Гость из будущего. Том 3

Глава 23

Если бы мне кто-нибудь рассказал, что в понедельник я буду не на скучнейшем худсовете в Госкино, выслушивать всякую чепуху, а на «Мосфильме» смотреть, как работает мэтр советской кинокомедии Леонид Гайдай, то я бы просто расхохотался. Но случилось то, что случилось.

Хотя сначала на Киевском вокзале мне пришлось выслушать от своей Нонночки целую нравоучительную лекцию о вреде чрезмерных финансовых трат. За время её моя любимая девушка несколько раз назвала меня шалопаем и транжирой. А ещё сказала, что я, наверное, не стремлюсь приобрести собственную кооперативную квартиру, а желаю всю жизнь скакать как стрекоза, которое лето красное уже один раз пропела. Я же заявил, что к стрекозе не имею никакого отношения, и что трудяга муравей — это моя первая и единственная личность. Нонна же проворчала, что мою подозрительную личность к муравью при всём желании отнести нельзя. Я буркнул, что ей конечно виднее и закончил спор таким смачным поцелуем, что до самого театра имени Евгения Вахтангова мы больше не ссорились.

Далее, пообещав красавице Нонне вечерний поход в ресторан, я помчался на родной Ленинградский вокзал. И какого же было моё удивление, когда вместо директора киностудии Ильи Киселёва я там застал нашего ленинградского киноактёра Александра Демьяненко. Кстати, с товарищем Демьяненко мы тоже сначала повздорили. Легендарный гайдаевский Шурик обвинил меня в халатности и разгильдяйстве, заявив, что ждёт меня на вокзале почти 15 минут. И, кстати, тяжеленную киноплёнку он таскать не нанимался. На вопрос: «А где Илья Николаевич?». Шурик ответил примерно так же как и в «Операции Ы»: «Я за него».

После чего мне было вручено секретное письмо, где в первых строках директор киностудии сообщал, что «Тайны следствия» приняли без предварительного просмотра, присвоив почётную первую прокатную категорию. Однако окончательное решение по поводу выхода кинокартины на экраны страны будет принято только в ноябре месяце. В принципе такое развитие событий было ожидаемо — Хрущева снимут в октябре, кино покажут в ноябре. Ну, а дальше в письме Илья Киселёв буквально требовал, чтобы я заканчивал свои дела в Москве и не позднее следующего понедельника выходил на работу.

Вот так транзитом через Госкино, куда мной была доставлена киноплёнка с детективом, я и оказался на киностудии «Мосфильм», сопроводив на неё Александра Демьяненко. Признаться честно, производственные площади «Мосфильма» меня немного поразили. Если на «Ленфильме» было всего 5 павильонов, то на главной московской киностудии их имелось целых 17 штук. Толпы костюмированного народа сновали по территории так, словно дело происходило на каком-то праздничном карнавале.

Даже в павильоне №7, где работал Леонид Гайдай, одной массовки было примерно человек 30. В этот день снимался эпизод, когда студенты в волнении толпятся перед дверями экзаменационного кабинета, и ассистентка Гайдая сама расставляла так называемых учащихся по учебному коридору, воссозданного в кинопавильоне.

Лично я, чтоб не отсвечивать затесался в группу вспомогательных технических работников. В джинсах и свитере я выглядел среди них как инородное тело. Зато мне сразу все поверили, что я новенький. И даже по требованию 50-летнего кинооператора Константина Бровина несколько раз поперекатывал здоровенные осветительные приборы и принял участие в укладке рельсов для операторской тележки Долли. Из чего мне стало окончательно ясно, что техников здесь в лицо особенно никто не знает.

— Смирнов! — рявкнул кинооператор Бровин, когда актёры массовки заняли свои исходные места. — Смирнов, где его черти носят? Смирнова видел? — спросил он меня, так как я постоянно крутился поблизости.

— Не знаю, я новенький, — пожал я плечами.

— Тележку когда-нибудь катал? — проворчал Константин Бровин.

