Часть 2.
Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период.
Глава 1, в которой герою крутят уши, говорятся важные вещи и родовичи решают, как им быть дальше.
Не так себе представлял Камень встречу с родичами, совсем не так! Как прекрасно все было в его мыслях всего сутки назад, да какой сутки, час! И как отвратительно стало сейчас, сию минуту!
Ну, то есть прекрасно было, пока лучащиеся умильными улыбками Рарри и Гимли не двинулись к нему. Он-то думал, что порадовал их гномьи души и потряс до самого их скального основания! Ну, и наивно полагал, что почтенные старцы, не сговариваясь, шагнув к нему, намерены выразить свои восторг и восхищение. Восхищение выразилось в том, что железной хваткой подхватив его под локти, старцы затащили его за кабину грузовика, скрыв от людей. Ну, а восторг — в том, что, выполнив этот маневр, Гимли, свирепо пыхтя и вращая глазами, всё же схватил Дарри за одно ухо и начал нещадно его драть, а старейшина, отвесив тяжёлую оплеуху, свистящим шепотом злобно пропыхтел в другое ухо:
— Ты что творишь, балбес малолетний! Рунотворец хренов! Никто! Слышишь, НИКТО! Никто вне народа казад не должен и знать об этом! А он тут устроил балаган на ярмарке! Ещё мишень бы на спину повесил, себе и всем нам!
— Да почему? — взвыл Дарри, позабыв от боли, обиды и испуга о своем обретённом могуществе, — Наоборот же, больше роду почёта и уважения будет!
Старцы, словно только сообразив что-то, посмотрели друг на друга над головой Камня, скрутившегося в спираль — Гимли его уха так и не отпустил.
— Тьфу ты, пропасть, он же большое посвящение у Камня не проходил! — в сердцах ругнулся в черно-седеющую, с заплетенными косичками бороду Рарри.
— Ага… Позабыли мы это с тобой. И вот за что нам напасть такая? — пробубнил ур-барак печально. И, без малейшего перехода, негромко, но таким голосом, что от него стыли камни, а в желудке поселялась осень, ответил старейшине:
— Был Камень у Камня, не был, тьфу на это! — тут он для убедительности смачно плюнул, едва не попав на сапог Дарри, и продолжил уже для молодого гнома — Для людишек… Всех людишек, понял? И для всех иных народов тоже, понял? Ты — Рунознатец! И то молод больно, прости мои грехи Прародитель, бороды даже нет!
— Да как же, дядька Гимли… Ой! — пальцы унтера, ослабившие было хватку, отреагировав на фамильярность, вновь крутанули ухо, — Все же видели!
— А вот так! Амулеты у тебя… Были. Одноразовые. И шутки дурацкие. И за эти именно дурацкие шутки и порчу ценных артефактов мы тебе уши и вытягиваем! А стоимость испорченного вычтем из жалования! — Уже почти в полный голос рыкнул ур-барак.
Затем ноздри его здоровенного носа раздулись, глаза сузились, а сам нос забавно зашевелился. Но Дарри смешно не было — скорее, ему это напомнило медведя, принюхивающегося к колоде с пчелиным роем. Брови начальника охраны, гофря на пути лоб, задрались вверх, а сам он раскатисто захохотал, не отпуская, однако, злосчастное ухо.
— Ой, не могу! Рарри! — пробулькал сквозь смех отставной унтер, — Да от него бабой за версту несёт! Точно тебе говорю — пока мы тут воевали, он какой-то молодке под подол залез!
