало ли что… Снаружи какая-то уж совсем запредельная чертовщина творится, а две пары глаз — это две пары глаз. Всегда спокойнее, когда есть кому твою спину прикрыть.

Старая хохма времен VHS-видео, когда то ли сценарист «Крепкого орешка — 2» ерунду написал, то ли переводчик, толком не разобрав сказанное героями фильма, от себя «перевел» описание пистолета «Глок», как: «Немецкий керамический пистолет Глок-7, который не видят металлодетекторы».

Прощание вышло немного скомканным, но оно и понятно: в мыслях отставной подполковник был уже далеко. Пожали руки, пожелали друг другу удачи. Станиславич обещал обязательно написать или позвонить, рассказать, как и что… И его старенький, но вполне бодрый «Патрол» выехал с пустой стоянки, на которой сейчас сиротливо стоят только «скромный» Машин «бумер», да наша разъездная «Гранта», разрисованная рекламой стрелкового комплекса.

Закрыв и заблокировав все входы и выходы, поднимаюсь назад в «тренерскую». Маша сидит на диванчике, поджав под себя ноги и зажав в побелевшем кулачке смартфон. Состояние у девушки — «вся в слезах и в губной помаде». Похоже, тут все плохо.

— Они не отвечают… — жалобно тянет она глядя на меня и громко всхлипывает.

Очень эмоционально, но осмысленной информации — минимум.

— Кто именно, Манюнь?

— Мама с папой…

Точно плохо дело.

— Так чего ж ты хочешь? Доминикана — она где? За три рубля на такси не доехать, — пытаюсь хоть немного разрядить обстановку я. — А снаружи — сама видела, что делается. Какой-нибудь ретранслятор в Питере вырубило, и все, хоть почтовых голубей через океан посылай…

— Думаешь, — снова всхлипывает она, — дело в этом? Думаешь, у них там не так, как у нас?

Если честно, я пока вообще понятия не имею, что думать. Ни про нас, ни, тем более, про страны заморские. В моей несчастной голове — натуральный винегрет. Еще пару часов назад все было отлично, а сейчас в Москве и Питере то ли очередная серия «Мировой войны Зет», то ли книга отличного, жаль уже умершего, фантаста начала двухтысячных с латиноамериканским псевдонимом… Но Машу нужно поддержать.

— Разумеется! Где Питер наш, а где Доминикана? Это ж вообще другое полушарие. У нас тут может ядерная бомба рвануть, а у них даже погода не испортится…

— Ну, да, наверное, — девушка все еще хлюпает носом, но слезы в глазах дрожать перестали.

Так, вроде градус напряжения в коллективе упал. Теперь нужно постараться хоть как-то прояснить обстановку. И Машу от плохих мыслей отвлечь, желательно, заняв при этом чем-то общественно полезным.

— Манюнь, ты только родителям звонила?\

— Да, а что?

— А то, солнце моё, что пора нам попробовать понять, какого черта тут вообще происходит. Так что хватай телефон и начинай звонить. Всем подряд по телефонному списку контактов. Вообще всем, сверху вниз. Хоть друзьям, хоть коллегам, хоть в доставку суши. И если ответят — спрашивай, что и как у них там.

— А ты?

— А я — тоже самое, только по своему списку контактов. Просто если одна и та же чертовщина разом началась и в Москве и в Питере… Есть нехорошие опасения, что это что-то масштабное.

— Так может и Доминикана?.. — в глазах Маши снова заколыхалась вода.

— Не думаю, — стараюсь говорить максимально уверенно. — Это ж другая сторона «шарика». Тут уже не «масштабное» выходит, а натуральный всемирный апокалипсис. А такое только в кино и книжках бывает. Не знаю я примеров, когда внезапно писец приходит одновременно и вообще везде. Ту же Вторую Мировую взять: пока у нас — Сталинград и Курская дуга, в то же время где-нибудь на Кубе — самба-румба, ром и красивые мулатки с большими сиськами…

— Ой, вот кто про что, а Сирожа — про сиськи…

Надо же, даже улыбнулась! «Сережа — молодец».

