Лаптев и в самом деле не заставил себя ждать. Учитывая занимаемую им должность и количество дел, требующих его внимания, можно сказать, что пришел он практически сразу после их разговора. На спине председатель нес большой бежевый рюкзак.
— Отвлекаете, понимаешь ли, меня от дел, — проворчал он, едва переступив порог.
— Так мы же не по своей воле ввязались в этот блудняк, — напомнил Луцык.
— Кто, интересно, попросил нас сыграть живой концерт, а на подготовку отвел один день? — риторически осведомилась Джей.
— Может, начнем репетировать? — внес деловое предложение Кабан. — Времени-то до выступления с каждой минутой остается все меньше.
— Ладно, ладно, все сделаем как надо, не бойтесь. Вы вот лучше сперва перекусите, — и новый басист развязал рюкзак.
Там оказался целый продуктовый набор: местный картофель, три круга домашней колбасы, буханка хлеба, фляга с водой, зеленый лук и четыре сочных помидорины. Первым на еду набросился Левша, именно в этот момент, подобно почуявшему добычу зверю, появившийся в зале.
— То, что надо! — оценил он, уплетая кусок колбасы.
— Видеомагнитофон починил? — строго спросил его Лаптев.
— Не-а.
— Почему?
— Накрылось медным тазом ваше кино.
— Что, совсем?
— Абсолютно. Не пашет ни хрена. Детали нужны. А у вас их нет.
— И где их можно достать?
— Только у фирмачей. Больше нигде.
— Ясно.
— Сергей Леонович, а ты давно инструмент в руки брал? — поинтересовался Луцык, хрустя лучком.
— Да признаться, давненько, — ответил Лаптев.
— А в группе играл?
— Играл.
— И как называлась?
— А никак. Просто собирались с пацанами в актовом зале и лабали то, что нравилось. «Битлов», «Цепеллинов», «Роллингов»…
— «Rolling Stones» — отличная команда! Долгожители сцены.
— Неужели до сих пор существуют? — изумился отец Иоанн.
— Еще бы! Их ничто не остановит! А Мик Джаггер живее всех живых! — сообщил Луцык.
— А Кит Ричардс жив?
— Жив, курилка!
— А у «Битлов» как дела? — спросил председатель.
— Пол и Ринго еще живы, — проинформировала Джей.
— Это хорошо, — улыбнулся Лаптев. — Пол — гений. Да и Ринго тоже не лыком шит. У него есть классный кантри-альбом, а записывал он его в Нэшвилле. Знаешь, что такое Нэшвилл, девочка?
— Видимо, город.
— Город. А где? Чем знаменит?
Она пожала плечами.
— Нэшвилл находится в Америке. Столица кантри-музыки, между прочим.
— Надо же. Полезная информация.
— Ринго даже в кино играл. И не абы кого, — председатель кинул взгляд на брата, — а Папу Римского.
— В каком фильме? — не мог не уточнить профессионал-кинорецензент.
— В английском, — бросил Лаптев.
— Ясен пень, что не в киргизском. Как хоть называется?
— Не помню. Про какого-то композитора.
— Интересный хоть?
— Тоже не помню. Давно дело было.
— А давайте все-таки к делу перейдем, — опять предложил Кабан. — Пора бы уже начать репетицию, если мы не хотим облажаться на концерте.
На сей раз возражающих не нашлось.
Играл Лаптев и вправду неплохо. И хотя, как сам утверждал, бас-гитару раньше использовал всего раза три, стоило ему взять в руки инструмент, как пальцы сами все быстро вспомнили.
— Да на этой балалайке и заяц сыграет! — вынес вердикт председатель.
Репетиция постепенно набирала обороты, принося всем положительные эмоции. Слаженности, синхронности, стройности и общей манеры исполнения удалось добиться без проблем.
Кабан взял на себя функции звукооператора. А Левша выполнял роль единственного зрителя.