— И что, за это ты его пытаешься в эльфа превратить? Тогда надо было за оба уха тянуть, старый ты пенёк, — донеслось сверху. Гимли от неожиданности наконец-таки отпустил несчастный малиновый лопух, и все три гнома посмотрели вверх. На капоте грузовика, баюкая на коленях винтовку, сидел по-портновски пришлый и смотрел на них с высоты с совершенно непроницаемым выражением на конопатом лице. Хотя веснушки его были еле различимы — как и Гимли, пришлый был весь серый, пропылённый и закопчённый. А вот винтовка была чистой и ухоженной. Ур-барак стрельнул взглядом на Старейшину и, сделав страшные глаза — на Камня. Его, очевидно, беспокоило бесшумное появление человека, и, ещё больше — то, что же услышал конопатый. Они, конечно, говорили шёпотом, ну, или тихо. Хотя, конечно, гномий шёпот это само по себе не очень тихо. А Дарри всё никак не мог вспомнить имя пришлого. Тот же, тем временем, взяв винтовку за цевьё правой рукой и опершись левой о капот, мягко спрыгнул к ним. Поправив сбившееся кепи и скупо улыбнувшись, он представился старейшине Рарри, и Камень, наконец, вспомнил, как его зовут:
— Воронов. Сергей. Младший унтер-офицер пограничной стражи, а в последнее время унтер сводного гарнизона управы, вместе с этим старым ворчуном.
Гимли на такую вольность только улыбнулся, что многое сказало Рарри, и он протянул пришлому свою широкую лапу, что, в свою очередь, много сказало Гимли. Пришлый совершенно спокойно выдержал тиски старейшины и уж потом, повернувшись к Дарри, серьёзно сказал ему:
— Рад видеть тебя, потеряшка. Ума не приложу, как ты ухитрился выжить, да ещё затрофеить грузовичок. Обязательно хочу тебя послушать. Сильно я огорчался, что ты тогда пропал. Я ведь так и не сказал тебе спасибо. Кабы ты так прытко не начал пальбу, там, на перекрёстке, где мы Копейку оседлали, нас при ней и положили бы жёлтопузики. Так что я твой должник, и ты, Гимли, кстати, тоже. И как-то ты странно долг отдаешь. А вообще тебя Потапов ищет. Сильно ищет. Ты же, вроде, сейчас дежурный по гарнизону?
Гимли охнул, повернулся и резво потрусил к развалинам, так что старейшина Рарри сказал, то ли спине Гимли, то ли пришлому:
— Я, вообще-то, забираю своего родовича прямо сейчас!
— А вот «прямо сейчас» это вряд ли. Гарнизон хоть сводно-сбродный, да время военное. Гимли внесён во все сводки и ведомости как унтер и введён во временную присягу. Так что — до роспуска сводного отряда или отмены военного положения покидать без приказа или разрешения командира расположение, считай, дезертирство! Даже вон управляющий банком пока под подпоручиком Потаповым ходит и не чирикает. Ну, там, правда, лиса та ещё, полагаю, он не зря командование не принял. Случись чего — так и не ему за утрату ценностей и документов отвечать, а Потапову.
Рарри насупился и пожевал губами. Не привык он, что выходит не по его, да и последнее слово как-то всегда было за ним. Кроме того, его крайне беспокоило, что же таки пришлый слышал из их разговора. Оно, конечно, они говорили на двергском, но… Немало людишек ведь его знает, и тутошних, и пришлых. Подвигав косматыми чёрными бровями, он просветлел лицом, найдя, как ему показалось, нестыковку в словах Воронова:
— О! Не бьётся у тебя! Я вот ни в какую такую роту не введён и ни у кого не отпрашивался! Так что путаешь ты что-то, я тебе скажу. И так что забираю я Гимли, вот так!
Пришлый блеснул желтоватыми зубами в улыбке, особенно заметной на закопчённом лице. Старательно скрывая терпеливую, как с ребенком, снисходительность, ответил:
— Вы же сами сказали, уважаемый, что присяги не давали. Да и Полухин с вами не так просто, а то бы вас и задержать могли. А старший унтер-офицер — личность известная. Так что уважили вас, да. Думаю, и пропуск на вас выписан, и печатью заверен. И он сейчас либо у Полухина, либо у вас. А у нас тут дело совсем другое, и всех не из гарнизона или пограничной стражи привели к присяге, или, как вы выразились, ввели в роту. Во избежанье. Так что Гимли, хоть и иррегулярный, но унтер-офицер сводного гарнизона и уйти просто так не может. Впрочем, не огорчайтесь! Я же сказал, либо должны отменить военное положение, либо расформировать сводный отряд. Военное, конечно, отменят не скоро, потому что его пока даже и не объявил никто, а вот гарнизон распустят и раздёргают, я так думаю, уже прямо сегодня. Так что долго он тут не задержится.