Следующий час проходит в лихорадочных тычках указательным пальцем по сенсорам мобильного. Длинные гудки, мелодии, «абонент — не абонент». И вдруг чье-то сонное «Алло». Услышав человеческий голос, я от радости на диване подпрыгнул чуть не до потолка. Быстрые и сбивчивые извинения, попытка объяснить, что случилось… Потом — доказать, что я не пьяный и не накуренный. Кажется, доказал и убедил встать и залезть в Интернет. Большего сделать я пока не могу, но хоть какой-то шанс Ильюхе я дал. Как минимум, не выползет с утра из дома, позевывая и почесывая задницу. И не нарвется у подъезда на оголодавшую тварь, вроде тех, из телестудии или с Аничкова моста.

Маша с молчаливым вопросом глядит на меня.

— Илья, армейский сослуживец мой. Из Калязина, это в Тверской области, на Волге. Спал. Говорит, что у них все, вроде, тихо. Но сейчас он пойдет, посмотрит в окно и в Интернет залезет… Значит, есть все же места, где все спокойно. Ну, или хотя бы не так стрёмно, как у нас. У тебя что?

— Пока тишина везде, — девушка разводит руками.

— Абоненты все питерские?

— Нет, из Москвы пара знакомых еще. Но там тоже не ответили.

Стоп, а это, возможно, что-то да объясняет! У меня ни в Питере, ни в Москве, тоже никто трубку не взял. А вот Илья отозвался после четвертого гудка…

— Маша, не тратим время впустую! Крупные города — отставить, звоним в места попроще.

— В каком смысле? — она явно мою мысль не поняла.

— В самом прямом…

Идея у меня простая и незатейливая, но такие часто оказываются правильными Плюс, логика пусть и отставного, но бойца ОМОН, немного обязанного понимать в вопросе по роду службы. Москва и Питер — молчат? А вот Калязин ответил сразу. Сколько народу живет в том Калязине? Десять тысяч, пятнадцать? А в Москве? Вооот! Если это все же теракт, то его не могли провести сразу повсюду, в каждой деревне… Силы у тех, кто все это кровавое безумие спланировал и подготовил — не могут быть безграничны. В городах-миллионниках — еще вполне допускаю. Но их на всю Россию — полтора десятка, не больше. А вот в чтоб в каждом городке Мухосранске, в каждой деревеньке Верхняя Пердь — ни в жизнь не поверю. И значит звонить нужно как раз в такие места, где народу изначально живет поменьше.

И тут неожиданно запиликал мобильный. Входящий вызов, Станиславич.

— Серёга, слушай и не перебивай… — голос у него какой-то бесцветный, мёртвый, а на заднем плане слышен ритмичный гулкий грохот и странные, визгливые завывания. — «Сайгу» я тебе, видать, не верну. Мои — всё, не успел я. Только в квартиру вошел — кинулись разом, я еле выскочить успел и дверь захлопнуть. Сижу в подъезде, дыхание перевожу. В Питер даже не суйся, там живых нет. Я, считай, через весь город проехал. Ни одной живой души. Только эти твари. Их тут десятки тысяч, Серёг, если не сотни… И, такое ощущение, что накрылось там все разом, одномоментно и почти мгновенно. Никаких следов сопротивления. Разрушений — полно: аварии, пожары даже, а вот на попытку живых обороняться хоть где-то — никаких намеков вообще.

— Возвращайся назад, Игорь! — кричу я в трубку.

— Незачем мне возвращаться, Серёга. Вся моя жизнь, она тут, за спиной у меня в дверь колотится…

Охранник пару секунд помолчал.

— В общем, я сейчас отдышусь чуток, да и пойду домой… Люди вот в такое превращаться не должны… Так что, буду чистить. Начну со своих. Потом… Ну, если жив останусь, по соседям пройдусь… Ты адресок запомни, если что, тут где-нибудь твой «Яровит» лежать будет… Дом у нас большой, девять этажей, четыре подъезда… А, вот еще. Я Стасову «четырнадцатую» на съезде с КАДа видел. Возле поворота на этот новый торгово-развлекательный, ну, ты знаешь, который год назад открылся… В отбойнике торчала. Сам не остановился, домой спешил… А может струсил просто. Сейчас вот жалею. Ты это, если будешь рядом — погляди, что там и как. Если выйдет, хоть похорони пацана по-людски. Думаю, в ближайшее время это очень мало кому светит… Всё, Серёга, прощай и не поминай лихом.

И всё. В трубке — тишина, в голове пусто. Попытался перезвонить — «Аппарат абонента выключен…». От того, как просто и обыденно человек ушел умирать, от того, как именно он мне об этом сказал — стало по-настоящему жутко. Куда страшнее, чем когда измазанных кровью каннибалов на экране видел.

— Серёжа, случилось что-то?

