Доклад Суркова обильно сдобрен цифрами и графиками. Все его выступление можно было свести к одному тезису.
Татарский промысел слишком дорогостоящий эксперимент с сомнительной экономической отдачей. Особенно он напирал на сравнение с бакинскими месторождениями. Доказывал, что разработка высокосернистой нефти в глубине страны обходится слишком дорого.
— В заключение хочу подчеркнуть, — Сурков промокнул платком вспотевший лоб, — что нестандартные методы управления на промысле товарища Краснова создают опасный прецедент. Если каждое предприятие начнет требовать особых условий, система централизованного планирования будет подорвана. Поэтому предлагаю передать промысел под управление Главнефти, сохранив его как экспериментальную площадку. Но в рамках стандартной структуры управления.
Несколько членов комиссии одобрительно закивали. Студенцов сохранял непроницаемое выражение лица, но в его глазах мелькнуло удовлетворение.
План работал. Сурков озвучивал именно те аргументы, которые подготовил Студенцов.
— Вопросы к докладчику? — Курчинский обвел взглядом присутствующих.
— У меня вопрос, — я поднял руку. — Товарищ Сурков. В своем докладе вы сравниваете себестоимость нефти на нашем промысле и на бакинских месторождениях. Но вы используете устаревшие данные. После запуска нефтепровода себестоимость снизилась на двадцать три процента. А с учетом новых скважин еще на пятнадцать процентов. Эти данные есть в нашем отчете, который был представлен в ВСНХ две недели назад. Почему вы их игнорируете?
Сурков явно растерялся:
— Я использовал официальные данные квартального отчета…
— Который не учитывает последний месяц работы, — парировал я. — И еще один вопрос. Вы сравниваете стоимость переработки нефти на нашем промысле и на заводах Главнефти. Но при этом не учитываете разницу в качестве продукции. Октановое число бензина, получаемого на нашей установке, на пятнадцать пунктов выше, чем на стандартных заводах. Это совершенно другой продукт, с другой ценой на выходе.
Сурков побагровел:
— Разница в качестве не оправдывает лишние расходы…
— Позвольте уточнить, — вмешался Гаврюшин из Артиллерийского управления. — Для военной техники качество топлива является критическим параметром. Высокооктановый бензин позволяет существенно повысить мощность двигателей самолетов и танков. В этом смысле продукция Татарского промысла имеет стратегическое значение.
Орджоникидзе подался вперед:
— Товарищ Сурков, если данные в вашем докладе устарели, это серьезный недостаток. Комиссия должна оперировать актуальной информацией.
Сурков хотел что-то возразить, но в этот момент слово опять взял эксперт, сидевший рядом с Студенцовым:
— У меня есть более серьезный вопрос к товарищу Краснову, — он поднял тонкую папку синего цвета. — В наше распоряжение попали документы о финансовых операциях промысла. В частности, о прямых договорах с поставщиками в обход централизованной системы снабжения.
Я напрягся. Удар не в бровь, а в глаз.
— Более того, — продолжал эксперт, — есть сведения о валютных операциях через рижские банки. Я предлагаю заслушать сообщение по этому вопросу.
Курчинский нахмурился:
— Товарищ Метельский, это не было запланировано в повестке дня.
— Тем не менее, вопрос принципиальный, — настаивал Метельский. — Речь идет о возможных финансовых нарушениях.
Я понял, что момент настал. Этот удар готовился давно, и теперь его нанесли. Нужно действовать немедленно.
— Товарищ председатель, — я поднялся со своего места, — я готов ответить на любые вопросы о финансовой деятельности промысла. Но прежде хочу обратить внимание комиссии на один важный факт.
Я развернул еще одну таблицу:
— Вот данные о рентабельности промысла, представленные в проекте Главнефти. А вот фактические показатели за последний месяц. Разница более сорока процентов! Это прямая фальсификация экономических показателей.
Богданов из Госплана подался вперед, вглядываясь в цифры:
— Дайте-ка посмотреть…
Я передал документы Богданову и продолжил:
— Что касается валютных операций через рижские банки, то это еще одна фальсификация. Все наши международные расчеты проводятся через Внешторгбанк. С полным соблюдением всех правил. Документы о каждой операции представлены в финансовом отчете, раздел восьмой.
Орджоникидзе взглянул на Студенцова. Тот сохранял каменное выражение лица.