— С чего бы это так быстро? — ворчливо спросил старейшина, словно был этим даже и недоволен.
— Ну, первая причина — Потап командир правильный. И ни он, ни, тем более, Шадрин — не дураки. Держать сейчас под ружьём гражданских, когда безобразие в городе почти закончилось, а у них всех невесть что дома творится, никто не будет, люди так и озвереть могут и новый бунт запалить. Да и смысла в том нет никакого, всё, отбились уже. Но и так тоже не бросишь всё враз. Тут ведь и лазарет с ранеными, и припасы, и документы из управы. Банк, опять же, но их на самих себя Потапов оставит, и с радостью. Ну и погибшие в бою на льду лежат. Ваш, кстати, тоже. Так что нельзя всё здесь оставить без охраны, а из управы тут — полтора землекопа при трёх лопатах. И вот, думаю, судя по тому, как Полухин с Потаповым что-то оживлённо обсуждают прямо сию секунду, всех штатских аккурат сейчас и отпустят, а военных пока притормозят. Наверняка даже. Все гражданские у Потапова переписаны, и благодарность за помощь неминуемо получат. Но это только первая причина. Вторая… А вы не слышите? Вон она едет, вторая причина и ответы на вопросы.
Действительно, даже нечуткому гномьему уху уже какое-то время был слышен какой-то треск и рокот, который, казалось, окружает город. Впрочем, как пояснил Воронов, так оно и было, и город именно что окружали. Наконец, там, где были впустившие их в Пограничный ворота, звук, нарастая и отражаясь эхом в их проёме, явил свое происхождение. Треща глушителями и смердя из них синим дымом, из зёва распахнутых створок вынырнули, один за другим, пять мотоциклов с колясками, запылённых и забрызганных засохшей грязью до полной неопределимости цвета. На каждом сидело по два человека, тоже запылённых и грязных до изумления. Один был за рулём, а второй — за пулемётом, торчащим из каждой коляски.
Первый экипаж остался у ворот, второй — у взорванной кордегардии неподалёку, а три покатили дальше. А вскоре в ворота поползла гусеница колонны грузовиков, АТЛ-Т и различных бронеходов, размалёванных зелёно-жёлто-бурыми пятнами и полных хмурых и запылённых людей в форме.
— Кто это? — спросил Дарри, перекрикивая гул и лязг колонны, целеустремленно ползущей к форту.
— Это? Новая власть в городе и округе, как я понимаю. Конкретно вот это, вроде, мотострелки, хотя я увидел и машины наших егерей, видать, влились в деблокирующую группу.
— Да тут целый большой хирд!
— Ну, нет, не больше батальона мотопехоты. Ну, егеря ещё, ну, усиление… Но, сдаётся мне, что командовать ими и рулить тут будут тут совсем из других палестин начальники. Контрразведка и жандармерия, — судя по тону, ни жандармы, ни контрразведчики не относились к числу любимцев Воронова.
— И что они будут делать?
— Как говорит наш начальник погранотряда, «наносить добро и причинять справедливость». Контроль над ключевыми точками, блокировка въезда и выезда. Зачистка и фильтрация. Так что, думаю, скоро здесь вообще будет новый гарнизон. Или, скорее, караул. И, знаете ещё что? Я бы вам посоветовал прихватить паренька и вернуться в форт. Спокойней будет…
Рарри набычился ещё больше. Посопев, словно запускаемый паровой двигатель, он сказал Воронову:
— Прав ты, не поспоришь. Только вот какая штука — ты сам говоришь, что отпустят скоро наших родичей. Значит, надо озаботиться раненым Ториром и похоронами Глоина. Надо проверить, что там с гостиницей, где мы жильё оплатили, и с вещичками нашими в форту.