— А как же, — усмехнулся я, — пять лет от звонка до звонка.

— Блатной что ли?

— Само собой, девять ходок по три дня, — произнёс я, сняв с себя свитер, потому что тележка с кинокамерой и оператором весила примерно центнер, и катать её целую смену туда и сюда было физически нелегко.

— Хе-хе-хе, а новенький-то с юморком, — сказал невысокого роста Бровин, проходящему мимо высокому и худому Гайдаю.

— Мы всё тут с юморком, — проворчал Леонид Иович. — Внимание, все на исходную позицию! — крикнул он в громкоговоритель. — Репетируем сцену, где студент по прозвищу Дуб в полном боевом облачении готовится пойти на экзамен.

Затем Гайдай подошёл к смешному и лопоухому актёру Виктору Павлову, исполнителю роли ДУба или ДубА, и коротко объяснил ему его актёрскую задачу. Тем временем оператор Бровин объяснил мне мою задачу:

— Как кивну головой, подашь тележку на полтора метра вперёд. Ясно?

— Не извольте сумлеваться, чай, оно не в первый раз, — козырнул я, чем вызвал хихиканье стоящих рядом актёров массовки.

— Юморист, твою дивизию, — выругался Константин Бровин.

— Внимание! — гаркнул Леонид Гайдай в громкоговоритель. — Все на исходную! Студенты на исходную! Репетируем. Начали!

Дуб в исполнении актёра Павлова, который в будущем отыграем множество замечательных ролей и засветится в «Месте встречи изменить нельзя», как однополчанин Шарапова, недовольно покрутил носом и, сделав простоватое лицо, запел:

— Сердце красавицы склонно к измене и перемене. Раз, два, три, даю пробу. Костя, как слышно, три, два, один, приём.

— Стоп! — скомандовал Гайдай. — Как, смешно?

— Очень смешно, — стали поддакивать мэтру то тут, то там, и громче всех поддакивала ассистентка режиссёра, невысокая сухопарая и энергичная женщина.

— Не смешно, — вдруг не удержался и из вредности ляпнул я.

— Кто сказал? — рыкнул Леонид Иович.

— Я сказал, — пробурчал я и вышел из-за съёмочной тележки. — Не смешно. Нет правды жизни. Вы бы ещё спели «Боже царя храни» или «Ой мороз, мороз не мороз мою кобылу».

— Коня, — кто-то подсказал со стороны и актёры массовки, так же техники и осветители согнулись от хохота пополам.

— Он Лёня у нас блатной, девять ходок по три дня, — подлил масло в огонь оператор Бровин.

И даже вечно суровый и всем недовольный Леонид Гайдай схватился за голову и громко загоготал:

— Ха-ха-ха. Хорошо. А как, по-твоему, будет смешно? — обратился он ко мне.

— Значит так, — я моментально включил режиссёра и вышел на место актёра Павлова. — Первая строчка поётся бодрым и наглым голосом на мотив блатной студенческой песни. Ху, — я выдохнул и запел, — от сессии до сессии живут студенты весело. Приём. Как меня слышно, Костя? Даю пробу. — А вторая строчка поётся, и говориться жалобным голоском. Вот так: а сессии всего два раза в год, — я пустил слезу и добавил, — приём, как меня слышно, Костя? — зарыдал я.

— Ха-ха-ха-ха! — согнулись пополам все, кто сейчас смотрел мой актёрский этюд.

— Ладно, — с серьёзным лицом проворчал Гайдай. — Пробуем второй вариант. Все на исходную! Сыграешь? — спросил он Виктора Павлова.

— Легко, — хохотнул он. — А ты чё смотришь? — вдруг ревниво спросил актёр меня, словно я претендую на его роль. — Иди тележку катай. Понабирают техников по объявлению. Невозможно работать.

— Среди техников текучка, у актёров сплошь толкучка, — хмыкнул я.