Видимо, в покер мне не играть, увидев мое лицо, Маша напряглась.

— Игорь Станиславич звонил. Снаружи все плохо. По крайней мере — в Питере.

Все остальное рассказывать не стану, она и так на последних обрывках нервов держится.

— Так, Машунь, ты продолжай звонить, а я нас на всякий случай к осаде подготовлю. Ну, двери забаррикадирую, и все такое прочее…

Стрелковый комплекс, а говоря проще — большой тир, это здание, которое изначально спроектировано и построено так, чтоб без ведома хозяев в него попасть было сложно. Специфика такая: оружие, боеприпасы… Но все же и не крепость, основная надежда была не на высоту и прочность стен, а на тревожную кнопку и быстрый приезд наряда вневедомственной охраны. Так что, пришлось попыхтеть: заблокировал все входные двери, а те, которые больше не понадобятся для входа-выхода — еще и мебелью завалил. Заодно отключил все электроприборы кроме мониторов охранной системы видеонаблюдения и холодильника на кухне кафетерия. С распределительного щитка обесточил все стрелковые галереи, кабинеты и подсобки, оставив освещение только в тренерской, на кухне и коридорах. Да и там почти все лампочки выкрутил. Света теперь по минимуму, лишь бы в темноте не заплутать.

В том, что электричество вот-вот вырубится — я даже не сомневаюсь. Если все именно так, как сказал Станиславич, то пожары и аварии уже есть, а чинить и тушить все это — некому. Так что — вопрос не дней даже, а часов. Резервный генератор в комплексе есть, даже две штуки. Один — здоровенный «Rigas Dizelis», вполне способный для нашего здания на несколько часов заменить собой линию электропередач, второй — маленький армейский «дырчик»*. Тот, правда, бензиновый. Но и мощность генераторов, и запас горючего к обоим — не бесконечны. Поэтому количество «потребителей» нужно сократить до минимума заранее, чтоб потом не бегать.

«Дырчик», он же «абэшка» — военный бензиновый генератор серии АБ (агрегат бензиноэлектрический). В данном случае — АБ-0,5−0/230.

Закончив с «инженерно-техническим обеспечением», перетаскивал из КХО оружие и патроны. Случись что, бегать за ними будет уже некогда. Всё перенес в «тренерскую», снарядил все имеющиеся в наличии магазины… Пока был делом занят — вроде полегче себя ощущал, отвлекала работа от недобрых раздумий. А как закончил беготню, так и навалилось. Сидел, опершись локтями на столешницу иуткнувшись лбом в ладони, смотрел на прикорнувшую на диване Машу, умотанную нервотрёпкой и переживаниями… А в голове — стерильная пустота. И ни малейшего понимания, как жить дальше, никаких идей и мыслей.

А где-то в семь утра выключился свет и смартфон беспомощно сообщил об отсутствии сигнала сети — мобильная связь тоже сдохла. Вот и приплыли…

Когда точно я вырубился — не знаю. Не уснул, а именно выключился, будто штепсель из розетки выдернули. Сидя за столом, ткнулся лбом в столешницу, заваленную огнестрельным железом и магазинами к нему. Очнулся от осторожного прикосновения к плечу.

— Серёжа? Ты как?

Ясно, Маша проснулась.

— Пока жив, что не может не радовать. Долго я спал? Сколько там натикало?

Девушка бросает взгляд на экран смартфона.

— Почти десять утра. И связи нет…

— Понятно, — я с хрустом потягиваюсь, разминая затекшие плечи и шею.

Собрался было встать, но передумал — я еще и левую ногу отсидел, по ощущениям она сейчас как ватная, того и гляди — подломится. Поерзал на стуле, страиваясь удобнее и возвращая кровоток в онемевшую конечность.

— Дозвонилась до кого-нибудь?

На лице девушки расцветает улыбка.

— Папа в мессенджере написал. Они на какой-то экскурсии были, там приема нет. Вернулись, а от меня десяток пропущенных…

Хоть какая-то польза от всех этих Ватсапов-Вайберов.

— Экскурсия? — не врубаюсь поначалу я. — Ночью?

— Доминикана, Серёж. Семь часов в минус от Питера. У нас полночь, у них — пять часов вечера… Я им написала, что у нас тут какая-то эпидемия бешенства и все очень плохо. Они сперва не поверили. Но я им велела смотреть новости… И быть очень осторожными. И все деньги отцу на карту перевела…

— Вот это — правильно, — поддержал я ее. — Молодец. Они там — чужие люди, туристы. Им рады только пока деньги есть, так что пусть денег будет как можно больше.

