Игры с огнем (СИ)

Глава 9 Решающее слово

Зал заседаний ВСНХ встретил меня гулким эхом шагов по натертому до блеска паркету.

Массивные дубовые панели на стенах поднимались почти до самого потолка, создавая ощущение монументальности и основательности. Высокие окна с тяжелыми бордовыми шторами пропускали достаточно света, чтобы не включать электричество, но недостаточно, чтобы развеять официальную полутьму.

В центре зала располагался огромный Т-образный стол, покрытый темно-зеленым сукном. Во главе — резное кресло председателя, по бокам — стулья для членов комиссии.

Перпендикулярная часть предназначалась для приглашенных экспертов и докладчиков. Вдоль стен стояли дополнительные стулья для наблюдателей и секретарей. На стене висел большой портрет Сталина в простой деревянной раме.

Когда мы с Головачевым вошли, зал уже наполнился людьми. Члены комиссии занимали свои места, переговариваясь вполголоса.

Студенцов в безупречном костюме английского сукна стоял у головного стола, просматривая какие-то бумаги. При нашем появлении он поднял глаза и слегка кивнул, изобразив нечто среднее между приветствием и снисходительной улыбкой. Рядом с ним стоял уже знакомый мне Курчинский, председатель комиссии, тот самый, что в прошлом году так хорошо подпевал Студенцову.

— Леонид Иванович, я подготовил вам место здесь, — Головачев указал на стул в перпендикулярной части стола, прямо напротив председательского кресла. — Отсюда хорошо видно всех членов комиссии.

Я быстро окинул взглядом присутствующих, мысленно сопоставляя лица с моим списком. Из пятнадцати членов комиссии уже присутствовали двенадцать.

Наши союзники, отмеченные в списке зеленым, держались несколько обособленно. Гаврюшин из Артиллерийского управления, подтянутый, сухощавый, с цепким взглядом и аккуратно подстриженными усами; профессор Желтовский, представитель академической науки, с седой бородкой клинышком и золотым пенсне; Постышев из Московского горкома, крепкий, румяный, с характерной рабочей хваткой в движениях; и неожиданно седой, благообразный Комаров, секретарь топливной секции, которого Мышкин считал нейтральным.

«Красные» в моем списке, сторонники Студенцова, держались уверенно, словно исход заседания уже предрешен. Особенно выделялся Сурков из Главнефти, грузный мужчина с неестественно красным лицом и маленькими, глубоко посаженными глазами.

Рядом с ним Махров из планового отдела, тощий, с дергающимся веком, постоянно что-то записывающий в блокнот. За ними Козлов из ВСНХ. Пришли также Лысенков из финансового отдела и Тарханов из партийного комитета, типичный аппаратчик с бесцветным лицом и цепким взглядом.

Нейтральные члены комиссии держались отстраненно. Они избегали длительных контактов как с нашими сторонниками, так и с людьми Студенцова. Звинцов из хозяйственного отдела, Дроздов из технического управления и Бондарев из контрольно-ревизионной комиссии.

Последним вошел Зайцев, представитель наркомата юстиции, молодой человек с аккуратно зачесанными назад волосами и цепким взглядом. Он должен следить за соблюдением формальностей.

Я расположился на отведенном мне месте, аккуратно разложив перед собой документы. Головачев сел рядом, готовый в любой момент найти нужную бумагу или предоставить необходимые цифры. Величковский сидел поодаль у двери, как приглашенный эксперт.

В десять часов Курчинский взглянул на карманные часы и направился к председательскому креслу.

— Товарищи, предлагаю начать заседание комиссии по вопросу эффективности и целесообразности дальнейшего функционирования Татарского опытного нефтепромысла в его нынешнем организационном статусе, — произнес он, обводя взглядом присутствующих. — Позвольте напомнить регламент: сначала доклад представителя промысла товарища Краснова, затем содоклад по результатам проверки Главнефти, вопросы к докладчикам, выступления экспертов и членов комиссии, обсуждение и принятие решения.

Курчинский говорил размеренно, с едва заметным придыханием.

— Поскольку товарищ Орджоникидзе задерживается, предлагаю не терять время и начать работу, — продолжил он. — Возражения есть?

— Я считаю, что следует дождаться товарища Орджоникидзе, — неожиданно возразил Постышев. — Этот вопрос имеет стратегическое значение для промышленности, и начинать без наркома было бы преждевременно.

Курчинский слегка поджал губы:

— Товарищ Постышев, мы не знаем, сколько придется ждать. У наркома плотный график. Он может появиться через час, а может и вовсе не прийти.

