Хранитель проклятых домов

Глава 5

Путь вниз показался гораздо короче. Затянутый в омут сумбурных размышлений, я шагал машинально, как кошанский голем.

Вдова! Сколько же ей лет? Насколько моложе может выглядеть женщина, если того пожелает? Ведьма? Насколько угодно. Вот только не чувствовалось в ней ничего опасного или отталкивающего, как это часто бывает в случае с колдуньями и колдунами. Того же Августа, например, я подспудно боялся до мурашек, хоть и старался держать эмоции под контролем. Это инстинктивная реакция на опасного хищника. Даже если ты и сам с клыками, но значительно меньше размером.

И что такого мог сделать мистер Лок, чтобы вызвать недоверие девушки, с которой даже не знаком лично? Убить кого-нибудь?

“И съесть!” — радостно закончил ехидный внутренний голос. Тот, который мой, а не тот, от которого звенит в ушах. Проклятье! Развел в голове советчиков! Впору сдаться на милость терпеливых лекарей и позволить запереть себя в уютной комнате с решетками на окнах. Некстати вспомнилось убранство моего нового жилища, и я, покачав головой, решительно выбросил из головы всю эту мутную самокритику.

Не мне решать, кто тут псих. Для этого есть специально обученные люди.

А я, на минуточку, специально необученный помощник риелтора! Вот! И у меня в этом особняке есть своя работа.

Провожать странную девушку к самому выходу я не стал. Не хотелось ни разговаривать, ни даже просто видеть прекрасные зеленые глаза. В ее присутствии я сердился, волновался, переживал и проделывал прочие совершенно непрофессиональные фокусы вместо того, чтобы выполнять поставленные начальником задачи.

Сославшись на занятость и ограниченность времени, что, к слову, было чистой правдой, я остался в столовой. Леди поджала губки, но возражать не стала, а спустя полминуты послышался хлопок входной двери, и мне неожиданно стало значительно легче.

Комок, в который сжалось сердце, наконец расслабился, и мысли о запретном романе с восхитительной юной вдовой схлынули, как вода. От зародившейся было влюбленности не осталось и следа. Только легкое недоумение при воспоминании о собственном недостойном поведении. Как мальчишка! Придется поднять этот вопрос за ужином, хоть он и кажется слишком личным. Опыт подсказывал, что если что-то кажется странным, скорее всего, оно таковым и является. Эх, мне бы эту мудрость всего пару лет назад, и мог бы, наверное, уже рассекать на ящере пески алой пустыни или ловить певучих рыб эрха в озерах Лемийского края.

Я раскрыл на столике принесенную с собой книгу и начертал посреди страницы крупным размашистым почерком: “Обсудить Лору Эйк”.

Столовая, как и все в доме, казалась мрачной и таинственной. Но здесь особенно ощущалась запущенность некогда жилого места. Роспись на потолке с изображением разудалой рыцарской пирушки потускнела и частично осыпалась. Грозный бородач, по воле времени оставшийся без носа, поднимал тяжелую деревянную кружку, а немолодая женщина в платье прислуги подавала к столу поднос с зияющей, будто голодная пасть, пустотой.

Возможно когда-то этот незамысловатый сюжет поднимал настроение, но теперь вызывал зудящую, как комар по весне, тревогу. Казалось, взгляды пирующих пристально наблюдают за каждым моим движением, а руки тянутся к столовым ножам, стоит только отвернуться. Я поежился и заставил себя отвлечься от созерцания недружелюбной пьяной компании.

Чистые, но изрядно потрепанные шторы, чистые, но потрепанные стулья… В целом, так можно было описать все помещение. Чисто, потрепано и очень тревожно. Я торопливо занес в отчет список мебели и предметов декора, и с облегчением перешел в гостиную.

Здесь было значительно уютнее. Неверный дрожащий свет от трепещущих крыльев эльфийских бабочек заставлял плясать тени. Посреди комнаты — большой диван и небольшой кофейный столик, по бокам от них два кресла, повернутых друг к другу, у дальней стены — секретер темного дерева. Несмотря на следы времени, комната создавала впечатление жилой. По стенам и тут висели картины, но никаких унылых безносых лиц я не заметил — только пейзажи разной степени гористости. Новый список предметов в книге — и я продолжил путь.