— Я много перевела, — снова заулыбалась Маша.

Буду честен, я ее оптимизма не разделяю. Если происходящее снаружи — не локальная проблема России, а, как говорил в кино Бабочкин-Чапаев «в мировом масштабе», то очень скоро деньги не будут стоить ничего. Но об этом мне лучше помалкивать. Она счастлива, с родителями ее все в порядке, остальное пока не важно.

— Ну, вот, а ты вчера панику подняла… Папа как, нормальный? Заграничную «автономку» твой старик выдюжит, если что?

— Ему пятьдесят восемь всего и он в ФСБ служил, и не всегда в кабинетах…

— Крутой был, короче? — решил пошутить я.

— Очень, — абсолютно серьезно кивнула Маша.

— Вот и отлично. Еще какие результаты по обзвону есть?

Маша замерла. Улыбка медленно сползла с лица.

— Ой… А я так обрадовалась, когда папа написал, а потом переписывались, а потом — деньги… А потом еще немного поплакала — и уснула…

Понятно. Внезапным счастьем накрыло и сразу всё остальное — побоку…

— А сейчас… — она растеряно смотрит на свой мобильный.

Ага, а сейчас связи больше нет. И скорее всего, уже не будет. Как и электричества. Всё, приплыли.

— Серёж, а ты еще до кого-нибудь дозвонился?

Я лишь отрицательно головой мотаю.

— Даже родителям?

— Мне некому, Маш. Отец с мамой еще в начале девяностых на машине разбились. Молодой «дальнобой» за рулем фуры уснул и — на встречную. А там «жигули»… Ну, и все… А тётка, тёть Рита, отцова сестра, умерла, когда я в армии служил…

Да, помню, неслабо меня тогда нахлобучило. Первые полгода службы, самые тяжелые, а тут — единственный родной человек. И начальник строевой части — тварь жирная! «Близкие родственники — это отец, мать и родные братья-сестры. Не положен тебе отпуск». Тогда-то я с Иванычем впервые и познакомился. До этого только воинское приветствие ему браво отмахивал, когда он мимо шел, ну, или равнение в нужную сторону на него брал, когда мы строем топали. Я кто был? «Салага»-первогодок, а он — только что назначенный начальником погранзаставы подполковник. Тогда-то Фоменко и показал себя правильным мужиком и настоящим офицером: отпуск дал своей властью, еще и билеты на самолет помог купить, на поезде я б на похороны точно не успел…

— Эй, ты чего? — удивленно спрашиваю я Машу, глядящую на меня глазами провинившегося спаниеля.

— Прости, я не знала…

— Брось, это все было так давно, что почти уже не правда. Да и откуда ты могла знать? Я про свою семью вообще никому тут не рассказывал. Один только Иваныч и знает… Знал…

— Может, все же «знает»? — с надеждой переспрашивает Маша.

Я лишь глубоко вздыхаю.

— Он точно был дома. У него квартира рядом с Восстания, на Суворовском. Самый центр. Если бы выжил — мы б сейчас тут с ним и с женой его, Кариной Владимировной, общались, а не вдвоем впотьмах сидели, не зная, что делать дальше.

— Вот к вопросу о «дальше», — ловит меня на слове она. — Что делать-то будем?

Прежде чем ответить, довольно долго думаю и, заодно, массирую виски, пытаясь разогнать тупую хмарь в тяжелой, не выспавшейся башке.

— Даже не знаю, что тебе сказать, Маша. Пока что у нас есть относительно крепкие стены, четыре десятка пистолетов и десять… Стоп, не десять, девять карабинов под пистолетный патрон, полсотни ящиков с патронами… Два генератора. Пять кубов соляры к дизелю и две сотни литров к «абэшке». И две машины… И продуктов немного в кафетерии… В общем, можем и отсидеться какое-то время, и двинуть куда-нибудь. Вот только куда? Станиславич сказал — город мертв. Не просто нет живых, нет никаких следов сопротивления мертвым. Понимаешь? Никто там не строил баррикады, не перегораживал улицы, не отстреливался из окон и не выгонял из боксов бронетехнику. Что бы там не произошло, оно произошло очень быстро, почти мгновенно.

— Как в телестудии, — севшим голосом прошептала Маша.

— Да, как в телестудии, — согласился я.