— И все же предлагаю подождать, — поддержал Постышева Гаврюшин. — Тем более что речь идет о промысле, имеющем оборонное значение.

— Хорошо, — Курчинский прервал начинающийся спор, — сделаем компромиссное решение. Предлагаю начать с технической части доклада, а к обсуждению принципиальных вопросов перейдем после прибытия товарища Орджоникидзе. Товарищ Краснов, вы готовы?

Я поднялся, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Критические от сторонников Студенцова, выжидающие от нейтралов, поддерживающие от наших союзников.

— Готов. Разрешите начать?

— Прошу вас, — Курчинский величественно кивнул и опустился в кресло, всем своим видом показывая, что по-прежнему контролирует ситуацию.

Я открыл папку с документами, но не успел произнести первое слово, как дверь распахнулась, и в зал решительным шагом вошел Серго Орджоникидзе.

Его крупная фигура в темном костюме, белоснежной рубашке без галстука мгновенно приковала к себе внимание всех присутствующих. Густые черные усы и характерный кавказский профиль придавали ему особую выразительность.

— Продолжайте, товарищи, продолжайте, — махнул он рукой, видя, что все поднялись при его появлении. — Я немного задержался, но теперь буду с вами до конца этого важного заседания.

Курчинский мгновенно поднялся с места:

— Товарищ Орджоникидзе, мы только начинаем. Товарищ Краснов как раз собирался представить свой доклад.

Орджоникидзе подошел к столу и занял место председателя. Курчинский с плохо скрываемым недовольством переместился на соседний стул.

— Отлично, — кивнул нарком, оглядев присутствующих проницательным взглядом. — Итак, у нас на повестке дня вопрос о Татарском нефтепромысле товарища Краснова. Слушаю ваш доклад, Леонид Иванович.

Атмосфера в зале мгновенно изменилась. Я почувствовал, как некоторые из «нейтралов» выпрямились и обратили на меня более внимательные взгляды. Даже сторонники Студенцова стали менее самоуверенными. Появление наркома нарушило заготовленный сценарий.

— Товарищи, — начал я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и убедительно, — разрешите представить вам доклад о результатах работы Татарского опытного нефтепромысла за истекший период и перспективах его развития.

Курчинский, хотя и был оттеснен с места председателя, не собирался сдаваться:

— Прежде чем товарищ Краснов начнет, предлагаю определить ключевые вопросы, на которые должен ответить доклад, — вмешался он. — В частности, экономическую эффективность промысла по сравнению со стандартными предприятиями Главнефти и целесообразность сохранения нестандартной организационной структуры.

Орджоникидзе бросил на него быстрый взгляд:

— Товарищ Курчинский, давайте сначала выслушаем доклад полностью, а потом уже будем задавать вопросы и определять ключевые моменты. Иначе мы можем заранее направить обсуждение в узкое русло, а нам нужна полная картина. Продолжайте, товарищ Краснов.

Курчинский поджал губы и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. В его глазах я прочитал плохо скрываемое раздражение.

Я разложил перед собой графики и таблицы, приготовившись представить результаты работы промысла. На душе стало немного легче.

Появление Орджоникидзе изменило расстановку сил. Но основная битва еще впереди. Студенцов имел в рукаве не один козырь, и он обязательно попытается их использовать.

— В своем докладе я хотел бы осветить три основных аспекта работы промысла, — начал я. — Во-первых, технические достижения в области добычи и переработки высокосернистой нефти. Во-вторых, экономические показатели деятельности промысла, включая сравнительный анализ с предприятиями Главнефти. И в-третьих, организационную модель управления, которая позволила достичь этих результатов.

Орджоникидзе кивнул, давая понять, что такая структура доклада его устраивает. Студенцов демонстративно раскрыл папку с документами, словно готовя контраргументы по каждому пункту.

В зале установилась напряженная тишина.

Курчинский, заместитель председателя ВСНХ, сидел в центре, его круглый подбородок едва заметно подрагивал. Признак скрытого нетерпения.

Справа от него расположился Богданов из Госплана, нервно постукивая карандашом по графину. Орджоникидзе занял место слева, его крупная фигура в темном костюме и белоснежной рубашке без галстука выделялась среди остальных.

А Студенцов, вопреки ожиданиям, скромно устроился во втором ряду среди экспертов. Его неприметная позиция не обманула меня.

Мменно оттуда он привык дергать за ниточки. Уже по тому, как заерзал на стуле его верный сторонник Козлов, я понял: план атаки готов, и неважно, кто будет озвучивать заготовленные вопросы.