А примерно через полчаса, когда эпизод со студентом по прозвищу Дуб был отснят в лучших традициях советской комедийной школы, снова пришлось передвигать осветительные приборы и переносить тележку с рельсами. В следующем игровом фрагменте Шурик и юная студентка Лида, читая драгоценный конспект, должны были вбежать в коридор института и расстаться на время судьбоносного экзамена.

— Привет, — подошла ко мне актриса Наталья Селезнёва, когда я присел на стульчик, чтобы перед съёмкой немного выдохнуть. — А я думаю, ты это или не ты? А когда ты подсказал, как снять первую сцену, то сразу поняла, что это ты. У вас с Нонной всё или ещё нет? — игриво захихикала девушка.

— Привет, — улыбнулся я. — Вот, приехал перенимать опыт передовиков кинопроизводства. А с Нонной у меня всё. В том смысле, что всё хорошо. Сегодня идём в ресторан.

— Как интересно, — Наталья бесцеремонно потрогала мои потные и бугрящиеся мускулы на руках. — Мне тоже так хочется в ресторан. Спасу нет.

— Если меня Леонид Иович на площадке до смерти не загонят, то можешь присоединиться к нам, — кивнул я.

И тут подбежал раздражённый Александр Демьяненко и обиженно забубнил:

— Лида, то есть Наташа, ну ты где? Репетируем!

— Все на исходную! — скомандовал в мегафон Леонид Гайдай и народ, словно ужаленный стал разбегаться по своим местам.

Лично я занял уже привычное место позади телеги, где тут же получил новую вводную от Константина Бровина, что катить весь этот тяжеленный агрегат должен на три метра вперёд.

— Ещё раз повторяю задачу! — громко объявил Гайдай. — Шурик и Лида быстрым шагом выходят из-за дальней колонны и следуют в дальний коридор. Массовка, в камеру не пялимся! Не на демонстрации! Внимание! Репетиция! Шурик и Лида пошли!

— Поехали, — шепнул мне кинооператор, и я приналёг на телегу.

Актёр Демьяненко и его партнёрша по сцене актриса Селезнёва прошли мимо камеры один раз, затем второй, а потом третий и четвёртый. Однако режиссёр хмурился и, постоянно спрашивая своих коллег смешно или нет, добро на съёмку не давал.

— Что-то не то, что-то не то, — бубнил Гайдай, расхаживая около кинокамеры взад и вперёд.

— А может мне несколько раз посуетиться на этом пятачке перед аудиторией? — предложил Александра Демьяненко.

— Может быть, может быть, — пробормотал Леонид Иович и скомандовал, — все на исходную пробуем ещё раз.

— А давайте я покажу, как будет смешно, — не выдержал я, так как пот буквально струился по моей голой спине, ибо от майки, как и от свитера, пришлось избавиться тоже. Ведь пока актёры проходили мимо камеры, я каждый раз катал свою тяжёлую тележку.

— Опять ты, блатной? — проворчал Гайдай. — Хорошо. Показывай, как, по-твоему, будет смешно.

— Для начала нужно расставить побольше препятствий на пути нашего незадачливого Шурика, — сказал я и положил на пол две сумки, а затем усадил самого высокого актёра из массовки перед поворотом в уходящий в даль коридор и заставил его вытянуть ноги. — Вот так будет веселее. Показываю в первый и в последний раз! — гаркнул я и, взяв под руку актрису Селезнёву, повёл её на исходную позицию. — Пошли, — шепнул я ей, когда мы оказались за гипсовой бутафорской колонной.

И Наталья длинными и стройными ногами решительно пошагала вперёд. А я, посеменив рядом, сперва комично перепрыгнул через одну сумку, затем через вторую. И наконец, запнувшись об выставленные ноги высокого и сутулого студента, под гогот актёров массовки, несколько метров пробежал, согнувшись пополам и комично размахивая руками. А когда поднял голову, то потеряв спасительный конспект из вида, уставился на стенку.

— Вот в этом самом месте надо приклеить надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» — проревел я. — У вас подобная в курилке висит. Потом на монтаже можно подставить загробную музыку.