Дарри, хоть и слушал только в половину своего малинового уха, всё же понял, что в их дальнейшей жизни ничего не ясно. Ни где, ни как, ни в качестве кого они будут эту самую жизнь осуществлять. Кроме того, он так и не понял, почему ему нужно таить обретённое умение, и от кого. Но ясно было одно — из города им в ближайшее время не уехать.
Воронов напророчил. Ревущая колонна заметно усилила шевеление на развалинах управы. Пограничник извинился, и, не менее живо, чем Гимли за пять минут до этого, потрусил присоединяться к общему сумбуру и оживляжу. Полухин с Потаповым, завидев и заслышав подмогу Пограничному (войск в колонне было раз в пять-шесть больше, чем в городе и форте), с ходу свернули дискуссию, козырнули друг другу и поручкались, явно прощаясь. Подпоручик нырнул в руины, а старший унтер направился к Рарри и Камню, и даже шаг его казался задумчивым, не говоря уж о лице. Дойдя до них, он оглядел Дарри, а Дарри, в свою очередь, оглядел его. Это был немолодой старший унтер с двумя звёздочками за выслугу на просветах петлиц и наградными планками на груди потрепаного, но чистого мундира. Левая рука была затянута в чёрную перчатку, и Камень подумал — уж не о нём ли говорила Варазза? Насмотревшись на Камня, Полухин спросил у Рарри:
— Нашлась пропащая душа? Ну и слава всем светлым богам! Вот что, старейшина… Потапов сейчас всех гражданских от временной присяги освободит и распустит. Так что, Рарри, твоё воинство вновь соберётся. Вот только… В форт сейчас народу набьётся, да и, поверь ветерану, лучше бы вам пока там не отсвечивать. Нет, из города, вестимо, теперь всё равно никого не выпустят…
— Да мы из города и не рвёмся пока. И товар надо попытаться выручить, и вторую машину попробовать сыскать, — пробасил своим трубным голосом старейшина. Подёргав косички чёрной с сединой бороды, он продолжил, — да и на дороги лезть сейчас только безумец будет. Там сейчас банд больше, чем колдобин. Но нам вот тут наоборот, в форт советуют.
— Воронов-то? — понятливо сказал унтер, — ну, тут он не додумал. Молодой ещё! Там будет… беспокойно. Даже немного нервно. Нет, проверку вам всё равно придётся пройти. Но первое время в форту лучше не маячить. Если наш дом уцелел, то мы с Саломи рады будем вас пригласить. Но я пока даже не знаю, что с ним, с домом. Табличка на дверях там… приглашающая к грабежу и непотребству в последние дни. Поэтому, думаю, нам надо держать к форту, там вы быстренько соберёте ваш скарб, а Саломи пока узнает, что у нас дома творится.
— Спасибо за гостеприимство, Николай. Но… Больно много нас, да ещё раненый и убитый. Так что мы попробуем в «Улар-реку». Иваныч туда одновременно с нами из форта умчался, а кров мы оплатили. Авось не разграбили дотла, сама-то гостиница стоит. А вот подскажи, с учётом этого, ну, что мы сперва в гостиницу всё же завернём — добро из форта нам когда лучше своё забрать, сейчас, сегодня, но после гостиницы, или погодя? Да и машину Сашкину тоже перегнать надо, а то не реквизируют, так раздербанят. Мы про него ведь не забыли.
— Хорошо, что не забыли, — как ни в чём ни бывало сказал Полухин. — Сейчас, конечно, лучше. Потому что не до вас будет. Только не надейтесь. Комендант Шадрин тебя давно знает, конечно, и может поручиться. Но только у него сейчас у самого положение шаткое до невозможности, и его ручательство как бы не навредило даже. Контрразведка будет трясти его в частности и гарнизон вообще, а жандармы — всех остальных. Так что чем быстрее соберётесь и исчезните из форта, тем лучше. Это сейчас пока не до вас. Но вот именно о вас ещё те ребята, что за забором пропылили, тоже вспомнят, и на огонёк заглянут, это обязательно. Так что готовьтесь к вопросам. Впрочем, вам-то бояться нечего, каждый чих был на виду, а вот юноше вашему надо внимательно припомнить, где, что, когда и как, да чтоб было кому подтвердить.