— Ну как тебе? — спрашивал у него Луцык после каждого дубля.
— Отлично. В жизни такой офигенной музяки не слыхал! — всякий раз звучал один и тот же ответ.
Как ни старались братья поддерживать нейтралитет и ставить общее дело выше своего конфликта, внутреннее напряжение между ними никуда не делось. И в определенный момент все-таки обрело свою форму выражения. Причем отец Иоанн всего лишь сделал творческое замечание своему партнеру по группе. Реакция братца последовала весьма нервная:
— Давай-ка каждый будет заниматься своим делом. Хорошо?
— Мы занимаемся общим делом, и каждый вносит свой вклад. А ты сейчас сфальшивил. Взял не тот аккорд, — объяснял священник.
Но главного коммунара словно муха укусила:
— Ты за собой лучше следи!
— Я слежу, но мне важно, чтобы и группа играла слаженно.
— Ты опять поругаться хочешь? Опять повод надуманный ищешь?
— И в мыслях не было! При чем тут это? Я по делу тебе сказал.
— Да по какому делу⁈ Нарочно цепляешься, лишь бы выпендриться и показать, какой ты умный.
— Да ничего подобного, ты ошибаешься!
— Ничего я не ошибаюсь! Как будто я тебя не знаю!
— Я просто хорошо слышу фальшь, и неважно, кто ее допускает.
— Ага, фальшь. Ерунду не пори! Я фальшь душой чувствую.
На лице отца Иоанна расплылась зловещая улыбка. Как у Гринча.
— Напомню тебе, сын мой, что душу свою ты продал.
— Про душу — это я образно, — еще более разнервничался обвиненный в словоблудии. — А души никакой нет!
— Конечно, нет, кто бы сомневался, — откликнулся священнослужитель. — Только вот не случайно ты про свою душу-то сейчас вспомнил, за язык тебя никто не тянул.
— Религия — опиум для народа! — продекламировал Лаптев.
— Атеизм — тонкий лед, по которому один человек пройдет, а целый народ ухнет в бездну, — парировал отец Иоанн.
— Религия — яд, береги ребят!
— Все наследие совка мы снесем наверняка!
— Гагарин в космос летал и никакого бога не видел.
— А может, он и не летал вовсе.
— Что за чушь!
— Это не чушь. Вполне возможно, что его полет был только инсценировкой.
— Ты что такое несешь⁈
— А что тут непонятного? СССР пыжился догнать и перегнать Америку. Вот и придумали эту фальсификацию с космическим полетом. Привлекли лучших режиссеров во главе с Бондарчуком.
— Чего⁈
— Что слышал!
— Ты совсем мозга лишился⁈
— А где фотоснимки, сделанные Гагариным на орбите?
— Ну где-то есть, наверное…
— Нигде их нет. А знаешь почему? Потому что Гагарин в космос не летал.
— Ты еще скажи, что мы спутник в космос не запускали.
— Спутник запускали.
— А собак? Белку, Стрелку и еще одну, как ее…
— Лайку.
— Да, Лайку. Собак-то мы запускали?
— Наверное.
— Ты еще скажи, что Земля плоская.
— Не скажу, потому что это антинаучно.
— А ты, значит, за науку?
— Религия и наука всегда шли в ногу.
— Ха-ха!
— Смейся сколько угодно. Наука, да будет тебе известно, зарождалась в христианских монастырях.
— А кто астронома Галилея сжег?
— Никто. Он умер от естественных причин. От лихорадки.
— А кого же тогда сожгли, если не его?.. А, вспомнил. Джордано Бруно! Зачем же вы, христиане, сожгли ученого Джордано Бруно?
— А он не был ученым.
— Неужели?
— Джордано Бруно не имел к науке никакого отношения.
— И кем же он был?
— Монахом-еретиком.
— Ну это, конечно, все меняет!
