Игры с огнем (СИ)

Глава 16 Возвращение

Мартовское утро заливало солнцем просторный кабинет Орджоникидзе в здании ВСНХ на Варварке.

За распахнутыми окнами доносился перезвон кремлевских курантов и гомон толпы. Я стоял у огромной карты СССР, где цветными флажками отмечались все предприятия промышленного объединения — от Ленинграда до Кузбасса, от Подмосковья до Урала. Впечатляющая империя, которую предстояло привести в движение с новыми полномочиями.

Серго, в неизменной белоснежной рубашке с подтяжками, энергично перебирал документы на массивном столе красного дерева. Рядом с ним замер молодой референт с золотым «Паркером» наготове.

— Ну что ж, товарищ Краснов, — Орджоникидзе поднял глаза от бумаг, — с возвращением вас. Новый статус весьма впечатляет. «Особый консультант при Совнаркоме». Мало кто может похвастаться таким положением.

Он кивнул референту, и тот бесшумно выскользнул из кабинета. Когда дверь закрылась, лицо Серго неожиданно утратило официальность.

— Чертовщина какая-то приключилась с вами, Леонид Иванович, — произнес он тише, с заметным грузинским акцентом. — Я узнал о вашем аресте только через день. Сам пытался выяснить причины, звонил Ягоде, даже к товарищу Сталину обращался…

Орджоникидзе резко встал, прошелся по кабинету, нервно поглаживая усы.

— ОГПУ никаких объяснений не давало, только туманные намеки на контрреволюционную деятельность. Я-то знаю, что это чушь собачья! — он стукнул кулаком по столу. — Вы же наши лучшие заводы подняли с нуля, нефть нашли там, где другие даже не думали копаться!

Я был тронут искренним возмущением наркома. Среди высшего руководства страны Серго выделялся горячим темпераментом и человечностью. Он мог накричать на подчиненного, но всегда заступался за тех, кого считал достойными специалистами.

— Спасибо за поддержку, товарищ Орджоникидзе, — искренне поблагодарил я. — Ваше доверие для меня много значит.

— Да какое там доверие, — махнул рукой Серго, усаживаясь обратно в кресло. — Просто в наркомате промышленности, слава богу, еще не разучились отличать настоящих хозяйственников от болтунов и вредителей. Когда узнал, что вас выпустили, камень с души свалился! А теперь еще и с таким назначением… — он хитро прищурился. — Видно, крепко вы товарищу Сталину чем-то приглянулись. Что за секреты ему поведали?

В голосе наркома слышались нотки невысказанного вопроса. Конечно, мое чудесное освобождение из Лубянки и новое назначение вызвали много толков в наркоматах.

— Благодарю за беспокойство, товарищ Орджоникидзе, — ответил я, отходя от карты. — Просто товарищ Сталин оценил перспективы некоторых моих проектов.

— И каких же, позвольте узнать? — Серго закурил папиросу, выпуская облачко дыма к потолку.

Я подошел ближе к столу:

— Прежде всего, нефтяные месторождения между Волгой и Уралом. Товарищ Сталин считает этот проект стратегически важным для обеспечения энергетической независимости страны.

— Да, об этом мне известно, — кивнул Орджоникидзе, закуривая папиросу. — Получил записку от Ягоды. Но что-то подсказывает мне, Леонид Иванович, что не только нефтью вы заинтересовали товарища Сталина.

Я достал из портфеля запечатанный конверт с грифом «Совершенно секретно»:

— Здесь директивы по особому проекту. Касается Дальнего Востока и японской провокации, которая планируется на сентябрь этого года.

Брови Серго удивленно взлетели вверх:

— Японской провокации? В сентябре? Вы уверены? Откуда знаете?

— Именно. Японцы планируют взорвать участок железной дороги и обвинить в этом китайцев. Это станет поводом для оккупации Маньчжурии.

Орджоникидзе медленно вскрыл конверт, бегло просмотрел документы. Его лицо посерьезнело:

— И товарищ Сталин доверяет этой информации?

— Настолько, что готов предпринять превентивные меры. Но самое интересное не это, — я подошел к карте и указал на район к северо-западу от Харбина. — Здесь находится крупнейшее в регионе месторождение нефти — Дацинское. В случае успешной провокации японцы получат контроль над этим стратегическим ресурсом.

Серго присвистнул:

— Вот оно что… И какой план действий?