— Теперь о прямых договорах с поставщиками, — я взял следующий документ. — Да, мы заключали такие договоры. В полном соответствии с постановлением о хозрасчете. При наличии лимитов, выделенных ВСНХ. И только в тех случаях, когда централизованное снабжение не обеспечивало своевременных поставок. Результат? Нефтепровод построен в срок. Промысел работает на полную мощность, план перевыполняется.
В зале нарастало напряжение. Метельский пытался возразить, но Курчинский остановил его:
— Товарищ Метельский, мы выслушаем ваши возражения позже. Сейчас слово предоставляется представителю военного ведомства.
Гаврюшин, подтянутый и собранный, с безупречной военной выправкой, вышел к столу:
— Товарищи, Артиллерийское управление РККА заинтересовано в развитии Татарского промысла по двум причинам. Первая — стратегическое расположение в центре страны. Вдали от возможных театров военных действий. Вторая — качество нефтепродуктов, критически важное для современной военной техники.
Он развернул на столе карту:
— В случае военного конфликта бакинские и грозненские промыслы окажутся в зоне риска. Месторождения в центральной части страны обеспечат стабильные поставки горючего. Даже в случае теоретической потери южных регионов.
Гаврюшин перешел к техническим характеристикам:
— Теперь о качестве. Наши новые танковые двигатели требуют топлива с особыми характеристиками. На Татарском промысле уже налажено производство именно такого топлива. Если промысел будет передан под управление Главнефти с последующим сворачиванием экспериментальных работ, мы потеряем этот источник.
Он положил на стол папку с грифом «Для служебного пользования»:
— Здесь заключение Артиллерийского управления. О стратегическом значении промысла для обороны страны. Прошу приобщить его к материалам комиссии.
После Гаврюшина слово попросил профессор Величковский. Как приглашенный эксперт, он занимал место в конце стола. Его седая бородка и золотое пенсне придавали ему вид академического мудреца.
— Товарищи, — начал он, прокашлявшись, — я представляю научно-технический совет Промышленной академии. Мы тщательно изучили материалы по Татарскому промыслу, особенно методы переработки высокосернистой нефти.
Величковский достал из портфеля объемистую папку:
— Наш вывод однозначен. Технология, разработанная на промысле, является прорывом в отечественной нефтехимии. Впервые в мировой практике решена проблема эффективной переработки нефти с высоким содержанием серы. Это открывает перспективы освоения новых месторождений, ранее считавшихся малоперспективными.
Он перешел к научным деталям:
— Особо хочу отметить роль каталитического крекинга по методу профессора Ипатьева. Эта технология позволяет получать высокооктановый бензин, не уступающий по качеству лучшим мировым образцам. А с учетом модификаций, внедренных на промысле, качество продукта даже превосходит американские аналоги. Кроме того, на промысле создана уникальная научно-производственная база. Исследовательская лаборатория работает в тесной связи с производством. Это позволяет оперативно внедрять новые разработки. Это модель взаимодействия науки и промышленности, которую следует распространять и на другие отрасли.
Он положил на стол папку с документами:
— Здесь заключение научно-технического совета Промышленной академии, подписанное тремя профессорами, включая меня. А также телеграмма из Ленинграда от академика Зелинского, полностью поддерживающего методы работы промысла.
Величковский обвел взглядом притихший зал:
— Товарищи! Я не политик и не хозяйственник. Я ученый. И с точки зрения науки должен сказать. Разрушение создавшейся на промысле системы организации исследовательской работы нанесет непоправимый ущерб советской нефтехимии. Мы потеряем годы и отстанем от западных конкурентов в критически важной области.
После выступления Величковского в зале наступила тишина. Члены комиссии переглядывались. Богданов что-то быстро записывал в блокнот. Студенцов сохранял каменное выражение лица, но я видел, как он нервно теребит край пиджака. Желтовский благодушно кивал.
Курчинский постучал карандашом по графину:
— Товарищи, мы выслушали основные доклады и экспертные мнения. Теперь предлагаю перейти к обсуждению.
Я внутренне напрягся. Первый раунд мы выиграли. Отбились.
Но главное сражение еще впереди.
Дискуссия продолжалась уже больше часа. Выступали представители разных ведомств. Высказывали порой противоположные мнения.
Постышев из горкома поддержал нашу модель организации производства. Особенно отметил улучшение бытовых условий рабочих. Богданов из Госплана признал экономическую эффективность промысла, но выразил сомнения в возможности масштабирования нашего опыта. Зайцев из наркомата юстиции долго рассуждал о юридических аспектах предлагаемой нами организационной модели.
Я внимательно следил за Студенцовым. Он не принимал активного участия в обсуждении, лишь изредка негромко переговариваясь с Метельским.