Луцык смотрел на них и удивлялся. Мудрый и обстоятельный председатель, да чинный батюшка с бородой в один миг превратились в шкодливых мальчишек. И смех, и грех! А тут еще Левша подлил масла в огонь.
— Мужики, стоп! — прервал их перепалку мастер на все руки. — Так вы ничего не отрепетируете. А вашу проблему предлагаю решить дедовским методом.
— И как же? — спросил председатель.
Левша хитро улыбнулся.
— Драка. Вам нужно все решить на кулаках,
— Ты еще фехтование предложи! — возмутилась Джей. — Они же после этого играть не смогут.
— А мы проследим, чтобы все по правилам было, — сказал Левша, глаза которого загорелись в предвкушении захватывающего зрелища.
— Я согласен драться, — вдруг заявил Лаптев, поглаживая кулак ладонью другой руки.
— Я тоже, — решительно сказал его брат.
— Да вы с ума сошли! — воскликнула вокалистка. — Вам сколько лет⁈ Пятнадцать? Восемнадцать? Эти дела так не решаются!
— Не мешай, — сказал Левша, который к этому времени уже был прилично пьян.
— Но это же полный идиотизм! Смысла никакого.
— Смысл в том, чтобы немножко выпустить пар.
— Но…
— Поверь мне, это работает.
— А ты, я вижу, уже нализался и теперь душа твоя требует зрелищ опосля жидкого хлеба.
В ответ Левша икнул.
— Как неприлично, — фыркнула Джей и перевела взгляд на братьев, они были полны решимости драться.
— Таким Макаром весь наш концерт пойдет прахом, — заметил Луцык.
— Люди, одумайтесь! Сергей Леонович, отец Иоанн будьте благоразумными! — взмолилась Джей.
— Не вмешивайся, Ссоры между братьями и сестрами — часть их взаимоотношений, — вывел Кабан.
— Разумно, — хмыкнул Луцык. — Сам придумал?
— Нет в книжке прочел, — ответил Кабан и, вздохнув, добавил. — У меня же три сестры и брат. О внутрисемейных конфликтах я знаю не понаслышке.
Мериться силами решили в соседнем с залом помещении, чтобы не привлекать внимания коммунаров.
— Махач продолжится до первой крови, — объявил Луцык.
— Ты что, сбрендил⁈ — прикрикнула на него Джей.
— А что такого? В кино всегда так говорят.
— У нас тут не кино. Так что давай-ка без крови.
— Я буду судьей, — заявил Левша.
— Почему ты?
— Имею опыт. Я несколько раз реферил на подпольных боях. Разное повидал там. Вот помню, как-то один участник сопернику лоб пробил.
— Кулаком?
— Лопатой.
— И что с ним стало?
— Как что? Победил.
— Нет, с другим. С тем, кому лоб пробили.
— Ну а что с ним могло стать? Помер, бедолага.
— Да уж, хорош рефери, не смог вовремя бой остановить!
— Я сделал все, что в моих силах.
— Ладно, суди, если хочешь.
В первом раунде победил Лаптев. Изловчившись, он сумел крепко обхватить шею соперника и использовал удушающий прием. Отец Иоанн вынужденно сдался.
— Это было не по правилам, — пыхтя, как паровоз, сказал он.
— Неужели? И почему же? — уточнил председатель.
— Я не успел подготовиться.
— Таких правил нет.
— А вот и есть!
— Правила не были нарушены, — вынес вердикт рефери.
— Но это было нечестно! — выпалил священник.
— Правила не были нарушены, — невозмутимо повторил Левша.
Остальные тем временем делали ставки на победителя.
— На что играем? — спросил Кабан.
— Давайте на щелбаны, — предложила Джей.
— Так неинтересно, — возразил Луцык. — На что-нибудь другое надо.
— Например?
— На поцелуи.
— А если продуешь мне, тоже поцелуешь? — подколол приятеля Кабан.
Предложивший поморщился:
— Ну ладно. Пусть будут щелбаны.