— Подготовить дипломатическую почву, предупредить китайское правительство, усилить разведку в регионе. А параллельно развернуть ускоренное строительство нефтепровода от Башкирских месторождений. Чтобы даже в случае потери доступа к дальневосточной нефти у нас была альтернатива.

Орджоникидзе задумчиво постукивал пальцами по столу. Через окно в кабинет ворвался прохладный весенний ветер, шевельнул бумаги.

— Хорошо, с нефтью понятно. А что с оборонными проектами? Мне докладывали, что вы работали над каким-то танком… Т-25, кажется?

— Т-30, — поправил я. — Средний танк с дизельным двигателем, торсионной подвеской и наклонной броней. Именно на этом проекте товарищ Сталин просил сосредоточить особое внимание в ближайшие месяцы.

Глаза Серго загорелись профессиональным интересом:

— Дизельный двигатель для танка? Наши конструкторы утверждают, что это невозможно. Мотор получается слишком тяжелый и громоздкий.

— А вот немцы в Казани продвигаются в этом направлении, — заметил я.

— Откуда вам это известно? — резко спросил Орджоникидзе.

— Из докладов Полуэктова. Он курирует наш танковый проект и имеет контакты с казанской группой.

Серго нахмурился:

— И насколько успешно продвигаются немцы?

— Пока медленно. Они упорно цепляются за бензиновые двигатели, считая их более перспективными для танков. Но наш дизель уже на стадии испытаний первого прототипа. Прямо сейчас Коробейщиков и Оскарович испытывают новые методы сварки бронелистов. Величковский завершает работу над спецсталью для корпуса.

Орджоникидзе резко встал из-за стола, прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Его невысокая коренастая фигура отбрасывала резкую тень на стену.

— Сроки? — коротко спросил он.

— При должном финансировании и отсутствии бюрократических проволочек — первый действующий прототип через шесть месяцев. Серийное производство можно начать через год.

— Шесть месяцев… — задумчиво протянул Серго, останавливаясь у окна, из которого открывался вид на купола Василия Блаженного. — Ворошилов требует новую технику уже к осенним маневрам.

— Для этого нужно снять все административные барьеры и обеспечить первоочередное выделение ресурсов, — заметил я. — Особенно по спецсталям и оптическим приборам.

Орджоникидзе вернулся к столу, решительно придвинул к себе телефонный аппарат:

— Соедините меня с товарищем Ворошиловым! — скомандовал он, сняв трубку.

После короткого разговора с наркомом обороны Серго повернулся ко мне. Судя по всему, они оба уже получили распоряжения от Сталина. Всячески содействовать мне.

— Ворошилов готов оказать любую помощь. Говорит, ваши уже запланировали испытания на полигоне под Кубинкой. Сегодня же подпишу распоряжения по ресурсам. Что еще нужно для ускорения работ?

— Полная свобода действий для конструкторского бюро и доступ к любым предприятиям Союза для размещения заказов на комплектующие.

— Хорошо, — кивнул Орджоникидзе. — Мандаты на беспрепятственный проход получите сегодня же. Но учтите, Леонид Иванович, вся ответственность теперь на вас. Если через полгода прототип не поедет…

Он не закончил фразу, но и так все было понятно.

— Прототип поедет, товарищ Орджоникидзе, — твердо ответил я. — И не просто поедет, а покажет такие результаты, которых не ожидает никто — ни наши военные, ни немецкие специалисты, ни тем более японцы.

Серго улыбнулся, впервые за всю встречу:

— Верю, Леонид Иванович. Потому и поддерживаю. Документы на финансирование подпишу сегодня же.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена:

— Работайте. И помните — вы теперь не просто директор заводов, а особый консультант Совнаркома. Используйте эти полномочия с умом.

Я кивнул, собирая бумаги в портфель. В голове уже выстраивался план дальнейших действий.

— И кстати, — Орджоникидзе остановил меня у двери, — ваш морозильный агрегат отлично работает. Впервые за много лет продукты в наркомате не портятся.

Я улыбнулся:

— Рад слышать, товарищ Орджоникидзе.

Выйдя из кабинета наркома, я на мгновение остановился в гулком коридоре. Солнечные лучи, пробивающиеся через высокие окна, создавали на потертом паркете причудливый узор.

Впереди предстояла огромная работа. Нужно привести в движение всю мою промышленную империю. Встряхнуть ее за шиворот.