— Ха-ха-ха-ха! — неожиданно засмеялся вечно суровый Гайдай. — А что? Данте — это хорошо. Чёрный юмор. Как раз для экзаменов, ха-ха. Пробуем. Все на исходную!

Ещё через полчаса маленький эпизод с Шуриком и Лидой был успешно отснят. И мы вновь немного переставили свет и передвинули рельсы с тележкой Долли. В следующей сцене в дверь экзаменационного кабинета должен был войти заядлый картёжник, в исполнении актёра Валерия Носика. Кстати, сам Носик был почти что утверждён на главную роль студента Шурика. Однако потом как всегда всё переиграли. Вместо добродушного и смешного чудака утвердили злого и ворчливого Александра Демьяненко, который в кадре преображался в озорного и неунывающего паренька.

— Все внимательно послушайте меня! — гаркнул на разбаловавшихся актёров массовки Леонид Гайдай. — Из дверей выходит красивая девочка. Вы её спрашиваете: «Ну, как? Сдала?». Она отвечает: «четыре» и целует актёра Носка в щёку. После чего она выходит из кадра, а наш картёжник хватает за плечи двух симпатичных подружек, загадывает про себя желание и идёт сдавать экзамен.

— По сигналу покатишь меня на три метра вперёд, — сказал мне кинооператор Бровин.

— Ясно, — кивнул я и, расправив от непривычки заболевшие плечи, не выдержал и вмешался в творческий процесс. — Леонид Иович, это не смешно. Вообще не смешно. Нисколечко. Сейчас угрохаем уйму времени, и снимем — не пойми что.

На этих словах вся съёмочная группа разом притихла. Гайдай плотно сжал губы и, уже хотел было выгнать меня с площадки, но почему-то за какую-то секунду передумал.

— Ладно, блатной, девять ходок по три дня, показывай, что придумал, — проскрежетал он.

— Девушку из кадра убираем, — стал командовать и распоряжаться я. — Из-за двери выходи студент колоритной восточной внешности. Всё-таки у нас в кадре Москва, столица многонационального советского союза. Вон у вас в массовочке Василий Алибабаевич штаны протирает, актёр Рендор Муратов. Иди сюда, пока снег башка не попал! — крикнул я и поманил к себе будущую звезду «Джентльменов удачи».

Затем я за минуту набросал небольшой текст, припомнив старенький студенческий анекдот, и сунув его Рендору Муратову, спросил:

— Сыграешь?

— Попробую, — пролепетал он, не ожидая, что сегодня вообще попадёт в кадр.

— Сделай серьёзное и немного обиженное лицо, — сказал я, отправляя его за дверь. — Все на исходную, репетируем! — гаркнул я без мегафона. — Начали!

И через две секунды из аудитории показался тот самый Василий Алибабаевич, которого полюбят миллионы советских зрителей за трогательную роль мелкого жулика в легендарных «Джентльменах».

— Ну как? Сдал? — спросил я.

— Профессор — зверь, — начал возмущаться Алибаба. — Сначала спросил: как его зовут, потом какой предмет сдаю, а потом какого цвета учебник?

— Во, заваливает! — усмехнулся я.

— И чего он ко мне прицепился? Я ведь инспектор пожарной охраны, — пробубнил Рендор Муратов и все присутствующие рухнул от хохота.

Особенно громко гоготали техники и осветители. Чуть скромнее смеялись актёры из массовки. И совсем тихо сотрясался от хохота сам Леонид Гайдай.

— И откуда ты такой умный взялся? — пробормотал он.

— Звезданулся с сеновала, тормозил я головой. И теперь меня прорвало и пишу я как Толстой, — брякнул я, чем вызвал новый взрыв гогота.

— Да чего вы его слушаете? — вдруг вмешалась Наталья Селезнёва. — Это же Феллини с «Ленфильма». Он там местная знаменитость.

«Ну, Селезнёва — стрекоза, язык без костей», — пробубнил я про себя.