— Товарищи, — начал я, разворачивая на столе крупную технологическую схему промысла, — перед вами результаты четырехмесячной работы Татарского опытного нефтепромысла. За это время нам удалось не только доказать промышленную ценность высокосернистой нефти, ранее считавшейся малопригодной, но и создать полный производственный цикл. От добычи до получения высококачественных нефтепродуктов.

Я развернул графики добычи, закрепив их на специально установленной доске.

— Обратите внимание на динамику. Первый месяц 1931 года. Добыча составляла сто пятьдесят тонн в сутки. Второй месяц уже четыреста пятьдесят тонн. А вот последние данные, — я указал на верхнюю кривую, — после запуска скважины номер восемь с рекордным дебитом добыча достигла восьмисот пятидесяти тонн в сутки!

Комиссия зашевелилась. Цифры впечатляли даже скептиков.

— А теперь главное, товарищи, — я достал из портфеля запечатанный ящичек. — Образцы нефти и продуктов переработки.

Открыв ящичек, я извлек несколько пробирок с жидкостью разных оттенков. Последовательно выставил на стол перед комиссией.

— Первая пробирка сырая высокосернистая нефть с содержанием серы до пяти процентов. Вторая та же нефть после первичной очистки. Третья бензиновая фракция с октановым числом семьдесят пять. Четвертая авиационный бензин с октановым числом восемьдесят пять. Получен методом каталитического крекинга по технологии профессора Ипатьева.

При упоминании имени знаменитого химика Богданов поднял голову от бумаг. Орджоникидзе подался вперед, разглядывая пробирки.

— И наконец, пятая, — я поднял последнюю пробирку с прозрачной жидкостью, — специальное дизельное топливо для танковых двигателей. С улучшенными низкотемпературными характеристиками.

Гаврюшин из Артиллерийского управления кивнул с видимым удовлетворением.

— Все это мы получаем из нефти, которую еще три года назад считали непригодной для промышленного использования, — подчеркнул я.

Я перешел к следующей части доклада, разворачивая экономические таблицы.

— Теперь о финансовых показателях. Себестоимость добычи тонны нашей нефти составляет тридцать два рубля сорок копеек. Для сравнения: на промыслах Грознефти сорок один рубль пятнадцать копеек. На бакинских промыслах тридцать восемь рублей семьдесят копеек.

— Позвольте, — вмешался Сурков из Главнефти, — откуда такие цифры? По нашим данным…

Курчинский остановил его жестом:

— Товарищ Сурков, давайте сначала выслушаем доклад полностью. Вопросы после.

Я продолжил, переходя к следующей таблице:

— После запуска нефтепровода мы достигли еще большего снижения себестоимости. До двадцати четырех рублей восемьдесят копеек за тонну. А с учетом новых данных по дебиту восьмой скважины ожидаем снижения до двадцати одного рубля пятьдесят копеек к концу года.

Богданов что-то быстро записал в блокнот.

— Но главное преимущество нашей нефти не в количестве, а в качестве, — я указал на пробирки. — Высокое содержание серы, которое считалось недостатком, мы превратили в преимущество. Сера ценное химическое сырье. Особенно для производства серной кислоты. Без которой невозможно производство взрывчатых веществ для оборонной промышленности.

Гаврюшин одобрительно кивнул.

— Кроме того, — я перешел к схеме переработки, — благодаря технологии каталитического крекинга по методу профессора Ипатьева мы получаем из нашей нефти до тридцати процентов бензиновых фракций. Около сорока процентов керосиновых и дизельных. Это соответствует лучшим мировым показателям.

Я заметил, как во втором ряду Студенцов что-то прошептал на ухо соседу. Козлову, эксперту, которого я видел на совещании в ВСНХ.

— Теперь об организационной модели управления, — продолжил я, разворачивая еще одну схему. — Именно она позволила нам достичь таких результатов. В чем ее особенности? Первое — децентрализация оперативных решений. Начальники участков и цехов имеют широкие полномочия в решении текущих вопросов. Второе — материальная заинтересованность работников в результатах труда. Мы ввели премиальную систему, напрямую связанную с производительностью и качеством. Третье — тесная интеграция науки и производства. Наша исследовательская лаборатория работает непосредственно на промысле, что позволяет оперативно внедрять новые разработки.

Орджоникидзе внимательно слушал, слегка наклонив голову. Его взгляд перемещался с меня на схемы и обратно.