Эта показная отстраненность настораживала. Я знал, что он готовит контрудар и ждет подходящего момента.
Наконец, когда основные выступления закончились, Студенцов попросил слово:
— Товарищи, я внимательно выслушал все доклады и мнения. Татарский промысел, безусловно, заслуживает внимания. Но позвольте указать на несколько принципиальных моментов, которые остались без должного освещения.
Он поднялся со своего места и подошел к центральному столу, неторопливо раскладывая перед собой бумаги. Каждое его движение было выверенным, спокойным, что резко контрастировало с нервной атмосферой в зале.
— Первое, — Студенцов поднял тонкий палец с безупречно ухоженным ногтем, — экономические показатели. Товарищ Краснов демонстрирует впечатляющие цифры. Но при ближайшем рассмотрении возникают вопросы о методике расчета себестоимости.
Он разложил на столе экономические таблицы:
— Обратите внимание: амортизация основных фондов рассчитана на пятнадцать лет. Это значительно превышает нормативные сроки службы оборудования в нефтяной промышленности. При расчете по стандартным нормативам показатели рентабельности снижаются на восемнадцать процентов.
Я напрягся. Студенцов нашел действительно уязвимое место в наших расчетах. Мы использовали продленные сроки амортизации, основываясь на реальном состоянии оборудования. Но формально это можно истолковать как манипуляцию с цифрами.
— Второе, — продолжал Студенцов, доставая из папки новые документы, — система оплаты труда. Товарищ Краснов говорит о материальной заинтересованности работников. Но что это означает на практике? Фактически, введение частнокапиталистических методов стимулирования. Премии инженерно-техническому персоналу на промысле в три-четыре раза превышают средний уровень по отрасли. Это создает неоправданное неравенство и питает мелкобуржуазные настроения.
Орджоникидзе слегка нахмурился. Этот аргумент прямой удар по идеологической составляющей нашего проекта.
— Третье, — Студенцов выдержал паузу, — вызывает сомнение сама идея «объединения плановых начал с хозяйственной инициативой». На практике это означает отступление от принципов централизованного планирования. А в современных условиях, когда разворачивается наступление социализма по всему фронту, такие отступления недопустимы.
Он промокнул губы неизменным платком:
— Но есть и более серьезные вопросы. Товарищи, вы обратили внимание на удивительное совпадение? Методы управления, предлагаемые товарищем Красновым, практически идентичны тем, что фигурировали в деле Промпартии. Те же «островки эффективности», те же «экономические стимулы», то же «ослабление централизованного контроля».
В зале повисла тревожная тишина. Упоминание Промпартии, организации «вредителей», процесс над которой гремел на всю страну, чрезвычайно опасная штука.
— Я не утверждаю, что товарищ Краснов сознательно копирует методы вредителей, — продолжал Студенцов с притворным сочувствием в голосе. — Возможно, он просто попал под влияние определенных идей. Но факт остается фактом. Предлагаемая модель организации производства противоречит генеральной линии на построение планового социалистического хозяйства.
Студенцов сделал паузу. Дал присутствующим возможность осмыслить сказанное:
— Однако мне не хотелось бы ограничиваться общими рассуждениями. Позвольте представить конкретные факты.
Он кивнул Метельскому, и тот подошел к двери, впуская в зал невысокого мужчину в потертом костюме. Глубоко посаженные глаза и нервно бегающий взгляд выдавали его внутреннее напряжение.
Ба, знакомые лица. Это же Лебедев Михаил Степанович, мой бывший начальник мартеновского цеха. Грузный, с окладистой бородой, правда, сейчас сильно постаревший.
Опытный производственник старой школы. За то, что когда-то он перебежал от меня в «Сталь-трест», я после победы отправил его и еще двух других предателей на Урал. С сильным понижением.
— Товарищи, позвольте представить Лебедева Михаила Степановна, бывшего сотрудника сталелитейной промышленности в организации Краснова, — объявил Студенцов. — Он работал в располагает информацией о некоторых… неоднозначных операциях.
Я похолодел. Глушков как-то докладывал, что Лебедев уволен с завода. Еще полгода назад за попытку хищения. И теперь он явно готов отомстить.
— Товарищ Лебедев, расскажите комиссии о практике заключения договоров на заводах товарища Краснова, — предложил Студенцов.
Лебедев откашлялся, нервно поправил узел галстука:
— На заводах распространена практика заключения фиктивных договоров, — начал он дрожащим голосом. — Оформлялись документы на одни работы, а фактически выполнялись другие. Особенно часто это происходило при закупке оборудования и материалов за границей.