— Кто ещё в курсе, что у нас тут шпион из Ленинграда? — совершенно серьёзно спросил Гайдай, из-за чего смех в кинопавильоне моментально прекратился.

— Я в курсе, — высказался Александр Демьяненко. — Это он со мной на «Мосфильм» прокрался. Я думал, что его на проходной задержат, а он показал какие-то корочки и его тут же впустили.

«Ещё бы они меня задержали, — усмехнулся я про себя. — Когда я охране показал особо ценную визитку и предложил позвонить самому председателю КГБ товарищу Семичастному. Да мне с этим документом теперь даже в лучший ресторан Москвы можно входить без очереди».

— Перерыв пять минут! — скомандовал Леонид Иович. — И будем снимать так, как предложил наш ленинградский шпион! Перекур!

Примерно через час в рабочем кабинете Гайдая, когда все эпизоды в коридоре института были отсняты и был объявлен часовой перерыв, мне предложили отобедать.

— А вы надолго в Москве? — спросила меня супруга Леонида Гайдая, 30-летняя Нина Гребешкова, которая ещё не растеряла свою женскую привлекательность, разливая по тарелкам суп с фрикадельками собственного приготовления.

— На один день, — буркнул я, вдохнув аромат наваристого мясного блюда. — Сегодня сдал в Госкино детектив. Вечером у меня по плану посещение ресторана со своей любимой девушкой. А утром улетаю в Ленинград. Работа не волк в лес не убежит, поэтому придётся всё же эту самую работу работать.

— И хорошая у вас девушка? — заинтересовался Леонид Иович, протерев салфеткой алюминиевую столовую ложку.

— Первая красавица Москвы, — улыбнулся я и с большим аппетитом приналёг на суп, ибо катать полсмены съёмочную тележку дело энергозатратное и физически сложное. — Мою короткометражку смотрели? Так вот она там играет главную роль.

— Красивая девочка, — согласилась Гребешкова, которая в отличие от меня и Гайдая налила себе только чай.

— А задержаться на неделю никак? — проворчал Леонид Иович. — Я же со своей стороны могу вписать тебя в соавторы сценария.

— А сценаристам, между прочим, роялти от проката капают, — хитро усмехнулась его супруга.

— Заманчивое предложение, — задумчиво пробормотал я, потому что стать соавтором легендарного кино предлагают не каждый день. — Могу задержаться до четверга. Как Вицин, Никулин и Моргунов грабят склад, где всё уже украдено до нас, вы всё равно будете снимать только зимой в нашем Ленинграде. Там я вам помогу без проблем. А вот «Напарника» вам придётся отработать без моих правок. Кстати, до четверга новеллу о студентах отснимем полностью, это я вам гарантирую.

— Ну, ты и шустряк, — покачал головой Гайдай. — Не может такого быть.

— Короткометражку «Так не бывает» я вообще снял за один день, — буркнул я и снова принялся уплетать фрикадельки.

— Ладно, — крякнул Леонид Иович, покосившись на свою верную спутницу жизни, — давай поработаем.

— Правильно, хуже не будет, — улыбнулась Нина Гребешкова.

— Кстати, Нина Павловна, вы мне сейчас напомнили одну знакомую, — захихикал я, так как в голову пришла презабавная идея, — жену нашего соседа Семён Семеновича Горбункова, который прославился одним смешным происшествием. За полную достоверность не ручаюсь, я тогда был ещё очень мал. В общем, Семён Семенович как-то раз сломал руку. А врач-травматолог по случаю предстающей свадьбы оказался немного навеселе. И уж не знаю, как он накладывал гипс, но совершенно случайно закатал в него свой свадебный подарок — серьги с бриллиантовыми камушками. После чего наш сосед, не ведая того, почти сутки проходил с этой «бриллиантовой рукой». Только на второй день приехала скорая помощь, сняли гипс и выудили серьги обратно.

— А что жена? — захохотала Гребешкова.