— И наконец, четвертое, — я сделал паузу, подчеркивая важность момента, — гибкая система взаимодействия с поставщиками и потребителями. Мы заключаем прямые договоры, минуя промежуточные звенья, что значительно сокращает сроки поставок и снижает затраты.

Богданов поднял голову от блокнота:

— То есть вы фактически обходите централизованную систему снабжения?

— Не обходим, а дополняем, товарищ Богданов, — спокойно ответил я. — Мы действуем строго в рамках постановления о хозрасчете. Когда централизованная система не может оперативно обеспечить наши потребности, мы ищем альтернативные пути, не противоречащие законодательству.

— И результат говорит сам за себя, — добавил я, указывая на экономические показатели. — К концу года года мы планируем выйти на полную самоокупаемость и начать приносить прибыль. Не менее четырех шестидесяти тысяч рублей в квартал, а затем еще больше.

Я достал из портфеля еще один документ, большую схему на ватмане. Развернул перед комиссией.

— Товарищи! Перед вами модель организации нефтяной промышленности, которую мы предлагаем для обсуждения. Своего рода синтез планового начала и хозяйственной инициативы. Государство устанавливает стратегические задачи и контролирует их выполнение, но конкретные методы решения этих задач определяет руководство промысла на местах.

— Иными словами, вы предлагаете частное предприятие под государственным контролем? — спросил Тарханов из партийного комитета, нахмурившись.

— Не совсем так, товарищ Тарханов, — возразил я. — Я предлагаю государственное предприятие с элементами хозрасчета и материальной заинтересованности работников. Собственность остается полностью государственной. Меняется лишь система управления и распределения части прибыли.

— Назовите эту модель точнее, — потребовал Курчинский.

— Мы называем это государственно-хозрасчетным трестом, — ответил я. — Предприятие с полной финансовой ответственностью, работающее на принципах самоокупаемости и самофинансирования, но в рамках государственного плана.

Я раскрыл еще одну папку:

— В этом документе детально прописана структура треста, система управления, механизмы взаимодействия с другими предприятиями и организациями. Особенно хочу обратить внимание на раздел о взаимодействии с научными учреждениями. Мы предлагаем интегрировать академическую науку непосредственно в производственный процесс.

Желтовский одобрительно кивнул.

— Что это даст на практике? — спросил Орджоникидзе, впервые вступая в разговор.

— Во-первых, сократит путь от научной разработки до внедрения в производство. Во-вторых, создаст условия для быстрого совершенствования технологий. В-третьих, обеспечит постоянную обратную связь между учеными и производственниками. А главное, позволит создать отечественные технологии нефтепереработки, не уступающие иностранным.

Орджоникидзе задумчиво потер подбородок:

— А как партийная организация вписывается в эту схему? Где контроль за политической линией?

— Партийная организация промысла активно участвует в управлении, — ответил я, разворачивая следующую схему. — Секретарь партячейки входит в правление треста с правом решающего голоса по ключевым вопросам. Кроме того, партийная организация осуществляет идеологическое воспитание рабочих и контролирует социальную сферу.

Тарханов слегка кивнул, хотя его лицо осталось непроницаемым.

— В завершение хочу представить перспективы развития промысла на ближайшие пять лет, — я развернул последнюю схему. — К 1936 году мы планируем увеличить добычу до двух с половиной тысяч тонн в сутки, построить нефтеперерабатывающий завод полного цикла и организовать производство технической серы. Это позволит полностью обеспечить потребности танковой промышленности в качественном топливе и смазочных материалах, а также создать стратегический запас сырья для химической промышленности.

Я обвел взглядом комиссию:

— Товарищи! То, что мы предлагаем — не просто промысел. Это модель нового типа промышленного предприятия, сочетающего государственную собственность, плановое начало и элементы хозяйственного расчета. Модель, доказавшая эффективность на практике.

В зале повисла тишина. Курчинский и Богданов обменялись взглядами. Орджоникидзе задумчиво постукивал пальцами по столу. Студенцов во втором ряду сохранял непроницаемое выражение лица, но я заметил, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих карандаш.

— Вопросы к докладчику? — спросил Курчинский.

Руки взлетели почти одновременно. Студенцов не поднял руки, но я заметил, как он чуть заметно кивнул Суркову из Главнефти.

— Товарищ Сурков, — Курчинский указал в его сторону.

— У меня вопрос по экономическим показателям, — начал Сурков. — Вы утверждаете, что себестоимость добычи нефти на вашем промысле ниже, чем на бакинских и грозненских промыслах. Но ведь вы не учитываете транспортные расходы на доставку оборудования в глубинный район. А также затраты на создание инфраструктуры в необжитой местности. Если добавить эти расходы, какой будет реальная себестоимость?