Воплотить в жизнь проекты, обещанные Сталину. При этом не забыть подготовить запасные пути отхода на случай, если ситуация изменится.

Я поправил галстук и направился к выходу.

После встречи с Орджоникидзе я вышел на залитую солнцем Варварку. Возле наркомата дежурил автомобиль с выделенными Ягодой охранниками. Гнездов, долговязый блондин с цепким взглядом, открыл дверцу черного «ЗИСа».

— В заводоуправление? — уточнил он, хотя наверняка уже знал мой распорядок.

— Да, и побыстрее, — кивнул я, забираясь в салон.

Машина тронулась, лавируя между конными повозками и автомобилями.

Москва жила обычной жизнью. В очередях у магазинов толпились женщины с авоськами, рабочие спешили на смену, пионеры с красными галстуками маршировали под барабанную дробь. Мой арест и чудесное освобождение остались незамеченными для большинства москвичей, погруженных в повседневные заботы.

Через полчаса автомобиль въехал в ворота заводоуправления. Массивное здание из красного кирпича, построенное еще в конце прошлого века, выглядело внушительно. Мой кабинет размещался на втором этаже, в угловом помещении с окнами на заводской двор.

Я решил пока не переезжать в предложенный наркоматом новый кабинет. Здесь, среди заводского шума, ближе к производству, работалось лучше. К тому же все налаженные связи и каналы информации замыкались именно на этот центр управления моей промышленной империей.

Когда я поднимался по широкой лестнице, навстречу уже спешил Головачев, нагруженный папками с документами.

Мы зашли с ним ко мне. Я пропустил секретаря вперед.

Мой кабинет в заводоуправлении встретил знакомой обстановкой. Просторное помещение с потолками не менее четырех метров, стены, обшитые темными дубовыми панелями, массивный письменный стол, кожаное кресло и сейф в углу.

Вдоль стен тянулись книжные шкафы с техническими справочниками и подшивками журналов. На стенах карты заводов и схема нефтепромысла. Все дышало деловой атмосферой промышленного центра.

В приемной уже дежурили два незнакомых сотрудника ОГПУ.

Один, долговязый блондин с цепким взглядом, представился Дергачевым. Второй, коренастый, с короткой стрижкой, Петровым.

Оба в штатском, но с характерной выправкой и манерой держаться. Ягода сдержал слово, обеспечив «усиленную охрану».

Головачев, не пострадавший от моего ареста, выглядел невыспавшимся, но бодрым. Стопка бумаг в его руках грозила обрушиться на пол в любой момент. Кстати, судя по всему, кроме меня, ОГПУ никого больше не трогало.

Оставшись со мной наедине, секретарь вдруг понизил голос:

— Леонид Иванович, простите за прямоту, но… мы тут все чуть с ума не сошли, когда вас забрали. Никаких объяснений, никаких указаний. Я пытался узнать через знакомых, но все словно воды в рот набрали.

— Бюрократическое недоразумение, Семен Артурович, — спокойно ответил я. — Разобрались и отпустили. Бывает.

— Бывает, да не со всеми возвращаются, — Головачев нервно поправил галстук. — Мы уж думали… В общем, хорошо, что вы вернулись. У нас тут за время вашего отсутствия… накопилось множество вопросов, требующих немедленного решения. Доменная печь на Нижнетагильском заводе требует капитального ремонта. Финансовый отдел запрашивает разрешение на перераспределение средств между статьями. Из Кузбасса докладывают о срыве сроков поставки угля из-за аварии на шахте. А Нижегородский автозавод жалуется на низкое качество металла для карданных валов.

Я окинул взглядом заваленный папками стол:

— Начинайте с самого срочного, Семен Артурович. Что там может рухнуть в ближайшие два дня?

— Доменная печь, — без колебаний ответил Головачев. — Главный металлург требует немедленного решения. Если не начать ремонт сейчас, через неделю возможна серьезная авария.

— Телефонограмму в Нижний Тагил. Приступать к ремонту немедленно. Выделить из резервного фонда двести тысяч рублей. Что с шахтой в Кузбассе?

— Обвал в северном штреке, погибших нет, но добыча в этом секторе невозможна. Управляющий месторождением запрашивает дополнительные бригады.