Я переходил из помещения в помещение, нигде подолгу не задерживаясь. Садился за стол или облокачивался на комод, описывал и шел дальше. Ничего интересного не встретилось до уже знакомой и почти родной (в свете пережитого) лестницы в башню. Справа начинались владения слуг, так называемая “теневая” часть особняка. Коридоры, двери, пыль и тусклый, неприятно холодный свет крошечных кристальных ламп. Нестандартно, но и только. Для жилых помещений такое освещение недопустимо по современным нормам, но где эти нормы, а где коморки для слуг.

Я приоткрыл одну из одинаковых дверей и нос к носу столкнулся с неустойчиво прислоненной к ведру метлой. Нос к метловищу, если быть точным. Метловище стойко выдержало испытание, а в носу что-то неприятно хрупнуло. Я отлепил от себя не в меру дружелюбную утварь и опасливо ощупал пострадавшую часть лица. Вроде, не так уж и пострадавшую. Крови нет, кончик — я скосил глаза — по центру. Надо бы впредь поосторожнее с этими коморками. Спрут его знает, что оттуда может выскочить в следующий раз.

В следующий раз ничего не выскочило. И через раз тоже. Бесчисленные кладовки различались только содержимым разной степени съедобности. Чем ближе к кухне — тем съедобнее. Сама кухня оказалась удивительно маленькой и невзрачной для такого большого особняка. Половину занимал колоссальных размеров холодильный шкаф, а в оставшемся (не развернуться) пространстве ютились разделочный стол, печь на магическом пламени и полки со всевозможными чашками и чашами. Ни дорогих каждому дворянскому сердцу хрустальных сервизов, ни серебряных кубков я не заметил.

В целом служебная часть этажа производила гнетущее впечатление. Будто не замок сумасшедшего аристократа, а госпиталь, из которого внезапно пропал весь персонал. И чисто! Даже пыль, казалось, не хотела прикасаться к этим холодным заброшенным поверхностям. Брр. И сколько здесь было дверей! Комнаты, комнатушки, клетушки, коморки, кухня, в конце концов! Замок внутри замка, дом внутри дома. Не жилище, а шарик Грэма какой-то. Здесь без ведома хозяина может партизанить по меньшей мере сотня человек, а он и знать не будет.

Я шел извилистыми коридорами и успел заподозрить, что они по спирали ведут меня в саму Бездну, когда наконец увидел впереди красивую дверь резного дуба. Кажется, мне удалось обойти особняк полукругом и прийти в южное крыло с противоположного от входа конца.

В огромном помещении господствовал полумрак. Бальная зала, хранившая еще память о былой роскоши, сейчас напоминала покинутую в разгар светского приема даму, растерянную и раздавленную осознанием собственной ненужности. Я распахнул тяжелые шторы на каждом из окон, впуская уличную серость, притворяющуюся днем, и в воздухе в веселом вальсе закружились пылинки. Так-то лучше. Комната перестала казаться такой печальной, взамен обнажив недобросовестность уборщиков.

Здесь, как и в холле, стены отделали мрамором, черным с редкими серебристыми прожилками. А над головой — купол звездного неба, выписанный с большим мастерством. Талантливая работа, если не сказать “гениальная”. Зрелище заворожило меня гораздо сильнее, чем пляски эльфийских бабочек, сильнее, чем когда-либо завораживала красота реального небесного купола над Грактом. Это небо было глубже. Намного глубже. За знакомыми созвездиями проглядывали искры неведомых, совсем чужих, а где-то там, за многослойностью искр, виднелось нечто огромное и темное.

“Едва ли это Пресветлая”, — подумал я и содрогнулся.

Но тут же одернул себя, напомнив, что богов много, и любой из них имеет право затаиться в глубине вселенной, коли того пожелает.

Я расстроился, что не захватил с собой факела и привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть таинственную фигуру. И в то же мгновение у моих ног проснеслось что-то мелкое и гибкое. Больше крысы или кошки, но такое же юркое. Я отскочил и едва не рухнул на каменный пол. Но столь нелюбимые мной когда-то уроки пастыря Гора не прошли даром, я успел крутануться, сбивая инерцию и вновь установиться на обеих ногах.

Когда равновесие было восстановлено, твари, разумеется, и след простыл. Это она зря, такое зрелище пропустила! Только теперь я осознал, что озноб, пробравший меня при виде темной фигуры на потолке, не только никуда не делся, но и конденсировался в холодный пот на лбу. Я мог бы поклясться, что не так уж и испугался, ни неведомого бога, ни неведомой зверушки, но мое тело считало иначе. Оно изо всех сил сигнализировало о едва не постигшей меня страшной опасности, и требовало покинуть негостеприимное помещение, дом, а может, и вовсе город. Я не сторонник крайних мер, а потому ограничился залой, спешной, но гордой походкой выйдя в гардеробную.