Кабан поставил на отца Иоанна, Луцык и Джей — на Лаптева. Сошлись на том, что проспоривший получит десять щелбанов.
Второй раунд остался за священником. Он не стал изобретать велосипед и использовал тот же прием, который в прошлый раз превратил его в проигравшего. Правда, Лаптев продержался подольше. Но все же был вынужден капитулировать. Все-таки человек не может без воздуха.
— Мог бы и что-нибудь свое придумать, оригинальное, — разминая шею, буркнул главный коммунар.
— Мог бы. Но главное — результат.
— Это вас религия учит воровать чужие приемчики?
— Не воровать, а заимствовать.
Тут в помещение вошел чернокожий одноглазый мужик. Луцык его помнил, беседовали как-то раз. Звали его, кажется, Флинт.
— Чем это вы тут занимаетесь? — немедленно поинтересовался визитер.
— Репетируем, — мрачно бросил председатель.
— Что, сценку какую-нибудь покажете, да?
— Творческая тайна пока. Секрет. Чего хотел?
— Гвоздей.
— На складе возьми.
— Так на складе нету.
— А тебе срочно?
— Желательно побыстрее. В зомбюшне крыша может рухнуть.
— Тогда дуй ко мне домой, жене скажи, я велел выдать тебе гвоздей.
Флинт прищурил единственный глаз.
— И все-таки чем вы тут занимаетесь?
— Разгадываем шарады! — наугад брякнул Луцык.
— Ух ты, здорово! А можно и мне с вами?
— Нельзя! — повысил голос председатель. — Иди давай отсюда… за гвоздями!
Когда чернокожий ушел, противники опять встали в стойку, но начать бой им не дали. На сей раз в дверях показался повар дядя Франк, который не отличился оригинальностью:
— Чем это вы тут занимаетесь?
— Разгадываем шарады, — решил не менять легенду тот, кто ее придумал.
Кулинар не стал просить принять его в компанию, а просто кивнул и перешел к делу:
— Мука нужна, Сергей Леонович.
— Я же тебе вчера два мешка выдал! — сказал председатель.
— Она ржаная, а мне нужна пшеничная. Немного. Буквально две горсточки.
— На складе был?
— Был.
— И там нету?
— Потому и пришел к тебе.
— А в амбар заглянуть не судьба?
— Вот черт! — дядя Франк звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Совсем из башки вылетело! Прости, что отвлек от… Что вы делали?
— Отгадывали шарады, — повторил Луцык.
— Ну да, именно это я и хотел сказать. Ну ладно, пока.
Но вслед за этим просителем тут же появился следующий — доктор Кеворкян:
— Чем это вы тут занимаетесь?
— Играем в шарады! — хохотнул Луцык.
— Это как? — спросил доктор Кеворкян.
— Дело тут обстоит следующим образом, — взялся объяснять придумщик. — Шарады — это игра, которая подходит для всех возрастов. Суть ее в том, что один человек только жестами показывает какое-то слово или фразу, а остальные должны понять, о чем идет речь.
— И тот, который показывает, не может произнести ни слова, да?
— Ни единого, — подтвердил Луцык.
— Интересно. В первый раз о такой игре слышу.
— Зачем явился? — влез Лаптев.
— Так это… Известка мне нужна.
— На складе ты был, но там ее нету, и ты решил обратиться ко мне. Так?
— Так.
— Вы что, сговорились все сегодня?
— Я лично ни с кем не сговаривался. Мне просто нужна известка.
— Так поищи.
— Где?
— Где-нибудь! Все, иди отсюда. Нам нужно репетировать.
Посетитель открыл рот, чтобы что-то сказать, но встретив взгляд председателя, счел за благо промолчать, пожал плечами и удалился.
— Продолжим! — Лаптев вновь встал наизготовку.
Но его соперник был расслаблен и безмятежен и насвистывал под нос какой-то веселенький мотивчик:
— А смысл? Нас опять прервут в самый важный момент.