— Если Семён Семёнович делал что-то не так, то она его всегда обзывала «бриллиантовой рукой», — загоготал я.

— «Бриллиантовая рука», — совершенно серьёзно крякнул Гайдай. — Хорошее название для кинокомедии.

— И название гениальное и кино получится гениальным, — поддакнул я и, встав из-за стола, добавил, — Ваша Нина Павловна сыграет жену, Юрий Никулин мужа. А теперь я с вашего позволения прогуляюсь перед съёмкой, подышу кислородом. Надо многое обдумать.

— Полезное дело, — кивнул головой Леонид Иович.

— Ба, какие люди⁈ — неожиданно встретил меня после обеда с Леонидом Гайдаем около главного корпуса «Мосфильма» усатый человек невероятно похожий на председателя КГБ Владимира Ефимовича Семичастного.

— В нашем московском «Голливуде» сплошные звёзды, а не люди, — проворчал я и, подойдя поближе к странному гражданину с грубо наклеенными усищами, воочию убедился, что это именно он и есть, товарищ Владимир Семичастный.

О том, как глава госбезопасности вычислил моё местопребывание, думать почему-то не хотелось. Наверное, всё это время меня кто-то сопровождал. А может охрана всё же решилась и позвонила в комитет госбезопасности с проходной «Мосфильма».

— Пошли, дорогой товарищ Феллини, есть разговор, — резко сменил шутливый тон председатель КГБ.

— У меня сейчас съёмочная смена, — недовольно пробурчал я. — Меня сам Гайдай ждёт.

— Подождёт, не велика птица, — рыкнул он и повёл меня в направлении местного маленького прудика, где вовсю квакали самые настоящие зелёные лягушки.

«Это смотря с какой стороны посмотреть: генсеки и президенты приходят и уходят, а фильмы Гайдая остаются на долгие годы», — усмехнулся я, однако пошёл следом, потому что в моём положении спорить с КГБ не было никакого резона. А когда от прудика потянуло болотной тиной, и Семичастный убедившись, что вокруг ни души, вынул из портфеля папку в твёрдой обложке и протянул её мне.

«Ещё что ли какой-то компромат? Неужели я — испанский шпион? И когда только эти проклятые супостаты успели завербовать? И самое главное: за что купили? Где мой счёт в Швейцарском банке?» — хмыкнул я про себя, но увидев содержимое папки, мысленно выругался. Потому что внутри твёрдых корочек лежал всего один документ: обязательство о неразглашении государственной тайны. В документе уже были пропечатаны мои паспортные данные, и оставалось всего лишь поставить маленькую закорючку и моя жизнь больше никогда не будет прежней.

— У меня алкогольная непереносимость, могу проболтаться, — пробормотал я.

— Если разболтаешь по пьяной лавочке, то никто не поверит, — усмехнулся Владимир Семичастный. — Подписывай, ты же вроде как на съёмку опаздываешь? И это, кстати, в твоих личных интересах. Ты же хочешь, чтобы твоё кино вышло в прокат? А ещё, чтобы разрешили снимать твой фантастический, как его, блокбастер? И, наверное, мечтаешь о поездках на разные заграничные кинофестивали? Между прочим, я и товарищ Шелепин очень много усилий приложили, чтобы твой детектив в Госкино приняли без просмотра, и чтобы товарищ Суслов не вмешался в это дело. И теперь за тобой должок.

— Допустим, я этот документ подпишу, — медленно пролепетал я, стараясь быстро взвесить все «за» и «против». — Но вы хотя бы обоснуйте: зачем я вам сдался? Стучать на коллег, я ни при каких условиях не буду. Лучше поеду в деревню колхозный коровник охранять. Свежий воздух, парное молоко, женщины вокруг — тоже «кровь с молоком».