Я был готов к этому вопросу:

— Товарищ Сурков, все затраты на создание инфраструктуры и транспортировку оборудования включены в наши расчеты как капитальные вложения с соответствующей амортизацией. Более того, запуск нефтепровода позволил снизить транспортные расходы на доставку нефти потребителям. Если вы внимательно изучите наш финансовый отчет, особенно раздел пять, вы увидите полную раскладку всех затрат.

Сурков нахмурился, но больше ничего не сказал.

— Следующий вопрос, — Курчинский кивнул Тарханову.

— Меня интересует идеологический аспект, — Тарханов говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Ваша модель с элементами материальной заинтересованности и децентрализацией управления. Не является ли это отступлением от принципов социалистического хозяйствования? Не создает ли это почву для частнособственнических настроений?

Я ждал этого вопроса и понимал его опасность:

— Товарищ Тарханов, сущность социалистического хозяйствования определяется не формой управления, а формой собственности и целью производства. В нашем случае собственность полностью государственная, а цель производства — не прибыль для частных лиц, а благо государства. Материальная заинтересованность работников — это лишь инструмент повышения производительности труда. Еще Ленин говорил о необходимости использовать хозрасчет для повышения эффективности государственных предприятий.

Тарханов сделал какую-то пометку в блокноте, но по его лицу невозможно было понять, удовлетворен ли он ответом.

Вопросы следовали один за другим. Богданов интересовался деталями финансирования, Гаврюшин — перспективами производства топлива для военной техники, Желтовский — научно-исследовательской базой промысла.

Наконец, слово взял Орджоникидзе:

— Товарищ Краснов, меня интересует конкретный вопрос. Вы говорите о государственно-хозрасчетном тресте. В чем принципиальное отличие от обычного государственного треста? И самый важный вопрос, какие гарантии, что ваша модель не приведет к разбалансировке всей системы планирования?

Это действительно ключевой вопрос. От ответа зависело очень многое.

— Товарищ Орджоникидзе, — начал я, — основное отличие в степени оперативной самостоятельности и механизме распределения части прибыли. Обычный трест жестко привязан к централизованному снабжению и сбыту, что часто приводит к простоям и срывам графиков. Мы предлагаем дать предприятию право заключать прямые договоры в рамках общего плана.

Я сделал паузу, чтобы Орджоникидзе успел осмыслить сказанное, и продолжил:

— Что касается гарантий, то их три. Первая — ежегодное утверждение производственного плана вышестоящими органами. Вторая — регулярная отчетность перед ВСНХ и Госпланом. Третья — постоянный контроль партийной организации. Кроме того, мы предлагаем систему плановых показателей. Они позволят оценивать эффективность предприятия не только по валовому выпуску, но и по качеству продукции и экономии ресурсов.

Орджоникидзе задумчиво кивнул, но новых вопросов не задал.

Последним поднял руку Козлов, неприметный эксперт, сидевший рядом со Студенцовым.

— У меня вопрос о зарубежном опыте, — начал он вкрадчивым голосом. — Некоторые методы организации производства, которые вы предлагаете, удивительно напоминают систему управления концерна Standard Oil. Откуда такое сходство?

В зале повисла напряженная тишина. Вопрос провокационный. Любой намек на копирование американских методов мог стать поводом для обвинений в политической неблагонадежности.

— Научно-техническая мысль часто движется параллельными путями, — спокойно ответил я. — Некоторые принципы рациональной организации производства универсальны. Но есть принципиальное различие. В капиталистической системе целью является прибыль для частных лиц. В нашей модели благо государства и общества. Именно это определяет сущность системы, а не внешние формы. Наша модель выросла из практического опыта работы в советских условиях и основывается на принципах хозрасчета, сформулированных еще в годы НЭПа.

Эксперт хотел задать еще вопрос, но Орджоникидзе прервал его:

— Думаю, на первом этапе вопросов достаточно. Переходим к содокладу представителя Главнефти. Товарищ Сурков, вам слово.

Я сел на место, чувствуя одновременно усталость и облегчение. Первая часть сражения завершилась без явных провалов. Теперь предстояло выдержать атаку Суркова и его неизбежные попытки дискредитировать наш проект.

Головачев наклонился ко мне:

— Отлично справились, Леонид Иванович.

Я кивнул, не сводя глаз с Суркова, который уже раскладывал бумаги на столе. Главное, что Орджоникидзе внимательно слушал мой доклад, а значит, у нас еще есть шанс.