— Передайте: местных шахтеров переключить на южный штрек, проходчиков со строительства шестой шахты временно перебросить на ликвидацию аварии. Людей из других шахт не перебрасывать, слишком дорого и долго.

Головачев быстро записывал указания в блокнот. В дверь постучал. Появился Сорокин с чертежной папкой под мышкой.

— Разрешите? Доброе утро, Леонид Иванович, — инженер выглядел смущенным. — Рад вашему возвращению.

Он помялся у порога, явно не решаясь продолжить.

— Говорите прямо, Александр Владимирович, — подбодрил я.

— Мы все… очень переживали. Когда вас забрали, работа почти остановилась. Особенно в конструкторском бюро. Без ваших указаний никто не смел принимать решения по ключевым моментам.

— Теперь все позади, — ответил я. — Концентрируемся на работе. Что у вас там за проблема со сталелитейным цехом?

Сорокин с явным облегчением перешел к техническим вопросам, развернув на столе чертежи.

Он развернул на столе чертежи. Пока я вникал в технические детали, дверь снова открылась. Вошел Величковский, аккуратно протирая пенсне батистовым платочком.

— Прошу прощения за вторжение, — старый профессор кивнул присутствующим. — Леонид Иванович, у нас серьезные продвижения по новой марке стали. Коробейщиков придумал потрясающий метод легирования, а Патон разработал автоматическую сварку бронелистов. Результаты просто фантастические!

Я поднял руку, останавливая поток информации:

— По порядку, товарищи. Александр, — обратился я к Сорокину, — за пятнадцать минут объясните суть проблемы с мартеновскими печами. Николай Александрович, — кивок Величковскому, — подождите пока что, выпейте чаю, мы с вами поговорим чуть позже.

Сорокин быстро и четко изложил проблему. Из-за нестабильной работы регуляторов температуры в новых мартенах происходил перегрев металла.

Решение нашлось быстро. Надо установить дополнительные пирометры и организовать дублирующую систему контроля.

Когда Сорокин ушел, Величковский, оставшись со мной наедине, снял пенсне и пристально посмотрел на меня усталыми глазами:

— Должен сказать, Леонид Иванович, что ваш арест нас всех… поразил. Я лично ходил к Орджоникидзе просить о вмешательстве. Начал собирать письма Калинину от академии.

— Спасибо за поддержку, Николай Александрович, — искренне поблагодарил я. — Но, как видите, ситуация разрешилась благополучно.

— Благополучно? — профессор недоверчиво покачал головой. — Вы вернулись с Лубянки с повышением! Такого на моей памяти еще не бывало. Что-то здесь не так…

— Просто разобрались в ситуации, — твердо сказал я. — А теперь давайте вернемся к нашей работе. Вы упоминали какие-то прорывы с новой маркой стали?

Профессор пристально посмотрел на меня и понял, что я больше ничего не могу сказать. Мы поговорили о работе. Величковский увлеченно рассказал о последних разработках, размахивая руками так энергично, что очки едва не слетали с его носа.

— Понимаете, Леонид Иванович, Коробейщиков обнаружил, что если добавлять молибден не в начале плавки, а на финальной стадии, то структура стали становится гораздо более однородной. А Оскарович придумал, как использовать автоматическую сварку под флюсом для соединения бронелистов. Такого еще никто в мире еще не делал!

— С этими людьми работайте особенно плотно, — поручил я. — Их разработки критически важны для танкового проекта, который теперь получил высший приоритет.

— Но как же нефтяные месторождения? — удивился профессор.

— И они тоже. Теперь у нас два главных проекта: танки и нефть.

После ухода Величковского наступила короткая передышка. За окном тянулась нескончаемая вереница грузовиков «Полет», перевозивших нашу продукцию по назначению. Из открытой форточки доносился гул города, шум моторов и обрывки разговоров.

Шкаф в углу кабинета отодвинулся. В кабинет вошел Мышкин. Не через приемную, а с другого входа.

С потайного, чтобы можно было быстро выйти на улицу через боковой коридор. Дверь в этот ход находилась за шкафом с архивными бумагами. Шкаф отодвигался специальным механизмом.

В свое время я специально сделал этот потайной ход. На всякий случай. О нем мало кто знал.

Улыбнувшись, Мышкин прижал указательный палец к губам.

— Ну что, Леонид Иванович, — тихо сказал мой шеф безопасности. — Хотите знать, как именно Студенцов вас подставил?