— Конкретнее, пожалуйста, — подбодрил его Студенцов.
— Например, в прошлом году заключили договор на поставку станков из Швеции. Для оборонного ведомства. Но фактически через подставную фирму закупались приборы американского производства. А в документах все проводилось как запчасти. Для уже имеющегося оборудования.
Орджоникидзе нахмурился:
— Зачем это делалось?
— Чтобы обойти ограничения на импорт американской техники, — быстро ответил Лебедев. — И чтобы использовать валютные средства, выделенные на одни цели, для других закупок.
Я не мог больше молчать:
— Товарищ Орджоникидзе, позвольте возразить. Лебедев был уволен с завода за попытку присвоения средств. У нас есть акт ревизии, подписанный представителем ВСНХ. Все его обвинения — клевета человека, стремящегося отомстить.
— У меня есть документы, подтверждающие мои слова, — возразил Лебедев, доставая из потрепанного портфеля папку. — Вот копии договоров и накладных.
Студенцов с деланным безразличием наблюдал за разгоревшимся спором. Это была его карта. Дискредитировать меня через бывшего сотрудника.
— Товарищ Гаврюшин, — обратился я к представителю военного ведомства, — скажите, закупались ли через промысел приборы для Артиллерийского управления?
Гаврюшин поднялся, одернув китель:
— Да, такие закупки проводились. По специальному распоряжению наркомата обороны. Все документы оформлялись соответствующим образом, с соблюдением режима секретности.
— То есть, — я повернулся к комиссии, — так называемые «фиктивные договоры» — это плановые закупки для оборонной промышленности, проводившиеся через наш промысел по согласованию с военным ведомством?
Лебедев растерянно заморгал:
— Но мне говорили…
— Кто говорил? — резко спросил Орджоникидзе.
Лебедев замялся, бросив быстрый взгляд на Студенцова.
— Неважно, — Студенцов поспешил вмешаться. — Дело не в отдельных фактах, а в общей тенденции. А тенденция такова. На промысле товарища Краснова создается особая экономическая система, противоречащая принципам централизованного планирования.
Он достал еще одну папку:
— Вот расчеты наших экономистов. При перенесении методов Татарского промысла на всю нефтяную промышленность мы получим разбалансировку всей системы снабжения. Каждое предприятие начнет требовать для себя особых условий. Вступит в конкуренцию с другими за ресурсы. Фактически, это будет возвращение к буржуазному хаосу.
Студенцов говорил уверенно, рисуя перед комиссией картину экономического краха:
— Товарищи, мы все понимаем. Индустриализация требует концентрации ресурсов, централизованного распределения, единого планирования. Любые отступления от этих принципов подрывают всю систему. Да, промысел товарища Краснова показывает неплохие результаты. Но какой ценой? Ценой отступления от основополагающих принципов социалистического хозяйствования.
Он сделал паузу, обводя взглядом притихших членов комиссии:
— Поэтому Главнефть предлагает. Сохранить промысел как производственную единицу, но передать его под централизованное управление. Сохранить экспериментальную лабораторию, но в рамках общей структуры научно-исследовательских учреждений наркомата. Технические достижения использовать, а организационные эксперименты прекратить.
Студенцов закончил выступление и сел на место, внешне абсолютно спокойный. Но я заметил, как он нервно сжал в кулаке льняной платок.
— Товарищ Краснов, вам слово для ответа, — произнес Курчинский.
Я поднялся, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Студенцов нанес мощный удар, переведя дискуссию в идеологическую плоскость.
— Товарищи, — начал я, — сегодня прозвучало много обвинений в адрес нашего промысла. Некоторые из них основаны на неверной информации, другие на неверном толковании фактов. Позвольте ответить по порядку.
Я сделал паузу, собираясь с мыслями:
— Начнем с экономических показателей. Товарищ Студенцов указал на увеличенные сроки амортизации в наших расчетах. Да, мы используем пятнадцатилетний срок вместо стандартных десяти лет. Но это не манипуляция, а отражение реальности. Благодаря внедрению новых методов обслуживания и ремонта, срок службы оборудования действительно увеличился. У нас есть заключение технической комиссии ВСНХ, подтверждающее этот факт.
Я достал документ с подписью главного инженера наркомата:
— Вот официальное разрешение на использование продленных сроков амортизации, выданное нам в рамках экспериментальной программы. Все абсолютно законно.
Студенцов слегка нахмурился. Этого аргумента он не ожидал.