— И без тебя в вашей киношной среде стукачей хватает, — пророкотал председатель КГБ и вынул из портфеля ещё одну бумагу. — Это объяснительная записка от сотрудника «девятки» Владимира Медведева, где он подробно описывает, как ты разыграл Галину Брежневу, убедив её, что это она отравила японского студента. И теперь Галина Леонидовна вашу общагу будет за километр обходить. Ловко придумано. А потом, я отлично помню — какой ты концерт устроил на даче товарища Брежнева в Завидово. Браво, товарищ Феллини, — Семичастный тихонечко похлопал в ладоши. — Так вот, скоро начнутся крайне интересные дела и мне такой шустрый малый, как ты, может очень сильно пригодиться. Твою кандидатуру с товарищем Шелепиным я уже обсудил, он не возражает. Подписывай, не ломайся. А то у меня на сегодня ещё куча дел.

— Значит, не врут слухи? — прошептал я, приблизив своё лицо к лицу товарища Семичастного. — На базаре только ленивый не говорит, что Никиту Сергеевича его коллеги по партии хотят на пенсию отправить.

— Кхе-кхе-кхе, — вдруг закашлялся председатель КГБ и кое-как приклеенные усы тут же слетели в траву.

— Ладно, — улыбнулся я, — раз партия решила устроить товарищу Хрущёву почётные проводы на заслуженный отдых, то я не возражаю, — на этих словах я одним росчерком химического карандаша подмахнул обязательство о неразглашении государственной тайны. — Всё? Могу бежать на съёмку?

— Беги, — проворчал Семичастный и добавил, — какой всё-таки у нас догадливый народ торгует на базаре. Позвонишь вот по этому телефону, и доложишь свой рабочий график на этот месяц, — председатель КГБ протянул мне ещё одну визитку, где был только номер телефона. — И будь готов, что в любой момент могут вызвать в Москву.

— Всегда готов! — я отдал пионерский салют и, чётко чеканя шаг как на плацу, потопал в съёмочный павильон №7.

— Клоун, — донеслось до меня.

«Это ещё большой вопрос, кто клоун? — подумал я, прибавив ходу. — Вот вы, товарищ Семичастный, и ваш друг, товарищ Шелепин, запланировали отправить товарища Хрущёва на пенсию. Идея, конечно, интересная, тем более Никита Сергеевич к 70-и годам впал в маразм и откровенно начал чудить. И ради этой смены власти вы проделаете всю черновую и организационную работу, а так же обеспечите самую важную силовую поддержку. А кто сядет на место генсека? Ясное дело — второй человек в партии, товарищ Брежнев. А что потом сделает наш дорогой Леонид Ильич с теми людьми, кто помог ему стать главным человеком в стране? Тоже ясное дело — раскидает кого куда подальше. Ему такие прыткие ребята под боком без надобности. И кто тогда клоун?».

«Стоп! — скомандовал я сам себе и замер как вкопанный в маленьком дворике между корпусов, где в будущем установят несколько памятников, один из них Сергею Бондарчуку, а другой какому-то неизвестному коню в пальто. — Вот я — лапоть! А ведь я теперь человек Семичастного. И возможно приму участие в смене власти. Мало ли что придёт в голову председателю КГБ? Например: засунет меня с кинокамерой на закрытое заседание Политбюро, чтобы я ради страховки разыграл какую-нибудь комедию или выкинул какую-нибудь глупость. Значит, товарищ Брежнев и меня спустя два года отправит на далёкий „Узбекфильм“ или в глубокое „Чувашкино“. А я уже размечтался о мировой славе и „Звёздных войнах“. Спокойствие, только спокойствие. А что если товарища Брежнева не делать генеральным секретарём? В общем, всё это дело нужно как следует обмозговать».

— Что, товарищ Феллини, заблудился? Ты что тут встал, как памятник? — хлопнул меня по плечу гайдаевский кинооператор Константин Бровин, проходя мимо.

— Место выбираю под памятник, — хмыкнул я.

— Кому? — захихикал Бровин. — Себе? Ха-ха.

— Время покажет, — кивнул я и, подмигнув гайдаевскому оператору, пошёл творить новую историю советского кино.