— Тогда мы сперва в «Улар-реку», и, если будет всё в порядке, в форт за имуществом. Думаю, Глоина пока не будем трогать, если Потапов дозволит, негоже мёртвых покоя лишать.
— Ну, тогда заедем к Иванычу вместе, а потом вместе же в форт. Мне, как ты понимаешь, путь-дорога лежит туда же, да и помочь вам нужно будет в случае задержек, пока в силах хоть это сделать.
Рарри пожевал губами. Больше всего ему бы хотелось сейчас вдумчиво и без посторонних клану ушей поговорить с Камнем, но отказать Полухину было бы слишком даже для толстокожего гнома. И он просто протянул унтеру в знак согласия свою лапищу. Про себя же он решил, что, если всё сладится в гостинице, надо будет оставить там Дарри и Гимли — мальцу в форт соваться не стоит, ур-барак за ним присмотрит, а вместе они как будто помогут Иванычу наводить порядок, авось, и цену за постой можно будет снизить.
Через десять минут начался исход гражданских. Из двадцати двух людей и гномов, выживших в осадном сидении в управе, таких было почти половина, двенадцать разумных. Странно, за пять минут до появления колонны все они (ну, может, кроме непоколебимых, как скала, и не имеющих в Пограничном недвижимости гномов) нервничали, торопились домой, даже бузили. Но, лишь стоило Потапову освободить их всех от обязательств и распустить по домам, как вдруг у всех нашлись дела на доделать и разговоры на договорить, словно все в нерешительности медлили с уходом. Так что подпоручику пришлось даже повысить голос, разгоняя их из руин управы. В ней остались лишь государевы люди: пограничники, егеря, да один воентехник из авиаотряда. Правда, поговорив с Потаповым, остались также Далер и ещё два аборигена, честно сражавшиеся на стороне законной власти во время бунта. Им явно было сейчас безопасней в управе. Подпоручик пообещал им, что сегодня же, но чуть позже, они вместе с военными обойдут свои дома. Остался лежать в леднике на соломе и Глоин — Потапов с пониманием отнесся к просьбе Рарри, а, точнее, Гимли. А вот Торир был признан выздоровевшим, и Далером, и, что важнее, старейшиной.
— Поспал? Теперь пора поработать, — безжалостно сказал Рарри. Впрочем, Торир уже и сам изнывал от безделья и работать был совсем не прочь. Закинув оружие и вещи Глоина, а также то немногое, что у него было в управе с собой, в кузов «ЗиЛа», Торир направился было к кабине. Но там на пассажирском сиденье уже воцарился Гимли. Он лишь вопросительно поднял брови.
— Так это… Хочется же Камня послушать, как он там без нас…
— Да? Нечего, он ещё даже старейшине Рарри не отчитался. Марш в кузов!
Вздохнув, Торир побрел назад и залез в кузов, где невозмутимый и безмолвный Бофур уже бесцеремонно заглядывал в ящики и тюки, которыми был почти под завязку забит грузовик. Их, вопреки ожиданию, стало заметно больше, чем было, и ясно было, что Бофуру хочется услышать рассказ Дарри не меньше, чем Ториру.
Саломи Полухина, прихватив винтовку, уже ушла, видимо, на разведку — осталось ли что от их дома. Рарри и Балин заняли свои места в «Полевике» унтера (Балин опять сел за руль). Старейшина внимательно следил за ЗиЛом, и, не удержавшись, одобрительно кивнул головой, когда Гимли отправил Торира в кузов. Он надеялся, что ур-барак за недолгое время пути успеет просветить мальца, о чём и кому говорить можно, а о чём не стоит, даже своим, клановым. Наконец Балин завел двигатель, и почти мгновенно взревел мотор ЗиЛа. Их кавалькада тронулась в недолгий путь к «Улар-реке». Но Рарри этот путь показался бесконечным. Он сидел и терзался — всё ли успеет объяснить Камню Гимли и, главное — всё ли тот поймет?