— Теперь о системе оплаты труда, — продолжил я. — Да, на нашем промысле введена премиальная система, привязанная к производительности и качеству. Но разве это противоречит социалистическим принципам? Еще Ленин говорил о необходимости материальной заинтересованности работников в результатах труда. А мы лишь воплотили эту идею на практике. Кстати, премии получают не только инженерно-технические работники, но и рабочие. Более того, именно рабочие получают самые значительные премиальные.
Я развернул новую таблицу:
— Вот структура премиального фонда за последний квартал. Шестьдесят процентов всех премий выплачено рабочим-новаторам, предложившим усовершенствования в производственном процессе. Двадцать пять процентов — мастерам и бригадирам. И только пятнадцать процентов — инженерно-техническому персоналу. Разве это «частнокапиталистические методы»? Это социалистическое соревнование в действии!
Некоторые члены комиссии одобрительно закивали. Особенно Постышев из горкома. Этот всегда поддерживал инициативы рабочих.
— Что касается отступления от централизованного планирования, — я перешел к самому сложному пункту обвинений, — здесь произошло явное недопонимание. Мы не отвергаем плановые начала. Мы лишь предлагаем дополнить их элементами хозяйственной инициативы. Все стратегические задачи определяются планом. Все основные показатели утверждаются вышестоящими органами. Но методы достижения этих показателей, тактические решения — здесь мы предлагаем дать больше свободы предприятию.
Я взглянул на Орджоникидзе:
— Товарищ нарком, вы сами неоднократно говорили о необходимости внедрения хозрасчета. О важности инициативы на местах. Наш промысел — практическое воплощение этих идей.
Орджоникидзе чуть заметно кивнул. Это придало мне уверенности.
— Теперь самое серьезное обвинение. О связи наших методов с идеями Промпартии, — я намеренно сделал паузу. — Товарищи, это не просто ошибка. Это прямая клевета.
Я достал из портфеля материалы процесса над Промпартией:
— Вот программа Промпартии. Ее основа — это восстановление капитализма, возвращение частной собственности на средства производства, разрушение плановой системы. У нас же — государственная собственность, плановые задания, социалистическое соревнование. Принципиальная разница!
Наступил момент для решающего аргумента:
— Более того, если внимательно изучить документы Промпартии, то выяснится интересный факт. Вредители как раз выступали против децентрализации управления промышленностью! Они боялись, что инициатива на местах сорвет их планы по созданию узких мест в экономике. Они хотели сохранить бюрократическую систему, которая позволяла им манипулировать ресурсами и срывать производство. Наша же модель, наоборот, направлена на преодоление бюрократических барьеров и максимальное использование внутренних резервов предприятия.
Я заметил, как некоторые члены комиссии переглянулись. Этот аргумент для них неожиданный и сильный.
— Что касается показаний товарища Лебедева, — я повернулся к бывшему сотруднику, — то они полностью опровергаются документами. Все закупки для военного ведомства проводились в строгом соответствии с инструкциями наркомата обороны. Вот акт проверки, проведенной представителями ВСНХ и ГПУ после увольнения Лебедева. Никаких нарушений не выявлено.
Лебедев опустил глаза, явно чувствуя себя неуютно.
— Товарищи, — я обвел взглядом присутствующих, — наш промысел не отступление от социалистических принципов, а их творческое развитие. Мы доказали, что сочетание плановых начал с инициативой на местах дает превосходные результаты. Наша нефть питает индустриализацию, наши технологии обеспечивают независимость от иностранных патентов, наша модель управления позволяет максимально использовать потенциал каждого работника.
Я сделал паузу, прежде чем произнести заключительные слова:
— Передача промысла под управление Главнефти, с последующим сворачиванием наших методов работы, будет не только экономически нецелесообразной, но и политически ошибочной. Мы потеряем все преимущества, которые дает наша модель. Вернемся к неповоротливой бюрократической системе, которая не может обеспечить высоких темпов индустриализации. Поэтому я прошу комиссию сохранить наш промысел как самостоятельную хозяйственную единицу. Расширить применение наших методов и использовать наш опыт для развития всей нефтяной промышленности.
В зале воцарилась тишина. Студенцов сидел, плотно сжав губы, его лицо словно окаменело. Орджоникидзе о чем-то негромко переговаривался с Курчинским.
— Есть еще желающие выступить? — спросил Курчинский, обводя взглядом зал.
Желающих не нашлось. Все аргументы высказаны, все карты открыты. Теперь предстояло самое сложное. Ожидание решения комиссии.