В конце концов, я — всего лишь помощник большого сильного колдуна. Мое дело — осматривать, записывать и пугаться, его — разбираться со всей этой чертовщиной. О да, малодушие всегда было моей сильной стороной.

Здесь было пусто, тихо и, главное, светло. Пуфы, шкафы, забытая шляпа и пара ничего не значащих картин. Я так и не смог разобрать, что хотел изобразить художник, и внес в отчет подслушанное однажды слово “абстракция”. Будет нужно — заберем домой, и уже там рассмотрим эту мазню, как следует.

Страх, так внезапно охвативший меня в бальной зале, ослабил свои удушающие щупальца, оставив на прощание стыд и легкое недоумение. В самом деле, что такого пугающего может быть в старой фреске и мельтешащих тенях? Однако стоило вспомнить свои ощущения, как они тут же попытались вернуться, как верный пес, которого позвал хозяин.

Я вновь сел на обувной пуф и подробно записал произошедшее и свои сумбурные мысли. Как он там говорил? “Если только подумаешь подумать…” Я вот уже думаю думать уносить отсюда ноги, но как подумаю… Тьфу. Надо держать себя в руках! Профессионал я или кто?

“Или кто” — услужливо съехидничал внутренний голос.

Я шикнул на непрошеного собеседника и упрямо сжал кулаки. Деваться мне все равно не некуда, работа у меня одна, и ее надо работать. Расплывающаяся по странице клякса прекрасно сыграла роль жирной точки в моих малодушных душевных терзаниях.

Пройдя в, казалось, тысячу лет назад покинутый мной холл, я с содроганием приблизился к зеркальной лестнице. Гулко сглотнул, отгоняя тревожные мысли, и сделал первый шаг.

Не смотреть вниз!

Не смотреть вниз!

Не смотреть…

На Пути Безликих считалось, что ты должен всегда отслеживать и контролировать свои отражения. Звучит непросто, да так оно, в сущности, и есть, но со временем входит в привычку. Начинаешь неосознанно избегать изобилующих глянцевыми поверхностями помещений, замечаешь на периферии зрения движения, схожие с собственными. И если чувствуешь, что отражения запаздывают или, того хуже, предугадывают твои действия, а такое с безликими случается чаще, чем можно было бы подумать, немедленно их уничтожь.

У каждого Пути свои слабые стороны, и нам, надо признать, повезло куда больше, чем, например, мертвоходцам, для которых каждый призрак может стать билетом на тот свет.

Я же даже в доме Лока старательно отводил глаза от металлических дверных ручек и бликов, скачущих по хрустальным граням бокалов. Раз только посмотрел в зеркало, когда встретился лицом к лицу со своим новым обликом. Но в том-то и дело, что лицом к лицу, а потому не опасался подвоха.

В свете сказанного, вы можете понять, какой ужас охватил меня на зеркальной лестнице, в гладких ступенях которой мгновенно ожили десятки, если не сотни Эрвинов Рид.

Все, что я мог — не смотреть.

Поэтому шел я, высоко задрав голову, и с преувеличенным интересом разглядывая портреты рода Инк. Своеобразная картинная галерея начиналась на площадке между этажами и расходилась по обе стороны раздвоившейся лестницы. Подумать только, как изобретательна бывает человеческая судьба! Ведь бы я повернул направо, то так бы и оставался в неведении. Возможно, так было бы лучше. Впрочем, теперь уже не важно.

Я решил подниматься по левой лестнице, вероятно подсознательно стараясь держаться подальше от так напугавшей меня бальной залы, и почти сразу заметил в ряду улыбающихся и неправдоподобно красивых лиц зияющий пробел. Чуть более светлый прямоугольник не оставлял сомнений — здесь совсем недавно висел портрет. Я обернулся и посмотрел на другую стену, вспомнив, что у аристократов принято вешать образы супругов напротив друг друга. Напротив отсутствующей дамы расположился черноволосый и кареглазый мужчина с неприятной усмешкой. Лет тридцати на вид, с прямым упрямым взглядом. Позируя, он скрестил на груди руки, то ли по привычке, то ли чтобы продемонстрировать… Что это у него? Я подался вперед, всем телом повиснув на ненадежных скрипучих перилах.

И разглядел.

По мизинцу незнакомца тонкой вязью струилась эльфийская брачная татуировка.

В точности такая, какая украшала пальчик прекрасной леди Эйк.