— Не прервут, — возразил Лаптев.
— Прервут. Я это чую.
— На тебя снизошло какое-то божественное озарение, да?
— Просто чутье.
— Не паясничай! Дерись, как мужчина, или…
И тут их прервали, чутье отца Иоанна оказалось право. Нарушителями пространства стали сразу трое: техник Майкл, дочь кузнеца Ванда и, собственно, сам кузнец.
— Мы тут в шарады играем! — предупреждая неизбежный вопрос, сказал Луцык.
— Чего? — уставился на него кузнец.
— Говорю, в шарады играем. Один человек только жестами показывает какое-то слово или фразу, а остальные должны понять, о чем идет речь. Показывающий не может произносить ни слова. Например, что это? Точнее… кто? — сказав это, Луцык поднял над головой два скрюченных пальца.
— Корова, — ответил кузнец.
— Верно! А это кто? — и Луцык при помощи указательного пальца сделал нос пятачком.
— Свинья. Сергей Леонтович, что это с ним?
— Новоприбывший немного перегрелся на солнце, — прокомментировал Лаптев. — К тому же у него умерла подруга и от этого он испытывает стресс. Так что иногда он произносит странные речи, не обращайте внимания. Вы зачем пожаловали?
Отец Ванды сделал шаг вперед:
— Дочку замуж выдаю. Пришел просить благословения у отца Иоанна.
— Как это мило! Поздравляю! — Джей радостно захлопала в ладоши.
Председатель же состроил такое лицо, словно в него швырнули лопату навоза:
— И вы, значит, в религию подались…
— Да, дорожку к Богу вот протаптываем помаленьку… Идем в царство Божие, души спасаем наши грешные.
— Лучше бы ты бухать бросил.
— Обязательно брошу! Я уже на пути к выздоровлению! И Бог в этом мне помогает.
— Да? А тебя вчера опять вусмерть пьяным видели.
— Поклеп! Не пил я!
— А говорят, что пил.
— Говорят, что кур доят, а я вчера весь день был в праведных трудах.
— Сказки не рассказывай, — буркнул руководитель коммуны и обратился к брату. — Что стоишь, к тебе вон люди пришли. Благословляй.
Отец Иоанн довольно погладил бороду, осенил жениха и невесту крестным знамением и произнес:
— Благословляю вас на долгую и счастливую семейную жизнь.
Молодые перекрестились и поочередно поцеловали ему руку. То же сделал и кузнец.
— Все? Закончили? Или будут еще просьбы? — раздраженно спросил председатель.
— Не будет.
— Тогда покиньте помещение. У нас тут дела.
— Ну что, продолжим бой, — предложил Левша, когда благословленные со счастливыми улыбками удалились.
— Нет, не продолжим, — твердо заявил Лаптев.
— Чтобы больше никто не мешал, можем дверь забаррикадировать.
— Обойдемся без баррикад. Репетировать надо. Мы и так кучу времени потеряли, — он почесал кулак и прищурился, глядя на соперника. — Только не думай, что я струсил. Закончим завтра после праздника. Будем драться по-настоящему, на кулаках.
— Идет, — ответил отец Иоанн.
— Отец Иоанн, я вот все хочу спросить… — обратилась к священнику Джей. — Вот Лев Николаевич Толстой он же был против насилия… А вы…
— А при чем здесь Толстой?
— Он тоже был христианин. Уважаемый человек. Писатель.
— Толстой был сектант, вроде саентолога.
— Да? Не знала. И все же… Вы как-то не по-христиански себя ведете…
— Знаю, дочь моя, но ничего не могу с собой поделать.
— Но вы же обещали зарыть на время топор войны.
— Обещал.
— И обещание свое не сдержали.
— Каюсь. Грешен.
— Вы же священник!
— Но я и человек тоже.
— Но…
— Не надо больше слов, дочь моя. Это наше семей
ное дело. Мы сами разберемся.